Текст книги "Стратегия обмана. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Антонина Ванина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 67 (всего у книги 73 страниц)

   Эту слабость она помнила со времен Остланда, куда попала из дома и где долгое время не могла найти источник пропитания. Тогда добрый доктор привозил ей из Саласпилса свежезабранную кровь. Какой ужас она испытала, когда после войны прочла, что в Саласпилсе был концлагерь, и ту кровь забирали у детей за добавку к еде. Если бы тогда она только знала, то никогда бы, ни за что...

   Наверное, питие крови детей было первым серьёзным злодеянием в её жизни, хоть она и не знала, что творит. Вторым злодеянием стало убийство английского солдата-насильника, который сам ничего доброго ей не желал. Третьим стало активное занятие контрабандой. Но тогда, больше двадцати лет назад она как-то не особо терзалась моральными проблемами покупки и продажи оружия, из которого потом убивали людей. Тогда она считала себя просто экспедитором и не более. А теперь посмела рассуждать перед Домиником о заказчиках, исполнителях и общей ответственности. Но тогда и на Средиземноморье, если не она убивала из перевезенного ею оружия людей, то стала соучастницей их убийства.

   Четвертой ошибкой в её жизни стало соглашение с Джейсоном и служба в РУМО. А ведь тогда она даже не знала на кого работает, Родерик признался ей намного позже. А за вербовкой последовала засылка в Ольстер, а там...

   Нет, она не перестала считать творящееся там войной, а убитых солдат и полицейских – армией противника. Но когда она согласилась делать бомбы, когда согласилась привозить их к месту и взрывать, когда во взрывах начали гибнуть гражданские... Так не должно было быть, надо было остановиться, потому что это неправильная война. Когда англичане убивают ирландских детей, это остается на их совести. А когда от её бомб погибали мирные мужчины и женщины, не важно, какого вероисповедания – это и теперь останется на её совести до самого Страшного Суда. Тогда она считала, если власти не вняли предупреждению и дали бомбе взорваться, то в смерти людей повинны они сами. Но ведь гелигнит в машину закладывала она. И изготовляла его тоже она. Сколько же было таких бомб, в Белфасте, Лондоне и пригородах, сколько их них обезвредили, сколько нанесли разрушения магазинам и правительственным зданиям, а сколько причинили вреда гражданским? Пятьдесят убитых и 437 раненых – это она помнила чётко, потому, как всегда вела счёт в уме. И содеянное уже не исправить.

   Пятым её злодеянием стало преступное соучастие в грязных операциях иностранной разведки. За что она убила полицейского и охранника в Вене, зачем дала убить Альдо Моро, зачем организовала покушение на папу римского и тем самым подставила незнакомого ей Сергея Антонова, который на телеэкране выглядел ни живым, ни мертвым – так его сломала тюрьма. Зачем за свои преступления подвела к тюрьме безвинную "гилфордскую четверку", далеко не безвинную Габи Крёхер и чуть не втравила в гнусную историю малознакомого ей священника отца Матео? Зачем все эти жертвы нужны были ей? Если происходящее в Ольстере касалось её как ничто другое, то там-то в Европе, что подвигало её на злодейства? Ответ вроде был просто – она работала на РУМО, а высшее начальство через Родерика спускало ей такие приказы. Тогда зачем она их выполняла? Ради денег? Да нет, тот счёт в швейцарском банке она без сожаления растратила на закупку оружия для ВИРА. Только потому, что приказ должен быть выполнен, и она его и выполняла? Разве у неё не было выбора, просто взять и отказаться? Тогда она думала, что предав РУМО, предаст и Ольстер? Нет, она могла бы отказаться, просто не захотела. Выбор был и есть всегда. Как христианка, она должна помнить, что Бог наделил всех свободной волей.

   При мысли о Боге Алекс попыталась нащупать нательный крестик, с которым не расставалась с рождения уже восемьдесят шесть лет. Но тщетно, после ареста его забрала тюремная администрация. Вспомнив молитву, которой научила её в детстве тетя Агапея, она попыталась прочесть её, но мысли запутались на середине, и Алекс не смогла её закончить.

