Текст книги "Дни яблок"

Автор книги: Алексей Гедеонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 37 страниц)

– Этого ещё не хватало, – буркнул я. – Куда вы лезете? Сидите, где сидели. Ходит сон по лавке в красненькой рубашке, – начал я. – Дрёма ходит по трубе, она в белом кружеве…

Мальчики заразительно зевнули… и приостановились. Я выхватил яблоко из затянувшегося падения. «Похоже как будто…» – рассмотрел я круглый красный предмет… И отвлёкся.

– Счастливо смеяться, – сказал куняющим над водою подросткам. – А мне пора. Латет-патет…

«… как будто клубок», – додумал я и разломил плод. Тот развалился сразу – нить развилась, но не оборвалась.

… Я сидел на полу, в своей квартире, на лицо капало с волос, в горле першило – я покашлял. Вода в тазу была чёрной и какой-тотвердой на вид – ну, как стекло. Время от времени что-то сверкало в черноте… такое, вроде бы звёзды, но гораздо неприятнее.

– Думали, не всплывёшь, забеспокоилжь Лида. – Дать тебе полотенечко?

– Лучше глинтвейн, – оттеснила её Гамелииа. – Посмотри, он же весь просто синий и глаза закатил. Чего ты молчишь? – обратилась она ко мне и подсунула под нос керамическую кружку.

– …радиант, – выдавил из себя я и припал к напитку.

– Предсказание читай, ридинант, – встряла Бут. – Тут такое было, пока ты шнырял… нырял! Начали вот эту песню… про юбку, да… Спели, правда, один куплет, приличный… Загудело! Затряслось! Листики эти как взбесились! Их Лида бубном гоняла… Читай, короче говоря, интересно же…

Я разжал кулак, записку не обнаружил, поправил мокрую чёлку и:

– Первинец-червинец,

Грымнул креминец.

Дзень-брязь – вышел князь!

– Чего ты орёшь? – спросил Рома. – В смысле – зачем ты вот это «брязь» крикнул? Струна лопнула даже…

Гул вернулся, стал на тон выше, словно что-то, похожее на застарелую зубную боль пронзило стены.

– Давайте опять музычку, – попросил Рома, – а то что-то тревожно. Действительно жутко даже.

– Ты сам музычка, – буркнул Чернега. – Напой чего-то.

– Течёт речечка… – неизвестно с какого перепугу начал Ганжа, – по песочечку… Блин!

В тон блину лопнула струна, бас. Листики внезапно изменили цвет, разлетелись по углам комнаты, откуда и замерцали нервно светом багряным и тревожным. Угасающим.

– Красиво, – заметила Настя, заворожённо пялящаяся на табуретку и таз. – Убиться просто… Гляньте сюда!

Вода, что была игрой, что слушала заклятия-считалки, что не угомонилась и не перестала – потому, что есть, была и будет… Восстала.

Из перехода, где она проводник из источников незримых, с той стороны, где встречаются все течения, и даже из последних пределов – привела неживое к живым, нежданное к беспечным, ненасытное к беззащитным.

Из восставшей воды вытянулась рука, вторая – обе бледные до прозрачности… затем нога – с отросшими ногтями.

– Я сейчас просто усрусь, – тускло сказал Ганжа.

– Не ты один… – отозвалась Линник. – Откуда в тазу ноги? Оно там что – всё голое? А как поместилось?

– Наверное, нам пора, – нервно заметила Карина. – Слишком, того, интересная жуть…

И дверь в комнату моментально захлопнулась – с грохотом и кусками штукатурки.

– Саша, – занервничала Гамелина. – Алё, гараж! Делай что-нибудь…

– Хотел убежать, – ответил я. – Но теперь некуда…

– Ещё варианты? – жёстко поинтересовалась Аня. – Смотри, оно лезет. К нам…

– Не лезет, а вылазит… – не удержалась Лида.

– Дайте мне сначала свитер, а то холодно что-то, – начал я. – Дыхание видно…

– Да, температура падает, – высказался Крошка. – Аномально…

От водяного столба отпрыгнул – оторвался, брызгаясь, худой, давно не стриженный подросток в белой рванине. Одеяние это, условно белое, развевалось вокруг него, будто плыло в замедленной съёмке. Красиво, прямо до смерти.

– А ведь это батист, – сказала Гамелина сиплым от волнения голосом. – Его часто берут на саван, кстати.

XXI

Тих будь он,

Благ твой сон,

Как тех, кто пал,

Сквозь стон!

