Текст книги "Оплачено сполна (СИ)"
Автор книги: WhiteBloodOfGod
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 43 страниц)
Часть людей – видимо, атакующие группы, беспрепятственно вошли в замок. Третья осталась у входа. Полнейшая тишина еще минут пятнадцать.
– Северус, можно вести их? – спросил Протеус Паркинсон.
– Через минуту, – ответил ровный голос Снейпа.
Эта минута их и спасла. Ибо дальше начался ад, которого никто не ожидал.
Двери Шармбаттона вдруг с треском закрылись сами собой, их за секунды намертво оплели ветви плетистых роз. Окна сами собой зарастали изящными, но неприступными решетками. Третья группа принялась в панике пытаться расколдовать или прожечь двери, но безуспешно.
Их атаковали.
Какие-то люди, много людей, врассыпную выбегали из глубин парка, их палочки слаженно отправляли в группу очереди заклинаний. Кто-то сразу упал, связанный Incarcero или подкошенный боевыми.
– Это профессионалы! Авроры!– рявкнул Люциус, догадавшись. – Нас предали! Сев, уводи их, пока не увидели!
Драко, ни секунды не думая, ломанулся к отцу, но тот оттолкнул его.
– Иди с ними!
– Без тебя не пойду!
– Я приказываю тебе, сын! – рыкнул тот и вместе с Паркинсоном прикрывал их отход, хаотично отстреливаясь.
Драко почувствовал, что его подталкивает в спину властная рука Снейпа, не оставляя выбора. Между деревьями засверкали заклинания – кто-то их заметил. В общем гаме послышался и замер тоненький крик и звук падающего тела, но Драко не успел ничего понять и разглядеть – сработали портключи.
Происходило что-то незапланированное. Кроме того, в замке остался Поттер.
Но в тот момент Драко было плевать на Поттера. Потому что там оставался отец.
Они были в гостиной через час, и Снейп лично отвел Малфоя в медпункт, не дав ему даже поговорить с испуганными и растерянными однокурсниками.
– Крестный, что это было? – спросил Драко отчаянно.
Ответ Снейпа вверг его в еще больший ужас.
– Нас раскрыли, Драко, – и Северус спешно ушел, наверняка чтобы поскорее аппарировать к Лорду и доложить обо всем.
Малфой молча залез в постель, забыв, что больше не в пижаме и завтра прилетит от мадам Помфри.
Он не мог уснуть до шести утра, все ждал вестей от отца и от ужаса ожидания не мог и пошевелиться.
***
Для Гарри того времени, что слизеринцы ждали взрослых Пожирателей, просто не было. Только увидев сигнал, поняв, что защита снята, он кинулся в замок, ведомый голодной Тьмой. Она знала, что ей нужно – и кто ей нужен. Даже если бы захотел, Поттер уже не смог бы ее остановить.
Он не знал, как найдет Беллатрикс Лестрейндж, но Она знала. Как ищейка, взявшая след раненой лисицы, она вела его на привязи, заставляя не замечать легкости архитектуры, ярких цветов и изящных колонн. Существовала только кровь, что прольется сегодня – вкусная кровь, виновная кровь, кровь ради мести.
Шепот заполнял голову, и Гарри, словно бы отстранившись, наблюдал, как пересекает главную лестницу, двигаясь к самому центру здания. Да, наверное, он и без Нее бы нашел – если это артефакт, то лучше всего расположить в центре фигуры, так защита ляжет стойко и равномерно, хотя откуда ему знать, но вот же, откуда-то знает.
Дверь была открыта – еще бы, Лестрейндж ждала гостей. Интересно, где мадам Максим? Может быть, отсутствует? Или же ее спальня далеко от кабинета?
Он увидел ее сразу.
С нее уже спадал эффект Оборотки: волосы медленно менялись в цвете, удлинялись, завиваясь в волны. Она не обернулась, занятая артефактом: водила над ним палочкой, бормоча. Гарри было плевать, закончит она или нет, Тьма завилась тугим кольцом и разъяренной змеей бросилась на нее, уже не спрашивая его, Гарри, разрешения.
Он успел увидеть длинное щупальце Тьмы, скользнувшее к ней. Оно медленно и вкрадчиво обвило ее шею, руки и ноги, и она, конечно, его не видела… Ее лицо отчего-то больше не казалось сумасшедшим. На нем застыло странное выражение и…
До сих пор он не мог, да и не хотел вспомнить, что было потом. Кажется, его тело рвало на тысячи осколков удовольствием и силой, наверняка он делал ей больно или что-то еще… от него, Гарри, в этом не было почти ничего.
Когда он, наконец, осознал себя как себя, а не как придаток Тьмы, Беллатрикс Лестрейндж была мертва.
Ее лицо было удивительно умиротворенным в смерти. Самое сильное удивление в его жизни почти тут же сменилось самым сильным разочарованием.
– Нет, нет, нет! – шептал он в темном исступлении. – Ты не могла еще умереть!
И другую его часть в ту же секунду пронзил ужас, словно кипящая смола разлилась по глотке. Он понял, что жажда мучений и смертей не удовлетворена. Почуял Тьму, беснующуюся в нем. И понял, что будут еще жертвы. Сейчас. Здесь.
Ужас взял верх. Он вскочил, лихорадочно хватая воздух, кипятком вливающийся в легкие, и побежал по коридорам, расталкивая предметы и откуда-то взявшихся людей, но не обращая на это внимания.
Не поняв, как, он оказался снаружи. Запах моря и леса не отрезвил его, а ввинтился в тело, будто отравляя; он продолжал бежать, вперед, к морю, где нет людей. Наконец, запнувшись на песке у кромки воды, он упал.
Он больше не хотел убивать.
Но Она – все еще желала.
«Убийца!» – слышались фантомные шепотки со всех сторон. Голова кружилась, отказываясь работать. Он будто в дымке тумана видел образы неизвестных людей, которые гневно смотрели на него и давили, давили чем-то сильным и горьким… Может, виной?
Он отмахивался руками и ногами, пытаясь кричать, но ни слова не вырывалось из горла. Только катался по песку, пока не почувствовал, что одежда промокла, а во рту – соленая морская вода. Он никогда раньше не был у моря.
Вдохнуть, как хотелось просто вдохнуть холодный воздух – и умереть. Не помнить ничего, что было здесь, никогда не знать боли от потерь и жажды мести. Никогда не брать в руки темного знания.
Никогда не отнимать жизни и не чувствовать безудержной жажды чужих мук и страданий.
Никогда.
Он отважился открыть глаза. Тени исчезли. Приподнявшись на локтях и сплюнув соль, он огляделся. Нет, одна осталась. Поняв, что ее заметили, тень подошла ближе. Фигура ее была приземистой, а опущенная книзу голова не позволяла увидеть лица.
– Кто вы? – хрипло спросил Гарри.
Тень медленно, опасливо, как и при жизни, подняла голову. Клочья мышиного цвета волос, маленький носик, заискивающий, словно извиняющийся взгляд… Питер Петтигрю!
– Нет, нет, нет… – Гарри попытался отползти в море, но упал, едва не захлебнувшись.
Вынырнув, он вскрикнул: тень Питера нависла над ним, глядя прямо в глаза с выражением необъяснимой муки. И вдруг – набросилась.
Воздух кто-то отнял, и Поттер рванулся, пытаясь вдохнуть. Раз, другой… Получилось
Но этот воздух пах не морем. Запах свежескошенной травы, коров и выпечки. Удар тяжелой рукой. Пинок и смех. Разочарование и обида. Он только хотел найти друга! Почему снова один? Предательства заполняли его жизнь, словно преследуя. Отца – когда уехал в город на заработки и остался там с другой семьей. Матери – когда нашла нового мужа и забыла о сыне. Лучшие дни – дни Хогвартса. Мытарства от одного к другому с вопрошающим взглядом – кто возьмет к себе, нужен ли кому-то? Он впервые увидел Настоящего Друга, безудержно захотел быть частью его жизни. Мечта – исполнена. Все для друга! Счастье за друга, радость дружбы… И конец? Война? Он встал в ряды Ордена Феникса, он верил, что сможет помочь. И кто-то, кто раскрыл ему истинный смысл его жизни. Он – никто, тень у ног Настоящего Друга, ковер у двери, об который вытирают ноги его Настоящие Друзья. Его бросили и предали, он не нужен и идти ему некуда. А вот он – Отец, который поможет. Самый трудный и самый значительный поступок в его жизни, не принесший радости. Боль, обида, осознание того, что ничего не исправить. Под гнетом ненависти в поисках суррогата чужой любви – уже в облике крысы. Отец и благодетель, несущий боль; как и все, предавший, обманувший доверие. Но теперь идти некуда, жить незачем. И свет в глухом переулке – затаиться, снова переждать… Не получится. Лицо Настоящего Друга с глазами его Настоящей Любви, исполненное ненависти. Боль, самая худшая боль, и как радостно, что последняя.
Гарри очнулся, снова хлебнув воды и закашлявшись. Нет, он не умер, он все еще жив. Тень Питера исчезла. Поттер встал на дрожащих ногах и увидел другую тень, высокую и статную. Он уже знал, кто это. Тень молча смотрела на него.
Поттер сглотнул. Горячая вода, струящаяся по щекам, смешивалась с холодной, капавшей с волос. Обе – одинаково соленые. Если у боли соленый вкус, то чья боль заключена в океане?
Он нерешительно шагнул навстречу, ожидая чего-то. Бежать не хотелось. Он устал.
Холодок, спертое дыхание, раз, два…
Запахи духов и пыли, во дворе ржут лошади. У брата такого же цвета волосы, он совсем другой и иногда делает очень обидные вещи, но с ним хорошо играть и гулять. К магглам они боятся ходить, но все равно идут – посмотреть. Правда ли, что они такие отвратительные? Огромное удивление: магглы вообще ничем, кроме одежды не отличаются, только не все слова понимают. А вот мама ругается, что туда ходят. Но они уже взрослые и скоро им в Хогвартс, поэтому можно. В Хогвартсе есть своя семья – это Слизерин. Знакомых много, учиться не очень трудно – особенно, когда можно списать у девчонок. Квиддич – это интереснее всего, и он самый сильный и опасный загонщик в команде. Девушки – тоже очень интересно, но все они не такие, как Белла Блэк, потому что с ними нельзя поговорить о фехтовании, лошадях и магических дуэлях. А дома ждет с визитом большой друг родителей со звучным именем лорд Волдеморт, он говорит интересно, он много где бывал и знает много отличных заклинаний. Только выглядит он странно, но быстро привыкаешь. Скоро он возьмет их в свою команду, как отца. Белла – его невеста и лучший боевик Лорда. Так странно – он скоро станет отцом. Лорд обещает стать крестным их малыша, и Белла так счастлива и так женственна, как, наверное, никогда в жизни. Страшнейшая боль, худшая, ужаснейшая, как удар под дых – надежды нет, ребенок родился мертвым. Обвинить некого, только себя. Видеть, как она сходит с ума – медленно, теряя себя по крупицам, по одной каждый день. Тянуть и ощущать, что падаешь на дно сам, но все равно смотреть, как мучаются под ее палочкой другие – кому она так яростно, так жестоко мстит за то, что у них есть ребенок, живой. Самая кровавая облава. Бесконечность Азкабана. Никто и никогда не строил этой тюрьмы, она сама – живая, но там, где он сидит, а это новая часть, это не так чувствуется. Белла за стеной совершенно сходит с ума, то смеется, то плачет. Они вспомнили, кажется, все, что было в их жизни, разобрали каждую ошибку. Но пятнадцать лет – это пятнадцать лет, и каждый сходит с ума по-своему. Она – на идеях Лорда, потому что надеяться больше не на кого. Он – на своих и ее ошибках, погрязнув в обвинениях. Свобода – сладкая, пьянящая, острая. Сначала – отдать за нее Лорду хоть душу, потом – похмелье. Ломит суставы и спину, хорошо хоть, туберкулеза нет. Хочется тепла и спокойствия, семьи. Не будет ничего: он старая развалина, Белла больше не способна родить, а скрыться негде. Увязли давно, теперь разве что захлебнуться. А смерть так милосердна, пришла сама и почти безболезненно.
Гарри снова выкинуло, но на этот раз он был на песке. Плохо, ужасно быть этой милосердной смертью, страдать и чувствовать за других. Ненавидеть, когда сам был там – невозможно. Придется. За каждую смерть – придется.
Кое-как, шатаясь, чувствуя боль во всем теле, не то остатки чужой, не то уже свою, он поднялся. Наверное, оттягивал момент. Искупления? Возвращения?
Она ждала его шагах в пяти. Безмятежно и босиком, подняв подол, играла с волной. Неужели это была она? Кажется, да.
Правда, не такая, какой он ее знал. Как будто не было Азкабана и Волдеморта. Как мама.
Сердце попыталось взбунтоваться такому сравнению – и не смогло. Оно знало, что будет дальше. Что нужно сделать для этой тени.
Тень больше обращала внимание на волны, чем на него. Глубоко вдохнув и склонив голову под тяжестью предчувствий, он сделал пару шагов к ней. Она, наконец, подняла голову, улыбаясь. Вот как это было когда-то. Ее рука поднялась в пригласительном жесте. Кивнув, Гарри обреченно, но твердо посмотрел ей в глаза и раскинул руки, будто собираясь обнять ее.
Вот и она. Ее чувства были другими, не мужскими. Гарри был ею в эту секунду, ощущал мир прошлого, как она его ощущала.
Больше всех она любит отца. У нее смешные сестры, и их что-то очень уж много, они какие-то бестолковые, думают не о том: о платьях, ленточках, украшениях. Обидно, что говорят ей, какая она не-девочка. Скачет во весь опор на самом норовистом папином скакуне по кличке Дьявол, играет с отцом в покер, не боится крыс. Как-то она стащила отцовскую рубашку, и ничего более удобного в жизни не носила. Обидно, что палочку долго не дают, хотя уже почти девять лет, говорят, слишком дерзкая и активная. Кузен Сириус красивый, но слишком похож на нее, драка вышла занятная, хотя он пытался ее не бить, все равно пару раз приложил, и синяками Белла гордится, не понимая, чего ее так ругают. Хогвартс ей нравится не так сильно, как всем. Нет конюшен, нет леса, куда можно ездить на охоту. Квиддич – это почти глупо, битой она машет слишком сильно, охотник из нее слишком жестокий, хотя та рейвенкловка сама свалилась с метлы, без ее помощи. Никуда не приткнуться. И дома тоже теперь не так. Мама велит надевать неудобные платья и вести себя как леди, сестра Нарцисса глупая воображала, сохнет по кузену Сириусу, не понимает, что ему разве что до себя есть дело. Вскоре станет еще тошнее, ведь кузен-то учится на Гриффиндоре, ссорится с семьей и дружит с Поттерами. Отец не дает бузить по-прежнему, то ли мама виновата, то ли сам такой. Что ей до того, что она девушка, вот Родольфус Лестрейндж смотрит на нее с восхищением именно потому, что она не такая, как Цисси. Кузен дурак, сбежал из дома. Поймала бы – уши надрала, честное слово. Свадьба такая, как она хочет, мама говорит – как у нищих, но Белла счастлива. Первый взгляд на Лорда – обыкновенный, незаинтересованный. И второй, уже после его речи – едва ли не влюбленный. Вот он, тот, кто лучше отца. Тот, кто даст ей почувствовать вкус жизни, даст цель. Научит всему, что запрещено дома. Это ведь они одобряют? Ощущения, как будто ты большой шарик, так неудобно и одновременно смешно, они знают, что мальчик, и он будет Феликс, счастливчик, ведь Лорд будет его крестным. Беспросветное, ужасное горе, какого никогда не понять тому, кто не испытал – смерть ребенка. Они – не носили его под сердцем, не чувствовали его движений, не ощущали его жажды жизни. И темнота, когда есть возможность отомстить кому-то, за то, что осмелились быть счастливее. Может быть, сумасшествие. Даже любовь не спасает. Будто в тумане – суд, смех, что ей теперь, после смерти Лорда, у нее только и есть, что страдание. Азкабан дарит ей Родольфуса – снова, как будто заново. Пятнадцать лет в сплошном коконе безумия, а в просветах – его голос, виноватый, несчастный, во всех оттенках любви. Верить – чтобы не сойти с ума. Уже не помня, что так верят лишь безумцы. Все равно. Свобода – Лорд, конечно же Повелитель здесь. Она снова в деле, жива. Кузен Сириус, его голос она тоже слышала иногда там, в застенках. Он другой. Не потому что ушел, а потому что не имел и никогда не хотел иметь детей. Он предал Нарциссу, пусть даже Белла и благодарна ему за то, что не помешал ей осознать свое счастье в Люциусе. Она приговаривает его, и он падает в Арку. Так-то, мальчишка Поттер. Теперь ты знаешь, как бывает, когда ты ничего не можешь сделать. Лорд наказывает ее, это так обидно, ведь она любит его больше себя самой. Что с ним? Но она еще заслужит больше! Что это, разве так бывает? Когда весь мир рушится у ног из-за смерти одного человека? кажется, она иссохла и больше не способна горевать и лить слеза, она и так многих похоронила. Что там, она хоронила себя! Но нет, это еще больнее, она просто привыкла, что он всегда рядом, верный и любящий. Как ей без него? Где он теперь? как ей пойти за ним, как он всегда шел за ней? Таким лицо Поттера она никогда не видела. Умирать почти не больно, потому что она идет к нему и не случившемуся счастью.
Гарри упал. Его рвало чем-то черным, рвало безудержно, мучительно. Казалось, душа мечтала вырваться из тела, в панике убежать через рот, измучив до крайности свое вместилище.
Он кое-как перекатился на спину, попытался вдохнуть.
И – не смог. На этот раз – по-настоящему.
Ничего не изменилось. Шум моря, легкий и спокойный, не поменялся ни на йоту, звезды в небе по-прежнему были близки, и, кажется, еще ближе, чем всегда. Новенький рог месяца равнодушно смотрел с безоблачного неба. Новолуние.
Гарри почувствовал падение – падение в это небо, засасывающее его внутрь себя, вместе с измученным телом и искалеченной душой.
Он умер?
– Гарри, – сказал голос, который юноша бы узнал везде, всегда, помня его лишь душой. Голос, звучавший для него только в глубоком детстве, в колыбельных.
Призрачные фигуры расступились под этим небом, пропуская вперед одну. Виновато, с восторгом и трепетом смотрел Гарри Поттер на собственную мать, такую молодую и такую красивую.
Он протянул ей руку, не увидев никакого движения, но она почувствовала и покачала головой.
– Рано, родной мой, еще рано.
– Но ведь я умер, мам, – сказал он, и голос прошелестел, как сухая листва.
– Ты бы хотел, – вздохнул кто-то, – так часто хотел, Гарри. Мне жаль, ведь я любил жизнь.
Рядом с матерью встал отец. Прямая спина, ловкие, но тяжеловесные движения. Серьезный, даже укоряющий вид. И все та же неприличная молодость.
– Ты поддался Тьме, Гарри. Мы не вправе винить тебя. Но теперь ты сам отторг ее. Это не прошло даром.
– Сириус, – крестный выглядел много лучше того, что помнил о нем Гарри. – Я умру без нее?
– Ты выживешь, если найдешь причину для жизни, – улыбнулся он мудро, так, как никогда бы не улыбнулся при жизни.
– Я не могу, – пожаловался юноша. – Не могу, не хочу больше убивать! Я устал, так устал…
– Ты всегда находил причину идти дальше, – прошелестел голос совсем рядом, и что-то внутри воспарило с надеждой, почувствовав присутствие Седрика Диггори, такого, каким Гарри его запомнил, того, в которого без памяти восхищенно влюбился, так ни разу и не объяснившись.
– Пожалуйста, Сед, я не выдержу этой борьбы с ней, с собой, не знаю, с кем еще! -взмолился он.
– Ошибаешься, – фыркнул Диггори, мягко и насмешливо одновременно. – Ты даже и не представляешь своих внутренних сил, малыш.
Легкий смех удалялся, оставляя в душе Гарри ощущение недосказанности и ожидания.
– Иногда нужно делать то, что не хочется, – обратился к нему Сириус. – Кому, как не мне, знать это. Помоги тем, кому нужна помощь, и боль отпустит тебя. Когда помогаешь бороться другим, своя боль отступает. Однажды станет легче.
Сириус исчез. Фигура Джеймса Поттера посмотрела ему вслед.
– Однажды мы встретимся, сынок. Мы позовем тебя, и ты услышишь, обещаю. Но не сейчас.
– Папа, прошу тебя!
Но фигура Джеймса покачала головой и тоже исчезла. Лили печально улыбнулась ему.
– Мам… ты будешь со мной, когда будет совсем плохо? – в отчаянии попросил он.
– Всегда, малыш. Всегда.
Гарри хотелось заплакать и обнять ее. И он понял, что сегодня – сейчас, только сейчас, – это возможно.
Ничего, он не ощущал ничего. Но хотел чувствовать, – и чувствовал, – запах духов, дома. Тепло, которого не было.
– Я виноват, мам, я так виноват. Я был слеп, я был жесток, я…
– Тише-тише… Я люблю тебя, помни об этом. Люблю, просто потому что ты мой сын.
– Я не знаю, как прогнать ее из себя, – он бы рыдал, если б мог. – Она все еще там.
Лили ободряюще положила руку на плечо сына.
– Тебе почти удалось. Ты найдешь выход, я верю в это, я знаю. Немного времени – вот все, что тебе нужно.
– Почему все так уверены во мне, мам?!
Из груди вырвалось что-то, похожее на кашель. Темно-синее, как ночное море, отчаяние. На горизонте шалили самые первые, самые робкие лучи рождающегося рассвета.
– Ты сильный, малыш, ты сможешь. Иначе как же ты будешь смотреть нам в глаза? – она невесомо коснулась его волос. – Может быть, ты еще успеешь почувствовать, каково это – любить другого человека.
Она была чем-то похожа на Джинни. Но то, как она говорила, как смотрела… Нет, совсем иначе.
– Я обречен, да? – безнадежно спросил он. – Скажи правду хоть ты, мам!
Лили вздохнула, призрачно всколыхнулись ее волосы.
– Я не знаю исхода, Гарри. Правда в том, что один из вас умрет.
Он опустил голову. Отчаяние превратилось в безысходность и странное спокойствие. Он просто сделает это. Просто убьет. Или просто умрет. Ведь тут ему нечего оставить. А там… там ждут.
– Мам, – вдруг вырвалось у него, – скажи а это больно – умирать?
Она улыбнулась словно бы устало.
– Быстрее, чем заснуть.
Они помолчали.
– Мне пора, – проговорила Лили Поттер. – Рассвет.
– Я еще увижу вас? – с надеждой спросил Гарри.
В утренней дымке до него донесся лишь невнятный шепот.
Гарри почувствовал, что его куда-то тянет, весьма неучтиво и болезненно. Первый же глоток воздуха стал одним из самых тяжелых в его жизни.
Море ласково гладило волнами полоску суши. Оно было прекрасно.
Он никогда раньше не был на море.
========== Надлом ==========
От автора: ох и трудно далась мне эта глава, столько эмоциональных моментов!
мне и мною предана
и сполна изведала
рождение и смерть в каждом миге
Би-2 «Вечная призрачная встречная»
Им пришлось отложить похороны, чтобы не подпасть под подозрения. Все на благо Повелителя, все на благо нового мира. Личность не имеет значения, беда не имеет значения, ничто не имеет значения.
Все к черту.
Все силы Драко уходили на то, чтобы просто стоять. Он видел лицо Дамблдора, у которого на столе лежали эти чертовы свитки с одинаковой причиной для отгула на два дня – «по семейным обстоятельствам». Старик смотрел с пониманием и печалью, и весь его вид так и говорил: «Отсчет пошел, настало время решать».
Слева молча подошел отец – потрепанный, растерянный не меньше самого Драко, с оцарапанной щекой и перебинтованной левой кистью. Младший Малфой так и не отважился спросить, чем в него попало и как они сумели скрыться.
Мама утешала миссис Паркинсон, бледную и потерянную среди остальных таких же неприкаянных, того ничтожного числа знакомых, кто сумел найти официальную причину взять отгул. Таких было немного – подозрения вызывать нельзя.
Драко посмотрел на отца. Люциус, будто извиняясь, опустил глаза. Вот и оно.
Что они могли сделать против взвода подготовленных и вынырнувших невесть откуда авроров? Как они могли отразить рикошеты и случайности? Они и не смогли.
На Панси было страшно смотреть – и без того скуластое ее лицо казалось высеченным из камня. Беззвучно струились по ее щекам дорожки слез, застывшие же глаза будто жили собственной жизнью. Драко с трудом сделал несколько шагов к ней и замер перед ее невидящим взглядом. Она заметила его, и ужас писал на ее лице пощечинами: «Что будет дальше?»
Он обнял ее, не найдя ни слова для утешения, не сумев выговорить даже дежурной формулы. Ее руки стиснули его ребра с недевичьей силой отчаяния. Драко знал, что ей нужен не он, сейчас ей нужен другой, тот, кто отныне ее единственная опора.
Теперь уже плевать, что этот кто-то – маггл. Главное, он поймет.
И пусть сдохнет этот ужасный мир, мир, в котором Энтони Дейн не имеет права быть здесь, с ней, потому что родился не магом. Это понимание было истинным, до глубины души, понимание, сбросившее всю шелуху идеологии, всю пустоту слов Темного Лорда.
Смерть – самый справедливый оценщик. Ее приход все поставит на свои места, даже если она просто постоит рядом.
Отпустив Панси, он отважился повернуться. Там, за его спиной, стоял поседевший Патрик Гринграсс, поддерживающий жену. Асторию видно не было. Взгляд Малфоя неумолимо скользнул к последнему прибежищу его невесты, так и не ставшей женой.
Дафна, почему ты? За что? За искреннее непонимание этой войны? За неумение таить злость и обиду? За бесхитростную улыбку? Почему тебя, единственную из молодой гвардии, выбрала старуха Смерть? Чья палочка призвала ее в мир?
Нужно было подойти и что-то сказать им, но что? Как Драко ни искал слов, не находил ни одного. Они все были ему чужими, только она одна – родной, и молча обнять было некого, только сказать дежурную фразу, но он не мог. Отец поймал его взгляд и, кивнув, сам подошел к Гринграссам. Патрик едва заметно склонил голову, принимая соболезнования, Патрисия всхлипнула громче.
Гроб тетушки Беллатрикс остался в стороне – ее оплакивать, кроме Нарциссы, было некому. В Драко поднялась усталая черная ярость – ОН не пришел, не удосужился, не стал уравнивать себя с прочими. ОН только скажет тщательно выверенную речь, полную убедительных оборотов и «жертв на благо нового мира», «верных соратников», «братьев и сестер». Черта с два. Никто ЕМУ не нужен.
– Что, струхнули, да? – раздался хриплый голос. – Вы все прятались, шавки, когда мы пытались выбраться! Когда в нас стреляли, вы убегали! Поэтому их взяли, поэтому стольких убили! Она мертва, а вы – вы ничего не потеряли! Нарожаете еще детей, которые тоже будут лебезить и притворяться! А моей Алекто, ее больше нет!
Амикус Кэрроу, пьяный вдрызг, с бутылкой в руках, покачивался невдалеке. Ему никто не отвечал.
– Жалкие вы трусы! – закричал он. – Вам всем плевать на Повелителя, на новый мир, который мы строим! Вы хотите остаться в маггловской грязи, лишь бы сохранить свои денежки и шкуры! Да вы все…
– Амикус, – кто-то подошел к нему и попытался увести.
Тот дернулся.
– Я не буду молчать! Я, в отличие от вас, вырвался из самых рук авроров, я выполнил свой долг, а вы…
Кажется, кто-то сообразил использовать Silencio и увести буяна. Легче от этого, впрочем, никому не стало. Слишком много потерь, слишком многие задержаны аврорами. Что теперь делать, не знал никто.
Они были слишком близки к победе, никто не ожидал удара в спину. Он отрезвил всех.
Оставшуюся часть церемонии мама прижимала его голову к груди и тихо плакала. Отцу пришлось почти насильно увести ее, чтобы Драко мог вернуться камином в Хогвартс.
На выходе из кабинета директора ждал Снейп. Почувствовав его руку на плече, Малфой будто погрузился в морскую пучину и…
И истерика хлынула из него водопадом.
Он не помнил, когда декан успел довести его до кабинета, не помнил, что говорил, кричал и требовал. Очнулся только на рассудительных, как всегда, словах крестного:
– Я бы не поверил, если бы не видел сам, Драко. ОН почти сломлен. У самой победы – провал, потеря значительных сил. Ее потеря.
Конечно, декан говорил о тетушке Беллатрикс. Всхлипнув в последний раз, слизеринец прислушался. Крестный, тем временем, видимо, решился что-то рассказать.
– Я много раз говорил ей, что невелика заслуга прозябать в Азкабане, но ОН… ценил это. Он помнил ее молодой и полной сил, своим лучшим боевиком, воинственным, изобретательным, верным. Давным-давно он должен был стать крестным ее сына, но ребенок родился мертвым, и… Она, наверное, была самым близким к понятию «семья», что у него было.
– Значит, и он потерял кого-то, – прохрипел Драко зло, – значит, и он понял, каково это.
На это Снейп ничего не ответил и просто отпустил его отсыпаться, выдав освобождение от уроков на один день.
Той ночью Малфой спал без снов.
***
Часы тянулись неумолимо, тикали в голове, отдаваясь во всем теле.
Тик-так, тик-так,
от-счет по-шел,
вой-на, вой-на,
по-рог, по-рог,
тер-пи.
Мир как-то потерял цвет, притупил углы и заглушил звуки. Он жил через стену от Драко, донося лишь обрывки. Оглушительные часы били в его голове и могли бы бить еще долго. Уроки шли сами по себе, из палочки послушно текли заклинания, в эссе стояли требуемые формулировки, только где-то внутри оставалось что-то живое.
В те дни Малфой отчетливо понял – они обречены. Их не спасут, они не выстоят против профессиональных авроров, они в яме, из которой виден кусочек недосягаемого неба.
Не зря говорят, что клин вышибают клином.
– Что? – выдохнул Малфой и вдруг хрипло истерически рассмеялся. – Что ты сказал?!
Мир снова обрел краски. У мира был привкус горечи, неверия и совершенно другой цвет.
Цвет лжи и обмана.
***
Выручай-комната воссоздала то единственное место, где был покой. Удивленно хмурящийся Поттер оглядывал массивный камин, мягкие кресла в синей обивке, пушистый ковер под ногами и портреты – не настоящие, не живые, просто застывшие изображения. Копия малой гостиной Малфой мэнора.
Малфою даже пришлось подавить в себе порыв встать и принять его как полагалось хозяину дома. В конце концов, не для того они сюда пришли. Зачем, кстати, Поттер позвал его сюда? За сочувствием? Полноте, не ему говорить такие слова.
– Это ты вызвал авроров? – прошипел Драко, сжимая палочку.
– Что? Когда? – совершенно по-человечески растерялся Поттер, моргая за стеклами очков.
– Ты говорил Дамблдору о рейде?
Гарри опустил глаза.
– Нет. Он бы попытался остановить меня. Кто бы одобрил убийства…
На душе у Малфоя полегчало. Будто целый камень свалился.
– Как ты ее нашел?
Поттер пожал плечами, снова выглядя чертовым беззащитным очкариком.
– ОНА нашла. Почем мне знать.
Он помолчал, понимая, что все равно придется рассказывать; как-то совсем по-идиотски пошаркал ногой и взъерошил волосы.
– Кабинет был открыт, Лестрейндж не накладывала чары и почти дезактивировала артефакт. Не знаю, сколько я там был… Потом сбежал. Меня никто не видел, я был на побережье под мантией. Потом вышел за границу и аппарировал, – скупо поведал он.
Мантия совсем промокла, но почему-то все равно работала. Он долго брел мимо горящего всеми огнями Шармбаттона, на сей раз не просто смотрел, а видел, задыхаясь от его легкости, красоты, захлебываясь слышимым повсюду французским говором. Слышал крики и обрывки английской речи от ворот, но почему-то не мог заставить себя подойти и узнать, что случилось.
Он был опустошен и не смог бы даже соврать, встретив кого-то. Он шел, шел и шел по чудесному морозному лесу, дыша как в первый раз, видел какие-то здания…
Он никуда больше не хотел, он хотел остаться. Стать кем-то совсем другим, тем, кого не волнуют сложные человеческие проблемы. Кем-то, кому не нужно решать, для кого есть только то, что вокруг. Кто чувствует совсем-совсем по-другому.
Ужасно разболелось все тело. Наверное, простыл. Снег был таким уютным и пушистым, и в этом снегу весь чертов магический мир наверняка бы не достал его. Замерший во французском снегу спаситель магического мира Британии. Ха.
Но тело вскоре совсем перестало подчиняться и пришлось аппарировать, чтобы добраться до Хогвартса и привести себя во вменяемое состояние. Мадам Помфри, всплеснув руками, влила в него жгучее перцовое зелье, и только начавшаяся простуда стала отходить. Он спал в тепле всю ночь, было хорошо и пусто.