   Лихорадочно припоминая всё былое, Алекс стало страшно, страшно и горько от осознания, как грешно и неправильно она прожила последние двадцать лет. Прав был Доминик, она преступница. А преступникам самое место в тюрьме. Может, в истории с Брайтоном на ней нет никакой вины, зато длинным шлейфом протянулась за ней череда убийств и разрушений, которым нет оправдания, как его не ищи.

   Если бы был жив отец, он бы не вынес позора, зная, какие ужасы творит его дочь. Прадед бы проклял, не меньше, хоть и сам был признанным еретиком. Как и перед Богом, ей было совестно перед семьей, которой у неё больше нет. Всё что у неё осталось, так это камера, кровать и окно с видом на унылый двор.

   Подойдя на рассвете к двери и опершись лбом о стену, Алекс стала ждать. Когда дверь открылась и в проёме проявилась смотрительница с подносом в руках, она тут же со страху отпрянула назад – не ожидала увидеть арестантку так близко да ещё с нездоровым плотоядным взглядом.

   – Будешь есть? – строго спросила она.

   Алекс с трудом покачала головой, не сводя с женщины глаз. Та наклонилась и поставила поднос на пол. Алекс внимательно наблюдала за каждым её движением, изучала и запоминала. После ухода смотрительницы, она еще долго прокручивала этот её визит в голове. Несколько дней Алекс так же наблюдала за всякой смотрительницей, что появлялась в её камере и выбирала ту, с которой будет легче справиться. Одним злодейством больше, одним злодейством меньше – теперь уже не важно, когда силы оставляют её. Важна каждая капля чужой крови.

   И вот тот день настал. Самая низкорослая и щуплая из смотрительниц открыла камеру. Алекс стояла около двери и внимательно смотрела, как та наклоняется, ставя поднос, как обнажается из-под воротника её шея. Не прилагая усилий, Алекс просто отпустила себя, обрушившись на смотрительницу. Может, та не сразу поняла, что происходит, зато, когда Алекс сомкнула челюсти у неё на загривке, истошно завизжала.

   За питием вожделенной крови Алекс не заметила, как сбежались люди, как её оттащили прочь и пару раз ударили. Ощущение свежей горячей крови внутри затмило все оставшиеся чувства. Но её было слишком мало, больше сил ушло на укус, те жалкие капли из раны их не восполнили.

   Алекс не знала, сколько времени прошло, пока она лежала на полу взаперти. Когда дверь открылась, и в камере появились незнакомые люди, мужчины, Алекс перестала понимать, что происходит, кто они, и что хотят с ней сделать.

   Почему они подняли её с пола, куда ведут, в какую машину садят, куда везут, в какой самолет сажают, куда они летят?.. Руки завели за спину и одели наручники, ноги сковали цепью.

   Сквозь гул мотора она прислушивалась к обеспокоенному разговору трёх мужчин.

   – Видишь... У неё кожа отстает.

   – Просто шелушится и облезает. Как у змеи.

   – Они сказали, что она там уже два месяца. Ты можешь поверить, два месяца в одиночке?

   – Всякое может быть. Если есть выдержка, почему нет.

   – Ну, она очень плохо выглядит.

   – Так ведь, два месяца. Ещё смотрит на нас. Удивительно, что не впала в каталепсию.

   – Было бы неплохо, живые мумии хотя бы не кусаются.

   Дальше она уже не слышала ничего. Только толчок и ощущение, что ноги снова свободны, вывели её из забытья. И снова её повели из самолета, усадили в машину. Опять долгая дорога, опять её выводят наружу.

   Алекс увидела перед собой огромное здание, особняк, не иначе, и ещё одно строение в стороне, неказистое и протяженное. Между ними зеленел газон, на котором резвились дети. Много детей от малышей до школьников старших классов.

   Пока Алекс, еле волочащую ноги, вели под руки двое крепких парней, один мальчишка с мячом увязался за ними.

   – Упырь, упырь, – хохотал он и кидал мяч в Алекс.

   Мяч отскакивал от тела, причиняя немалую боль, снова летел к маленькому садисту, доставляя ему большую радость. Так продолжалось раз пять, мальчик бежал за Алекс и целился в неё.

