Текст книги "Графиня де Шарни (Части I, II, III)"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 62 страниц)

XXI
ПИТУ-НАПЕРСНИК

Питу произнес эти слова так, что Катрин поняла и его большую боль, и его великую доброту.

Ее глубоко тронули оба эти чувства, исходившие из самого сердца славного малого, который не сводил с нее печальных глаз.

Пока Изидор жил в Бурсонне, пока Катрин знала, что возлюбленный находится в трех четвертях льё от нее, – короче говоря, пока она была счастлива, не считая небольших размолвок с Питу из-за настойчивости, с какой он пытался повсюду следовать за ней, да некоторого беспокойства, причиняемого отдельными местами писем ее отца, девушка прятала свою любовь от всех, словно сокровище, которое она до последнего обола хотела сохранить для себя одной. Когда же Изидор уехал, Катрин осталась одна, а блаженство сменилось несчастьем, она тщетно пыталась найти в себе мужество, равное ее недавнему эгоизму, понимая, что для нее было бы большим облегчением встретить такого человека, с которым она могла бы поговорить о красавце-дворянине, только что ее оставившем в полном неведении, когда ждать его возвращения.

Она не могла поговорить об Изидоре ни с г-жой Клеман, ни с доктором Реналем, ни с матерью и очень страдала оттого, что была обречена на молчание. И вдруг в ту минуту, когда она меньше всего этого ожидала, Провидение распорядилось так, что перед ее взглядом, только что вновь обретшим жизнь и разум, предстал друг; она в этом сомневалась, пока он молчал; однако все ее сомнения рассеялись, стоило ему заговорить.

Услышав слова сочувствия, с таким трудом вырвавшиеся из сердца несчастного племянника тетушки Анжелики, Катрин не стала скрывать своих чувств.

– Ах, господин Питу! – проговорила она. – Если бы вы знали, как я несчастлива!

С этой минуты преграды между ними как не бывало.

– Во всяком случае, хоть разговор о господине Изидоре и не доставит мне большого удовольствия, – подхватил Питу, – но если это будет вам приятно, мадемуазель Катрин, я могу вам о нем кое-что сообщить.

– Ты? – удивилась Катрин.

– Да, я, – отвечал Питу.

– Так ты его видел?

– Нет, мадемуазель Катрин, но мне известно, что он в добром здравии прибыл в Париж.

– Откуда ты это знаешь? – спросила она, и глаза ее загорелись любовью.

Питу тяжело вздохнул, однако отвечал со свойственной ему обстоятельностью:

– Я узнал об этом, мадемуазель, от своего юного друга Себастьена Жильбера: господин Изидор встретил его ночью недалеко от Фонтен-О-Клер и на крупе своего коня привез в Париж.

Катрин собралась с силами, приподнялась на локте и, взглянув на Питу, торопливо проговорила:

– Так он в Париже?

– Скорее всего сейчас его там нет, – ответил Питу.

– Где же он? – теряя силы, прошептала девушка.

– Не знаю. Знаю только, что он должен был уехать с поручением в Испанию или Италию.

При слове "уехать" Катрин со вздохом откинулась на подушку и залилась слезами.

– Мадемуазель! – промолвил Питу (сердце его разрывалось от жалости при виде того, как страдает Катрин), – если вам так уж необходимо знать, где он, я могу справиться…

– У кого? – полюбопытствовала Катрин.

– У господина доктора Жильбера: он видел его в Тюильри… или, если вам так больше нравится, – прибавил Питу, заметив, что Катрин покачала головой, – я могу вернуться в Париж и разузнать сам… Ах, Боже мой, это займет немного времени, всего одни сутки.

Катрин протянула Питу пылающую руку, однако он не мог поверить в оказываемую ему милость и не посмел к этой руке притронуться.

– Уж не боитесь ли вы, господин Питу, заразиться от меня горячкой? – с улыбкой спросила Катрин.

– Простите меня, мадемуазель Катрин, – спохватился Питу, сжимая в своих огромных ладонях влажную от пота девичью руку, – я не сразу понял!.. Вы, стало быть, согласны?

– Нет, Питу. Я очень тебе благодарна, но это ни к чему: не может быть, чтобы я не получила от него завтра утром письмо.

– Письмо от него! – вскрикнул Питу.

