Текст книги "Стратегия обмана. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Антонина Ванина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 73 страниц)

   И она ушла. Долгие часы ожидания не давали покоя. Свет зажёгся, и открылась дверь, но это лишь Юсуф принес воду. Пришлось ждать дальше. Сарваш уже разуверился, что Наде удалось уговорить главаря выпустить его сегодня из камеры, но он ошибся. Дверь открылась вновь, и Мигель сказал:

   – Выходи, Халид хочет с тобой поговорить.

   Сарваш повиновался. Что-то пошло не так, ведь Нада обещала выпустить его сама. Она и стояла в соседней комнате, но рядом по-прежнему был Мигель. Пока он, отвернувшись закрывал дверь, Нада жестами и беззвучно шевеля губами подала знаки:

   – Я впереди... Ты за мной... Толкай... Беги вперед.

   – Ну что, – повернулся Мигель, – пошли.

   И Нада открыла дверь и вышла первой и, заведя руку за спину, махнула ладонью. Всё случилось слишком быстро. Не сумев себя заставить толкнуть её, он просто оттеснил Наду в сторону и бросился вперед. За спиной послышалась ругань и возня. Добежав до стены, он обернулся. Нада шла на него, выставив перед собой револьвер. Пару мгновений и она ткнула дулом ему под глотку. Щелчок и пустота.

   Трое мужчин суетились у осевшего по стене тела. Кровь тоненькой черной струйкой сбежала по шее и впиталась в посеревшую рубашку. Первым заговорил Халид:

   – Зачем? – в его голосе было столько трагизма, что Алекс невольно пожалела о своём поступке:

   – Попытка к бегству, – кратко объяснила она.

   Взяв с кухни полотенце, она вернулась в коридор и кинула его на лицо Сарваша, не потому, что смотреть на, пусть и кажущегося мертвеца, неприятно, просто не стоит посторонним лицезреть его черную кровь, которая очень отчетливо обозначилась на рубашке.

   – Да он же стоял как вкопанный у этой самой стены, – возразил Мигель.

   – Он толкнул меня, – холодно произнесла Алекс.

   – Да не сильно он тебя и толкнул. Ты что всех, кто тебя трогает, расстреливаешь? Это же ты вчера говорила, что его надо отпустить. Разве не было такого?

   – И что, кто-то растрогался и проникся? А может ты хотел, чтоб он выбежал из дома? Или чтобы стрелять пришлось на улице, так ведь лучше будет слышно.

   – Хватит пререкаться, – оборвал их траурным голосом Халид. – К этому всё и шло. Не стреляй Нада сейчас, пришлось бы сделать это мне, но через два дня. Он был прав во всем. Никто бы за него не заступился. Сионистам плевать на евреев.

   – Надо быстрее сворачиваться, – внёс предложение Юсуф. – Если выстрел слышали, могут прислать полицию.

   – Да, – согласился Халид, – собираем вещи и уезжаем.

   – А тело?

   – Оставим здесь, сообщим полиции, где искать.

   – Ну, уж нет, – возмутилась Алекс. – Это я в него пулю всадила, так не пойдет. В этом же доме столько наших следов.

   – Вот именно, – поддержал её Юсуф, – на тщательную уборку нет времени. Надо отвезти тело в другое место.

   – Какое?

   – Не важно. Положим его в багажник, а машину оставим на шоссе, патруль найдет его.

   – Мне это не нравится, – поспешила предупредить всех Алекс. – Не надо нам брать на себя ответственность за его смерть.

   – Это тебе не надо, – вставил Мигель.

   – Чего ты ко мне прикопался, а?

   – Да ничего. Не было бы этого твоего спонтанного поступка, сейчас бы лихорадочно не соображали, что делать. Мы бы подготовились заранее.

   – Ой, да ладно, чего бы вы там подготовили? Так же пристрелили бы и думали, что делать дальше.

   – Он ведь тебе вчера чуть ли не в любви объяснялся, – заметил Мигель – а ты его так просто... Страшные вы люди, феминистки.

   – Я не феминистка, я нормальная, – возмутилась Алекс.

   – Оно и видно, – кинул Мигель. – Давайте, правда, засунем его в машину и бросим на дороге, и уедем на машине Нады.

