Текст книги "Графиня де Шарни (Части I, II, III)"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 62 страниц)

И они посторонились, давая дорогу всаднику.

– Непременно передам, – отвечал тот.

Пришпорив коня, он скрылся в воротах Тюильри.

– А не дождаться ли нам его возвращения из Тюильри, чтобы узнать, видел ли он короля? – предложил один из гвардейцев.

– А вдруг у него комната в Тюильри? Что ж нам, до завтра ждать? – возразил другой.

– Верно, – согласился первый, – и, право слово, раз король уже лег спать, раз господин Лафайет ложится, пойдемте-ка и мы, и да здравствует нация!

Тридцать патриотов подхватили: "Да здравствует нация!" – и пошли спать, счастливые и гордые, ведь они услышали из уст самого Лафайета, что не стоит опасаться бегства короля.

XXIII
ДОРОГА

Мы видели, как король и вся его семья отправились в карете, запряженной четверкой выносливых лошадей, бежавших крупной рысью; последуем за каретой, проследив во всех подробностях за путешествием, как до этого проследили за всеми обстоятельствами бегства королевской семьи. Событие это столь значительно, оно оказало такое роковое влияние на судьбы беглецов, что самая незначительная подробность этого путешествия представляется нам достойной любопытства или интереса.

Около трех часов утра начало светать; в Мо стали менять лошадей. Король проголодался, и все взялись за провизию. Провизия состояла из холодной телятины, которую распорядился положить в карету граф де Шарни вместе с хлебом и четырьмя бутылками непенистого вина из Шампани.

Так как у путешественников не было при себе ни ножей, ни вилок, король позвал Жана.

Жаном, как помнит читатель, звали во время путешествия г-на де Мальдена.

Господин де Мальден подошел ближе.

– Жан, – обратился к нему король, – одолжите нам свой охотничий нож, чтоб я мог разрезать телятину.

Жан вытащил нож из ножен и подал королю.

Тем временем королева выглянула в окно и посмотрела назад, надеясь, что она несомненно увидит Шарни.

– Не хотите ли съесть чего-нибудь, господин де Мальден? – вполголоса предложил король.

– Нет, государь, – так же тихо ответил г-н де Мальден. – Мне пока ничего не нужно.

– Прошу вас и ваших товарищей не стесняться, – сказал король.

Он обернулся к королеве, продолжавшей смотреть в окно.

– О чем вы думаете, сударыня? – спросил он.

– Я? – переспросила королева, пытаясь улыбнуться. – Я думаю о господине де Лафайете: ему сейчас, должно быть, не по себе.

Она обратилась к г-ну де Валори, подошедшему в эту минуту к дверце:

– Франсуа! Мне кажется, все идет хорошо: нас бы уже задержали, если бы этому было суждено случиться. Должно быть, никто не заметил, как мы уехали.

– Это более чем вероятно, ваше величество, – отвечал г-н де Валори, – потому что я нигде не замечаю никакого движения, ничего подозрительного. Мужайтесь, ваше величество, все идет хорошо.

– В путь! – закричал кучер.

Господин де Мальден и г-н де Валори сели на козлы, и карета покатила дальше.

К восьми часам утра путешественники прибыли к подножию холма. По обе стороны возвышенности раскинулся прекрасный лес, пели птицы, а первые лучи июньского солнца пронизывали листву, словно золотые стрелы.

Кучер пустил лошадей шагом.

Оба телохранителя спрыгнули с козел.

– Жан! – обратился король к одному из них. – Прикажите остановить карету и отворите дверцу: я хотел бы пройтись; думаю, что дети и королева не откажутся от небольшой прогулки.

Господин де Мальден подал знак: кучер остановился, дверца распахнулась, и король, королева, мадам Елизавета и дети вышли из кареты, только г-жа де Турзель осталась, потому что была нездорова.

В ту же минуту вся королевская семья растянулась вдоль дороги; дофин бросился ловить бабочек, а юная принцесса стала собирать цветы.

Мадам Елизавета взяла короля под руку, королева пошла одна.