Он замолчал и беспокойно огляделся.

– Ну да, письмо от него, – подтвердила Катрин, тоже глядя по сторонам и пытаясь понять, что могло потревожить ее невозмутимого собеседника.

– Письмо от него! Ах, дьявольщина! – продолжал Питу, кусая в замешательстве ногти.

– Ну разумеется, письмо от него. Что удивительного, если он мне напишет? – спросила Катрин. – Ведь вы всё знаете… или почти всё, – шепотом прибавила она.

– Меня не удивляет, что он может прислать вам письмо… Если бы мне было позволено вам писать, Бог свидетель, я сам писал бы вам письма, длинные-предлинные, но боюсь, что…

– Что, мой друг?

– Что письмо господина Изидора попадет в руки к вашему отцу.

– К отцу?

Питу трижды кивнул головой.

– То есть, как к отцу?! – все более изумляясь, переспросила Катрин. – Разве отец не в Париже?

– Ваш отец в Пислё, мадемуазель Катрин, – он здесь, на ферме, в соседней комнате. Просто доктор Реналь запретил ему входить в вашу комнату, потому что вы бредили, как он сказал. Думаю, он правильно сделал.

– Почему?

– А потому, что, как мне кажется, господин Бийо недолюбливает господина Изидора; когда он услышал, как вы произнесли имя господина Изидора, он недовольно поморщился, за что я могу поручиться.

– О Боже, Боже! – затрепетав, прошептала Катрин. – Что вы говорите, господин Питу?

– Правду… Я даже слышал, как он пробормотал сквозь зубы: "Ладно, ладно, я ничего не буду говорить, пока она больна, а потом поглядим!.."

– Господин Питу! – воскликнула Катрин, с таким жаром схватив молодого человека за руку, что тот невольно вздрогнул.

– Мадемуазель Катрин!.. – прошептал он.

– Вы правы, его письма не должны попасть в руки отцу. Он меня убьет!

– Верно, верно, – согласился Питу. – Если папаша Бийо узнает о ваших отношениях, он шутить не станет.

– Что же делать?

– Ах, черт возьми! Научите меня, мадемуазель.

– Есть одно средство…

– Если такое средство есть, его надо испытать, – заметил Питу.

– Но я не смею, – промолвила Катрин.

– То есть как, не смеете?

– Я не смею сказать, что нужно сделать.

– Как! Я могу вам помочь, а вы не хотите сказать, что я должен делать?

– Ах, господин Питу…

– Ай-ай-ай, мадемуазель Катрин! Как нехорошо! Никогда бы не подумал, что вы мне не доверяете.

– Я тебе доверяю, дорогой Питу, – возразила Катрин.

– Вот и отлично! – обрадовался Питу возрастающей непринужденности Катрин в обращении к нему.

– Но это причинит тебе огорчение, мой друг.

– Если дело только во мне – заявил Питу, – то пусть это вас не беспокоит, мадемуазель Катрин.

– Ты заранее готов сделать то, о чем я тебя попрошу?

– Ну еще бы! Разумеется! Лишь бы это можно было сделать!

– Нет ничего проще.

– Так скажите!

– Надо сходить к тетушке Коломбе.

– К торговке леденцами?

– Да, она ведь и письма разносит.

– Понимаю… Я должен ей сказать, чтобы она отдавала письма только вам.

– Скажи, чтобы она отдавала мои письма тебе, Питу.

– Мне? – переспросил Питу. – Нуда, теперь понимаю.

И он в третий или в четвертый раз вздохнул.

– Это самое надежное, ты согласен, Питу?.. Если, конечно, ты согласишься помочь мне в этом дело.

– Да разве я могу отказать вам, мадемуазель Катрин? Этого еще недоставало!

– Тогда спасибо, спасибо!

– Я схожу… Я, разумеется, схожу… вот завтра же и пойду.

– Завтра – слишком поздно, дорогой Питу. Идти нужно сегодня.

– Хорошо, мадемуазель, я пойду сегодня, нынче же утром, да хоть сейчас!

– Какой ты славный, Питу! – обрадовалась Катрин. – Как я тебя люблю!

– Ох, мадемуазель Катрин! – воскликнул Питу. – Не говорите так: ради вас я и в огонь бы пошел.

– Взгляни, который теперь час, Питу, – попросила Катрин.

