Текст книги "Стратегия обмана. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Антонина Ванина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 66 (всего у книги 73 страниц)

   – Ты говоришь чушь. Бомбу завернули в пленку, потому собаки её не учуяли.

   – И что, даже досмотр не предусмотрен?

   – Всех не досмотришь.

   – Всех это кого? Членов консервативной партии? А сколько их там было? А они случайно не сняли весь отель под предстоящую конференцию? И как это наши люди умудрились мимикрировать под консерваторов, раз беспрепятственно прошли туда?

   – Бомбу принесли в отель за месяц до конференции и спрятали под ванну.

   – И что, потом её чудесным образом не нашли?

   – Я же тебе сказал, она в пленке, собаки её не учуяли.

   – А люди куда смотрели, те же горничные, которые месяц должны были убираться в этой ванной?

   Командир пытался ответить, что служба безопасности отеля полные идиоты, а правительство – идиоты непуганые, но Алекс не слишком-то верилось в подобные оправдания удачной акции.

   – Да что ты хочешь сказать? – вскипел он, – что я пошёл на сделку с бриташками? Ради чего?

   – Я не знаю, каков был твой мотив, но британский мотив мне предельно ясен.

   – Да? И каков же он?

   – А ты не видел прессу? Тэтчер ведь теперь мученица. Несчастная леди по чистой случайности работала до трёх часов ночи и чисто случайно в момент взрыва вышла из номера, это её и спасло.

   – По-твоему она сама спаслась, а пятерых однопартийцев оставила умирать и двух министров дала искалечить? – с нескрываемым скепсисом спросил командир.

   – А ты что первый раз видишь и слышишь Мэгги по телевизору? Таким голосом разговаривают бездушные роботы в кино, машины без эмоций и сердца. Ей, что разогнать демонстрации горняков, что дать умереть от голода республиканским заключенным, что отдать приказ потопить аргентинский крейсер в обход министра обороны. Плевать ей на партию и на министров. Как она подсидела Хита, так других пустит в расход, если в этом обозначится выгода.

   – И в чём выгода, по-твоему?

   Алекс призадумалась:

   – Теперь у общества есть повод посочувствовать выжившему правительству, а не шахтерам, которых оно разоряет.

   Командир натужно улыбался. Ему было мало этих объяснений.

   – Знаешь, Алистрина, ты хороший стрелок, и не стоит завидовать чужим удачам.

   – Удача, это когда Британия оплакивала бы безвременную кончину Маргарет Тэтчер.

   На этом Алекс вернулась домой и ещё долго размышляла о произошедшем в Брайтоне. Может она перегнула палку, и никакого заговора ВИРА и службы безопасности не было? А может спецслужбы знали о готовящемся теракте, но не стали мешать и использовали ВИРА вслепую? Потому и Тэтчер с министрами поселили подальше от заминированного номера. А может, и этого не было, и командир прав, Алекс совсем потеряла квалификацию и не способна сама провернуть такую акцию, потому и не верит, что это могут сделать другие?

   А может, она просто перестала думать о простых вещах просто. После всех тех лет работы в Европе, когда каждая акция проходила под прикрытием и с благоволения спецслужб, она уже и не представляет, как покушение на крупного политика может осуществиться без их участия. Нет, Мэгги не папа римский, чтоб убивать её понарошку.

   Воспоминания о последней акции в Риме натолкнули Алекс на воспоминания о Франческо и недавних новостях, что он уже сидит в тюрьме. Писали, что он мог быть причастен к взрыву вокзала в Болонье. Теперь Алекс жалела, что не знала об этом раньше и не могла спросить у него лично. Тогда бы... чёрт его знает, что бы она тогда сделала.

   В Болонье для Алекс всё изменилось – старые идеалы пошатнулись. После визита Доминика и то немногое, что осталось в багаже её диверсионных знаний, тоже должно было лечь на пыльную полку ненужных навыков. Алекс заметила, что в Европе в последние годы мало что происходило по части политических убийств, похищений и терактов, зато очень активно власти подписывали договоры с американцами на размещение ракет.