Утреннее июньское солнце отбрасывало прозрачные тени от леса до середины дороги; при виде растянувшегося по дороге семейства: прелестных резвившихся детей, сестры, опиравшейся на руку брата и улыбавшейся ему; красивой дамы, в задумчивости оглядывавшейся назад, – можно было подумать, что это счастливая семья, возвращающаяся в родовой замок, чтобы продолжить там спокойную, размеренную жизнь, но уж никак не королева и король Франции, бегущие от трона, на который их вернут лишь затем, чтобы оттуда отправить на эшафот.

Правда, неожиданному происшествию суждено было очень скоро привнести в эту спокойную и безмятежную картину разнообразные страсти, дремавшие в глубине сердец у действующих лиц этой истории.

Внезапно королева замерла как вкопанная.

Примерно в четверти льё от того места, где стояла карета, появился всадник в облаке пыли, поднятой его конем.

Мария Антуанетта не посмела сказать: "Это граф де Шарни".

Только крик вырвался у нее из груди.

– A-а, новости из Парижа, – обронила она.

Все обернулись, кроме дофина: беззаботный мальчуган только что поймал бабочку, за которой долго гнался, и ему не было дела до новостей из Парижа.

Король был несколько близорук и потому вынул из кармана небольшой лорнет.

– Э-э, да это, если не ошибаюсь, господин де Шарни, – заметил он.

– Да, государь, – подтвердила королева, – это он.

– Пойдемте, пойдемте дальше, – предложил король, – он ведь нас рано или поздно догонит, а у нас нет времени.

Королева не осмелилась сказать, что новости, которые вез г-н де Шарни, несомненно, стоили того, чтобы их подождать.

Да и в конце концов это была задержка всего в несколько минут, ибо всадник скакал во весь опор.

По мере приближения он с все возраставшим любопытством взирал на происходившее и никак не мог понять, почему огромная карета рассеяла своих седоков по дороге.

Он настиг их в ту минуту, как карета поднялась на вершину холма и остановилась.

Это был действительно г-н де Шарни, о чем королеве сказало сердце, а королю – глаза.

Он был одет в недлинный зеленый редингот со свободным воротником, на голове у него была обшитая широким галуном шляпа со стальной пряжкой, из-под редингота выглядывал белый жилет, лосины, а на ногах – высокие военного образца сапоги, поднимавшиеся выше колена.

Его лицо, отличавшееся обыкновенно матовой белизной, было оживлено быстрой скачкой, а глаза так и искрились.

Дыхание с шумом рвалось из его груди, ноздри раздувались – во всем его облике было нечто победоносное.

Никогда королева не видела его таким красивым.

Она тяжело вздохнула.

Спрыгнув с коня, он склонился перед королем. Потом обернулся и поклонился королеве.

Все столпились вокруг него, за исключением двух телохранителей, остававшихся на почтительном расстоянии.

– Подойдите, господа, подойдите, – приказал король, – новости, которые нам привез господин де Шарни, имеют отношение ко всем нам.

– Прежде всего могу сообщить, государь, что все идет хорошо, – поспешил успокоить его Шарни, – в два часа ночи еще никто даже не подозревал о вашем побеге.

Все с облегчением вздохнули.

Потом со всех сторон посыпались вопросы.

Шарни рассказал, как он вернулся в Париж; как на улице Эшель его встретил патруль патриотов; как они его допрашивали и как ему удалось убедить их в том, что король спит.

Потом он поведал о том, как, проникнув в Тюильри, где всё было спокойно как всегда, он поднялся в свою комнату, переоделся, спустился по коридорам через королевские покои и убедился таким образом, что никто не подозревает о бегстве королевской семьи, даже г-н де Гувьон: видя, что оцепление, установленное им вокруг покоев короля, ни к чему, он снял его и отпустил по домам офицеров и батальонных командиров.

Потом г-н де Шарни снова сел на коня, оставленного во дворе на попечение дежурного лакея, и, полагая, что ему будет стоить большого труда в такое время найти почтовую лошадь в Париже, поскакал в Бонди на том же коне.

Несчастная лошадь была доведена до полного изнеможения, однако все-таки выдержала, и это было все, что требовалось.

В Бонди граф взял свежего коня и продолжал путь.

Он не заметил на дороге ничего подозрительного.

