Текст книги "Паутина"

Автор книги: Сфинкс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 61 страниц)

Глава 2. Лили Поттер

Врагу бы не пожелала попробовать на себе действие любовного зелья. И тем более выпить от него противоядие, потому что отрезвление приносит такую бурю эмоций, что хочется просто разорваться, а потом кусочки спрятать. Подальше.

Она у всех на глазах призналась Грегу в любви. Она у половины школы на виду набросилась на него и поцеловала. Ее видел Скорпиус. Она наорала на брата. Мерлин, за что?!

– Кажется, мисс Поттер к нам вернулась, – улыбнулся Слизнорт, забирая у девушки склянку из-под противоядия. – Ох, я надеюсь, вы ничего не успели натворить, вы так покраснели… И побледнели… Может, вам нужно к мадам Помфри?

– А яд у вас есть? Чтобы быстро и безболезненно? – с воодушевлением спросила Лили, стараясь не смотреть на брата, замершего у дверей. Где же Скорпиус? Что он скажет? Вот это влипла…

– Ну-ну, дорогая, все не так уж плохо… – с надеждой произнес профессор Слизнорт, потирая ус.

– Хуже, по-моему, не бывает, – Лили бросила взгляд на брата – тот, судя по всему, не знал, то ли ухмыляться, то ли хмуриться. – Спасибо, профессор…

Она в растерянности вышла из подземелий – как раз донесся звук колокола.

– Ты как, Лил?

– Все нормально, иди на свои занятия, – отмахнулась она от брата, надеясь хоть минуту побыть одной. Студенты, заходившие в подземелья, перешептывались и хихикали, отчего Лили стала просто пунцовой.

– Ладно, я побежал, – Джеймс уже развернулся, когда она схватила его за руку.

– Джим, а где… Скорпиус? – слабым голосом спросила Лили, заглядывая в родные глаза в поисках поддержки. Он потрепал ее по плечу:

– Пошел разбираться, кто догадался дать тебе любовное зелье. Так что смерть тебе не грозит… разве что Грегори…

– Что?

– Все, я пошел, у меня и так за неделю уже два прогула, – он ободряюще улыбнулся и поспешил прочь.

Лили привалилась к стене, закусив губу. Почему ей? Разве это смешно? Она сама теперь не в своей тарелке, как-то нужно извиняться перед Грегом, который, как она была уверена, был тут вообще ни при чем. И Малфой…

Она подняла глаза на звук шагов и увидела, как к ней медленно приближается слизеринец. Руки в карманах брюк, мантия расстегнута, галстук небрежно распущен. На лице – какая-то смесь насмешки и злости.

Он остановился в двух шагах от нее, пристально глядя на ее лицо. Лили чувствовала, как пылают ее щеки и какой виноватый у нее взгляд. Хотя, в сущности, в чем ее вина?

– Поттер, я надеюсь, что впредь ты будешь внимательнее и перестанешь брать сладости из непроверенных источников, – проговорил он, чуть прищурившись.

– Сладости? Ты о… конфетах…

– Которыми тебя так услужливо угостила твоя любимая и неподражаемая на глупость родственница, – закончил в своей любимой манере Малфой.

– Аманда? Но откуда у нее…? Она не могла…

– Конечно, не могла, для подобного нужно иметь хотя бы каплю мозговой жидкости, – фыркнул Скорпиус.

– Не говори так…

– Поттер, твоя доброта и вера в людей тебя погубит, – слизеринец прислонился спиной к стене напротив. – Эта твоя Аманда такая наивная, что, мне кажется, у нее на лбу написано – «сделай из меня дуру и используй по назначению»…

– Где она взяла эти конфеты?

– Лучше скажи, кто еще угощался волшебными конфетами «бросься в объятия первого встречного»?

– Никто, – растерянно проговорила Лили, задумавшись. – По крайней мере, я не видела…

– А Уизли?

– Роза? Она не любит шоколад, – чуть улыбнулась девушка. – Скорпиус… Откуда у Аманды эти конфеты, ты выяснил?

– Конечно, – пожал плечами слизеринец. – Колобок-гений взялась передать тебе подарок от меня…

– От тебя? – нахмурилась Лили.