   – Уйди отсюда, Брайан, – наконец, сказал один из сопровождающих.

   Но мальчишка просьбе не внял, и тупо хохоча, снова швырнул мяч в голову Алекс. Извернувшись и отбив удар, она с удовольствием заметила, как мяч отскочил мальчишке в грудь и повалил его на землю.

   – А ведь когда-то я пила кровь маленьких детей, – прохрипела она и лающе рассмеялась.

   Позади послышался плач. А амбалы всё вели Алекс вперед к двери, за которой скрывалась неизвестность.

   1985-1986, Англия, Италия

   В память о том, как в Лондоне под мостом Чёрных Братьев для Ицхака Сарваша кончилась карьера в Банке Амвросия, банкир альварского мира решил символично начать новую жизнь неподалеку от места кончины Роберто Кальви – в Сити. Что скрывать, в глубине души Сарваш надеялся, что в этом городе он снова сможет случайно встретить Александру, как и в ту безлунную ночь, когда до сих пор неизвестные убийцы повесили Роберто Кальви под мостом. Теперь же он рассчитывал на повторную, не менее случайную встречу с Александрой, но уже в более мирной обстановке. Хотя, все три раза он сталкивался с ней исключительно при неординарных обстоятельствах – в концлагере, при похищении и тогда, на мосту Чёрных Братьев. Видимо, атмосфера опасности и смерти никогда не покидала эту женщину, отчего делало еще более загадочной и желанной.

   Но не успел Сарваш обустроиться на новом месте, как через запутанную сеть переадресованных звонков с ним связалась Семпрония.

   – Исаак, это вопрос жизни и смерти, – с придыханием, обеспокоенно говорила она. – Вы должны мне помочь, иначе случится катастрофа.

   – Небо обрушится на землю, или наступит конец света? – не скрывая иронии, произнес Сарваш.

   – Вы не понимаете, Исаак, – с отчаянием в голосе продолжала она. – Вы срочно нужны мне.

   Зная умение римлянки воздействовать на мужские чувства, особенно на сострадание и желание помочь прекрасной особе, Сарваш и не думал идти на поводу у опытной дрессировщицы мужчин. Семпрония его клиентка, он её банкир – тут могут быть только рабочие отношения, в которых не может быть места эмоциям, особенно когда речь идёт о деньгах.

   – Я вам срочно нужен? Может, уточните, для чего именно?

   – Ах, Исаак, пожалуйста, приезжайте в Женеву и я вам всё объясню.

   – А ничего что я сейчас нахожусь в Лондоне и сегодня вторник и до конца рабочей недели ещё далеко?

   – Прошу вас, Исаак, – почти в отчаянии протянула она, – если вы приедете, комиссионные компенсируют все неудобства в стократ.

   – Самое время назвать цену вопроса.

   – Я не знаю точно.

   Сарваш ухмыльнулся в трубку:

   – Семпрония, поставьте себя на свое место. Стали бы вы бросать все дела и лететь через пол-Европы непонятно зачем и неизвестно для чего?

   – Я понимаю... Но я клянусь, игра стоит свеч, вы не останетесь в накладе.

   Не то чтобы Сарваша можно было заманить в Швейцарию обещанием денежного вознаграждения – при его жизненном опыте и запасе финансовой прочности, комиссионные не играли никакой роли в плане его благосостояния. И не то, чтобы Семпрония особо заинтриговала его своей загадочной и слезливой просьбой. В конце концов, она была его клиенткой, а раз клиент считает, что дело безотлагательное, то надо ехать, предварительно дав понять, что этим он делает ей большое одолжение.

   В Женеве Семпрония без лишних слов предъявила Сарвашу бумагу, где был список номерных счетов в одном из банков. И Сарваш, в виду не просто абсолютной памяти, но и профессионального навыка на распознавание самых замысловатых чисел, эти счета узнал. Впервые он увидел их больше десяти лет назад, когда предусмотрительно скопировал компрометирующие бумаги дона Микеле.

