Текст книги "Перед бурей (СИ)"

Автор книги: Артем Лунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 40 страниц)

Лунин Артём Васильевич
Перед бурей

Часть первая

Моему отцу

Прошло два года после Летней войны. Мы жили и радовались покою, но потом это время назвали затишьем перед бурей.

Книга Еджи

Он летел.

Бесплотным неосязаемым духом над рекой, лесом, полем. Смерть коснулась мягкой лапой, он вздрогнул… хотя ему, не имеющему тела, нечем было вздрагивать.

Поле первого боя. Кровь давным-давно впиталась в землю и проросла цветами, но смерть осталась. Два года назад здесь ненадолго остановили непобедимое войско Каррионы. Он был в первых рядах обороны, на поле есть его кровь и кровь, пролитая им.

Он скользнул над знакамнем, достиг посёлка, прошёл сквозь брёвна частокола и башен. Увидел тело, как всегда, показавшееся нелепым и смешным. И – как всегда – его неведомой силой потянуло к нему.

Он не стал сопротивляться, и через бесконечно малый промежуток времени оказался в собственном теле.

Александр открыл глаза, уставился в низкий потолок из неошкуренных брёвен.

– С возвращением, – сказал сам себе, полежал немного, заново привыкая к собственному телу. Сел на низкой лежанке, поморгал, пережидая головокружение и снова учась видеть мир только перед собой, а не всё со всех сторон.

Свет проникал через узкие щели бойниц. Этот этаж башни представлял собой квадратную площадку, такую тесную, что деревянному лежаку еле хватало места. На стенах висели щиты, в специальных держаках – короткие сулицы, метательные копья, прямо на полу лежали пучки стрел, завёрнутых в промасленную бумагу. Пахло деревом, железом, тухлым салом, которым смазывали оружие от ржи и гнили.

Чулан…

В углу стояла бочка с водой, Алек потянулся и зачерпнул деревянным ковшом. После полётоввсегда ужасно хотелось пить. Руки тряслись, разливая на пол и себе в рукава, молодой мужчина жадно опорожнил ковш.

– Теперь встать, – и последовал собственной команде, его шатнуло. Алек зажмурился и сунул голову в бочку. Вынырнул, фыркая, поморщился – вода набрала запахов кладовки. Повёл плечами, с седых волос ручейками бежала вода на рубаху.

– Тьфу, вот ведь пакость, – повёл рукой, словно тянул за невидимые канаты… и передумал. – Скажу кому-нибудь из мелкоты, пусть натаскают.

Обнажённый меч лежал на полу, так, чтобы лежащий мог легко дотянуться. Алек подобрал, снял с деревянного гвоздя сбрую наспинных ножен. Вышел из башни в коридор с внутренней стороны стены, зажмурился от яркого солнца, с наслаждением вдыхая тягучую жару после затхлой прохлады чулана. Проверяя равновесие, вспрыгнул на перила, прошёлся по жерди туда-сюда, балансируя ножнами и мечом в руках. Забросил вещи на крышу, взобрался сам. Сел, разглядывая посёлок.

Мечта – название осталось прежним – был больше и суматошнее, чем старое поселение, чьи развалины порастали бурьяном в двух вёрстах отсюда. Больше ста домов, лишь часть их охватывает городьба. Высокая – более пяти ростов, воротные и угловые башни и того выше. Кроме того, стена была китайская. Киты, деревянные срубы, засыпанные внутри землёй и камнем, могли выдержать осаду с применением грохотов и пороков.

В центре Мечты – площадь для собраний, утопает в зелени многолетних деревьев. По всему посёлку ветер носит тучки белых семечек-прилипаек, на радость детворе.

Дети играют, народ работает… прежний посёлок не был таким суетливым.

Ровно два года прошло с тех самых пор, как он своими руками уничтожил его.  Руками… Алек невесело усмехнулся. Не самое подходящее выражение. Тогда же потерял друзей. Тогда же впервые убил.

Ровно два года… всего два года, а всё так изменилось. Посёлок. Люди. И он сам.

