Текст книги "Стратегия обмана. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Антонина Ванина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 73 страниц)

   Теперь, получая зарплату от епархии, Манола могла позволить себе звонить в Рим каждую неделю. В разговорах с братом он просила его как ватиканского служащего помочь пробить стену молчания, обратить внимание Римской курии на то, что в католической стране на стенах домов уже развешивают листовки: "Будь патриотом! Убей священника!"

   – Манола, – сдавленным голосом говорил ей Матео, – мне больно слышать и читать о том, что происходит в Сальвадоре. Это бесправие и бесчестие. Скажи, чем я могу помочь тебе из Ватикана?

   – Помоги обратить внимание Святого престола, на то, что в Сальвадоре начались гонения на христиан. Я не преувеличиваю, Тео, здесь могут арестовать каждого, у кого в доме найдут Библию. Здесь убивают приходских священников и разоряют монастыри. Что это, если не гонения? Как Рим может спокойно смотреть на то, что католики погибают за свою веру, и молчать об этом?

   Матео тяжело вздохнул в трубку:

   – Манола, Рим не поможет.

   – Но почему? – с возмущенным удивлением вопросила она. – Разве Церковь не должна опекать своих чад, что веруют в Отца, Сына, Святого Духа, Святую Вселенскую Церковь, общение святых, прощение грехов, воскресение тела и жизнь вечную? Как же Рим не поможет?

   С вымученной интонацией Матео ответил:

   – Вас всех считают еретиками, вот почему.

   – Как мы можем быть еретиками, Тео? – недоумевала Манола. – Мы верим в то же, что и все католики. Как нас могут обвинять в ереси?

   – Ты помнишь, что было в начале года?

   – Я помню всё. Про что ты хочешь мне сказать?

   – Про визит папы в Пуэбло. Знаешь, что он сказал о теологии освобождения? Что священники не должны лезть в политику, общественную деятельность и, тем более, во власть.

   – Ну, надо же, – возмутилась Манола. – А почему тогда епископ Альварес позволяет себе одевать военную форму и демонстрировать поддержку сальвадорским убийцам?

   Но Матео был тверд в своем ответе:

   – Потому, что эти убийцы представляют власть в стране, вот почему.

   – Я ничего не понимаю, Тео, – в бессилии качала головой Манола, – как папа может не почувствовать нашей боли? Как он может не заступиться за гонимых христиан? Он же говорит с высоких трибун, что в мире не должно быть угнетения народных масс, а права и свобода человека важнее.

   – Эти его слова не относятся в Сальвадору.

   – Да почему же?

   – Потому что он не пастырь и не заступник. Он политик, Манола, он поляк.

   – Как ты можешь так говорить? – пораженно ахнула она. – Только из-за того, что он не итальянец, ты так отзываешься о нём?

   – Я так говорю, потому что он поляк, выходец из Церкви, где антикоммунизм есть обязательное требование для сановника. То, что он говорит про соблюдение прав человека, адресуется не диктаторам Южной Америке, а социалистическому блоку в Восточной Европе.

   – Но коммунисты Польши не то же самое, что и сальвадорская военщина. В Варшаве не призывают убивать священников. Да в Польше и нет сорокапроцентной безработицы, там нет столько бедняков как здесь. – И в бессилии она выкрикнула в трубку, – Там не снимают скальпы с людей!

   – Манола, – снова вздохнул Матео, – папа этого не поймет, – и многозначительно прибавил, – летом он ездил в Польшу.

   – И что такого? Удивительно было бы, если б он туда не поехал.

   – Ты не понимаешь, Манола. Я видел репортажи, читал прессу. Его персону противопоставляют коммунистическому атеистическому режиму. Из него хотят сделать живой символ борьбы с коммунизмом. Кому, по-твоему, пришло в голову выбирать на конклаве кардинала из страны соцблока?

   – Но это же конклав, – удивилась Манола, – выбор каждого кардинала – это же вдохновение от Святого Духа.