   – Не поедете вы со мной, – тут же встряла она – видела я, как к вам все пограничники липнут. Не надо мне этого. Поедете, как приехали, на своей.

   – Так куда же мы труп денем?

   – Отвезём в лес и закопаем. Пусть числится пропавшим без вести

   – Ну, ты точно двинутая на всю голову, – заключил Мигель и ушёл собирать вещи.

   – А ты, что думаешь, Халид, – обратилась к нему Алекс. – Ну, нельзя же списывать машину, только потому что надо оставить в ней тело. Неразумная растрата.

   – Но закапывать в лесу, это тоже не по-людски.

   – Ну, давай тогда над могилой плиту с семисвечником поставим, – всплеснула руками она, – хотя, он вроде говорил, что не иудей.

   – Надо решить, – заговорил Юсуф, – берем мы на себя ответственность за убийство или нет?

   – Я готова взять ответственность на себя лично, – объявила Алекс, – но не от имени Народного Фронта освобождения Палестины. Парни, поверьте, оно вам не надо. Репутации не прибавит, политического смысла не имеет.

   – И ты готова в случае чего ответить? – уточнил Халид.

   – Конечно. Я же его застрелила.

   – Ладно, – хоть и нехотя, но признал Халид, – заворачиваем его и увозим. Лопаты-то тут есть?

   – Парочка в сарае, – подтвердила Алекс.

   Неожиданно из комнаты вышел Мигель с фотоаппаратом:

   – Разойдитесь в стороны, – попросил он, а после стянул полотенце с лица Сарваша и пару раз щёлкнул объективом, запечатлев труп.

   – Ну и зачем это? – поинтересовался Юсуф

   – Чтоб улик было больше? – добавила Алекс.

   – Для коллекции, – кратко пояснил Мигель и вернулся в комнату.

   – И это он меня называет двинутой... – пробурчала Алекс.

   – Ладно, – произнёс Халид, – принимаемся за работу. Лопаты, машина, лес.

   На том и порешили. Всё вышло строго по плану Алекс, который ей предложил Сарваш. Его тело завернули в мешок и закопали в лесу неподалеку от шоссе. Настало время разъезжаться.

   – Спасибо за работу, – на прощание сказал Алекс Халид, отдав гонорар. – Свою часть ты выполнила достойно, хоть и не без огрехов. Но твоё хладнокровие очень ценное в нашем деле качество.

   – Ну, тогда звони, если что. Через кого меня искать ты знаешь.

   – Знаю, – кивнул он.

   – Ну, тогда до скорого.

   На этом автомобиль с тремя мужчинами направился к французской границе, а Алекс, дождавшись, когда они скроются из виду, повернула обратно. Нужное место она хорошо запомнила и даже приметила, куда потом выкинули ненужные лопаты.

   Сгребая в сторону траву и листья, которыми заботливо присыпали безымянную могилу, Алекс приступила к делу. Земля не осела, и копать было не тяжело, но муторно и утомительно, особенно когда пришлось выкидывать землю из глубины могилы наружу. После часа мучений, лопата уткнулась в тело. Алекс перепугалась, что ненароком перерубила Сарвашу какую-нибудь конечность и принялась откидывать землю руками. Намучавшись, вспотев и перепачкавшись, она отгребла тело от земли и вспорола мешок.

   Сарваш лежал, каким его сюда и опустили три часа назад. Лицо как лицо, не слишком живое и не слишком мертвое. Только вот с закрытыми глазами, жиденькой щетиной на подбородке и едва заметными усами он больше напоминал полукитайца, чем еврея.

   Пулевое отверстие не кровоточило и, кажется, понемногу начало затягиваться. Только сейчас до Алекс дошло, что хоть Сарваш и щуплый, но ей самой его отсюда не вытащить. Вторая мысль заставила нервничать ещё больше – она не знает, как его привести в чувство. Подождать, когда очнется сам? А если на это уйдет несколько дней? Столько ждать нельзя, ей нужно скорее вернуться в Париж, в "Гиперион", к Родерику с докладом.