«Четверг – для утех. Пятница – для состязаний. Суббота – для непредвиденных встреч. При встречах подобного рода вам помогут предметы из свинца…»

Так говорит Альманах. Всегда интересно узнать было – неужели предмет из свинца – это пуля?

«Не получилось предвидеть, – подумал я. – Совсем. Ничего, это временное. Сейчас зазвенит, даром, что ли, гудело. Ангел мой, пойдём со мной. Гуси, гуси – гагага…

Совсем ничего…»

Подросток в рваном батисте двинулся к нам, походка его была неуверенной, а одеянье несерьёзным. Кто-то издевочек пискнул.

– Он будет говорить сейчас, да? – спросила Аня, будто ни на что не надеясь. – Ты его вызвал? Это твоё пророчество, да?

– Я своё где-то потерял, – ответил я. – Он будет убивать. Скорее всего, молча.

– А мы что делать будем? – растерянно поинтересовался Валик. – В это время?

«Это время, – подумал я, – движется… Тянется, идёт, подходит, бежит… Хотя, бывает, истекает. Истекает… исихия, ихор – кровь. Наверняка оно красное. Как кровь и чуть-чуть с серебром. Это уже алхимия. Нужно немного времени. Да».

– У меня есть магния кусочек, – невинно сказал Крошка. – Прямо с собой. Здесь. Если всё правильно сделать – будет вспышка.

– Это хорошо, – удалось заговорить и мне. – Вспышка – хороши выход, свет. Сначала выйдем в коридор. И будете убегать.

– Куда это? – спросила Карина.

– Домой. Каждый к себе, там стены, – ответил я. – Вы ему без интереса…

Тот, с отмели, по-прежнему покачивающийся на непривычных ровному полу ногах, решил подойти поближе. С него натекла вода в стороны.

Стало понятно мне, что не отвертеться – стычка неизбежна.

– Что у тебя на шее? – грубее, нежели хотелось, спросила. – Дохлое такое^?

– Ты ведь носишь цепочку? – уточнило у меня заросшее создание.

– Тебе какое дело? – подхватил я.

– Это кувшинки, – не нашёлся он. – Мы из них плетём цепочки, чтобы как у тебя. Вот.

Гамелина и Линник синхронно фыркнули.

– Вонючие, наверное? – не без интереса спросил я.

– Как ты сказал? – весь растопырился вниманием полупризрак.

– Мои не пахнут, – сказал я очень неприятным голосом. Огрел создание настоящей цепочкой, холодным железом, и призвал все силы из имеющихся здесь. В первую очередь – тлеющие болотными огоньками листики. Просил и требовал: удержать его-того-непонятно-кого на месте, а лучше вернуть – откуда явился-забарился.

Он повторил все мои движения в точности, что-то буркнул, и листики, было прянувшие стрелами, застопорились – будто в замедленной съёмке. Затем погасли, а потом – антрацитово сверкая – рухнули на пол, где и разбились со звоном в острую мелюзгу.

– Не противься, – сказал пришлец строго.

– Вот скотина, – с чувством ответил я. – Да откуда ты взялся, чтоб командовать тут? Призрак несчастный. Ненастоящесть, обман, муть, фикция… Ты искажаешь, ты оскорбление свету, прочь с лика дня. Сгинь.

– Я – это ты, – разлепил синюшные губы пришлец. – Я плохое настоящее, я неверная плоть. Во тьме я окреп, мне свет теперешний не в тягость… Сейчас вечер.

– Ага, да, и осень спускается, – фыркнул я.

– … И тёмные дни грядут… – закончил фразу мальчик. – Это хорошо или плохо?

– Кто тебя научил? – напустился на него я.

– В основном, ты, – честно ответил он. – Да. Ты научил нас почти всему… Можно сказать так.

– Тут смущает вот это «нас». Как-то мимо логики, согласен? – поднажал я – Есть я и ты, здесь и сейчас. Стоило бы сказать – тебя научил я.

– Нет, – как-то бесцветно ответил подросток и убрал наконец волосы от лица. – Есть мы, и есть ты… Оглянись.

– Любой охотник будет пойман, в конце концов, – ответил я, пытаясь найти верный тон, чем суровее, тем лучше. – Не люблю оглядываться. И не положено…

– Не противься, – повторил он с каким-то астматическим всхлипом.

– Было бы кому… – нервно ответил я. А он применил ворожбу. Как-то неправильно, но сильно. Много аматорства. И зло в осадке – горечь, жжёнка и миндаль. Чтобы насмерть…

У меня от такого просто внутри всё пообрывалось – и смотреть не хотелось, и дышать трудно было, до колючего инея в лёгких.