Королева улучила минутку и подала Шарни руку: хорошие новости заслуживали подобной милости.

Шарни почтительно поцеловал ей руку.

Почему же королева побледнела? От радости, что Шарни сжал ей руку? От досады, что он этого не сделал?

Все вновь уселись в карету. Карета поехала дальше. Шарни скакал рядом с дверцей.

На следующей станции лошади были уже готовы, за исключением коня для Шарни.

Изидор не мог заказать верховую лошадь, потому что не знал, что она понадобится для брата.

Итак, Шарни пришлось ждать, пока оседлают коня; карета уехала. Пять минут спустя он уже был в седле.

Кстати сказать, было условлено, что он не станет эскортировать карету, а просто последует за ней.

Впрочем, он держался достаточно близко от кареты, чтобы королева, высунувшись в окно, могла его видеть, а на почтовую станцию он прибывал незадолго до отправления кареты, чтобы иметь возможность обменяться несколькими словами со знатными путешественниками.

Шарни только что сменил коня в Монмирае; он полагал, что карета опережает его на четверть часа, как вдруг на повороте дороги его конь едва не наскочил на карету и обоих гвардейцев, пытавшихся починить постромку.

Граф спешивается с коня, заглядывает в окно, чтобы посоветовать королю спрятаться, а королеве – не волноваться; потом он открывает нечто вроде сундука, где заранее приготовлены все необходимые в случае поломки инструменты и предметы; оттуда он достает пару постромок; из них выбирает одну, ею и заменяют вышедшую из строя.

Гвардейцы, пользуясь остановкой, просят выдать им оружие; однако король решительно выступает против. Ему напоминают о том, что карету могут остановить; однако он отвечает, что в любом случае он не хочет, чтобы ради него пролилась кровь.

Но вот постромка на месте, сундук с инструментами заперт; оба гвардейца садятся на козлы; Шарни прыгает в седло, и карета едет дальше.

Но остановка заняла около получаса, и это в то время, когда дорога каждая минута.

В два часа прибыли в Шалон.

– Если нас не остановят в Шалоне, – сказал король, – все будет хорошо!

В Шалоне их не арестовали, и они благополучно переменили лошадей.

Король на мгновение показался в окне. Среди тех, кто окружил карету, два человека пристально на него взглянули.

Вдруг один из этих людей исчезает.

Другой подходит к карете.

– Государь! – говорит он вполголоса, – не показывайтесь, иначе вы погубите себя.

Обращаясь к форейторам, он продолжает:

– Эй вы, бездельники! Разве так нужно служить славным путешественникам, которые платят вам по тридцать су прогонных?!

И он сам берется за дело, помогая кучерам.

Это смотритель почтовой станции.

Наконец, лошади запряжены, форейторы – в седле. Передний форейтор трогает.

Обе лошади падают наземь.

Лошади поднимаются под ударами кнута; форейторы хотят ехать, однако обе лошади другого кучера тоже падают.

Одна из них придавила возницу.

Шарни, молча наблюдающий за этой сценой, с силой тянет его на себя и высвобождает из-под лошади, оставляя там ботфорты бедного малого.

– Сударь! – кричит Шарни, обращаясь к смотрителю станции и не имея представления о его преданности королю. – Что за лошадей вы нам дали?

– Это лучшие лошади во всей конюшне! – отвечает тот.

Но лошадям так тесно в постромках, что, чем больше они стараются подняться, тем больше их затягивают.

Шарни бросается к упряжи.

– А ну-ка давайте распрягать, а потом заново запряжем: так будет скорее.

Смотритель станции принимается за работу, рыдая от отчаяния.

Тем временем исчезнувший человек бежит к мэру: он сообщает ему, что в эту минуту король вместе со своей семьей находится на почтовой станции, и требует ордера на их арест.

К счастью, мэр не относится к горячим республиканцам или же не намерен брать на себя подобную ответственность. Вместо того чтобы лично убедиться в происходящем, он тоже начинает требовать всякого рода разъяснения, отрицает возможность того, что случилось, и наконец, припертый к стене, вынужден отправиться на почтовую станцию, однако приходит туда в то время, когда карета скрывается за поворотом.