Питу подошел к ее часам, висевшим у камина.

– Половина шестого утра, мадемуазель, – ответил он.

– Ну что ж, мой добрый друг Питу… – проговорила Катрин.

– Что, мадемуазель?

– Может быть, пора?

– Пойти к тетушке Коломбе?.. Я к вашим услугам, мадемуазель. Но сначала выпейте лекарство: доктор велел принимать по ложке через полчаса.

– Милый Питу! – воскликнула Катрин, наливая себе в ложку микстуру и глядя на него так, что сердце его запрыгало от радости. – То, что ты для меня делаешь, дороже всех лекарств на свете!

– Вот, значит, что имел в виду доктор Реналь, когда говорил, что я обещаю стать хорошим врачом!

– А что ты скажешь, Питу, если тебя спросят, куда ты идешь?

– Об этом можете не беспокоиться.

И Питу взялся за шляпу.

– Разбудить госпожу Клеман? – спросил он.

– Нет, пусть спит, бедняжка… Мне теперь ничего больше не нужно… только бы…

– Только… что? – переспросил Питу.

Катрин улыбнулась.

– Да, я догадываюсь, – пробормотал вестник любви, – вам нужно письмо господина Изидора.

Помолчав немного, он продолжал:

– Не беспокойтесь, если оно пришло, вы его получите; если же его еще нет…

– А если нет?.. – с тревогой повторила Катрин.

– Если нет, то еще раз взгляните на меня ласково, как сейчас, улыбнитесь мне вот так же нежно, еще раз назовите меня своим дорогим Питу и добрым другом, и, если письмо еще не пришло, я отправлюсь за ним в Париж.

– Какое доброе и верное сердце! – прошептала Катрин, провожая взглядом Питу.

Почувствовав, что долгий разговор утомил ее, она снова уронила голову на подушку.

Десять минут спустя девушка и сама не могла бы сказать, произошло ли все это на самом деле или привиделось ей в бреду; но в чем она была совершенно уверена, так это в том, что живительная свежесть стала исходить из ее души, распространяясь до самых дальних уголков ее охваченного лихорадкой и болью тела.

Когда Питу проходил через кухню, мамаша Бийо подняла голову.

Госпожа Бийо еще не ложилась спать, она уже третьи сутки не смыкала глаз.

Уже третьи сутки она не покидала скамеечку рядом с колпаком очага; отсюда она могла видеть если не дочь, к которой ей запрещалось входить, то, по крайней мере, дверь ее комнаты.

– Ну что? – спросила она.

– Дела пошли на лад, мамаша Бийо, – сообщил Питу.

– Куда же ты собрался?

– В Виллер-Котре.

– Зачем?

Питу помедлил с ответом. Он не отличался находчивостью.

– Зачем я туда иду?.. – переспросил он в надежде выиграть время.

– Нуда, – послышался голос папаши Бийо, – моя жена тебя спрашивает, зачем ты туда идешь.

– Пойду предупрежу доктора Реналя.

– Доктор Реналь велел тебе дать ему знать, если будет что-нибудь новое.

– А разве это не новость, что мадемуазель Катрин чувствует себя лучше?

То ли папаша Бийо счел ответ Питу бесспорным, то ли не захотел придираться к человеку, который в конечном счете принес ему добрую весть, но возражать он больше не стал.

Питу вышел; папаша Бийо возвратился к себе в комнату, а мамаша Бийо снова уронила голову на грудь.

Питу прибыл в Виллер-Котре без четверти шесть.

Он разбудил доктора Реналя, сообщил, что больная чувствует себя лучше, и спросил, что делать дальше.

Доктор расспросил, как прошла ночь, и, к величайшему изумлению Питу, отвечавшему со всей возможной осмотрительностью, славный малый скоро заметил, что доктору известно все, что произошло между ним и Катрин, как если бы он сам присутствовал при их разговоре, спрятавшись за оконными занавесками или пологом кровати.

Доктор Реналь пообещал зайти на ферму днем, предписал Катрин все то же лекарство и выпроводил Питу. Тот долго размышлял над этими загадочными словами и наконец понял, что доктор советует ему продолжать с девушкой разговоры о виконте Изидоре де Шарни.

Выйдя от доктора, он отправился к тетушке Коломбе. Почтальонша проживала в самом конце улицы Лорме, иными словами – на другом краю городка.