За прошедшее время Алек вытянулся и раздался в плечах, нарастил мышечную массу. Пропала детская мягкость черт, лицо заострилось, вытянулось, глаза не подростка – много повидавшего мужчины, тёмные, глубокие, цепкие. Поперёк лба под линией волос – бледная черта шрама. Юношеский пушок на щеках и подбородке сменился негустой щетиной, у Алека вошло в привычку каждый день "косить траву". Кое-кто из сверстников для солидности отпустил усы и бородки, он тоже собирался, но этот контраст между тёмной щетиной и совершенно белыми волосами…

Алек тряхнул головой, разбрасывая брызги, волосы налипли на лицо. Он рассеянно отплюнулся:

– Нет, надо выкупаться… – кинул через плечи ремни ножен, убрал на место меч. Пошёл по крыше, выбрав место, спустился по наружной стене. Спрыгнул в сухой ров, выбрался и пошёл к речке.

С крыши одной из поселковых башен за ним следили внимательные глаза.

Девочка полулежала, опираясь локтями на гонту крыши, задумчиво проследила, как Александр разделся и прыгнул с обрывистого берега.

Вынырнул, отфыркиваясь, на середине реки, почувствовав взгляд, завертелся на месте. Наблюдательница припала к крыше, так, чтобы её нельзя было разглядеть за коньком. Ящерицей скользнула прочь.

Убедившись, что с реки её не видно, встала, потянулась, явив миру неуклюжую грацию подростка, данность этого нелепого возраста. Вытряхнула из волос чешуйки древесной коры, несколько раз пропустила меж пальцев, рыжие пряди легли ореолом вокруг лица. Тонкая рука привычным движением тронула рукоять ножа, висевшего на поясе. Легко ступая, девочка прошлась по гонте, прищурилась, глядя сквозь крышу коридора, соединяющего башни по верху стены. Убедившись, что внизу никого нет, спрыгнула, подняла несколько незакреплённых досок крыши и скользнула в переход.

Спустилась на пару пролётов и вышла из бойницы, направленной внутрь посёлка, спрыгнула в ветви растущего под стеной раскидистого вяза. Дерево протестующе застонало, она скользнула по стволу, подхватила закреплённый канат и в лихом прыжке едва не налетела на стоящего у корней парня.

– Троллик!.. чтоб те!..

Он подхватил, не давая ей упасть.

– А я думаю, кто это акробатничает, – сказал задумчиво. Гарий не подходил своему прозвищу – невысокий, узкоплечий, светловолосый парнишка с тонким лицом, рябым, меченым множеством оспинок.

Они стояли вплотную, Мона могла бы сосчитать, сколько этих оспинок. Она знала, что это ожоги, а не следы болезни. Прикосновение обострило восприятие, девочка даже почувствовала его давнюю боль.

Торопливо отстранилась и, кажется, покраснела.

– Ждёшь брата? – голос дрогнул. – А он купается.

– Нет, – Троллик усмехнулся. В тени его глаза казались синими, на свету вспыхнули точками зелёного малахита. – Жду тебя.

– Чего?!. – неуверенно возмутилась Мона. Юноша перенял у неё верёвку, подёргал, задрав голову. Блестящий лист порхнул вниз.

– Ну, тебя же всегда Кнопка страховала. Которая сейчас может только лежать на пузе и стенать о несправедливости взрослых. Так что теперь я за неё!..

– Угу. Ясно, – Мона не сводила глаз с его лица. Почувствовав взгляд девочки, Гарий поднял руку, провёл по лицу и внимательно разглядел ладонь:

– Что?

– Нет, ничего, – она торопливо отвела взгляд. – Ты… это… больно было?

Гарий моргнул.

– Не помню, – сказал неохотно. – Страшно. Страх был сильнее боли.

Он передёрнул плечами.

– Извини, – сказала Мона. Гарий уставился недоверчиво, пытаясь понять, в чём тут подвох. Девочка смутилась.

Гарий взялся за канат и пошёл вверх, почти побежал, быстро перебирая руками и упираясь ногами в складки коры старого вяза. Добравшись до первой развилки, остановился, глянул вниз.

– Выпендриваешься? – спросила Мона.

– Обязательно, – сказал Гарий. – Пошли тоже купнёмся?

Мона покачала головой.

– Потом, может быть… – заметила, что Гарий пристально смотрит в сторону посёлка. – Что там?

Послышался гул голосов, что-то с грохотом обрушилось.

– Это бузит сын моего названного брата, – Гарий улыбался.

– Бузит? – переспросила Мона.

– Кэрри.