– Ага, добрая девочка со Слизерина попросила милую Аманду передать Лили Поттер конфеты от Скорпиуса Малфоя, типа – это секрет и сюрприз… Только хаффлпаффка могла купиться на такое…

– Какая слизеринка? Ты узнал? – почти шепотом спросила Лили. Малфой лишь кивнул. – Почему?

– Потому что ты – а – гриффиндорка, б – из-за тебя скоро посадят Забини, а Присцилла была важной персоной среди наших девчонок, в – ты моя девушка, и это многим не по вкусу, г – ты нравишься Грегори, а он тоже у нас лакомый кусочек… Продолжать?

Лили покачала головой, глядя в пол у своих ног. Злость и растерянность ушли, но что делать с Малфоем, который просто стоит у стены и равнодушно ее рассматривает?

– Скорпиус, я знаю…

– Не знаешь, – откликнулся он, и девушка подняла голову. Он сузил глаза. – И лучше тебе не знать, что бы я сделал с тобой и с ним, если бы не догадался сразу, что это любовное зелье…

– Как ты догадался? – робко спросила Лили.

Он усмехнулся, сложив на груди руки:

– Я хотя бы иногда слушаю ушами и смотрю глазами. Соединить в голове пропавшее любовное зелье, конфеты от Колобка и твое странное поведение всего через несколько часов после того, как ты спала у меня на плече, было не трудно… Труднее было не разбить… лицо Грегори… и отодрать тебя от него…

– Скор, ты же понимаешь…

– Если бы не понимал, не стоял бы тут, – снова прервал он девушку. Ухмыльнулся, глядя на ее зардевшиеся опять щеки: – Ну и как?

– Что? – не поняла она.

– Как Грегори целуется? Лучше меня или хуже? Может, ты теперь предпочтешь его поцелуи…

– Дурак! – она бросилась к нему, легко ударила по бледной щеке, но тут же обняла и поцеловала. Он обвил ее руками, чуть приподнимая, развернулся и прижал к стене, буквально терзая ее губы своими и дразня языком. Его рука скользнула ей под мантию и коснулась груди.

– Скор… – выдохнула она, пытаясь его оттолкнуть. – С ума сошел?

– Нет, – выдохнул он, целуя ее в шею. – Просто я не желаю больше никогда видеть тебя с другим… Ты моя.

– Звучит… очень… по-малфоевски, – она все же смогла оттолкнуть его от себя и стала поправлять на себе мантию. – Я и не буду ни с кем другим, тебе это известно…

Лили смотрела на слизеринца и видела, как полыхает отсветами пламени серебро его глаз. Дьявол, по-другому она его сейчас назвать и не смогла бы. Серебряный дьявол.

– А теперь, я думаю, мне стоит пойти и успокоить Аманду. Уверена, что ты был не сильно деликатен, – Лили впервые широко улыбнулась, глядя на слизеринца.

– Я ее не бил, не пытал и вообще ее не трогал. Если честно, она сама все выболтала, когда меня увидела, – они поднимались из подземелий, держась за руки. – Она кинулась рассказывать, как замечательно удался сюрприз с конфетами. Неужели у всех хаффлпаффцев было такое тяжелое детство, что пара конфет для них – сюрприз с великим праздником?

– Она тебе сказала, кто ей дал конфеты? – они вышли в пустой сейчас холл.

– Показала, – усмехнулся Скорпиус, останавливаясь. – Вечер у меня будет веселый… И у тебя тоже.

– В смысле?

– Я не прощаю подобных шуток с подоплекой подлости, – Малфой посмотрел на высокий потолок. – Каждая подлость, сделанная исподтишка, должна быть наказана, чтобы совершивший ее не мог даже допустить, что подобное можно повторить…

– Скор… – немного испуганно произнесла Лили.

– И ты пойдешь со мной, потому что они от тебя не отстанут, пока ты сама не поставишь их на место, – твердо сказал слизеринец, глядя прямо на нее. Лили замотала головой. – Да, ты пойдешь.

– Нет, и не проси, – она отступила назад, уверенно глядя в его глаза. – Я не опущусь до их уровня, я не буду мстить. Это не выход.

– Ты говоришь сейчас, как Ксения…

– Кстати, как она?