Он пришел как раз в ту минуту, когда она отпирала свою дверь.

Тетушка Коломба была большой приятельницей тетушки Анжелики. Впрочем, дружба с теткой не мешала ей относиться с уважением к племяннику.

Войдя в полную пряников и леденцов лавочку тетушки Коломбы, Питу сразу понял: чтобы переговоры имели успех и письма для мадемуазель Катрин попали к нему в руки, надо постараться если не подкупить тетушку Коломбу, то хотя бы ей понравиться.

Он купил два леденца и пряник.

Оплатив покупку, он решился обратиться к тетушке Коломбе с просьбой.

Дело оказалось непростым.

Письма должны были передаваться лично в руки тем, кому они адресованы, или, по крайней мере, уполномоченным на то лицам, располагавшим письменной доверенностью.

Слово Питу не вызывало у тетушки Коломбы сомнений, но она требовала письменную доверенность.

Питу увидел, что должен пойти на жертву.

Он дал слово принести на следующий день расписку в получении письма, если, конечно, оно будет, а также доверенность на получение других писем для Катрин.

Обещание сопровождалось покупкой еще двух леденцов и еще одного пряника.

Как можно в чем-нибудь отказать тому, кто делает почин в твоей торговле, и делает столь щедро!

Тетушка Коломба недолго сопротивлялась и в конце концов пригласила Питу следовать за ней на почту, где обещала вручить ему письмо для Катрин, если оно там окажется.

Питу пошел за ней следом, на ходу поедая пряники и посасывая сразу четыре леденца.

Никогда, никогда в жизни он не позволял себе подобного расточительства; впрочем, как уже известно читателю, благодаря щедрости доктора Жильбера Питу был богат.

Проходя по главной площади, он вскарабкался на решетку фонтана, припал губами к одной из четырех струй, бивших из него в ту эпоху, и минут пять пил не отрываясь. Спустившись вниз, он огляделся и заметил посреди площади нечто вроде театрального помоста.

Тогда он вспомнил, что перед его отъездом горячо обсуждался вопрос о том, чтобы собраться в Виллер-Котре и заложить основы федерации главного города кантона и близлежащих деревень.

Разнообразные события личного свойства заставили его забыть о событии политическом, имевшем, однако, немалое значение.

Он вспомнил о двадцати пяти луидорах, данных ему перед отъездом из Парижа доктором Жильбером на обмундирование национальной гвардии Арамона.

Он с гордостью поднял голову, представив себе, как блистательно будут выглядеть благодаря этим двадцати пяти луидорам тридцать три состоящих под его началом гвардейца.

Это помогло ему переварить оба пряника и все четыре леденца вкупе с пинтой воды; они могли бы, несмотря на его прекрасный желудок, причинить ему неприятность, если бы не отличное средство, способствующее пищеварению: удовлетворенное самолюбие.

XXII
ПИТУ-ГЕОГРАФ

В то время как Питу пил, переваривал сладости и размышлял, тетушка Коломба опередила его и вошла в помещение почты.

Но Питу нимало не обеспокоился. Почта находилась напротив так называемой Новой улицы – небольшой улочки, выходившей в ту часть парка, где проходила аллея Вздохов, связанная с нежными для Питу воспоминаниями, – и он мог бы в пятнадцать прыжков нагнать тетушку Коломбу.

Он проделал эти пятнадцать прыжков и поднялся на крыльцо в тот самый момент, как тетушка Коломба выходила с почты с пачкой писем в руке.

Среди всех этих писем было одно в изящном конверте, кокетливо запечатанное воском.

Письмо это было адресовано Катрин Бийо.

Очевидно, именно этого письма и ждала Катрин.

Как и было условлено, г-жа Коломба вручила письмо покупателю леденцов, и он в ту же минуту поспешил в Пислё, обрадованный и в то же время опечаленный: он был рад, оттого что осчастливит Катрин, а печален потому, что источник счастья девушки был слишком горек на его вкус.

Но Питу был удивительный человек: несмотря на испытываемую им горечь, он так торопился доставить Катрин это проклятое письмо, что с шага постепенно перешел на рысь, а с рыси – на галоп.

