Текст книги "Стратегия обмана. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Антонина Ванина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 72 (всего у книги 73 страниц)

   – Вы это записываете? – поинтересовался у Темпла один из членов комиссии.

   – Разумеется. Хотите получить позже запись?

   – А это возможно?

   – Увы, нет.

   А Гольдхаген с Робинсоном тем временем продолжали:

   – Я не помню, как оказалась на столе, но я лежала и не могла пошевелить... А он стоял надо мной с длинной иглой в руках...

   – Что он сделал этой иглой?

   – Он... Воткнул мне её в голову... всю... до конца.

   – Как он ввел вам иглу?

   – Больно...

   – Через висок? Глазницу?

   – Ноздрю.

   Полковник даже поморщился. Уж приплетать такие подробности альварской медицины Гольдхаген никто не просил. Это больше походило на откровенное издевательство и сатиру. Но комиссия ничего не понимала и слушала её слова затаив дыхание.

   – И потом они начали выкачивать из меня кровь... – задыхаясь от волнения произнесла Гольдхаген.

   – Оскар – не меньше, – шепнул главный энлэошник полковнику.

   Робинсон продолжал "допрос":

   – Он говорил с вами?

   – Да.

   – Он сказал, вам, зачем он всё это делал?

   Полковник боялся, что сейчас Гольдхаген ляпнет, что инопланетяне забирают у людей кровь, чтобы её пить. Но нет.

   – Чтобы экспериментировать...

   – Над вами?

   – Над всеми людьми, которых они забирают.

   – Вам говорили, куда вы попали?

   – На их родину... туда, откуда они прилетели...

   – Они назвали вам точное место?

   – Да, сказали, что их планета находится в системе Кастор созвездия Близнецов.

   Видимо у Гольдхаген было неважно с астрономией и из всех звезд, которые она знала, назвала ту, что была в её позывном в РУМО. Полковник хотел предложить закончить осмотр допросной и пойти в жилой корпус и столовую, но его опередил Темпл с аналогичным предложением. Потрясенная комиссия ещё долго расспрашивала фортвудцев о несчастной женщине, похищенной инопланетянами.

   – Она из Белфаста, – с легкой улыбкой на лице вещал Темпл, – пропала из дома два дня назад, а объявилась на шоссе в пригороде Глазго. Оттуда её и привезли к нам.

   – Она пропала в одном городе и объявилась в другом, да ещё по ту сторону Северного залива?

   – Такое бывает и нередко, – поспешил убедить комиссара энлэошник.

   – Что вы будете делать с этой женщиной дальше?

   – Для начала закончим допрос, потом проведём все нужные медиследования.

   – А потом, – со знанием дела заговорил Темпл, – устроим сеанс гипноза и заставим её обо всём забыть.

   Глаза комиссара округлились.

   – Вы можете и такое?

   – Конечно, это ведь просто медицина, а не фокусы.

   Полковник забеспокоился, что теперь комиссия попросит показать им штатного гипнотизера, но обошлось. После осмотра административных помещений для служащих, комиссия пообщалась с глазу на глаз с Темплом и удовлетворенно покинула Фортвудс. Только после этого все с облегчением вздохнули, выпустили из особняка всех школьников, что тут же разбрелись по лужайке, а сами разошлись по своим рабочим местам, попутно обсуждая новые острые впечатления от нежданной проверки. Полковник же побрел в свой отдел. Зайдя в допросную, он увидел, что спектакль всё не кончается. Робинсон продолжает сыпать вопросами, а Гольдхаген продолжает затравленно на них всхлипывать и отвечать.

   – Ну как? – поинтересовался инженер за пультом.

   – Уже уехали, – ответил полковник.

   Инженер тут же нажал кнопку громкой связи:

   – Ребята, закругляйтесь. Всем спасибо, снято.

   И как по мановению волшебной палочки, Робинсон тут же откинулся на спинку стула, плечи Гольдхаген расправились, взгляд снова стал озорным и дерзким.

   – Что за дурь про щупальца ты придумала? – тут же возмутился Робинсон. – Тебя что Ктулху похитил?

   – Зато как звучит, – рассмеялась Гольдхаген, – когти с щупальцами, а? Такое даже в Голливуде не снимают.

