Текст книги "Паутина"

Автор книги: Сфинкс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 61 страниц)

Глава 3. Гарри Поттер

Чьи те глаза, которые все видят,

Всю боль, что у меня в душе сокрыта…?

«Отступник» Р. Сальваторе

Он стоял в спальне, которую уже начал называть «своей», и смотрел в окно. Луна. Опять луна, взгляд на которую не приносил ничего, кроме воспоминаний. И мыслей о Роне, которого, казалось, уже так давно не было в его жизни. Хотя, наверное, давно…

Влажные после душа волосы падали на лоб, чуть отвлекая от созерцания луны. Гарри поднял руку и откинул их назад. Тело отдалось легкой болью в плече. Он опустил взгляд и в полумраке увидел свежий порез от заклинания.

Тело еще помнило возбуждение битвы. Такое знакомые ощущение опасности, когда нервы на пределе, когда каждая мысль – о том, чтобы ударить раньше, чем ударят в тебя. Когда ты весь как струна, как мерцающее на кончике твоей палочки, готовое вылететь, заклинание. И этот миг – миг, когда луч отрывается от палочки – растягивается на мгновения и на вечность. Вдох, выдох, смерть, жизнь.

Он был на дежурстве, когда пришло сообщение о кровавом сражении на Косой аллее. Там дежурили пятеро мракоборцев, они, видимо, сразу подали сигнал о помощи. И никто не смог бы запретить Гарри Поттеру отправиться туда, в гущу битвы, туда, где сражались с его врагами. С теми, кто был виновен в смерти его жены. В разбитой жизни его друзей.

Их было одиннадцать: восемь волков, с ними – трое волшебников в масках. Как знакомы были эти вырезы глаз, эти приглушенные масками голоса. И Гарри уже не помнил себя, не мог потом даже воспроизвести всего, что происходило. Волшебники пытались не подпустить мракоборцев к бару, где происходила кровавая расправа, но министерских бойцов было больше. Они прорвались внутрь, оглушая оборотней смертельными заклятиями, опутывая веревками, целясь в глаза и в суставы лап.

Гарри помнил, как упал убитым один из прикрывавших оборотней волшебников, но кто его убил, точно сказать не мог. Двое волшебников, опутав четверых волков, скрылись вместе с ними, трансгрессировав. Остальные достались Министерству – убитые волшебник и оборотень, оказавшийся к тому же женщиной, и трое отчаянно сопротивлявшихся волков, которых тут же отправили на нижние уровни Отдела Тайн. Целители, которые ходили по залитому кровью полу, буквально отловили Гарри Поттера, заставив того снять рубашку. Оказалось, кто-то из волшебников задел его заклятием.

Потом до полуночи они разбирались с показаниями, с пострадавшими и пленными, общались с прессой – Кингсли в конце не выдержал и выхватил перо у одной из самых назойливых журналисток. Гарри успел отправить сов детям и Гермионе, которая была с Альбусом дома, чтобы они не беспокоились, прочитав в газетах о происшествии.

Он вернулся в тихий дом, где в гостиной была оставлена свеча. В кухне на столе, накрытый крышкой, стоял для него ужин, а под тарелкой – картинка, которую нарисовал для него Альбус. Гарри устало поел, а потом поднялся к себе, ощущая пустоту внутри. Каким-то далеким воспоминанием колыхнулась в голове мысль, что Джинни никогда не ложилась спать, не дождавшись его. Он очень сердился на нее сначала, а потом привык. Привык возвращаться в дом, зная, что там его ждут.

Здесь его тоже ждали, но по-другому. Словно давая свободу. Свободу вернуться, когда ему потребуется домашнее тепло, словно освобождая от задней мысли о том, что кто-то из-за него не спит. Освобождая от вины за свое отсутствие дома.

Он стоял перед окном и смотрел, как лунный свет играет на островках снега. В окне дома напротив уже стояла тыква, напоминая, что через два дня – Хэллоуин. Где-то лаяла собака, по дороге пронеслась одинокая машина.

Гарри поднял руку и провел по свежему рубцу. Он не позволил наложить повязку – из-за смехотворного пореза. В камине шумно развалилось полено. Огонь наполнял спальню теплом и светом, но Гарри бил легкий озноб, наверное, из-за спада напряжения, что весь день им владело. Лунный свет падал на его испещренную шрамами грудь, на руки, засунутые в карманы брюк.

