Текст книги "Паутина"
Автор книги: Сфинкс
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 61 страниц)
Снег. Белое поле, закрывшее черную землю. И дорожка чьих-то следов на тропинке.
Глава 4. Теодик
Сила и слабость.
Не может быть силы в слабости. Это неверно. Это ложно. Что бы ни говорил Дамблдор. Слабость приносит боль. Потери. Предательства. Разбитые мечты. Сила дает уверенность. Защиту. Покой.
Вечерний коридор школы. Он не любил бывать здесь. Но постоянно бывал. В этом сила – делать то, что нужно. Преодолевая слабость.
Дамблдор. Беспокойный портрет. Полководец. Любитель скрывать и прятать. Тео был не против. Это давало ему шанс. Шанс? На что?
Шанс быть с НЕЙ. Просто быть рядом. Учить. Направлять. Любоваться.
Дамблдор хочет тайны. Тео только за. Министерство пусть руководит армиями. Тео будет действовать тонко. Скрытые силы. Только для одного – для победы добра. Для Жизни. И для спасения Поттера. В этом весь Дамблдор. Сам по себе – сила.
Но он был слаб. Слабость привела его на портрет. Слабость. Он бы не был убит. Если бы не его слабость. Проклятие кольца. Слабость. Спасти душу мальчика. Просто мальчика. Но умереть самому.
Тео сказал об этом Дамблдору.
«Сила часто заключается в нашей слабости, мой мальчик. Мы поддаемся своей слабости, чтобы сделать кого-то сильным. Наша слабость порой может обернуться чьей-то силой, поверь мне…».
Дамблдор. Вечные загадки. Знает все. Всегда. Но молчит. Лишь улыбается.
Сила не может заключаться в слабости. Слабость не может дать силу. Никому.
Тео вывернул в коридор. Толчок. Легкая боль.
Большие глаза. В них испуг. Крошечная девочка.
– Простите, – лепечет. Глаза.
Это был рефлекс. Просто прикоснуться. Легко. Неосознанно.
Тео замер. Она отшатнулась. Испугалась его лица. Его удивления.
Вспорхнула. Как птичка. И только шаги вдали. А он так и стоит.
Всего мгновение. И шок. Ошеломление. Откуда? Первокурсница? Второкурсница? Тогда откуда?
Запомнил имя. Оно было на нашивке мантии. Запомнить. Потом проверить. Кто. Как. Откуда.
Такого не может быть.
И слабости, рождающей силу, не может быть.
Тео вошел в класс. Уже привычный класс. Три стула. Кушетка.
Сегодня опять будет ОНА. И ее напарники. И Ксения. Сегодня будет еще и Ксения.
– Здравствуй, Тео, – Ксения. Они теперь одна команда. Они как ОНА и ее напарники. Та же тайна. Те же известные только им секреты. – Никого еще нет?
Тео смотрел на нее. Подходит. На лице – никаких эмоций. Холодный взгляд. Равнодушие. Она знает. Она не даст ему даже шанса. Он не сможет проникнуть. Никогда снова.
Однажды. Тео помнил. Единственный раз. Она всего раз позволила ему это. Дотронуться. Коснуться. Увидеть. Случайно. Всего раз.
Ей было двенадцать. Она плакала. Ее слабость. Открытое сознание. Тео видел. Видел ее страдание. Ее шок. Ее неприятие. Неприятие самого Тео. И его методов. Он знал, почему. И он видел ее. Изнутри.
– Тео, можно у тебя спросить? – подошла близко. Холод. Равнодушие. Зеленые лацканы. Зеленый галстук. Она умела быть такой. Чужой. Умела подавлять свет в себе. Расчет. Тонкий расчет. В сочетании с природным даром.
Притяжение. Она не могла бы поступить иначе. Притяжение к душам. Кратчайший путь. Притяжение. Расчет. И она рядом. Там, где она нужна. Кратчайший путь к своему предназначению. Слизерин.
Предназначение. Она знала его. С детства. Он видел это. Лишь раз. Но он видел. Нечеткие образы. Но знание. Знание своего предназначения. Принятие чужой воли. Воли, что вела ее.
Притяжение – покорность. Предназначение – расчет. Она шла по своему пути. Теперь она знала свой путь. И Тео его знал. И Дамблдор – знал. Всегда и все знает.