Я отлетел под стол. Оттуда была видна часть комнаты в неприятном ракурсе: чей-то тапочек под диваном, ноги гостей… Неприятная личность, очумело валяющаяся на полу.

Я вылез обратно, немного постоял на четвереньках, затем сел. потом встал и обнаружил Крошку и Ганжу шарящими по абсолютно ровной кремовой стене. Девочки стоически сопели. Чернега впился в гитару.

– Стерегу, – сказал мне Валик. – Попросили…

– Очень кружится голова, – ответил я. – А так да, всё правильно. Надо беречь… Она румынская, и струны еле нашёл.

– Даник, – нервно сказала Гамелина. – Саша… а дверь, она ещё будет?

– Или как же мы выйдем, – раздумчиво поинтересовалась Лидка. – В окно? По шторкам?

– Сейчас я тут возобновлю кружочек, – заметил я кислым тоном. – Станьте в него, лицом внутрь. В смысле – смотреть друг на друга. Кто выйдет за круг – пропал. И не оглядываться, ни за что. Я всё понимаю, да. Нехорошо получилось. Извиняюсь.

– Можно я им завяжу глаза? – живо поинтересовалась Линничка. – Бинтиком? Хотя, если есть ватка, то можно просто так – залепить.

– Себе ватку положи, – окрысился Ганжа. – На веки. Полезли в круг…

– Не смотрите лучше и не слушайте ничего, – предупредил я, чиркая мелком. – Можно читать речитативом… Юра, а ты выйди, как-нибудь справимся. То есть справлюсь… А ты химией прикрой, да. Оно к науке со страхом…

– Чем-чем? – послышалось из группы гостей. – Чем читать?

Я завершил кружок и закрыл его печатью. Бесхитростной. Голова кружилась.

– Чем останется – тем и читать, – ответил я. – Можно петь…

Вода из таза почти испарилась или вытекла, оставив по себе темную лужицу.

– Чего там надо для вспышки? – спросил я.

– Ну, – замялся Юра, – можно намочить магний… Тогда пыхнет!

– Давай его сюда, – попросил я. – Полыхаем, как сможем, а там видно будет. Я почти уверен.

Неприятная личность тем временем пошевелилась, два-три раза дёрнулась, села, потрясла головой, затем совершила гимнастическую фигуру мостик и встала… Затылком вперёд.

– Это у него шея скручена просто, – доверительно сказал я бледному Крошке. – Ты лучше не смотри, а то голова… закружится…

– У кого? – свистящим тенорком поинтересовался Крошка. И затрясся.

– Вопрос поставлен нетактично, – сказал на это я. – Соберись. Будем мочить магний.

– У меня только небольшой кусочек… – робко сказал Юра. – А вода?

– Будет, – попытался убедить нас я.

Крошка осторожно выложил между нами, кругом и пришлецом небольшой кусочек химиката.

– Только такая грудочка, – печально сказал Юра. – Я говорил уже… А если не поможет?

– Перейдём в иное состояние, – бесцветно сказал я.

– Газообразное? – осторожно спросил Крошка.

– Бестолковое, – сообщил я. – Оно, вот это – вывернутое – вынет душу… А потом… Ну… Это скорее физика, чем химия.

– А, – отозвался Крошка.

– Я тоже не сильно шарю, – сознался я. – До конца. Приходится учиться, вот прямо так – в поле… В смысле – по ходу…

Нелепая фигура в белом скребла нестрижеными ногтями по паркету и пыталась сделать не то шаг, не то кувырок – мешала неверная моторика… Всё же идти головой назад не так чтобы и просто.

Я вызвал тучку. Это несложно, в целом. Нужна сила желания и воли наоборот. Хоть капелька. Подойдут и слёзы, их выжать сложнее. Пришлось плевать.

Тучка получилась несколько разъярённой я похожей на кляксу. Чернильная субстанция совершила виток, потом второй. Грозно полыхая чёрным нутром, покрутилась по комнате, попутно измарав край тюля чем-то илистым и маслянистым, а потом вознеслась к люстре а ринулась оттуда на призрака.

Тот воздел руки. Пальцы у него оказались когтистые. А руки-и на длиннее моих. Было смешно и страшно. Нежить не могла управиться с шеей. Голова проворачивалась и заваливалась. Руки и лицо оказались по разные стороны, и ворожба не лепилась – рвалась, что прель.