   – Неужто, сокровища ложи П-2? – лукаво улыбнулся он, посмотрев на женщину. – Не знал, что вы начнете охоту за масонскими активами.

   – Откуда вы знаете? – тут же всполошилась она, – к вам уже кто-то обращался?

   – Это банковская тайна, милейшая Семпрония, – не переставая таинственно улыбаться, произнёс Сарваш. – Так что вы хотите от меня? Чтобы я достал эти деньги из банка?

   – Там не только деньги.

   – Да? А что же еще? Ценные бумаги?

   – И золото.

   – Случайно не югославское? То самое, что Джелли в войну похитил из Народного Банка Королевства Югославия?

   – Я не знаю, правда. Так вы поможете мне, Исаак?

   Сарваш изучающе оглядел женщину долгим взглядом и произнёс:

   – А вы уверенны, что помочь я должен именно вам? Семпрония, не хитрите. Я прекрасно помню тот помпезный вечер, куда вы пригласили меня, чтобы побыть с вашим рыцарем Умберто Ортолани. Я читаю прессу, Семпрония, вашего избранника называют чуть ли не закулисным магистром П-2 и вдохновителем всеитальянского заговора.

   – Это всё клевета, – с горячностью стала заверять она, – поверьте, Умберто просто оговорили неблагодарные люди, чтобы сбросить все подозрения с себя.

   Но Сарваш не поверил ей.

   – Послушайте, Семпрония, – с абсолютной серьезностью в голосе произнёс он, – Я прекрасно осведомлен о том, что эти самые счета испортили жизнь немалому количеству людей. Роберто Кальви то ли был в Женеве перед своей смертью, то ли нет, но обналичить счета ему не удалось. Его партнер Флавио Карбони, когда пришёл в банк и заявил, что хочет закрыть эти счета, тут же попал под наблюдение полиции и из банка тут же уехал в тюрьму. Сам Личо Джелли с поддельным паспортом пришел за этими деньгами и тоже был арестован в самом банке. Семпрония, вы же умная женщина, неужели вы думаете, что из-за каких-то масонских счетов я стану рисковать свободой. Она, знаете ли, мне очень дорога. А если сеньор Ортолани так боится покинуть, как я слышал, Бразилию, и посылает в Швейцарию вас, это повод серьёзно задуматься, а не хочет ли он отправить и вас в тюрьму?

   – Вы не понимаете, – стояла на своем Семпрония. – Если счета не будут закрыты, это станет катастрофой.

   – Для кого? Мне казалось, у сеньора Ортолани и так немало денег, нажитых за прошлые годы от сделок с Ватиканом и покойным Кальви. Зачем ему счета П-2, которые лишили свободы как минимум двух человек?

   – Но не оставаться же им невостребованными до скончания времён.

   Логика была безупречной. Однако Сарваш не мог не вставить замечание:

   – И всё-таки подумайте, некрасиво со стороны сеньора Ортолани отправлять в опасное место женщину, чтобы решить свои проблемы.

   – Я вызвалась помочь ему сама. Так вы сделаете это для меня? Закроете счета? Я понимаю, что это непросто, и потому не поскуплюсь на комиссионные, я уже предупредила Умберто, он согласен.

   – Семпрония, подумайте, вы предлагаете мне комиссионные из краденого золота, да ещё вывезенного фашистской шайкой. А откуда деньги и бумаги, я просто теряюсь в догадках.

   – Вы брезгуете? – с неподдельным удивлением вопросила она.

   – Представьте себе, да.

   – Тогда я погибла, – в бессилии заключила Семпрония.

   Не то, чтобы Сарваша сильно растрогала её перемена настроения, но и допытываться в чём такая необходимость обладания сокровищ П-2 он не стал. Семпрония его клиентка, и в силу давнего знакомства она прекрасно понимает, что ничего невозможного в поставленной ситуации для Сарваша нет, как и он знает, что она в случае его отказа пустит в альварском сообществе о нём не добрую славу.

   Около месяца ушло у Сарваша на то, чтобы запутанными путями с помощью открытия новых счетов, переводов и их закрытия вынести сокровища П-2, образно говоря, не через центральные двери банка, а через чёрный вход. Старые связи в Швейцарии не могли не поспособствовать удачному исходу дела.