   Но Робинсон и не думал веселиться за компанию, только брюзжал.

   – Тебе же дали прочесть статью. Иглу похищенным втыкают через глазницу. Понятно, через глазницу, а не нос.

   – Да не один ли чёрт?

   После этого сумасшедшего дня глава энлэошников презентовал Гольдхаген целый блок неплохих сигарет в знак преклонения перед её актерским талантом. А полковник смог договориться с Темплом о смягчении режима содержания для Гольдхаген – теперь у неё был один выходной в неделю, который она всё равно проводила взаперти в медлаборатории.

   Лили Метц ещё пару раз приходилось приезжать в Фортвудс для обследований. Тогда-то она впервые и столкнулась с Мери, которую так же привезли в поместье для обследований.

   – Дочь моя, – воззрилась на Лили альваресса и подбежала к ней, – сбылось предреченное...

   Мери подхватила растерянную Лили за руки и заговорила:

   – В храме великого Гора жрица предсказала мне, что я проживу долгие века, прежде чем боги подарят мне дитя от плоти мой, дочь от крови моей, и что я увижу её после долгих лет во тьме и молчания на земле белых туманов. И вот, я вижу тебя.

   – Простите, я не понимаю вас, – смущенно произнесла Лили.

   Как ни пыталась Мери объяснить смысл давнего предсказания, Лили только качала головой. Внёс ясность только доктор Вильерс, сказав, что подозревает в Лили реципиента Мери, что именно египтянка пожертвовала свою по шишковидную железу для пересадки.

   Не сказать, что женщины были слишком уж внешне похожи, но общие черты явно проглядывались. Ясность появилась только по прошествии месяца, когда доктор Вильерс пригласил в свою лабораторию полковника, Мери и обеих сестер-близнецов для финальной беседы.

   Ничего принципиально нового полковник от него не узнал, только лишний раз услышал подтверждение предположения, которые доктор высказал в самом начале своих исследований перед сэром Майлзом и Ричардом Темплом. Новость об искусственном методе перерождения и смешении ДНК весело восприняла только Гольдхаген:

   – Полковник, как честный человек, вы теперь должны меня удочерить, – не без ехидства рассмеялась она. – Это же надо, родной матери никогда не знала, а тут второй отец нашёлся. Что же теперь делать, как дальше жить?

   – Ну, – замялся Лесли Вильерс, – я бы не стал называть это полным родством, скорее последствием пересадки органов между людьми с принципиально разным генотипом.

   – Это что же вы хотите сказать, что Лили, – тут она бросила краткий взгляд на сестру, что сидела по другую сторону стола и жадно ловила каждый жест Гольдхаген, – что Лили переродилась легко и без осложнений и в благообразном виде, потому что её донором была такая же миниатюрная мисс Мери, а я мучилась адскими болями чуть ли не месяц, выросла почти на двенадцать сантиметров, а все мои женские формы усохли и голос стал ниже только потому, что мой муженёк не понял сути, что женщине нужно пересаживать железу от женщины, а не от мужчины с гипертрофированным ростом, так что ли?

   – В общих чертах вы верно уловили суть проблемы.

   Но Гольдхаген и дальше продолжала насмехаться:

   – А Лили, что, состоит в кровном родстве с мумией Ленина? Ну, раз её кровь послужила консервантом в бальзамирующем растворе. – Тут она покачала головой. – Доктор, а, по-моему, вы занимаетесь ненаучной фантастикой. Это так проматываются королевские деньги, вернее британских налогоплательщиков?

   – Гольдхаген, – окликнул её полковник, – не обижай доктора. Из вас двоих он, а не ты, дипломированный медик с пятнадцатилетним опытом работы.

   – Точно, – издевательски кивнула она, – как только выйду на свободу, пойду учиться в медуниверситет, продолжу, так сказать, династию, заодно разберусь, что можно сделать с шишковидной железой, а что нельзя.

   – Иди куда хочешь, только не вздумай экспериментировать как твой прадед, – мрачно произнёс полковник.

