Текст книги "Графиня де Шарни (Части I, II, III)"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 62 страниц)

– Граф, – сказал Жильбер, – я отвечу вам в тот день, когда доверившийся мне король будет в безопасности. Людовик Шестнадцатый выбрал меня своим доверенным лицом, помощником, соучастником, если угодно, в деле, которое он предпринимает. Я согласился ему помогать и исполню свой долг до конца с открытым сердцем и закрытыми глазами. Я врач, дорогой мой граф, и для меня прежде всего важно физическое спасение моего больного! А теперь ответьте мне вы. Нужно ли для ваших таинственных планов, для ваших темных комбинаций, чтобы это бегство состоялось? Если же вы хотите, чтобы оно сорвалось, то не нужно и бороться, скажите только: "Не уезжайте!", и мы останемся, мы склоним головы, мы будем ждать удара.

– Брат! – торжественно заговорил Калиостро. – Если Богу, указывающему мне путь, было бы угодно, чтобы я нанес удар тем, кто дорог твоему сердцу, или тем, кого защищает твой дух, я остался бы в тени и просил бы у той высшей силы, которой я служу, одного: чтобы ты не узнал, чьей рукой этот удар нанесен. Нет, если я пришел* не как друг, – а я не могу быть другом королей, ведь я их жертва, – то я пришел и не как противник; я принес весы и говорю: "Я взвесил судьбу последнего Бурбона и не считаю, что его смерть имеет значение для спасения нашего общего дела. Боже меня сохрани – ведь я, подобно Пифагору, не считаю себя вправе и муху обидеть – неосторожно дотронуться до человеческой жизни, венца творения!" Более того, я пришел сказать тебе не только: "Я останусь безучастным", но и прибавлю следующее: "Тебе нужна моя помощь? Можешь на нее рассчитывать".

Жильбер снова попытался прочитать мысли Калиостро.

– Ну вот, – насмешливо сказал тот, – опять ты сомневаешься. Слушай, ученый муж, ты знаешь историю об Ахиллесовом копье, которое и ранило и врачевало? Я владею этим копьем. Та женщина, кого принимали за королеву в аллеях Версаля, может с тем же успехом сойти за королеву в покоях Тюильри или на какой-нибудь дороге, противоположной той, по которой поедет настоящая беглянка. Мое предложение не лишено смысла, верно, дорогой Жильбер?

– Будьте откровенны до конца, граф: зачем вы мне это предлагаете?

– Но, милый доктор, это же так просто! Я хочу, чтобы король уехал, чтобы он покинул Францию, чтобы он не мешал нам провозгласить республику.

– Республику?! – в изумлении спросил Жильбер.

– Почему нет? – ответил вопросом на вопрос Калиостро.

– Дорогой граф, я окидываю взглядом Францию с юга на север и с востока на запад, но не вижу ни одного республиканца.

– Вы ошибаетесь, я вижу трех: Петиона, Камилла Демулена и вашего покорного слугу; этих вы можете при желании увидеть не хуже, чем я; но я вижу еще и других, кого вы узреть не можете, вы увидите их, когда придет время. Предоставьте мне удивить вас неожиданной развязкой спектакля; но, как вы понимаете, я хочу, чтобы при этой явной и полной смене декораций не произошло чересчур серьезных несчастных случаев, ведь в них всегда оказывается виноват машинист сцены.

Жильбер на мгновение задумался.

Потом он протянул Калиостро руку со словами:

– Граф, если бы речь шла только обо мне, о моей жизни, если бы на карте стояли только моя честь, моя репутация, память обо мне, я немедленно принял бы ваше предложение; но речь идет о королевстве, о короле, о королеве, о целом роде, о судьбе монархии, и я не могу взять на себя смелость решать за них. Оставайтесь безучастным, дорогой граф, вот все, о чем я вас прошу.

Калиостро усмехнулся.

– Да, понимаю, – сказал он, – я человек, замешанный в деле с ожерельем!.. Ну что ж, дорогой Жильбер, этот человек даст вам совет.

– Тише, – предупредил Жильбер, – звонят!

– Экая важность! Вы же знаете, что это господин граф де Шарни. Пусть он тоже услышит мой совет и последует ему. Входите, господин граф, входите!