   В награду за нелегкие труды он получил причитающийся процент в валюте, бумагах и пресловутом золоте. Что делать со всем этим, Сарваш не знал. Оставлять вознаграждение себе ему категорически не хотелось. Вернуть золото Югославии, учитывая послевоенную политическую обстановку, было бы крайне глупо. Да и размышлять над этим слишком долго не пришлось.

   Из Ломбардии пришла новость, которой Сарваша уже и не ждал – Микеле Синдона выдан американскими властями итальянскому суду и сейчас пребывает в тюрьме города Вогера. Такого шанса Сарваш не мог упустить, он ждал его целых двенадцать лет и теперь не хотел отказать себе в удовольствии повидаться с бывшим работодателе и заказчиком своего убийства.

   Сидя в тюремной комнате для свиданий Сарваш размышлял, как отреагирует дон Микеле, когда увидит его здесь. Но появление изможденного шестидесяти шестилетнего банкира мафии не вызвало у Сарваша торжества победителя. Дона Микеле можно было только пожалеть. Постаревший и понурый, без былого блеска в глазах он уже был повержен и раздавлен морально. Он проиграл, а худшего для Синдоны сложно было представить.

   – Ты?.. – только и выдохнул старик.

   Сарваш улыбнулся:

   – Что же вы так невнимательно слушали меня, дон Микеле? А ведь я предупреждал вас, что вернусь к вам с того света. Так к чему это удивление?

   – Как? Как ты это сделал? – только и спрашивал Синдона, – Я же видел твою фотографию... ты был мертв... Кого ты подкупил?

   – Подкупил? – вздернул бровью Сарваш, вспоминая дни своего заключения в народной тюрьме НФОП. – Да нет, та юная особа сама отдала мне свой гонорар, лишь бы я убирался подальше от места преступления, которое так и не было совершено. Дон Микеле, скажите честно, ведь мне было ужасно любопытно все эти годы, как вы додумались натравить на меня палестинских террористов? Мне никогда даже в голову не приходило, что террористов можно использовать как наемных убийц. Кто вам помог? ЦРУ, Пентагон, или кто там еще писал вам рекомендательные письма?

   – Зачем ты пришёл? – осипшим голосом спросил Синдона, – Поглумиться? Позлорадствовать?

   – Просто я очень долги ждал, когда вы вернётесь на родину. Это был долгий путь домой, не правда ли? Дорога, полная страхов и размышлений, опасения, что придется отвечать за содеянное. В конце концов, это ведь вы заказали моё похищение и убийство. Но ладно, так и быть, не буду подавать на вас жалобу в полицию, хватит с вас одного убиенного судьи Амброзоли. Мне, знаете ли, очень понравилось быть пропавшим без вести. Меньше старых связей, меньше ответственности.

   Синдона подался вперед и злобно кинул:

   – Из-за тебя, гад, я здесь. Шесть лет в тюрьме, из-за тебя.

   – Не преувеличивайте, дон Микеле – и без тени иронии произнёс Сарваш. – Вы здесь из-за того, что семь лет назад заказали убийство судьи Амброзоли, который должен был провести ликвидацию вашего банка в Милане. Человек просто делал свою работу и отказался принимать от вас взятку. Его убил киллер, а киллера в тюрьме убил кто-то ещё. Или это был несчастный случай? В тюрьме ведь всякое бывает, правда, дон Микеле?

   Неожиданно для Сарваша Синдона сник и спешно произнёс:

   – Я знаю, что меня убьют здесь. Я им не нужен живым.

   Нежданное откровение заинтересовало Сарваша:

   – Кто вас убьет? П-2 и Джелли?

   – Кракси, Андреотти и Марцинкус, – злобно выплюнул он, – все, кто заискивал передо мной, пока я был на плаву и все, кто забыл обо мне, когда я пошёл ко дну. Они думают, я стану молчать, один возьму на себя их грехи. Они сильно ошибаются, суд ещё не кончился, и у меня по-прежнему есть право слова. И П-2 здесь ни причём.