В пятидесяти шагах от фермы Питу внезапно остановился, разумно полагая, что, если он прибежит вот так, запыхавшись и в поту, папаша Бийо может заподозрить неладное, а фермер и так уже, казалось, вступил на тяжкий и тернистый путь подозрений.

Итак, молодой человек решил пожертвовать несколькими минутами ради того, чтобы остаток пути пройти неспешно, и зашагал к дому степенной поступью наперсника из трагедии, к которому приравняло его доверие Катрин.

И тут, проходя мимо комнаты юной больной, он заметил, что сиделка, желая, по-видимому, проветрить комнату, приотворила окно.

Питу сначала просунул в щель нос, потом заглянул одним глазом… Это все, что он мог сделать: ему мешала оконная задвижка.

Однако он смог заметить, что Катрин проснулась и ожидает его возвращения; она же увидела Питу, подающего ей таинственные знаки.

– Письмо!.. – пролепетала девушка. – Письмо!

– Тише!.. – предостерег Питу.

Оглянувшись, будто браконьер, вознамерившийся сбить со следа всех смотрителей королевского охотничьего округа, он, убедившись в том, что его никто не видит, бросил письмо в щель, да так ловко, что оно угодило как раз на место, которое приготовила под подушкой ожидавшая его девушка.

Не ожидая благодарности, что не замедлила бы последовать за его жестом, он отступил от окна и пошел к двери. На пороге он увидел Бийо.

Если бы не выступ в стене, фермер заметил бы, что произошло, и, принимая во внимание расположение духа, в коем он находился, одному Богу известно, к чему бы привела уверенность, если бы она возникла на месте простого подозрения.

Питу не ожидал, что лицом к лицу столкнется с фермером, и почувствовал, как заливается краской до ушей.

– Ох, господин Бийо, – пробормотал он, – признаться, вы меня здорово напугали!..

– Испугал тебя, Питу? Капитана национальной гвардии!.. Покорителя Бастилии!.. Испугал?!

– Что же в этом удивительного? – ответил Питу. – Бывает и такое, особенно когда не ожидаешь…

– Ну да… – сказал Бийо, – когда ждешь, что встретишься с девицей, и вдруг видишь перед собой ее отца, верно?..

– Нет, господин Бийо, вот тут вы не правы! – возразил Питу. – Я не ожидал встретить мадемуазель Катрин. Нет! Несмотря на то что дело пошло на поправку, чему я от всей души рад, она еще слишком слаба, чтобы подняться на ноги.

– И тебе нечего ей сказать?

– Кому?

– Катрин…

– Ну почему же нечего? Я должен передать ей от доктора Реналя, что все идет хорошо и что он зайдет днем; впрочем, передать ей это может кто угодно, не обязательно делать это мне.

– Ты, должно быть, проголодался, да?

– Проголодался?.. – переспросил Питу. – Да нет…

– Как?! Ты не голоден? – вскричал фермер.

Питу понял, что совершил оплошность. Чтобы Питу в восемь часов утра не хотел есть?! Это противоречило всем законам природы.

– Конечно, я голоден! – спохватился он.

– Ну так ступай поешь. Работники как раз сели завтракать; они, должно быть, оставили тебе место.

Питу вошел в дом, Бийо провожал его взглядом, хотя его добродушие почти одержало верх над подозрительностью. Он увидел, как Питу сел во главе стола и набросился на краюху хлеба и тарелку с салом, словно в желудке у него не было двух пряников, четырех леденцов и пинты воды.

Правда, желудок Питу к тому времени был уже, по всей вероятности, снова пуст.

Питу не умел делать несколько дел разом, но уж если за что-нибудь брался, то действовал основательно. Выполняя поручение Катрин, он сделал все что от него зависело. Получив от Бийо приглашение позавтракать, он от души взялся и за это дело.

Бийо продолжал за ним наблюдать; видя, что Питу не поднимает глаз от тарелки, что он занялся стоявшей перед ним бутылкой сидра и ни разу не взглянул на дверь в комнату Катрин, фермер в конце концов поверил, что объявленная Питу цель короткого путешествия в Виллер-Котре была единственной.

Когда завтрак Питу подходил к концу, дверь в комнату Катрин отворилась и на пороге появилась г-жа Клеман со смиренной улыбкой на устах, свойственной всем сиделкам; она пришла выпить чашку кофе.

Само собой разумеется, это был не первый ее выход: в шесть часов утра, то есть спустя четверть часа после ухода Питу, она появилась на кухне и попросила стаканчик водки – единственное, как она говорила, средство, способное поддержать ее после бессонной ночи.

При виде сиделки г-жа Бийо поспешила ей навстречу, а Бийо вошел в дом. Оба они стали ее расспрашивать о здоровье Катрин.

– Все хорошо, – отвечала г-жа Клеман, – правда, мне показалось, что сейчас мадемуазель Катрин стала немного бредить.

– Как бредить?.. – спросил папаша Бийо. – Неужели опять начинается?..

– Боже правый! Бедная моя девочка! – прошептала г-жа Бийо.

Питу поднял голову и прислушался.

– Да, – продолжала г-жа Клеман, – она говорит о каком-то городе Турине, о какой-то стране Сардинии и зовет господина Питу, чтобы он ей объяснил, что это за страна и что за город.

– Я готов!.. – воскликнул Питу, допив кружку сидра и вытирая рукавом рот.

Его остановил взгляд папаши Бийо.

– Если, конечно, господин Бийо ничего не имеет против того, чтобы я дал мадемуазель Катрин те объяснения, что она просит… – поторопился прибавить Питу.

– Почему же нет? – вмешалась тетушка Бийо. – Раз бедняжка тебя зовет, ступай к ней, мой мальчик. К тому же доктор Реналь сказал, что из тебя выйдет толковый врач.

– Ну еще бы! – наивно подтвердил Питу. – Спросите у госпожи Клеман, как мы нынче ночью ухаживали за мадемуазель Катрин… Достойная госпожа Клеман ни на минуту не сомкнула глаз, да и я тоже.

Это был весьма ловкий и тонкий ход по отношению к сиделке. Она недурно вздремнула с двенадцати часов ночи до шести утра, и утверждать, что она не сомкнула глаз, значило приобрести в ее лице друга и даже возможную сообщницу.

– Ладно, – согласился папаша Бийо. – Раз Катрин тебя зовет, ступай к ней. Может, и мы с матерью дождемся такого времени, когда она нас позовет.

Питу инстинктивно чувствовал приближение бури. Подобно пастуху, он был готов встретить непогоду, если она застанет его в поле, но если удастся, был не прочь спрятаться от нее в укрытии.

Для Питу таким укрытием был Арамон.

В Арамоне он был королем. Да что там королем!.. Более чем королем: он командовал национальной гвардией! В Арамоне он был Лафайетом!

И у него были обязанности, призывавшие его в Арамон.

Питу дал себе слово немедленно вернуться в Арамон, как только он сделает все необходимое для Катрин.

Приняв такое решение, он с устного позволения г-на Бийо и молчаливого – г-жи Бийо вошел в комнату больной.

Катрин ожидала его с нетерпением; судя по лихорадочному блеску ее глаз и яркому румянцу, можно было подумать, что у нее, как и предупреждала г-жа Клеман, лихорадка.

Едва Питу притворил за собой дверь, как Катрин, узнав его походку (что было нетрудно, ведь она ожидала его прихода уже около полутора часов), торопливо повернула в его сторону голову и протянула ему обе руки.

– A-а, вот и ты, Питу! – сказала она ему. – Как ты долго!..

– Это не моя вина, мадемуазель, – заметил Питу. – Меня задержал ваш отец.

– Отец?

– Да… Верно, он о чем-то догадывается. Да и я сам не стал торопиться, – со вздохом прибавил Питу, – я знал: у вас есть то, о чем вы мечтали.

– Да, Питу… да, – опустив глаза, призналась девушка, – да… спасибо.

Потом еще тише она проговорила:

– Какой ты хороший, Питу! Я тебя очень люблю!

– Вы так добры, мадемуазель Катрин, – произнес готовый расплакаться Питу, чувствуя, что ее дружеское расположение к нему – лишь отзвук ее любви к другому; как бы скромен ни был славный малый, он чувствовал в глубине души унижение, оттого что был лишь бледным отражением Шарни.

Он поторопился прибавить:

– Я вас побеспокоил, мадемуазель Катрин, так как мне сказали, что вы хотите что-то узнать…

Катрин прижала руку к груди: она искала письмо Изидора, чтобы собраться с мужеством и задать Питу мучивший ее вопрос.