Шарни в самом деле появился в эту минуту на пороге. Увидев постороннего там, где рассчитывал встретить только Жильбера, он в нерешительности остановился.

– Вот этот совет, – продолжал Калиостро, – остерегайтесь слишком дорогих несессеров, слишком тяжелых карет и слишком большого внешнего сходства. Прощайте, Жильбер! Прощайте, господин граф! Говоря словами тех, кому, как и вам, я желаю счастливого пути, да осенит вас Господь своим святым и благим покровом.

Дружески кивнув Жильберу и вежливо поклонившись Шарни, пророк удалился, провожаемый беспокойным взглядом одного и вопросительным – другого.

– Что это за человек, доктор? – спросил Шарни, когда на лестнице стихли шаги.

– Один мой друг, – отвечал Жильбер. – Этот человек знает все и только что дал мне слово не выдавать нас.

– Как его зовут?

Помедлив, Жильбер молвил:

– Барон Дзанноне.

– Странно… – заметил Шарни, – имя это мне незнакомо, однако мне кажется, я уже где-то видел этого человека. Паспорт у вас, доктор?

– Вот он, граф.

Шарни взял паспорт, поспешно его развернул и погрузился в изучение важной бумаги, забыв на время о бароне Дзанноне.

XX
ВЕЧЕРОМ 20 ИЮНЯ

А теперь давайте посмотрим, что происходило вечером 20 июня, с девяти до двенадцати часов, в различных местах столицы.

Госпожи де Рошрёль опасались не напрасно; хотя ее служба завершилась 11-го числа, она, заподозрив что-то, сумела найти предлог, чтобы вернуться во дворец, и заметила, что, хотя футляры для принадлежавших королеве драгоценностей находились на прежнем месте, бриллиантов в них не было; Мария Антуанетта доверила их своему парикмахеру Леонару; тот должен был отправиться вечером 20-го на несколько часов раньше своей августейшей повелительницы вместе с г-ном де Шуазёлем, командующим солдатами первого отряда, размещенными в Пон-де-Сомвеле; герцог также отвечал за подставу в Варение, где он должен был держать шестерку резвых лошадей; он ожидал у себя на улице Артуа последних приказаний от короля и королевы. Возможно, было не совсем удобно обременять герцога де Шуазёля метром Леонаром, а также отчасти неосторожно со стороны королевы брать с собой парикмахера; но кто мог бы взять на себя заботу о восхитительных прическах, которые Леонар сооружал играя? Что ж вы хотите! Когда у вас гениальный парикмахер, не так-то просто от него отказаться! Вот почему горничная его высочества дофина, заподозрив, что отъезд назначен на понедельник 20-го на одиннадцать часов вечера, поделилась своими соображениями не только со своим любовником г-ном де Гувьоном, но и с г-ном де Байи.

Господин Лафайет пошел к королю, чтоб объясниться с ним откровенно по поводу этого доноса, после чего лишь пожал плечами.

Господин де Байи поступил еще лучше: пока Лафайет проявлял такую же слепоту, как астроном, Байи стал вдруг любезен, как истинный кавалер: он послал королеве собственноручное письмо г-жи де Рошрёль.

Лишь г-н де Гувьон, находившийся под прямым влиянием г-жи де Рошрёль, сохранил стойкие подозрения: предупрежденный любовницей, он под предлогом малого военного совета вызвал к себе дюжину офицеров национальной гвардии, пятерых или шестерых из них он расставил на часах у дверей, а сам с пятью командирами батальонов стал с особенным вниманием следить за дверьми в апартаменты г-на де Вилькье.

В это время в уже известной нам гостиной дома № 9 по улице Кок-Эрон красивая молодая дама, внешне спокойная, но в глубине души чрезвычайно взволнованная, сидя на козетке, беседовала со стоявшим перед ней молодым человеком лет двадцати четырех; он был одет в светло-желтую куртку курьера и кожаные лосины, обут в ботфорты и вооружен охотничьим ножом.

Он держал в руках круглую шляпу, обшитую галуном.

Молодая женщина, похоже, на чем-то настаивала, а молодой человек словно оправдывался.

– Мне все-таки хотелось бы знать, виконт, – говорила дама, – почему за два с половиной месяца с тех пор, как он вернулся в Париж, он ни разу не пришел сам?

