Текст книги "Графиня де Шарни (Части I, II, III)"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 62 страниц)

Шестеро верховных членов в масках один за другим поклонились Калиостро, поцеловали ему руку и удалились.

Затем каждый из братьев также поклонился возвышению, с которого новый апостол, подобно Петру Пустыннику, призвал к крестовому походу за свободой и повторил роковой девиз:

"Lilias pedibus destrue!"

Как только последний из них вышел из зала, лампа погасла.

Калиостро остался один в подземных глубинах, погрузившись в молчание и темноту, подобно индийским богам, в тайны которых он, по собственному его утверждению, был посвящен еще две тысячи лет тому назад.

XII
ЖЕНЩИНЫ И ЦВЕТЫ

Несколько месяцев спустя после описанных нами событий, примерно в конце марта 1791 года, карета, стремительно катившаяся по дороге из Аржантёя в Безон, свернула, не доехав до города одной восьмой льё, к замку Маре; ворота распахнулись, и экипаж остановился во втором дворе у самого крыльца.

Часы на фронтоне замка показывали восемь утра.

Старый слуга, с нетерпением ожидавший прибытия кареты, бросился к дверце, отворил ее, и из экипажа показался господин в черном.

– A-а, господин Жильбер! – воскликнул камердинер. – Наконец-то вы приехали!

– Что случилось, милый Тейш? – спросил доктор.

– Увы, сударь, вы сами сейчас увидите, – отвечал слуга.

Он прошел вперед, провел доктора через бильярдную, где горели лампы, несомненно зажженные еще ночью; затем они прошли через столовую, где заставленный цветами, откупоренными бутылками, фруктами и сладостями стол свидетельствовал о затянувшемся допоздна ужине.

Жильбер бросил взгляд на этот беспорядок, доказывавший, как мало соблюдались его предписания, и, огорченный, со вздохом пожав плечами, он направился к лестнице, которая вела в комнату Мирабо, находившуюся во втором этаже.

– Господин граф, прибыл господин доктор Жильбер! – доложил слуга, первым входя в комнату графа.

– Как? Доктор? – переспросил Мирабо. – Неужели за ним посылали из-за таких пустяков?

– Пустяки! – проворчал бедняга Тейш. – Судите сами, сударь!

– Ах, доктор! – приподнимаясь с подушек, воскликнул Мирабо. – Поверьте, что я искренне сожалею: вас побеспокоили без моего ведома.

– Должен сказать прежде всего, дорогой граф, что я всегда рад возможности с вами повидаться; как вы знаете, я занимаюсь практикой только ради нескольких друзей, но уж им-то я принадлежу всецело. Так что все-таки произошло? И никаких тайн от Факультета! Тейш, раздвиньте шторы и отворите окна.

Когда это приказание было исполнено, солнечные лучи затопили погруженную до этого в полумрак комнату Мирабо и доктор увидел, сколь большие изменения произошли во всем облике прославленного оратора за тот месяц, пока они не виделись.

– О-о! – вырвалось у него.

– Да, – понял Мирабо, – я изменился, не правда ли? Сейчас я вам скажу, почему это произошло.

Жильбер печально улыбнулся. Но, как умный врач, умеющий извлечь пользу из того, что говорит ему больной, даже если тот говорит неправду, Жильбер не стал ему мешать.

– Знаете ли вы, – продолжал Мирабо, – какой вчера дебатировался вопрос?

– Да, вопрос о шахтах.

– Вопрос этот пока еще недостаточно изучен, в него мало вникли или вообще не успели вникнуть; интересы владельцев и правительства недостаточно ясны. Кстати, граф де Ламарк, мой близкий друг, был крайне заинтересован в этом вопросе, от которого зависела половина его состояния; его кошелек, дорогой доктор, всегда был для меня открыт – надо же быть признательным. Я брал слово, вернее, открывал огонь, пять раз. Последний мой выстрел обратил врагов в бегство, однако сам я был убит или почти что убит на месте. Но по возвращении я пожелал отпраздновать победу. Я пригласил к ужину нескольких друзей; мы смеялись, болтали до трех часов ночи; в три часа мы легли, в пять у меня начались боли в животе; я закричал как безумный, Тейш струсил и послал за вами. Теперь вы знаете столько же, сколько и я. Вот пульс, вот вам мой язык; я страдаю, как в аду! Вытащите меня оттуда, если можете; что до меня, то объявляю вам, что я в это больше не вмешиваюсь.