Спать не хотелось. Неполная луна, выглядывая из-за облаков, тревожила душу. Да и зачем спать, если во сне все равно нет покоя?

Гарри, вспомнив, взял с тумбочки палочку и наложил заглушающие чары на комнату. Он не хотел, чтобы Гермиона или Альбус опять услышали его крик во сне. Он так делал теперь каждую ночь, не желая их тревожить. Он не хотел, чтобы его ада касался кто-то еще, чтобы кто-то другой, ни в чем не виноватый, видел то, что видит он.

День за днем. Туннель. Лица. Дыхание.

Ночь за ночью. Словно сражение за его душу. Дамблдор. Волан-де-Морт. Мать оборотня. Сам мальчик. Люпин. Грейбек…

Гарри закрыл глаза, чувствуя, как бешенно колотится его сердце. Потом с силой зажмурился, пытаясь не пустить воспоминания. Но когда он уставал или нервничал, им было проще прорваться, проще подчинить его волю себе.

Он застонал, понимая, что опять погружается в пучину своей вины. Картинки, образы, голоса… С каждым днем с тех пор, как погибла Джинни, они становились все четче, все ярче, все мучительнее. Наверное, это конец. Наверное, однажды он уже не найдет в себе сил вернуться, вынырнуть, отодвинуть в глубину души этот ад.

И была лишь одна мысль: быстрее бы. Потому что было невыносимо… Потому что в такие моменты он не мог думать о детях, о других близких людях. Он вообще не мог думать.

Теплые руки коснулись его плеч. Гарри осознал, что сидит на полу, вжимая голову в колени, как раньше, как уже сотни раз до этого пытался спрятаться от себя самого.

Гермиона.

– Почему ты прячешься? – прошептала она, садясь перед ним и заставляя смотреть в свои глаза. – Почему заставляешь себя быть одиноким перед этой бездной?

– Потому что это моя бездна, – ответил Гарри, остро чувствуя ее нежные ладони на плечах. – Почему ты не спишь?

– Я слышала какой-то шум и проснулась. Лежала, думая, что это ты вернулся… Потом встала и решила проверить, – она опустила взгляд и, наверное, увидела свежий рубец на плече. – Господи, Гарри, тебя ранили?

– Пустяки, – он поднялся, отстраняясь. Отгораживаясь. Нет, отгораживая ее от себя самого. Гарри отвернулся, снова глядя на луну, не в силах не смотреть.

– Здесь заглушающие чары, – вдруг сказала она. Он обернулся – в ее руке была его палочка, видимо, подобранная с пола. – Гарри, зачем ты это делаешь? Зачем стараешься замкнуться в себе? Зачем отталкиваешь… меня?

Он резко отшатнулся от нее, от ее голоса.

– Потому что все неправильно, потому что я не хочу, чтобы ты стала частью моего мира. Этот мир сгубит тебя…

– Раньше я всегда была частью твоего мира, – спокойно отметила она.

Гарри устало прикрыл глаза:

– Раньше был Рон. Он всегда мог прийти и увести тебя… Раньше у тебя был свой мир, куда ты легко возвращалась…

Он вздрогнул, когда ощутил ее дыхание рядом. В ее глазах отражался лунный свет.

– Ты не пускаешь меня в свой мир, и я понимаю, почему… – прошептала она, вдруг протянув руку и коснувшись его щеки. Гарри был не в силах сдержать эту ласку, но и не в силах отстраниться от ее руки. – Тогда разреши мне взять тебя в мой мир, хотя бы ненадолго…

Ее мир? Что она имела в виду? Гарри тяжело дышал, не понимая уже ничего. Он хотел, чтобы она ушла, чтобы оставила его с самим собой, с его адом, чтобы она никогда не касалась этой бездны, чтобы она никогда не узнала, что это значит…

Ее рука легла на его грудь, покрытую шрамами. Гарри открыл глаза и следил за ее пальцем, очерчивавшим все линии.