– Не меняй тему, – попросил Малфой. – Лили, неужели ты не понимаешь, – он отвернулся и взмахнул руками от бессилия, – не понимаешь, что вот из-за этой твоей доброты и всепрощения ты будешь вечно попадать в подобные ситуации?! Нельзя прощать унижения и подлость! Нельзя!

– Скорпиус, это неправильно, – Лили подошла и положила руку на его напряженное плечо. – Если бы ты предлагал просто с ними поговорить, объясниться…

Малфой фыркнул и резко повернулся к ней, схватив за руки:

– Объясняются пожилые супруги, когда у нее подгорело молоко, а он пропил зарплату! А за подлость отвечают!

Лили лишь покачала головой, беря его бледное лицо в руки:

– Скор, милый, не проси меня в этом участвовать. Я бы хотела, чтобы и ты просто с ними поговорил, но ведь я не смогу тебе помешать. Ты знаешь – я люблю тебя таким, какой ты есть, я знаю, что не смогу тебя изменить. Просто и ты пойми и прими то, что я не смогу поступать так, как ты…

Он глубоко вздохнул, притянул ее к себе и обнял.

– Вас, Поттеров, жизнь столько раз топтала, мяла, прокатывалась всей тысячей колес, а вам хоть солнце рухни… Откуда в вас все это? Это доверие, всепрощение, глупая уверенность, что все можно решить словами и добром? Будто вас выпускают из какого-то другого мира, где есть только любовь и дружба…

– Мерлин, Малфой, тебя ли я слышу…

Они вздрогнули – в дверях стоял Джеймс, потирающий озябшие руки.

– Почему ты сейчас не в теплице, где должен ломиком ковырять землю и чертыхаться, поминая свои любимые трусы Мерлина? – Скорпиус отпустил Лили.

– Да… – гриффиндорец махнул рукой. – Все равно опоздал… Я смотрю, обошлось без жертв и крови?

– Это только пока, – усмехнулся Малфой. – Надо бы где-нибудь переждать, пока на нас не наткнулись преподаватели…

– Я хотел сходить к Ксении, – заметил Джеймс, – но мадам Помфри не очень-то обрадуется толпе, да еще посреди уроков.

– Тогда переждем в Выручай-комнате, – Лили улыбнулась парням. Странно, но сейчас она чувствовала себя почти абсолютно счастливой. Потому что ей улыбались двое ее самых любимых парней.

Глава 3. Гарри Поттер

Гарри стоял и смотрел на Гермиону. Что-то произошло, но что, он вспомнить никак не мог. Предыдущие два дня тонули в дымке, воспоминания были смазанными и расплывчатыми. Что-то случилось, с ним и с ней. Что?

Он проснулся утром из-за того, что задыхался. Задыхался не от нехватки воздуха – из-за его избытка в легких. Грудь буквально разрывалась. Он старался не дышать глубоко, но это ничего не изменило. Он открыл глаза и чуть не ослеп – так ударил свет, наполнявший комнату. Он судорожно дышал – было ощущение, что заканчивается действие жаброслей, но он еще в воде. Безмерная слабость во всем теле. Каждую клетку ломило, руки не слушались. А внутри – невесомая пустота. Он испугался этой пустоты, испугался слабости, испугался переизбытка воздуха и света. Что с ним?

Рядом лежала бледная Гермиона. Она крепко держала его за руку, на его ладони – следы от ногтей. Ее губы искусаны в кровь. Лицо бескровное, с тенями под глазами. Гарри смотрел на нее сквозь прищуренные глаза. Наверное, ночью ему приснился кошмар, и она снова пришла к нему. Но он ничего не помнил.

Он освободил свою руку и поднялся, стараясь не разбудить Гермиону. Ноги дрожали, тело начала сотрясать дрожь. Он осторожно вдыхал и так же осторожно выдыхал, словно привыкал к этому простому движению – вдох-выдох. Поправил очки на носу, все еще не решаясь полностью открыть глаза.