Жильбер был слишком опытным доктором, чтобы не глядя на язык и не щупая пульс, не заметить всю серьезность состояния Мирабо. Больной дышал с трудом, задыхался, у него отекло лицо из-за того, что кровь застаивалась в легких; он жаловался на озноб и время от времени постанывал или вскрикивал от приступов сильной боли.

Однако доктор пожелал получить подтверждение своему уже сложившемуся мнению и взял больного за руку.

Пульс был неровный, прерывистый.

– На этот раз, должно думать, обойдется, дорогой граф, но за мной послали вовремя.

Он вынул из кармана инструменты с такой быстротой и в то же время с таким спокойствием, которые являются отличительными чертами истинного гения.

– А! – воскликнул Мирабо. – Вы собираетесь пустить мне кровь?

– Сию же минуту!

– Из правой руки или из левой?

– Ни из той ни из другой: ваши легкие слишком заполнены. Я пущу вам кровь из ноги, а Тейш пусть отправляется в Аржантёй за горчицей и шпанскими мухами: мы поставим горчичники. Поезжайте в моем экипаже, Тейш.

– Дьявольщина! – откликнулся Мирабо. – Похоже, вы правы, доктор: за вами действительно послали вовремя.

Оставив его замечание без ответа, Жильбер немедленно приступил к операции, и вскоре темная густая кровь, после мгновенной задержки, брызнула из ноги больного.

Незамедлительно наступило облегчение.

– Ах, черт побери! – вскричал Мирабо, почувствовав, что дышать стало легче. – Решительно, доктор, вы великий человек!

– А вы великий безумец, граф, если подвергаете такой опасности жизнь, столь дорогую вашим друзьям и Франции, и все ради нескольких часов сомнительного удовольствия.

На устах Мирабо мелькнула печальная, почти насмешливая улыбка.

– Ба! Дорогой мой доктор! – вздохнул он. – Вы преувеличиваете значение, которое придают мне мои друзья вместе с Францией.

– Клянусь честью, – со смехом возразил Жильбер, – великие люди всегда жалуются на неблагодарность других, а на самом деле неблагодарны они сами. Стоит вам серьезно заболеть, как завтра же весь Париж соберется под вашими окнами; а умри вы послезавтра – вся Франция пойдет за вашим гробом.

– А знаете, то, что вы мне говорите, очень утешительно, – засмеялся Мирабо.

– Я вам это говорю именно потому, что вы можете увидеть первое без риска явиться свидетелем второго; по правде говоря, вам нужна настоящая демонстрация, это подняло бы вам дух. Позвольте мне часа через два отвезти вас в Париж, граф; разрешите мне шепнуть первому встречному рассыльному, что вы больны, и вы сами увидите, что будет.

– Вы полагаете, что я в состоянии переехать в Париж?

– Да хоть сегодня… Как вы себя чувствуете?

– Дышать стало легче, голова не такая тяжелая, как прежде, туман перед глазами исчезает… Но по-прежнему болят внутренности.

– О, это – дело горчичников, дорогой граф; кровопускание свою роль сыграло, теперь настала очередь горчичников. А вот как раз и Тейш подоспел.

Тейш в самом деле входил в это время в комнату, неся все необходимое. Четверть часа спустя наступило предсказанное доктором облегчение.

– Теперь, – сказал Жильбер, – даю вам час на отдых, а потом я увезу вас с собой.

– Доктор, – с улыбкой возразил Мирабо, – позвольте мне уехать сегодня вечером и назначить вам встречу в моем особняке на Шоссе-д’Антен в одиннадцать часов.

Жильбер взглянул на Мирабо.

Больной понял, что доктор догадался о причине этой задержки.

– Что ж такого! – вскричал Мирабо. – Я жду визита.

– Дорогой граф! – отвечал Жильбер. – Я видел много цветов на обеденном столе. Вчера вы не только ужинали с друзьями, не правда ли?

– Вы знаете, что я не могу жить без цветов, это моя страсть.

– Да, но цветы не единственная ваша страсть, граф!

– Ах, проклятье! Если у меня есть потребность в цветах, то ведь я должен удовлетворять и последствия этой потребности.