– Мне кажется, что все эти шрамы и рубцы – это шрамы на твоем сердце и на твоей душе, но внутри они почему-то не затягиваются, как здесь… – прошептала она, поднимая глаза. – Я никогда не думала о том, сколько у тебя шрамов… Только два помнила четко… Этот, – она показала на полосу на сгибе его локтя, где когда-то прошелся нож Хвоста, – и этот, – она взяла его руку, где на тыльной стороне ладони даже через много лет проступали слова, выжженные на его плоти: «я не должен лгать». – Гарри, прошлого нет, остались только рубцы. Понимаешь? Твой мир должен уйти в прошлое. Отпусти их, отпусти…

Гарри задыхался, не понимая, зачем она все это говорит. Зачем стоит так близко, такая одинокая, такая сильная… У него никогда не было подобной силы. Силы пережить и забыть, шагнуть, чтобы жить дальше…

– Гермиона, не надо… – выдохнул он, чувствуя слезы на глазах. – Ты ничем не можешь мне помочь…

– Могу и помогу, чего бы мне это ни стоило, – твердо произнесла она, обнимая его. – Гарри, ты единственный, кто всегда был рядом, кто всегда понимал меня, кто всегда доверял мне. Ты единственный, в кого я всегда верила без остатка, без единой мысли сомнения… Ты единственный, понимаешь?

– Гермиона, нет… – он тоже обнимал ее, не зная, как сказать ей о том, что не хочет, не может. Однажды он пустил в свою жизнь Джинни, чтобы потом оттолкнуть, когда встреча с врагами была неминуема. С Гермионой он так поступить не сможет. Потому что она не примет его решения так, как Джинни. Она пойдет с ним на последнюю битву, а допустить этого Гарри не мог. Он не мог потерять еще и Гермиону, только начиная обретать ее. – Ты просто устала, ты чувствуешь себя одинокой…

Он не знал, кто из них сделал это последнее движение, но в следующий миг они уже нежно целовали друг друга. Впервые они были так близко. Впервые так ощущали близость. Впервые понимали, как это важно и как нужно обоим.

Между ними теперь не было Рона. Наверное, в чем-то он действительно был прав, хотя в чем, Гарри не мог сейчас понять. Он знал, что любит и всегда будет любить Джинни. А Гермиона… Гермиона была именно Гермионой. Первой, кто его обнял, первой, кто поцеловал его в щеку, первой, кто поверил в него, первой, кто дал ему надежду.

Он оторвался от ее губ, все еще ощущая ее руки на своей спине, вкус ее поцелуя, отдаленно знакомый, но новый, стук ее сердца, блеск ее глаз. Гарри уткнулся в ее шею лицом, вдыхая ее аромат, знакомый, дарящий покой и надежду. Опять надежду, как раньше, как тогда.

Гермиона взяла его за руку и отвела к постели. Они опять лежали, обнявшись, засыпая. Гарри чувствовал ее рядом с собой, знал, что она оградит его от всего. Потому что лишь она всегда знала, кто он на самом деле. Лишь она видела его таким, каким он был. Лишь она. Гермиона.

Утро ворвалось в его залитое солнцем сознание стуком в окно. Гермиона рядом пошевелилась, разжимая свои объятия, в которых всю ночь держала его. Гарри выбрался из-под одеяла, нащупал очки и пошел открывать окно взъерошенной сове с большими желтыми глазами. Взял письмо и шумно выдохнул.

– Гарри?

Он медленно распечатал надписанный конверт.

– Что там? – Гермиона поднялась и подошла, заглядывая в письмо через его руку. Им обоим был прекрасно знаком этот отрывистый почерк, которым были наспех набросаны несколько строчек: «Сегодня вечером оборотни готовят нападение на «Нору». Гарри, будь осторожен, у них есть свои люди в Министерстве. Они смогут снять защиту».

Гарри и Гермиона обменялись взглядами.

– Рон… – выдохнула она, бледнея. – Он среди них?

Гарри не думал сейчас об этом. Отдал ей письмо и кинулся одеваться. Он не мог допустить, чтобы туннель его ада, из которого его ненадолго вырвали, стал еще длиннее.

Глава 4. Теодик

Настроение. Это слабость. С ней нужно бороться. Силой.

Тео не пошел на обед. Стоял у окна. Злился. На что? Просто злился.

Чувства. Неуправляемые чувства. Это тоже слабость. Их нужно подавлять.

Он учился этому. Годами. Учился быть сильным. И верить лишь себе. Только так. Без боли. Без предательства.

Спасибо, мама. Ты научила быть сильным. Ты заставила. Заставила перешагнуть черту. Перестать быть слабым. Уязвимым.

Снег. Он не любил снег. И ветер. И дождь. Не любил. Но терпел.

Он не любил воду. Просто не любил. Все просто. Тот мужчина. Он пытался научить Тео плавать. Тео ненавидел воду. За то, что тот ее любил.