   Она уже прокляла всё на свете, и свою сговорчивость и Сарваша, за то, что не сказал, как его оживить. Все-таки пуля в голову – это очень серьезно, Алекс и на своей шкуре это прекрасно знала. Но даже тогда, в 1945, она хоть и потеряла сознание, но явно ненадолго. А может тот полковник Кристиан что-то сделал, чтобы привести её в чувство, когда вытащил из лагеря. Этого она точно не помнила. А если она задела Сарвашу совсем другой участок мозга, посерьезнее. Что если он не сможет двигаться?

   Пульса нет, дыхания тоже. Пришлось прибегнуть к глупому и отчаянному методу – комбинированный массаж сердца и искусственное дыхание. Положив свои часы Сарвашу на грудь, она внимательно проследила за секундной стрелкой, наметила ритм и приступила к делу.

   Минута, две, пять – никакого результата. Не останавливаясь, она продолжала и продолжала, пока не почувствовала, как искусственное дыхание плавно перетекло в глубокий поцелуй.

   Алекс резко отпрянула. Сарваш открыл глаза и слабо улыбнулся. Она не удержалась и залепила ему пощечину.

   – Сволочь, – ворчала она, вылезая из ямы, – я тут два часа уродуюсь, а ему всё развлечение.

   – Нет, – насмешливо заметил он снизу, – это компенсация за тот суррогат, что вы выдали мне в такси.

   – А не много ли ты о себе думаешь? – злобно глянула на него сверху вниз Алекс. – Я тут с тобой вожусь, только потому, что иначе меня совесть замучает.

   – Охотно верю. – Сарваш отряхнулся и встал на ноги. – Но может хоть чуть-чуть, но дело в том, что моя судьба вам не безразлична?

   Алекс скривилась, но все же подала ему руку. Когда он выбрался из ямы, она бесцеремонно схватила его за подбородок и задрала его вверх, осматривая рану.

   – У тебя голова не болит?

   – Нет. А должна?

   – Понятия не имею, – сказала она, отпустив его и внимательно заглядывая в глаза, заключила, – вроде даже признаков сотрясения нет. А вот мне после деревянной пули от того полковника года два-три было так плохо, мало что помню чётко. Между прочим, если б тебя не было в лагере, в меня бы никто не стрелял.

   Взяв её руку в ладони и поцеловав, Сарваш произнес:

   – Ваш выстрел это такая маленькая месть?

   – Знаешь, Сарваш, – отойдя от него, произнесла Алекс, – если я начну мстить, мир содрогнется.

   Взяв в руки лопаты, одну она кинула ему.

   – Давай, за работу.

   – Боитесь, что ваши коллеги вернутся проверить, как там моя могила?

   – Нет, я боюсь, что кто-то ночью по пьяни остановится рядом на шоссе, пойдет в кусты и провалится сюда. Нехорошо так поступать с людьми.

   Пока они вдвоем сбрасывали землю вниз, Алекс призналась:

   – Халид, хоть и не показывал, но сильно по тебе горевал.

   – Правда? Я тоже не считаю его плохим человеком. Просто обстоятельства сложились не лучшим образом.

   – А я столько всего выслушала, – продолжала Алекс, – какая я стерва и мужененавистница, какая беспринципная сволочь и уголовница.

   – Неужели вам так и сказали в лицо?

   – Ну, конкретно так не сказали, но явно подумали. Они ведь хотели передать твоё тело властям, но по каким моргам я бы тебя потом искала. Так что я отговорила их. Теперь ты будешь пропавшим без вести.

   – Жаль, хотелось бы быть официально мёртвым.

   – Ну, это уже не мои проблемы, хочешь, подкидывай властям безымянный труп и выдавай его за себя, это уже не мои заботы. Кстати, ты там что-то говорил про итальянцев? Вначале думал, что тебя похитили они?

   – И меня и вас.

   – У тебя с мафией проблемы.

   – Нет, это я создал проблемы человеку, который угрожал мне мафией. А ещё он угрожал масонами, Белым Домом и Пентагоном.

   – Ух ты, вот это набор.

   – Да, набор хорош. И до сих пор я не могу понять, каким образом в него вписался Народный Фронт освобождения Палестины с двумя европейскими товарищами. Может, вы откроете тайну?

   – Я? А что я могу сказать? Меня попросили, я сделала. В планы акции меня никто не посвящал, так как не положено по статусу.

