Текст книги "Стратегия обмана. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Антонина Ванина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 73 страниц)

   Но если бы только этим ограничивались проблемы Ватикана.

   – Вы знаете, – произнёс архиепископ, сам удивляясь прочитанному в одном из отчётов, – исходя из расчета на душу населения Ватикана, каждый гражданин в день съедает девять килограммов мяса и запивает их пятью литрами виски.

   – Не удивительно, – без всяких эмоций в голосе ответил отец Матео, – в ватиканских магазинах закупаются ведь не только его граждане, а весь приходящий сюда персонал, и покупает он мясо и виски не только для себя, но и для родственников, для друзей, для родственников друзей и так далее. Когда Европейский Экономический Союз об этом узнает, будет много крика.

   – Почему? Объясните.

   – Вопрос денег, вернее, таможенных пошлин. Ватикан ведь их не платит.

   – Разумеется, нет.

   – Потому и товары здесь на треть дешевле. Потому персонал и предпочитает экономить и без того невысокие доходы и закупаться товарами на территории Ватикана.

   – Да, это всё очевидно. Но причем тут Европейский Экономический Союз?

   И отец Матео терпеливо объяснил:

   – Италия ведь входит в ЕЭС, а Ватикан нет. Следовательно, Италия делает отчисления за закупку товаров из стран вне ЕЭС, а Ватикан нет. На территории Ватикана граждане Италии покупают беспошлинное дешёвое мясо, а в самой Италии нет. От этого рынок ЕЭС несёт убытки. Вряд ли они стерпят подобное положение вещей, когда узнают.

   – Да, – задумчиво произнёс архиепископ Ганьон, Делая пометки на полях, – пожалуй, вы правы.

   Но не только ватиканские магазины продуктовых и промышленных товаров заставляли хвататься за голову. Особо отличилась ватиканская аптека, на полках которой один из отцов-инспекторов к собственному изумлению обнаружил противозачаточные средства. Возмущение было более чем очевидным: мало того, что гражданами Града Ватикана является, по большей части, духовенство, давшее обет безбрачия, так ведь ещё шесть лет назад папа в одной из своих энциклик решительно осудил контрацепцию, как желание человека взять на себя бремя Бога и решать, когда стоит появиться на свет новой жизни, а когда нет.

   Отец Матео начал расспрашивать, как подобный товар мог появиться в ватиканской аптеке и выяснил. Всё оказалось просто и мерзко одновременно. Ватикан владеет контрольным пакетом акций фармацевтического концерна "Чероно", у которого широкий ассортимент продукции от аспирина, до презервативов. Концерн поставляет свои товары по низкой цене в контролирующий её Ватикан, а именно весь ассортимент без разбора.

   – Негоже Святому Престолу вкладывать деньги верующих в столь сомнительные предприятия, – качал головой архиепископ, – да ещё и получать прибыль от того, что сам же и осуждает.

   – Видимо епископ Ортинский иного мнения, – лишь заметил отец Матео.

   – Вы думаете, ИРД виноват в этой щекотливой ситуации?

   – Это ведь в его служебных обязанностях вкладывать деньги в прибыльные предприятия. Другое дело, почему епископ Марцинкус, перестал считаться с моральными принципами в вопросах бизнеса.

   – Как говорил император Веспасиан: "Деньги не пахнут".

   – О, да, – согласился отец Матео, – А может дело не в епископе Марцинкусе, а в папском советнике Синдоне? Кто знает, кому из них первому пришло на ум зарабатывать деньги для Ватикана на не богоугодных товарах.

   Работа над докладом предстояла долгая, возможно несколько месяцев – слишком велик был объём сырой информации, которую предстояло вычитать и систематизировать. Каждый день Мурсиа подолгу засиживался в кабинете архиепископа.

   – Отец Матео, хватит с вас на сегодня, – почти умоляюще протянул тот, – идите уже домой, а то скоро закроют ворота.

   – Да-да, конечно, – ответил Мурсиа, устыдившись, что совсем забыл о времени и задержал архиепископ Ганьона.

   На самом деле Мурсиа не заботили ни усталость, которой он не был подвержен, ни закрытие ворот в одиннадцать часов вечера, после которого из Ватикана нельзя было выйти. Как старательный агент Фортвудса, отец Матео уже давно выяснил для себя, как спуститься в подвал Апостольского дворца, пройти по подземному коридору, что проложен под музеями, библиотекой и секретным архивом, а потом подняться на поверхность за стенами Ватикана из подвала жилого дома неподалеку от строящейся станции метро.

   Но сегодня так поступать он не стал. Выйдя за Бронзовые ворота, отец Матео неспешно побрёл домой по тёмным римским улицам. Немного задержавшись около будущей станции метро – обязательства перед Ником Пэлемом давали о себе знать – и, не увидев там никого в подозрительно белых одеждах, он вернулся домой за полночь.

   Стоило отцу Матео переступить порог своей комнаты на первом этаже, как его тут же что-то насторожило. Теряясь в смутных ощущениях, он включил свет. На его расстеленной постели прикрывшись одеялом, но демонстрируя обнаженный торс, спал семинарист Петер. На письменном столе аккуратно лежали "Суммы против язычников", так же аккуратно была сложена на стуле и одежда молодого человека, включая нижнее бельё.

   С минуту понадобилось Мурсиа, чтобы собраться с мыслями, оценить ситуацию и принять решение. Обстановка недвусмысленно подсказывала, что произошло, и с этим надо было срочно что-то делать. Единственное, что заботило отца Матео, так это как сохранить тишину, чтобы не всполошить донну Винченцу и Лючию.

   Приблизившись к спящему, Мурсиа сгрёб его вещи со стула и метнул их на обнаженную грудь семинариста. Петер нехотя открыл заспанные глаза.

   – У тебя минута, – каменным голосом произнёс отец Матео, – чтобы одеться и убраться отсюда.

   Под его тяжёлым гневным взглядом молодой человек не смог произнести и слова, лишь испуганно заморгал заспанными глазами.

   Мурсиа отошел к двери и отвернулся, демонстративно поглядывая на часы:

   – Пятьдесят секунд, – решительно произнёс он, и за спиной послышалось спешное шуршание одежды и неловкие оправдания:

   – Простите меня, отец Матео... я, наверное поспешил.. простите... я правда думал, что вы... что мы... А эта книга лишь предлог...

   Уже одетый, семинарист приблизился к отцу Матео и легким движением едва коснулся его плеча. Мурсиа резко обернулся.

   – Что вы такое подумали? – понижая голос до шепота, грозно спросил он.

   – Все эти дни я думал только о вас, – преданно глядя ему в глаза ответил юноша.

   – Вы бы о душе своей подумали.

   Но тот его словно не слышал и всё твердил о своём:

   – Я наделся и в то же время боялся...

   – И правильно делали. Что, в Тевтонском колледже подобные выходки теперь в порядке вещей?

   – Это не выходка, отец Матео, – с пылом отвечал юноша, – я думал... я надеялся, что между нами что-то возникло, что-то вспыхнуло. Я ведь почувствовал это, и я... я готов на всё, что ни попросите.

   – Я попрошу вас уйти.

   "Все, что ни попросите" – слишком опасная фраза, если говоришь её альвару. Возьми искушение верх над разумом, Мурсиа бы воспользовался податливостью глупого семинариста, но совсем иначе – стал бы пить его кровь, чтобы больше не эксплуатировать набожное суеверие Лючии, будто кровопускание по древнему монашескому методу помогает унять греховные помыслы.

   Но Петер не спешил вспоминать о благоразумии и, качнувшись в сторону отца Матео, попытался припасть к его губам. Мурсиа увернулся и, едва слышно зарычав, схватил семинариста за шкирку и тут же выволок его из квартиры в коридор, а затем и на улицу, попутно читая стихи из Книги Бытия об участи Содома и Гомморы.

   – Ещё раз узнаю, о чём-нибудь подобном, – напоследок предупредил его Мурсиа, – немедленно доложу руководству вашего колледжа, чтобы они приняли дисциплинарные меры.

   – Простите меня, отец Матео, – уже лепетал испуганный семинарист, – я все понял... я больше не буду...

   Отцу Матео с трудом верилось сказанному, но продолжать дискуссию он больше не желал. Мурсиа вернулся в квартиру, а наутро как можно более спокойно и ненавязчиво поинтересовался у хозяйки:

   – Донна Винченца, зачем вы впустили вчера в мою комнату того молодого человека?

   – А не надо было? – тут же всполошилась женщина.

   – Вообще-то нет. Так что он вам сказал?

   – Сказал, что вернул книгу, ту самую, что при мне вы отдали ему. А ещё сказал, что хотел бы с вами поговорить, ну я и предложила ему остаться, кто же знал, что вы задержитесь на службе. А что случилось то?

   – Ничего хорошего, – туманно ответил он. – Просто в следующий раз имейте в виду, что я не только секретарь епископа, но ещё и служащий госучреждения, и никого пускать ко мне не надо. Если кто и придёт, пусть оставит записку.

   – Хорошо-хорошо, – поспешила заверить его хозяйка. – Так он что, украл у вас что-то? Надо же, а с виду такой приличный молодой человек...

   Не в правилах отца Матео было осуждать человека за грех. Но произошедшее ночью мало походило на слабость плоти. Тут проглядывал далеко идущий расчёт. События последних дней подсказывали только одно – это не ошибка влюбленного и заблудшего юноши, а самая настоящая провокация. Провокация в ответ на всеобъемлющую инспекцию служб Ватикана, что закончилась не так давно. Оставалось только узнать, кто автор этой ловушки. Вряд ли на подобную гнусность решилось бы руководство "Римского обозревателя", даже учитывая, что большей критики от отца Матео в Ватикане в те дни никто не удостоился. Единственная аббревиатура, что вертелась на языке была ИРД. Видимо заместитель епископа Марцинкуса Меннини всё же сболтнул лишнее об акциях ИРД в банках Синдоны и Кальви, а теперь епископ Ортинский решил отыграться на отце Матео, пока окончательный текст доклада ещё не написан. И видимо семинарист Петер не просто так пришёл в приемную жаловаться на библиотеку колледжа, не подай ему эту идею высокие покровители курии. Он бы в жизни до этого не додумался, как не додумался бы лезть в постель отца Матео. Кто знает, может в комнате была спрятана ещё и фотокамера, и пока отец Матео отвернулся, Петер успел спрятать её под одежду и унести с собой. Хотя нет, вот же шторы демонстративно распахнуты – наверняка из дома напротив открывается великолепный обзор на комнатку отца Матео – спрятавшемуся там фотографу было бы что снять. Как же должно быть разочаровались покровители семинариста Петера, поняв, что повода для шантажа отца Матео у них не появилось, как и заветных фотографий, в обмен на которые отец Матео бы изъял из доклада всякое упоминание ИРД.

   Все эти размышления навевали безрадостные мысли. Работать в Ватикане становилось как никогда опасно. Конечно, за семь лет службы отец Матео сумел нажить немало недоброжелателей, у которых одно упоминание его имени вызывало приступ паники. Но благодаря своей должности и скрытности епископ Марцинкус стоял в этом списке особняком.

   Весь февраль, март и апрель отец Матео и архиепископ Ганьон были заняты составлением окончательного текста доклада для папы. Когда работа, наконец, подошла к концу, Мурсиа лично сдал документ в ватиканскую типографию и проследил, чтобы и без того вышколенные и умеющие хранить многочисленные тайны монахи, предельно точно выполнили свою работу. Что-то не давало отцу Матео покоя. Разум подсказывал, что доклад не всем придется по вкусу, а предчувствие вынуждало опасаться подделки или кражи. Монахи в типографии к его рвению относились с пониманием и в то же время неумело скрывали обиду на недоверие к своей порядочности.

   Наконец, доклад был отпечатан, и не успела обсохнуть типографская краска, как отец Матео поспешил забрать документ и вручить его архиепископу Ганьону:

   – Прекрасно, отец Матео, – обрадовался тот, с осторожностью принимая объёмную книгу, – сегодня же обращусь в статс-секретариат.

   – Будете просить личной аудиенции у папы?

   – Разумеется, иначе нельзя. То, что здесь описано, – он потряс докладом в руках, – его святейшество должен узнать из первых рук, иначе проку от нашей с вами работы не будет.

   Отец Матео и сам прекрасно это понимал. Если комиссия выявила многочисленные факты злоупотреблений и коррупции по всему Ватикану, да ещё и неэффективность работы практически всех дикастерий, папа должен стать первым, кто об этом узнает.

   Но прошла неделя, а архиепископа Ганьона всё не приглашали на аудиенцию к папе.

   – Я решительно не понимаю, что происходит, – растерянно сетовал он. – Я обращался в статс-секретариат, но мне говорят ждать. Но я не понимаю, чего? Разве не папа поручил составить этот доклад? Разве не он ждал его четыре месяца?

   Ситуация становилась странной и непонятной. На очередном "чаепитии" с кардиналом Оттавиани, отец Матео вскользь упомянул о вставшей перед архиепископом Ганьоном проблеме.

   – Это всё Макки, – тут же заключил слепой старец. – Никто не умеет манипулировать папой так умело, как его личный секретарь. Помните, четыре года назад, когда в Маниле тот художник, Мендос, хотел зарезать папу ножом?

   – Да-да, – поспешил произнести Мурсиа, – тогда удар отбил епископ Марцинкус.

   – Нет, епископ Марцинкус только повалил Мендоса на землю и скрутил ему руки. А вот отбил удар как раз-таки стоявший ближе всех Паскале Макки. С тех пор для папы нет никого ближе кроме этих двоих. Собственно Макки и Марцинкус с тех пор тоже неразлучны. Говорят, после того как Макки уложит папу спать, он отправляется на ужин в ресторан в компании епископа Марцинкуса.

   После этих слов кардинала кое-что в ситуации с докладом начало проясняться. Если епископ Ортинский боится, что часть доклада, где говорится о деятельности ИРД, зачитают папе, Макки вполне может устроить так, чтобы этого не случилось вовсе. Уже давно в курии поговаривали, что без воли секретаря Макки, ни один телефонный звонок, ни одно письмо не попадет в руки к папе, ни одно назначение и ни одна ссылка в глушь не обходилась без его настойчивых рекомендаций. Чтобы достучаться до папы, вначале нужно заслужить расположение его личного секретаря, простого священника Паскуале Макки. И отец Матео понимал, что ни ему, ни архиепископу Ганьону в ближайшие годы это не светит.

   – У нас это называется миланской мафией, – весело заметил кардинал Оттавиани. – Из Милана папа призвал за собой в Ватикан всех, кого мог, от секретаря до финансового советника. Вот они-то и решают, как нам здесь жить и работать.

   – Но должен же быть способ напомнить папе о его же просьбе.

   – Даже и не знаю, что вам сказать, отец Матео. Сам я давно в немилости и никакой власти и Граде Ватикан не имею, да вы и сами прекрасно знаете почему. Я удивляюсь, как они ещё вас не съели, с вашей-то жаждой справедливости.

   – Уже попытались, – не вдаваясь в подробности, уклончиво произнёс Мурсиа.

   – Да? – озадаченно протянул кардинал. – И что же вы?

   – Пока что успешно отбился, но жду следующего удара.

   Старик покачал головой.

   – Мне печально это слышать. Хоть я и стар, но в служении Церкви достиг тех высот, о которых не мог и мечтать. Вы же молоды, – тут Мурсиа лишь печально улыбнулся, а слепец продолжал, – и способны на многое, только...

   Старик вздохнул, а Мурсиа закончил фразу на него:

   – Только никто здесь мне этого сделать не даст, я это прекрасно понимаю. Второй Ватиканский Собор перечеркнул все мои чаяния. Я вижу, что Церковь обмирщается, а вера в людях иссякает. Мне не по себе от осознания, что я служу тридентскую мессу только в доме княгини Палавиччини и исключительно тайно. Узнай кто-нибудь, что я остался верен первоначальной чистой мессе, меня попросту лишат сана. Потому что теперь такие правила, потому что такова воля папы. Я чувствую себя изменником, вот только не могу понять, кого предаю: веру, оставаясь служить в Ватикане, или Ватикан, не отказываясь от своей веры. Больше всего мне хочется сбежать отсюда, но я не могу. Причащение кока-колой и закалывание козла на святом месте я не в силах предупредить, потому, как только конгрегация запрещает одно, либералы от священников выдумывают что-то новое. И все потому, что старый служебник, где четко говорилось что можно, а что нет, под запретом, а новый разрешает всё что угодно. Сколько раз я слышал в свой адрес упреки, что я ретроград и ничего не понимаю, что разум мой закостенел и поэтому я не могу принять и понять всех благ реформы. А я не могу заставить себя думать иначе, я уверен, что реформа литургии была преступлением против Бога, против веры прихожан. В Ватикане меня держит только желание покончить с другим преступлением. Если соборные реформаторы предстанут лишь перед Страшным Судом, то руководство ИРД доиграется до суда земного. Я только жду, когда они оступятся, когда смогу поймать их за руку. Больше ничего не держит меня в Ватикане, лишь ожидание.

   После отповеди о наболевшем наступила гнетущая тишина. Кардинал лишь спросил отца Матео:

   – Вы слышали о Братстве Пия X и архиепископе Лефевре?

   – Слышал, – бесцветным голосом ответил отец Матео, – и не поддерживаю раскол. Хоть они и отстаивают право служить тридентскую мессу, но дрязги с Ватиканом ни к чему хорошему для них не приведут. Я читал статьи архиепископа Лефевра, я согласен со многими его мыслями. Но раскол не выход, а тупик. Церкви нужна контрреформация. Если Церковь не очистится от либеральных веяний собора, значит, вскоре она погибнет.

   – А вы знаете о кардинале Даниэлу?

   – Кажется, два года назад он удалился из Ватикана и вернулся во Францию.

   – Да, и живёт крайне уединенно на окраине Парижа. На Соборе он был критиком реформ, а после, когда увидел, чем они обернулись, то отчаялся и вернулся домой. – С грустью кардинал Оттавиани добавил, – Мне же бежать некуда.

   – Помню, – кивнул самому себе отец Матео, – он назвал реформаторов убийцами веры.

   – И что тогда началось... – протянул кардинал. – Помнится, я сам на первой же сессии Собора спросил, собираются ли отцы Церкви устроить революцию. Я говорил, что месса это не одежда, и её нельзя перекраивать в угоду моде для каждого поколения. Тогда мне просто отключили микрофон, а епископы только смеялись и хлопали, когда я шёл к своему месту.

   – Разве на собор съехалось столько епископов-либералов? – недоумевал отец Матео.

   – Нет, что вы, либералов там были единицы.

   – Так почему же Собор разродился целой чередой реформ?

   – Просто папа заверил епископов, что все новые документы будут соответствовать традиции.

   Отец Матео не сразу нашёлся с ответом.

   – Папа сказал?

   – Именно.

   – И что же, епископы поверили ему на слово, и даже не вчитывались в проекты документов, которые должны были принять?

   – Как же они могли не поверить папе? – грустно улыбнулся кардинал. – Представьте себе, так оно и было. Две тысячи делегатов со всего мира собрались в Ватикане, чтобы дать кучке куриальных теологов-революционеров обвести себя вокруг пальца. И у тех это мастерски получилось. Они уверяли епископов, что всё хорошо, а те охотно верили и голосовали за очередной декрет. Епископам было всё равно. А вот реформаторам – нет. Они прекрасно знали, что делали, какую мину подкладывают под фундамент Церкви своим расплывчатыми формулировками, что хуже откровенной ереси. Я пытался критиковать, как мог, но... – вздохнул старик, припомнив тяжёлые для него и Церкви времена. – А кардинал Даниэлу посчитал, что оказавшись подальше от Ватикана, он останется целее.

   – В каком смысле?

   – В том смысле, что злые языки о нём забудут и начнут перемывать кости кому-нибудь другому, кто поближе. А вы что подумали? – усмехнулся старик. – Нет, в Ватикане, конечно, есть так называемая миланская мафия, но до гангстерских перестрелок нам ещё далеко. Я ведь что хотел вам предложить, может, вы съездите в Париж?

   Просьба была столь неожиданной, что отец Матео поначалу даже растерялся:

   – Но зачем?

   – Считайте это моим личным поручением. Тем более я попрошу вас передать кое-что кардиналу Даниэлу. Я предупрежу его, что вы едете от меня, он не станет противиться встрече. Я хочу, чтобы вы с ним поговорили. Может от этой беседы вам станет легче, а может и ему тоже, как знать? О монсеньоре Ройбере и архиепископе Ганьоне не беспокойтесь, вашу внеплановую командировку я сам с ними согласую. Вы только поезжайте. И обязательно спросите кардинала Даниэлу об архиепископе Буньини.

   – О секретаре Священной конгрегации богослужения? – удивился отец Матео. – С чего вдруг нам о нём говорить?

   – Но как же, вы же помните ту неприятную историю, что случилась со мной и монсеньором Агустони?

   – Конечно, – кратко ответил отец Матео, ибо никогда не смог бы забыть, как в этом самом кабинете секретарь Агустони упал перед кардиналом Оттавиани на колени и слёзно вымаливал прощение за подделку компрометирующего письма.

   – Да, отец Матео, – покачал головой старик, – до сих пор больно вспоминать... Но я хотел сказать о другом. Я ведь выяснил, почему монсеньор Агустони так поступил со мной. Оказывается за день до того, как я обманом вынужден был подписать письмо папе с критикой нового служебника, монсеньор Агустони получил место в Священной конгрегации богослужения, с прямого благословения архиепископа Буньини. И ведь Джильберто ничего не сказал мне, даже словом не обмолвился. Пока я боролся с тем богомерзким текстом нового чина, мой же секретарь прислуживал тем, кто этот текст писал. Это была интрига Буньини, я абсолютно уверен.

   – Может, вы немного преувеличиваете? – попытался переубедить кардинала отец Матео, хотя сам к Священной конгрегации богослужения тёплых чувств не испытывал.

   – Вряд ли. Вы только вдумайтесь, за последнее время в их конгрегации сменилось четыре префекта. А секретарь остался один, и это архиепископ Буньини. Вот и скажите мне, кто на самом деле управляет конгрегацией при такой текучке. И ведь что ещё удивительно, Буньини был в подготовительной комиссии Второго Ватиканского собора по литургии. Это он исхитрился составить проект обновленной мессы так, что епископы стали вольны написать тот текст служебника, какой мы сейчас и имеем. Папа Иоанн XXIII этот его маневр очень чётко понял, потому и снял архиепископа Буньини с должности и даже с кафедры в Латеранском университете. Но нынешний папа вернул ему всё, что тот тогда потерял, стоило только членам литургической комиссии, этой шайке Буньини, горячо попросить об этом папу. Фактически архиепископ Буньини бессменный теневой глава Священной конгрегации богослужения. И это огромная власть. Это Буньини, а не делегаты Собора, он и его эксперты из Консилиума составили текст нового служебника, из-за которого Церковь и пребывает в нынешнем плачевном состоянии. Вы слышали, что Буньини недавно заявил? Оказывается, по его словам, большой победой католической Церкви стала реформа мессы и вскоре она будет адаптирована к ментальности всех отдельных церквей. Вы понимаете, что это значит?

   – Вполне, – безрадостно подтвердил отец Матео. – Это значит, что в мессу будут включать местные обычаи, которые, по большей части, имеют языческое и колдовское происхождение, если не прямое демонопоклонство. Я уже читал жалобы на то, что в Африке вместо григорианского хора играют на там-таме местных колдунов, а в Индии месса стала похожа на один их индуистских обрядов.

   – Вот именно, отец Матео. Буньини страшный человек, он не заблуждается, он прекрасно понимает что делает, и прекрасно осознает, чем эти игры закончатся – а закончатся они утратой веры. Поговорите об этом с кардиналом Даниэлу, он многое сможет вам рассказать, даже то, чего не знаю я.

   Заинтригованный и обескураженный, отец Матео согласился ехать в Париж. Зайдя на следующий день в приемную кардинала Оттавиани, он забрал у секретаря конверт, который должен был передать кардиналу Даниэлу, и тут же отправился на вокзал. Во время поездки из головы не шли слова кардинала Оттавиани о сессии Второго Ватиканского собора. Кардинал ставил такие серьёзные вопросы, а епископы просто смеялись... Неужели они совсем не осознавали что делают, не понимали для чего приехали на собор? Как они голосовали за все те декреты, что теперь ввергают церковь в омут безбожия? Кто им нашептывал нужные решения?

   Прибыв в Париж, первым делом отец Матео нашёл телефонную будку и набрал номер резиденции кардинала Даниэлу. Голос кардинала был сух, фразы коротки и отрывисты. Отец Матео сообщил, что привёз конверт от кардинала Оттавиани и Даниэлу без лишних слов назначил ему встречу в одном из центральных парков. Он пришёл точно в срок, без облачения – в светской одежде, что удивило и даже огорчило отца Матео. Многие духовные лица после веяний Собора стали отказываться от облачения согласно их духовному сану, из-за чего теперь нельзя было отличить кто перед тобой – монах, епископ или мирянин.

   Минут десять они неспешно прогуливались по дорожкам вдоль клумб, а после присели на скамью. Кардинал с большим интересом слушал рассказы отца Матео о гримасах нового чина мессы, с которыми тому приходилось сталкиваться на службе в конгрегации по делам духовенства. Наконец, кардинал Даниэлу поведал в ответ:

   – Вы знаете, один мой знакомый философ в частной беседе с папой услышал от него такое откровение. Папа сказал, что реформа литургии была задумана лишь для того, чтобы католическая месса стала как можно ближе к протестантской. Теперь вы понимаете, что произошло? Ересь лютеранства, с которой боролся папа Пий V, когда утвердил тридентский чин мессы четыреста лет назад, теперь заменён на новый чин, который и являет собой лютеранство. Это было изменой, за что в былые времена предавали анафеме. Но кто может предать анафеме папу, да ещё с его непогрешимостью в вопросах веры? Вот поэтому теперь священник обязан стоять спиной к алтарю, отвернувшись от Бога, но лицом к пастве. Её теперь называют на протестантский манер общиной, а саму мессу собранием. Католики совсем позабыли, что литургия предназначена для поклонения Богу, а не для поучения верных. Теперь даже богословское понимание тридентской мессы вскоре будет утрачено. Уйдём из жизни мы, на наше место придёт новое поколение священников, которые ни слова не смогут связать по латыни и не будут в состоянии отслужить мессу, как это было при Пие V. Я слышал от кардинала Оттавиани, что вы превосходно владеете латынью. Значит, вы должны понимать, что перевод мессы с латыни на тот же итальянский или французский, да и на любой разговорный язык, просто вульгарен. Утрачены исконные понятия, аналогов которых в современной разговорной речи просто нет. На новой мессе люди слышат знакомые слова и не понимают смысла, вернее понимают, но ошибочно. А ведь раньше, только представьте, во всех уголках мира, хоть в Риме, хоть в африканской деревне, хоть в американской сельве, везде месса служилась одинаково, на одном латинском языке, с одним и тем же порядком молитв и поклонов. И это объединяло всех католиков мира. А что теперь? Только национальное разграничение и вавилонское смешение языков. Мессу, как говорят реформаторы, сделали понятной. Но вера не может быть доступна разуму. Попытка понять и логически осмыслить, приводит только к утрате всякой веры в Бога и культивирует веру в разум человека.

   – Ваши слова ввергают в уныние, – признался Мурсиа, хотя сам частенько думал о том же.

   – Нет, отец Матео, мои слова здесь ни при чём, они лишь отражение в кривом зеркале реалий наших дней.

   – Как вы считаете, почему папа Иоанн XXIII во время собора отправил в отставку архиепископа Буньини?

   Кардинал Даниэлу с подозрением посмотрел на Мурсиа.

   – С чего вдруг вы решили об этом спросить?

   – Ну, – немного растерялся такой реакции отец Матео, – во-первых, вы только что говорили о постсоборной реформе мессы, которую начал именно Буньини...

   – А во-вторых?

   – А во-вторых этот вопрос посоветовал мне задать вам кардинал Оттавиани. Кстати, он считает, что вы пострадали от интриги, организованной именно архиепископом Буньини. Как вы считаете, архиепископ способен на подобное?

   С минуту кардинал молчал, словно собираясь с мыслями. Наконец, он произнёс:

   – Я принесу вам список завтра.

   – Какой список? – удивился такой резкой перемене разговора отец Матео.

   – Ватиканской ложи.

   – Что, простите?

   – Не надо, отец Матео, вы прекрасно всё расслышали.

   – Тогда я ничего не понимаю, – честно признался он. – Вы хотите сказать, что в Ватикане имеется своя масонская ложа супротив каноническому запрету?

   – А как тогда, по-вашему, смог состояться Второй Ватиканский Собор, это торжество либеральных масонских идей? Чьими силами?

   Отец Матео был поражён. Как такая простая и лежащая на поверхности мысль не пришла ему самому в голову раньше? Уж он-то со своим опытом и знаниями мог бы понять раньше, мог бы вспомнить обещание Верховной венты карбонариев разрушить Ватикан изнутри. Карбонарии, эти "лесные масоны", как их метко прозвали, почти сто лет назад намеревались заняться воспитанием молодежи в духе масонских ценностей, а после помочь особо усидчивым в карьерном продвижении от семинариста к священнику, от священника к епископу, от епископа к кардиналу, от кардинала к папе. Конечной целью карбонариев было взятие власти в Римской курии и как следствие – уничтожение Церкви. "Закиньте ваши сети по примеру Симона. Закиньте их не в морские глубины, но в ризницы, семинарии и монастыри, и если вы наберётесь терпения, то мы обещаем вам улов более чудесный, чем улов Симона. Рыболов стал ловцом человеков; вам же предстоит собрать друзей вокруг апостольской Кафедры" – так и было сказано Верховной вентой. Видимо сто лет прошли для братства не впустую.

   – Постойте, – опомнился отец Матео, – а откуда у вас список ватиканской ложи? Сколько в ней состоит человек?

   – Завтра, отец Матео, всё завтра, – оборвал поток вопросов кардинал Даниэлу, поднимаясь с места, – В это же время на это же место я привезу список и досье, а вы уже сами решайте, насколько их содержимое правдиво.

   Отец Матео в нерешительности пошёл за кардиналом:

   – И вы доверите такие серьёзные бумаги мне?

   Кардинал Даниэлу обернулся и с нескрываемой грустью в глазах посмотрел на Мурсиа:

   – Два года назад я увёз список из Рима и с тех самых пор не могу обрести покоя. Пусть он вернётся обратно. Может быть, вам удастся найти ему лучшее применение, чем собирать пыль в шкафу.

   На этом они расстались. Сутки отец Матео не мог найти себе места, всё думая о необычайнейшем заявлении кардинала Даниэлу. Стоило спросить его о Буньини, и кардинал помянул масонов, да ещё и целую подпольную ложу в самом Ватикане. Это казалось более чем невероятно. Согласно каноническому праву, любой католик, состоящий в масонской ложе, должен быть отлучен от Церкви. До этого дня отец Матео примерял сей канон исключительно к мирянам. Ему и в голову не приходило, что масон может носить сутану. А тут обещание получить список ложи масонов, что окопались в Ватикане... Кардиналы, епископы, прелаты – кто может состоять в тайном обществе, где проповедуется безразличие к религии и даже богоборчество? С одной стороны абсурдно, а с другой... Второй Ватиканский Собор ведь состоялся, ведь нашлись на нём люди, задумавшие губительную литургическую реформу и осуществившие её. Но чтобы целая ложа...