   Алекс помнила публикации в прессе по поводу рассекреченных директив Пентагона о том, как на чересчур самостоятельные страны-союзницы надо влиять путём засылки и тренировки подрывных групп, вроде Красных Бригад и неофашистов в Италии, "Серых волков" в Турции, ГРАПО в Испании, "Прямого действия" во Франции – все, декларируя хоть крайне левые, хоть крайне правые взгляды, были подозрительно солидарны в одном – они убивали неугодных для руководства США политиков и общественных деятелей.

   Мироустройство менялось, и Алекс чувствовала, что в этом новом мире её криминальные и диверсионные умения больше не нужны, как не нужен Франческо Пацьенца, и Карлос, за которым теперь охотятся спецслужбы. Про Халида до неё доходили смутные слухи, что он тоже в тюрьме. А она сама пока на свободе, но надолго ли? Родерика уволили, и хорошо, если просто выгнали из РУМО. С Домиником никаких отношений у Алекс не сложилось, да и недолжно было сложиться, ведь он прямо заявил – всё кончено, ей пора собирать вещи и уезжать, потому что новых заданий от управления не будет.

   Но если не будет, почему она обязательно должна покидать Ольстер? Все эти годы, что её принуждали работать в Европе, она постоянно корила себя за то, что слишком далека от Ольстера и ВИРА. Но теперь-то разрываться на два фронта не приходится. Кажется и Доминик, или кто там стоит выше него, решили не вмешиваться, и дать Алекс либо обрести воинскую славу, либо схватить пулю наповал. Очевидно одно – с тех пор, как она перестала взрывать полицейские объекты и приносить ущерб Британии, никто её беспокоить не будет.

   А взрыв в Брайтоне тем временем дал свои первые плоды, утешительные для британского правительства и фатальные для Ольстера. Если за день до акции в Европейском парламенте прозвучало обращение к Британии, запретить пластиковые пули, от которых в Ольстере пострадало, погибло немало случайных прохожих, то спустя полторы недели после "чудесного" спасения Тэтчер, растроганная Европейская комиссия по правам человека сжалилась над обижаемой всеми премьером, и признала, что пластиковые пули, которыми запросто можно убить человека, можно применять во время бунтов. А уж что британские власти могут счесть бунтом, Алекс, пережившая Кровавое Воскресенье, не сомневалась, и потому еще больше посочувствовала бастующим шахтерам.

   Через месяц Тэтчер под всеобщие овации после англо-ирландской встречи на высшем уровне заявила, что она против объединения Ирландии, что она против создания конфедерации, что она против совместного управления. То есть на двухстороннюю встречу премьер-министр явилась непоколебимо упертой стервой, которую устраивает нынешнее положение вещей в Ольстере и ничего менять она не собирается. ВИРА и дальше может убивать оккупантов, оккупанты и дальше могут убивать ВИРА и гражданских – всё хорошо, конфликт продолжается, новые гробы несут на кладбище – ничего, по мнению, Тетчер менять не нужно.

   Но кое-что действительно изменилось. Впервые под суд попал британский солдат, убивший в Ольстере гражданское лицо. Двенадцать лет прошло со дня Кровавого Воскресенья, и только сейчас британцы догадались, что убийство католика это уголовное преступление.

   Пока Алекс продолжала охотиться на патрули, а с некоторых пор ещё и на информаторов, засланных в ВИРА, появился лишний повод подумать, а есть ли у неё в ВИРА будущее. Будет ли у неё это будущее хоть где-нибудь.

   В новом году, как говаривал Доминик, Ронни пригласил Мэгги выступить в конгрессе. А вот депутата от западного Белфаста, которого католики Ольстера избрали вполне демократическим путём в палату общин, который, как и Тэтчер перенёс покушение, когда в него стреляли обласканные британскими властями лоялисты – его в конгресс не пустили. Новая политика и симпатии Рейгана, так сказать, были на лицо.