А внутри – невесомая пустота. Нет, не пустота, потому что отдаленным эхом – давно привычная боль. Но лишь эхом, словно огромная бездна, заполнявшая его еще недавно, сжалась до размеров комочка, что теперь тревожил его в самом дальнем уголке души. И, кроме этой отдаленной, будто почти забытой боли, невесомость и пустота. Тьма отступила, она выглядывала откуда-то издалека – откуда доносился привычный крик. Но крик был приглушен, словно настигал его сквозь толщу лет.

Гарри медленно вышел из комнаты, переставляя дрожащие ноги и привыкая все глубже дышать. Он заглянул в спальню Альбуса – сын не спал. Ал сидел на кровати и раскладывал карточки от шоколадных лягушек. Когда Гарри подошел к кровати, Альбус обнял его за шею, улыбаясь. «С возвращением, папа!», сказал мальчик. И Гарри почувствовал, как к застарелому камню горя и вины присоединилось еще что-то – небольшое, но теплое, ласкающее.

«Пойдем вниз, завтракать». Гарри подал сыну джинсы и свитер, почистил их палочкой и залатал (пусть неумело) дырку на рукаве. Потом спустился на кухню, отметив, что третья сверху ступенька скрипит и надо бы ее подправить позже.

В гостиной он подобрал несколько карандашей и улыбнулся, увидев, что кто-то (он даже знал, кто) оклеил фантиками стену под лестницей. Он поставил на плиту чайник и стал слушать, как он шумит: привычно, задевая что-то внутри него, отчего пустота снова изменилась. Глаза уже могли без боли смотреть на свет, что шел из окна, но легкие все так же были переполнены и причиняли легкую боль, но к этому он начал привыкать. Наверное, он все еще задыхался.

«Па, там столько снега выпало!», Альбус вбежал на кухню, уже надев шапку и куртку, из-под джинсов торчали пижамные штаны, шнурки на ботинках кое-как завязаны. Сын заматывал на шее зеленый шарф. Ал хотел взять из вазы конфету, но Гарри не позволил – нельзя есть сладкое до завтрака. Тогда мальчик махнул рукой и поспешил прочь, видимо, во двор. И Гарри, отключив чайник, пошел за ним. В гостиной он взял плед и завернулся в него.

На улице он на миг опять потерялся в ощущениях. Легкие буквально заполнились морозным воздухом, из глаз брызнули слезы. Его знобило, в ногах – слабость. Он опустился на крыльцо, держа плед у шеи и пытаясь дышать. Смех резвящегося в снегу Альбуса будил что-то в душе.

Воздух в легких был слишком… другим. Гарри притянул к себе веточку и превратил ее в сигарету, вспомнив, как этим увлекался Туба. Впервые в жизни закурил, но не закашлялся. Стало легче, немного. Легче дышать, легче смотреть.

Озноб становился все сильнее, а невесомая пустота внутри и отдаленное эхо былой боли – все ощутимее. А потом пришел Люпин с его фиолетовыми почему-то волосами и радостной новостью, и в душе снова появилась частичка тепла, частичка чего-то нового, теплого, ласкающего. Говорилось легко, слова сами приходили на ум, хотя он совсем не думал о том, что он говорит.

Слабость и озноб не покидали его все это утро. Пока он не встретился глазами с Гермионой.

Что произошло? Он будто вот только что понял, что вовсе не пустота была сейчас внутри – просто после давящей боли из вины и страшных воспоминаний, после этого пуда, теперь казавшегося просто застарелым рубцом, окаменелой частью души, то, что было в нем сейчас, казалось пустотой. Невесомой пустотой. Невесомой, но не пустотой. И глядя сейчас на Гермиону, он это понял окончательно. Невесомость чего-то легкого, светлого, теплого, ласкающего.

Он словно оглядывался и видел за спиной темный вход, откуда доносился надсадный, приглушенный крик. Его крик. И темный проход в пещеру его прошлого, почти поглотившего его, но почему-то отступившего, уже не притягивал. Манил, обещая вечный покой в тумане из скорби, но не притягивал. И он смог отвернуться и взглянуть на свет. Свет, что дарили ее усталые, но родные, полные надежды глаза.

Гермиона сидела на диване, не двигалась, молчала. Бледные щеки и чуть заметные круги под глазами. Она обычно так выглядела, когда очень сильно уставала. Ее волосы – они стали еще длиннее за два месяца, а он и не заметил – распались по плечам. Но они были все такими же каштановыми, а он ведь стал почти седым.