– Ну да?! – восхитилась девочка. – На это я хочу посмотреть!

– Ну так пошли, – оставив канат, Гарий спрыгнул вниз.

Они прошли боковой улицей и свернули, перемахнули чей-то забор, прошли между грядок, сократив себе путь по огороду, перелезли через ещё одну ограду и оказались среди деревьев в центре Мечты. Гарий поднырнул под ветку и едва не врезался в чью-то широкую спину.

– Что там? – нетерпеливо спросил.

– Кэрри, – ответил человек даже с каким-то удовольствием.

– Сам вижу, – вообще-то он как раз ничего не видел из-за широкой спины. Мона ничтоже сумняшеся вскочила на ветку, пробралась в кроне черёмухи и спрыгнула перед дядькой.

– Бэзил, – узнала девочка.

Кожемяка приветственно кивнул.

– Видала? – с удовольствием смотрел, словно сам устроил это зрелище.

Гарий наконец миновал мастера кожевенного цеха и оказался перед детским садом. Вокруг толпились десяток людей.

В детском саду, отгороженном невысоким, по колено, плетнём, росли деревья, валялись игрушки. Детей приносили сюда родители, иногда оставляли на целый день под чьим-нибудь присмотром.

Сейчас в детском саду творилось кэрри. Дети визжали, смеялись, бегали кто умел и ползали кто ещё не сподобился научиться. Игрушки, во множестве бывшие в детском саду, внезапно оживали, прыгали в траве, пытались взлететь, натыкались на деревья, заборы.

Роки, двухлетний сын Александра, сидел под деревом в центре всего этого безобразия, управляя по меньшей мере половиной его, и верещал от восторга.

– Полегче, малой! – кто-то сделал вид, словно увёртывается от агрессивной игрушки.

Сила вихрилась вокруг, по Узору шел звон, Жива несла чистую радость ребёнка всем вокруг.

– Ну и ну! – сказал Гарий. Мона тоже восхитилась, но тем не менее сказала:

– Нашли себе развлечение, – и решительно перешагнула плетень.

Увидев знакомую, ребёнок радостно завизжал и с удивительной для его возраста силой и точностью отправил в её сторону глиняного болванчика. Мона уклонилась, болванчик врезался в забор и разбился. Роки недоумённо уставился на осыпавшиеся осколки. Предметы вокруг него прекратили свою пляску. Ребёнок жалобно округлил рот.

– Счас как начнётся, – предсказал кто-то. – Народ, надо ховаться!.. Сейчас он нам устроит падение молота Амара!..

Забор, о который разбилась игрушка, затрещал и прогнулся вовнутрь двора под тяжестью детского взгляда. Мона вжала голову в плечи, но влезла между Роки и объектом его гнева, чувствуя, как об неё разбиваются неумелые построения Узора – словно игрушки об забор. Ребёнок нерешительно заревел, девочка опустилась на колени возле и принялась вытирать чумазую мордашку подолом рубахи.

– Я сама вам устрою сошествие Ангры с небес! – через толпу сердито проталкивалась Линета. – У ребёнка соображения больше, чем у вас! Спасибо, девочка…

Она подняла Роки, на руках у матери малец заулыбался. Женщина цыкнула на детей, кэрри как по волшебству прекратилось. Грозно воззрилось на толпу.

Невысокая, стройная, роды ничуть не огрузнили её фигуру. Тонкие черты лица, глаза карие, тёмно-русые волосы заплетены в тяжёлую косу.

– Взрослые дурни, а ума нет… А если бы он повредил себе или кому-то ещё?

– Он и повредил, – сказал кто-то из толпы.

Линета оглядела покосившийся забор, обрушенную поленницу за ним, покачала головой.

– Войко! Ты где?

– Здесь я, госпожа, – толпа расступилась, пропуская женщину со странным именем.

Войко была полной противоположностью Лине. Она была лишь на пару лет старше молодой матери, но выглядела старше на пару десятков. Высокая, худощавая до поджарости, с острым лицом и острым взглядом. Сейчас, впрочем, смотрела виновато. На руках у неё был ребёнок, ровесник Роки.

– Ну?! – потребовала ответа Лина.

В качестве оправдания женщина со странным именем предъявила свою ношу. Малыш меланхолично обвёл взглядом разгром, толпу, и что-то невнятно сказал. Роки гукнул в ответ.