   В Советской России, этой "империи зла", тоже не всё было ладно. За последние два года там скончался уже третий генсек. Когда Алекс услышала имя нового, оно смутно показалось ей знакомым. Потом Алекс всё же вспомнила – этот самый Михаил Горбачев не далее как несколько месяцев назад приезжал в Лондон и говорил, что хочет вести переговоры о сокращении ядерных вооружений. Тэтчер ещё тогда сказала, что Горбачев ей нравится и с ним можно иметь дело. Для Алекс более худшей характеристики сложно было придумать. Вряд ли Тэтчер могут нравиться иные политики, если они не конченные подонки. А в условиях противостояний США и СССР похвала от союзницы Рейгана выглядела более чем подозрительной.

   Но не о мировой политике приходилось думать в последнее время. Получив новую партию оружия, Алекс с пятью товарищами отправились к тайнику, чтобы схоронить его. Но там их уже ждали каратели из САС. Град пуль из армейских автоматов прошил на месте троих бойцов ВИРА. Алекс успела закрыть собой Шона и принять на себя огневой удар. Шон успел подхватить её сумку с оружием, потом дернул Алекс за руку и вместе они сиганули в укрытие.

   Больше часа они отстреливались от британского спецназа, но всё же успели вырваться из окружения и сбежать. Шон ещё долго спрашивал Алекс, цела ли она, точно ли всё хорошо:

   – У тебя на спине куртка в решето, – каким-то странным голосом произнес он, – ты уверена, что не ранена?

   Прокашлявшись свинцом и черной кровью, Алекс через силу ответила:

   – В порядке.

   Было заметно, что Шон ей не поверил, но убеждать его в том, что от автоматной очереди по корпусу можно выжить, ей было лень.

   – Всех убили... – тяжело дыша, с хрипом, говорила она, – кроме нас.

   – Да. – Шон втянул воздух и закурил . – Чёртовы сасовцы, сволочи британские, тэтчеровские свиньи... Таких парней... таких парней сгубили.

   – Я не понимаю, – тоже закуривая, продолжила Алекс, – зачем они хотели нас убить?

   – Чего? – опешил Шон, – ты первый день в Ольстере? Не слышала, что тут протестанты убивают католиков? Не в курсе, что полиция и армия без предупреждения убивает бойцов ВИРА? Алистрина, ты чего? Ты же старый боец, чего вдруг такие вопросы.

   – А вопросы такие, именно потому, что я и есть старый боец. Знаю этих сволочей получше многих, поэтому не понимаю, зачем им нас убивать, зачем вообще надо было убивать ещё с десяток разоруженных ребят до нас. Мы террористы, Шон, с нами нельзя так поступать.

   – Да, конечно, – горько усмехнулся он.

   – А ты поставь себя на место полиции. Ты знаешь, где ВИРА прячет оружие, можешь устроить там засаду и переловить всех, кто туда придёт, а потом применить к ним пытки и выбить показания, в которых они сознаются, где заказали оружие, кто с ними ещё служит, когда ждать новых терактов.

   – У нас много крепких парней, они никогда ничего не скажут.

   – Есть такие. Но их не так много как ты думаешь. Любого можно сломать. Можно заставить говорить о том, что было и даже чего не было. Понимаешь, Шон, властям мы, бойцы ВИРА, полезны, пока живы. А если нас отстреливают без предупреждения, значит, властям не нужно знать правды о готовящихся диверсиях и засадах, о подполье и каналах сбыта оружия. Значит, им не выгодно с нами бороться по-настоящему.

   – Ага. Я только что видел, как им не выгодно с нами бороться, когда они убили троих их нас.

   – Я о другом, – вздохнула Алекс, чувствуя, как дыхание обретает прежний ритм.

   – Я понял, – с нарастающим раздражением произнёс Шон. – Просто они идиоты и не понимают того, о чём ты только что сказала. Им интереснее охотиться на людей. Очень по-британски.

   – Такое тоже может быть.

   – А ведь они могли нас взять и арестовать... Но они просто мстят.