   – Да перестань, какой Святой Дух, если накануне кардиналы ведут агитацию, которая запрещена. Просто пойми, кардинала Войтылу избрали папой лишь потому, что он удобен Штатам. Здесь в Италии всё происходит так, как удобно Штатам. Потому и председателя партии находят застреленным в машине, и депутаты голосуют за размещение американских ракет в стране. Манола, я не буду рассказывать тебе, что такое П-2, какое к ней касательство имеют американцы, и какими путями масоны проникли в Ватикан. Просто пойми, для руководства Штатов, Ватикан всего лишь район Рима, а значит подконтрольная им территория. Если правительство Италии формируется согласно вкусам Вашингтона, то и курия отныне формируется так же. Манола, наш новый папа уже не наместник Иисуса Христа на земле, раз он отказался от тиары. Он глава государства Ватикан и видит свою политику в русле союзничества со странами НАТО. Потому в курии и остались при своих должностях американцы и люди им лояльные. Я не могу тебе толком рассказать, что тут творится, но у Ватикана дефицит бюджета в двести миллионов долларов из-за епископа, которого давно надо было отправить обратно в Иллинойс, а не давать ему спекулировать капиталами и быть посредником в пересылке подозрительных траншей из США в Польшу. Манола, просто пойми, при новом понтификате Ватикан занялся политикой в ущерб вере.

   – Тео, – почти испуганно произнесла она после отповеди брата, – я тебя не узнаю. Что с тобой случилось? Ты же никогда не говорил таких резких вещей о Римской курии.

   – Я слишком проникся её духом, – с горечью произнес он. – Я не хочу нагнетать, но умом понимаю, что это будет ужасное папство. Может, людям Иоанн Павел II и будет нравиться, в конце концов, он пообещал им и дальше обмирщать Церковь, но это будет тяжким ударом по вере.

   – Тео, как же так? Неужели это... – и она оборвала фразу не в силах договорить.

   Матео же продолжал:

   – Манола, мне по сей день несказанно больно от того, что Иоанн Павел I так рано ушёл от нас. Он бы понял тебя и архиепископа Ромеро. Его действительно волновала судьба пропавших без вести в Аргентине. Но, увы, он ушёл, и теперь у нас другой папа. Ему горе Сальвадора вряд ли интересно.

   После этого тяжёлого разговора Манола волновалась больше не за Сальвадор, оставленный, по словам Матео, папой, а за самого брата. По голосу Матео она почувствовала, что он, если и не теряет веру, то глубоко разочарован службой в Ватикане. Но как он мог говорить, что папе всё равно, убивают ли в Сальвадоре католиков или нет, она не могла понять.

   В один из дней к Маноле обратился сам архиепископ Ромеро:

   – Вы говорили, что ваш брат служит в Римской курии, – издалека начал он.

   – Да, уже двенадцать лет как, – отвечала Манола. – Сейчас он заместитель секретаря конгрегации по делам духовенства.

   – О, – протянул архиепископ и рассмеялся, – наверное, он уже читал доносы на меня от здешних епископов.

   Манола виновато опустила глаза:

   – Поймите, ваше высокопреосвященство, когда я жила в Никарагуа, мой брат не поддерживал борьбу сандинистов и духовенства за свободу от тирании. Но сейчас, после того, как Сомоса бомбил города, после того как здесь в Сальвадоре убили уже шестерых священников, он изменил своё мнение. Но Матео не поддерживает теологию освобождения по богословским причинам.

   – Так и я её не разделяю, – улыбнулся архиепископ. – Как последователь Павла VI я придерживаюсь теологии развития, а значит, выступаю за социальное и экономическое развитие нашей страны. Надеюсь, эта позиция вашего брата не огорчит?

   – Нет, ну что вы, Матео не стал бы вас осуждать ни в коем случае.

   – Тогда могу я попросить его через вас о помощи?

   – Конечно, – обрадовалась Манола. – О какой?

   – Дело в том, что ещё в мае, после той трагедии в кафедральном соборе, я писал папе, просил его принять меня и выслушать. Но, видимо, из-за занятости на моё письмо он не ответил. Так может ваш брат поможет мне попасть на аудиенцию к папе?