Гарри никак не отреагировал на уход Люпина и Альбуса на кухню, откуда манил запах свежего чая. Не мог отвести взгляда от этих глаз, они помогали дышать, он уже не задыхался, прошел озноб. Осталась лишь слабость. И невесомость в недавно такой тяжелой, истекающей последними каплями крови душе.

Он медленно подошел к дивану и сел рядом с ней. Уголки ее губ чуть дернулись вверх, она протянула руку и убрала прядь непокорных волос с его лба. Задержала палец на шраме, легко очертив контур. Но смотрела Гермиона ему прямо в глаза. И он не мог оторваться, боясь, что, утратив этот жизненно необходимый контакт, он снова потеряется в себе, бездна вновь поглотит его, снова затянет в пучину прошлого. Прошлых поступков. Прошлых ошибок. Прошлой вины. Они были в прошлом, действительно, теперь в прошлом. Лишь отголоски, что доносились сейчас до него.

– Как ты? – тихо спросила она, сплетая свои пальцы с его.

– Будто оправляюсь после тяжелой болезни, – ответил Гарри, откидываясь на спинку дивана. Слабость, сильная слабость. Кажется, Гермиона это понимала. – Но ведь не было никакой болезни, да?

– А ты сам не помнишь?

Он покачал головой, глядя в ее глаза, черпая в них силу, о природе которой он мог только догадываться:

– Я помню «Нору», сражение, правда, очень нечетко, смазано как-то, – он запустил свободную руку в волосы. – Остальное, как ни силюсь, не могу восстановить, все словно ускользает…

– Ну, и не надо, – она села удобнее, чтобы видеть его лицо.

– Но ведь что-то произошло, да?

Гермиона лишь погладила его по руке:

– Ты просто очень устал, теперь выспался и отдохнул…

– Ты врешь, – заметил Гарри, настораживаясь. – Ты мне скажешь правду?

– Когда-нибудь, – пообещала она неопределенно, поднимаясь, но не отпуская его руку. – Идем, надо позавтракать, обязательно нужно восстановить твои силы.

– И твои не помешает, – Гарри поднялся и последовал за ней, пообещав себе, что все равно добьется от Гермионы правды.

Альбус и Тедди заканчивали свой завтрак – оба были перемазаны шоколадом, причем Люпин, судя по всему, из-за сладких ладошек Ала.

– Пап, а можно я пойду с Тедди и посмотрю на Мари с малышом в животике?

– Альбус, но ведь малыша еще не видно, – заметил Люпин, поднимаясь.

– Я все равно хочу! Мари обещала дать мне поносить ее театральный парик, который меняет цвет волос по желанию того, кто его наденет. Прямо как Тедди… – Альбус покосился на бледно-фиолетовые волосы Люпина.

– Хорошо, иди, если Тедди тебя возьмет, – кивнул Гарри, взлохмачивая волосы на макушке сына. – Тед, проследи, чтобы он не ел много сладкого.

Люпин кивнул, и вместе с Альбусом они пошли в гостиную, видимо, чтобы через камин попасть к Тедди в дом.

Гермиона налила Гарри чая, пока он садился и намазывал джемом тосты. Он протянул ей один и улыбкой поблагодарил за чай, глубоко втягивая запах мяты.

Они молча ели, почти все время глядя друг на друга. Гермиона улыбалась, наблюдая, как он с аппетитом уплетает уже девятый кусок хлеба. Слабость постепенно проходила.

– Мне нужно кое-куда сходить, – Гермиона, допив чай, поднялась. – Надеюсь, ты не будешь скучать?

Он покачал головой.

– Обещай, что, когда вернешься, то расскажешь мне, что произошло. – Она кивнула, обошла стол и поцеловала его в черную макушку, прижав на мгновение к себе. – И будь осторожна, пожалуйста.

– Не волнуйся, – она улыбнулась, отстраняясь. – Я через камин.

Гарри пошел с ней в гостиную и там сел, Гермиона поднялась наверх, но через пятнадцать минут, одетая, с расчесанными волосами, спустилась обратно. Она очень тихо произнесла адрес, по которому отправилась. Тайны Мадридского двора…

Он обвел взглядом гостиную в поисках того, чем заняться, пока он предоставлен самому себе.