   – Это не месть Шон. Помнишь, почему мы убили Ленни Мёрфи? Потому что полиции и суду было на него плевать. Нам пришлось вершить правосудие и останавливать эту кровавую скотину. Мы стреляем в полицейских и солдат, потому что они убивают гражданских и никогда не несут за это ответственности. Правосудие же над ВИРА в Британии никто вершить не мешает. Но нас всё равно решили расстрелять, и я уже сама не понимаю почему.

   – А меня волнуют не их мотивы. У меня другой вопрос – кто их навел на склад?

   На прояснение ситуации ушло три недели и три патрона в бедовую голову информатора. В военное время, когда предатель одним своим словом убил троих бойцов, простреленным коленом он не отделается.

   Алекс все не могла перестать думать, почему САС собиралось расстрелять пятерых бойцов ВИРА, что шли к складу с оружием. Боялись, что республиканцы первыми откроют огонь? Нет, достаточно дождаться, когда оружие будет спрятано, и республиканцы пойдут обратно налегке, и тогда уже можно брать их без единого выстрела. Непрофессионализм САС? А ведь говорят, что они лучший спецназ в мире, хотя может и врут. А может у них был другой приказ – именно что убивать наповал. Зачем? Чтобы ещё больше нагнетать обстановку в Ольстере, чтоб добиться ещё более суровой ответной реакции. Да, железная леди с кровавой ржавчиной знает толк в политике.

   А может, где-то за океаном бывшие работодатели дали добро на устранение бывшего агента Кастор-573? Ведь Ронни дружит с Мэгги, так почему бы и их спецслужбам не дружить? Почему бы в качестве жеста доброй воли не выдать всех внедренных агентов, которые своё отслужили и больше не нужны? Вот, Франческо Пацьенца уже в тюрьме американской и скоро поедет в тюрьму итальянскую. Так он и не террорист, чтоб его банально убивать. Мысленно прокрутив в голове, сколько за шестнадцать лет работы на РУМО она провела акций и сколько всего знает о тайных операциях спецслужб, Алекс ужаснулась. С таким багажом воспоминаний на пенсию не отправляют – только на тот свет. И тогда около склада с оружием у САС это вполне получилось, если не учитывать, что пулями альвара убить нельзя.

   Но в душе не было страха, только злоба на всех и вся – на работодателей из РУМО, на британские власти. К грандиозной акции отмщения Алекс готовились долго – изготовить четыреста кг гелигнита дело не быстрое. Цель была проста, но мобильна – инкассаторский бронированный автомобиль, что должен был вести немалую сумму из Ирландии в Британию. Вспомнив заветы командира Туми о диверсионных актах против торговых предприятий с целью максимального экономического ущерба метрополии, что всегда обирает свою колонию, Алекс приступила к изготовлению самой объемной бомбы в своей взрывотехнической карьере.

   Расчёт был прост – когда бронемашина с немалой суммой въедет на британскую территорию, за сохранность денег будут отвечать только британские власти. И своих денег они лишатся подчистую, потому что Ольстер – это зона боевых действий с оккупационной армией в городах и партизанами ВИРА повсюду – тут может случиться всякое. Как уж были заработаны те деньги – неважно. Главное, что британской экономике они не достанутся. После того, как шахтеры прекратили свою почти годичную забастовку, так ничего от Тэтчер и не добившись, кто-то должен ей напомнить, как плохо жить без прибыли в казну.

   Акция прошла без накладок. Когда бронеавтомобиль достиг заминированного участка дороги, Алекс нажала кнопку дистанционного управления. Взрыв был такой силы, что ни от машины, ни от сопровождавших её полицейских и даже от денег не осталось и следа. Все сгорело в огне и развеялось пеплом над равниной.

   По прошествии месяца, когда Алекс смотрела репортаж из Рима, где за организацию покушения на папу римского вместо неё судили какого-то Сергея Антонова, в квартире раздался странный телефонный звонок. Бывший напарник по контрабандным перевозкам оружия из Манчестера просил её приехать в Глазго.

   – И что мне там делать? – не слишком-то воодушевлённо спросила она.