Тучка спустилась – как и положено осенью. Обнаружила цель – вовсе и не нежить, а скромный химикат – и порскнула на магний, ну как из леечки.

Всё свершилось…

Перед оборвышем, со спины его – то есть на виду, вспыхнуло белым, как в фильмах про прежнюю жизнь – с шипением, дымком и ослепительным хрустом. Вышло шумно, ярко и неприятно. Призрак вскрикнул, очень даже материальным голосом. Попятился – непослушные к ходьбе и стоянию на земле истинного мира ноги запутались в шагах, и воплощение с отмели вновь рухнуло, объятое батистом в дырьях. Раздался треск.

Привидение моё от столкновения со светом одеревенело, а грянувшись об пол, превратилось в пыль. И кусочки, если совсем точно. Вроде мраморной крошки.

Остатки тучки, подобные тени дыма, поплыли около погасшей люстры, нежно облизывая плафоны.

Кто-то из девочек покашлял. Безынициативно. Просто, чтобы не молча. Чтоб не страшно.

– Люди, – сказал я. – Извиняйте снова, если что. Получилась фигня, немножко… кхм. Мне надо закончить эту вот, ну, короче, битву, вот. Тут по-любому опасно. И время псишит – может быть и провал в памяти, даже, например. Так что – покиньте круг и линяйте скоренько… Для всех объявка: сейчас на улице без четверти девять всего только. Юра, ты Лиду проводишь?

– Легко, – ответил по-прежнему босоногий Крошка. – Ты запомнил? Марганец и красный фосфор… это если сильно. Если слабо– натрия кусочек. Ты в состоянии наколдовать марганец?

– Только, если затошнит, – быстро ответил я. – Но это неприятно. Всякое может быть.

– Я, – прошептала Карина, – я… кажется, потеряла серёжку. А они не мои и семейные. Дорогие… Даник, ты можешь найти? Как-то вернуть? Буду делать тебе все варианты по химии круглый год.

– Круглый год только дождь, – высказалась Гамелина мрачно. – И солнце, иногда. Тут, в общем-то, есть кому ему валентность посчитать, алё…

Карина судорожно всхлипнула.

– Ну, хорошо, ладно. Верну тебе серёжку… – сказал я. – Дай мне оставшуюся. Так надо. И дверь нужна… Дайте мне дверь уже! Propers porta!

Названая не замедлила явиться. Не совсем в привычном виде, правда. Но здесь подобное случается – такое место в любое время.

Прямо в светло-жёлтой стене комнаты, рядом с привычным входом– если точнее, то между настоящей дверью – скрытой, и креслом, в котором так недавно бабушка слушала мои мнения про малопьющего Сомса, объявилась дверь. Вернее, дверца. Красивенькая, уютная, цветная – как нарисованная. Пряничная. Вкусная, даже на вид. Маленькая, ну просто в три погибели… С леденцом-оконцем.

– Не пользуйся этим, Даник, – сказала Гамелина. – Не ходи туда…

Тоненьким голосом. Из полумрака. Она одна осталась, где стояла и выглядела поникшей.

– Не могу обещать, – отозвался я. – Напряжённость сильная. Помолчи… Все молчите!

Где-то далеко-далеко прозвенела двойка. Вспыхнул с треском за окном сноп искр – в свете мгновенном увидел я слабый абрис. Выход стремился ко мне…

– …Ты преступил все границы, – сказал Ангел. – Прислушайся к совету…

Вода забурлила сильнее обычного, и я увидел, что река, в стремлениях своих, поднялась к самому подбрюшью моста, и немного осталось взять течению, и говорю я с Ангелом почти что над тёмной водою. Собственно – глядя в неё. Лик отражённый хмурился.

– Его и ищу, – сознался я.

– А осень спускается, – ответил Ангел, – и нынче вход повсюду. Такое место в…

Река всплеснула бурно, меня окатило волной, и всё изменилось.

– Я в своём доме, – рассердился я. – Прошу, хочу и требую – Рropere porta! Dixi!

Брызги так и полетели вокруг, а с ними водяная пыль Выглядело красиво.

Дверь немедленно явилась нам на прежнем месте, вместе со всеми пятнышками отшелушившейся краски и царапинами от копей. Я распахнул её настежь. Получилось эффектно и со стуком. В коридоре приятно пахло выпечкой, мокрыми яблоками и дымом.

Первыми, кого увидели мы, были пряники.

– Майстер! – кричали они тонкими голосами. – Майстер! К оружию! К оружию! Здесь нежить!

Слышно было, как фыркает и шипит кошка.