– Питу! Ты такой ученый… Ты можешь мне сказать, что такое Сардиния? – сделав над собой усилие, спросила она.

Питу призвал на помощь свои географические познания:

– Погодите, погодите-ка, мадемуазель… Я должен это знать. Среди многочисленных предметов, которым брался учить нас аббат Фортье, была и география. Сейчас, сейчас… Сардиния… Сейчас вспомню… Ах, мне бы первое слово вспомнить, я бы вам сразу все рассказал!

– Вспомни, Питу… Ну вспомни, – просила Катрин, умоляюще сложив руки.

– Черт подери! – не удержался Питу. – Это самое я и пытаюсь сделать! Сардиния… Сардиния… A-а, вспомнил!

Катрин облегченно вздохнула.

– Сардиния, – начал Питу, – Sardinia римлян, это один из трех больших островов в Средиземном море; он находится южнее Корсики, их разделяет пролив Бонифачо; он входит в состав Сардинского государства, которому дала название, его еще называют Сардинским королевством. Это остров протяженностью в шестьдесят льё с севера на юг и шестнадцать – с востока на запад. Население Сардинии составляют пятьдесят четыре тысячи человек; главный город – Кальяри… Вот что такое Сардиния, мадемуазель Катрин.

– Ах, Боже мой! Какое же это, наверное, счастье – так много знать, господин Питу!

– Просто у меня хорошая память, – объяснил Питу (пусть была оскорблена его любовь, зато его самолюбие было удовлетворено).

– А теперь, – осмелев, продолжала Катрин, – после того, что вы рассказали мне о Сардинии, не скажете ли вы, что такое Турин?..

– Турин?.. – повторил Питу. – Разумеется, мадемуазель, с удовольствием… если, конечно, вспомню.

– Постарайтесь вспомнить: это самое важное, господин Питу.

– Ах, вот как? Ну, если это самое важное, – заметил Питу, – придется постараться… Но если мне не удастся вспомнить, я разузнаю…

– Я… я… Я бы хотела знать теперь же… – продолжала настаивать Катрин. – Попытайтесь вспомнить, дорогой Питу, ну, пожалуйста!

Катрин вложила в свою просьбу столько нежности, что Питу охватила дрожь.

– Да, мадемуазель, я стараюсь… – прошептал он, – я стараюсь изо всех сил…

Катрин не сводила с него глаз.

Питу запрокинул голову, словно искал ответа на потолке.

– Турин… – проговорил он. – Турин… Ну, мадемуазель, это потруднее, чем Сардиния… Сардиния – это большой остров в Средиземном море, а в Средиземном море – всего три больших острова: Сардиния, принадлежащая королю Пьемонта; Корсика, принадлежащая французскому королю, и Сицилия, принадлежащая неаполитанскому королю. А Турин – это же всего-навсего столица…

– Что ты сказал о Сардинии, дорогой Питу?

– Я сказал, что она принадлежит пьемонтскому королю; думаю, я не ошибаюсь, мадемуазель.

– Все так, именно так, дорогой Питу: Изидор сообщает в письме, что отправляется в Турин, в Пьемонт…

– A-а, теперь понимаю… – промолвил Питу. – Так-так! Король послал господина Изидора в Турин, и вы меня спрашиваете, чтобы знать, куда едет господин Изидор…

– Зачем же еще я стала бы тебя спрашивать, если не ради него? – удивилась девушка. – Какое мне дело до Сардинии, Пьемонта, Турина?.. Пока его там не было, я не знала, что это за остров и что это за столица, и меня это нисколько не интересовало. Но ведь он уехал в Турин!.. Понимаешь ли, дорогой Питу? Вот я и хочу знать, что такое Турин…

Питу тяжко вздохнул, покачал головой, но от этого его желание помочь Катрин ничуть не уменьшилось.

– Турин… – пробормотал он, – погодите… столица Пьемонта… Турин… Турин… Вспомнил! – Турин – Bodincemagus, Taurasia, Colonia Julia, Augusta Taurinorum[19]19
  Бодинсемаг, Таврасия, Колония Юлия, Тавринорум Августа (лат.).