– Тихоней притворяешься, – укорила Войко своего. – Куда удрал, едва я отвернулась? Вы не поверите… – обратилась, оправдываясь, к Лине.

– Поверю, – женщина улыбалась несердито. Малышу явно надоело сидеть на руках у матери, Лина опустила сына на землю, и Роки тут же проявил поползновение уползти через плетень. Ходил он ещё нетвёрдо, а вот ползал быстро.

Войко сноровисто перехватила его, развернула, отпустила и своего. Роки и Рик подумали, глядя друг на друга, обменялись невнятными фразами, встали, дружно упали, хныкнули в унисон. Снова встали, помогая друг другу, сделали несколько шагов.

Лина смотрела умилённо, Войко – с затаённой тоской. Рука женщины невольно поднялась, тронула охватывающий шею железный обруч.

– Хозяйка?.. – полувопросительно начала женщина.

– Можешь идти, – кивнула Лина. – Только скажи Вики, что Рик со мной.

Войко поклонилась, – скорее просто кивнула, – развернулась и пошла прочь.

Мона и Гарий переглянулись, догнали рабыню, пошли по сторонам. Женщина думала о чём-то своём и не сразу обратила внимание на своё сопровождение.

– Вики, наверное, уже вернулась из леса, – начал издалека Гарий.

– Ну?

– Значит, она на игровой поляне, – сделала вывод Мона.

– Туда и иду.

– А мы тоже! – провозгласила Мона. Рабыня промолчала.

– Войко… – неуверенно начала Мона. – Раз уж мы всё равно туда идём… покажешь тот приём?.. – повела перед собой рукой.

– Который? – Войко поморщилась. – Локоть ниже держи, не в танце… и вообще, я вам не наставник!.. – спохватилась.

– Ну Во-о-о-о-о… – дружно заныли дети. Рабыня раздражённо фыркнула.

– Ладно, не во-о-ойте!.. Если мне не найдут других дел, покажу. Только, чур, слушаться, а не как в прошлый раз!..

Мона и Гарий обещающе вскинули ладони.

Игровая поляна располагалась недалеко от посёлка. Топоры поселенцев проредили здешнюю растительность, но пощадили несколько вековых деревьев. Небольшие домишки на могучих ветвях соединялись канатными мостами. В стороне была полоса препятствий, поле камней, рвы с тухлой водой, жердяные стенки, механизмы с подвесными грузами и палками.

Игрушечная крепость – лишь в три-четыре раза больше деревенской избы, – часто переходила из рук в руки в военных игрищах, которые затевали войи.

Стойки с потешным оружием. Палки, обмотанные паклей, копья с мягкими наконечниками, деревянные тупые ножи. Деревянные же мечи, шинаи, вырезанные нарочно небрежно, корявые и неудобные, больше похожие на дубины. Другие шинаи – тяжелые, гладкие и ладные, игрушки старших учеников и войев. Попадались мечи, которые не вдруг отличишь от настоящих – да это и было настоящее оружие, с таким опытные войи выходят против стальных клинков и побеждают.

Шинаи совсем лёгонькие – детские, учебные, связанные из прутьев, а то и свитые из тростника.

И, конечно, круги игр, куда же без них на игровой поляне?..

Неровно очерченные круглые площадки от десятков шагов в диаметре до таких, где двум вооружённым и доспешным войям было тесно. Некоторые из них были земляными, вытоптанными до крепости камня, другие действительно вымощены каменной плиткой или засыпаны галькой, иные – устланы крупными каменными осколками, хищно-острыми, такими, что проворачиваются под ногами, рвут сапоги и ранят босые ступни.

Круг с нарочно насыпанным песком, круг с корявым пнём внутри, почти не дающим места бойцам, круг с лужами, с вязкой грязью…

Войко по дороге подхватила деревянное ведро, набрала изо рва тухлой воды и выплеснула в этот круг, под ноги одному из войев.

Высокий боец лишь взглянул мельком, босые ноги продолжали с чавканьем месить грязь. Меч спокойно "висел" в руках клинком вниз, покачивался. Его противник держал меч в диагонали. Оба бойца были затянуты в войлочные нагрудники, запястья их охватывали широкие кольца из грубой кожи с металлическими вставками. Высокий вой вместо шлема напялил драную собачью шапку, её уши со свалявшейся шерстью тяжело болтались. Пот стекал по лицу, длинный шрам на щеке выделялся алой полосой, глаза смотрели прицельно.