   Манола заметно сникла. Она не была уверена, что Тео сможет организовать нечто подобное. А в виду его слов об Иоанне Павле II, она и вовсе растерялась и не знала, что и сказать архиепископу. Дав слово, что переговорит с братом, она выполнила обещанное. Матео ответил ей:

   – Я сомневаюсь, что в этом будет хоть какой-то толк, – и, вздохнув, он добавил. – Я попытаюсь сделать всё, что в моих силах. Скоро папа вернется из поездки в США, так что можно будет подать прошение об аудиенции.

   – Папа поехал в Штаты? – обескураженно вопросила она.

   – А что ты думала, Манола? – почти с укором произнёс Матео. – Я ведь предупреждал тебя – идёт холодная война. Все понтифики занимали в ней одну и ту же сторону. А нынешний пошёл ещё дальше – от слов к делу.

   Через несколько недель Матео позвонил Маноле и сообщил, что в личной аудиенции архиепископу Ромеро отказано. Но можно попытать счастье во время общей аудиенции, и Матео готов помочь архиепископу на неё попасть.

   В условленный день глава сальвадорской Церкви прибыл в Рим, где его встретил отец Матео Мурсиа.

   – Надеюсь, – заговорил архиепископ, – у меня будет хотя бы пару минут, чтобы поговорить с папой.

   – Всё же вы глава национальной церкви, – отвечал ему отец Матео, – я уверен, папа не сможет обойти вас стороной.

   – Да-да. Но почему же мне было отказано в личной аудиенции?

   – Не имею ни малейшего понятия. Этим занимается Префектура папского дома. Кто знает, чем она руководствовалась.

   Архиепископ согласно кивнул:

   – Я возлагаю большие надежды на эту встречу. Может хоть так мне удастся обратить внимание на то горе, что происходит в Сальвадоре каждый день.

   Отец Матео понуро потупил взгляд:

   – Ваше горе безмерно, – произнёс он, – то зло, что происходит в Сальвадоре, будит в моей... – он запнулся и поправился, – будоражит воображение, вызывая образы злых сил, что издревле изводят род человеческий.

   – Как вы правы, отец Матео, – поддержал его архиепископ. – Порой мне самому кажется, что языческие божества, которым пять столетий назад на сальвадорской земле поклонялись ацтеки, снова потребовали кровавой жатвы. Знаете, когда в городе, прямо на улице видишь несчастного, чье тело разрубили на куски и разбросали по тротуару, невольно вспоминаешь, как конкистадоры описывали кровавые ритуалы язычников.

   – Да, – с грустью кивнул отец Матео, – помнится... В книгах описывали, как пирамиды стояли чёрными от засохшей на камнях крови, что лилась от сотни жертв с самой вершины рекой, а внутри храма жрецы хранили человеческие черепа с отрубленных голов, и не счесть им было числа.

   От воспоминаний отцу Матео стало не по себе, как тогда, пять столетий назад в Мексике, когда он видел всё это собственными глазами. Тот языческий культ крови, призванный подпитывать солнца, чтобы оно не останавливало свой ход, ещё тогда показался ему подозрительным. Всё же отец Матео не побоялся и нашел тех "богов", что поднимались из подземных ходов под пирамидой по ночам. Они были до омерзения отвратительны – перепачканные засохшими бордовыми разводами от крови на белой коже. Не знавшие ни стыда, ни жалости, они рассказали, как однажды в незапамятные времена солнце исчезло, и наступила долгая ночь, что длилась годами. После того как чёрные тучи развеялись, единственное место, где они смогли жить, стали подземелья. А новым смертным, что пришли на замену зачахшим во время долгой ночи людям, они рассказывали, как однажды солнце умерло и может быть умрёт вновь, если смертные не окропят храмы своей кровью, что придаст солнцу хода.