– Ты ведь был в больнице Святого Мунго, когда там лежал Гарри Поттер, – утверждает, не спрашивает. Не боится зрительного контакта. Ее сила почти равна его. Она не боится. Знает – не прорвется. Да Тео и не хотел. – Ты коснулся его? Ты лечил его?
Тео кивнул. Он мог догадаться. Да, он ждал от нее этого вопроса.
Предназначение. Притяжение. Дар. И выбор.
– Ты не в силах ему помочь, – Тео верил в свои слова. Потому что был там. В аду Гарри Поттера. – Ему никто не поможет.
– Не верю, – качает головой. Глаза холодные. Так всегда бывает. Так она защищается. Так она закрывает себя. – Просто никто не пытался… Не легилименция, Тео, нет. Не сознание – душа, понимаешь?
Тео молчал. Душа – это слабость. Все подчиняется сознанию, рассудку. Ничто не может вылечить душу.
– Ксения, сверни с этого пути. У тебя есть выбор, – он ответил на ее взгляд. – Ты разобьешься о стену. Ты потеряешь себя. Но не поможешь ему. Сверни, пока еще не поздно.
Холодно улыбнулась:
– У меня был выбор. Я его сделала. Шляпа дала мне этот выбор, как и говорилось в пророчестве. Слизерин. Не Рейвенкло. Я сама выбрала свой путь. И я знаю, что это мой истинный путь, – в голосе – только уверенность. – Я верю с силу чувств, я верю в душу. Она сильнее сознания, в которое так веришь ты… Ты скажешь о Гарри Поттере?
Тео кивнул. Она сама решила. У каждого свой путь. Верный или нет – покажет время. Но Ксения ошибалась. Она не сама сделала выбор. Его сделали за нее. Дамблдор. Тео был уверен – Дамблдор. Полководец.
Знал ли Дамблдор? Знал ли об аде Гарри Поттера? Человека, которого он сам толкнул в этот ад. Ад, сотворенный Темным Лордом. Но Дамблдор заключил Гарри Поттера туда. Мог ли Учитель бросить Ученика? Нет. И помощь всегда приходила вовремя.
Ксения не сама сделала этот выбор.
– Туннель. Вина. Крик. – Тео прикрыл глаза. – И одиночество.
Ксения кивнула. Словно поняла что-то.
– Тео, туннель. Не замкнутый круг, не спираль. Туннель. А у туннеля всегда есть ответвления. И он всегда заканчивается светом.
– Там нет ответвлений. И нет света. Конец – это смерть.
– Он просто не видит свет. Ты сам сказал – вина. И он не видит света. Он не дает себе шанса увидеть.
Тео отвернулся. Ее глаза смотрели прямо в его. В его…
Нет, слабость не может давать силы.
Вошли двое. ЕЕ нет.
– Где мисс Уизли? – спокойно, ровно.
– К ней приехала мама, – Дэн не смотрит в глаза. Знает – его блок еще слаб. – Она просила извиниться, что не успела вас предупредить.
– Ладно. Приступим.
ОНА тоже сделала выбор. Сознание или душа. Долг или сердце.
Слабость не может быть силой.
Все не так. ЕЕ не было.
Вечерние коридоры. ЕЕ не было.
Кабинет директора. Настороженные глаза МакГонагалл.
– Пусть он посмотрит, Минерва, – голос Дамблдора. Доволен. Улыбается. Отец хмурится. Тоже что-то знает? Дамблдор – знает. Он знает о странной девочке. О том, чего не может быть.
Личное дело. И всего три слова на обложке. Три слова, объясняющие все.
Аманда Дайлис Дурсль.
Глава 5. Скорпиус Малфой
Сколько нужно Поттеров, чтобы приручить одного Малфоя? Да, задача из области Нумерологии.
Скорпиус расслабленно сидел в самом удобном кресле слизеринской гостиной и пытался прочесть хоть строку из прихваченной из дома книги. Черный переплет вызвал вопросы у других слизеринцев, но Малфой одним взглядом отправил их всех настолько далеко, насколько каждый из них мог себе представить. Что хочет, то и читает.
Франциско:
Благодарю за смену. Холод резкий
И мне неловко что-то на душе…
Ох, как же ты прав, мой книжный друг. Неловко – не то слово. Словно не душа, а ежик. Нет, не тот, другой. Иголками внутрь. Неужели у Малфоев такая душа? Никогда бы не подумал…
Бернардо:
Что, все спокойно было?