Тео отвернулся. Отошел от окна. Полумрак. Приятно и спокойно. Ничего раздражающего. Тогда почему – злость?

Дамблдор? Нет. Дамблдор был обычен. Улыбки. Леденцы. Намеки.

Министерство? Нет. Там все еще проще. Им не нужны легилименты. Армия оборотней. Против своих же. Упрямы. Глупы.

Что тогда? Откуда?

Настроение – это слабость.

Стук в дверь. Тео встал. Огляделся.

– Войдите.

ОНА. Стоит на пороге. Решительная. Сильная. Он опять ЕЮ любовался. Просто любовался.

– Можно, целитель Манчилли? – смотрит.

– Я же сказал – войдите.

Шаг. Еще. Закрыла дверь. Двое в полумраке. Зажечь свет.

Нет.

– Я хотела извиниться за то, что вчера пропустила занятие, – виновато улыбается.

– За вас уже извинились вчера.

Все равно – улыбается.

– Когда можно отработать это занятие?

Ждет. Отработать? Зачем? Она не отстает от группы. Она лидер.

– Вы уверены, что вам это необходимо?

Улыбается. Кивает.

– Вы сейчас свободны? – спрашивает.

Нет. Он зол. Ему не до занятий.

– Вы же сами говорили, что нужно постоянно тренироваться. Я бы не хотела потерять те навыки, что уже получила на занятиях, – все еще улыбается. – Конечно, если вы не можете, я могу найти Дэна или Стивена. Думаю, они помогут мне.

– Они слишком слабы для вас, – Тео подошел ближе. – Тренируем ваш блок.

Кивает. Хмурится. Сосредотачивается. Тео любуется. ОНА готова.

Тео достал палочку. «Легилименс». Сопротивление. Среднее. Но хорошее. Все-таки проник.

Свет. Много света. Смех. Громкий смех. Горячий песок. Прибой. Змей в небе. Смех. Свет. Парк. Зелень. Влажные дорожки. Запах дождя. Смех. Вкус мороженого. Свет…

Резкий блок. Толчок. Тео отшатнулся. Растерялся. На пару мгновений.

Мать. Она смеется. Рождественская елка. Щенок с длинными лапами. Влажный язык. Лай. Смех…

Он закрылся. Тяжелое дыхание.

ОНА мягко улыбается. Чуть бледна.

ОНА пробила его блок. Воспользовалась его слабостью. И стала сильнее.

– А вы, оказывается, хорошо умеете притворяться, – сделала шаг вперед. – Или лгать самому себе.

Тео молчал. Ошеломление. Непривычное чувство. Чувство чужого внутри.

– Никто и никогда этого не делал, да? Никогда не бывал в вашем сознании… Не показывал вам ваши собственные воспоминания, – ОНА чем-то довольна. Что-то в НЕЙ не так. Блеск глаз. Губы. Лицо.

– Вы определенно делаете успехи, – Тео сложил на груди руки. – Вы умеете пользоваться чужой слабостью.

– Не слабостью, а расслабленностью, – мягко поправила. Улыбается. Чему?

– Одно и то же.

– Нет. Расслабленность – это состояние души и тела. Слабость же в вашем понимании – это всего лишь отступление от какой-то принятой вами странной нормы поведения.

– Странной? – Тео нахмурился. – И что же странного в моем поведении?

Мягко улыбается. Еще шаг.

– Вы считаете себя сильным человеком? Не легилиментом, это понятно… Человеком.

– Одно не отделимо от другого.

– Отделимо, – качает головой. Волосы рассыпались. – Легилимент не может позволить себе слабости, – улыбнулась. – Но человек должен хоть иногда быть слабым.

– Вы можете так считать, – Тео пожал плечами.

– Но разве вы так считать не можете? – сделала еще шаг. Веснушки на носу. Тонкая цепочка на шее. Блеск волос. – Что вы считаете слабостью, целитель?

– Все, что делает нас уязвимыми.

– Даже так? Любовь? Дружба? Преданность? Вера?

Тео лишь раз кивнул.

– Странно, – ОНА уже не улыбается. – Но ведь это не слабость, это сила человека. Разве любовь не дает нам сил жить? Разве друзья не дают нам сил бороться, не поддерживают в трудную минуту? Разве преданность своему делу, – опять улыбнулась, – не делает нас сильнее? Разве вера в лучшее в человеке – даже в том, который сам в это лучшее в себе не верит, – это не сила?