   Тогда отец Матео и узнал истинную причину кровопролития на ацтекских пирамидах, для кого на самом деле оно предназначалось. Но для кого ацтеки отрубали пленникам головы, для кого сдирали с них кожу, и для кого разрезали на куски? Как у богослова и квалификатора Инквизиции у него был чёткий ответ. Эти исконные враги рода человеческого, в отличие от гипогеянцев, невидимы человеческому глазу, но смрадный запах серы, что остается от их присутствия, распознать не сложно.

   – Нет ли поблизости от Сан-Сальвадора древних пирамид? – спросил отец Матео.

   – Нет, ничего подобного, – отвечал архиепископ Ромеро. – В соседнем Сан-Андресе есть одна. А у нас из всех достопримечательностей только вулкан к западу от города.

   – Тоже плохо, – пробормотал отец Матео.

   – Плохо? Ну да, сам он хоть и не извергается, но иногда потряхивает.

   На следующее утро отец Матео провёл архиепископа Ромеро в зал папских аудиенций около дворца канцелярии Святейшего престола. Было одиннадцать часов утра, когда папа вошёл в забитый до отказа зал. Здесь были паломники из самых разных уголков мира. Для них папа зачитал подготовленную речь о доктрине воплощения. По окончании речи, когда папа прошёл вдоль вереницы страждущих для рук целования, он тут же обратил внимание на сановника в архиепископском облачении. Ромеро представился. Не сказать, что папа обрадовался, услышав его имя и название епархии. Отец Матео стоял рядом с архиепископом и потому мог услышать всю их недолгую беседу.

   Архиепископ протянул папе фотографию, на которой был запечатлён человек с разрубленной и изуродованной головой, лежащий к луже собственной крови.

   – Святой отец, – тихо произнёс архиепископ Ромеро, – посмотрите на снимок. Это священник Октавио Ортис Луна. Ему было всего тридцать четыре года. Я знал Октавио еще ребёнком и сам посвящал его в своё время в сан. Он в течение пяти лет исполнял священнические обязанности, преподавал катехизис крестьянским детям. 20 января сего года, когда отец Октавио выступал перед священниками и мирянами в центре обучения "Деспертар", туда ворвались солдаты. Они хладнокровно убили Октавио, а затем глумились над трупом. Это кошмарная смерть, святой отец.

   – Но ведь он был мятежником, – безразлично ответил папа.

   Архиепископ поднял голову и непонимающе захлопал глазами. Мурсиа и сам не понимал, как ответ понтифика может звучать так цинично.

   – В мятеже его обвинило правительство, – пояснил архиепископ, – оно же и убило его.

   Папа молчал. Тогда архиепископ Ромеро протянул ему папку с бумагами, которую он всё это время держал при себе:

   – Взгляните, святой отец. Здесь собраны очень важные документы. Они неопровержимо доказывают, что кампания обвинения в подстрекательстве к мятежу, развернутая против меня средствами массовой информации, была тщательно подготовлена и направлялась из самого президентского дворца.

   – У меня нет времени читать всё это, – отмахнулся папа, и немного помолчав, добавил. – Вы должны вести себя с правительством так, чтобы не давать никакого повода для конфликтов.

   – Но, святой отец, – теперь уже воскликнул окончательно растерянный архиепископ, – правительство преследует народ Сальвадора. Армия и полиция убивают ни в чём неповинных людей. Посмотрите, что случилось на паперти кафедрального собора. Святой отец, бедняков бесцеремонно убили только потому, что они выступили за профсоюзные права. Церковь не может поддерживать добрые отношения с таким правительством.

   – Вы должны договориться с правительством, – упрямо повторил папа.

   Архиепископ покачал головой:

   – Но для меня это абсолютно невозможно, – в отчаянии произнес он, – перед Господом нашим, невозможно, ведь Иисус говорил, что не мир Он принёс, а меч.

   – Не преувеличивайте, монсеньор, – был ему безразличный ответ.

   На этом короткая беседа закончилась, и папа пошёл дальше пока не покинул зал.