   – То же самое, что и в Манчестере, только без длинного канала. Я так слышал, один склад с оружием у вас уже ликвидировали.

   Предложение было разумным, к тому же из Глазго до залива Лох-Фойл путь куда ближе, чем из Манчестера. Недолго думая, она купила билет на самолет и отправилась в Шотландию.

   Встреча была назначена в Королевском парке, куда Алекс добралась без опозданий. Странности начались через пять минут после её появления на месте. Туда-сюда ходили какие-то непонятные люди, и Алекс начала подозревать, что это полицейские в штатском. Она хотела быстро и незаметно покинуть парк, но было уже поздно. Сначала один полицейский повалили на землю какого-то мужчину на соседней дорожке, другой накинулся на молодую женщину. Алекс побежала со всех ног прочь, и тут на неё обрушился удар сбоку. Упав на асфальт, она почувствовала, как за спиной больно заламывают руки и надевают стальные браслеты.

   Пока её везли в полицейский участок, Алекс успела подумать о многом. Например, о том, что в полицейском участке она окажется лишь второй раз, а в наручниках так и вовсе впервые. Сама не понимая почему, но она рассмеялась – за семнадцать-то лет и в первый раз – просто фантастическая везучесть. И тут же улыбка пропала с лица вместе с появлением очевидной мысли – наверное, покровители из РУМО отказали в своей незримой защите, что имела место все эти годы. Теперь она одна и отвечать за все тоже будет сама.

   Первые пять минут допроса поразили Алекс куда больше чем облава, в которую её заманил предатель.

   – Вы признаете своё участие в подготовке теракта в Брайтоне?

   – Чего? – только и смогла выговорить Алекс, не сводя с инспектора глаз.

   – Вас задержали в одном парке с Патриком Меджи, – произнёс он таким тоном, как будто это должно всё объяснить. – За месяц до конференции консервативной партии он снял номер в Гранд-отеле. А через месяц этот номер стал эпицентром взрыва.

   – Я понятия не имею, кто такой Патрик Меджи, – с твёрдостью в голосе заявила Алекс. – Можете спросить его, наверняка он ответит, что не знает никакую Алистрину Конолл.

   Но представитель власти был непоколебим.

   – Значит, вы отказываетесь сотрудничать со следствием?

   – Я отказываюсь отвечать на тупые вопросы.

   На этом первый допрос был окончен и Алекс не слишком-то любезно спровадили в камеру. Её тут же насторожило, что в изоляторе она была одна, и сюда явно не собирались никого подселять. Переждав первый вечер и ночь в абсолютном одиночестве, отказавшись от ужина и завтрака, Алекс морально готовилась ко второму допросу.

   – Как давно вы состоите в ВИРА?

   – Я не террористка.

   – На каком уровне в иерархии командования вы стоите?

   – Я не понимаю, что это значит.

   – Сколько терактов на вашем счету?

   – Я никогда никого не убивала.

   В таком духе продолжался допрос ещё пару часов, пока Алекс не надоело отвечать на череду бессмысленных вопросов. Она решила сменить тактику:

   – Да почему вы мне не верите? – с надрывом в голосе вопросила она. – Я просто гуляла в парке, разве это преступление? Все ирландцы, по-вашему, террористы, да?

   Слез из себя выжать не было никакой возможности, но изобразить преддверие истерики ей было вполне под силу. Разум подсказывал, что её задержали заодно с неким Патриком Меджи, и потому без конкретных обвинений могут продержать в изоляции неделю, а это она в состоянии пережить. Ведь никакой Гранд-отель в Брайтоне она не взрывала, а значит хоть она и врёт инспектору напропалую, но касательно покушения на Тэтчер она чиста перед законом.