– Разве предательство преданности не делает нас слабыми? – Тео тяжело дышал. – Разве уничтоженная вера не делает нас слабыми? Разве те, кто когда-то были друзьями, не делают нас слабыми, поворачиваясь спиной?

ОНА была совсем рядом. Глаза горят. Чем? Решимостью.

– Наша сила – это сохранить себя и свои слабости внутри, сохранить свет, даже если нас заставляют верить во тьму, – тихо говорит. Медленно. Смотрит прямо в глаза. Не закрывается. Верит. Верит ему. Что он не посмеет. – Кто-то показал вам обратную сторону человеческих чувств, и вы почему-то решили, что все это – слабость. Но даже сильные люди могут испытывать чувства. И вы это знаете.

Тео молчал. Он просто смотрел. Не любовался. Смотрел. И слушал.

– Вы сами сегодня были почему-то сердиты. Я чувствовала это. И это не слабость – это суть любого человека. Быть таким, какой он есть, стараться верить в лучшее. Или и подобная вера – это слабость?

Тео молчал.

– Почему вы такой молчаливый? – улыбается. – Или говорить много – это тоже слабость?

Делает шаг. Мимо. Встает чуть позади. Тео повернулся за ней. Она смотрит. В окно.

– Разве нам дано понять, что есть настоящая сила, а что слабость? – чуть повернулась. Близко. Это тяготит. Но Тео не поддается. Не поддается слабости. Не отодвигается. – Вот мой отец… Все считали его слабым. Я считала его слабым, уязвимым, но от этого не любила меньше. Просто он был таким… А теперь… Он просто ушел. Слабость это или сила? Я не знаю… И никто, наверное, не знает… А дядя Гарри… Все и всегда считали его сильным, способным выдержать все. А когда хоронили… тетю Джинни… он был слаб… Но разве это та самая слабость, о которой говорите вы, Тео?

Он вздрогнул. Ее глаза полны воспоминаний. Тоски. Света.

– Разве так важно быть сильным, когда от тебя этого не ждут? И разве всегда нужно быть сильным?

Тео закрыл глаза. Не видеть. Не видеть ее силы. Которая оборачивалась его слабостью.

– Мне многие говорили, что я сильная. Да, наверное, так и есть… Но даже сильным людям иногда хочется быть слабыми. Хочется, чтобы чья-то сила стала для них опорой. Чтобы самому хотя бы ненадолго отдохнуть… Побыть беззащитным и слабым. Тео, у вас такого не бывает?

Он посмотрел. На нее. На ее слабость. Ведь грусть – это слабость. Ведь эмоции, такие эмоции, – это слабость. Ей нужна чья-то сила. Его сила?

– Вы тоже слабы, как бы вам не хотелось утверждать об обратном, – ее голос стал твердым. – Я видела ваши воспоминания. Вашу боль… Я видела, как вы смотрите на меня.

Тео резко повернулся. Безжалостные ее глаза. Глаза, которые впервые заглянули во тьму. И увидели. Свет.

– Спасибо за занятие, – вдруг пошла к дверям. – И простите, если отняла у вас время.

Она уже была у выхода.

– Если вам нужна будет помощь, мисс Уизли, обращайтесь.

Обернулась. Улыбнулась.

– И если вам – моя, буду всегда рада.

Тео кивнул. Сделал шаг. Еще шаг.

Они вместе вышли. Освещенный коридор. Они молча пошли по нему.

– Почему вас назвали «Теодик»?

– Не знаю.

Говорить не хотелось. Коридор. Двое студентов. Знакомые лица. Джеймс Поттер. И его друг. Удивление?

– Привет, ребята, – она улыбается. Они молчат. Смотрят на Тео.

А он просто прошел мимо. Не касаясь их. Не отвечая на вызов. Вызов в их глазах.

Он был слаб. Непростительно слаб сегодня. Но в нем снова появилась вера. Вера в нее. И надежда. Спустя пятнадцать лет. В нем снова была слабость.

Глава 5. Скорпиус Малфой

Скорпиуса Малфоя отчитали посреди Холла, да еще кто? – девчонка, староста, Поттер!

Он уже начинал скучать по той хрупкой и беззащитной Лили, которую он впервые поцеловал. Скучать?! Нет! Ему определенно нравилось то ощущение непредсказуемости, что теперь сопровождало их отношения.