Франциско:
Как в гробу.
О! В гробу. Точно. Забини там было бы самое место. Пусть знают снисходительность Малфоев. Они были безоружны, и что? Лили тоже была безоружна, когда они ее поили этой Арахной. Они ее на смерть отправили, а он всего-то заставил их испытать легкий гнев Малфоя. Попался бы ему Дрейк – он бы его на части разорвал и сушиться на пихте повесил. Хотя, с другой стороны, старшего из Забини можно понять: идеология, чьи-то взгляды, сходные с его, чья-то сущность, близкая его сущности. А вот Присцилла и Фриц просто низко и гадко воспользовались ситуацией. Мстили ни в чем не повинной девчонке. Малфой показал им, как платят за такую низость.
Глаза скользили по знакомым строчкам. Его не отвлекал шепоток за спинами, пусть шепчутся, все равно уж слишком весомо имя «Малфой» и слишком значима чистота крови в этой гостиной. Все равно будут ходить вокруг на носочках, будут строить глазки, будут приветливо жать руку, кивать в надежде на ответный кивок. Не все – но многие. Потому что не имеют понятия о чести по-слизерински. Тем более о чести по-малфоевски.
Бернардо:
Садись. Позволь атаковать еще раз
Твой слух, так недоступный для рассказа…
Да уж, недоступный. Уизли, чтоб тебя укусил больной нюхлер! Это не на слух была атака, это была атака на него самого. На все его малфоевские внутренности. На его веру во что-то, кроме Малфоев. И странно – он верил, что она говорила правду. Потому что он действительно был способен на многое.
Они с Лили из разных миров? Совершенно.
Знает ли он, как добиться того, что ему нужно? Знает, очень хорошо знает, и никогда не стеснялся этого знания. Главное – чтобы окружающие не узнали о твоих методах. Золотое правило Малфоев.
Он жестокий человек? Да, в чем-то он очень даже жестокий.
Может ли он легко разбить мир другого человека? Запросто, и даже не поморщится.
Мучил ли он Присциллу и Фрица Забини? Мучил и не чувствовал никакого раскаяния после этого.
Прощают ли Малфои кому-нибудь причинение вреда их собственности? Нет, не прощают. Никто тех четверых не звал на территорию Малфой-Мэнора.
Была ли в нем темная сторона? О, даже не сторона, а две трети его души.
Она говорила правду, и Скорпиус легко с ней согласился. Хотя знал точно одно – Роза Уизли не права. В чем-то самом главном – не права.
В своих размышлениях он пропустил полстраницы. Нет, так не пойдет. Перевернул лист. Вот это место пропустил.
Марцелло:
Горацьо говорит,
Что это все игра воображенья,
И призраку, который мы два раза
Видали сами, веры не дает;
Я и просил его прийти сюда,
Чтоб ночь без сна провесть на нашей страже…
Чтобы ночь без сна… Знакомо это мне, книжная ты душа Марцелло. Как можно спать, не зная, что тебя ждет завтра? Он Малфой, он не должен мучиться из-за девчонки и ее отношения к нему. Но мучился, потому что что-то не малфоевское давно жило в его душе. Летела к чертям честь, летели к чертям кодексы и правила. Но оставалась гордость. Если она поверит, если она так же, как и он сам, поверит, он просто согласится. Потому что Роза Уизли говорила правду.
Лили Поттер полюбила призрак. Она не знает его темной стороны. Лишь иллюзию. Она видит лишь серебряный снег. Она еще не познала цунами в его исполнении. Урагана. Смерча. И Малфой надеялся, что и не узнает.
Действительно ли Лили Поттер знает, чего он от нее хотел и хочет? Нет. Потому что он сам этого не знает.
Бернардо:
Прошедшей ночью, в дивный час, когда
Вон та звезда, от полюса на запад,
В пути своем часть неба озаряла…
Да, в дивный час. Дивный, потому что он и представить себе не мог, что, спустившись в гостиную Слизерина в понедельник ночью, застанет там Лили Поттер. Она постоянно его удивляла: неожиданными пощечинами, неожиданными признаниями, неожиданными поцелуями, неожиданными поступками. Огонь, который мог согреть, а мог внезапно опалить. Никогда бы не подумал, что она осмелится вот так явиться в подземелье Слизерина и встать с палочкой против более взрослых и коварных соперников. Глупая гриффиндорская отвага!