– Граф! Граф! Вы себя убьете! – воскликнул Жильбер.

– Признайтесь, доктор, что это будет, по крайней мере, приятная смерть.

– Граф, я весь день буду рядом с вами.

– Доктор, я дал слово; не хотите же вы заставить меня его нарушить.

– Вы будете сегодня вечером в Париже?

– Я вам уже сказал, что буду вас ждать в одиннадцать часов в своем особнячке на Шоссе-д’Антен… Вы там бывали?

– Нет еще.

– Я купил его у Жюли, жены Тальма… Я вправду чувствую себя прекрасно, доктор.

– Иными словами, вы меня прогоняете.

– Полноте!..

– В конечном счете вы хорошо делаете. У меня дежурство в Тюильри.

– A-а, вы увидите королеву! – помрачнел Мирабо.

– Вполне возможно. Хотите ей что-нибудь передать?

Мирабо горько усмехнулся:

– Я не взял бы на себя подобную смелость, доктор; даже не говорите ей, что видели меня.

– Почему же?

– Потому что она вас спросит, спас ли я монархию, как обещал, и вы вынуждены будете ответить ей отрицательно; впрочем, – нервно усмехнувшись, прибавил Мирабо, – она в этом виновата не меньше меня.

– Хотите, я скажу ей, что чрезмерная работа, а также ваши бои на трибуне вас убивают?

Мирабо на минуту задумался.

– Да, – отвечал он, – скажите ей об этом; если хотите, можете даже изобразить меня более серьезным больным, чем я есть на самом деле.

– Зачем?

– Просто так… из любопытства… чтобы я мог дать себе кое в чем отчет…

– Хорошо.

– Вы обещаете мне это, доктор?

– Обещаю.

– И вы передадите мне то, что она скажет в ответ?

– Слово в слово.

– Отлично… Прощайте, доктор; тысячу раз спасибо.

Он протянул Жильберу руку.

Жильбер пристально посмотрел на Мирабо, и тот смутился.

– Да, кстати, прежде чем вы уйдете, скажите, каковы будут ваши предписания? – спросил больной.

– Теплое питье, разжижающее кровь, с цикорием или бурачником, строгая диета и особенно…

– Особенно?..

– Сиделка не моложе пятидесяти лет… Слышите, граф?

– Доктор! – рассмеялся Мирабо. – Чтобы не нарушить ваше предписание, я приглашу двух сиделок по двадцать пять лет!

За дверью Жильбера поджидал Тейш.

У бедняги стояли в глазах слезы.

– Ах, сударь, почему вы уходите? – сокрушенно спросил он.

– Я ухожу, потому что меня выставили вон, дорогой Тейш, – с улыбкой ответил Жильбер.

– Это все из-за той женщины! – пробормотал старик. – Все из-за того, что она похожа на королеву! Неужто такое может случиться с гениальным человеком, каким его считают?! Боже мой! Да ведь это глупо!

С этими словами он распахнул перед Жильбером дверцу; тот с озабоченным видом сел в карету и едва слышно пробормотал:

– Что это значит: из-за женщины, похожей на королеву?

Он на мгновение задержал руку Тейша в своих руках, словно собирался его о чем-то спросить, потом еще тише прибавил:

– Что я вздумал? Это тайна господина Мирабо, а не моя. Кучер, в Париж!

XIII
ЧТО СКАЗАЛ КОРОЛЬ И ЧТО СКАЗАЛА КОРОЛЕВА

Жильбер точно исполнил данное Мирабо обещание.

Въезжая в Париж, он встретил Камилла Демулена, ходячую газету, живое воплощение газетчика своего времени.

Он сообщил ему о болезни Мирабо и намеренно сгустил краски, однако если бы Мирабо допустил очередную глупость, то предсказания Жильбера могли бы оправдаться.

Потом он отправился в Тюильри и объявил о болезни Мирабо королю.

– Ах, бедный граф! Он, верно, потерял аппетит? – только и спросил тот.

– Да, государь, – ответил Жильбер.

– Тогда это серьезно, – заключил король.

И он перевел разговор на другую тему.

Выйдя от короля, Жильбер отправился к королеве и повторил ей то же самое.

Надменная дочь Марии Терезии нахмурилась.