Его противник был в войлочном "наморднике", сплошь закрывающем голову, только глаза блестели из прорезей. Он заметно уступал шраму в росте и ширине плеч, что не мешало ему вполне успешно держать атаку и самому теснить длинного.

Интересно, кто это такой прыткий, подумала Мона, всматриваясь. Бьется с одним из лучших войев, да ещё в таком доспехе, как ещё не свалился от усталости, от давящей жары?..

Потом узнала воина.

Воительницу.

Кажется, бойцы сражались уже долго и успели здорово измотать друг друга. Кто-то из зрителей неуверенно крикнул ничью, но его не поддержали. Отмеченный шрамом обрушил удар, женщина-вой бросила свой меч навстречу. Шинаи ударились с деревянным треском, слитно взметнулись, снова столкнулись…

Должны были столкнуться.

В последнее мгновение шрам чуть качнул корпус, войя "срубила горизонт" кистевой подкруткой, и мечи минули друг друга. Снова одновременно метнулись и снова не встретились. Казалось, шинаи плывут в воздухе, лишь обозначая удары, как в показательном бою – но воздух стонал, вспарываемый деревянными лезвиями. Попади кто под такой удар – и дух вон.

– Что они делают? – спросил Гарий недоумённо.

Мона подумала:

– Избегают столкновения мечей.

– Зачем? Затупить, что ли, боятся?

Деревяшки всё же столкнулись, и войя отступила, потеряв на мгновение равновесие.

– Вот зачем, – пояснила Мона. – В такой грязи потерять равновесие – значит…

Она болела за женщину, но отмеченный шрамом уверенно теснил её. Атаковал, отбил неверный удар, снова взмахнул шинаем… и отскочил, ругаясь и отирая лицо рукавом. Войя на исходе движения зацепила лужу мечом и подняла тучу брызг, окатив не только противника, но и толпу.

Зрители недовольно вопили. Поединщики стояли напротив друг друга, сцепившись взглядами, тяжело дышали.

– Ничья, – уверенно приговорил кто-то.

Длинный длинно сплюнул, не в знак презрения – просто никак не мог отплеваться от грязи. Кивнул. Войи вместе сделали шаг из круга, женщина протянула шинай в толпу, не глядя, кто-то забрал деревянный меч. Раздражённо дёргала завязки шлема, наклонилась, позволяя Моне развязать.

Нетолстый войлок, промокший мало не насквозь, был зашнурован тряпичными завязочками. Мокрый узел наконец поддался, хлынули тёмные от пота волосы.

Вики подставила горящее распаренное лицо слабому ветерку. Сдёрнула нагрудник, уронила на руки Кнопке, тряхнула головой, попыталась расчесать гриву пальцами.

Пальцы эти были татуированы странными знаками. Умеющий их понимать с лёгкостью прочтёт многое. Непосвящённый в тонкости узнает главное – девушка носит меч по праву. И если найдётся человек, который вовсе не слышал о древнем обычае воличей, он всё поймёт, глядя на её ладони, не татуированные, но несущие не менее выразительные письмена – бугорки жёстких мозолей.

Одна татуировка была "моложе" остальных и отличалась по исполнению. Вместо знаков смерти и скорби, вместо рун, перевитых колючим терновником, стрел, скрещённых мечей и языков пламени – зелёная ветвь. Символ новой жизни.

– Дерек у хозяйки, – сказала ей Войко. Девушка кивнула.

– Что он?

– Веселится вовсю, – ответила рабыня. – Кэрри.

– Ну?! – радостно отозвалась войя. – Жалко, я не видела…

– Ещё увидишь, – посулила Мона. Вики улыбалась, мать, довольная успехами сына, но вдруг отвернулась, и по щекам её побежали слёзы. Все "ничего не заметили". Подошёл её противник, уже избавившийся от оружия и доспехов, потом от него шибало будь здоров.

– Кэрри? – переспросил Гераж, старательно отворачиваясь от Вики. Красивое лицо молодого мужчины было перечёркнуто неправдоподобно ровной линией шрама, идущего от левого виска через всю щёку. Вой "остыл", шрам уже успел побелеть.