   В этот день отец Матео провожал архиепископа в аэропорт. В ожидании рейса Мурсиа сидел с ним рядом, пытаясь поддержать в трудную минуту. На архиепископа Ромеро было больно смотреть.

   – Что я сделал не так? – бессильно вопрошал он, – почему папа не понял меня? Отец Матео, может, вы мне объясните? Что я сделал не так? Я приехал в поисках поддержки, а встретил осуждение. Почему?

   Отец Матео мог бы сказать архиепископу все то, что недавно говорил по телефону Маноле – про Польшу, США, политику холодной войны, но не стал. Не это сейчас хотел услышать архиепископ.

   – Мне кажется, – произнес Мурсиа, – осуждение понтификом теологии освобождения невольно заставило его неправильно оценить ваши стремления.

   Отец Матео бы мог добавить, что почитание канона застлало папе глаза настолько, что он не способен понять, что человеческие жизни намного важнее. Но отец Матео промолчал. Хотел бы он сказать, что при прошлом папе такой безобразной сцены на аудиенции не могло бы произойти в принципе, но тоже не стал. Иоанн Павел I хоть и не был родом из коммунистической страны, но понимал, что правая тирания в Латинской Америке губительна. Поэтому после инаугурации он и отчитал аргентинского генерала, что был ответственен за пытки и убийства неугодных без всякого суда. А сегодня Иоанн Павел II отчитал архиепископа за то, что тот противится пыткам и убийствам неугодных властями Сальвадора людей. Если учесть традицию, что новый понтифик берёт имя того своего предшественника, чье дело и начинания он хотел бы продолжать, тогда не понятно, зачем кардинал Войтыла взял себе имя, которое придумал кардинал Лучани, если всё в своей политике он делает ему наперекор.

   Проводив архиепископа до стойки регистрации и дождавшись, когда тот сядет в самолет, отец Матео вернулся на службу и вечером позвонил Маноле, предупредить, что архиепископ Ромеро пребывает сейчас в крайнем смятении чувств.

   – Не может быть, – почти заплаканным голосом произнесла Манола, дослушав рассказ брата об аудиенции у папы. – Как же так? Откуда такая жестокость?

   – Не знаю, сестра. Я и сам не ожидал. Наверное, это произошло из-за того, что папа не был готов встретиться с архиепископом Ромеро и потому не заготовил маскировочных пустословных речей. Он сказал ровно то, что думает.

   – Значит, мы остались одни? Нас бросили на съедение волкам?

   Манола не знала, что думать, не знала, что делать. Она возлагала надежды на аудиенцию в Ватикане не меньше, чем и сам архиепископ Ромеро.

   Когда он вернулся в Сан-Сальвадор, то узнать его было трудно. Потерянный, он всё больше молчал, постоянно о чём-то размышляя. Епископы тут же почувствовали его слабину. Один из них даже принялся угрожать отлучить от церкви всех, кто придерживается левых взглядов. Ему отвечали, что сальвадорский конфликт братоубийственный, он же говорил, что страну нужно очистить от банды красных преступников. На деле это означало индульгенцию национальной гвардии на убийство всех, кого заподозрят в левацких взглядах. Кровопролитие епископ не считал предосудительным.

   Через месяц архиепископ Ромеро отошёл от ватиканских впечатлений. Он прервал молчание, забыл о сказанном ему папой, пастырем, слова которого должны быть для каждого католика авторитетными. В проповеди архиепископ сказал сальвадорцам:

   – Чем мрачнее обстановка, тем ярче свет надежды, надежды на то, что в будущем воцарится свобода, когда наш народ в условиях справедливости и мира сможет полностью пользоваться правами, которые обеспечат ему человеческое достоинство.

   И от этих слов на душе становилось теплее. Невозможно было не поверить, что однажды всему плохому придет конец, и Царствие Небесное наступит на земле.