   Вернувшись в камеру, Алекс было о чём подумать. То, что сейчас она в Шотландии, а не в Ольстере было большим благом. Здешние полицейские должны быть менее пристрастны к её персоне, ведь, кажется, в Глазго ВИРА терактов никогда не устраивала

   А с другой стороны, как-то же умудрились английские полицейские выбить из гилфордской четверки признательные показания о теракте, который совершили не они, а Алекс. И потому приходилось готовиться к худшему, что в ночи в камеру могут ворваться охранники с дубинками, выволочь её в коридор, чтобы избить или сделать ещё что похуже. Но страха в ожидании кары не было. После концлагеря в Терезиенштадте трудно начать бояться простого тюремного насилия. Всё-таки англичане в отличие от чехов еще не додумались обливать заключенных бензином и сжигать их заживо.

   То, что призрачными слезами разжалобить констебля не получилось, Алекс поняла на третьем допросе, который продолжался без перерыва пять часов, если не больше. Менялись только дознаватели, а вопросы оставались теми же. Забавная тактика: вывести из душевного равновесия, пытаясь вызвать усталость и отупение от монотонности. Они же не понимают, что человека, которого нельзя убить, нельзя и утомить, тем более за какие-то пять часов.

   – Кончай уже строить из себя безвинную овечку, – стукнув кулаком по столу прокричал молодой дознаватель с раскрасневшимся лицом, – если не хочешь по-хорошему, значит готовься к плохому.

   – А ты не кричи на меня, мальчик, – глядя ему в глаза, холодно произнесла Алекс. – Или предъявляй неопровержимые доказательства, что я террористка, или отпускай.

   Дознаватель даже растерялся от такой расчетливой и взвешенной наглости, видимо он ожидал слезы и истерики. Но нет, сегодня Алекс выбрала себе другую роль.

   Он сунул ей протокол признательных показаний.

   – Подписывай.

   Алекс взяла в руки бумагу и стала неторопливо читать. Дойдя до конца, она размеренным движением скомкали листок и отшвырнула в сторону:

   – Пиши лучше, сочинитель. Это фэнтези мне не нравится.

   – Ты чего добиваешься, стерва? – начал опять закипать следователь. – Видишь бутылку на окне? Хочешь, чтоб я тебя прямо здесь ей оттрахал?

   По его глазам, Алекс поняла, что это не более чем угроза, чтобы запугать и сломить и произносил он её в этом кабинете не раз. Очень сомнительно, чтоб хоть когда-то угроза у этого паренька пошла до дела.

   – Да? – вздернув бровью, беззаботным голосом произнесла Алекс. – А что, иным путем удовлетворить женщину ты больше не можешь?

   Тут терпение дознавателя лопнуло и, подскочив к Алекс, он звонко надавал ей пару оплеух. В силу выработанного рефлекса, Алекс не могла не ответить. Она вмиг набросилась на парня, пытаясь придушить его одной рукой и отбить сопротивление другой. На шум возни прибежала охрана. Алекс без церемоний оттащили от дознавателя за волосы и всю дорогу до камеры лупили дубинкой по корпусу, рукам и ногам, не трогали только голову. К утру она отлежалась и была как новенькая, даже синяки рассосались. Прежний дознаватель принял её только в присутствии охраны, и, видя это, Алекс не сдержала ехидного звонкого смеха.

   – Ну что, писатель, – как ни в чём не бывало, заговорила она, – сочинил новый роман? Ну, давай, я всю ночь не спала, думала, что же ты еще придумал для меня.

   Дознаватель уже не пытался ни кричать, ни запугивать. Он просто покинул кабинет вместе с охраной, а на их место пришёл другой человек. Это был Доминик

   – Здравствуйте, фрау Гольдхаген, – привычно бесстрастным голосом произнёс он, усаживаясь напротив Алекс. – Как вам новое место жительства? Кормят неплохо?

   Он протянул ей пачку сигарет и любезно подставил горящую зажигалку. В этом жесте Алекс тут же вспомнился Джейсон, её вербовщик, её первый куратор, который так же обходительно подносил ей зажигалку, всячески пытаясь расположить к себе, лишь бы заманить в сети разведки. У него это мастерски получилось, что теперь Алекс и не знала, как выпутаться их этой ловушки.

   – Место жительства? – переспросила она, демонстративно не притрагиваясь к пачке сигарет. – Так это вам я обязана столь роскошными апартаментами?