– У всех сразу в детском саду, – уточнила Войко.

– Много они разнесли? – молодой вой озабоченно оглянулся на деревню, словно ожидая увидеть её в руинах. Гарий и Мона фыркнули.

Кэрри.

Дитя, ещё не умея как следует управлять Узором, случайно сдвигает предметы с места. Это такие же неосознанные действия, как движение руки и ноги. Ребёнок учится ползать, потом ходить, начинает лучше владеть своим телом, он растёт и сила его растёт вместе с ним, вызывая умиление родителей…

Ещё очень нескоро он научится контролировать силу в полной мере, и вовсе необязательно, что его умения сохранятся и в более зрелом возрасте. Но родители хвастаются кэрри точно так же, как и первыми шагами ребёнка.

– Готов спорить, затеял Роки, – сказал Гераж.

– И выиграешь спор, – отозвался Гарий.

– Что там затеял Роки? – спросили со спины, Александр подошёл незаметно.

– Кэрри, – ответствовал Гераж. Молодой отец гордо улыбнулся.

– Много они разнесли? – мимоходом кинул взгляд на деревню. Войи и дети расхохотались.

– Что, неужели всё так плохо? – печально спросил Алек. – Пожалуй, стоит мне пойти и полюбоваться на развалины.

– Хозяин…

Алек скривился, будто уксусу хлебнул. Это обращение он ненавидел. Как и сам факт, что эта женщина принадлежит ему, словно какая-то вещь.

– Войко, раз уж и я и жена в посёлке, ты сво… гм, то есть можешь остаток дня делать что угодно.

Женщина кивнула, притворившись, что не заметила оговорки, хозяин её, рабыню, чуть не назвал свободной. Вики уже справилась с собой, Александр долго поглядел ей в глаза, махнул рукой остальным:

– Не забудьте про Большой Бедлам!.. – и ушёл в сторону посёлка.

– Забудешь такое… – буркнула ему вслед Вики. – Эй, купаться идёшь? – хлопнула соперника по плечу, раздался сочный плюх. Войя состроила удивлённую физиономию и принялась брезгливо вытирать пальцы о войлочный нагрудник. – Знаешь, тебе, пожалуй, нужно купаться прямо в одежде.

– Так и сделаю, – не стал спорить Гераж. – Дети, айда с нами.

– Сам ты "дети"! – обиделась Мона. Гарий вежливо отказался.

– Войко, ты?..

Рабыня покачала головой.

– Брось, он же отпустил тебя. Дети не нуждаются уже в твоём присмотре, а эти сами заявили, что уже не дети, – сказал Гераж. Мона из-за его спины кивала и делала разрешающие знаки.

– Я лучше здесь побуду, – Войко опустила взор.

– Уверена, что побыть здесь будет лучше? – сердито спросила её Мона, едва войи отошли подальше.

– Не поняла, – рабыня глянула вопросительно.

– Почему ты не пошла с ними? Он же тебя звал.

– Не хочу, – буркнула Войко.

– Почему не хочешь? – Мона смотрела пристально.

– Просто – не хочу! – сдержанно рявкнула Войко. Гарий открыл было рот, на лице его читался вопрос: "чего ты к ней пристала?", но сказал другое:

– Мы же хотели попрактиковаться.

– Вот именно, – сказала Войко. – От обещания меня никто не освобождал.

– Я же тебе кивала!..

– А я не поняла, – ухмыльнулась рабыня. Мона что-то буркнула себе под нос.

– Ладно. Давай…

– Нет уж, это вы "давай", – Войко жестом пригласила войти в круг. На лицах детей отразился ужас:

– Как, сюда, в это болото?!. – возопила Мона. – Но почему?..

– Вы обещали слушаться, – напомнила рабыня.

– И от этих обещаний нас никто не освобождал, – понуро заключил Гарий и первым шагнул в грязевой круг.

Алек облегчённо выдохнул, не найдя рядом с детским садом каких-то особых разрушений. Дети смирно играли, бегали и ползали, общались друг с другом и присматривающими взрослыми. Гам стоял невообразимый, во все стороны хлестали эмоции. Иногда случайное касание Узора вызывало подпрыгивания и полёты игрушек, порывы ветра.