Она решила поиграть с ним? Малфой с удовольствием примет ее игру. Но играть они будут по его правилам.

Скорпиус сидел на подоконнике на четвертом этаже, ожидая, когда вернется Поттер. Да, их идея с зельем Решимости явно была изначально проигрышной – это же Уизли. Эти создания вообще не поддаются прогнозам. Мало того, что она не польстила своим разговором Уильямсу, да-к она же еще и прогуливается по коридорам с Манчилли, этим гоблином. Неужели Роза Уизли набиралась решимости на то, чтобы оказаться поблизости от этого уродца? Да, хотя тут не только решимость нужна, но еще и повязка на глаза, чтобы не созерцать этого субъекта во всей его гоблинской красе. Ладно, нюхлер с ней, с Уизли! Только зелья жалко…

– Мистер Малфой, немедленно слезьте! – в коридоре появился Фауст. – Вы не нашли себе другого места для отдыха? Минус пять очков со Слизерина. За неуважительное отношение к школе.

Скорпиус, дождавшись, пока декан Гриффиндора скроется, снова влез на окно – раз уж баллы он уже все равно потерял, почему бы не продолжить «неуважительно относиться к школе»? И вообще, у какого идиота еще в голове могли родиться такие формулировки? Только у Фауста… иногда Малфою казалось, что в раннем младенчестве этого человека клюнул в голову грифон, и мозг Фауста вытек – весь и навсегда. Может, декан Гриффиндора просто этого не помнит, а родители пожалели его и не стали рассказывать?

– Малфой, ты чего такой довольный сидишь? – рядом возник Поттер с газетой в руках. – Читал?

– Про бар на Косой аллее? Читал еще вчера, – лениво отмахнулся Скорпиус.

– Я не о том, – Джеймс протянул другу газету. Только тут Скорпиус заметил, как бледен гриффиндорец. – Это экстренный выпуск…

Малфой развернул номер «Совы».

– Вот черт! – выругался он, спрыгивая с подоконника. Потом поднял глаза на друга: – Как там ваши?

– Никто, кроме Розы, пока не знает, – Джеймс сложил на груди руки. – Они все на занятиях, а газета пришла после обеда. Я встретил Розу в башне…

Скорпиус снова взглянул на газету. Посреди страницы – панорама на странно скособоченный дом и большая подпись «Нападение на «Нору»: оборотни в семейном доме Уизли». – Я не знаю, какой маг нас хранит, просто не верится, что в Норе в тот момент никого не было, – прошептал Джеймс, глядя на свои ботинки. – Если бы там был дедушка… Или Альбус… Господи, когда же это закончится?!

Скорпиус с сочувствием посмотрел на друга:

– Спокойно, тут же написано: Министерство прибыло вовремя, чтобы предотвратить нанесение какого-либо ущерба… Видишь, шестеро пленных, ни одного убитого с нашей стороны…

– Господи, Малфой! – Джеймс вскипел. – Они напали на дом моей семьи, ты понимаешь?! Охрана, заклинания, бдительность! Ничего не помогает! Они все могли погибнуть!

– Поттер, давай без истерик, уже поздно орать и махать палочкой, – попросил Скорпиус, складывая газету. – Тем более, там был твой отец, уж он бы их всех на кусочки разорвал, если бы оборотни посмели хоть кого-то тронуть…

– Я не знаю… – растерянно произнес гриффиндорец. – Наверное, Роза и Лили были правы… мы тут веселимся, гуляем, смеемся, а они там…

– Мерлин, Поттер, только не это. Спишу твои слова на последствия падения с дерева, – Малфой хлопнул друга по плечу. – Я рад, что ты, наконец, прочувствовал всю тяжесть момента, но поверь мне – от того, что ты тут будешь биться в истерике, ничего не изменится. Так что просто прими к сведению, что на дом твоих родных напали, что никто не пострадал. И живи дальше.

– Это не твои родные, тебе легко говорить! – Джеймс стиснул кулаки. – Это не в твой дом ворвались эти звери…

– Позволь напомнить – в моем доме они уже оставили свои следы. И я не впадал в панику, – спокойно ответил Скорпиус. – За хвост… и все.

– Да, прости…

– Что мне в тебе всегда нравилось, Поттер, так это то, как ты быстро переходишь из одного состояния в другое, – усмехнулся Скорпиус. – Все, ты закончил строить из себя трагического героя?

– Мне нужно будет рассказать об этом Лили и Хьюго.

