Текст книги "Стратегия обмана. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Антонина Ванина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 73 страниц)

   Алекс невольно улыбнулась. Да, после этой затянувшейся командировки ей будет кого вспомнить – красивого молодого человека, который предлагал ей забавную несуразность в виде алхимических занятий любовью, но даже после отказа хотя бы он считает, что с ней было приятно работать. Наверное, ни Марио, ни Дэвид это мнения не разделяют.

   Прошло пять дней с момента объявления о казни, и час освобождения настал.

   Дэвид передал с Марио для Алекс одежду, русый длинноволосый парик и очки – тот самый набор, в котором она фотографировалась для австрийского паспорта. Значит Рафаэле прав, она сделает дело и тут же уедет в аэропорт. Правда не понятно, когда ей вернут тот самый паспорт и вручат билет.

   Дождавшись, когда она облачится в свой наряд, Марио позвал Алекс к себе и вручил мужской костюм и утюг.

   – Будь добра, погладь.

   Алекс на миг опешила, но безропотно приступила к делу. Она вспомнила этот костюм – тот самый, в котором похитили председателя Моро. Постиранный и вычищенный – просто удивительная забота. Закончив с глажкой, с костюмом в руках Алекс принялась искать в абсолютно пустой квартире Марио. Он был в комнате Моро и о чём-то с ним говорил. Робко постучав, Алекс приоткрыла дверь и вошла. Поправив очки, она положила костюм на кровать председателя. Он благодарно улыбнулся ей. По его виду можно было сказать, что председатель не рад и не огорчен, он походил на человека, пребывающего в каком-то пограничном состоянии, будучи готовым к смерти узнав, что её не будет. Никакой радости, только усталость. Алекс поспешила выйти вон, вскоре за ней последовал и Марио.

   – Сейчас он переоденется, и мы спустимся в гараж. Повезёшь его на красном Рено.

   – Куда?

   – По улице Каэтани, это очень запутанная малолюдная улочка. Высадишь его там, где не будет людей, а дальше уезжай в аэропорт. Дэвид сказал, что будет ждать тебя там.

   Алекс согласно кивнула.

   – Ты не поедешь с нами?

   – Нет. Только помогу Моро лечь в багажник, а дальше ты сама.

   – Ему там плохо не станет?

   – Не должно, багажник же не изолирован от кабины, он будет сразу за задним сидением. Там есть плед, пусть завернётся в него, чтобы не испачкаться. Когда найдешь удачное место, выпусти его и сразу уезжай.

   – А если он меня что-нибудь спросит? Мне говорить с ним или не стоит?

   – Не хочешь, чтоб он потом тебя опознал, не говори. Или измени голос, как ты умеешь. В общем, мне уже всё равно, он и так уверен, что Красные Бригады похитили его по приказу из американского посольства. Это уже от тебя зависит, попадешься ты ему для опознания или нет.

   Алекс первой спустилась в подземный гараж и осмотрела Рено. Автомобиль как автомобиль, багажник действительно находится в кабине за задними сидениями, спинки которых были зачем-то опущены. Вскоре Марио привёл председателя вниз. Алекс поспешила открыть багажник – там действительно лежал оранжевый плед. Достав его, она посмотрела на Моро. Марио достал из своего кармана пригоршню монет и отдал их председателю. Судя по тому, что прозвучало слово "телефон", монеты эти должны послужить оплатой в автомате, чтоб на свободе Моро смог позвонить и попросить, чтобы его забрали. Марио снова что-то сказал, и Моро повернулся к Алекс. Она развернула плед и помогла ему накинуть его на спину. Когда он сначала сел, а потом лёг на пол машины, Алекс заботливо поправила на нём плед и закрыла багажник. Теперь можно было ехать.

   Когда она выезжала со стоянки, Марио уже вышел на улицу. Алекс ехала на минимальной скорости, чтобы не врезаться в очередной угол очередного здания. Это черепашье движение напрягало, учитывая, что в багажнике машины лежит человек, в то время, когда тысячи полицейских и солдат из города никуда не делись.

   Моро не пытался говорить с Алекс. Это и понятно, на его месте и в его положении она бы тоже не захотела вести светскую беседу. Наверняка сейчас все его мысли о доме и семье, что он скоро увидит их. Для Алекс в этот день тоже наступало своего рода освобождение. Наконец два месяца подготовки и пятьдесят пять дней акции закончились. Такого нервного, долгого и напряженного периода в работе у неё ещё не было.

   Алекс уже начала думать, где бы остановиться и поставить, наконец, точку в этой затянувшейся акции, но всё сомневалась и продолжала искать место подальше от импровизированной тюрьмы.

   Впереди стояла припаркованная машина и Алекс уже собиралась аккуратно объехать её, но посреди дороги стоял человек. Сигналить ему она не собиралась, разумно полагая, что когда она подъедет вплотную, он отойдет. Но всё вышло иначе. Она узнала его – это был Дэвид, и всем своим видом он показывал, что ей надо остановиться.

   В голове уже мелькнул опрос, что он делает здесь, на улице Каэтани, когда должен быть за городом в аэропорту. Когда машина остановилась, Дэвид подошёл к передней двери, открыл её и, сев на переднее сидение, сказал Алекс по-английски:

   – Привет, поверни голову налево.

   Она хотела было подчиниться странной просьбе, сама не понимая зачем, как заметила, что Дэвид вынул из пиджака пистолет с глушителем. Одним быстрым движением он повернулся назад, и тихие щелчки каскадом раздались в тишине.

   – Ну всё, пошли, – как ни в чём не бывало произнёс он и вышел из машины.

   Алекс сидела как прикованная, ей было страшно обернуться и посмотреть, что там, за её спиной в багажнике. Но Дэвид обошел Рено, открыл водительскую дверь и за руку вытянул Алекс наружу. Подведя её к своему автомобилю, он усадил Алекс на переднее сидение и приказал:

   – Пристегни ремень.

   Все ещё пребывая в шоке, Алекс не смогла и пошевелиться. Тогда он сам пристегнул её, а потом обошел автомобиль сел на водительское сидение и, заведя двигатель, поехал вперед.

   Когда они проезжали набережную Тибра Дэвид подал ей пистолет:

   – Разбери его и выкинь в реку. – Видя её нерешительность, он прикрикнул, – Ну давай, живо, если не хочешь чтобы на выезде с города нас с этим задержал патруль!

   Алекс подчинилась. Все детали она завернула с лежащую под сиденьем газету, открыла окно и на ходу кинула сверток с моста.

   – В бардачке твой паспорт и билет, – сказал ей Дэвид, – багаж в камере хранения.

   Но Алекс не слушала его, и начала тихо причитать:

   – Что ты сделал, Дэвид?.. Что ты сделал?..

   – Ничего, – абсолютно спокойно отвечал он. – Ты, помнится, боялась, что живой заложник тебя опознает. Не бойся, теперь он мёртв. Через пару часов нужный человек позвонит в полицию, и тело заберут из машины. А мы в это время уже поднимемся в воздух.

   – Его же помиловали! – воскликнула она. – Зачем ты это сделал?!

   – Меня не касается внутренняя политика Красных Бригад, – всё так же невозмутимо отвечал он. – У них свои решения, у меня свои приказы.

   Слово "приказ" её мгновенно отрезвил. Значит заговор, значит обман, власти не хотели видеть Моро живым. И Дэвид это исполнил.

   – Ты же подставил Марио, теперь все будут считать, что Бригады убили Моро.

   – Так и должно было быть, – холодно заметил он. – Должно было, пока ты не вмешалась со своим иезуитским планом выгодного помилования. Вы должны были усадить Моро в багажник и там его пристрелить и увезти. Но раз Марио втемяшилась идея стать благородным разбойником, грязная работа досталась мне. А теперь будь добра, молчи, пока не сядешь в самолет, и я, наконец, больше тебя не увижу.

   Блокпосты из города они проехали без особых трудностей. Регистрацию на рейс Алекс проходила одна, Дэвид только наблюдал со стороны, чтобы она точно ушла в накопитель. Весь полёт до Цюриха Алекс провела в молчании, даже не откликаясь на вежливые предложения стюардессы попробовать напитки. А от лицезрения стюарда в форме "Алиталии" тоска навалилась неподъемным грузом.

   Её опять обманули, опять использовали как последнюю дуру. На её глазах убили человека, который ей доверился, за жизнь которого она должна была отвечать.

   Прокрутив в голове события последних месяцев, она поняла, что видела Моро с глазу на глаз всего два коротких мига, и не тронула его даже пальцем. А теперь его кровь и на ней тоже. Он поверил, а она...

   В цюрихском аэропорту её встретил Родерик. Ни видеть его, ни говорить с ним ей не хотелось абсолютно. Алекс вообще сделала вид что не знает его и, поймав такси, поехала домой одна. Там из теленовостей на родном немецком она узнала, что через пятьдесят пять дней плена председатель Христианско-демократической партии Италии Альдо Моро был убит Красными Бригадами, а его тело найдено в багажнике красного Рено на улице Каэтани, в точке, на полпути от штабов ХДС и компартии.

   Красивый намёк, со смыслом – не стой между позицией левых и центристов, а то окажешься на месте Моро, мёртвым и в багажнике. Почему-то только сейчас Алекс пришла на ум такая очевидная и простая мысль – ведь задача каждого террориста бороться с существующей властью, а сейчас всё получилось наоборот. Это власть, иностранная власть, научилась манипулировать террористами, чтобы перекладывать на них всю грязную работу в других, подконтрольных им странах. Убить политического лидера, сместить правительство, устроить террор населения во имя демократии – пожалуйста, ручные террористы исполнят всё.

   За эти четыре месяца Алекс не убила никого, но ощущения были такими, будто она искупалась в крови Альдо Моро и его охраны с головой. Это она спланировала ловушку для них, она безучастно взирала на них живых и слишком поздно поняла очевидное – что все они будут мертвы, мертвы, потому что так задумала и осуществила она.

   Как она, взрослая женщина, после того, что было в ОПЕК, смогла попасться на эту удочку второй раз? Теперь Алекс обещала себе, что третьего раза точно не будет. Пусть встанет вопрос о неподчинении, бунте или побеге, но она больше не станет играть по правилам своих работодателей из-за океана. Хватит, англо-саксонский мир и его власти в Британии, Штатах и ФРГ уже показали сполна свою звериную жестокость и нетерпимость ко всему, что не укладывается в их планы мироустройства. Теперь, если борьба, то только против них, если теракт, то по объектам НАТО и королевским казармам, если бомба, то для их министров и президентов.

   Надо возвращаться в Ольстер, всеми правдами и неправдами поднимать людей, собрать новую ячейку в Лондоне и продолжать борьбу, пока не настанет день, когда Ирландия вновь станет единой.

   1978, Ватикан

   Начиная с апреля в Ватикане прочно укоренились слухи, что папа серьёзно болен, что его ревматизм обострился, что его мучает радикулит, что он совсем не ест и едва выдерживает присутствие на аудиенциях. К слову подобные слухи витали вокруг Ватикана всегда – стоило папе всего лишь простудиться, как журналисты раздували из этого новость о скорой смерти. Но сейчас всё действительно было слишком серьёзно. Ужасная смерть Альдо Моро потрясла всю Италию, не остался в стороне и Ватикан, ведь папа был дружен с невинно убиенным.

   Да, те пятьдесят пять дней неведения и ожидания худшего, многих приводили в отчаяние и подвигали на отчаянные поступки. Отец Матео слышал, как карабинеры обыскивают даже школьников и забирают у них тетради с каракулями на случай, если это не каракули вовсе, а тайные шифровки для Красных Бригад. Смешно и грустно, конечно, но он и сам попал в такую же ситуацию, когда шёл на почту, чтобы отправить письмо сестре в Никарагуа. Карабинер настоял, чтобы отец Матео вскрыл конверт, а когда увидел текст письма на незнакомом ему языке, то изъял «для проверки и перевода в интересах национальной безопасности», как и было сказано, и в придачу записал паспортные данные самого отца Матео, его адрес и только после этого отпустил.

   Тут было о чём беспокоиться. Во-первых, отец Матео не знал, насколько искусен Фортвудс в подделке документов, в частности того паспорта, что выдали ему. А во-вторых, вряд ли кому из гражданских специалистов под силу сделать перевод письма со староиспанского – разве что лингвистам, да и то не всем. Что по этому поводу могут подумать в корпусе карабинеров, отец Матео не мог даже и представить. Вместо того, чтоб вернуться домой и написать по памяти новое письмо, он пересчитал скудную наличность в бумажнике и все же решил второй раз за месяц позвонить Маноле.

   Придя на переговорный пункт, он заказал первый звонок в отделение почты никарагуанского поселка, где в последнее время жила Манола. Ему ответил дежурный телеграфист и привычно пообещал разыскать Манолу и сообщить, чтобы та пришла на почту. Отец Матео же сообщил, что перезвонит через полчаса сам, ведь откуда у сельской учительницы деньги, чтоб звонить в Рим? Время тянулось мучительно долго. Наконец, он заказал второй звонок. На том конце провода была Манола:

   – Тео! – взволнованно выдохнула она в трубку. – Почему ты сегодня звонишь? Что-то случилось?

   – Лучше ты скажи мне, что случилось, – потребовал он.

   – Что случилось? Ничего не случилось, – как и всегда, когда не хотела посвящать брата в подробности, затараторила Манола. – У меня всё в порядке. А у тебя всё хорошо?

   – Манола, не заговаривай мне зубы, – требовательно продолжал отец Матео. – Я смотрю новости и читаю газеты. Не обманывай меня, скажи правду, у кого сейчас власть в вашем селении – у национальной гвардии или сандинистов?

   – У истинных патриотов своего отечества, – не без гордости заявила она.

   А отец Матео только ещё больше помрачнел:

   – Послушай меня, Манола, пообещай мне, что сегодня же уедешь в Манагуа.

   – Зачем это?

   – Затем, что в новостях говорят, что Сомоса бомбит все восставшие города, где засели сандинисты.

   – Бог ему судья, Тео, Бог ему судья. И Международная комиссия по правам человека. Он убивает не сандинистов, а свой народ. Он кидает бомбы не на повстанцев, а на дома, где живут дети и женщины.

   – Вот поэтому уезжай и поскорее.

   – И не подумаю, – дерзко заявила Манола. – Я нужна здесь, партизанам, их жёнам, их детям. Я никуда отсюда не уеду, пока революция не победит.

   – Манола, – пытался достучаться до её разума отец Матео, – Манола, зачем ты режешь меня без ножа? В какой ещё революции ты собралась участвовать, ты же невеста Христова, опомнись.

   – Вот именно Тео, я невеста Христова, а Христос призывал нас отдавать кесарю кесарево, а Божье Богу. Если Сомоса решил сеять смерть, она придёт и за ним.

   Отец Матео не знал, что и возразить, как уговорить сестру одуматься:

   – Ты что, перешла на сторону повстанцев? Манола, ты мирный житель, учительница, зачем ты лезешь в гущу гражданской войны?

   – Потому что я часть никарагуанского народа.

   – Да с каких это пор?

   – С тех самых, как приехала сюда семь лет назад, – горячо говорила она, а в голосе звучали обида и боль, – с тех самых пор как увидела разруху и трущобы, с тех самых пор как начала кормить голодающих и говорить со скорбящими. Тео, все, что они хотят сейчас, так это чтобы Сомоса перестал кидать бомбы на мирные дома. Как заставить безумца опомниться? Как, если он никого не слышит? Только одним путём – дойти до Манагуа и свергнуть тирана.

   – Манола, ты никуда не пойдёшь, – твёрдым голосом произнёс отец Матео. – Я свяжусь с нунциатурой в Манагуа, тебя заберут из твоего села, тебе помогут выехать из страны.

   – Ноги моей не будет в нунциатуре, – упрямо заявила Манола, – Ваш нунций поёт Сомосе дифирамбы и поднимает за него заздравные тосты, а священников, что ушли к сандинистам поддержать людей словом Божьим и делом, чуть ли не проклинает. Ваш нунций занимается политикой в угоду Штатам, а о народе Никарагуа, о пастве, он и не вспоминает. Нунций даже бомбежки не осудил. А почему Ватикан молчит? Разве папе всё равно, что Сомоса убивает католиков?

   – Манола, не нашего с тобой ума дело, что думает папа. Послушай, что думаю я. Я твой брат, Манола, и не смей меня ослушаться. Сейчас мы закончим наш разговор, и ты немедленно соберёшь свои вещи и сядешь на ближайший автобус до Манагуа. Я вышлю тебе деньги. Ты купишь билет на самолет и прилетишь ко мне в Рим. Ты поняла меня, Манола? Ты прилетишь ко мне в Рим.

   – Нет, – всё так же твердо заявила она.

   – Господи, дай мне сил, – тихо прошептал он и вновь обратился к сестре. – Что ты такое говоришь? Ты разве не хочешь видеть меня?

   – Хочу, но это подождёт.

   – Хорошо, тогда я сегодня же вернусь в Ватикан, напишу прошение об отставке и сам поеду к тебе.

   – Нет, Тео, не надо, – всполошилась Манола. – Из Ватикана можешь уволиться, а ко мне ехать не надо.

   – Как так? – опешил отец Матео. – Я не понимаю, чего ты от меня хочешь?

   – Хочу, чтоб ты очнулся, открыл глаза. Здесь в Никарагуа власть истребляет свой народ.

   – Вот и я говорю тебе, уезжай. Что я смогу сделать, оставаясь в Риме, если тебя застрелят или бомба обрушит тебе на голову в твоём же доме? Манола, пойми, за полмира от тебя я не смогу тебе помочь.

   – Так помоги мне из Рима. Ты же служишь в Ватикане. Почему все ваши иерархи молчат? Почему никто из Ватикана не осудит Сомосу?

   – Манола, это сложный вопрос, я не работаю в первой секции общих дел, я не знаю, почем тамошние дипломаты решили не поднимать этот вопрос.

   – Всё ты знаешь, Тео, не прибедняйся. Ватикан – это государство и как всякое государство в Западной Европе после войны попало под оккупацию Соединенных Штатов.

   – Что ты такое говоришь, Манола? Святой Престол это центр католического мира, а не банальная администрация президента.

   – Тогда почему на деле получается наоборот? Почему Ватикан всегда, когда льётся кровь, на стороне Штатов, а не убитых католиков? Почему Ватикан осудил теологию освобождения? Из-за того, что исповедующие её священники поддержали борьбу сандинистов за освобождение никарагуанского народа от тирании проамериканского Сомосы? Ты хоть знаешь, что думают о сановниках епархии простые никарагуанцы? Они ненавидят епископов и кардиналов за то, что те забыли заповедь "не убий" и благословляют Сомосу на истребление никарагуанцев. Все иерархи, что поддерживают линию Ватикана, здесь враги.

   – Манола, ты говоришь страшные вещи...

   – Я говорю тебе правду, уж послушай свою сестру, кроме меня никто подобного тебе не скажет. Что толку Ватикану дружить с Сомосой, если он по дружбе с американским президентом пустил в страну сотни сектантских проповедников? Тео, ты бы видел, что творится в городах. Все эти пятидесятники, евангелисты, свидетели, мормоны ходят по улицам и отвращают католиков от истинной веры. А из-за предательства Ватикана сектантам не так трудно втереться в доверие к людям и заполнить душевную пустоту своим ядовитым учением. Разве у вас в Римской курии не понимают, что из-за мирской политики церковь теряет самое главное, для чего она создана – свою паству?

   Отцу Матео было сложно что-либо возразить, он только вслушивался в голос сестры, тонущий в каких-то посторонних глухих звуках.

   – Манола, – уже мягче и сдержаннее произнёс он, – я ещё раз прошу тебя, ради меня, моего спокойствия, уезжай из страны. Не хочешь в Рим, так хотя бы в соседнюю Коста-Рику, или Гондурас. Только уезжай из Никарагуа.

   – Не могу, Тео, не могу, – почти слезливо отвечала она. – Здесь люди умирают каждый день, и никто извне не хочет им помочь. Церковь должна разрешить восстание, когда исчерпаны все мирные средства борьбы. Она не должна заставлять людей смириться с неминуемой смертью, если есть шанс дать отпор и выжить.

   – Манола, – отчаянно вздохнул отец Матео, – ты заставляешь моё сердце обливаться кровью каждый день. Зачем ты так поступаешь со мной?

   – Тео, милый, – кротко произнесла она, – Ты переживёшь эти дни, по другому быть не может, и я переживу бомбежки, а простые люди вокруг меня нет. Так что не волнуйся за меня, братец, нет в этом мире ничего, что сломило бы меня.

   И вновь этот странный глухой раскатистый звук в трубке.

   – Манола, – обеспокоенно произнёс он, – что у тебя там происходит? Откуда это эхо?

   – Ничего страшного Тео, это просто гроза, – ответила она дрожащим голосом,

   Отец Матео не поверил.

   – Какая гроза весной? Манола, не обманывай. На улице стреляют? Ответь мне. Если стреляют, сейчас же вешай трубку и беги в укрытие. Тебе есть, где спрятаться?

   – Не волнуйся, Тео, – спокойно отвечала ему Манола, – ничего страшного. Я не боюсь.

   – Манола, – просил он, – пожалуйста, возвращайся ко мне, я очень хочу увидеть тебя.

   – Конечно, вернусь, Тео, но позже.

   – Когда?

   – Когда всё успокоится и уляжется. Когда на города не будут падать бомбы и дети перестанут умирать от пуль и голода. Самое дорогое, что может быть у любого смертного человека, это дети. Ваши ватиканские иерархи оставили их. А я не брошу. И не проси.

   Отец Матео собирался снова возразить ей, но не успел. В трубке раздался резкий хлопок, и после пронзительного женского вскрика наступила тишина. Долго отец Матео кричал в трубку и звал сестру, прежде чем раздались короткие гудки.

   Он выбежал с переговорного пункта, не помня себя. Ноги сами привели его в Ватикан. Несмотря на поздний час в приёмной все ещё оставался монсеньор Ройбер. Он долго наблюдал, как отец Матео суетливо перебирает бумагу и ручки на своём столе, пытается что-то написать, перечёркивает и снова пишет. Наконец, он поинтересовался, что случилось, и отец Матео спешно объяснил, где сейчас находится его сестра.

   – Но как же так? – обеспокоенно произнёс епископ, – зачем же вам самому ехать туда? Давайте свяжемся с нунциатурой, они должны помочь.

   – Нет, – качал головой отец Матео, – дипломатия здесь не поможет. Моя сестра на стороне сандинистов.

   Монсеньор Ройбер заметно сник. Сев на стул напротив отца Матео, он всё же произнес:

   – Конечно, это беда, отец Матео. Я безмерно сочувствую вам. Монахине оказаться в таком месте в такое время... – он покачал головой. – Понимаю ваши чувства.

   – Но разве она не права? – в бессилии вопросил отец Матео. – Пока в Никарагуа убивают детей, она никуда не уедет, уж это я точно знаю, уговаривать её бесполезно. Для Манолы нет ничего дороже детских жизней.

   – У вашей сестры большое доброе сердце. За это вы не можете на неё сердиться.

   – Да не могу, – охотно признал отец Матео. – Я вообще никогда и ни за что не могу сердиться на неё долго и всерьез. Но сейчас, я не знаю, что мне делать. Она сказала такие страшные слова. Я никогда не занимался вопросами политики, только богословием и имущественными делами, я не могу найти ответы на её вопросы. Я не знаю, почему всё так происходит.

   – Не волнуйтесь, отец Матео, – успокаивал его монсеньор Ройбер, – всё образуется. Я буду молиться за здравие вашей сестры.

   Неожиданно раздался телефонный звонок. Отец Матео машинально поднял трубку. Это была его квартирная хозяйка донна Винченца:

   – Отец Матео, уже поздний час, а вас всё нет и нет. Тут почтальон принёс вам срочную телеграмму, так я расписалась в получении.

   – Что за телеграмма? – всполошился он.

   – Так от вашей сестры.

   – Да-да, что там, прочтите, пожалуйста.

   – Сейчас... – пообещала хозяйка и на миг замолчала, видимо, искала очки, – Так, пишет, "со мной всё хорошо тчк не приезжай тчк".

   – А когда пришла эта телеграмма? Посмотрите, на бланке стоит время?

   – Сейчас... Ага, есть. 17:05, почти час назад.

   На сердце сразу полегчало. Значит Манола действительно в порядке, и здание почты, где она была, тоже, раз телеграмма отослана минут через пятнадцать после их прерванного разговора.

   Отец Матео тут же поделился этой новостью с монсеньором Ройбером.

   – Вот и замечательно, – обрадовался тот. – Как же всё славно разрешилось. Бог не оставит вашу сестру.

   – Да, – вздохнул отец Матео, – и всё же я не могу надеяться только на промысел Божий каждый день. Я должен ей как-то помочь.

   – Но не отставкой из курии, – твёрдо заявил монсеньор. – Ваше место здесь. Понимаю, как дорога вам ваша сестра, но не забывайте и обо мне, старике, – Смягчившись, он добавил, – Что я буду без вас делать? Никто вас не заменит, а я утону в море жалоб и прошений.

   – Я помню об ответственности, – заверил его отец Матео.

   – Вот и прекрасно. И будьте спокойны, я никому не скажу о вашей сестре и её политических воззрениях.

   Не прошло и месяца, как в конгрегации по делам духовенства произошли кадровые изменения. Монсеньор Ройбер поднялся на одну ступеньку выше, став секретарём конгрегации, а на его прежнюю должность заместителя автоматически перешел отец Матео. Успев почувствовать хоть слабый, но вкус власти, первым делом он записался на приём к епископу Ортинскому.

   То, что Марцинкус был крайне не рад видеть его после шести лет с момента их последней беседы, было понятно ещё до встречи. Епископ курил в своём рабочем кабинете, а легкий ветерок из открытого окна едва заметно колебал края отодвинутой занавески. Холодный взгляд светлых глаз епископа Марцинкуса не предвещал ничего хорошего в самом начале разговора.

   – Я здесь в связи с запросом ревизионной комиссии Банка Италии, – сразу же заявил отец Матео, не сводя с епископа чёрных глаз.

   Уж что-что, а волю Марцинкуса его взгляд никогда не парализовывал, и уж точно не пугал. Рассчитывать приходилось только на факты, которые придётся озвучить.

   – С каких пор Ватикан стал подчиняться итальянским властям? – поинтересовался епископ.

   – Наверное, с тех самых, как подозрения светских властей стали кидать тень на весь Святой Престол. Развеять их для Ватикана теперь вопрос чести.

   – И развевать их будет конгрегация по делам духовенства? – со скепсисом в голосе поинтересовался Марцинкус.

   – Раз конгрегация помимо вопросов апостольства и компетенции духовенства вынуждена заниматься ещё и вопросами церковного имущества, а Институт религиозных дел выведен из юрисдикции префектуры экономических дел, то да, отвечать на запрос Банка Италии придётся нам.

   – Я слышал вы пошли на повышение, – неожиданно произнёс епископ Марцинкус, ибо отец Матео и подумать не мог, что тот следит за перестановками в конгрегациях и, тем более, интересуется его карьерой в курии. – Что же вы, ещё не обзавелись личным секретарем? Могли бы прислать ко мне его для беседы.

   – Не имею обыкновения перекладывать на других свои обязанности, тем более, если выполнять их самому мне только в радость.

   – Рискуете стать трудоголиком, – заметил епископ и, затянувшись, потушил сигарету. – Так с чем вы ко мне пришли?

   Наконец, подойдя к сути дела, отец Матео решил ступать на эту дорожку медленными шажками.

   – Есть ли у ИРД акции лихтенштейнских компаний?

   – Да, пожалуй.

   – Лихтенштейнская компания "Теклефин" принадлежит ИРД?

   – Да.

   – А "Импрафин" тоже принадлежит ИРД?

   – Да, – продолжал монотонно отвечать епископ.

   – Известно ли вам что "Теклефину" и "Импрафину" принадлежат акции миланской компании "Супрафин?

   – Да, известно, – с едва заметным раздражением подтвердил Марцинкус.

   – Стало быть "Супрафин" принадлежит ИРД?

   – Чисто технически, да.

   – А практически? – поймал его на слове отец Матео. – Кто распоряжается этой компанией и её действиями?

   – Я не понимаю, к чему эти запутанные вопросы?

   – Подождите, всему своё время. Известна ли вам причина, почему "Супрафин" в последние четыре года исправно приобретает акции миланского Банка Амвросия?

   – Вы ведь, не экономист, отец Матео, вряд ли я смогу объяснить вам все тонкости банковского дела и игры на бирже. Поймите, – снисходительно улыбнулся епископ Ортинский, – нельзя управлять церковными финансами посредством лишь "Аве Мария".

   Как помнил отец Матео, в начале своей банковской карьеры епископ скромно заявлял, что ничего в банковском деле не понимает. Видимо за девять лет он ухитрился постичь все азы и тонкости своего ремесла, раз теперь с умным видом укоряет отца Матео за дилетантизм.

   – Может, тогда соблаговолите объяснить, зачем ИРД через "Супрафин" покупает теряющие в цене акции Банка Амвросия, если сам ИРД напрямую владеет шестнадцатью процентами из них?

   – С чего вы решили, что ИРД чем-то владеет? – недовольно вопросил Марцинкус.

   – С того, что четыре года назад ваш заместитель синьор Меннини признался мне в этом лично. Кстати, как обстоят его дела с правосудием? Я слышал, после краха Синдоны, он находится под следствием.

   Но Марцинкус и не думал реагировать на прозрачный намёк, а предпочел пойти в атаку:

   – Я все ещё не понимаю, к чему вы ведёте. Пожалуйста, не отнимайте моё рабочее время, спрашивайте прямо и без виляний.

   – Хорошо, как вам будет угодно. Поясните мне такую странную вещь, зачем ИРД держать у себя шестнадцать процентов акций, постоянно теряющих в цене и при этом покупать ещё пятнадцать процентов через стороннюю компанию?

   – Я ещё раз вам говорю, это тонкости ведения бизнеса, невозможно так просто объяснить их неподготовленному человеку.

   – Хорошо, – устало вздохнул отец Матео, – тогда я спрошу снова. Вы уверены, что "Супрафин" принадлежит ИРД?

   Марцинкус изумленно заморгал:

   – В каком смысле?

   – В том самом, что ревизионная комиссия Банка Италии уверяет, что "Супрафин" принадлежит вовсе не ИРД, а владельцу Банка Амвросия Роберто Кальви. Знакомы с ним?

   – Разумеется, да. И я не согласен с обвинениями Банка Италии.

   – В какой их части?

   – Во всей, – недовольно кинул епископ Марцинкус. – "Супрафин" принадлежит ИРД, это неоспоримо.

   – Я понимаю, – кивнул отец Матео. – Это ведь очень тонкая игра на бирже. Пока акции Банка Амвросия покупает хоть кто-то, это не даёт цене на них окончательно упасть. А специалисты говорят, что после краха Синдоны, это очень даже возможно. А так "Супрафин" покупает акции Банка Амвросия, не давая тому окончательно растерять капитализацию. Если скупкой занимается ИРД, это выглядит как биржевая спекуляция, а учитывая ваши взаимоотношения с Кальви, это и вовсе похоже на сговор.

   – О чём вы говорите? – возмутился епископ. – Какие ещё взаимоотношения?

   – Те самые, благодаря которым вы вошли в совет директоров багамского филиала Банка Амвросия. Вместе с подследственным Микеле Синдоной и самим Роберто Кальви, как вы помните. Теперь же по вашему распоряжению ИРД поддерживает на плаву миланский банк Кальви.

   – Это решение исходит из соображений экономической целесообразности, а не личных отношений.

   – Возможно. Но Банк Италии спрашивает о другом. Если "Супрафин" принадлежит Роберто Кальви, тогда получается, что с полного ведома ИРД Кальви посредством массовой скупки акций поддерживает рыночную стоимость акций своего же банка, а это абсолютно незаконно.

   – Вы заблуждаетесь, – только и процедил Марцинкус.

   – Возможно. Но кому бы ни принадлежал "Супрафин", в любом случае эта история выглядит некрасиво. А панамская компания "Беллатрикс" тоже принадлежит ИРД?