   – Неужели? – скептически заметил Сарваш. – А если бы не рассекретили список ложи и не уволили бы всех судей и прокуроров, что там значились, вы могли бы рассчитывать на воссоединение с родиной?

   – Не будь дураком, всех не уволили. Джелли, стервец, подсунул в свой сейф список из подбитых уток, которых захотел сдать. Остальные остались при своих постах. Но им я тоже не нужен. Все посчитали меня списанным материалом. – И в глазах Синдоны блеснул недобрый огонёк. – Но они поспешили. Я доберусь и до тебя, когда выйду отсюда.

   – Да? – новые угрозы только раззадорили Сарваша. – А может вам не стоит так спешить на волю? Мало ли какие проблемы могут вас там встретить?

   – Какие проблемы? Про что ты говоришь?

   – Про сокровища П-2, как вы когда-то выразились в своем интервью.

   Синдона не изменился в лице, но голос его дрогнул:

   – И что?

   – Да так, ничего. Сокровищ ведь больше нет.

   Это новость больно ударила по Синдоне, если судить по тому, как нервно задергались уголки его губ.

   – Ты украл? Ты взял их?

   – Но-но, дон Микеле, в отличие от вас мне банальным воровством заниматься не интересно. Просто один из ваших братьев по ложе любезно попросил меня через свою любовницу вывести всё содержимое счетов за границу, что я и сделал.

   – Кто? Кто тебя попросил?

   – А не всё ли равно? Не в моих правилах оглашать имена клиентов, особенно в таких щепетильных сделках. Неужели, дон Микеле, вы рассчитывали, что деньги долежат в банке до вашего возвращения на свободу? Кажется, вам присудили двадцать пять лет. На что вы надеялись?

   – Ты погубил меня, – только и произнёс Синдона бесцветным голосом. – Ты вынес мне смертный приговор.

   – Я? По-моему, одиннадцать лет назад его вынесли мне вы и вполне недвусмысленно.

   – Отомстить решил? Вернулся с того света, чтобы спровадить туда меня?

   – О, не надо трагедий, дон Микеле. Вы сгубили себя сами, когда в юности начали водить знакомство с мафией. Скользкая дорожка, не надо было на неё ступать, если не хотели расшибить себе голову. То, что я передал многие документы прокуратуре, просто ускорило ваше падение, а не спровоцировало его. Может, вы удивитесь, но бесконечно проводить махинации в банке невозможно, ликвидность имеет особенность заканчиваться, а вместе с ней и доверие контролирующих органов. Я просто не дал вам разграбить купленные вами банки до самого конца.

   – Что я сделал тебе? – не унимался Синдона, восклицая, – разве мало платил? Я обещал тебе связи и протекцию, но ты отказался.

   – Помню, вы предлагали мне присоединиться к П-2, – ехидно улыбнулся Сарваш. – Неоценимая забота, я тронут.

   – Но ты сумел получить комиссионные с сокровищ ложи, шельмец.

   Сарваш только пожал плечами:

   – Это всего лишь формальная плата за услуги. Не скажу, что я был ей рад.

   – Не хитри, это большие деньги. Кто, Джелли, Ортолани, Марцинкус заплатили тебе? Ты хоть сумел выжать с них процент побольше?

   – Я делал это не ради прибыли, дон Микеле. Поверьте, в деловом мире есть и иные причины выполнять свою работу, нежели банальный гонорар. А за комиссионные не волнуйтесь, такие сомнительные доходы будет незазорно безвозмездно отдать на благотворительность. Очистить, так сказать, от грязи.

   Синдона только рассмеялся, пренебрежительно и зло.

   – Да дон Микеле, – озвучил свои мысли Сарваш, – вижу шесть лет в неволе вас так ничему и не научили. Ну что ж, может, лет через двадцать пять вы повзрослеете, обретете мудрость и поймёте, в чём ошиблись.

   На этом время свидания вышло, и Сарваш направился к выходу. Когда охрана уводила Синдону, тот на прощание кинул:

   – Подожди, мальчик, может скоро я сам явлюсь к тебе с того света.