– Очень хорошо, – сказал я. – И даже замечательно. Я назначаю оружием вас… Не всех, но некоторых. Теперь действуйте.

Я передал Гозе Чакор, псевдобабочке, шароянскую серёжку и велел:

– Ищите пару, быстренько. Чтоб одно к другому – вертайся додому… Шух-шух-шух…

Пряники пробежали неловкой змейкой в комнату и стали в круг около останков таза. Вслед им ворвался хищник. И обнюхал каждого.

Гоза-Мотылёк прокашлялась и завела таким себе надтреснутым сопрано: «На горе, в вечерний час, свиньи танцевали. Увидали кабана – в обморок упали!»

Хор пряников подхватил: «Эус-беус! Чики-брики, хенка-пенка, квач!»

Отделавшаяся от кошачьих притязаний сова Стикса, просеменила к самому краю посудины, вскарабкалась на неё и воскликнула:

– Клузибус! Пец! Немецкий крест!

Таз немедленно воспарил и опрокинул сову на пол.

Пыль, антрацитовые кусочки, острые останки сияющих листиков, встрепенулись сонно. И зашуршали, смешиваясь с остатками воды. Прах стремился к праху. Приближался обещанный сюрприз. Непременный.

– О-о-о… – начал я. – Нууу, я так не играю… Один раз уже было!

– Что это? – спросила Карина. – Оно… оно… оно… Это откуда опять?

Таз, разбрызгав всю оставшуюся в нем жижу, несколько раз кувыркнулся в воздухе. Потом явно прицелился и обрушился точно на табуреточку. О внезапной напасти у той будто подломились ножки. Пух, пыль и прочий мотлох отовсюду тёмными змейками втянулась под неистовую ёмкость.

Пряники, пропищав припев, порскнули прочь.

Произошли шорох, шелест – затем очень неприятный хруст. И цокот. Из-под самого обычного, тёмного в крапинку, таза показались четыре пары очень скверных ног – чёрных, ворсистых, суставчатых и с коготками. Спустя мгновение на месте посудины и табуреточки прытко явилась помесь паука со скорпионом, по виду напоминающая гигантскую запятую, к тому же мохнатую. С массой маленьких красных глазок на толстой своей части. К лохматым лапам, тускло-чёрному тулову и красным злым гляделкам в придачу показался хвост. С жалом.

«Какая чушь! – пронеслось у меня в голове. – Всего этого нет! Нет! Это сон кошмарный! Обпился тархунами – ну, и вот! Сон кошмарный! Проснуться! Проснуться! Крикнуть и проснуться. Крикнуть! Заорать!»

Девочки сосредоточенно посмотрели на меня. Затем друг на дружку и издали оглушительный визг.

Я так и не проснулся.

Тварь заскрежетала и явила жвалы – что-то вроде щупалец, тонких и гибких – из той части, где, судя по всему, располагался рот. Две передние лапки украсились клешнями – ну, чтобы ухватить и в пасть. Да…

К порогу явился Вепрь. Плоский пряник с бивнем.

– Время битвы, – пробасил он. – Устрашившийся будет повержен. Какое оружие есть? – спросил пряник строго.

– Ляпачка, – нервно отозвалась Линник. – Вилки вот, я вижу… ножик. Даник, у тебя есть напильник? Если наострить…

– И дымовуха, – весомо сказал Крошка. – Даже две.

– Время битвы, – по-прежнему строго сказал пряник мне. – Делай что умеешь хорошо.

– Ну, хм-хм… – начал я. – Осталось сказать: тебе твоё. Кабан на бак! Случай… Игра… Превращение!

Девочки отступили от порога. Молча.

Вепрь поначалу завалился на бок, почти оправдывая палиндром. Подёргал ножками и начал расти. В разные стороны. Конечно же, побочные явления не заставили ждать себя. Явилась пыль с потолка, со стен посыпались льдинки, на столе тучно лопнул бокал…

– И что, – спросила Линничка. – у вас все так ходят?

– Большинство, – честно ответил невысокий полуголый воин. – А лицо надо синим, как следует… Тогда смерть испугается… может быть. Но, наверное, раньше враг.

Лида вздохнула.

– Каждому в такое поверить хочется, – буркнула она.

Существо из-под таза тем временем постояло, вращая многочисленными глазками, затем выпустило усы в верхней части морды, пошевелило ними и двинулось рысцой в сторону круга и одинокой Ганелиной в нём. Двигаясь, оно цокало: цсс-ццц-цссс-ццц… Слышно было, как скребёт по полу брюхо и стучат крючки омерзительных жвал, прочёсывая паркет.