   – Доктор, – пропустив предыдущую реплику мимо ушей, произнесла Гольдхаген, – а что будет, если у меня извлечь шишковидную железу полковника обратно? Я снова стану смертной? А рыжие волосы и веснушки тоже вернутся? Рост уменьшится?

   Ехидная улыбка переросла в зловещий хохот, отчего доктор заметно поежился. И Лили тоже. Одна Мери смотрела на Гольдхаген с сочувствием.

   – Бедная, – произнесла она, – отчего же доктор Рассел не захотел сделать тебя и моей дочерью? Осталась бы с сестрой, такой же красавицей и не думала про душегубства.

   – О, а желание убивать, оказывается обусловлено внешностью? – наигранно весело протянула Гольдхаген. – Простите, конечно, мисс Мери, но я не потому решилась взять в руки оружие, что считаю себя обделенной мужским вниманием или ещё чем-то. И Лили я не завидую. И вам тоже, – уже с твердостью добавила она.

   – Извлечение железы слишком болезненная процедура, – решил внести ясность полковник. – Доктор Рассел неоднократно повторял её с Мери, но в последний раз я не позволил и настоял, чтоб процедуру он провел надо мной. Можешь считать, что я один виноват в твоих злоключениях с внешностью. Вряд ли доктор Метц догадывался от кого именно получил биологический материал для пересадки.

   – Это тогда ты стал красноглазым? – вдруг спросила Гольдхаген? – Неудачно покопались у тебя в голове? Ну и чёрт с ним, считай, что мы квиты. Все неприятности в мире творятся или по глупости или по злому умыслу, который в сути тоже основан на глупости.

   – Рад слышать, что хоть в этом ты ни на кого не обижаешься.

   – Да чего уж там.

   – Между прочим, – заговорил Вильерс, – все альвары-близнецы перерождались если не в один день, то в одно время. У вас же разница в пять лет, что уже недопустимо с точки зрения естественного хода событий в гипогеянском мире.

   – Доктор, – и тут не удержалась от ехидства Гольдхаген, – нобелевская премия по медицине, без вариантов.

   Уже после разъяснительной беседы в медлаборатории Гольдхаген подчёркнуто быстро ушла на кухню, а Лили и Мери ещё долгое время о чём-то говорили на улице возле корпуса. Завидев полковника, Лили Метц подбежала к нему с испуганными глазами и спросила:

   – Это правда, что у вас есть жуткая тюрьма в подвале?

   – Мери рассказала вам?

   – Сколько же она провела там времени? – в ещё большем ужасе вопросила Лили.

   – Почти семьдесят четыре года.

   – Вы не можете поступить так и с Сашей. Умоляю вас, – она схватила его за рукав и явно не намеривалась так просто отпускать, – я сделаю всё, что хотите... – и уже тише добавила, не сводя с него глаз, – всё, о чём ни попросите, я выполню. Только отпустите Сашу.

   – Не я решаю подобные вопросы, – только и ответил полковник.

   – Прошу вас, – прильнув к нему, продолжала шептать Лили, – я согласна на всё, абсолютно всё.

   Полковник едва не растерялся, даже оглянулся по сторонам и подчеркнуто спешно сделал шаг назад от женщины.

   – Госпожа Метц, я ещё раз повторяю, вы просите не того человека.

   – Тогда подскажите, кто может решить судьбу моей сестры? Я готова остаться здесь вместо неё.

   Полковник не поверил своим ушам:

   – Что вы такое говорите? Что значит остаться вместо неё?

   Лили опустила голову и произнесла:

   – Вам кажется это глупым, я знаю. Но сейчас мой любимый человек находится в американской тюрьме, и я ничем не могу ему помочь. А моя сестра здесь. Я просто обязана спасти её, любой ценой. Саша и так многое пережила в концлагере, одна, хотя мы должны были разделить эту участь вместе.

   Полковник понял, что перестает понимать суть происходящего:

   – Кто вам сказал про концлагерь? Сарваш?

   – Да, он сказал, что там они познакомились с Сашей, – и Лили глубоко вздохнула. – Я знаю, Саша оказалась там из-за этого проклятого статуса четверть-еврейки. Я ничего не знала про лагеря во время войны, я даже не представляла, что подобное может быть.

   – Так что, Гольдхаген, по-вашему, жертва антисемитских преследований?