Горацио:
Кто ты, полночным завладевший часом
И образом воинственно-прекрасным…
Мерлин, Горацио, вы были тут в тот момент, когда Лили Поттер держала на кончике палочки Тобиаса Паркинсона?! Потому что именно такой она была в тот момент: воинственно-прекрасной. И хотелось снова встать между ней и угрожающей ей опасностью. Но она, похоже, и так справлялась.
Бернардо:
Ну что, мой друг? Ты бледен! Ты дрожишь!
Что ж, эта тень не больше ль, чем мечта?
Мечта. О любви. О том, чтобы ты был кому-то нужен. Необходим. Она воплотилась в этой тоненькой девушке со светло-зелеными глазами и рыжим пламенем волос. Тень. И слова Розы Уизли, вставшие стеной между ним и его мечтой. Он был уверен, что Лили признает свою ошибку. Заберет свои признания обратно. И он был готов отдать ей ее сердце. Потому что Малфои не оправдываются. Потому что у него еще осталась гордость. Потому что с детства он был уверен, что его нельзя полюбить.
Горацио:
Когда б глаза мне не были порукой,
Я не поверил бы чужим словам…
Не поверил бы. Точно. Она сама пришла к нему. Не за своим сердцем. За его.
Горацио:
Как ты похож на самого себя,
Точь-в-точь такой на нем был панцирь…
Ее тонкие нежные пальцы легко проникли под его панцирь. Когда? Как? Он не знал. Но они коснулись светлой стороны его души. Коснулись – и заставили остро ее почувствовать. Ее слова – он верил каждому ее слову, хотя собирался просто облегчить ей ее уход. Но она не хотела уходить… Она пришла, чтобы остаться с ним. С таким, какой он есть. Знала ли она, какой он? Наверное, раз не побоялась ничего…
Горацио:
О, да, друг Гораций, грозит. И не только Дании. Но и Малфоям. Потому что Лили Поттер перешагнула через все – через его озлобленность, через его неприступность, через его гордость, через его сарказм. Она перешагнула через фамилию «Малфой» и заглянула в его полосатую душу…
Он захлопнул книгу – не читалось. Кажется, Шекспир писал, глядя на портрет Скорпиуса Малфоя.
Слизеринец уменьшил книгу, засунул ее в карман мантии и встал, собираясь пойти и найти Джеймса Поттера. Может, он согласится принять Скорпиуса на своей пихте и распить бутылочку Огневиски за здравие малфоевской части его души, которую без условий приняла Лили Поттер.
Сколько же нужно Поттеров, чтобы приручить одного Малфоя? Одна. И Уизли на закуску.
Скорпиус не успел об этом подумать, как увидел старосту школы, спешащую куда-то по коридору. Малфой огляделся – никого вокруг. Так-так… Он лениво достал палочку – и в следующее мгновение Роза Уизли застыла у доспехов, мимо которых как раз проходила.
Скорпиус вальяжно подошел к ней, засунув руки в карманы и оглядывая девушку с ног до головы. Она с презрением смотрела на то, как он поправляет значок на ее мантии. Потом Малфой снял «петрификус», но тут же приклеил ее заклятием к стене.
– Что тебе, Малфой? Решил, что у Слизерина многовато баллов? – ее глаза гневно сверкали, она ничем не выдала своей беспомощности. Скорпиус хищно улыбнулся.
– Что ты, Уизли… Я просто веду себя сообразно твоим обо мне представлениям. Не в моих правилах разочаровывать дам, тем более старост…
– Отпусти, Малфой, – она не вырывалась, только убивала его взглядом. – Сейчас же.
– Что, утвердилась ты в своем мнении обо мне, гадком слизеринце? – он наклонился к ее лицу. – Учти, Уизли, ты была права во всем, в каждом пункте своей пламенной речи. Поэтому будь осторожнее, вставая у меня на пути.
Он выпустил ее, с гадкой ухмылкой глядя на ее гнев. Роза наставила на него свою палочку, хотя, наверное, понимала, что ничего не успеет сделать, потому что он свою и не опускал. А затевать дуэль посреди школьного коридора было не в принципах Уизли.