Раздался вой, затем шипение – моя чёрная кошка, прижав уши и расфуфырив хвост, храбро бросилась на пришлеца.

– Замри! – крикнул я в кошачью сторону. Пришлось ухватиться за пол. Проще сказать – сбила с ног собственная волшба. А ещё я стукнулся коленкой… И заметил потерянный Линничкой бубенчик. Что могло быть лучше в такую пору? Немедленно схватил я бубенец и потряс им. Изо всех сил.

Исчадие откликнулось.

Оно прытко развернулось и попробовало хлестнуть меня хвостом… С шипом на конце, между прочим, но хвост не дотянулся. Затем проделало ещё один разворот, на этот раз гораздо увереннее – и резво поползло к нам. Я понял, что шансов нет. Почти. Ядовитое, опасное. Смерть… Но отчётливо видно было – круг оно преодолеть не может.

Я швырнул бубенчик прочь от себя – он, как и положено забавкам, весело брякнулся об пол и звонко покатился в дальний угол, отвлекая монстра. Забыв на время о боли в колене, я подскочил к Аниному убежищу и вбросил туда застывшую кошку…

Линия погудела, словно нечто высоковольтное, и перестала. Я войти внутрь не смог.

– Попробуй снова, – процедила Гамелина, оглаживая нервно моргающего зверя в прыжке. – Или я выйду, а ты на моё место… Так можно.

– Не вздумай даже. Закол… Нарисую посильнее… – ответил я, – границу… И он тебя не найдёт.

– Хорошо бы, – медленно сказала Аня. – А что оно такое?

– Это… Ну, оно вроде отход производства. Как очёс. Знаешь такое слово?

– Знаю, – ответила Гамелина. – Смотри, осторожно…

Тварь ускорила движение. И словно окрепла, хвост сначала вился по паркету, а затем…

– Называется баук, – сообщил я с пыхтением вычерчивая ещё круг и ещё печать. – Я даже и не знаю… Ну, я его так называю. Они зарождаются, ну, когда нарушаешь… Для корысти, когда колд… Ну, я не о том. И ещё – их надо выпускать. Пока маленькие, можно спичкой сжечь, например, или смыть молчальной водой…

– А когда… Если не выпускаешь? Тогда что? – тревожно спросила Гамелина.

– Если оно внутри всё время, – тогда рак. Жрёт же.

Баук по-прежнему вертелся около круга, не переставая шипеть. Затем помахал усами и, видимо, сообразил, что можно выбежать в коридор и съесть там всех.

Решился – растопырил лапы и раскрыл пасть. Я увидел вращающиеся глазки, а в пасти было много маленьких зубьев, зубцов и зубишек, она напоминала воронку цвета пропавшего мяса.

– Даник! – сказала Аня всё тем же ровным шёпотом. – Смотри!

Но вначале я услышал. Боевой клич. Оглянулся – и увидел: со стороны двери надвигался воин с поднятым над головой топориком. Для мяса… И ножом-тесаком во второй руке. На синей роже горели глаза и блестели зубы.

Вепрь ринулся на баука. Яростно рявкнул, в два прыжка подскочил к противнику, размахнулся и рубанул по панцирю. Баук взвился на дыбы и разъярённо зашипел. Воин увернулся от жвалы, подскочил к бауку с другой стороны. Там он с размаху вогнал тесак в щель между панцирем и лапой до упора. Рыкнул и ударил ещё раз – топориком. Панцирь треснул, закапала едкая жёлтая жидкость.

Баук зашипел громче, уперся сильнее задними лапами, поднял передние – короткие, цепкие. Воин-вепрь ухватился за рукоять тесака. Попытался вытянуть. Не получилось. Чёрные жвалы ухватили его и потянули к коротким передним лапам. Вепрь-воин всё же вытянул тесак и рубанул им, а после топориком по жвалам, освободился и упал.

Баук без видимого усилия поднял противника передними ногами, молниеносно приблизив к морде, укусил за бок вылезшим изо рта хоботом Слышно было, как заклацали зубцы и зубики в основной пасти.

Кровь бывшего пряника хлынула на пол. Темно-красная, как положено. У меня сильно закружилась голова, и захотелось спать.

Воину тем временем удалось вырваться, схватить меч а атаковать вновь. По собственной крови он скользнул под костяной бок твари и рубанул изо всей силы, прямо по пасти и хоботу. Баук зашипел, раскинул лапы, вновь захватил, поднял и откинул Вепря в сторону. Вепрь приземлился мягко – словно кот. Баук развернулся и поддел воина шипатым хвостом. Синее тело сочно шмякнулось об паркет.