   – Вас назвали немецкой анархисткой, – заметил Сарваш, хитро прищурившись, – а вы мне сказали, что в Германии не живете. Вы давно не практиковались в немецком, мне это очень хорошо слышно. Вот я и мучаюсь вопросом кто вы, откуда и зачем согласились похитить меня?

   Алекс прекратила скидывать землю и со всей серьезностью, глядя ему в глаза, ответила:

   – Это моя работа.

   – Вот как, для вас, это работа?

   – Ну, не развлечение же.

   – И хорошо платят?

   – Это не вопрос денег.

   – Вы меня заинтриговали. Так в чём же дело?

   Она посмотрела на него ещё суровее:

   – Не спрашивай меня об этом, понял?

   – Хорошо не буду. Но всё же, может случиться так, что вашими действиями незримо и тайно руководят если не масоны и мафия, то хотя бы Пентагон?

   – Что за тупые вопросы? Я-то откуда знаю.

   – Вы не знаете кто ваш руководитель?

   Алекс на нервах даже отбросила лопату и отошла в сторону закурить. Да, она до сих пор не знает, на кого работает. Да, это неправильно и плохо. В конце концов, это Рори послал её сюда. Миссия обольстительницы – ну чисто шпионские методы. Может Родерик правда из ЦРУ? Нет, Сарваш сказал, что его недоброжелатель угрожал ему мафией, Белым Домом и Пентагоном. А кто базируется в Пентагоне помимо министерства обороны?

   – Я закончил, – услышала она за спиной и обернулась.

   Сарваш воткнул лопату в землю свежезакопанной ямы и улыбаясь смотрел на Алекс.

   – Молодец. А я думала, ты для хозяйственных работ не пригоден. Ты же вроде как подпольный банкир, белый воротничок.

   – Про банкира вам сказал полковник?

   – Ага.

   Наступило неловкое молчание.

   – Что вы собираетесь делать дальше? – спросил Сарваш.

   – Домой поеду.

   – Далеко ваш дом?

   – Опять начинаешь?

   Ицхак рассмеялся:

   – Я уже понял, что вы глубоко законспирированный агент. Но хотя бы назовите своё имя, это всё, о чём я прошу.

   Она смерила его оценивающим взглядом и решила, что ничего плохого от этого не случится.

   – Алекс.

   – Значит, Александра, так?

   – Она самая.

   – Уедем со мной, Александра.

   Предложение было настолько неожиданным, что Алекс не сразу нашлась что ответить, только смотрела в его глаза, наполненные нежностью.

   – Что значит уехать? Куда?

   – Куда захотите. Туда, где нас не найдут ни мои реальные обидчики, ни ваши.

   – У меня нет никаких обидчиков.

   – Те, кто приказали вам сюда ехать, вам явно не друзья. Сегодня одна ошибка с заложником, потом вторая, третья, десятая. Такая работа не принесёт вам ни счастья, ни морального удовлетворения. Как бы вы не хотели казаться суровым борцом за справедливость, в душе вы добрый человек. Зло, в которое вас толкают, сломает вас. Вы же сказали, что дело не в деньгах.

   – Так оно и есть.

   – Тогда зачем? Ради чего вы с ними? Александра, прошу вас, уедем подальше отсюда, забудем обо всём, вместе. Только вы и я.

   Он подошел вплотную и, обняв за плечи, притянул Алекс к себе. Она смотрела на него и не понимала – почему, зачем? Чего он от неё хочет? Закончить то, что она начала на великосветском приеме? Или это признание в симпатии тридцатилетней давности, о которой она даже не подозревала? Это так странно и необычно, что невозможно понять, как реагировать.

   – А дальше что? – только и спросила Алекс.

   – Вы не будете нуждаться ни в чём, – покорно продолжал Сарваш, – вы будете под моей защитой, и никто не посмеет причинить вам зла. Я давно влюблён в вас, Александра, – шептал он на ухо, слегка касаясь губами мочки, – я не позволю себе просто так потерять вас снова.

   Это было похоже на гипноз, уговоры, от которых ни одна нормальная женщина не отказалась бы. Вот только Джейсон когда-то тоже очень красиво пел о её достоинствах и собственной преданности, а потом отправил её в Ольстер и больше его Алекс не видела. С тех пор она четко для себя определила – нельзя доверять мужчинам, даже если очень хочется.