Лина встала навстречу мужу. Роки тоже попытался встать, шлёпнулся, сделал вторую попытку. Утвердился на ногах и побежал, потешно переваливаясь, к Александру, протянул руки, требовательно гукнул. Молодой отец подхватил ребёнка на руки, Роки обрушил водопад эмоций – чистая радость, ликование от его прихода, "картинки"-воспоминания о прошедшем веселье. Дети, не умеющие ещё говорить, телепатически прозрачны, лишь со взрослением приходит скрытность и сдержанность.

– Уже пожаловались? – Лина подошла, притворно хмуря брови. – Знаешь, что он тут вытворял, твой маленький чертёнок?

– Араган Александр Дораж, – строго сказал Алек сыну. – Ты должен вести себя в соответствии с этим именем…

Ребёнок помотал головой, он не желал вести себя. Лина упёрла руки в боки, укоризненно смотрела на обоих.

– Как в таких случаях говорится? Яблоко от яблони…

– Почему? – обиженно спросил Алек. – Почему, когда он ведёт себя хорошо, он твой кроха-ангелочек, а когда отколет что-нибудь из ряда вон – мой маленький чертёнок?

Лина не задумалась даже на мгновение.

– Потому что в ребёнке поровну материнской и отцовской крови, и он унаследовал мои лучшие качества, а твои, соответственно…

Алек вздохнул, неубедительно изображая раскаяние.

– Больше не буду, – пробормотал.

– Будешь! – фыркнула жена. – Куда ты денешься… Мы же не собираемся ограничиться только одним ребёнком?..

Алек помотал головой точно так же, как его сын.

Ребёнок, плоть от плоти моей… Столько времени прошло, а он всё ещё не привык. Наверное, к этому вовсе нельзя привыкнуть. Узнавать в ребёнке себя, видеть черты матери, заново открывать мир вместе с ним и привычно бояться за это хрупкое беспомощное существо. Отцовство полнило его каким-то осторожным счастьем.

– Вкусите счастие сегодня, – пробормотал Алек строчку одного химна. – Но сначала надо восстановить поленницу и забор, изничтоженные нашим ангельским чертёнком…

– Поленницу мы уже сложили, – сказала Лина, имея в виду себя и присматривающих за "детским садом". – А забор хозяин собирался восстановить сам. Он как-то забавно выразился – мол, удовольствие от созерцания кэрри заставляет забыть о причинённых убытках…

– …Потому что у самого четверо мал мала меньше, – добродушно загудел за плечом чей-то бас. Алек оглянулся и едва не ткнулся носом в грудь здоровенного детины.

– Дядька Шон! – обрадовался.

– Ну, здравствуй, племянничек, – сказал детина, усмехаясь. – Твой, значит, воробышек крылышками махнул и плетень повалил…

Алек принялся извиняться, детина только засмеялся – словно гулкое эхо заметалось в пещере. Протянул руку, и рука Алека утонула в ладони чуть ли не по локоть.

– Откуда вы здесь, какими путями? В гости приехали?

– Не совсем, – хохотнул дядька Шон. – А путями – твоими!

– То есть?

Дядька воздвиг свою огромную ладонь на топор, заткнутый за пояс:

– Дошла до меня весть, что ждут здесь деревянных дел мастеров. Как раз для делания путевых и путёвых повозок быстроколёсных… Вот я и приехал в гости к сыновьям да к внукам! Да, мои сыновья, – Шон качнул головой.

Последнего можно было не говорить, мужчина по левую руку от детины выглядел как копия отца, уменьшенная и немного подструганная с боков. Лет на пять старше Алека, деревенский древодел и какой-то там родич приёмной матери, а значит, и его. Как раз он здесь и живёт. Парень справа, немногим младше Алека, смотрелся тростинкой рядом с братом и отцом, но схожесть лиц не оставляла сомнений.

– А знаменитого Александра-воя представлять никому не надо, он и так всем известен!

Алек почувствовал, что краснеет. Старший сын поздоровался, младший смотрел на всем известного Александра с восторженной опаской, кое-как пролепетал приветствие. Отвечая, Алек попытался вообразить, каким будет его сын в этом возрасте. Роки был похож на отца… так говорили окружающие. Алек же не мог оценить степень этой похожести. Он лишь робко восхищался маленьким чудом, кровью крови, плотью плоти. Конечно, у юного Арагана не будет седины, шрамов и старых глаз. Он будет смотреть прямо и ясно, улыбаться весело и открыто, ему и в голову не придёт прятать ауру, скрывая свою истинную мощь.