За час он заказал и получил с совой продукты, которых в доме осталось не так уж и много. Он починил скрипящую ступеньку, повесил картину, что давно стояла в углу, ожидая внимания со стороны хозяев. Он убрался в комнате, что занимал Альбус – выбросил массу фантиков и оберток, сложил рисунки и карандаши, собрал в коробку карточки от шоколадных лягушек, подобрал одежду, раскиданную по комнате…

Он чувствовал приятную усталость и все ту же невесомость внутри.

Гарри прибирался в своей спальне, складывая рубашки, когда в окно постучалась еще одна сова. Он взял письмо, развернул, и рука его дрогнула, сердце бешенно застучало, забилось в груди.

На ладонь выпал медальон Гермионы, а на куске пергамента были наспех нацарапаны слова: «С момента вскрытия письма у тебя есть ровно минута, чтобы выйти из дома и трансгрессировать в лес Дин, к озеру, иначе Гермиона Уизли будет убита».

Гарри отпустил письмо, сжав в руке медальон, бросился вниз по ступенькам, почти снес с петель дверь, выскочил во двор и тут же трансгрессировал в давно знакомый, но почти забытый лес, где когда-то он увидел лань Северуса Снейпа.

Здесь почти ничего не изменилось, даже камень, на котором они так давно уничтожили часть души Волан-де-Морта, лежал на том же месте. Снег так же покрывал землю, деревья, только на озере еще не было льда. Но у самой кромки воды стоял человек, обхватив за шею прижатую к нему Гермиону. Палочка была приставлена к ее горлу. А из леса выступили еще трое волшебников.

– Дрейк Забини, если я не ошибаюсь? – заставил себя заговорить Гарри, не спуская глаз с Гермионы. Не верилось, что какой-то час назад они сидели в гостиной и так же обменивались взглядами.

– Рад познакомиться, несравненный мистер Поттер. Вы пунктуальны и до тошноты предсказуемы, – довольная усмешка показалась на губах аристократа с гладкими чертами лица. – Киньте мне вашу палочку, и я, может быть, отпущу ее.

– А откуда мне знать, что это именно она? – Гарри до боли сжал в руке медальон Гермионы. Опять медальон в этом месте. Может, это все же очередной обман? Тогда он сможет трансгрессировать в другое место и там решить, что предпринять.

– А откуда, по-вашему, мы узнали об этом лесе? – злорадно усмехнулся Дрейк Забини, потирая кончиком палочки горло Гермионы. – И не думайте, что сможете удрать – отсюда нельзя трансгрессировать, мы об этом позаботились. Бросайте палочку! Или я убью ее!

Гарри поймал взгляд подруги – она словно говорила ему «нет, не делай этого». Но он просто достал свою палочку и кинул под ноги Забини.

– Отпусти ее! – он не был напуган тем, что остался безоружным перед лицом своих врагов. Не впервые он вот так стоял перед смертью. Главное было спасти Гермиону.

– Гарри Поттер, я знал, что однажды мы снова встретимся…

Гарри резко обернулся и увидел высокого молодого человека лет двадцати с почти бесцветными волосами до плеч и бледным лицом. Но он узнал этого человека – узнал бы где угодно и через сколько угодно лет.

Тот мальчик, чья мать встала между ним и смертью. Том.

– Ну, что же, Дрейк, она твоя, – лениво произнес предводитель оборотней, и Гарри резко развернулся и уже начал бежать в сторону Забини, который на глазах превращался, но кто-то из волшебников обездвижил его. И перед объятыми ужасом глазами Гарри оборотень укусил Гермиону, упавшую на землю.

Множество хлопков разорвали тишину осеннего леса, вокруг стали двигаться люди, кто-то что-то кричал, а обездвиженный Гарри смотрел на лежащую на земле Гермиону и капли крови на снегу.

– На землю, папа! – крикнул кто-то, и в следующий момент кто-то сшиб его с ног. Гарри больно ударился плечом, но успел заметить зеленый луч, пролетевший над ним, а потом – яркую вспышку зеленых глаз. На него смотрел Альбус.