   – Да, можете не благодарить, – сказал он, захлопывая зажигалку. – Управление не скупится на выходные пособия.

   – Ипотека? – ухмыльнулась Алекс. – Ну, надо же, за семнадцать-то лет службы на вас заработала себе скромную комнатушку с видом во двор. Спасибо Доминик, не ожидала такой щедрости.

   – Не понимаю, чем вы недовольны, – всё так же равнодушно говорил он. – Чтобы вы ни говорили следствию, вашего положения здесь это не изменит. Суд учитывает раскаяние и смягчает наказание. Подумайте об этом.

   – О чём подумать? – сохраняя спокойствие в голосе, но глядя на него зверем, говорила Алекс. – Как я не готовила бомбу для Тэтчер? Или то, как ты меня сдал властям и пытаешься этим бравировать?

   – Я предупреждал вас, не надо подрывать экономику, в стране сейчас и так непростое время.

   – Я подрывала инкассаторский бронеавтомобиль, а не экономику. Почему бы не вменить мне это, а не покушение на Тэтчер?

   Доминик пожал плечами.

   – Так сложились обстоятельства, было легче свести вас с Меджи, чем раскручивать следствие о сгоревших в пламени двух миллионах фунтов стерлингов и четырёх полицейских. – Немного подумав, он добавил. – В Брайтоне погибли пятеро.

   – Ах, ну конечно, что может быть важнее бесценных жизней лидеров правящей партии? Уж точно не жизни каких-то никому не известных провинциальных полицейских. Я понимаю, разные касты и всё такое.

   – Я надеялся, что в тюрьме у вас будет время понять многое.

   – Да? И что же?

   – Что вам надо было внять моему совету и вовремя остановиться. Вы не захотели. Я терпеливо ждал, но вы проигнорировала мои просьбы. И вот теперь вы здесь, и у вас есть уйма времени, чтобы о многом подумать, вспомнить и переоценить, ведь так?

   Этот намёк на полную изоляцию только разозлил Алекс. Теперь стало понятно, кого конкретно стоит благодарить за одиночную камеру. Проведи она в ней ещё неделю и неминуемо захочется чей-нибудь крови. А никого рядом не будет.

   – Да, я вспомнила о многом. Об ОПЕК, например, Альдо Моро, папе римском. Я всех их прекрасно помню, как и инструкции, что получала от вашего управления перед началом каждой акции. Я же не нужна вам живой, Доминик. Зачем этот цирк с обвинением?

   – Но вы же не безвинная жертва. Скольких людей за свою жизнь вы убили?

   – Одних я убивала на войне, других по вашему приказу. За такое в военное время не судят.

   – Британское правительство считает иначе.

   – А что считают в вашем управлении, а, Доминик? Если я преступница и выполняла преступные приказы, то как назвать тех, кто отдавал эти преступные приказы мне? Безвинными стратегами-бюрократами или заказчиками преступления? А это статья, Доминик.

   – Не здесь, – парировал он.

   – У вас же преступное государство, – продолжала бесцветным голосом говорить Алекс, – оно же совершает террористические акты против других стран. Такие приказы отдают не один и не два человека, это же система. И ты на неё работаешь.

   – Я патриот, если вы понимаете, о чём я.

   – И я патриот своего нового отечества, которое оказалось разделенным и под оккупацией.

   – Но вы проиграли, а я нет. Победителей, как известно, не судят.

   – Прямо как в Нюрнберге, – ядовито усмехнулась она.

   – Ну, до этого мы не собираемся доводить. Просто будьте благоразумной хоть раз. Признайте свою вину за Брайтон и получите всего-то лет десять-пятнадцать как соучастница.

   – А может сразу пожизненный?

   – Нет, – с неизменной серьёзностью отвечал Доминик. – Это удел Меджи, он ведь принёс бомбу в отель. А вы будете просто его сообщницей.

   – Он меня не знает.

   – Ничего страшного, он сделает вид, что вы давно приятельствовали.