   И казалось, изменения к лучшему уже начали происходить, особенно в конце года, когда военные свергли диктаторское правительство. Они обещали народу Сальвадора многое, о чём простые люди уже давно мечтали: что из тюрем будут выпущены все политические заключенные, будет принята новая конституция, легализованы ранее запрещенные политические партии, проведена долгожданная аграрная реформа, а порядок в стране, наконец, будет восстановлен. Архиепископ Ромеро не мог не поддержать эти благие начинания. Но время шло, а обещания так и остались обещаниями. Тогда архиепископ понял, что правые силы не ушли из власти, они лишь ловко перебрались из одного правительства в другое. Наперекор сказанному хунта не отреклась от репрессий – она продолжила их с новой силой.

   И тогда архиепископ Ромеро снова поехал в Рим. Он вручил папе меморандум, где были имена сальвадорцев, пострадавших от правых террористов и властей: 1531 арестованный, 205 пропавших без вести, 896 погибших, в том числе и одиннадцать священников.

   Когда архиепископ вернулся в Сальвадор, то во время одной из проповедей он прямо и недвусмысленно обвинил новую власть в терроре против своего народа.

   Он написал письмо американскому президенту Картеру, и призывал его наложить запрет на военную помощь сальвадорской хунте и упразднить эскадроны смерти. Архиепископ просил президента дать обещание не вмешиваться в дела далекой для него страны, где народ сам хочет определить собственное будущее. Он писал, что люди в Сальвадоре не поднимают коммунистический бунт, а просто борются за элементарные человеческие права, которые есть у каждого гражданина США, но нет у бедного сальвадорца.

   Но самый набожный президент в истории США, который каждый свой день начинал с молитвы, ничего не ответил на просьбу архиепископа увидеть и в сальвадорце человека. Государственный секретарь напротив, написал, что США посылают и будут посылать оружие в Сальвадор именно для защиты прав человека и принципов демократии. Вот такое мерзкое двоедушие.

   Ночью Манолу переполошил звонок из Рима. Это был Матео.

   – Не спрашивай меня, откуда я это знаю, – отчеканил он, – но на архиепископа Ромеро в Сан-Сальвадоре готовится покушение.

   – Как?! – воскликнула Манола, от потрясения прикрыв ладонью рот.

   – Очень просто. Как убили одиннадцать священников, так хотят убить и его.

   – Откуда ты знаешь?

   – Манола, я должностное лицо, не вынуждай меня...

   – Нет, ты скажи, откуда.

   И Матео сдался:

   – Из Сальвадора. По каналам нунциатуры это сообщение пришло в Ватикан. Один доброжелатель, который видел меня с архиепископом, передал мне это сообщение на словах. Всё очень серьёзно, сестра. Прошу тебя, предупреди архиепископа. И сама будь осторожнее, моё сердце и так болит за тебя уже долгие годы не переставая, не давай мне повода ещё больше страдать.

   Наутро Манола прибежала в приёмную архиепископа и с порога выложила всё, что узнала о покушении. На лице архиепископа Ромеро не было ни испуга, ни озабоченности, только лёгкая улыбка отпечаталась на его губах. Он сам принялся успокаивать Манолу, говорить, что на всё воля Божья, и не стоит бояться неминуемого – ведь все люди смертны, разве не так?

   – Если они убьют меня, я воскресну вновь в людях Сальвадора, – такими были его слова.

   На воскресной мессе архиепископ снова произнёс обличительную проповедь и ещё раз призвал хунту вспомнить о её собственных обещаниях и провести, наконец, аграрную реформу в стране. Люди должны перестать платить латифундистам за аренду земли частью выращенного урожая, как делалось это в средневековье. Теперь в Сальвадоре не так много крестьян и каждый из них, наконец, может стать собственником хоть малой, но своей части земли – латифундистам от этого не сильно убудет.

   После этих слов в приёмную архиепископа Ромеро начали приходить патриоты, которым из-за проблем с властями пришлось уйти в подполье и податься в партизаны. В нём они увидели заступника и единомышленника. Архиепископ же не призывал их идти на президентский дворец и свергать хунту, нет. Он говорил, что лучше любой вооруженной борьбы всегда будет диалог. Он просил их сложить оружие, от которого неминуемо погибнут люди, и начать борьбу политическую.