– Почему он не заболел утром того дня, когда произносил свою блистательную речь по поводу трехцветного знамени?

Потом, словно раскаиваясь в том, что в присутствии Жильбера у нее вырвались слова, свидетельствовавшие о ее ненависти к знамени как символу национального самосознания французов, она спохватилась:

– Впрочем, это не имеет значения; было бы печально для Франции и для нас, если бы это недомогание усилилось.

– Мне кажется, я имел честь сообщить вашему величеству, что это более чем недомогание, – возразил Жильбер, – это настоящая болезнь…

– …но вы ее победите, доктор, – закончила королева.

– Я сделаю все возможное, ваше величество, но не ручаюсь за благополучный исход.

– Доктор, я рассчитываю, – сказала королева, – слышите, что вы будете сообщать мне о здоровье господина де Мирабо.

И она заговорила о другом.

Вечером в условленное время Жильбер поднимался по лестнице в небольшой особняк Мирабо.

Мирабо ожидал его, полулежа в кресле. Жильбера оставили на несколько минут в гостиной под предлогом необходимости доложить графу о его приходе, поэтому, войдя к Мирабо, доктор огляделся, и его глаза остановились на кашемировом шарфе, забытом на одном из кресел.

Толи для того, чтобы отвлечь внимание Жильбера, то ли придавая большое значение вопросу, который должен был последовать за взаимными приветствиями, Мирабо воскликнул:

– А, вот и вы! Я узнал, что вы уже частично сдержали ваше обещание. Париж знает, что я болен, и бедный Тейш уже часа два отвечает на вопросы моих друзей, приходящих узнать, не стало ли мне лучше, а также, возможно, моим недругам, жаждущим услышать, что мне стало хуже. Это насчет первой части обещания. Исполнили ли вы столь же добросовестно вторую?

– Что вы имеете в виду? – с улыбкой спросил Жильбер.

– Вы отлично это знаете.

Жильбер пожал плечами, давая понять, что не знает, о чем идет речь.

– Вы были в Тюильри?

– Да.

– Вы видели короля?

– Да.

– Вы видели королеву?

– Да.

– И вы им объявили, что они скоро от меня освободятся?

– Ну, во всяком случае, я доложил, что вы больны.

– И что они вам на это сказали?

– Король полюбопытствовал, не потеряли ли вы аппетита.

– А после того, как вы ответили утвердительно?

– Он выразил искреннее сожаление.

– Добрый король! В день своей кончины он вслед за Леонидом скажет друзьям: "Сегодня вечером я ужинаю у Плутона". Ну, а что королева?

– Королева вас пожалела и поинтересовалась, что с вами.

– В каких выражениях, доктор? – спросил Мирабо, придавая, по-видимому, огромное значение ответу Жильбера.

– Да в очень хороших выражениях! – ответил доктор.

– Вы обещали повторить мне буквально то, что она скажет.

– О, я не смогу припомнить слово в слово.

– Доктор! А ведь вы не забыли ни звука!..

– Клянусь вам…

– Доктор! Вы мне обещали, неужели вы хотите, чтобы я считал вас бесчестным человеком?

– Вы требовательны, граф.

– Ну, уж каков есть.

– Вы настаиваете, чтобы я повторил собственные слова королевы?

– Да, все до единого.

– Она сказала, что вам следовало бы заболеть утром того дня, когда вы защищали с трибуны трехцветное знамя.

Жильберу хотелось увидеть собственными глазами, сколь велико было влияние королевы на Мирабо.

Тот подскочил в кресле, словно прикоснулся к вольтову столбу.

– Неблагодарность королей! – пробормотал он. – Одной этой речи довольно, чтобы заставить ее забыть о цивильном листе на двадцать четыре миллиона для короля и о ее доле в четыре миллиона! Так эта женщина не знает, этой королеве неизвестно, что я должен был одним ударом вновь завоевать свою популярность, потерянную ради нее?! Значит, она уже не помнит, что я выступил с предложением отложить присоединение Авиньона к Франции, то есть поддержал короля, испытывавшего угрызения совести по отношению к духовенству?! Ошибка! Итак, она уже не помнит, что, пока я был председателем Якобинского клуба, – а за эти три месяца я потерял десять лет жизни! – я защищал закон о национальной гвардии, ограничивающий ее состав активными гражданами! Ошибка! Она уже не помнит, что во время обсуждения в Национальном собрании проекта закона о принятии присяги священниками я потребовал отменить присягу для исповедников. Ошибка! Ах, ошибки! Ошибки! Я дорого за них заплатил! – продолжал Мирабо. – Однако не эти ошибки меня свалили, потому что бывают странные, необыкновенные, ненормальные времена, когда можно пасть отнюдь не из-за совершённых ошибок. Однажды, тоже ради них, я защищал вопрос о правосудии, о человечности: тогда нападали на короля из-за бегства его теток и предлагался закон против эмиграции. "Если вы примете закон против эмигрантов, – вскричал я, – даю вам клятву, что я никогда ему не подчинюсь!" И закон был единодушно отвергнут. То, чего не могли сделать мои поражения, сделала моя победа. Меня называли диктатором, меня подгоняли по пути к трибуне гневные выкрики – это худший путь, который может избрать оратор. Я снова победил, но мне пришлось атаковать якобинцев. Тогда якобинцы поклялись меня убить, глупцы! Дюпор, Ламет, Барнав не видят, что, убивая меня, они отдают диктатуру в своем притоне Робеспьеру. Им следовало бы беречь меня как зеницу ока, а они меня раздавили своим дурацким большинством; они заставили меня пролить кровавый пот, они заставили меня испить горькую чашу до дна; они увенчали меня терновым венцом, вложили мне в руки трость, наконец, распяли! Я счастлив тем, что пережил эту муку, подобно Христу, ради человечества…

Трехцветное знамя! Так они не видят, что их единственное прибежище под ним, что, если бы они пожелали открыто, публично сесть под его сенью, эта сень еще могла бы их спасти? Но королева не хочет спасения, она жаждет отмщения; она не ценит ни одной разумной мысли. Яростнее всего она отвергает единственно действенное средство, что я предлагаю: быть умеренной, справедливой и, насколько возможно, всегда быть правой.

Я возжелал спасти одновременно королевскую власть и свободу – это неравная битва, ведь я был всеми оставлен, я сражался в одиночку, и против кого же? Если бы против людей – это бы еще куда ни шло; против тигров – пустое; против львов – безделица; но я воевал со стихией, с морем, с поднимающимся валом, с приливом! Вчера вода была мне по щиколотку, сегодня – по колено, завтра будет по пояс, послезавтра она накроет меня с головой… Знаете, доктор, я хочу быть с вами откровенным до конца. Сначала меня охватила печаль, потом – отвращение. Я мечтал о роли судии между революцией и монархией. Я полагал, что возьму над королевой верх как мужчина, и как мужчина я надеялся, что, в тот день как она неосторожно ступит в реку и потеряет почву под ногами, я брошусь в воду и спасу ее. Но нет; на мою помощь никто серьезно не рассчитывал, доктор; меня хотели опорочить, лишить популярности, погубить, уничтожить, сделать неспособным ни на зло, ни на добро. И потому теперь, скажу я вам, лучшее, что я могу сделать, доктор, – это вовремя умереть; главное – принять художественную позу античного атлета: грациозно вытянуть шею и испустить дух.

Мирабо откинулся в кресле и вцепился зубами в подушку.

Жильбер узнал все, что хотел знать, то есть от чего зависели жизнь и смерть Мирабо.

– Граф, что бы вы сказали, если бы завтра король прислал справиться о вашем здоровье? – спросил он.

Больной пожал плечами, словно желая сказать: "Мне это было бы совершенно безразлично!"

– Король… или королева, – прибавил Жильбер.

– А? – подскочил Мирабо.

– Я говорю: "Король или королева", – повторил Жильбер.

Мирабо приподнялся на руках, подобный присевшему перед прыжком льву, и попытался взглядом проникнуть Жильберу в самую душу.

– Она этого не сделает, – сказал он.

– Ну а если все-таки сделает?

– Вы думаете, – спросил Мирабо, – что она до меня снизойдет?

– Я ничего не думаю; я предполагаю, допускаю.

– Пусть так, – согласился Мирабо, – я буду ждать до завтрашнего вечера.

– Что вы хотите этим сказать?

– То, что сказал, доктор, не ищите в моих словах другого смысла. Я буду ждать до завтрашнего вечера.

– А что будет завтра вечером?