Тварь на мгновение словно замешкалась…

Между мною и совершенно немаленьким чудищем, откуда-то аз самых недр вод или глубин дюн, явились два пряника. Чумазые и в пыла.

– Майстер, – заметила кособокая рысь. – Мы справились. Нашли. Пришлось отни… – Тут она и рядом скачущая корявенькая бабочка, опрокинулись на пол, задёргали лапками и совсем скрылись дымкой. Чудовище опасливо посторонилось. Затем вроде принюхалось и…

Две невысокие женщины в тёмных одеждах сидели на полу. Одна вся такая фанариотка, в лохмотьях и в расшитых жемчугом туфельках, красных. Вторая – коротко стриженная дикарка, в кожаных штанах, серой рубахе и какой-то накидке. Босая.

Баук прянул. Я кинул в него яблоком. Попал…

– Тикайте! – прошипел я бывшим пряникам.

Обе вскочили и кинулись бежать, хитро, в разные стороны.

Я вернулся к месту схватки и попытался оттащить прочь чуть живого Вепря.

Баук поначалу растерялся, скребанул животом по полу и чуть завалился вправо. Затем что-то сообразил и двинулся прямо на меня. Не останавливаясь, он растопырил пасть и замахал передними лапами-клешнями.

– Назад! – крикнул я. – Стой!

И обмакнул ладони в алую лужицу, пальцы привычно укусила боль. А колокол… гуси… – нет, не было. Я слышал лишь реку, здесь она близко…

– Исихия! – крикнул я, выбрасывая руки в сторону баука, и увидел, как что-то неуловимое двигается к чудовищу. Прямо из руки вырвались красные нити, сияющие и стремительные. Спустя минуту, они сплелись воедино, затем достигли чудища-баука, ударили, оплели панцирь… Баук гулко лопнул. Жёлтая жижа, обломки хитина, ноги, потроха – всё это брызнуло градом и раскатилось по полу с шелестом. Госта в коридоре схватились за головы.

Было тихо. Там, около круга, преграждая крови путь – где только что возился баук, чернело и дымило пятно неверной формы, липкое на вид, всё в каких-то ошмётках и клочках, очень мерзких. Посреди пятна лежала и подёргивала ножками наша табуреточка, заметно уменьшившаяся в размерах и словно обугленная вся.

Истекающий ярко-алым воин распластался рядом, в животе у него зияла дыра. С правой, не укрытой щитом, стороны…

– Это магия крови, да? Подобное подобным? – сипло поинтересовался заметно посеревший Вепрь. – Слыхал о таком в песнях…

Лида Линник оттолкнула меня с дороги прочь и приникла к павшему. В руках у Линнички было полотенце – вафельное, к тому же мокрое.

Она быстро скомкала его и попыталась прикрыть рану Вепря.

– Ты бы принёс бинт, Даник, – просипела Лида. – Надо кровь остановить… и скорую скорее…

– Кровь вытечет, – сказал я. – Это моя кровь. А он – пряник. Тут ему и крышка.

– Так его зовут? «Пряник»? – невозмутимо переспросила Линник. – Что ты мелешь, что за «вытечет кровь»? Говорю – бинт дай… скоренько, ну!

К нам подошла невозмутимая и низкорослая Маражина. Рысье болот. Шагу неё был неслышный, а глаза очень чёрные. Маражина взяла тесак, пошептала, подула на него, затем прижала нож к вепревой ране, продолжила шептать. Кровь остановилась. Женщина отняла нож, вышла в коридор и словно исчезла.

– Меня зовут Руад, – сказал воин, – Руад О’Торк, и я пропал в тумане.

– Вот, нашёлся, – возразила Лидка и вздохнула. – Но, говорят, скоро снова того… Жаль.

– Чувствую холод, – сказал он ей.

– Большая кровопотеря, – авторитетно изрекла Линничка. – Всю печень оно тебе порвало. Бывает, когда подрежут.

– Подлый удар, – согласился бывший вепрь – Туман спускается… Очень спать хочу…

– Это всегда так, – печально сказала Лида.

– Может быть, – спросил стремительно бледнеющий Руал. – ты знаешь какую-то песню для воинов?

– Катюшу… – машинально ответила Лида. – «Вызвали меня в военкомат» ещё знаю. «Не стреляй!».