   – Конечно, я смогла, вернее, мой муж смог исправить мою родословную, а о Саше я совсем не подумала. Кто знал, что через пять лет все евреи окажутся на грани уничтожения в лагерях смерти. А ведь я могла просто попросить Гвидо исправить родословную и для Саши. – Лили в волнении прикрыла дрожащей рукой губы, силясь не расплакаться. – Из-за этого мы и поссорились, она сказала, что я отреклась от нашей матери и деда, и более не сестра ей. Я обиделась, как последняя дура. А она прошла через такой ад. Из-за меня.

   Полковник смотрел на Лили и не смог не возразить:

   – Не знаю, что вы там себе придумали, но ваша сестра ни в каком нацистском лагере смерти не была.

   – Но как же? Ведь господин Сарваш сказал, что он был там с ней.

   – Господин Сарваш и сам оказался в Берген-Белзене далеко не из-за одного только еврейского происхождения. А ваша сестра была там не арестанткой, а поваром в карантинном блоке. И лагерь этот предназначался не для массового уничтожения людей. Просто после вспышки эпидемии и закрытого режима там начался натуральный мор, от которого некуда было бежать. Я сам был там в последние дни и видел всё своими глазами. Жизнь вашей сестры в Берген-Белзене, конечно, была не сахар, но с сочувствием вы слишком переусердствовали. Она сидела в концлагере, но другом и после войны. Не в нацистском, а в освобожденном от них в Чехии. Вот за это вы действительно могли бы посочувствовать сестре. Там бы никакая родословная не спасла.

   – Что это значит?

   – Это значит, что она оказалась узницей концлагеря за то, что была немкой. С вашей немецкой родословной, думаю, всё было в порядке?

   В глазах Лили недвусмысленно читался страх и растерянность.

   – Что, не знали про такие лагеря? – спросил полковник. – Никогда не задавались вопросом, куда из многочисленных европейских стран сразу после войны делись немецкие общины с многовековой историей? В Югославии их нет, в Польше нет, в Чехословакии тоже. А вы о евреях волнуетесь. Оставьте это. Не потому ваша сестра очерствела душой и сердцем. Вы тут точно ни при чём.

   – Она... Что с ней было?

   – Ну, – протянул полковник, пытаясь подобрать слова поудачнее, – у неё и так было тяжелое ранение головы. Не свинцовое, а осиновое. А быть проигравшим после войны всегда больно, и я не про душевные муки. Я и сам не первый месяц гадаю, как было можно с горя утопиться в Эльбе, чтобы выплыть в Средиземном море на тунисском берегу.

   Видя как Лили меняется в лице, полковник поспешил добавить:

   – Лучше не лезьте ей в душу. Подругу в вас она явно не видит. Восстанавливайте семейные связи как-то иначе.

   День освобождения двух гипогеянцев настал. Когда Людек и Мемнон поступили на реабилитацию, Гольдхаген перевели из палаты в одну из жилых комнат корпуса, а полковник распорядился, чтоб Лили и близко не подпускали к Фортвудсу. А сэр Майлз, будучи на подъеме сил и идей, уже и не вспоминал, как когда-то дал добро на освобождение Гольдхаген под поручительство Сарваша и уже жадно прикидывал, сколько драгоценных камней сможет выручить за неё у гипогеянцев.

   – Маски уже сняли? – с нехорошим блеском в глазах спросил он?

   – Да, – подтвердил доктор Вильерс.

   – Уши заросли?

   – Пока, думаю, рано надеяться на мало-мальски приемлемый слух, но завтра они смогут немного слышать.

   Сэр Майлз тут же обратился к Ричарду Темплу

   – Тогда завтра идите и спросите, сколько они готовы предложить за двух лишних близнецов. И не продешевите, Темпл. Нам ещё нужно построить посадочную площадку и закупить вертолет. А лучше два, для международного и оперативного отдела.

   Полковник, не мигая смотрел на главу Фортвудса багровыми зрачками, и произнес:

   – Я бы обошёлся и без этих изысков.

   – Не хотите и не надо. Значит, два вертолета достанутся международному отделу.

   Полковник понял, что со времён, когда сэр Майлз всерьёз планировал воевать с гипогеянцами, для него самого мало что изменилось. Тогда из-за несогласия с политикой руководства, он готов был уйти в отставку. Сейчас же, когда сэр Майлз переключился на торговлю с Гипогеей и потакание международному отделу, он по прежнему хотел её получить. Если сделка состоится, полковник не видел для себя ни малейшей возможности смотреть в глаза людям, которые принимают такие решения. Не сможет и сам оставаться при должности, в которой не способен никак помешать убийственной торговле живыми людьми.

   Делая вид, что прогуливается по этажу, полковник зашёл в медлабораторию как раз в тот момент, когда Темпл и агенты международного отдела обступили двух гипогеянцев, что лежали на кушетках под тусклыми ультрафиолетовыми лампами. Появлению полковника международники явно были не рады, но и протестовать вслух никто не решился.

   Глаза Мемнона закрывала повязка, только Людек внимательно смотрел на присутствующих своими водянистыми глазами – наказание маской ему отчасти смягчили, потому как в отличие от Мемнона, человеческой крови при нападении на пятилетнего Мика он не испил.

   – А, Старый Секей почтил нас своим присутствием, – довольно просипел он. Видимо слух не до конца восстановился, и Людеку было тяжело контролировать громкость собственного голоса.

   Темпл недовольно обернулся к полковнику и произнёс:

   – Мы уже закончили с обсуждением сути дела.

   – Да? – произнес полковник. – И как успехи?

   – К взаимной выгоде, – обтекаемо ответил глава международников.

   – И всё равно мы получим то, что требовали, – подал голос Людек, улыбаясь, – как ты не противился, Старый Секей, а сестры уйдут с нами.

   Мемнон тоже подал согласный смешок. Полковнику очень захотелось омрачить это взаимное ликование международников и гипогеянцев:

   – А стоило оно семи лет взаперти? Какие-то две женщины стоили семи лет боли?

   – Что есть семь лет, когда впереди вечность? – таков был ответ Людека. – Скоро мы уйдем, чтобы вернуться с достойной платой. Ваша казна не оскудеет долго, если отдадите нам обещанное.

   – Конечно, все договоренности в силе, – лишний раз подтвердил Ричард Темпл.

   Полковник понял, что не может больше слушать эту двухголосую гармонию и развернулся ,чтобы уйти:

   – Будете выводить их через второй подъём, – через плечо бросил он.

   – Почему? – оживился кто-то из международников, – всегда и всех выводили через первый.

   Полковник обернулся, чтобы твёрдо пояснить:

   – Потому что к первому приходится идти через жилой коридор.

   – Так ведь выводить будем ночью.

   – Меня это не интересует. Если эти двое пройдут мимо дверей мисс Аннет Перри и её детей, оперативный отдел воспримет это как попытку рецидива и поставит вопрос о повторном аресте. Всего доброго, господа.

   Когда к концу дня сумма предстоящей сделки была озвучена на всеобщем собрании, то сэр Майлз посчитал, что на такие деньги можно закупить даже четыре вертолета, после чего ещё немало средств останется для скупки близлежащих к Фортвудсу поместий по всему периметру ограждения вместе с землей и строениями. И, конечно же, нежданную прибыль от сделки стоит потратить на покупку доходных предприятий, а оставшаяся сумма пойдёт на безбедные расходы резидентуры международного отдела в Европе на ближайшие лет пятьдесят. После такого известия, полковник немедля позвонил Сарвашу, чтобы с ходу спросить:

   – Давно участвовали в торгах на невольничьих рынках?

   Сарваш даже не сразу нашелся с ответом:

   – Зная о вашем неравнодушии к Османской Турции, даже не знаю, что лучше сказать.

   – Скажите, что у вас есть очень много денег, и вы готовы уплатить их за Гольдхаген.

   – Как много?

   – Чтобы перебить цену гипогеянцев, которую они предложили в необработанных алмазах.

   Заручившись обещанием Сарваша как можно скорее приехать в Фортвудс, полковник связался с Парсоном и дал команду ехать с Лили Метц в Хитроу.