– Завтра вечером, доктор, если она пришлет узнать, если к примеру, придет господин Вебер, вы окажетесь правы, а я ошибался. Если же, напротив, он не придет, о! тогда, значит, ошибались вы, а я был прав.

– Хорошо, подождем до завтрашнего вечера. А до тех пор, дорогой мой Демосфен, покой, отдых, терпение.

– Я не встану с кресла.

– А этот шарф?

Жильбер указал пальцем на предмет, раньше всего бросившийся ему в глаза, едва он вошел в комнату.

Мирабо улыбнулся.

– Клянусь честью! – воскликнул граф.

– Хорошо, – произнес Жильбер. – Постарайтесь провести хоть одну ночь в покое, и я за вас отвечаю.

Он вышел.

За дверью его поджидал Тейш.

– Ну вот, славный мой Тейш, твоему хозяину легче, – сообщил ему доктор.

Старый слуга печально покачал головой.

– Как?! – удивился Жильбер. – Ты мне не веришь?

– Я ничему не верю, господин доктор, пока его злой гений находится рядом с ним.

Он тяжело вздохнул, провожая Жильбера по узкой лестнице.

Жильбер заметил в углу лестничной площадки чью-то тень: прячась под вуалью, она словно ждала его появления.

При виде Жильбера тень едва слышно вскрикнула и исчезла за дверью, будто нарочно приотворенной, чтобы облегчить отступление или, скорее, бегство.

– Кто эта дама? – спросил Жильбер.

– Это она, – отвечал Тейш.

– Кто она?

– Женщина, похожая на королеву.

Жильбера поразила та же мысль, что и в первый раз, когда он уже слышал эту фразу; он двинулся было вперед, словно собираясь бежать вслед за призраком; однако сейчас же остановился и прошептал:

– Не может быть!

Он пошел своей дорогой, оставив старого камердинера в отчаянии, оттого что даже такой ученый человек, как доктор, не предпринял ничего, чтобы изгнать демона, присланного, по глубочайшему убеждению слуги, из самой преисподней.

Мирабо довольно хорошо провел ночь. Едва наступило утро, он позвал Тейша и приказал отворить окна, чтобы подышать свежим утренним воздухом.

Однако старого слугу взволновало то, что больной находился во власти лихорадочного нетерпения.

Когда на вопрос хозяина он сообщил, что сейчас восемь часов, Мирабо не поверил и потребовал принести часы, чтобы самому в этом убедиться.

Часы он положил на столик рядом с собой.

– Тейш, – приказал он камердинеру, – займите внизу место Жана, а он пусть дежурит сегодня возле меня.

– О Боже! – вскричал Тейш. – Неужели я имел несчастье вызвать неудовольствие господина графа?

– Напротив, милый Тейш, – смягчившись, отвечал Мирабо. – Я ставлю тебя сегодня на входе именно потому, что доверяю только тебе. Всякому, кто придет справиться о моем здоровье, отвечай, что мне лучше, но что я еще не принимаю, и только если прибудет кто-нибудь от… – Мирабо запнулся, потом продолжал, – если прибудет кто-нибудь из дворца, если пришлют из Тюильри, ты пригласишь его наверх, слышишь? Под любым предлогом не отпускай его, пока я с ним не поговорю. Теперь видишь, мой славный Тейш, что, отсылая тебя, я тебя превращаю в доверенное лицо.

Тейш взял руку Мирабо и поцеловал ее.

– Ах, господин граф, – прошептал он, – если бы вы хотели жить!..

Он вышел.

– Черт побери! – пробормотал Мирабо, глядя ему вслед. – Это самое трудное!

В десять часов Мирабо поднялся и не без кокетства оделся. Жан его причесал и побрил, потом придвинул кресло к окну.

Из окна была видна улица.

При каждом ударе дверного молотка, при каждом звонке колокольчика можно было из дома напротив увидеть в окне его беспокойное лицо за приподнятой шторой; он пристально вглядывался, потом штора опускалась, чтобы подняться с новым звонком, с новым ударом молотка.

В два часа Тейш поднялся в сопровождении лакея. Сердце Мирабо отчаянно забилось; лакей был без ливреи.

Первой мыслью, пришедшей ему в голову, было то, что этот серокафтанник прибыл от имени королевы и был без ливреи, дабы не скомпрометировать пославшую его.

Мирабо заблуждался.

– От господина доктора Жильбера! – доложил Тейш.

– А-а… – обронил Мирабо, побледнев от волнения, словно ему было двадцать пять лет и вместо посыльного от г-жи де Монье он увидел курьера своего дяди-бальи.

– Сударь, этого малого прислал доктор Жильбер, кроме того, он принес вам письмо, вот почему я решил сделать ради него исключение и нарушить запрет, – пояснил Тейш.

– И правильно поступил, – похвалил его граф.

Потом он обратился к лакею.

– Где письмо?

Тот держал письмо в руке и тут же подал его графу.

Мирабо распечатал письмо; в нем было всего несколько слов:

«Сообщите, как Вы себя чувствуете. Я буду у Вас в одиннадцать часов вечера. Надеюсь первым делом услышать от Вас при встрече, что я был прав, а Вы ошибались».

– Передай своему хозяину, что ты застал меня на ногах и что я жду его сегодня вечером, – приказал лакею Мирабо.

Потом он продолжал, обращаясь к Тейшу:

– Позаботься, чтобы он ушел довольный!

Тейш знаком показал, что все понял, и увел лакея.

Часы бежали один за другим. Звонок не смолкал, молоток гремел не переставая. Весь Париж расписался у Мирабо в книге посетителей. На улице толпились простые люди; узнав новость (но не ту, что сообщалась в газетах) и не желая верить успокаивающим бюллетеням Тейша, они не пропускали кареты, вынуждая их объезжать улицу справа или слева, чтобы стук колес не беспокоил больного – прославленного Мирабо.

Около пяти часов Тейш счел уместным снова объявиться в комнате Мирабо, чтобы сообщить ему эту новость.

– А-а, – разочарованно протянул Мирабо, – при виде тебя, мой бедный Тейш, я было подумал, что ты собираешься мне сообщить кое-что более приятное.

– Более приятное?! – в изумлении вскричал Тейш. – Я не думал, что мог бы сообщить господину графу о чем-то более приятном, чем о подобном доказательстве любви.

– Ты прав, Тейш, – согласился Мирабо. – Я неблагодарный человек.

Как только Тейш вышел, Мирабо распахнул окно.

Он вышел на балкон и взмахом руки поблагодарил славных людей, добровольно взявшихся охранять его покой.

Его узнали, и из одного конца улицы Шоссе-д’Антен в другой прогремели крики "Да здравствует Мирабо!".

О чем думал Мирабо, пока ему воздавали эти неожиданные почести, что при других обстоятельствах заставили бы его сердце прыгать от радости?

Он думал о надменной женщине, которой он был совершенно безразличен, и искал глазами поверх голов столпившихся вокруг его дома людей какого-нибудь лакея в голубой ливрее, спешащего со стороны бульваров.

Он возвратился в комнату с тяжелым сердцем: сумерки сгущались, и он ничего не увидел.

Вечер прошел точно так же, как и день. Нетерпение Мирабо сменилось чувством мрачной горечи. Потеряв надежду, он перестал вздрагивать от каждого звонка или стука в дверь. С печатью горечи на лице он ожидал знака внимания королевы: это было ему почти обещано, но его все не было.

В одиннадцать часов дверь отворилась и Тейш доложил о докторе Жильбере.

Тот вошел с улыбкой на устах. Его ужаснуло выражение лица Мирабо.

Это лицо было зеркалом душевных потрясений.

Жильбер сразу обо все догадался.

– Никто не приходил? – поинтересовался он.

– Откуда? – спросил Мирабо.

– Вы отлично знаете, что я имею в виду.

– Я? Нет, слово чести!

– Из дворца., от нее… от имени королевы?

– Никто не приходил, дорогой мой доктор: ни единая душа!

– Невероятно! – поразился Жильбер.

Мирабо пожал плечами.

– Наивное благородство! – промолвил он.

И вдруг, судорожно вцепившись в руку Жильбера, он спросил:

– Хотите, я вам скажу, что вы сегодня делали, доктор?

– Я? – переспросил доктор. – Да, в общем, то же что и всегда, что и каждый день.

– Нет, потому что во дворец вы ходите не каждый день, а сегодня вы там были; нет, потому что вы не каждый день видите королеву, а сегодня вы с нею виделись; нет, потому что вы не каждый день позволяете себе давать ей советы, а сегодня вы это сделали.

– Ну и ну! – поразился Жильбер.

– Знаете, милый доктор, я будто вижу все, что произошло, и слышу ваш разговор слово в слово, как если бы я там был.

– Что же, посмотрим, господин ясновидящий! Итак, что там произошло? О чем мы говорили?

– Вы прибыли сегодня в Тюильри около часу и попросили у королевы аудиенции; вы с ней переговорили и сказали, что мое состояние ухудшается и было бы хорошо, если бы она как королева и как женщина послала бы кого-нибудь справиться о моем здоровье, если и не из беспокойства, то, по крайней мере, по расчету. Она с вами спорила, но вам показалось, что в конце концов вы ее убедили в своей правоте; она вас отпустила, пообещав, что пошлет ко мне лакея; вы ушли осчастливленный и удовлетворенный, полагаясь на слово королевы, а она осталась по-прежнему высокомерной и желчной, насмехаясь над вашей легковерностью, над вашим незнанием того, что слово королевы ни к чем не обязывает… Ну, скажите по чести, – глядя прямо в лицо Жильберу, спросил Мирабо, – не так ли все было, доктор?

– Должен признаться, – отвечал Жильбер, – что, если бы вы были там, дорогой граф, вы и тогда не могли бы лучше все это пересказать.

– Глупцы! – с горечью воскликнул Мирабо. – Я же вам говорил, что они ничего не умеют делать вовремя…

Если бы королевский ливрейный лакей прошел ко мне сегодня сквозь толпу, кричавшую "Да здравствует Мирабо!" перед моей дверью и под моими окнами, они еще на целый год сохранили бы популярность в народе.

Покачав головой, Мирабо торопливо поднес руку к глазам.

Жильбер в изумлении заметил, что тот утирает слезу.

– Что с вами, граф? – спросил он.

– Со мной? Ничего! – отвечал Мирабо. – Какие новости в Национальном собрании, у кордельеров и якобинцев? Какая новая речь излилась из Робеспьера? Может, Марата стошнило каким-нибудь новым памфлетом?

– Вы давно не ели? – поинтересовался Жильбер.

– С двух часов пополудни.

– В таком случае вам пора принять ванну, дорогой граф.

– В самом деле, прекрасная мысль, доктор! Жан, приготовь ванну.

– Здесь, господин граф?

– Нет, нет, рядом, в туалетной комнате.

Десять минут спустя Мирабо уже принимал ванну, а Тейш, по обыкновению, пошел проводить Жильбера.

Мирабо приподнялся в ванне, провожая доктора глазами; когда тот исчез из виду, граф прислушался к удалявшимся шагам; он лежал неподвижно до тех пор, пока не услышал, как отворилась и затворилась входная дверь.

Тогда Мирабо нетерпеливо позвонил.

– Жан, – обратился он к лакею, – прикажите накрыть стол в моей комнате и ступайте к Олива; спросите ее от моего имени, не доставит ли она мне удовольствие поужинать со мной.

Когда лакей направился к двери исполнять приказания, он крикнул ему вслед:

– И чтобы были цветы, побольше цветов! Я обожаю цветы.

В четыре часа утра доктора Жильбера разбудил громкий звонок в дверь.

– Ах, я просто уверен, что господину де Мирабо стало хуже! – вскочив с постели, вскричал он.

Доктор не ошибся. После того как Мирабо приказал подать ужин и принести цветы, он отослал Жана и отправил Тейша спать.

Он запер все двери, за исключением той, что выходила в покои незнакомки, которую старый камердинер называл злым гением графа.

Однако слуги не стали ложиться; правда, Жан, хотя и был моложе, задремал в кресле, стоявшем в передней.

А Тейш не смыкал глаз.

Без четверти четыре яростно загремел колокольчик.

Оба лакея бросились к спальне Мирабо.

Двери были заперты.

Тогда они решили пройти через покои незнакомки и таким путем проникли в спальню графа.

Мирабо лежал на спине почти без чувств, сжимая женщину в объятиях, несомненно, чтобы помешать ей позвать на помощь, а она, перепугавшись, звонила в колокольчик, стоящий на столе, не имея возможности дотянуться до шнурка большого колокольчика у камина.