   В новой проповеди архиепископ с тем же призывом обратился к хунте и их приспешникам из полувоенных отрядов:

   – ...вы сами вышли из нашего народа, но убиваете своих братьев-крестьян. Однако над приказом убить человека, полученным от офицера, должна восторжествовать заповедь господня: не убий. Ни один солдат не обязан повиноваться приказу стрелять в людей, как противоречащему заповеди Господней и совести человеческой... Братья военнослужащие, служащие органов безопасности, именем Господним, а также именем страдающего народа, чьи стенания вопиют к небу с каждым днём всё громче, умоляю вас, призываю вас от имени Бога: прекратите репрессии... не убивайте!..

   В тот же день к архиепископу прибыл папский нунций. Он принялся уговаривать архиепископа Ромеро не принимать ничью сторону в намечающемся противостоянии хунты и партизан. Ему ведь было невдомек, что архиепископ призвал обе стороны сложить оружие и начать переговоры.

   – Это не дело церкви, – понукал его нунций. – Церковь должна быть посредницей, буфером в самые тяжёлые моменты борьбы между правительством и народом.

   Монсеньор Пара, присланный Ватиканом из Колумбии вслед за нунцием, говорил архиепископу Ромеро нечто подобное:

   – Я прибыл сюда со специальным поручением, чтобы предотвратить столкновение между Церковью и государством. Ромеро, ты ведешь Церковь против правительства. Согласись, это неслыханное в истории Церкви дело: архиепископ, призывающий войска к неповиновению... Умоляю тебя, Ромеро, подумай ещё раз о борьбе, которую ты ведёшь, задумайся, исходя из благоразумия, такого благоразумия, которое проистекает из нашего долга по отношению к нашей общей матери-Церкви...

   – Я готов на всё ради единства Церкви, – отвечал ему архиепископ, – но я не могу идти против своей совести.

   На следующий день Манола отправилась в больницу, которую должен был посетить архиепископ, чтоб отслужить мессу для тамошних пациентов. Она пришла навестить молодого парня, что работал с ней в комитете по защите прав человека при кафедральном соборе. Накануне вечером, когда он шёл домой, на него напали неизвестные и жестоко избили. Сейчас бедняга лежал на больничной койке с перебинтованной головой и гипсом на обеих ногах и даже не пытался улыбаться при виде всегда приветливой Манолы.

   – Они сказали, что комитет скоро закроют, – отрешённо произнёс он, – что они доберутся до всех нас.

   – Не бери в голову, Серхио, – тихо успокаивала его Манола, – их злоба от бессилия.

   – Ты не подумай, – оправдывался он, – я не боюсь умереть, я ведь христианин и всегда должен быть готов встретиться с Господом. Просто мне тревожно за маму, как она будет без меня. А ещё младшие сестры... Что им делать, если единственного мужчины в семье вдруг не станет?

   – Ты поправишься и вернешься к семье, – улыбаясь, отвечала Манола, – с тобой они не пропадут.

   Когда настало время, и в больницу прибыл архиепископ Ромеро, Манола поспешила в часовню на мессу. Не то, чтобы ей нравилась служба на испанском языке вместо латыни, а сокращение коленопреклонений и молитв облегчало ей общение с Богом, но выбирать было не из чего – тридентскую мессу в Сальвадоре не служили. Манола с вниманием вслушивалась в каждое слово архиепископа и не сразу обратила внимание на лязг шин, что раздался за открытой дверью на улице. Но что-то заставило Манолу отвлечься от мессы и обернуться к выходу. Всё, что она увидела, так это автомобиль с открытым окном и руку с пистолетом, что угрожающе высунулась наружу. Манола не сразу поняла, что происходит, но когда пуля прошелестела перед ухом, за ней последовал крик прихожан.