   Алекс сбросила руки Сарваша со своих плеч и отстранилась:

   – Я никуда не поеду. Мне нужно домой.

   На его лице проскользнули удивление и горечь:

   – Что-то подсказывает мне, что дома вас ничего хорошего не ждет.

   – А у меня дома война, – бессильно воскликнула Алекс, взмахнув руками. – На войне никому хорошо не бывает. Мой народ погибает. Каждый день убивают детей и женщин. Как я могу всё бросить и уехать с первым встречным устраивать личную жизнь? Не обижайся, но в сравнении с тем, чем я живу последние семь лет, ты мало что для меня значишь – просто забавный криминальный эпизод с убийством и выкапыванием ожившего трупа. А там настоящие смерти, там никто не вернётся с того света.

   – Простите, я не могу вас понять, – пораженно качал головой Сарваш, – кто ваш народ, с кем вы воюете?

   – Да не скажу я тебе.

   – Надеюсь, вы не про классовую борьбу говорите?

   – Чёрт возьми, нет, не про неё. Это все легенда для Халида, я нормальный человек, я пожила при кайзере, при коммунистах, социал-демократах и нацистах – нет у меня политических пристрастий, мне все они поперек горла. Я воюю с колонистами на их же территории. Я не могу сложить оружия, пока не выиграю или не проиграю.

   – Все войны рано или поздно кончаются. Воюют люди, а человеческий срок слишком короток. Когда всё закончится, что вы собираетесь делать?

   Она не знала. Никогда не задавалась этим вопросом.

   – Война закончится, – продолжал он, – ваши товарищи погибнут, а я нет, я всегда буду рядом. Да, я старый еврей и слишком патриархален – по моему разумению женщине не место на войне, женщине не нужно брать в руки оружие, чтобы доказать всему миру, что её нужно слушать. Если вы жили при кайзере, должно быть вам не больше восьмидесяти лет. Совсем юное создание.

   – Я старая, – устало мотала головой Алекс, – мне уже ничего не нужно, тем более любви.

   Сарваш рассмеялся, тихо и озорно.

   – Какая же вы забавная. Лет через сто вы вспомните об этом разговоре с улыбкой, как юная девушка вспоминает о своих детски годах.

   Алекс лишь раздраженно махнула рукой:

   – Всё, хватит сантиментов, пойдём к машине, я отвезу тебя до Базеля, а дальше сам.

   Машина была припрятана недалеко от шоссе за деревьями. Выехав на дорогу, Алекс взяла курс на город. Сарваш молчал, даже не пытался с ней заговорить.

   Остановившись на окраине города, она достала из кармана объемную пачку денег, что заплатил ей Халид. Отсчитав пять купюр, подумав и добавив ещё одну, она вернула их обратно в карман, а оставшуюся пачку протянула Сарвашу.

   – Бери. Наверное, на первое время хватит.

   – Александра, вы меня удивляете, – рассмеялся Сарваш. – Если вы знаете, чем я занимаюсь, зачем это?

   – А что, в любом базельском банке тебя встретят с распростертыми объятиями и выдадут миллион? Без документов? Бери и для начала купи себе новую одежду, а то после откопки выглядишь как чучело. Я, собственно, тоже.

   – Не правда, – произнёс он, любовно глядя на неё, – вы прекрасны.

   – Ну, началось, – устало протянула Алекс.

   – Один прощальный поцелуй, могу я об этом попросить?

   – Зачем нам целоваться? Может ты и влюблен в меня, но я в тебя точно нет.

   Глаза Сарваша хитро сощурились:

   – А если я смогу убедить вас, что полюбить меня стоит?

   – И как, интересно, ты это сделаешь?

   – Правда, хотите узнать?

   – Нет, – сурово произнесла Алекс и ткнула деньгами ему в ладонь. – Всё, на этом наши дороги расходятся, давай, иди.

   – Всего один поцелуй и я уйду.

   Алекс мрачно оглядело улицу через лобовое стекло:

   – Вон, люди ходят. Неудобно.

   – А в такси при Мигеле вы не стеснялись.

   – Это великосветская потаскуха, которую я играла, не стеснялась, а я так не могу.

   – Какие слова, какие строгие нравы, – усмехнулся Сарваш. – Вы, наверное, росли в деревне?

   – Не угадал.

   – Не может быть. Исконный городской житель не может рассуждать так по-пуритански.

   – Ну, да-да, – раздраженно выдала Алекс, – в детстве меня воспитывала женщина, которая родилась в деревне.

   – Тогда это многое объясняет – согласился Сарваш, – Ладно, подождём, когда люди на улице разойдутся.

   – О, Господи, – страдальчески простонала Алекс и прильнула к его губам. Сарваш потребовал большего, но она тут же отстранилась.

   – Всё, я тебя поцеловала, иди уже.

   – Знаете Александра, – улыбаясь, произнёс он, – и у вас и у меня слишком много времени в запасе. А ведь однажды я вас снова найду. И тогда я припомню вам этот куцый поцелуй и не буду с вами миндальничать. Тогда вы от меня уже никуда не денетесь.

   – Это вроде как угроза? – улыбнулась Алекс, не ожидав услышать такое.

   – Это предупреждение, – произнёс Сарваш, выходя из машины. – И вот когда я вас снова найду, вам придется пожалеть, что не согласились остаться в моей компании раньше.

   И он ушёл. Алекс ещё пару минут наблюдала за Сарвашем из машины, пока он не скрылся за углом. Странное обещание, не понятно, что и думать, чего теперь ожидать. Но всё это не важно, главное, сегодня она будет в Париже, а завтра вернется в Лондон, в родную бригаду и к щедрой на кровь Дарси.

   1975, Фортвудс

   На четыре года растянулась для медицинской лаборатории реабилитация одной единственной гипогеянки. Согласно внутрифортвудскому уставу, ввиду интересов безопасности и обеспечения будущего контроля, отпускать всех заключенных разрешалось только, если те обязывались жить на поверхности. А к такому нужно было ещё подготовиться.

   Сколько гипогеянка Мэри жила, не видя солнечного света, понять было тяжело. Стоило спросить её про возраст, как женщина начинала говорить что-то про разлив Итеру, о появлении "мертвого камня", затмившего свет, и всякий намёк на взаимопонимание тут же исчезал. По документам семидесятидевятилетней давности, предположительно, Мэри числилась жительницей Древнего Египта. Но ещё в те годы нашлись знатоки, которые сильно в этом усомнились. Но так как она настаивала, что её зовут Меритсегер, а имя это было созвучно вполне английскому Мери, так её и называли долгие годы. Место рождения Мэри оставалось не меньшей загадкой, чем её возраст. Современные фортвудские знатоки антропологии, наплевав на сравнение с нацистскими расологами, вооружились жуткими на вид измерительными инструментами и по параметрам лица установили, что Мэри более всего близка к уроженцам Индии. Но сколько не пытались ей объяснить, что это за страна, понять она так и не смогла. Иными словами, настолько загадочной заключенной, переданной на реабилитацию, в Фортвудсе ещё не знали.

   Судя по словам Мэри, после перерождения в альварессу, больше она на поверхности не жила. Потому-то медики и решили не торопить события и растянули реабилитацию с положенных семи месяцев, до полутора лет.

   Первый год медики потратили на то, чтобы постепенно приучить её переносить слабый электрический свет. Но больше её пугал не сам свет, что резал глаза, а то, что светилось нечто непонятное и круглое под потолком. Объяснить древней гипогеянке, веками не бывавшей в человеческом обществе, что такое электричество и почему оно не даёт огня и копоти, не получилось ни с первого раза, ни со второго. Просто со временем Мэри смирилась с тем, что есть такая вещь как электрическая лампа и больше о ней не спрашивала.

   Процесс её реабилитации тормозили постоянные допросы по инициативе сэра Майлза на предмет картографии подземелий под плато Гизы. По словесным описаниям кое-что прояснить удалось, но этого было мало, так как все расстояния Мэри определяла величинами, название которых не было ни в одном словаре древнеегипетского языка.