   – Зачем всё это, Доминик? Почему вам просто меня не убить и не похоронить вместе со мной все секреты тайных операций РУМО и ЦРУ? Что вам мешает?

   – А вы так сильно хотите умереть, фрау Гольдхаген?

   Не раздумывая, Алекс ответила:

   – Да, это бы решило сразу все проблемы.

   Доминик поднялся с места и направился в сторону двери:

   – На самом деле мне не важно, что вы скажете инспектору. То, что вы из ВИРА он прекрасно знает, у него есть полный набор доказательств.

   – Сдал меня, и доволен?

   – Это не так важно. Просто знайте, вы не выйдете из этой тюрьмы, потому что так надо.

   – Кому?

   – Ронни, Мэгги, Мише, Каролю, в конце концов. У них сейчас всё только начало налаживаться, у них столько планов на будущее всего мира, и оно будет совсем иным, не таким как сейчас или прежде. Им не надо мешать.

   После этих слов Доминик вышел и вернулся дознаватель с охраной. Те самые доказательства её причастности к ВИРА были тут же предъявлены в виде фотографий и письменного свидетельства того самого предателя, что заманил её в Глазго. На привычные грубые требования подписать признание Алекс твёрдо ответила:

   – Как доброволец Временной Ирландской Республиканской Арии я требую статус военнопленной.

   – А больше ты ничего не хочешь? – издевательским тоном ответил дознаватель. – Подписывай и кончай свой спектакль.

   – В таком случае я объявляю голодовку.

   Тот даже пришёл в замешательство.

   – Чего? Голодовку? И чего ты хочешь этим добиться?

   – Того, что не смог Бобби Сэндс и ещё девять парней. Я требую статуса и справедливого суда.

   Дознаватель только уткнулся в бумажки и сквозь зубы кинул:

   – Ну, сдохнешь, и чёрт с тобой, одной психопаткой меньше.

   С этого дня постоянные смены дня и ночи начали тянуться бесконечной чередой, которые Алекс видела только за окном. Свет в камере не выключали, видимо, желая вызвать у неё нарушение сна. Но она и так не спала последние шестьдесят лет, электрический свет её не беспокоил. Волновала лишь легкость, из-за которой она переставала чувствовать свое тело. Крови не хотелось, но Алекс всё равно знала – без неё будет еще хуже.

   То, что уже вторую неделю она была в камере одна, лишённая даже общения с дознавателями, её не особо волновало, скорее было даже любопытно, почему к ней не подселили соседку, которая, разговорив её, тут же пошла бы докладывать обо всём тюремному начальству.

   Алекс вспомнился давний разговор с Родериком, когда они говорили о пойманной в Швейцарии Габи Крёхер, что должна была вместо Алекс понести наказание после похищения нефтяных министров. Вспомнила она и о заключенных Фракции Красной Армии, которых натуральным образом пытали в тюрьме, пока не убили. Тогда Алекс говорила об их участи с чувством, потому что восемь лет назад ни за что не желала оказаться на их месте. А вот теперь оказалась одна в тюрьме, без адвоката, без сна, разве что не в абсолютном акустическом вакууме – видимо руководству тюрьмы пока сложно освободить специально для неё весь этаж от арестанток.

   То, чего она боялась, неминуемо случилось. Алекс просто была уверена, что Родерик записал тот разговор и подшил к её делу, а Доминик, это дело приняв, нашёл уязвимое место и надвил на него, но пока не в полную силу.

   На третью неделю стало тяжело вставать с кровати, на которой она лежала почти все дни. Смотрительницы с издевкой каждый раз приносили еду и оставляли в камере на полу, невзирая на объявление о голодовке. Но Алекс хлеб и каша не интересовали, она даже не чувствовала их запаха. Завтрак, обед, ужин – только тогда она и видела людей, вернее злобных стерв в форме.

   Наконец, к ней пригласили тюремного доктора. Его она встретила сидя и даже смогла встать, держась за спинку кровати. Эскулап измерил пульс и сказал, что всё в порядке и ушёл. А Алекс рухнула обратно на кровать и смогла встать только на следующее утро.