   Сарваш прибыл в Фортвудс одновременно с Лили – Темпл оказался не так прост и установил наблюдение за Метц и охраняющим её оперативником – их перехватили на выезде из соседнего городка и тут же заставили ехать в Фортвудс. Вывести из-под удара хотя бы одну из сестёр у полковника не вышло.

   – Что случилось? – недоумевала Лили, – почему нам сказали ехать сюда?

   – Сколько вы смогли скопить на своих банковских счетах? – тут же спросил её полковник.

   – Не знаю, – в растерянности ответила женщина.

   – Зато я знаю, – улыбаясь, ответил Сарваш. – я ведь ваш банкир, Лили, не удивляйтесь. Считайте, что здесь и сейчас я буду представлять ваши интересы.

   Полковник пояснил:

   – Нужны действительно большие деньги.

   – За Сашу?

   Полковник расстроенно вздохнул:

   – Заплатите хотя бы за свою свободу. И это не будет залогом.

   Сэр Майлз был крайне недоволен, что три альвара отвлекают его от насущных проблем и требуют частной встречи. Ричард Темпл был настолько взволнован развитием событий, что пришёл на встречу с Сарвашем и Лили Метц лично.

   – Не понимаю, чего вы хотите? – раздраженно вопрошал он, посматривая на банкира.

   – Заключить сделку, разумеется, – невозмутимо отвечал Сарваш. – До нас дошли сведения, что Фортвудс затеял обмен с Гипогеей живых людей на драгоценные камни. Я не буду касаться моральной стороны вопроса, это выходит за рамки моей компетенции. Я просто хочу узнать, сколько вы хотите получить за перекупку сделки? О какой сумме вы договорились с Гипогеей? – не успел Темпл открыть рот, как Сарваш произнёс. – Мы добавим к этой сумме двенадцать процентов.

   – Двадцать. – тут же отреагировал сэр Майлз.

   – Вы хотите со мной поторговаться? – скептически вздернув бровью, спросил Сарваш.

   – Да, чёрт побери, если собрались забрать из Фортвудса эту ирландскую нацистку, то платите больше, платите двадцать процентов.

   – Двенадцать.

   – Восемнадцать, – дрогнул сэр Майлз.

   – Двенадцать.

   – Пятнадцать.

   – Двенадцать.

   – Тринадцать.

   – Хорошо, мы предлагаем вам тринадцать процентов. – улыбнулся Сарваш. – Так каково было предложение гипогеянской стороны?

   Когда Темпл озвучил сумму, Лили пораженно ахнула.

   – Но у меня никогда в жизни не было столько, – прошептала она по-немецки.

   – Что, госпожа Метц, – подал голос Темпл, – у вас проблемы?

   Игнорируя знаки Сарваша молчать и предоставить действовать ему, Лили ответила.

   – У меня есть только половина.

   Темпл удивился, он явно не ожидал, что хоть кто-то может выложить такую сумму живыми деньгами:

   – Простите за любопытство, но откуда у вас столько?

   – От двух покойных мужей, – бесхитростно призналась она, – наследство.

   – Вот и прекрасно, – потер руки сэр Майлз, – платите эту половину за себя и можете быть свободны.

   Темпл тут же напрягся, понимая, что одну сестру ему гипогеянцам не продать, а сэр Майлз явно воодушевился перспективой поживиться из ничего да ещё с тринадцатью процентами доплаты.

   – А как же моя сестра? – захлопав ресницами, спросила женщина.

   – А ваша сестра, – произнес Темп, – отправится туда, где уже бывала – в Гипогею.

   – Но как же?.. – окончательно растерялась Лили.

   – Ну что же вы так удивляетесь? – продолжал Темпл, – она, если верить рассказанной ею биографии, тоже похоронила двух мужей, но вряд ли ей что-то оставил биолог и пустынный кочевник. А на убийствах людей она вряд ли много заработала.

   – О, Темпл, – не удержался от реплики полковник, – а вы, оказывается, знаете расценки на рынке криминальных услуг.

   – Я просто знаю, что денег у Гольдхаген нет, – резко произнёс Темпл.

   – Тогда, – в отчаянии выдохнув, произнесла Лили, – тогда пусть мои деньги пойдут в уплату свободы моей сестры.