   А потом у сэра Майлза начались обострения, и он отдал приказ снова запереть гипогеянку на нижнем ярусе за неповиновение и дезинформацию. Отговорить его не смог ни полковник Кристиан, ни сменившийся глава медлаборатории Лесли Вильерс, ни даже заступившийся за предположительно древнюю египтянку глава археологов Мартин Грэй. Через три года, когда сэр Майлз уже позабыл за что прогневился на Мэри, её выпустили вновь и заново приступили к реабилитации.

   Стадия привыкания к электрическому свету была успешно пройдена. Обретя приемлемое для затворницы зрение, Мэри смогла приобщиться к премудростям счёта и чтения на английском языке. Абсолютная альварская память легко позволила Мэри запомнить правила иностранной для неё грамматики и приспособиться к новой системе исчисления. Первое, что дали ей прочесть была "Всеобщая декларация прав человека" авторства ООН, которую в Фортвудсе считали самым лучшим способом рассказать древним кровопийцам, каков эталон морали нынешнего человеческого общества. Конечно, какое-никакое человеческое общество Фортвудс собой представлял, но прививки элементарных навыков социализации и этикета было недостаточно, ибо гипогеянцы на реабилитации встречались разные. Кому-то приходилось объяснять, почему не надо преклонять колено перед главами отделов, даже если они важные люди, а кого-то уверять, что невольничьих рынков больше нет, и дарителя крови просто так не купишь. Всё приходилось кропотливо объяснять и не увиливать от заковыристых вопросов, ибо чем старше недавний гипогеянец, тем более невероятные для современного человека вещи приходят ему в голову.

   Но главным элементом реабилитации оставалась адаптация к солнечному свету. В свободное время полковник брал Мэри за руку, и они прогуливались по затемнённым шторами коридорам особняка.

   В одну такую прогулку на их пути возникла Мадлен Беттел. Увидев перед собой низкорослую женщину, её бледноватую кожу, посеревшую седину и багровый отблеск глаз, Мадлен в ужасе вскрикнула и выронила папки, что несла в руках. Гипогеянка тут же шмыгнула за спину полковника Кристиана.

   – Вот ещё кто кого больше напугал?– рассмеялся он. – Мэри, не бойся, это Мадлен. Мадлен, ты тоже не бойся Мэри, несколько столетий назад она покинула мир смертных, а теперь на реабилитации и постепенно привыкает к дневному свету.

   Мадлен растерянно смотрела то на полковника, то на опасливо вынырнувшую из-за его спины кровопийцу.

   – Мэри, – продолжал полковник, – раз ты уже выучила слова "глава" и "отдел", то познакомься с Мадлен, она работает секретарем главы геологического отдела.

   Мадлен нерешительно кивнула гипогеянке, всё ещё не понимая, что за абсурдная ситуация тут происходит. Мэри диковато смотрела на неё в ответ и спросила:

   – Что есть секретарь?

   – Это значит помощница, – пояснил полковник, – Мадлен помогает Волтону Пэлему. Вчера ты его уже видела.

   – Служанка?

   – Ну, не совсем.

   – Рабыня?

   Полковник рассмеялся:

   – Ну, я не знаю, это как Пэлем решит, – подмигнув Мадлен, он всё же ответил всерьез. – Нет Мэри, в этой стране нет рабов, все люди свободны. А Мадлен очень ценный работник, владеет многими необходимыми навыками.

   – А что получает за работу? – спросила Мэри, то поглядывая на Мадлен, то снова на полковника, – еду и кров?

   – Нет, Мэри, у нас честное учреждение, все служащие получают за свою работу деньги.

   – Золотом?

   – Нет. Его заменителем. Я уже показывал тебе фунты.

   – Это листочки бумаги, – возразила Мэри, – как они могут быть золотом?

   Полковник вздохнул. Он уже устал объяснять Мэри вещи, которые современному человеку кажутся элементарными.

   – На эти кусочки бумаги можно купить золото, – только и сказал он.

   – А почему бумага дороже золота?

   Полковник ощутил себя старым дураком, и умоляюще посмотрел на Мадлен

   – Ты случайно не сведуща в экономической теории?

   – Я точно не знаю, как это лучше объяснить, – подала голос Мадлен, поднимая с пола папки, – Просто золото хранится в банке, то есть в государственной казне, и любой человек, кто отдаст казне бумажные деньги, может получить золото на сумму, которая на купюре написана.