   Только выйдя из здания тюрьмы на улицу, Сарваш осознал, что сказано это было в отчаянии и от безысходности. Конечно, Синдона понимал, что вряд ли выйдет на свободу через двадцать пять лет, он уже не в том возрасте, и рассчитывать на долголетие было бы верхом оптимизма. Но то, что они никогда больше не увидятся, Сарваш прекрасно понимал. Больше в тюрьму к бывшему работодателю приходить он не собирался.

   Почему-то именно сейчас, находясь на севере Италии, Сарвашу срочно захотелось поговорить с отцом Матео, узнать, не собирается ли архиепископ Марцинкус возвращаться в Иллинойс или переезжать в римскую тюрьму. То, что следствие давно собирается предъявить архиепископу обвинение в злостном банкротстве Банка Амвросия, Сарваш слышал. Интересно было узнать, что сделает Ватикан, когда это случится. Но слова дона Микеле о том, что Марцинкусу выгодно, чтобы он не заговорил на суде, разжигали ещё большее любопытство. В конце концов, их общий знакомый и партнер Роберто Кальви очень вовремя умер, не продав акции ИРД посторонним людям. И больше об этих акциях Сарваш ничего не слышал.

   Дозвониться до отца Матео не получилось, и Сарваш решил явиться в Рим лично, благо по номеру телефона ему не оставило особого труда найти квартиру, куда телефонная линия с соответствующим номером была подведена. Самое удивительное ждало Сарваша, когда дверь открыла не квартирная хозяйка, не сам отец Матео, а Манола, его точная копия в женском варианте. Насколько отец Матео был с виду неприветлив и суров, настолько же внешне сестра Мануэла оказалась мила и добра, чем удивительно дополняла своего брата.

   Сарваш занервничал, ибо знал, что отчего-то Манола никогда не была расположена к его персоне, хотя, вроде бы ничего плохого он ей не делал. Но на сей раз низенькая черноглазая брюнетка посмотрела на Сарваша с какой-то непередаваемой тоской, что он тут же спросил:

   – Что случилось, сестра Мануэла? Что-то с отцом Матео?

   Немного поколебавшись, монахиня впустила его в дом, но не сказала ни слова. Молча сев за стол, она подперла подбородок ладонью и с тоской посмотрела в окно. Сев напротив, Сарваш принялся допытываться, что же всё-таки произошло:

   – Вашего брата арестовали? Это из-за суда по делу о покушении на папу? Антонова оправдали, и Агджа вспомнил о вашем брате?

   – Нет, – наконец произнесла женщина, – всех отпустили. Кроме Агджи.

   – Тогда что, – недоумевал Сарваш, – архиепископ Марцинкус всё-таки сыграл с отцом Матео злую шутку? Я как раз хотел поговорить с вашим братом о нём, может быть предупредить об опасности... Хотя, отцу Матео лучше меня известно, что собой представляет архиепископ.

   – Тео уже всё равно... – вздохнула она.

   – В каком смысле? – насторожился Сарваш. – Что с ним случилось? Сестра Мануэла, мы ведь почти восемнадцать лет общались с ним о банковских делах в ИРД, и я не из праздного любопытства спрашиваю. Скажите, если что-то случилось, может я смогу помочь.

   Манола посмотрела на него с каким-то странным выражением лица, но вовсе не злым. Если верить знакомым в среде альваров, Манола вообще не умеет злиться. Но и добрым это выражение назвать не получалось:

   – Вы точно не поможете, – отрезала она, – и никто не сможет. Церковь погибла. Исполнилось третье пророчество Фатимы. Кардинал восстал на кардинала, епископ на епископа, дьявол овладел и клиром и мирянами, потому и попираются алтари и отвергается истинная вера.

   Как ни пытался Сарваш расшифровать смысл сего изречения, у него ничего не вышло.

   – Я, конечно, не особо интересуюсь новостями в духовной жизни, но что случилось? Отец Матео из-за этого пропал? Кстати, куда?

   – Он ушел в монастырь, – наконец, к облегчению Сарваша сказала Манола. – Он сказал, что за восемнадцать лет работы в Ватикане увидел и услышал многое, но больше изменять нашей вере не смог.