   Манола снова обернулась – архиепископ Ромеро упал на алтарь, и его кровь лилась со столика на пол. Снова лязг шин раздался на улице, но машины в проёме уже не было видно. Люди кинулись к архиепископу, мужчины подняли его и спешно унесли из часовни в больничное отделение. Манола успела увидеть только его лицо – закрытые глаза и приоткрытый рот. Он сразу всё поняла, но прихожане, что остались в часовне, слёзно молили Господа о спасении архиепископа. Манола верила в одно – его душа должна спастись, раз тело отныне мёртво.

   Стараясь сдержать алые слезы, что своим видом могли напугать людей, она сама не понимая зачем, прошла в больницу. Встретившийся Маноле доктор, узнав в ней помощницу архиепископа, со скорбным видом сказал, что пуля была разрывной и попала точно в сердце.

   – Очень меткий стрелок, – добавил он, – раз смог прицелиться из машины через дверной проём.

   Выйдя к людям на ночную улицу, дрожащим голосом Манола сказала, что архиепископ Ромеро покинул этот грешный мир. Женщины кричали в плаче и простирали руки к небесам, мужчины громко требовали наказать убийц. Люди были возбуждены, огорчены и обозлены – никто не сомневался, по чьему именно приказу снайпер сделал свой смертельный выстрел.

   Манола ушла, подальше от больницы и осквернённой часовни, подальше от разгневанной и стенающей толпы. Плакать больше не хотелось, внутри было пусто от потери, которая вряд ли восполнится в будущем. Из глотки рвался лишь немой вопрос – ну, почему уходят самые лучшие? Почему сейчас? что же делать дальше, как теперь жить и помогать людям без архиепископа? Одно было ясно – его дело необходимо продолжать, комитет должен работать, во что бы то ни стало – пусть, даже если новый архиепископ прикажет его закрыть и выгонит всех служащих из собора.

   Улицы окутала чернота ночи, на них можно было забыться, идти и идти непонятно куда, лишь бы не домой, лишь бы не оставаться наедине с горем. Только фары изредка проезжающих машин освещали дорогу. Одна из них проехала мимо Манолы и резко остановилась у поворота. Из кабины вышел мужчина и замер на месте. Манола невольно остановилась и посмотрела на незнакомца, чьего лица вдали невозможно было разглядеть.

   – Сестра, – обратился он к ней, – вы не заблудились?

   Манола удивилась, как он смог опознать в ней монахиню, ведь облачения она уже несколько лет как не одевала, только закрытое серое платье. Даже голову не покрывала, благо теперь Церковь и орден не требуют носить старое облачение, ибо в экваториальной зоне это было бы не выносимо. Хорошо, что Тео давно не видел её, а то ругался бы и поминал обмирщение с секуляризацией. Видимо незнакомец из машин заметил с тусклом свете фар отблески на кресте, что Манола неизменно носила на шее поверх платья.

   – Все в порядке, не волнуйтесь, – поспешила ответить она, искренне желая, чтобы незнакомец вернулся в машину и уехал прочь, оставив её одну.

   Но из машины вышло еще двое. Один из них чуть ли не прорычал остальным:

   – Эй, да это же монашка из собора, стерва, что пишет на нас доносы. Хватаем её!

   И все трое ринулись к Маноле, но она тут же развернулась и кинулась бежать. Позади слышались развеселые выкрики:

   – Не бойся, мы тебя, как Ромеро, сразу не убьем.

   – Ага, – вторил другой, – сначала поиграем, а потом посмотрим что у тебя внутри.

   Задыхаясь от страха и подкатывающих слёз, Манола со всей мочи бежала, не видя ничего впереди. И вновь знакомый лязг колес – машина перерезала ей путь, и Манола кинулась в другую сторону, но едва не попала в руки одного из преследователей. Не помня себя, она бросилась в заросли травы на обочине. Что было за ним, она не знала, но не могла остановиться, иначе это означало бы... Она не хотела думать о гнусностях, что кричали ей вслед, она не собиралась сдаваться, хотя бы ради памяти об архиепископе – их новой жертвой она не станет. Насилие нужно остановить, ведь именно этого хотел архиепископ Ромеро. А насилие не может свершиться, если у мучителей не будет жертвы. Она ею не станет.