Так было потеряно более двадцати минут.

В королевской карете – тревога. Лошади, падающие одна за другой без видимой причины, напоминают королеве свечи, гаснущие сами собой.

Однако, едва выехав за город, король, королева и мадам Елизавета в один голос восклицают:

– Мы спасены!

Но не проехали они и ста шагов, как какой-то человек бросается к карете, просовывает голову в окно и кричит именитым путешественникам:

– Вы плохо подготовились: вас арестуют!

Королева вскрикивает; человек отскакивает в сторону и исчезает в лесу.

К счастью, карета находится не более чем в четырех льё от Пон-де-Сомвеля, где их должен ждать г-н де Шуазёль с сорока гусарами.

Правда, уже три часа пополудни, и они опаздывают почти на четыре часа!..

XXIV
РОК

Читатель помнит, что герцог де Шуазёль скачет на почтовых вместе с Леонаром, который находится в отчаянии оттого, что оставил открытой дверь своей комнаты, увез шляпу и плащ брата и нарушил обещание, данное г-же де Лааге.

Единственным утешением Леонару служило обещание г-на де Шуазёля, что он увозит его на расстояние всего в два-три льё, а затем передаст ему особое поручение от имени королевы, после чего парикмахер будет свободен.

Вот почему, едва карета прибыла в Бонди и остановилась, он вздохнул с облегчением и приготовился было выйти.

Однако г-н де Шуазёль остановил его словами:

– Мы еще не приехали.

Лошади были заказаны заранее, они были запряжены в несколько мгновений, и карета полетела стрелой.

– Куда же мы все-таки едем, сударь? – полюбопытствовал бедный Леонар.

– Да ведь для вас главное – вернуться к завтрашнему утру, – ответил г-н де Шуазёль, – какое значение имеет все остальное?

– Главное, – сказал Леонар, – успеть к десяти часам в Тюильри, чтобы причесать королеву…

– Это все, что вам нужно, не так ли?

– Разумеется… Конечно, лучше бы мне вернуться пораньше, чтобы я успел успокоить брата и объяснить госпоже де Лааге, что если я и не сдержал слова, то в том не моя вина.

– Если дело только в этом, можете быть спокойны, дорогой Леонар, все будет как нельзя лучше, – заверил его г-н де Шуазёль.

У Леонара не было оснований полагать, что г-н де Шуазёль его похитил, и он в самом деле успокоился, во всяком случае на время.

Однако в Кле, видя, что в карету запрягают свежих лошадей и никто не собирается останавливаться, несчастный парикмахер в отчаянии закричал:

– Ах, вот как, господин герцог? Так мы, значит, едем на край света?

– Послушайте, Леонар, – ответил ему на это г-н де Шуазёль с серьезным видом, – я вас везу не в загородный дом под Парижем, а на границу.

Леонар вскрикнул, уперся руками в колени и бросил на герцога испуганный взгляд.

– На гра… на гра… границу?.. – пролепетал он.

– Да, дорогой мой Леонар. Я должен получить там, в своем полку, письмо чрезвычайной важности для королевы. Я не могу передать его лично, мне нужен был надежный человек. Я попросил королеву указать мне такого человека: она выбрала вас как наиболее достойного ее доверия.

– Ах, сударь! – воскликнул Леонар. – Я, разумеется, достоин доверия королевы! Но как я вернусь? Я в лаковых туфлях, в белых шелковых чулках, в шелковых кюлотах. У меня нет с собой ни белья, ни денег.

Славный малый и думать забыл о том, что у него в карманах бриллиантов королевы на два миллиона.

– Не беспокойтесь, дружок, – успокоил его г-н де Шуазёль, – у меня в карете есть сапоги, платье, белье, деньги – все, что вам может понадобиться, и вы ни в чем не будете иметь недостатка.

– Конечно, господин герцог, с вами я могу чувствовать себя уверенно и нужды у меня ни в чем не будет; но мой бедный брат, у которого я взял шляпу и плащ; но бедная госпожа де Лааге, которую только я умею хорошо причесать… Боже мой, Боже мой! Как же все это кончится?!

21-685

– Наилучшим образом, дорогой мой Леонар; так я, во всяком случае, полагаю, – ответил г-н де Шуазёль.