   Мэри и тут нашлась, как поставить Мадлен в тупик:

   – А если нарисовать бумажек больше чем золота, один человек заберёт много золота за бумажки, а другому не достанется?

   – Ну, – замялась Мадлен, – так, наверное, не может быть...

   – Ладно, Мэри, пойдём, не будем мешать Мадлен. Обещаю, я проясню вопрос денег и золота и позже тебе все расскажу.

   И они пошли дальше по коридору пока не дошли до залитого светом холла.

   – А можно туда? – с наивностью ребенка спросила Мэри.

   – Нет, Мэри, доктор Вильерс ведь сказал, что выходить в холл днём можно начинать только через неделю. Не будем торопиться.

   – Да, неделя, – кивнула она, – семь дней, семь раз солнце садится и семь раз заходит, даже если его не видно.

   – Что значит, не видно? – не понял полковник.

   – Когда облака, когда тучи льют дождь.

   Они повернули и вновь по коридору направились туда, откуда пришли.

   – А когда можно открыть шторы? – всё сыпала и сыпала вопросами Мэри.

   – Когда будет пасмурная погода, – терпеливо отвечал полковник.

   – А когда можно увидеть солнце?

   – Не скоро, Мэри. Когда научишься стоять у окон, потом доктор Вильерс разрешит тебе выходить на улицу. Сначала можно будет ступить один шаг и вернуться. На второй день два шага, на третий – три и так далее, пока ты не сможешь пройти от особняка до ограды. Куда ты так торопишься? Все успеешь.

   – Я думала, что мне никогда больше нельзя увидеть солнца, что ему можно только поклоняться, но лицезреть не велено.

   – Кем не велено?

   – Жрецами. Только когда мертвый камень скрывает его, самым смелым и стойким можно видеть сияющее кольцо и славить его.

   – Зачем славить?

   – Иначе мертвый камень не уйдет, поглотит солнце.

   Полковник в жизни не думал, что солнечное затмение может вызывать такой ажиотаж среди некоторых гипогеянцев.

   – Глупости, Мэри. Луна всегда отходит от солнца, это закон небесной механики. Обязательно скажу Вильерсу, чтоб тебе прочитали лекции по естествознанию.

   – Я ведь думала, – всё продолжала она, – увидеть солнце никогда нельзя. А оказывается можно, если научиться.

   Видимо ожидание выйти на свет захватило все мысли Мэри, и больше ничего в этой жизни она пока не желала. Но программа реабилитации не предусматривала быстрого вывода вчерашней гипогеянки на улицу, так как не каждая психика недавнего подземного жителя выдерживает подобное потрясение. Некоторые плакали алыми слезами от счастья, когда в яркий погожий день видели сияющую зелень травы, цветы на лужайке перед особняком и голубизну неба. Оказывается такие приевшиеся для простого человека вещи, могли вызвать восторг на грани помешательства у альваров, веками не видевших никаких природных красок кроме черноты подземелий и куцей серости на поверхности в отраженном луной свете.

   Удивительно, что всю методику этой реабилитации в теории и с предсказанием возможной реакции на неё реабилитируемого, проработал и описал ещё семьдесят семь лет назад медик, весьма далекий по своей специализации от всего живого, а именно – анатом Иоганн Книпхоф. Собственно, именно знакомство с Мэри и подтолкнуло его к деятельности на ниве реабилитации.

   Неожиданно в коридор вбежал оперативник Джон Симмонс, дежуривший в этот день на КПП:

   – Полковник, – отчеканил он, – в Фортвудс прибыл Ицхак Сарваш.

   – Что, сам прибыл? – удивился он.

   – Да, сейчас в вашем кабинете, желает переговорить с вами.

   Информация была крайне интригующей. Редко альвары приходили в Фортвудс по собственной воле, чаше их привозил в крытом глухом фургоне дежурный патруль в конце смены и оформлял как нарушителей городского спокойствия. С Сарвашем всё было иначе – о его пропаже сообщили в Фортвудс ещё месяц назад. После 1945 года Сарваш должен прекрасно понимать, что искать его и сейчас должен был именно Фортвудс. Полковник оценил сознательность Вечного Финансиста, пришедшего лично сообщить, что с ним всё в порядке.