Малфой взглянул на часы:

– У нас есть еще десять минут до колокола.

– У нас?

– У меня дело к твоей сестре… Если ты помнишь, она вчера совершенно безнаказанно тыкала в меня своим пальчиком, любезничала с Грегори, а потом мило меня игнорировала, делая вид, что дуется за то, что мы не взяли ее с собой пить на пихте…

Джеймс улыбнулся:

– Особо верю, что Лили мечтала о таком развлечении…

Малфой рассмеялся:

– Думаю, однажды я все-таки ее напою, чтобы узнать, какой она бывает в подобном состоянии. Что-то мне подсказывает, что меня будет ждать масса сюрпризов…

– Не смей, Малфой, – насупился Джеймс.

– Ой, Поттер, расслабься, – слизеринец влез обратно на подоконник и стал помахивать газетой. – Кстати, где Ксения?

– У нее началась практика в больничном крыле…

– Ого! И у тебя ничего не болит? Ну, хоть что-нибудь… – Скорпиус гадко ухмылялся. Джеймс тоже усмехнулся.

– Нет, мои синяки она вылечила еще вчера вечером, – с сожалением сказал гриффиндорец, залезая на подоконник рядом с другом.

– Хм, проблема… Может, тебе помочь?

– Чего?! – Джеймс тут же отодвинулся от друга. – И не думай!

– Ну, я же могу легко и безболезненно… Представляешь – Ксения будет тебя перебинтовывать, смазывать раны, утешать…

– Знаешь, Малфой, я тебе поражаюсь. Если мне будет нужно ее внимание, то для этого не обязательно доставлять тебе удовольствие меня поколотить…

– Я и не собирался тебя колотить, Поттер, и не надейся, – фыркнул слизеринец. – Пару заклинаний, и ты готов к заботам мисс Великодушия и Всепрощения…

– Малфой, мне кажется, ты мне завидуешь…

– С чего бы это?

– Ну, Ксения меня никогда не бьет, заботиться, не тыкает пальчиком в грудь, – губы гриффиндорца растянулись в насмешке. – Думаю, однажды моя сестра продемонстрирует тебе свои навыки в летучемышином сглазе – наша мама ее научила…

– Поттер, уверен, тренировала она сглаз на тебе, так что зря ухмыляешься, – Скорпиус лениво потянулся. – И если тебя прельщают милые и стремящиеся помочь всем и каждому, спасти заблудшие души девушки, то я очень рад за тебя. Боюсь, что Ксении моя душа не по плечу, так что я останусь при своем – люблю огонь…

– Смотри не обожгись… Кстати, именно любишь? – Джеймс с подозрением взглянул на друга.

Малфой пожал плечами и спрыгнул на пол, поправляя мантию.

– Идем, скоро колокол.

Джеймс тоже пожал плечами и последовал за другом.

– Тебе – твой длинноносый рыжий кузен, а мне нужно кое-что сказать твоей сестре, – кинул Малфой, когда они со звуком колокола подошли к кабинету Заклинаний, откуда только что начали выходить студенты.

– Я должен…

– Я скажу за тебя, – Скорпиус засунул руки в карманы. Он видел, как Лили Поттер вышла в компании трех пятикурсниц, они весело что-то обсуждали. Слизеринец последовал за этой компанией, чуть позади, чтобы не привлечь внимание девушек.

Малфою хотелось сделать что-нибудь ужасное и рассердить Лили. Ну, или рассмешить. И когда он заметил, куда отправились пятикурсницы, то только улыбнулся от удовольствия. Конечно, подобными шалостями он занимался на курсе четвертом, но эффект, скорее всего, будет тот же.

Малфой отловил за ворот четверокурсника с Хаффлпаффа. Тот испуганно начал вращать глазами.

– Так, кто я, тебе, судя по физиономии, известно. Сейчас крепко зажмуришься и войдешь вон туда, – Малфой указал на дверь туалета для девочек. – Войдешь и громко объявишь: «Скорпиус Малфой ждет Лили Поттер у картины с обнаженной русалкой». Понял? И тут же выйдешь…

Либо вид Малфоя, либо его уверенность, либо страх заставили мальчишку покорно кивнуть. Скорпиус ухмыльнулся и подтолкнул парня к двери.