Карета мчалась как ветер; г-н де Шуазёль приказал своему курьеру распорядиться, чтобы в Монмирае были приготовлены две постели и ужин – там он рассчитывал провести остаток ночи.

Прибыв в Монмирай, путешественники нашли две готовые постели и ужин.

Если не считать позаимствованные у брата плащ и шляпу, а также огорчения по поводу данного г-же де Лааге и не сдержанного слова, Леонар почти успокоился. Время от времени у него даже вырывалось какое-нибудь довольное восклицание, свидетельствовавшее о том, как льстило его тщеславию, что королева выбрала его для выполнения важной, по его мнению, миссии.

После ужина оба путешественника легли спать; г-н де Шуазёль распорядился, чтобы карета была готова к четырем часам утра.

Без четверти четыре в дверь должны были постучать и разбудить его в том случае, если он к этому времени еще будет спать.

В три часа г-н де Шуазёль еще не сомкнул глаз, и тут в своей комнате, расположенной над входной дверью постоялого двора, он услышал грохот колес и щелканье кнута, которыми путешественники и возницы словно заранее предупреждают о своем прибытии.

Вскочить с кровати и подбежать к окну было для г-на де Шуазёля делом одной минуты.

У дверей остановился кабриолет. Из него вышли два человека в форме национальных гвардейцев и спросили свежих лошадей.

Что это были за национальные гвардейцы? Чего им было надобно в три часа утра? И почему они с такой настойчивостью требовали лошадей?

Господин де Шуазёль позвал лакея и приказал ему запрягать.

Потом он разбудил Леонара.

Наши путешественники легли не раздеваясь и потому теперь были готовы в одно мгновение.

Когда они спустились, оба экипажа были уже готовы.

Господин де Шуазёль приказал кучеру пропустить кабриолет национальных гвардейцев вперед, но ехать вслед за ними так, чтобы ни на минуту не терять их из виду.

Потом он осмотрел пистолеты, лежавшие в кармане дверцы, и перезарядил их, чем вызвал у Леонара некоторое беспокойство.

Так они проехали льё или полтора; между Этожем и Шентри кабриолет свернул на проселочную дорогу и поехал в сторону Жалона и Эперне.

Два национальных гвардейца, заподозренные герцогом в недобрых намерениях, были мирными гражданами, возвращавшимися из Ла-Ферте домой.

Успокоившись, г-н де Шуазёль продолжал путь.

В десять часов он проезжает через Шалон; в одиннадцать прибывает в Пон-де-Сомвель.

Он наводит справки: гусары еще не появлялись.

Он останавливается на постоялом дворе, выходит из кареты, спрашивает комнату и переодевается в военную форму.

Леонар с огромным беспокойством наблюдал за всеми этими приготовлениями и сопровождал их такими вздохами, что даже разжалобил г-на де Шуазёля.

– Леонар, – сказал он, – пора вам узнать всю правду.

– Как правду?! – вскричал Леонар; не успев прийти в себя от одного сюрприза, он сейчас же столкнулся с другим. – Да разве я ее еще не знаю, правду?

– Знаете, но не всю, и сейчас я расскажу вам остальное.

Леонар приготовился слушать.

– Вы преданы своим господам, не правда ли, дорогой Леонар?

– Не на жизнь, а на смерть, господин герцог!

– Так вот, через два часа они будут здесь.

– О Боже! Неужто это возможно? – вскричал бедный малый.

– Да, – продолжал г-н де Шуазёль, – они будут здесь вместе с детьми, с мадам Елизаветой… Вы знаете, какой опасности им удалось избежать? (Леонар кивнул.) А какие опасности угрожают им в эту минуту? (Леонар поднял глаза к небу.) Так вот, через два часа они будут спасены!..

Леонар не мог отвечать: он заливался горькими слезами. Однако сквозь слезы он сумел пробормотать:

– Через два часа, здесь? Вы в этом уверены?

– Да, через два часа. Они должны были уехать из Тюильри в одиннадцать часов вечера или в половине двенадцатого; в полдень они должны были приехать в Шалон. Прибавим еще полтора часа на четыре льё, которые только что проехали мы с вами: они будут здесь самое позднее – в два часа. Мы закажем обед. Я жду отряд гусар под командой господина де Гогела. Мы с вами должны как можно дольше посидеть за столом.

– О сударь, – перебил его Леонар, – мне совсем не хочется есть.

– Это не имеет значения. Сделайте над собой усилие и поешьте.

– Хорошо, господин герцог.

– Мы будем тянуть с обедом как можно дольше, чтобы у нас был предлог здесь оставаться… Эге! Глядите-ка, а вот и гусары!

И действительно, в это время послышались звуки трубы и конский топот.

В эту минуту в комнату вошел г-н де Гогела и передал герцогу де Шуазёлю пакет от г-на де Буйе.

В этом пакете было шесть подписанных бланков и копия приказа, отданного королем; в нем всем офицерам армии, независимо от их звания и выслуги, предписывалось повиноваться г-ну де Шуазёлю.

Герцог приказал отвести коней в конюшню, распорядился выдать гусарам хлеб и вино и сам сел за стол.

Новости, которые привез г-н де Гогела, были неутешительны; повсюду на своем пути он встречал величайшее возбуждение. Вот уже более года о готовившемся бегстве короля ходили слухи не только в Париже, но и в провинции, а отряды разных родов войск, стоявшие в Сент-Мену и Варение, вызывали подозрение.

Он даже слышал, как в одной из прилегавших к дороге коммун ударили в набат.

Всего этого было достаточно, чтобы лишить г-на де Шуазёля аппетита. После того как они провели за столом час и пробило половину первого, он поднялся и, поручив охрану отряда г-ну Буде, вышел на дорогу; при въезде в Пон-де-Сомвель дорога делала небольшой подъем, и с высоты можно было окинуть взглядом местность на полульё вокруг.

На дороге не было видно ни курьера, ни кареты; впрочем, в этом еще не было ничего удивительного. Как мы уже упомянули, курьера ожидали не раньше чем через час-пол-тора (г-н де Шуазёль прибавил время на мелкие непредвиденные происшествия), короля – не раньше чем через полтора-два часа.

Однако время шло, а дорога была по-прежнему пустынна – во всяком случае, на ней не показывались те, кого ожидали с таким нетерпением.

Господин де Шуазёль каждые пять минут вынимал часы, и всякий раз, видя это, Леонар приговаривал:

– Ох, они не приедут… Бедные мои господа! Бедные господа! Должно быть, с ними приключилось несчастье!

И несчастный малый своим отчаянием еще более усиливал беспокойство г-на де Шуазёля.

Половина третьего, три, половина четвертого – ни курьера, ни кареты! Читатель помнит, что в три часа король только выехал из Шалона.

Однако в то время как г-н де Шуазёль ожидал на дороге появления королевского экипажа, рок готовил в Пон-де-Сомвеле то, что должно было оказать величайшее влияние на ход описываемой нами драмы.

По воле рока – повторим это слово, – всего за несколько дней до описываемых нами событий крестьяне, жившие на землях, принадлежавших г-же д’Эльбёф и расположенных неподалеку от Пон-де-Сомвеля, отказались платить за не подлежащие выкупу права. Тогда им пригрозили военной экзекуцией; но федерация принесла свои плоды, и крестьяне близлежащих деревень обещали поддержать крестьян, проживавших на землях г-жи д’Эльбёф, в том случае если эта угроза будет приведена в исполнение.

При виде гусаров крестьяне решили, что те прибыли с враждебными намерениями.

Из Пон-де-Сомвеля были разосланы гонцы по соседним деревням, и к трем часам набат зазвучал по всей округе.

Заслышав звон, г-н де Шуазёль поспешил вернуться в Пон-де-Сомвель; его младший лейтенант г-н Буде был не на шутку встревожен.

По адресу гусаров неслись глухие угрозы, ведь в то время этот род войск более всего ненавидели в народе. Крестьяне вели себя вызывающе и распевали у них под носом:

 
Гусары – нищий сброд:
Народ на них плюет![29]29
  Перевод Г.Адлера.