И не унаследует тёмный дар отца…

Алек в соответствии с обычаем ещё раз извинился за сына перед старшим.

– Собственно, мы как раз направлялись к нияз Алии, – Шон ухмылялся. – Если ты пойдёшь со мной и объяснишь ей, почему я опоздал, мы будем в расчёте. А то я её боюся…

И насмешливо покосился на сыновей. Те поёжились, вот уж они-то явно боялись горячую на язык и быструю на руку нияз. Они не были войями, но каждый волич должен хотя бы иметь представление, где у меча рукоять и как почувствовать чужой взгляд, и поселковая молодёжь раз в несколько дней собиралась на Поляне, где назначенные учителя гоняли до седьмого пота. Алии отчего-то чаще других доставался сей незавидный жребий, и её имя было притчей во языцех среди всех неуков. Что и говорить, раз уж нездешний дядька Шон уже наслышан… или сыновья ему жаловались?..

Алек выразил готовность пойти с детиной к нияз и защитить от её гнева. Присмотрелся к Живе, выискивая свою начальницу, махнул рукой Лине, поцеловал сына и зашагал к травному дому.

Если смотреть сверху, травный дом больше всего напоминал крест или иеро «икс», знак тайного мастерства. Два длинных сруба, как бы пересекающиеся серединой, к ним примыкают навесы, под которыми сохнут травы, стоят столы и крутятся странные механизмы.

Четыре двери дома выходили на четыре стороны света. Алек вошёл с восточной и пошёл через сквозной коридор, по пути заглядывая в комнаты.

Пахло деревом, чистой тканью и лечебными травами. Больной был всего один – в последней лечебной палате в дальнем углу лежал мужчина, уставив в потолок буйную бороду.

Услышав шаги, больной приподнял голову, стрельнул насторожёнными тёмными глазами. Алек услышал, как Шон за его спиной шумно втянул воздух, обернулся: что?.. Здоровяк покачал головой, старательно отворачивался от больного, кривился.

Они миновали палату и вышли из западной двери.

Там к травному дому примыкал навес для сушки лечебных трав и прочих снадобий. Под навесом в ароматном сумраке прятались от жары люди.

– Кати.

– Алек, – целительница рассеянно кивнула, не отрываясь от работы – она перебирала травы. Коротко остриженные по обычаю цеха тёмные волосы обрамляют строгое лицо. На шее жёлтый платок, светлая немного мешковатая одежда скрывает стройную фигуру. Впрочем, уже не слишком стройную…

– Макс.

Высокий крепкий парень, сероглазый, пепельноволосый, отсалютовал когтистой железной лапой, заменяющей ему кисть правой руки, левая живая рука продолжала перекатывать по наклонному столу чёрные ягоды. Рядом лежали листы плохой жёлтой бумаги, расчерченные и меченые кляксами чернил и пятнами ягодного сока.

Верзила и его дети смотрели с почтением на живых героев. Когда-то, друзья по несчастью, эти двое воспретили себе любовь. Потребовалось немало времени, странствий и испытаний, чтобы Макшем и Катарина соединили свои судьбы. Последнее жестокое испытание настигло их в один из последних дней Летней войны. Макс потерял руку, спасая Катрин. Молодые люди перед ликом смерти поняли настоящую цену своим былым обидам, глупостям и неправдам. Макшем не желал сначала принять любовь Катарины, считая себя калекой, но девушка и не спрашивала его.

За счастье была уплачена жестокая цена. Достойная песен история – и песни были сложены.

– Видал берича? – Макс дёрнул подбородком в сторону.

– Так это берич был? – удивился Алек. – То-то лицо незнакомое… Он чего здесь?..

– Ты не поверишь, – пробормотала Кати. – Сломал ногу.

– И что? Неужели их целители не могут разобраться с простым переломом?

– Перелом как раз не простой… – пробормотала Кати. – Думаю, лечи его в родном посёлке, он так и остался бы хромым…

И замолчала. Макшем усмехнулся Алеку:

– Ну, ушла в травный дом… – так он называл её манеру выпадать из разговора, задумываясь о лечебных делах. Кати встряхнулась: