Текст книги "Стратегия обмана. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Антонина Ванина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 73 страниц)

   Увезли его явно подальше от Женевы, в какую-то глушь, в частный домик на отшибе. Раз не таятся и дают увидеть свои лица, значит, живым не отпустят. Хотя, с террористами нельзя угадать наверняка. Лейла своего лица никогда не скрывала, потому и стала знаменитостью и кумиром палестинской молодежи. А эти... Двое из них вообще к Палестине никакого отношения не имеют. Мигель, видимо испанец, а может и баск.

   А вот Нада... Вряд ли её зовут именно так. Каким бы образом Нада не попала в Берген-Белзен, но она точно не могла быть англичанкой, даже с её безупречным произношением. По чертам лица сложно сказать что-то определенное – может она родом из Центральной Европы, может Восточной, может вообще из Скандинавии. Интересно, как она отреагирует, когда поймет кто он? Не мудрено, что она его не узнала. Столько лет прошло, к тому же в лагере после радикальной стрижки от не существовавших на нём вшей и отсутствия бритвы Сарваш выглядел, мягко говоря, иначе. Но она не могла просто так забыть, просто пока не вспомнила. Всё-таки ситуация складывается очень забавно, даже учитывая, что его, видимо, скоро захотят убить.

   Зажглась лампа. Через несколько минут дверь открылась, и вошел другой палестинец, Юсуф, на сей раз без оружия.

   – Не двигайся, – твёрдо произнёс он.

   – Я и не думал.

   Юсуф принёс лохань с водой и поставил на стол.

   – Вот тебе, умыться. Через полчаса будет завтрак.

   И он ушёл. Сарваш последовал его совету. Конечно, он бы предпочел душ или ванную, но пришлось довольствоваться малым.

   В обещанный срок в комнату вошла Нада с подносом в руках. Она ничего не сказала, не требовала оставаться на месте и не двигаться, просто подошла к столу и поставила завтрак. Сарваш невольно улыбнулся её наивности:

   – Вы так спокойно входите в камеру опасного сионистского преступника, – заметил он. – Не боитесь, вот так просто, без оружия?

   – А что ты мне сделаешь? – насмешливо поинтересовалась она.

   – Не знаю, например, ударю вас и сбегу в дверь, которую вы не закрыли.

   – Ну, во-первых, далеко ты не убежишь, а во-вторых, это скорее я тебя ударю, а не наоборот.

   – Правда, ударите?

   На лице Нады тут же пропало всякое веселье, и она серьезно произнесла:

   – Я владею навыками рукопашного боя, и что-то подсказывает мне, что ты – нет.

   Сарваш поднялся с кровати и медленными шагами направился к столу. Нада выжидающе смотрела на него, не двигаясь с места. Сарваш подошел совсем близко. Не показывать же, что он её боится её угроз – он ведь и вправду не боится.

   – Не веришь, – все так же серьезно говорила она, – что я могу выкрутить тебе руки и ткнуть мордой в пол?

   – В это верю, – охотно подтвердил Сарваш, – а в остальное нет.

   – Какое ещё остальное?

   – Что вас зовут Нада, что вы англичанка. Я оценил ваш марксистский юмор про вампира капитализма, но я не верю, что вы марксистка.

   – Знаешь, парень, а ведь сейчас ты не в том положении, чтобы умничать.

   – Мне просто скучно, – улыбнулся он, – только с вами здесь и можно поговорить.

   – Нада! – раздалось снаружи, – хватит трепаться, иди сюда!

   Ничего не сказав Сарвашу, она повиновалась, и вышла прочь, закрыв за собой дверь.

   Ицхак посмотрел на стол: каша, два ломтя хлеба с джемом, остывающий чай с молоком. Слишком нарочито по-английски. Если она принесла альвару еду, значит, точно ничего ещё не понимает.

   Через полчаса Нада вернулась, видимо, чтобы забрать пустую посуду, и очень удивилась, что всё осталось нетронутым:

   – Почему ничего не съел?

   – Аппетита нет, – отвечал Сарваш, из другого конца комнаты, лежа на кровати.

   – Ну, знаешь ли, – произнесла она, забирая поднос, – на лобстеров и шампанское денег нет.

   И она ушла, даже не стала вступать в новую беседу, видимо Халид запретил всякие разговоры с пленником, чтобы она не прониклась к Сарвашу сочувствием.

   Лампочка погасла. Однако даже для тюрьмы такие условия содержания весьма суровы. Он не знал, сколько прошло времени, прежде чем дверь открылась, и его вызвали на разговор. Револьвер на Сарваша больше не наставляли, но Халид и Мигель ясно дали понять, что оружие при них имеется. Снова его усадили на стул у стены, снова похитители обступили его.

   – Сегодня мы звонили в Иерусалим, – объявил Халид. – В Сохнут не признались, что знают тебя.

   Сарваш пожал плечами:

   – Я и не удивлен.

   – Мы сказали, что убьём тебя, если они не выполнят наши требования.

   – Если не секрет, какие?

   – Сначала мы говорили... В общем, не важно, что было вначале. Сейчас мы ведём переговоры, чтобы обменять тебя на тринадцать наших товарищей в израильских тюрьмах. Мы дали Сохнут три дня на выполнение.

   – Разумно, – кивнул Сарваш. – Но, боюсь, для израильтян я так много не стою.

   – Ты еврей, они вступятся за тебя

   – Вряд ли. Евреи и израильтяне это разные народы, не во всех отношения дружественные.

   – В каком смысле? Что значит разные?

   – Это значит, что я не хожу в синагогу, не соблюдаю шабат, считаю Тору сборником легенд и преданий, а не исторической летописью древних иудеев. Я считаю, Талмуд административным кодексом, который может и был хорош для гетто, но не для целой страны. Я вообще не слышал, чтобы библейские археологи нашли в Палестине хоть какой-нибудь артефакт по своему профилю, кроме подделок. Для меня и Стена Плача лишь остаток стены оборонительной крепости XVI века. Мне не нужно, чтоб на месте мечети аль-Аксы построили Третий храм Соломона. Может, нацисты и нанесли удар по европейскому еврейству, зато сионисты как верные продолжатели расизма его добили. Идишланд умирает, на моем родном языке с каждым годом говорит всё меньше и меньше людей. Иврит был иудейской латынью, а из него девяносто лет назад придумали разговорный язык. Я его не знаю и не понимаю. Я гражданин Швейцарии и моя страна там, где я живу. Я не хочу уезжать в Израиль, израильтяне не мой народ. Они изобрели для себя собственный разговорный язык из богослужебного, свою историю из мифов, свою культуру, которая мне чужда. Я та отсохшая ветвь, как говорил Герцль, которая не нужна сионистам для построения утопического государства. Израиль – это новый Вавилон, где смешались народы и исчезли их родные языки и отсохли корни. Идеологи хотят создать там новое искусственное общество, внутри которого нет скреп. У такого государства нет будущего. И мне очень жаль, что народ Палестины пострадал от амбиций утопистов.

   Халид молча выслушал его речь и кивнул, но ничего в ответ не сказал. Заговорил Мигель:

   – Так что, ты считаешь, что мы тебя не выменяем?

   – Очевидно из вышесказанного, что нет.

   – И тебя это совсем не пугает?

   Сарваш лишь пожал плечами.

   – Слушай, а не дуришь ли ты нам голову? Так спокойно здесь рассуждаешь. Ты же понимаешь, что с тобой будет, если мы не договоримся с израильтянами?

   – Прекрасно понимаю.

   – Вот я и удивляюсь, откуда у какого-то финансового консультанта столько самообладания. Не поделишься секретом?

   Скажешь, что бессмертен, не поверят. Может только Нада поймет? Но нет, есть неписанное правило, не говорить со смертными об альваризме. На всякий случай, пока сами не догадаются.

   – Я фаталист и потому готов принять любую участь, – сказал Сарваш.

   Мигель разочарованно вздохнул:

   – Вот так и в войну нацисты вас по лагерям и пересажали, потому что безропотно шли на убой.

   – Но были и восстания в Варшавском гетто и восстание в Треблинке.

   – Ага, были. Два случая за все шесть лет войны.

   Сарваша снова отправили в темную комнату и заперли. Оно и к лучшему, холокост был последней темой, о которой ему хотелось бы спорить. Да, в Берген-Белзен он поехал безропотно, после того как не удалось подкупить посла Валленберга. Но и особых стимулов к сопротивлению у Сарваша тоже не было. Одежду разрешали носить свою, работать не заставляли, обещали в скором времени выслать за границу. Смертных кормили достаточно, а по сравнению с голландцами и больными так и просто по-королевски, эсэсманы по подлагерю особо не ходили, так как было хоть и жалкое, но самоуправление. К счастью, старосты их подлагеря не докатились до того, что устроила самоуправленческая администрация Терезиенштадта. Когда Сарваша перевели туда, выяснилось, что в гетто проживают сплошь одни религиозные иудеи и на светских венгерских евреев с иностранными паспортами они поглядывали косо. Их спрашивали, неужели в Терезиенштадте нет ни одного еврея-христианина. Оказалось, действительно нет – иудейская администрация дала добро отправить всех христиан в Освенцим. А топом эти добрые люди уехали в Палестину и создали государство Израиль, да ещё увлекли за собой растерянных и обездоленных, что вышли из освобожденных лагерей и не знали, куда теперь деваться. В лагерях они были рабами, трудились на погибающую от войны экономику Третьей Империи, а потом в кибуцах, точно так же в малоудобных для полноценной жизни условиях работали на экономику использовавшего их Израиля.

   Время тянулось бесконечно долго. Лежа на кровати и закрыв глаза, Сарваш считал дни только по приходам Нады и смене блюд, к которым не притрагивался.

   – Эй, – участливо прошептала она, тронув его за плечо, – ты там живой?

   В ответ он нежно коснулся её руки, но Нада, тут же одёрнула её.

   – Садись уже есть, хватит голодать.

   И всё равно, она красивая девушка с добрым сердцем, как бы она не хотела это скрыть, как бы ни хотела казаться мужественной и агрессивной. И что только привело её в ряды террористов? Кто знает, как сложилась её жизнь после войны. Но он обязательно спросит, когда наступит более удачное для этого время.

   Судя по смене блюд на столе и нарастающему недовольству Нады, обещанные три дня прошли:

   – Нет, я понять не могу, – громко возмущалась она перед Сарвашем, – я что, так плохо готовлю?

   Пришёл и Халид:

   – Что ты кричишь? – спросил он её, зайдя в комнату.

   – Он меня оскорбляет! – ответила она, указывая на Сарваша.

   – Что ты ей сказал? – обратился к нему Халид.

   – Он отказывается есть, – продолжала сетовать Нада. – Нет, все мою стряпню едят, а ему не нравится, – и она тут же переключила гнев на Халида. – Я что к тебе, кухаркой нанималась? Если баба, то должна у плиты целыми днями стоять?

   – Что ты несешь? – тихо вопросил он.

   – Я целыми днями стараюсь, разнообразный рацион, новые блюда каждый день. Вы втроем все сжираете, а этот, – она махнула рукой в сторону Сарваша, – вообще недоволен. Устроили тут кухонное рабство!

   – Женщина! – не выдержал и воскликнул Халид по-арабски, – да замолчи уже!

   – Сам молчи! – с каким-то невероятным акцентом выдала в ответ Нада, – здесь я солдат, а не женщина.

   – А я твой командир! Да уйди уже с глаз моих.

   И она ушла, бросив на Халида гневный взгляд. Некоторое время он стоял в дверях, словно колеблясь, но всё же он вошёл в комнату и, сев на стул заговорил с Сарвашем по-английски.

   – Не бери в голову. Её время от времени клинит. Контузия от израильской мины.

   – Правда? – удивился Сарваш, – а что она там делала?

   – В детстве жила неподалеку. Короче, лучше не нервируй её. Начинай есть.

   Сарваш обдумал его слова. Он не знал, может ли на альваре сказаться контузия, но точно понимал, что Нада рассказала Халиду может и правдивую историю, но явно не из времен своего детства. Кстати, мина бы объяснила её солидарность с палестинцами и нелюбовь к Израилю.

   – Я подумал и решил, – произнёс Сарваш, – я объявляю голодовку.

   – Зачем? – изумленно посмотрел на него Халид.

   – Ну, во-первых больше не будет повода нервировать Наду, я так понимаю, она не любит переводить продукты впустую. А во-вторых, я не верю, что вы договоритесь с Сохнут.

   – Мы уже почти договорились.

   – И что, они выпустили ваших товарищей?

   Халид смолчал.

   – Знаете, – продолжал Сарваш, – на вашем месте, я бы не надеялся на успех этой затеи.

   – Это и в твоих же интересах, чтобы всё получилось.

   – Но не получится. Вы похитили не того человека, чтобы давить на израильтян. Вы ошибись во мне. Поэтому я объявляю вам голодовку.

   С минуту Халид молчал, а после поднялся с места и направился к двери:

   – Поступай, как знаешь, – нехотя кинул он, – будем приносить воду, пока не передумаешь.

   Удивительно, что Халида расстроило объявление голодовки. Но для Сарваша это ровным счётом ничего не значило. Единственный человек, для кого он это сделал, была Нада. Может теперь она, наконец, задастся вопросом, почему пленник отказался от пищи, поймет кто он, раз не может узнать в лицо. Может это из-за былой контузии с ней случилась эта забывчивость? Вряд ли, ей просто нужно вспомнить.

   На следующий день Сарваша вывели в соседнюю светлую комнату для разговора.

   – Скажи, – спросил Халид, – твои родители живы?

   Неожиданный вопрос, но он сразу ответил:

   – Нет.

   – А другие родственники? Кто-то же у тебя должен быть.

   – Увы, никого.

   – Ну, а на работе наверняка в курсе, что ты пропал?

   – Недавно я сменил работодателя и нового пока не нашёл. Так что вряд ли меня кто-нибудь ждёт.

   Халид тяжело вздохнул.

   – Ну, не может же быть так, что ты никому не нужен.

   Вообще-то была Семпрония и ещё сотни вкладчиков, но вряд ли они чем-нибудь помогут, так как прекрасно знают, что Сарваш всегда сам вытаскивает себя из передряг, это лишь вопрос времени. Но если к его освобождению опять как в 1945 году не подключится Фортвудс, уповать придётся только на Наду. А её, почему-то сегодня здесь нет.

   – Я так понимаю, переговоры с Сохнутом провалились?

   Халид кивнул:

   – Срок вышел, а они ничего не сделали. Нельзя верить израильтянам на слово.

   – Рад, что вы, наконец, это поняли. А ведь я предупреждал.

   Халид недовольно посмотрел на Сарваша, но ничего не сказал.

   – Если это вопрос денег, – продолжил Сарваш, – я могу предложить выкуп за свою свободу. Сколько вы хотите?

   – Да не нужны нам деньги. Твоё похищение, это политическая акция. Если бы кто-нибудь из твоих близких пришёл к израильскому посольству и перед телекамерами заявил, как бесчеловечно сионистское государство, раз готово допустить убийство, лишь не выпускать из своих тюрем тринадцать палестинцев... да хотя бы одного. Если бы мир увидел, как жесток Израиль...

   – Я так понимаю, моё убийство будет для вас единственно возможным выходом из сложившейся ситуации, ведь так? Покажете Израилю серьёзность своих намерений, наглядно продемонстрируете спонсорам сионистских организаций, что будет с ними, если они продолжат делиться деньгами с Израилем?

   – Так это ты предлагаешь мне убить тебя? – поразился Халид.

   – Что поделать, – пожал плечами Сарваш, – я не боюсь смерти. Я слышал, как в позапрошлом году ваш фронт неудачно покусился в Лондоне на директора "Маркс и Спенсер". Вот он действительно сионист и спонсор всевозможных сионистских организаций. Но вы оставили его жить. А меня, кажется, такая удача не постигнет. Жаль, ведь я ни в чём перед вами не виноват.

   Видимо Халида задела за живое его речь и он воскликнул:

   – Ну, извини, раз всё не так! Кто же знал, что ты на нашей стороне?

   – Я ведь с самого начала говорил вам, вы ошиблись. Кто вам сказал, что я сионист?

   – Не твое дело.

   – Ладно, – согласился Сарваш. – кто бы вам это не сказал, он ввёл вас в заблуждение. Может в Европе живет другой Изаак Блайх, который действительно финансирует Сохнут. А может, его и нет. И меня скоро не будет.

   С этого дня в его комнатушке перестали выключать свет, разве что только на ночь. Сарваш ждал неминуемого финала, когда же его, наконец, пристрелят и вся эта дурацкая ситуация закончится. Тогда во всех газетам напишут, до чего же кровожаден Народный фронт освобождения Палестины, это прочтет Синдона и останется доволен. А сам Сарваш сможет начать новую жизнь, под новым именем и в новом месте. Осталось только придумать, как сделать так, чтобы не восстать из мертвых раньше времени на глазах у террористов. Нада, конечно поймёт, что к чему, но остальных пугать не стоит. Если бы только с ней поговорить, открыться и попросить помощи. Но она больше к нему не приходила, а воду приносил Халид. Редко он заговаривал с Сарвашем, чувствовалось, что ему теперь неловко за всю эту ситуацию. Трудно сказать, может ли вначале человек наставлять на тебя револьвер, а после пары бесед почувствовать родственную антисионистскую душу.

   Кажется, был седьмой день его заключения, как Сарваша снова вывели в соседнюю комнату на разговор со всей бандой.

   – Слушай, парень, – обратился к нему Мигель, не отрывая взгляда от газеты, которую читал, – ты бы заканчивал свою голодовку. Ничего хорошего от неё ведь не будет. Вот Хольгер Майнс тоже устроил голодовку в тюрьме ФРГ. Ты же знала его Нада, он был из ваших?

   – Ага, – апатично кивнула она.

   – Вот Майнс и голодал шестьдесят четыре дня, пока судья не запретил врачам госпитализировать его. Тогда-то он и умер. Так ведь всё было, Нада?

   – Фашистское государство, как было, так и осталось, – говорила она, хоть и без страсти революционерки, без искры сопереживания соратнику, но больше с чисто человеческим сочувствием. – Сейчас у власти поколение Освенцима, те же тюрьмы, те же методы.

   – Вот, – Мигель развернул газету и показал Сарвашу снимок мертвеца с изможденным заросшим бородой лицом и костями, обтянутыми кожей. – Вот что стало с Хольгером Майнсом.

   – Да, – согласился Сарваш, не сводя глаз с Нады, – очень похоже на то, что в своё время творилось в лагере Берген-Белзен.

   Она тут же глянула на него холодным непроницаемым взглядом. Сарваш ждал.

   – Мы хоть и не немецкие судьи, – продолжал рассуждать Мигель, – но врачей тебе тоже обещать не можем. Так что, лучше заканчивай свою голодовку.

   – Вот именно, – буркнула Нада. – Не надо тут из нас делать извергов. Мы что, на гестапо похожи?

   – Нет, Нада, вы похожи на красивую девушку с добрым сердцем.

   С минуту ни мускула не дрогнуло на её лице. Она, просто не отрываясь, смотрела на него, не в силах пошевелиться. Значит, вспомнила. Вспомнила его самого, вспомнила его последние слова, сказанные ей в лагере. А потом в её глазах появился страх, от чего даже Сарвашу стало не по себе. Будь она изнеженной барышней, то тут же упала бы в обморок. Но нет, своё нервное напряжение Нада старалась скрыть. За прикрытой ладонью ртом подрагивали желваки, пальцы едва заметно трепетали.

   – Мы позвали тебя сказать, – произнёс Халид, – что начали переговоры с МВД Израиля. Если через три дня они не пойдут нам на уступки, придется принимать меры. Ты понимаешь, что это значит?

   – Прекрасно понимаю. Только не понимаю, зачем ждать ещё три дня, если результат предсказуем?

   – А что ты предлагаешь?

   – Ну, хватит уже, – Нада вскочила с места и принялась расхаживать по комнате, – Уже неделю эти торги. Что ты перед ним распинаешься. Ты же видишь, ему всё равно, что с ним будет. Тогда о чем все время говорить?

   – А ты что хочешь, – вопросил Халид, – Расстрелять его здесь на месте?

   – Да хоть что-нибудь. Не сидеть же в этой лачуге месяц и ждать неизвестно чего. У меня уже все сроки вышли, мне домой надо.

   – Можно подумать, одной тебе, – буркнул Мигель, делая вид, что все ещё читает газету.

   – Так давайте отпустим его, пусть идет куда хочет. Народный фронт ведь всегда отпускал заложников.

   – Кроме израильтян, – напомнил обычно молчаливый Юсуф.

   – Но он же швейцарец, – она повернулась к Сарвашу. – У тебя же швейцарский паспорт?

   Сарваш невольно улыбнулся.

   – После знакомства с Лейлой Халед, главная вещь, которую я уяснил, это никогда не получать израильское гражданство.

   – Ну вот, – заключила Нада, глядя на подельников, – давайте просто признаем ошибку. Какая-то скотина сбросила Народному фронту дезу и пострадал невиновный. Так давайте покажем общественности, что Народный фронт Палестины не карает тех, кто против сионизма.

   – Слушай, Нада, – решил поддеть её Мигель. – С каких это пор немецкие анархисты стали такими миролюбивыми? Это после похищения христианского демократа Лоренца или убийства судьи фон Дренкманна?

   – А вы маоисты-ленинцы Испании отчего такие кровожадные, потому что Ленин призывал вешать капиталистов или потому, что Мао говорил, что враг сам по себе не исчезнет?

   – Что бы ты понимала? – возмутился он, – там вообще не об этом речь, не надо выдергивать из контекста.

   – Да конечно, пацифист ты наш. Может Ленин с Мао ещё и к миру с империалистами призывали?

   – Слушай, девушка с добрым сердцем, – огрызнулся Мигель, – это тебя так подхалимство проняло, или на том приёме искра влюбленности все же проскользнула?

   – Да пошел ты, – злобно кинула Нада и вышла вон.

   После краткого мига всеобщей тишины вновь зашуршала газета в руках Мигеля.

   – В общем, у тебя три дня, – напомнил Сарвашу Халид. – А дальше... посмотрим.

   На этом разговор был окончен и его снова отвели в камеру.

   Наконец-то дело сдвинулось с мёртвой точки, Нада, кем бы она ни была, узнала его и явно хочет помочь. Другое дело, что в банде она на самом последнем месте по значимости и слушать её не станут. Не в интересах террориста освобождать заложника после того как власти Израиля на него наплевали. Освободить, значит показать слабость, мягкотелость и сговорчивость, что абсолютно противоречит сути терроризма. Странно, что Нада этого не понимает, или делает вид, что забыла. Значит, всё же хочет исправить содеянное, хоть и не знает как. Зато Сарваш за долгие семь дней успел придумать.

   Ночью, когда лампу уже давно погасили, за дверью послышалось тихое пощелкивание, будто скребётся мышь. Сарваш встал с кровати и подошел ближе – звук раздавался из замка. Он отошел поодаль и стал ждать. Через минуту дверь осторожно открылась, и в проеме возник свет фонаря. Вошедшего не было видно, но догадаться было не сложно. Дверь закрылась, и световое пятно принялось метаться по комнате от пустой кровати к углам.

   – Где ты там? – тихо прошептала Нада по-немецки.

   – Здесь, – так же ответил ей Сарваш.

   Нада резко обернулась, и свет фонаря ослепил Сарваша.

   – Совсем обалдел? – тут же возмутилась она. – Зачем подкрадываешься?

   – А вы зачем нарушили мой покой в этой скромной обители? – насмешливо спросил он.

   На шутку она реагировать не стала, но неожиданно спросила.

   – Ты Сарваш? Так тебя зовут?

   – Да, Ицхак Сарваш. – ничего не понимая, подтвердил он. – Так вы знаете моё имя?

   – Конечно, знаю. За тебя я получила пулю в голову от этого красноглазового амбала.

   – Полковника Кристиана? – удивился Сарваш. – Но почему?

   – За то, что ночью курила возле барака, так он мне сказал. И не заговаривай мне зубы. Ты попал в такую паскудную ситуацию, что даже я не знаю что делать. И не вздумай здесь кого-нибудь загрызть, упырюка...

   – Я такого никогда не делаю.

   – Вот и не делай, – серьезно произнесла она, – потому что я не знаю, что с тобой делать. Халиду запретили тебя выпускать, а сколько будут ещё держать, я не знаю. Ты давно пил кровь? Когда тебе надо снова?

   – Я потерплю.

   – Чтобы потом кинуться на кого-нибудь? И не думай, я не позволю.

   – Какое-то у вас странное представление о кровопийстве, – только и сказал он. – Сколько вам лет?

   – А тебе не всё равно?

   – Нет, не всё равно. Ещё мне жутко интересно, как звучит ваше настоящее имя.

   – Ты что-то не о том думаешь, Сарваш, тебе не кажется?

   – Рядом с вами я думаю только о вас.

   На её лице отразилось смесь удивления и раздражения. Видимо не зная, что сказать в ответ, она опустилась на кровать и матрас жалобно скрипнул. Фонарь безвольно повис у неё в руках, освещая пол.

   – Вот, блин, – тихо ругнулась она. – Там в соседней комнате спит Юсуф, я не стала зажигать свет, потому что включатель очень звонко щелкает.

   Сарваш присел рядом, и Нада отстраняться не стала.

   – Даже не знаю, что делать, – шепотом сетовала она, – не знаю...

   – Я надеялся, что вы вспомните меня немного пораньше.

   Она озадаченно посмотрела на него:

   – Я тебя видела-то один раз в жизни, чёрт знает, когда и всего одну минуту.

   – А я видел вас каждый день.

   – С чего вдруг? – недоверчиво спросила она.

   – В лагере было не так много развлечений.

   – Так ты что, следил?

   – Наблюдал.

   – Зачем?

   – А зачем, по-вашему, – Сарваш коснулся её ладони, – мужчина может интересоваться симпатичной женщиной?

   Нада отдернула руку:

   – Мигель уже сказал тебе, не подлизываться ко мне. Вот и не подлизывайся, не поможет.

   – Он не прав.

   – В чём не прав?

   – Тридцать лет прошло, вы меня почти забыли, а вот я вас не смог.

   Плечи Нады задрожали от беззвучного смеха.

   – А когда неделю назад тебя тащила в койку щекастая и грудастая вертихвостка, ты что, тоже обо мне в этот момент думал? Слушай, со мной эти штучки не прокатят.

   – Должен сказать, – ответил Сарваш колкостью на колкость, – тогда вы были на грани провала

   – Да неужели?

   – Именно. Ещё бы немного холода во взгляде и напыщенности в манерах, я бы вас и до такси провожать не стал.

   – Во-первых, не меня, а ту расфуфыренную потаскуху, роль которой я исполняла. Да, это роль, как в театре. И во-вторых, что ж ты, кобель, пошел не пойми с кем и непонятно куда?

   – А может я почувствовал за гримом и актерством вас настоящую? Может подсознание подсказало, что это та самая, о ком я долго думал?

   – Тогда ты очень сильно лоханулся, друг мой. Делай выводы, что таскаться по бабам порой крайне опасно.

   – А похищать чернокровых собратьев крайне невыгодно.

   – А вот и не умничай. В этой ситуации хуже всех будет тебе, а не мне.

   – Тогда зачем вы обманули своих товарищей и пришли ко мне? Что-то подсказывает мне, что я вам вовсе не безразличен.

   Нада снова изобразила недовольство:

   – А вот и не угадал.

   – Разве?

   – Да.

   – А если подумать?

   – А не пошел бы ты со своими загадками?

   Сарваш невольно улыбнулся:

   – Ваша импульсивность не может не сводить с ума.

   – Вот сейчас я импульсивно уйду и запру тебя здесь. И делай что хочешь.

   – Нет, вы не уйдете.

   – Да что ты?

   Нада уже встала и мелкими аккуратными шажками направилась к двери. Сарваш не стал ждать, когда она уйдет, а быстрым рывком приблизился к ней и, обняв за талию, осторожно поцеловал в плечо:

   – Не уходите, пожалуйста, – шептал он ей на ухо, – тридцать лет я гадал, что могло случиться с той девушкой из кухни, пережила ли она войну, стоит ли её искать, или уже слишком поздно. Я очень много думал о вас и вспоминал те краткие мгновения, когда мы говорили, а вы стояли так близко, и я мог разглядеть ваше лицо. Оно осталось в моей памяти незамутнённым образом, образом девушки, которую я безвозвратно потерял. Ещё неделю назад я думал именно так. И судьба дала второй шанс. Это не могло случиться просто так, наша встреча, пусть и такая дикая, но она не причудливое совпадение. Не уходите, прошу вас, ведь третьего шанса может и не быть.

   Сарваш уткнулся небритым подбородком в её шею, и с минуту Нада стояла неподвижно, пока не сказала:

   – Ты сейчас на волоске от того, чтоб я свернула тебе шею. Отойди и даже не думай меня больше лапать.

   Сарваш безвольно повиновался, хоть ему и не хотелось выпускать её из своих объятий. Она сделала уверенный шаг к двери, но все же обернулась.

   – Черт возьми, ну хоть ты сам придумай, что нам делать. Я не знаю, я впервые в такой передряге, не понимаю, как быть.

   – Я знаю, я уже все обдумал, – тихо произнёс он.

   – Так что ж ты раньше молчал? – Она снова подошла к нему. – Только говори быстрее, не дай Бог, Юсуф проснется, будем сидеть здесь оба.

   – Я и не против, – улыбнулся он.

   – Ой, да хватит острить. Что делать-то?

   – У вас есть оружие?

   – Оно здесь есть у всех кроме тебя.

   – Прекрасно, тогда завтра убейте меня.

   Нада пораженно заморгала:

   – Ты чего, Сарваш, совсем озверел здесь в одиночестве? Ты что такое предлагаешь?

   – Я вам заплачу, – на всякий случай предупредил он.

   – За своё убийство?

   – Да. Во сколько вы оцените такую работу?

   Но Нада не ответила:

   – Ты точно двинулся умом, – заключила она. – Что это за план такой?

   – Очень хороший, опробованный на практике множество раз.

   – Кем опробован?

   – Мной. За 332 года ещё не было ни одной накладки.

   – Сколько? – удивилась она. – Тебе 332 года?

   – А вы находите это странным?

   – Вообще-то нахожу. Люди столько жить не должны.

   – Вы, наверное, ещё совсем дитя. Так сколько вам, наверное, не больше шестидесяти?

   – А тебе не все ли равно? Как я должна тебя убить, что ты городишь?

   – Послушайте, – и Сарваш мягко принялся уговаривать её, – мне не обойтись без вашей помощи. Чтобы все получилось, мне придется полностью довериться вам одной, понимаете? Только от вас зависит, буду ли я ходить по этой земле или уже нет.

   Видимо это признание подействовало на неё должным образом.

   – Хорошо, допустим, я выстрелю в тебя, но через несколько минут ты же придёшь в себя. Тут трое нормальных людей, зачем им устраивать ночь живых мертвецов?

   – А вы стреляйте так, чтобы я не очнулся.

   Нада с минуту помолчала и после кивнула:

   – Хорошо, допустим, у меня это получится. Дальше что?

   – А что у вас принято делать с трупами?

   – Лично я оставляю их там, где пристрелила. – Видимо удивление на лице Сарваша трудно было не заметить, и она добавила, – а ты что думал, я тут в революцию играю? Ничего подобного, я уже мечена кровью и не один раз.

   – Хорошо... – вынужден был согласиться Сарваш, – я вам верю. Но вы могли бы уговорить своих товарищей... Кстати, где мы находимся?

   Нада в нерешительности замялась.

   – Ну, я же живым от вас не сбегу.

   – Ладно, я поняла, – нехотя согласилась она. Удивительно, но, даже вступив в сговор с пленником, раскрывать детали похищения она все равно не спешила, – мы за городом, около Базеля.

   – Замечательно. Значит, вы можете уговорить своих товарищей, чтобы моё тело закопали в лесу.

   – Слушай, Сарваш, а ты точно хорошо себя чувствуешь? Этот бред, часом, не из-за нехватки крови?

   – Прошу вас, – снисходительно улыбнулся он, не зная, как ещё заставить её слушать себя, – просто закопайте моё тело. Потом ведь вы четверо разъедетесь по разным странам, Мигель с Испанию. Вы в Германию...

   – Я там не живу, – резко оборвала его Нада.

   – Хорошо. Просто сразу не уезжайте далеко. Вернитесь на то место и откопайте меня.

   – И это твой многократно обкатанный план?

   – Вообще-то, обычно меня убивали открыто и хоронили на кладбище, но рядом всегда был посвященный человек, знающий что делать.

   – А теперь я буду твоим могильщиком и осквернителем в одном лице. – Она резко кивнула. – Не скажу, что мне нравится твой план, но за неимением лучшего придется его проработать. – Она подсветила фонарем наручные часы. Было 4:15. – Я попробую утром же убедить Халида с тобой поговорить. Значит так, я тебя выведу, ты меня как бы толкнешь и побежишь. Беги прямо по коридору. Только, пожалуйста, не выбегай из дома и по нему тоже не шастай. Я догоню тебя и выстрелю. А дальше... ты, прав, все остальное только на моей совести.