– Нет, не так, – ответил он. – Это должно быть прощание. Переа сном. Чтобы воин помнил песню даже там, за туманом. В Иных горах.

– Песню? – задумчиво уточнила Лида.

– И девушку, – едва слышно ответил Руад.

– А! О! Это да! Только я спою тебе её тихо… Чтобы не слышал никто, а то вон – таращатся, как совы, – встрепенулась Лидка и улеглась рядом с воином, впритирку почти что.

– Мiсяцю-рогожику, вiзьми…^[73] – услыхал я начало Линничкиного шепотка. Затем она зашептала быстрее, прямо воину в ухо…

Руад умер быстро – и как растаял. Но Лида, вечно упрямая, всё шептала и шептала, с закрытыми глазами… Лёжа возле кучки крошек.

Свечи в комнате погасли.

– Не стоит плакать долго, – сказал из сумрака пряничный Ёж. – О нём. Это славная смерть. Как и должно быть. Он воин.

По комнате прошёл словно ветерок или…

– Так темно, – сказала невидимая Аня. Будто сама себе.

И свечи загорелись вновь, сами собою: одна, вторая, прочие…Все, включая огарки. Все, что были в комнате. Свет воспрял.

Лида Линник продолжала лежать рядом с раскрошенным пряником.

– Такой мог бы и одеялком укрыть, по-доброму так. Сказать: «Спи, Лидочка, спи, моё солнышко ясное, птичка-ласточка, яскрава квиточка, чаривна зирочка». От. – И Линничка вздохнула. – Поховаю в саду… за домом, – заявила она, укладывая обломки пряника в рядочек. – И оплакаю…

– Оплачу, – не сдержалась Карина.

– Оплачуют, Шарик, за проезд, – ровным и тяжёлым голосом сказала Лида. – А я буду тужить и даже, наверное, голосить. Пару раз. Я завывания знаю… всякие. От старух.

– Я постерегу, – уважительно отозвался Крошка. – Тогда… когда… А то сейчас таких полно. Лишь бы обсмеять. Без понятия.

– Подвергаю вас опасности, – сказал я. – Не шутка. Поэтому пора…

Лида встала, торжественно разорвала программу из «Вечорки» пополам. Скрутила из неё фунтик, собрала по крошке осколки воина. Вздохнула…

– Пора, да… – сказала Линничка. – Всё было очень вкусно… И спасибо.

– И на здоровье, – вздохнул я. – Вы сами не выйдете, вот я к чему… Нужен проводник…

– Вода! – радостно сказал Крошка.

– Не совсем, оно полезет следом… за водой, – ответил я. – Тут нужен… Вот! Тебе твоё. Катастазис! Случай… Игра… Превращение!

Крутившийся около Ёж звучно рассыпался в пыль. Кто-то, наверное Чернега, громко икнул. Спустя минутку пыль собралась в небольшой вихрь, затем в сгусток, а затем появился…

– Гном! – сообщила Лида.

– Всего лишь невысокий… – надменно ответил ей коротышка. – Лесной человек, надо же понимать. Мало солнца, сырость, еда не всегда – и потом, какая: грибы, коренья, лягва всякая, рыба редко…

– Грушка-дичка в лесу растёт, – отбилась Линник. – Лично видела.

– Кислятина! – важно прохрюкал экс-Ёж. – А теперь торопитесь. Дорога кажется лёгкой, но не суть…

– Ну, вот что, – сказал я прянику. – Не суть, а горох! Ступай и собери. Тут немало нашвыряно. У тебя даже не будет свечки. Только подопечные и дорога. Возможно, я заставлю горохи сиять… Или упрошу… Ты ведь выведешь? Всех?

Ёж посопел и повращал глазками.

– Я же клялся, – выдохнул он. – И потом, это моё право и дело. Ведь я не воин… – пряник вздохнул. – Только поводырь.

– Могу сделать тебе геройскую личину, – подумал вслух я. – И, наверное, успею…

– А он может быть как Шварц, например? В майке? – поинтересовалась Линник.

– Что геройского в этом человеке, и каков его майк? – пискнул Ёж.

– Майк его вечно рван, – ответил Ежу я, – а человек этот огромен.

Тем временем высохшая вода «оттаяла». На полу образовалась очень даже неслабая лужа… В человеческий рост, и очертаний подобных. Чёрная и смолянистая на вид. С отражением. Неизвестно чего. Впрочем, не совсем – известно на кого оно было похоже. Лужа неторопливо испарялась, а вернее – как бы воплощалась… Не в отражение, скорее, в копию. В самую плохую. Бездушную.