   – Что, Ватикан снова разрешил католикам вступать в масонские ложи? Кажется, три года назад это постановление поспешили отменить.

   Манола резко подняла глаза и посмотрела на Сарваша. Чем-то это напоминало фирменный взгляд её брата – пристальный и прожигающий, но в более смягченном варианте.

   – Папа посетил римскую синагогу, – с надрывом произнесла монахиня.

   Сарваш задумался.

   – Да? – только и смог ответить он, больше для приличия и поддержания разговора, ибо не очень понимал, что собеседница вкладывает в эту фразу.

   – Да! – резко выпалила она.

   Сарваш даже смутился:

   – Послушайте, сестра Мануэла, вы так смотрите, как будто не папа посетил синагогу, а я вломился в собор Святого Петра. Простите мне моё невежество, всё-таки уже лет триста я живу вне религиозной общины, а в синагоге в последний раз был лет пятьдесят пять назад, и то, когда меня пригласили на свадьбу, поэтому не очень понимаю, в чём тут трагедия. Разве апостол Павел не проповедовал в синагоге?

   Взгляд Манолы немного смягчился:

   – Вот именно, он проповедовал. А папа пришёл в синагогу, чтобы назвать иудеев нашими старшими братьями. Он сказал, что Иисус Христос был сыном еврейского народа и ни слова о том, что он, прежде всего Сын Божий. Католическая вера запрещает нам религиозное общение с иудеями, а папа переступил через каноническое право. Иудеи считают христиан язычниками. Талмудисты нам не старшие братья, и не братья вовсе, они потомки Каиафы, который отдал Христа на казнь. А папа забыл об этом. Он обманулся и стал обманывать других. Как теперь жить христианину, если папа, непогрешимый в вопросах веры, поступает так?

   Сарваш не знал, чем утешить бедную монахиню. Когда-то он действительно был иудеем, правда после двадцати трёх лет охладел к вере предков настолько, что в последующие годы жизни так и не нашёл пристанища ни в исламе, ни в христианстве, так и остался безразличным к любым религиозным практикам. Вряд ли он сумеет найти весомые аргументы для монахини с семивековым стажем.

   – Относитесь к этому спокойнее, – произнёс он. – Папа всего лишь человек, и всем людям свойственно ошибаться.

   – Но ведь согласно решения Первого Ватиканского собора он непогрешим.

   – Вы сами-то в это верите? – спросил Сарваш, хотя побоялся показаться грубым. – Нынешний папа ушлый политик. Он ездит по миру больше для саморекламы, чем из желания пообщаться с верующими, особенно в Польше. Вряд ли он и в синагогу приходил для того самого религиозного общения. Это показывали по телевидению?

   – Да, – кивнула Манола.

   – Значит, визит освещала пресса, а пресса появляется на официальных мероприятиях, чтобы подавать нужные сигналы вовне. Помните, сюжет, о том, как папа римский приходил в тюрьму к своему несостоявшемуся убийце Агдже? – Монахиня охотно кивнула, и Сарваш продолжил – Я бы поверил, что это был чистый порыв души – простить того, кто желал тебе зла. Но это снимало телевидение, и получился даже не душевный стриптиз, а чёткий сигнал организаторам покушения – Агджа сказал папе на ухо, кто его заказал, и теперь папа всё знает. А потом, как помните, был этот отвратительный суд над болгарином Антоновым, который кончился пшиком. Так что, не надо расстраиваться, сестра Мануэла, нынешний визит папы в синагогу примерно такая же политическая акция, как и все предыдущие. Или повод для заигрывания с государством Израиль, или ещё что-то в этом духе.

   Монахиня смотрела на Сарваша с невысказанным интересом и надеждой:

   – Вы действительно так думаете?

   – Разумеется. Я вижу, вы и так очень расстроены, зачем же мне вас ещё и обманывать?

   – Не знаю, – честно призналась она, потупив взор – может вам претит моё положение. Я же знаю, как... как многие не терпят монахинь просто потому... потому что не понимают, почему мы выбрали другой путь.

   Сарваш мягко улыбнулся и произнёс: