Текст книги "Паутина"

Автор книги: Сфинкс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 58 (всего у книги 61 страниц)

Глава 7. Тедди Ремус Люпин

Кто-то считал, что добровольно прийти на работу в субботу утром – это нонсенс. Но для Тедди это было даже правилом, потому что именно в субботу ему на стол клали самые интересные номера газет, готовые к печати.

Особенно интересны они были сейчас, когда по всей Англии обсуждают две новости. Первая полоса – о том, что Министра Амбриджа сменил Министр Бруствер. Вторая полоса или целый разворот – окончательная победа над оборотнями и подробности битвы в лесу Дин. С той только разницей, что количество достоверной информации в подобных статьях сильно варьировалось.

Тедди провел просто чудесное утро, читая о том, как Гарри Поттер одним взмахом могучей руки положил пару штабелей оборотней и расправился со всеми врагами одним заклинанием, а потом громко объявил о том, что Министром должен стать Кингсли. В журнале «Все о гномах» утверждалось, что на стороне Министерства сражалась армия вооруженных лукотрусами гномов, которые оказали огромную помощь в борьбе с врагами магического мира.

Люпин надеялся, что его хохот не напугал редких работников, что также в субботу пришли в типографию. Самыми серьезными были материалы и размышления о том, почему Гарри Поттер отказался от поста главы Штаба Мракоборцев, о чем официально объявили прессе еще вчера днем. Многие гадали, чем теперь займется народный герой, потерявший жену и оставшийся один с тремя детьми. В газете «Маг в большом мире» прозорливо отметили, что Гарри сейчас нужен отдых, а мракоборцы как-нибудь обойдутся и без него.

Тедди поднял взгляд на часы – в полдень он обещал прийти в театр, где возобновились репетиции. Мари настаивала на том, что он обязательно должен увидеть ее в роли Елены Рейвенкло. Ведь это будет ее последняя новая роль в ближайшее время.

– Тед, тебе посылку принесли, – в кабинет заглянул Джон Спраут, обитавший в соседнем кабинете и отвечавший за молодежные издания. К слову, он был издателем и редактором популярного среди школьниц журнала «Магия любви» и за этот журнал получил не только какую-то премию отдела печати, но и две тысячи шестьсот двадцать две вопилки от родителей. Тедди даже был свидетелем того, как на столе Джона полыхал маленький пожар – последствия сразу четырех вспыхнувших в его руках писем.

Люпин взял у коллеги легкий, почти невесомый сверток.

– Читал последний номер «Магии любви»? – тут же сел на любимого конька Джон, усаживаясь в глубокое кресло.

– Ага, – Тедди усмехнулся, разворачивая посылку. – Даже номер один припрятал, покажу потом Гарри.

Джон издал свой любимый икающий смешок, состроив кокетливую физиономию:

– Я надеюсь, что кто-нибудь воспримет эту теорию всерьез и проведет настоящее исследование…

– Этого «кого-то» убьют в тот же день, – Тедди развернул бумагу и замер на пару мгновений, вдруг понимая, что он держит в руках и от кого это. – Джон, ты не возражаешь, у меня еще много работы…

Тот пожал плечами, поднялся, поправив черную мантию с розовыми вставками, и покинул кабинет, что-то насвистывая. Наверное, он хотел еще пообсуждать ту статью про палочки, но Тедди не был на это настроен. Тем более, сейчас, когда он держал в руках мантию-невидимку Гарри и записку, автором которой, вне всяких сомнений, является Рон.

«Тед, верни Гарри его мантию. Я знаю, что у вас все хорошо. Передай, что я в порядке. Мы с Сарой уезжаем из страны».

Люпин опустился в свое кресло, держа в руке записку от Рона, наскоро набросанную. Наверное, в последний раз. Тедди смотрел на записку долго, размышляя о том, как же поменялась их жизнь, а потом скомкал ее и бросил в камин. Пергамент сжался, вспыхнул, и через пару мгновений его уже не стало.

Пусть прошлое останется в прошлом. Пусть призраки не беспокоят тот мир, который, кажется, примирил Гарри Поттера с его потерей, с его новой жизнью, с ним самим. Пусть ушедшие остаются ушедшими, мертвые мертвыми. Пусть это жестоко, пусть это в чем-то неправильно, но Люпин видел, что Гарри и Гермиона уже попрощались с тем миром. Хватит прощаний, Рон сам выбрал свой путь…

Тедди поднялся. Он понимал всю жестокость того, что он собирался сделать, но не сомневался ни секунды. В том доме, где он был вчера на ужине, больше не было места Рону. В том мире Рона просто нет. Пусть Гарри будет счастлив и спокоен, пусть призраки прошлого уйдут, сгорят, как и эта записка, посланная Роном Тедди, словно тот давал Люпину право на выбор. И Тед сделал этот выбор…

Он убрал в карман мантию-невидимку, собрал документы, запер ящики стола и покинул типографию, чтобы трансгрессировать на площадь Пикадили и незаметно исчезнуть в фонтане с купидоном*. Люпин, как и обычно, совершенно не промокнув, оказался в освещенном факелами мраморном холле, где его приветствовал старый маг-билетер, который наклеивал новые афиши. С одной на Тедди смотрела и усмехалась, помахивая веером, Мари-Виктуар.

Молодой человек по привычке быстро пересек полутемный холл, спустился по лестнице в мраморную гостиную, где плескались фонтаны, в центре которых развлекались каменные мальчики-купидоны, иногда пускаясь в неудержимый пляс по воде. Огромные двери в зрительный зал были закрыты. Люпин миновал гостиную, толкнул малоприметную дверь и оказался в полутемном коридоре, который заканчивался в малом зале для репетиций, откуда доносились голоса актеров.

Навстречу Тедди вылетели два призрака – постоянные участники спектаклей театра, если нужны были привидения. Потом, громко топая ногами, просеменил домовой эльф с бутафорским топором в руках и розовым париком на больших ушах. Он что-то бормотал себе под нос и чуть не оттяпал половину ноги у деревянного человечка-статуи в проходе.

Негромкая музыка доносилась из танцевального зала, но Тед прошел прямо к сцене, где сейчас произносила какой-то монолог Мари. На ней было платье старинного покроя, волосы убраны под странную сеточку, высокий воротник скрывал ее красивую шею. Рядом с ней стоял Клод Уильямс, молодой актер, но уже звезда театра. Хотя Люпин считал, что ему дают главные роли лишь потому, что на лице этого волшебника было написано «я смазливый сердцеед».

– Так, перерыв! – Мари спорхнула с постамента, на котором произносила свои реплики, и поспешила к Люпину, который стоял у сцены и наблюдал за игрой актеров. Он подал девушке руку, когда она спускалась со сцены.

– Мари, только недолго, – чуть капризно произнес Клод, поправляя накидку и махая бутафорской палочкой так, словно это была шпага. Несколько волшебников пытались установить декорации для вечернего спектакля. Люпин узнал их – он уже посмотрел постановку комедии «Если бы мы были магглами». Там Мари играла волшебницу школьного возраста, которая потеряла свою палочку и вынуждена была добираться до дома, как маггл.

– Ты чего хмурый, Тед? – Мари поцеловала его и внимательно стала на него смотреть. – Говорила же тебе, что работа действует на тебя плохо, особенно по субботам.

– Все нормально, – отмахнулся Люпин, оглядывая ее костюм. – Как продвигается репетиция?

Мари обернулась к Клоду, который гонял по сцене одну из девушек, играющих подруг Елены Рейвенкло.

– Как всегда, – вздохнула она. – Ты меня подождешь?

– Конечно, мы же договорились, что пойдем вместе на обед к мистеру Уизли.

– Хорошо, – она улыбнулась. – Мы скоро закончим…

«Скоро» длилось еще полтора часа, за которые Тедди успел понаблюдать не только за пылкими сценами в исполнении невесты и Клода, но и за магами, которые отвечали за заклинательную часть декораций (солнечный свет, гром, фейерверки, птицы, кровь и все такое, что появлялось на сцене при помощи волшебной палочки) и за балетной труппой эльфов-домовиков, которые репетировали что-то ужасно смешное.

В итоге, пока Мари-Виктуар переоделась, переговорив со всеми актрисами, которые в это время находились в гримерной, пока они добрались до «Норы», обед Уизли был в полном разгаре. Дети, проглотив свои порции кулинарных шедевров жены Перси Одри, носились по саду, играя в снежки из кое-где нерастаявшего снега и раскручивая гномов. Взрослые еще сидели за столом в кухне, смакуя фирменный лимонный пирог Одри.

– Всем здравствуйте, – Люпин взял мантию Мари. Девушка по очереди поцеловала всех родственников.

– Тедди! – в кухню влетел Альбус с раскрасневшимся на свежем воздухе лицом, с замотанным на шее шарфом и в мокрых варежках. Мальчик обхватил Люпина за ноги и запрыгал от радости. – Тедди, где ты был?

Тед подхватил мальчика на руки, и они вместе сели за стол, где ему уже протягивали полную тарелку еды. Мари щебетала о каком-то спектакле с матерью и Ангелиной, Одри кормила маленького сына с ложечки, а Билл и Джордж смеялись над ее мужем, которому мальчонка все очки заляпал пудингом. Мистер Уизли улыбнулся Тедди и Альбусу.

– Тед, не знаешь, где Гарри? – спросил Перси. – Меня попросили ему передать предложение преподавать в академии для мракоборцев…

Люпин неопределенно повел плечами, чувствуя в своем кармане мантию-невидимку крестного.

– Я бы спросил не так, – вклинился Джордж с ухмылкой. – Где Гарри и Гермиона?

– Они хотели побыть вдвоем, – просто сказал Ал, удобно устраиваясь на коленях Тедди. Все присутствующие обратили взгляды на мальчика. Младший Поттер протянул руку, стянув варежку, и схватил конфету.

В кухне воцарилась тишина. Ангелина обменялась взглядами с Джорджем, который опять усмехнулся. Люпин потупился, потому что присутствующие повернулись к нему, как к человеку, который обычно больше остальных знает о том, что творится в жизни Гарри Поттера.

Что мог сказать им Тед?! Ведь это дом Джинни и Рона, как-то странно здесь пока ощущалось бы то, что так естественно и тепло чувствовалось в доме Гермионы.

Тедди поднял глаза и сразу увидел понимание на лице Артура Уизли. Он мягко улыбнулся и повернулся к Мари-Виктуар с каким-то вопросом о ее новой роли. Кажется, тема была закрыта, хотя кто-нибудь то и дело поглядывал на Теда с любопытством.

Но вечером, когда Люпин собирался проводить Мари до театра, к нему подошел мистер Уизли:

– Тед, передай, пожалуйста, Гарри и Гермионе, что они всегда были и останутся членами нашей семьи, несмотря ни на что. Мы всегда рады будем видеть их здесь.

Люпин кивнул, улыбаясь. Вот это послание обязательно дойдет до крестного. Даже в новом мире что-то должно было оставаться неизменным.

*Фонтан с Эросом стоит перед фасадом одного из самых фешенебельных театров Лондона – Критериона, расположенного на площади Пикадилли. К Критериону примыкает самый большой в Лондоне магазин спортивной одежды Литтлвуд.

Глава 8. Поттеры

Это был во всех отношениях удивительный день.

Джеймс сидел у постели Ксении, перебирая ее прохладные пальцы. Мадам Помфри сказала, что девушка приходила в себя утром и даже немного поела. К ней заходил Теодик Манчилли, и они недолго разговаривали. Джим почувствовал легкую ревность, но она была ни к чему здесь, в больничном крыле, рядом со спящей сном усталого человека Ксенией.

Наверное, Манчилли рассказал ей о том, что война с оборотнями закончилась, что больше не нужно волноваться и переживать. Расстроилась ли Ксения, узнав, что легилименты сражались без нее? Наверное, нет, ведь его Ксени не любила насилия. Она не любила зло и боль, кровь и тем более смерть…

Знала ли она, когда отправлялась к отцу, к чему приведет это все? Знала ли, – или догадывалась – что после этого между Гарри Поттером и его источником возникнет что-то большее, чем дружба, что была раньше? Джеймс думал, что знала. Он был почти уверен, что Ксения именно этого добивалась. Ведь души лечат не заклинания и не зелья, это он понял из недолгого общения с целительницей.

Человеческие души лечит любовь…

Было странно, но Джеймс как-то легко принял то, что, возможно, его отец нашел утешение, хотя мама умерла всего два месяца назад. Наверное, так же странно, как и то, что он смирился с потерей мамы. Или не смирился, а просто принял – как часть своей жизни. Зачем тратить силы на то, чего нельзя изменить?! И кому будет плохо от того, что одинокие отец и Гермиона будут друг для друга смыслом жизни? Что плохого в том, что два одиноких и, наверное, несчастных человека будут вместе?

Джеймс смотрел на Ксению и думал именно об этом. Пусть отец и Гермиона сами решают свою судьбу, сами разбираются со своими чувствами и совестью, потому что они заслужили все, даже эту запоздалую, не оставившую им выбора любовь.

Парень поднял глаза и наткнулся на взгляд Ксении. Она лежала, не шевелясь, и смотрела на него влажными глазами. По щекам текли слезы.

– Ксени, ты чего? – испугался Джеймс, садясь близко и сжимая ее ладонь. – У тебя что-то болит? Позвать мадам Помфри? Что?!

Она лишь качала головой, продолжая плакать, но губы ее медленно расплывались в мучительной улыбке, а пальцы в ответ сжимали его ладонь.

Джеймс рывком посадил ее и обнял, поглаживая по спине и не понимая, что с ней. Почему она плачет и улыбается одновременно?!

Горячие слезы впитались в ткань жилета и рубашки. Гриффиндорец чувствовал, как часто стучит ее сердце.

Ксения отстранилась и устало опустилась назад, на подушку. Мокрые щеки и блестящие глаза. Но на губах – улыбка.

– Почему ты плачешь? – снова спросил ее Джеймс, силясь понять.

– Ты такой спокойный, такой умиротворенный… такой взрослый… – вместо ответа проговорила она, сжимая его руку. – Ты так любишь отца…

Парень чуть нахмурился, уже готовый позвать школьную целительницу.

– Ксения, почему ты плачешь? – он смотрел, как текут из ее глаз слезы.

– Ты не понимаешь? – она всхлипнула, подняла руку к лицу. Глаза ее лучились странным светом. – Я чувствую, понимаешь? Я чувствую тебя…

Джеймс на пару мгновений задумался, пытаясь ее понять, а потом чуть не задохнулся, подпрыгнул, затряс ее руку, совершенно забыв, что Ксения слаба и ей нужен покой:

– Это…?! Ты хочешь сказать…?!

Она лишь кивнула, прикусив задрожавшую губу. Только теперь Джим понял, как важен был для девушки ее дар и как отважно она поступила, отказавшись от него ради спасения Гарри Поттера. Она отказалась от него, готовая его потерять.

– Но ведь в пророчестве…

– Я не знаю, – прошептала она, вытирая щеки ладонью. – Не знаю, почему… Но ведь это было всего лишь пророчество…

Джеймс был безумно рад – за нее, за этот счастливый взгляд, за ее улыбку сквозь слезы. Значит, ее готовности принести свой дар в жертву оказалось достаточно? Получается так…

– Я стала слабее чувствовать, но ведь это не так уж важно, – шептала она, прижимая к себе его руку. – Я смогу развить в себе все сначала, я смогу…

Он прижался губами к ее губам, чувствуя соль ее счастливых слез.

– Ты заслужила это, Ксения, – прошептал он, гладя ее по волосам. – А теперь отдыхай, тебе нужно много спать и набираться сил…

Она кивнула, но глаз не закрыла:

– Как вы все? Тео рассказал о том, что произошло в лесу, обо всем.

– Мы в лучшем виде, – улыбнулся Джеймс, садясь прямо. – Сегодня был квиддич, мы сыграли со Слизерином. В ничью.

Ксения удивленно усмехнулась:

– Только вы с Малфоем могли такое сотворить…

– Мы тут ни при чем, практически. Это Уильямс раскис из-за того, что его бросила Роза, и был сам, как кольцо… Дырочка на палке.

– Роза бросила Майкла, – задумчиво улыбнулась Ксения. – Теперь понятно…

– Что?

– Тео, – мягко заметила девушка. – Тео стал другим.

– Из-за Розы?! – ужаснулся Джеймс. – Неееет…

– Мы все заслуживаем счастья, но не нам решать, кто может нам это счастье подарить, – Ксения погладила парня по руке. – Роза – сильная девушка, и, наверное, только ей было под силу снова показать Тео восход…

Джеймс нахмурился: мало того, что отец и Гермиона одаривали друг друга странными взглядами, теперь еще и Роза решила познать любовь, да еще с кем! Черт, неужели и с этим он сможет смириться?!

– Джим, оставь это, дай Розе самой разобраться с собой, не вмешивайся.

– Даже не думал, – фыркнул гриффиндорец.

– Где Скорпиус?

Парень улыбнулся:

– Пошел в Хогсмид.

– Решили отметить все и сразу? – догадалась Ксения, устало улыбаясь.

– Когда ты поправишься, мы еще и с тобой отметим, – Джеймс поднялся, взглянув на часы. – Думаю, он уже вернулся…

– Смотрите, чтобы вас не поймали, – Ксения прикрыла глаза. – И чтобы Лили не прознала, а то она вам устроит праздник…

Джеймс хитро улыбнулся, но Ксения уже не видела этого, медленно погружаясь в сон со счастливой улыбкой на лице. Гриффиндорец еще постоял, глядя, как она засыпает, а потом покинул больничное крыло.

Студенты шли с ужина, и Джеймс поспешил, чтобы набрать еды для их маленького пира, который решено было провести в Выручай-комнате. Где вход на кухню, он знал еще с третьего курса, когда дядя Джордж, наконец, открыл ему эту тайну.

Когда Джеймс ввалился в комнату за портретом с гиппогрифом, держа в руках три огромных свертка, там уже был Скорпиус, расставлявший бутылки на столе. Кроме стола здесь были три мягких пуфа, множество подушек на полу и ковер. В камине плясал огонь. Что ж, уютненько, как раз для их маленького пира.

– Где Лили? – Джеймс свалил еду на стол.

– Ждем-с, я послал ей записку. Только, Поттер, учти, весь ее гнев пусть льется на голову тебе… – Малфой развалился сразу на трех подушках и потянулся.

– Почему это на мою? Это, кстати, была твоя идея – позвать ее с нами.

– Потому что я так хочу, – просто пожал плечами слизеринец. – Я беру на себя миссию ее успокоения и приведения в нужное состояние духа.

Джеймс фыркнул и тоже сел на подушку. Они откупорили бутылку с Огневиски и разлили на два стакана. Ожидание Лили нужно было провести с пользой для дела. И для тела.

Они выпили за победу над оборотнями, за ничью в квиддиче, за здоровье Ксении, за Гарри Поттера, за мужскую дружбу, за облысение всех волков, за предсказания Трелони и, наконец, за выращивание пихт в Англии. Когда они решали, за что пить дальше – за размножение ежей или хорьков, в комнате появилась Лили.

Она стояла у дверей и созерцала развалившихся на ковре парней. Они уже успели скинуть жилеты и галстуки, расшвырять обувь – чей ботинок с большим шумом шмякнется о стену – и опорожнить бутылку, заев парой десятков тостов.

– Интересно, ты просил меня зайти, чтобы я довела вас до кроватей после пьянки? – спросила Лили у Малфоя, складывая руки на груди.

Скорпиус лениво поднял к глазам руку с часами – причем это была рука Джеймса – и долго смотрел на циферблат, видимо, считая:

– Ты шла из башни Гриффиндор ровно два часа и тринадцать минут. Пробки?

Лили прошла в комнату и села на пуфик, усмехаясь:

– Вообще-то у меня было собрание старост, и МакГонагалл чуть взглядом не убила того эльфа, что ворвался в кабинет с паническим выражением на лице, крича, что если он не передаст записку, его свяжут морским узлом и подвесят на Гремучей иве до Рождества.

– О! Он запомнил! – обрадовался Скорпиус, пытаясь сфокусировать взгляд на Лили. – Эй, Поттер, у эльфов, оказывается, есть мозг…

Лили и Малфой одновременно взглянули на Джеймса – тот сопел, прижав к себе подушку одной рукой, а в другой крепко держа пустую бутылку. Лили покачала головой, подошла и отняла у спящего брата его трофей. Тот что-то промычал, но не проснулся.

Лили села рядом с братом и смотрела, как Малфой, недолго думая, налил себе полный бокал из уже откупоренной бутылки и начал пить мелкими глотками.

– Скорпиус, пить в одиночестве – признак развращенности и предвестие алкоголизма, – усмехнулась девушка.

– Ну… Поттер же спит, с кем мне пить? – протянул он. – Ты же все равно не будешь.

– Почему ты так решил?

– Ну, ты же староста… Старосты всегда ведут себя примерно, не нарушают правила, пьют только сливочное пиво и тыквенный сок…

– Ты так говоришь, будто быть старостой – преступление.

– Быть старостой скучно. Никаких радостей жизни, ничего себе не позволяешь… Правила, правила, правила… – слизеринец поднес бокал к глазам и смотрел, как янтарная жидкость играет на фоне камина. – Вы же не можете даже пальчиком перейти черту…

– Почему не можем? – даже обиделась Лили.

– Не можете, конечно, – уверенно произнес Малфой, глядя на нее насмешливо. – Вам это…

Он не договорил, потому что Лили вырвала из его рук бокал и опорожнила одним глотком, из-за чего тут же закашлялась, и из ее глаз брызнули слезы.

– Да, это было верхом благоразумия, – Скорпиус поспешно встал и подал девушке яблоко. Потом сел рядом, стирая слезы с ее щек. Он выглядел довольным. – А теперь все то же самое, но только медленно, потому что нарушать правила нужно с толком, чувством и расстановкой, а не залпом.

Они медленно пили Огневиски под мерное дыхание Джеймса. Смотрели друг другу в глаза, иногда улыбались и говорили ничего незначащие глупости. Лили заметила, что Малфой на самом деле был не таким уж и пьяным, каким пытался казаться, потому что соображал то он хорошо и логично.

Зато ей становилось все сложнее себя контролировать и трезво мыслить. Такое с ней было впервые. И Скорпиус это точно понимал.

– Скажи, Лили, что тебя беспокоит в последние дни? – тихо спросил он, отставив бокал и глядя на нее серебристыми глазами, в которых играл огонь.

– Ничего, – так же тихо ответила она, чувствуя легкое головокружение.

– Не надо только врать, ладно? – попросил Малфой, придвигаясь. – Это как-то связано с твоей матерью?

Лили вздрогнула, но теплые руки не дали ей отпрянуть.

– Связано?

Она нехотя кивнула, опуская глаза.

– Расскажешь?

И странно – она не смогла сдержаться, слова, накопленные за дни переживаний и мучений, сами потекли из нее:

– Мне кажется, что мой отец и Гермиона… Они…

Малфой закатил глаза, чуть усмехаясь:

– И из-за этого ты потеряла покой?! Да радовалась бы!

– Чему?! – вскрикнула девушка, сбрасывая его руки со своих плеч. Все чувства обострились, все ощущения были глубже, все воспринималось острее. – Папа всегда любил только маму! Он не может ее предать! Он не может вот так взять и забыть ее! И Гермиона не должна так поступать с дядей Роном! Это нечестно…

– Лил, послушай себя, – тихо проговорил слизеринец, снова положив руки ей на плечи. – Твоя мама умерла, этого не исправишь. И какая ей теперь разница, любит ее кто-то или нет? Ну, какая? Мертвые не чувствуют, им все равно… И не надо мне про загробную жизнь и про то, что люди живы, пока их помнят! От этого суть не меняется – любить мертвых бесполезно и нецелесообразно.

Он не давал ей заговорить, всякий раз останавливая ладонью и сжимая плечи:

– Твой отец может любить хоть еще десять человек, которых уже нет. Но проку то от этого сколько? Долюбился уже, что Ксении пришлось собой рисковать, чтобы его оторвать от этой любви! Любить надо живых! И правильно делает, что не теряется – одиночество твоему отцу только навредит, тебе не кажется? И при чем тут честность, ну, при чем? Это ваша глупая чувствительность! Она только вредит вам! Нечестно – это когда супруга варит супы и подтирает слюни отпрыску, а супруг ходит к любовнице. А то, что ты предполагаешь между твоим отцом и Гермионой, – жизнь…

– Ты не понимаешь, – тихо проговорила Лили.

– Ага, конечно, вали с больной головы на здоровую, – хмыкнул Скорпиус. – Это ты не понимаешь. Ты считаешь, что отец предает твою мать, но предают живых, мертвых предать нельзя. А ты мыслишь как эгоистка, никогда не думал, что Поттеры могут быть эгоистами…

– Попрошу не склонять мою фамилию, – промычал Джеймс в подушку.

– Спи, ежик, пихты еще не завезли, – Малфой ткнул друга под ребра. Тот поднял голову и с легким непониманием уставился на сестру и друга. – Привет, я Скорпиус Малфой, а это Лили Поттер, а ты кто?

– Ежик. С пихты, – фыркнул гриффиндорец, садясь и потирая глаза. – Могли бы толкнуть, а не распивать Огневиски втихаря…

– Ага, тебя толкни, ты все выдуешь, а нам придется слюни глотать, – Скорпиус протянул другу бокал. Джеймс его взял и только тут увидел, что делает Лили.

– Лил, ты пьешь?!

– Так, Поттер, если ты сейчас закатишь истерику в духе «ты переспал с моей сестрой, а теперь еще и споил», я наколдую тебе язык длиной с удава и удушу им же, так и знай, – предостерег Скорпиус друга. – И вообще – с тебя тост.

– Почему это? – Джеймс сел удобнее и нахмурился.

– Потому что предыдущие шесть тостов ты мирно проспал, видя розовые облака и нижнее белье МакГонагалл…

– Заткнись, Малфой, ты не даешь мне сосредоточиться…

– О… Лили, тихо, сейчас мы услышим скрип мозгов твоего брата, – усмехнулся Скорпиус, за что получил пинок по ноге от гриффиндорца.

– Ребята, а, можно, я предложу тост? – спросила Лили, с улыбкой наблюдая за парнями.

– Ого! Я только за, – улыбнулся Джеймс, видимо, смирившийся с тем, что пьет вместе с младшей сестрой.

– Конечно, ведь тогда тебе не нужно извлекать из фольги свои извилины, – не удержался слизеринец, но Лили ладонью накрыла рот Скорпиуса, заставляя замолчать.

– За память о мертвых и за любовь к живым, – тихо проговорила она, в упор глядя на Малфоя. Он улыбнулся, в его глазах плескалось жидкое серебро ее сердца.