Слизеринец буквально расплылся в улыбке, услышав визг внутри и крики «пошел вон!». Скорпиус помнил, как девчонки любили тут же обливать водой или накладывать заклятия – это те, кто был более находчив. Однажды Малфою в голову даже прилетела помада. Хороший был трофей, кстати… Он позже ею расписал стены Зала Наград. У Филча чуть не случился эпилептический удар.

Хаффлпаффец буквально вылетел оттуда, мокрый с ног до головы и с ужасом на лице. Бедняга, не готов он был к такому повороту в его жизни. Ничего, пусть учится…

– Держи, – Малфой умел быть благодарным – протянул мальчику пять галеонов и пошел прочь, к портрету за углом. Он видел подозрительный взгляд Поттера, который в стороне разговаривал с Хьюго Уизли.

Она пришла, когда Малфой уже потерял терпение и собирался либо уйти, либо самому заявиться в туалет для девочек.

– Оригинальный у тебя способ, Скорпиус, назначать свидания, – ухмыльнулась она, подходя. – Ты же шел за мной от самого кабинета, почему не окликнул?

– Ты же видела, что я за тобой шел, почему не подошла?

– Я думала, что могу нарушить какие-нибудь твои планы… Мало ли? Может, ты искал пихту? – она не выдержала, рассмеялась, а Малфой лишь сокрушенно покачал головой. – Ты что-то хотел?

– Да, у меня к тебе два дела. Одно плохое – для тебя, одно хорошее – для меня. С какого начинать, я решу сам. Согласна?

Лили лишь пожала плечиками, повернувшись в сторону разговаривавших у кабинета братьев. Малфой проследил за ней взглядом и решил, что стоит покончить с грустным сразу.

– В общем, пришла новость, что на вашу «Нору» напали оборотни… – Малфой схватил девушку, совершенно предсказуемо дернувшуюся к братьям. – Все в порядке, никто не пострадал. В доме никого не было. Видимо, их предупредили. Все в порядке, слышишь?

Она кивнула, закусывая губу.

– Откуда ты знаешь?

– Газета. Мы с твоим братом прочитали. Думаю, если бы что-то случилось ужасное, то журналисты бы не преминули раздуть из этого пару статей. Ты мне веришь? – Он медленно привлек ее к себе. Испуганная, чуть ошеломленная. Мерлин, какие же они уязвимые, эти Поттеры и Уизли, когда дело касалось их семьи!

– Я тебе верю. Но все равно хочу написать отцу письмо, – проговорила она, тоже обнимая его. – Думаю, надо сказать Розе и ребятам…

– Уизли уже знает, она должна сообщить остальным, – успокоил Малфой. Он смотрел, как она закусывает губу, о чем-то думая. – Переходим к остальной части моего к тебе обращения…

– Ах, да, – она рассеянно улыбнулась, поднимая глаза. – Интересно, почему мы встречаемся именно возле обнаженной русалки?

– Ну, она наиболее из всех портретов лояльна к студентам, – усмехнулся он, а потом поцеловал ее, чуть приподняв в объятиях. Она отвечала, запуская пальчики в его волосы. Ее сумка соскользнула с плеча и упала на пол. Русалка за спиной слизеринца хихикала. Скорпиус отстранился, позволяя Лили дышать. Над ними пронесся удар колокола.

– Скор, мне нужно идти, – прошептала она, пытаясь освободиться, но он не пустил. – Скорпиус, у меня же Трансфигурация!

– Не пущу, пока ты не пообещаешь, что не будешь больше любезничать с Грегори. И вообще с другими парнями…

– Малфой, тебе не кажется, что тебя заносит? Может, ты на мне еще клеймо поставишь «собственность семьи Малфой»? Отпусти.

– Нет. Ты не собственность семьи Малфой, ты девушка Скорпиуса Малфоя…

– И это значит, что я должна общаться только с тобой? – она улыбнулась. – Скор, ты ужасный ревнивец и собственник, я тебя понимаю, но поверь – тебе никто не грозит, – она прильнула к нему и зашептала прямо в губы. – Я – твоя, и больше ничья. Мне больше никто не нужен…

Малфой улыбнулся, наклоняясь к ее губам, но в этот момент гриффиндорка вывернулась из его рук и, ловко подобрав сумку, отбежала на безопасное расстояние.

– Увидимся на ужине? Надеюсь, к тому времени ты еще будешь трезвым? – Лили рассмеялась и поспешила прочь по коридору. Конечно, он мог бы остановить ее заклинанием, но не стал. Вечером он все равно ее выловит и заставит вернуть ему все долги.