[Закрыть], как его называют древние авторы; в наши дни – это столица Пьемонта и Сардинского государства, расположенная на слиянии рек По и Доры; один из красивейших городов Европы. Население сто двадцать пять тысяч человек; резиденция короля Карла Эммануила… вот что такое Турин, мадемуазель.

– А как далеко от Турина до Пислё, господин Питу? Вы же все знаете, значит, и это тоже должны знать…

– Еще бы! – воскликнул Питу. – Я, конечно же, скажу вам, на каком расстоянии находится Турин от Парижа, а вот от Пислё – это уже сложнее…

– Ну, скажите сначала, как далеко Турин от Парижа, а потом, Питу, мы прибавим восемнадцать льё, разделяющие Париж и Пислё.

– Ах, черт побери, это верно, – согласился Питу.

И он продолжал:

– Расстояние от Парижа – двести шесть льё, от Рима – сто сорок, от Константинополя…

– Меня интересует только Париж, дорогой Питу. Двести шесть льё… и еще восемнадцать… итого – двести двадцать четыре. Значит, он в двухстах двадцати четырех льё отсюда… Еще третьего дня он был здесь, в трех четвертях льё от меня… совсем рядом… а сегодня… сегодня, – продолжала Катрин, заливаясь слезами и ломая руки, – сегодня он от меня в двухстах двадцати четырех льё…

– Нет еще, – робко возразил Питу, – он уехал всего два дня тому назад… он едва ли проделал половину пути…

– Где же он?

– Этого я не знаю, – отвечал Питу. – Аббат Фортье объяснял нам, что такое королевства и их столицы, но ничего не говорил о соединяющих их дорогах.

– Значит, это все, что тебе известно, дорогой Питу?

– Ну да, Бог мой! – вскричал географ, чувствуя себя униженным, оттого что так быстро исчерпал свои познания. – Если не считать того, что Турин – логово аристократов!

– Что это значит?

– Это значит, мадемуазель, что в Турине собрались все принцы, все принцессы, все эмигранты: его высочество граф д’Артуа, его высочество принц де Конде, госпожа де Полиньяк – одним словом, шайка разбойников, злоумышляющих против народа; надо надеяться, что всем им когда-нибудь отрубят головы при помощи гениальной машины, которую сейчас изобретает господин Гильотен.

– Ой, господин Питу!..

– Что, мадемуазель?

– Вы опять становитесь жестоким, как после вашего первого возвращения из Парижа.

– Жестоким?.. Я? – переспросил Питу. – Да, верно… Да, да, да!.. Господин Изидор – один из этих аристократов! И вы за него боитесь…

И со вздохом, не менее тяжким, чем те, о коих мы уже много раз сообщали, он продолжал:

– Не будем об этом больше говорить… Давайте поговорим о вас, мадемуазель Катрин, а также о том, чем еще я могу быть вам полезен.

– Милый Питу, – отвечала Катрин, – письмо, которое я получила сегодня утром, будет, вероятно, не единственным…

– И вы хотите, чтобы я сходил за другими?..

– Питу… раз уж ты был так добр…

– … то не действовать ли мне и дальше таким же образом?

– Да…

– С удовольствием!

– Ты же понимаешь, что, пока за мной следит отец, я не смогу выйти в город…

– Должен вам сказать, что за мной папаша Бийо тоже поглядывает: я понял это по его глазам.

– Да, Питу; но он же не может выслеживать вас до самого Арамона, а мы условимся о каком-нибудь местечке, где вы будете оставлять письма.

– Прекрасно! – сказал Питу. – Можно, например, прятать их в дупле большой ивы недалеко от того места, где я вас нашел без чувств.

– Вот именно, – подхватила Катрин. – Это недалеко от фермы, и в то же время это место не видно из окон. Так договорились: вы будете оставлять их там?..

– Да, мадемуазель Катрин.

– Только постарайтесь, чтобы вас никто не видел!

– Спросите у лесников из Лонпре, Тайфонтена и Монтегю, видели ли они меня хоть раз, а ведь я увел у них из-под носа не одну дюжину зайцев!.. А вот как вы, мадемуазель Катрин, собираетесь ходить за этими самыми письмами?

– Я?.. – переспросила она. – Я постараюсь поскорее поправиться! – уверенно закончила Катрин.

Питу издал еще один вздох, тяжелее всех предыдущих.

В эту минуту дверь распахнулась и на пороге появился доктор Реналь.