[Закрыть]
 

Кроме того, среди крестьян находились лучше других осведомленные или же более проницательные, и они начали шепотом поговаривать, что гусары прибыли не для того, чтобы наказывать крестьян г-жи д’Эльбёф, а чтобы встретить короля и королеву.

Тем временем пробило четыре, а ни курьера, ни новостей по-прежнему не было.

Тем не менее, г-н де Шуазёль решает еще подождать. Он приказывает на всякий случай заложить свою карету, забирает у Леонара бриллианты и посылает его в Варенн с приказанием рассказать г-ну Дандуану в Сент-Мену, а также г-ну де Дама в Клермоне и г-ну де Буйе-младшему, ожидающему в Варение, о том, в каком положении оказался герцог.

Чтобы успокоить кипящие вокруг него страсти, он объявляет, что находится вместе с гусарами не для того, чтобы, как полагают жители, усмирять крестьян г-жи д’Эльбёф, а для того, чтобы встретить и сопроводить ценности, которые военный министр посылает в армию.

Однако слово "ценности", можно понимать по-разному. Успокоив толпу насчет экзекуции, оно пробуждает подозрения, ведь король и королева – тоже ценности, и несомненно прибытия именно этих ценностей ожидает г-н де Шуазёль.

Четверть часа спустя г-н де Шуазёль и гусары окружены плотным кольцом; герцог понимает, что он недолго продержится; кроме того, если, к несчастью, король и королева сейчас приедут, ни он, ни сорок гусаров не смогут их защитить.

Он получил приказ "сделать все, чтобы карета короля беспрепятственно продолжала движение".

Таким образом, его присутствие, вместо того чтобы служить защитой, превратилось в препятствие.

Лучшее, что он может сделать даже в случае прибытия короля, – это уехать.

Ведь благодаря его отъезду дорога будет свободна.

Правда, для отъезда нужен какой-нибудь предлог.

Смотритель почтовой станции стоит здесь же среди пятисот или шестисот зевак, кого одним словом можно превратить в злейших врагов.

Как и другие, он наблюдает за происходящим, скрестив на груди руки; он стоит перед самым носом у г-на де Шуазёля.

– Сударь! – обращается к нему герцог, – не знаете ли вы, отправлялись на этих днях деньги в Мец?

– Сегодня утром провезли сто тысяч экю, – отвечает смотритель, – дилижанс следовал в сопровождении двух жандармов.

– Неужели? – ошеломленный подобной благосклонностью случая, переспрашивает г-н де Шуазёль.

– Черт побери! – восклицает какой-то жандарм. – Это чистая правда, потому что сопровождали его я и Робен.

– Значит, министр, должно быть, предпочел отправить деньги таким способом, – замечает г-н де Шуазёль, неторопливо поворачиваясь к г-ну де Гогела, – а наше пребывание здесь не имеет больше смысла: я полагаю, что мы можем ехать. Гусары! Седлать коней!

Гусары только и ждали этого приказания. Вмиг кони были оседланы, а гусары оказались в седле.

Они вытянулись в цепочку.

Герцог де Шуазёль выехал вперед, взглянул в сторону Шалона и со вздохом приказал:

– Гусары! По четверо вперед марш! Шагом!

Они выехали из Пон-де-Сомвеля с трубачом впереди, когда пробило половину шестого.

Отъехав шагов на двести от деревни, г-н де Шуазёль приказал свернуть на проселочную дорогу, чтобы не появляться в Сент-Мену, где, по слухам, было очень неспокойно.

Именно в эту минуту Изидор де Шарни, подгоняя шпорами и хлыстом коня, проскакавшего четыре льё за два часа, прибыл на почтовую станцию и переменил лошадь; пока ему седлали коня, он поинтересовался, не появлялся ли в местечке отряд гусар, и узнал, что отряд четверть часа тому назад ушел по дороге на Сент-Мену; он заказал лошадей для кареты и, надеясь нагнать г-на де Шуазёля и остановить его отступление, пустил коня крупной рысью.

Тем временем г-н де Шуазёль, как видел читатель, свернул с дороги на Сент-Мену и поехал проселочной дорогой как раз в ту минуту, когда виконт де Шарни прибыл на станцию; вот как случилось, что виконт де Шарни так его и не догнал.