   Сарваш тут же по-немецки прошептал ей:

   – Лили, не стоит приносить таких жертв.

   – Героизм тут ни к чему, – поддержал его полковник.

   – Но я не могу обречь её на это, – отмахивалась Лили.

   – А себя на безвестность? Вы хоть представляете, на что собираетесь согласиться?

   – Мне всё равно. Саша заслуживает свободу больше меня. Она и так столько всего пережила.

   – Лили, – настаивал полковник, – одумайтесь, вы же не знаете, что такое ледяное кладбище Гипогеи. Там нет жизни. Никакой – ни смертной, ни вечной. Только бесконечное забытье.

   – Пускай, – качала она головой, – пускай.

   В разговор вступил Сарваш. Не обращая внимания на Лили, он произнёс:

   – Я думаю, в уплате второй половины нет особой проблемы.

   – Да? – со скепсисом протянул Темпл. – Вы в этом так уверены?

   – Разумеется. Оставшуюся сумму я внесу из своих личных фондов.

   Лили онемела и застыла на месте после такого заявления. Темпл же был откровенно недоволен:

   – Нет таких денег, чтобы купить свободу террористки, – нервно произнёс он.

   – Однако ваш шеф уже назвал цену, – ухмыльнулся Сарваш и обратился к сэру Майлзу. – В чём желаете получить выкуп за Александру Гольдхаген?

   – Что значит "в чём"?

   – Фунты, ценные бумаги американских и европейских компаний, а так же золото.

   – Золото? – заинтересовался он.

   – Да, слитки золота высшей пробы, чистейший металл. Соглашайтесь, сэр Майлз, неизвестно, когда ваши гипогеянцы дойдут до своих чертогов, сколько будут добывать обещанные вам камни и какого качества они будут, когда их принесут вам. Я же готов передать вашим финансистам обе оговоренные суммы сегодня же, в Лондоне. – В глазах сэра Майлза уже загорался алчный огонек, и Сарваш не мог этого не заметить и потому добавил. – Смею заметить, что алмаз требует грамотной огранки, чтобы стать бриллиантом и возрасти в цене. Умелых мастеров во все времена было немного. Кто знает, сколько алмазов они загубят впустую на шлифовальном станке, и какие убытки в итоге вы понесёте. С золотом же убытков быть не может. С акциями компаний ваши брокеры могут распорядиться как им угодно, но смею заметить, что предлагаемый вам портфель весьма доходен.

   Сарваш смог нажать на самую больную точку для Фортвудса – игру на бирже, которой был привержен сэр Майлз и от которой периодически страдал бюджет Фортвудса. После обещания портфеля ценных бумаг, Темпл уже ничего не мог поделать – сэр Майлз целиком ухватился за идею продать Гольдхаген Сарвашу – потому что это очень выгодно.

   – Тогда зовите юристов, – улыбнулся Сарваш, – подпишем все бумаги. Надеюсь, мы сможем оформить сделку, как оплату услуг Фортвудса по бессрочной охране сестер Метц от посягательств гипогеянцев, которые наверняка ещё не раз повторятся?

   – С чего вдруг нам брать на себя такие обязательства? – хотел было возмутиться Темпл.

   – Хотя бы с того, – холодно ответил Сарваш, пристально глядя на него, – что никто и никогда не посмеет сказать, что Фортвудс просто взял и ограбил двух альваресс. – и он снова улыбнулся. – А так, вы продали два страховых полиса. Разве не это выглядит благообразно?

   Его приложение было безоговорочно принято. Финальные аккорды сделки сыграли в этот же день в Сити, когда Сарваш перевёл всё обещанное на счета Фортвудса. Лили с мелочью на счету осталась в Лондоне свободным и защищенным человеком. Сарваш же поехал обратно в Фортвудс за Гольдхаген.

   В это время полковник привел её в свой кабинет, где в присутствии юристов она подписала тот самый документ об уплате непомерной суммы за бессрочные охранные услуги от Фортвудс на веки вечные. Впрочем, текст договора он ей прочесть не дал, поторопив с подписью, потому что знал любовь Гольдхаген к занудству и расспросам – откуда столько денег, кто заплатил, почему. Пусть Сарваш потом сам ей всё и объясняет. Когда юристы удалились с договором, полковник произнес:

   – Всё, теперь ты свободна.

   – Ну, наконец, – скривилась она, – а то мне ещё к ужину готовиться.

   – Ты не поняла. Ты совсем свободна. Уезжай сегодня же до наступления темноты.

   – В смысле? – всё ещё не хотела понять она.

   – В прямом. Пока ночью из Фортвудса не отпустят на волю двух гипогеянцев, ты уедешь отсюда первой. Скоро приедет Сарваш и заберёт тебя, – и твердо прибавил. – И чтоб я тебя больше никогда здесь не видел, поняла?

   Судя по виду женщины, смысл слов доходил до неё медленно.

   – С Сарвашем?

   – Да?

   – Уехать?

   – Да.

   – Сегодня?

   – Сейчас.

   – Чёрт, а я ведь ко всем вам уже успела привыкнуть.

   – Даже не думай, – предупредил её полковник. – К Сарвашу теперь привыкай.

   Собрав малочисленные пожитки, Гольдхаген вышла из своей комнатушки. Пока полковник выводил её и здания нового корпуса, она чуть ли не с тоской оглядывала все вокруг, будто навеки покидает родной дом.

   – Хватит ломать комедию, – предупредил он её уже на улице, – я тебя и так насквозь вижу.

   – Чёрствый ты. Всё-таки здесь не самая плохая тюрьма.

   – Скажи это остальным служащим. Сегодня они закатят грандиозную вечеринку в честь твоего отъезда.

   – Зато как долго они будут меня помнить, – рассмеялась Гольдхаген.

   – Можешь не сомневаться, будут помнить до последних дней и ещё внукам расскажут.

   Когда вдали около рощи показалась фигура Сарваша, полковник произнёс:

   – Вот он, твой горячий поклонник и спаситель.

   – В каком смысле, спаситель?

   – Сама его спросишь. Если он захочет, расскажет.

   – Ну, надо же, какие секреты. Ты лучше скажи мне, с чего ты в прошлый раз взял, что он вообще хотел меня забрать? Нет, правда, всё не могу понять, откуда он узнал, что я здесь.

   – Я сказал.

   – А зачем?

   – У нас была договоренность.

   – Да? И давно.

   Гольдхаген уже успела надоесть полковнику со своими расспросами, и потому он предпочел честно ответить.

   – Лет одиннадцать как.

   Если она не совсем дура и умеет считать, стало быть, всё поймет и отстанет. Но не тут-то было.

   – Это что же, сразу после нашей с ним эпичной встречи в компании Народного фронта освобождения Палестины?

   – Его самого.

   – И что, Сарваш после этого сразу рассказал об этом тебе?

   – Нам об этом много кто рассказал. Альвары могут быть не только преступниками и пострадавшими, но и свидетелями. Между прочим, Сарваш тебя защищал.

   – Да ну? – Гольдхаген сделала вид, что удивлена.

   – Ты совсем, что ли не понимаешь, как он к тебе относится? Радовалась бы, что хоть кому-то не всё равно, сядешь ты в тюрьму или нет.

   – А он что в 1975 году так и сказал, боюсь, как бы Александра не села в тюрьму? – насмешливо произнесла.

   Впервые полковнику стало обидно за Сарваша, который только что уплатил заоблачный выкуп за абсолютно дрянную и неблагодарную бабёнку, которая не то что маломальскую симпатию не может выразить, но ещё и потешается.

   – Слушай, бестолочь неблагодарная, – воззрился он на Гольдхаген, – Сарваш ещё одиннадцать лет назад попросил заступиться за тебя в случае ареста. Понимаешь ты, что ради тебя он пошёл с прошением в Фортвудс, на что не каждый альвар решится. А для тебя решились только твоя сестра и Сарваш.

   – Так зачем он пришел к вам?

   – Да предупредить, что ты можешь влипнуть в историю, и нам, вернее моему отделу, придётся тебя вытаскивать из заварухи, где ты, собственно и очутилась.

   – Так он знал, что меня могут арестовать в Британии?

   – Не знаю, что ты о нём думаешь, но он далеко не дурак, догадаться было не сложно, что ты из ИРА.