– Со времени своего возвращения, сударыня, мой брат не раз поручал мне навестить вас.

– Я знаю, и я ему за это весьма благодарна, так же как и вам, виконт, однако мне кажется, что перед отъездом он мог бы прийти попрощаться лично.

– Очевидно, у него не было такой возможности, сударыня, раз он поручил это мне.

– Вы уезжаете надолго?

– Этого я не знаю, сударыня.

– Я говорю вы, виконт, так как по вашему костюму я могу судить о том, что вы тоже готовы к отъезду.

– По всей вероятности, сударыня, я покину Париж сегодня в полночь.

– Вы сопровождаете брата или едете в противоположном направлении?

– Я думаю, сударыня, что мы отправимся вместе.

– Вы скажете ему, что виделись со мной?

– Да, сударыня, так как, судя по настойчивости, с какой он посылал меня к вам, а также по тому, как просил непременно с вами повидаться до того, как я прибуду к нему, он не простил бы мне, если б я забыл об этом поручении.

Дама прикрыла рукой глаза, вздохнула и, задумавшись на минуту, продолжала:

– Виконт, вы благородный человек, вы поймете значение, которое я придаю своей просьбе; отвечайте мне так, как если бы я была вашей родной сестрой, отвечайте мне как перед Богом. Грозит ли господину де Шарни в этом путешествии какая-нибудь серьезная опасность?

– Кто может сказать, сударыня, – отвечал Изидор, пытаясь избежать прямого ответа на вопрос, – где в наше время нас поджидает опасность?.. Если бы утром пятого октября нашего бедного брата Жоржа спросили, ожидает ли он какой-нибудь опасности, он несомненно ответил бы, что нет, а на следующий день он лежал бледный, бездыханный на пороге комнаты королевы. В наши дни, сударыня, опасность появляется прямо из-под земли и человек оказывается лицом к лицу со смертью, не зная, откуда она приходит и кто ее призвал.

Андре побледнела.

– Значит, ему угрожает смертельная опасность, виконт?

– Я этого не говорил, сударыня.

– Нет, но вы так думаете.

– Если вы, сударыня, хотите передать моему брату нечто важное, то могу вам сказать, что дело, за которое берется, как и я, мой брат, достаточно серьезное и вы можете на словах или в письме передать со мной ваши соображения, ваше пожелание или ваш совет.

– Хорошо, виконт, – поднимаясь, сказала Андре, – прошу вас подождать пять минут.

Привычным размеренным шагом графиня удалилась в свою комнату, прикрыв за собой дверь.

Когда графиня вышла, молодой человек с беспокойством взглянул на часы.

– Четверть десятого… – прошептал он, – король ждет нас в половине десятого… К счастью, отсюда до Тюильри два шага.

Однако графиня возвратилась раньше назначенного ею самой времени, спустя несколько мгновений, держа в руке запечатанное письмо.

– Виконт, – тожественно проговорила она, – я доверяю это вашей чести.

Изидор протянул руку за письмом.

– Погодите, – остановила его Андре, – постарайтесь понять, что я вам скажу. Если ваш брат граф де Шарни исполнит предпринимаемое им дело благополучно, не говорите ему о письме и передайте только то, что я вам сказала об уважении к его преданности, а также о восхищении его характером… Если он будет ранен… – голос Андре едва заметно дрогнул, – если он будет серьезно ранен, попросите его оказать мне милость и позволить прибыть к нему; если он эту милость мне окажет, пошлите ко мне гонца с сообщением точного адреса, я выеду в ту же минуту. Если он будет ранен смертельно… – голос Андре готов был прерваться от волнения, – передайте ему это письмо; если он не сможет прочесть его сам, прочтите вы: я хочу, чтобы он перед смертью узнал, что в этом письме. Дайте мне слово дворянина, что вы исполните мою просьбу.

Изидор, взволнованный не менее графини, протянул руку.

– Клянусь честью, сударыня! – воскликнул он.

– В таком случае берите письмо и идите, виконт.

Изидор взял письмо, поцеловал графине руку и вышел.

– О! – вскричала Андре, падая на козетку. – Если ему суждено умереть, я хочу, чтобы он хотя бы перед смертью знал, что я его люблю!

В ту самую минуту как Изидор уходил от графини, спрятав письмо на груди рядом с другим письмом, на котором он при свете фонаря, горевшего на углу улицы Кокийер, прочел адрес, два господина, одетых точно так, как он, подходили к месту общего сбора, то есть будуару королевы, куда мы уже водили наших читателей двумя разными путями; один из них пошел через галерею Лувра, проходящую вдоль набережной, ту самую галерею, где находится в наши дни Музей изящных искусств – там его ждал Вебер; другой отправился по небольшой лестнице – по ней поднимался Шарни после своего возвращения из Монмеди. И точно так же, как его товарища в конце галереи Лувра ждал Вебер, камердинер королевы, этого человека наверху лестницы ожидал Франсуа Гю, камердинер короля.

Их обоих почти в одно время ввели через разные двери; первым из них оказался г-н де Валори.

Несколько мгновений спустя, как мы уже сказали, другая дверь распахнулась и г-н де Валори с изумлением увидел будто себя самого входящим в зал.

Офицеры были незнакомы; однако, предполагая, что их вызвали по одному и тому же делу, они пошли друг другу навстречу и поздоровались.

В эту минуту отворилась третья дверь и на пороге появился виконт де Шарни.

Это был третий курьер, столь же незнакомый двум первым, как и они ему.

Только Изидору было известно, с какой целью их собрали и какое дело им будет поручено.

Он приготовился отвечать на вопросы своих будущих товарищей, как вдруг дверь вновь отворилась и вошел король.

– Господа! – обратился он к г-ну де Мальдену и г-ну де Валори. – Прошу простить, что я распорядился вами, не имея на то вашего согласия, однако я полагал вас верными слугами монархии, ведь вы принадлежите к числу моих гвардейцев. Я пригласил вас к портному, адрес которого вам был указан, вы должны были заказать костюмы курьеров и явиться в них сегодня вечером в половине десятого в Тюильри; ваше присутствие здесь свидетельствует о том, что вы готовы исполнить любое мое поручение.

Оба бывших гвардейца поклонились.

– Государь, – отозвался первым г-н де Валори, – вашему величеству известно, что вы можете, не спрашивая своих дворян, располагать ими по своему усмотрению, будучи уверенным в их преданности, отваге и готовности отдать за вас свою жизнь.

– Государь, – поддержал его г-н де Мальден, – мой товарищ ответил не только за себя, но за меня и, полагаю, за третьего нашего спутника.

– Ваш третий товарищ, господа, которого я хочу вам представить, что, безусловно, доставит вам удовольствие, – это господин виконт Изидор де Шарни, чей брат был убит в Версале, загородив собою вход в комнату королевы; мы имели немало случаев убедиться в преданности членов его семьи, и настолько к этому привыкли, что даже не благодарим их за это.

– Судя по тому, что говорит его величество, – заметил г-н де Валори, – виконту де Шарни, несомненно, известна причина, по которой нас собрали, мы же этого не знаем, государь, и с нетерпением ждем ваших приказаний.

– Господа, – пояснил король, – как вы знаете, я нахожусь в плену, в плену у командующего национальной гвардией, у председателя Национального собрания, у мэра Парижа, у народа – словом, у всех. И вот, господа, я рассчитываю с вашей помощью избавиться от этого унижения и вновь стать свободным. Моя судьба, судьба королевы, судьба моих детей в ваших руках; все готово для побега сегодня вечером – только помогите нам выйти отсюда.

– Государь, – заявили трое молодых людей, – приказывайте.

– Как вы понимаете, господа, мы не можем выйти вместе. Мы условились встретиться на углу улицы Сен-Никез, где граф де Шарни будет нас ждать с каретой; вы, виконт, позаботитесь о королеве, вы должны откликаться на имя Мельхиор; вы, господин де Мальден, возьмете на себя заботу о мадам Елизавете и нашей дочери – помните, что вас зовут Жаном; вы, господин де Валори, отвечаете за госпожу де Турзель и дофина, вас зовут Франсуа. Не забудьте свои новые имена, господа, и ждите здесь новых приказаний.

Король поочередно подал руку всем и вышел, оставив в зале трех человек, готовых отдать за него жизнь.

Господин де Шуазёль объявил накануне королю от имени г-на де Буйе, что откладывать отъезд не представляется более возможным, и назначил побег на полночь 20 июня, сообщив, что 21-го в четыре часа утра он в случае отсутствия новостей отправится сам и приведет с собой все подразделения в Дён, Стене и Монмеди. Сам г-н де Шуазёль ждал, как мы уже сказали, дома, на улице Артуа, куда должны были доставить последние распоряжения двора; было девять часов вечера, и он начал уже впадать в отчаяние, когда единственный оставленный им в доме лакей, полагавший, что хозяин собирается в Мец, доложил о каком-то господине, прибывшем от имени королевы.

Он приказал пригласить его наверх.

Вскоре в комнату вошел человек в круглой шляпе, надвинутой на самые глаза; он был закутан в необъятный плащ.

– Это вы, Леонар? – спросил хозяин. – Я уже заждался.

– Если я заставил вас ждать, господин герцог, то в том виноват не я, а королева; она всего десять минут назад меня предупредила, что я должен к вам явиться.

– И она вам больше ничего не сказала?

– Как же, господин герцог! Она просила меня забрать все ее бриллианты и передать вам это письмо.

– Давайте скорее! – воскликнул герцог с легким нетерпением, которого не могло умерить безграничное доверие, оказываемое влиятельному лицу, передавшему герцогу послание ее величества.

Письмо было длинное, состоявшее из бесчисленных наставлений; в нем сообщалось, что отъезд назначен на полночь; королева предлагала герцогу де Шуазёлю выехать немедленно и еще раз просила взять с собой Леонара, которому приказано, прибавила она, слушаться его также, как ее.

Она подчеркнула семь следующих слов:

«Я еще раз повторяю ему это приказание».

Герцог взглянул на Леонара, ожидавшего с заметным нетерпением; парикмахер был смешон в своей огромной шляпе и необъятном плаще.

– Итак, – спросил герцог, – постарайтесь хорошенько вспомнить: что вам сказала королева?

– Я готов повторить все господину герцогу слово в слово.

– Говорите, слушаю вас.

– Она вызвала меня к себе около часу тому назад, господин герцог.

– Так-так.

– Она сказала мне шепотом…

– Значит, ее величество была не одна?

– Нет, господин герцог; в это время король разговаривал у окна с мадам Елизаветой, дофин играл с ее высочеством принцессой, а королева стояла опершись рукой о камин.

– Продолжайте, Леонар, продолжайте.

– Королева сказала мне шепотом: "Леонар, могу ли я на вас рассчитывать?" – "Ах, ваше величество, – отвечал я, – можете мною располагать: вашему величеству известно, что я предан вам телом и душой". – "Возьмите эти бриллианты и разложите их по карманам; возьмите это письмо и отнесите его на улицу Артуа герцогу де Шуазёлю, передайте лично в руки; если он еще не вернулся, вы найдете его у герцогини де Грамон". Я пошел было исполнять приказание ее величества, но королева меня окликнула: "Наденьте широкополую шляпу и просторный плащ, чтобы вас никто не узнал, дорогой Леонар, и слушайтесь герцога де Шуазёля как меня". Я поднялся к себе, взял у брата шляпу и плащ, и вот я здесь.

– Значит, королева в самом деле приказала вам слушаться меня так же, как ее? – уточнил г-н де Шуазёль.

– Таковы собственные слова ее величества, господин герцог.

– Я очень рад, что вы помните это устное приказание; во всяком случае вот это же приказание в письменном виде; прочтите его, прежде чем я сожгу письмо.

И г-н де Шуазёль показал Леонару окончание только что полученного письма; тот прочел вслух:

«Я приказала моему парикмахеру Леонару слушаться Вас так же, как меня. Я еще раз повторяю ему это приказание».

– Вы все поняли, не так ли? – спросил г-н де Шуазёль.

– О господин герцог, можете поверить, – отвечал Леонар, – что и устного приказания ее величества было бы довольно.

– Ну, все равно, – сказал г-н де Шуазёль.

И он сжег письмо.

В эту минуту вошел лакей и доложил, что карета готова.

– Идемте, дорогой Леонар, – пригласил герцог.

– Как же я пойду? А бриллианты?

– Вы возьмете их с собой.

– Куда?

– Туда, куда я вас везу.

– А куда вы меня везете?

– За несколько льё отсюда; там вам надлежит исполнить особое поручение.

– Господин герцог, это невозможно!

– Как невозможно?! Разве королева не приказала вам слушаться меня так же, как ее?

– Верно, но как же быть? Я оставил ключ в двери нашей квартиры; когда брат вернется, он не найдет ни своей шляпы, ни плаща; а если я не вернусь, он не будет знать, где я. Кроме того, я обещал причесать госпожу де Лааге, она ждет меня, чему доказательством служит то, господин герцог, что мой кабриолет и мой лакей сейчас во дворе Тюильри.

– Ну, дорогой Леонар, это не беда! – засмеялся г-н де Шуазёль, – ваш брат купит новую шляпу и новый плащ; госпожу де Лааге вы причешете в другой раз, а ваш лакей, видя, что вы не возвращаетесь, расседлает вашего коня и поставит его в конюшню; наш же конь запряжен, и пришла пора ехать.

Не обращая более внимания на жалобы и причитания Леонара, герцог де Шуазёль приказал растерянному парикмахеру садиться в кабриолет и пустил коня крупной рысью к заставе Птит-Виллет.

Не успел герцог де Шуазёль миновать последние дома Птит-Виллет, как группа из пяти человек, возвращавшихся из Якобинского клуба, вышла на улицу Сент-Оноре; они двинулись по направлению к Пале-Роялю, и тут их внимание привлекла глубокая тишина этого вечера.

Эти пятеро были: Камилл Демулен, сам потом рассказавший об этом случае, Дантон, Фрерон, Шенье и Лежандр.

Дойдя до улицы Эшель и окинув взглядом Тюильри, Камилл Демулен заметил:

– Честное слово, не кажется ли вам, что в Париже слишком тихо, словно в покинутом городе? На всем пути мы встретили только один патруль.

– Дело в том, что приняты необходимые меры, чтобы освободить дорогу королю, – пояснил Фрерон.

– Как это освободить дорогу королю? – удивился Дантон.

– Ну, разумеется, – подтвердил Фрерон, – ведь сегодня ночью он уезжает.

– Ну и шутки у вас! – воскликнул Лежандр.

– Может, это и шутка, – не унимался Фрерон, – но меня предупреждают письмом.

– Ты получил письмо, в котором тебя предупреждают о бегстве короля? – удивился Камилл Демулен. – И оно подписано?

– Нет, без подписи; да оно при мне… Вот, читайте!

Пятеро патриотов подошли к наемному экипажу, стоявшему на улице Сен-Никез, и при свете фонаря прочли следующее:

«Гражданина Фрерона предупреждают, что сегодня вечером г-н Капет, Австриячка и двое ее волчат покинут Париж и присоединятся к г-ну де Буйе, нансийскому убийце, ожидающему их на границе».

– Посмотри, как удачно назвали: господин Капет, – заметил Камилл Демулен, – отныне я буду называть Людовика Шестнадцатого господином Капетом.

– И тебя можно будет упрекнуть только в одном, – прибавил Шенье, – дело в том, что Людовик Шестнадцатый – не Капет, а Бурбон.

– Ба! Да кто об этом теперь знает? – хмыкнул Камилл Демулен. – Один-два педанта вроде тебя, Лежандр! Капет – прекрасное имя, верно?

– А вдруг в письме содержится правда и сегодня ночью вся королевская шайка удерет? – заметил Дантон.

– Ну, раз уж мы оказались в Тюильри, пойдемте поглядим! – предложил Камилл.

Пятеро патриотов в веселом расположении духа прогулялись по Тюильри; возвратившись на улицу Сен-Никез, они увидали, как Лафайет, а вместе с ним весь его штаб входят во дворец.

– Клянусь честью, – воскликнул Дантон, – Блондинчик пошел укладывать в постельку королевскую чету; наша служба окончена, а его – только начинается! Спокойной ночи, господа! Кто идет со мной в сторону улицы Пан?

– Я, – отвечал Лежандр.

Группа разделилась.

Дантон и Лежандр перешли через площадь Карусель, а Шенье, Фрерон и Камилл Демулен скрылись за углом улиц Рогана и Сент-Оноре.