– Если ты обидишь Лили, я тебе покажу, как мстят в семье Уизли, и поверь, даже твой папочка тогда тебя не узнает. И еще раз только попробуй сделать что-то подобное со мной, тогда твоему папочке придется не узнавать тебя, а опознавать, – девушка развернулась и пошла прочь.
Малфой же улыбался. Если бы не было Лили, возможно, он бы задался вопросом, сколько Малфоев нужно, чтобы приручить одну Уизли? От этой мысли он улыбнулся еще шире и вернулся к своему первичному плану: найти Поттера.
Глава 6. Гермиона Уизли
Гермиона вышла из открытого для нее камина Минервы МакГонагалл и сразу рассказала о Маховике Времени, что у нее был на третьем курсе, чтобы директор не сомневалась в том, кого впустила на территорию школы. Вообще, Хогвартс стал совершенно закрыт с тех пор, как в газетах официально объявили о нашествии оборотней, но профессор МакГонагалл и в школьные годы делала для Гермионы исключения. Что уж говорить о нынешнем времени, когда все так непросто и запутанно, когда каждый член семьи Поттеров, да и Уизли, находился в большей, чем остальные, опасности.
– Простите, профессор, что не пришла, как обещала, сразу после обеда, – Гермиона смахнула палочкой пепел с мантии. – Альбус заболел…
– Заболел? – МакГонагалл тут же встревожилась и обернулась к Дамблдору. Но на полотне лишь пустовало кресло – видимо, директор отправился на один из своих многочисленных портретов.
– Да, простудился. В этом есть и моя вина, – Гермиона смущенно улыбнулась. – Мы с ним утром играли в снежки, видимо, тогда он и простыл. У него поднялась температура, и начался насморк… Ничего страшного, я напоила его уже зельями, к утру, думаю, ему станет лучше…
– Надеюсь. Если что – то обязательно сообщите, мадам Помфри может осмотреть его, – МакГонагалл сложила на столе бумаги и поднялась. – Вы хотите поговорить с детьми здесь?
– Нет-нет, думаю, мы прогуляемся…
– Хорошо, тогда домовики передадут мистеру и мисс Уизли, что вы ждете их в Холле.
Гермиона кивнула и покинула кабинет. Слишком часто за последние два месяца она в нем бывала.
Вечерний Хогвартс был немного пустынен, в коридорах почти не было студентов. Те, что попадались по пути, с легким изумлением провожали Гермиону взглядами.
Она надеялась, что не придется беспокоить мадам Помфри, и Альбус поправится. Ведь это всего лишь детская простуда. Хотя для Гарри это была катастрофа – он буквально не отходил от сына с тех пор, как за завтраком потрогал его лоб. Это была просто простуда, но для Гарри, который раньше полагался во всем на Джинни, это было чуть ли не последствием непростительного заклятия. Поэтому Гермиона не смогла поехать в Хогвартс, как планировала. Но, когда она уходила, Альбус уже просто спал, температура почти упала, поэтому оставила она Поттеров почти со спокойным сердцем.
– Мама! – к ней подошел Хьюго – не в мантии, а в куртке и джинсах. Видимо, в выходные он всегда так одевался, Гермиона никогда не задумылась об этом. Она поцеловала сына в щеку, поражаясь, как быстро он растет, – ей уже приходится тянуться к нему. Такой же длинный и нескладный, как Рон. Рон…
– Как у тебя дела, Хью? Как учеба?
Он лишь махнул рукой, неопределенно пожав плечами. Значит, все в порядке. Он так внешне похож на Рона, но характером был скорее Грейнджер, чем Уизли. Он напоминал Гермионе ее отца.
– А у тебя как дела, ма? От папы ничего не было? – Хьюго внимательно посмотрел на нее, почесывая рыжую макушку. Гермиона покачала головой.
– А вот и я! – с лестницы сбежала Роза, по пути застегивающая мантию. В руке она почему-то сжимала палочку и была какой-то… взъерошенной.
– Привет, дочка, что-то случилось? – Гермиона обняла Розу. Ее взрослая, такая самостоятельная девочка.
– Нет, все нормально. Тут… кое с кем поспорила, – Роза улыбнулась и взяла маму за руку. – Идем? Эльф сказал, что нужно одеться тепло – значит, на улицу?
Втроем они вышли на залитый светом двор – снег кое-где растаял, но все равно белым полотном освещал землю, еще недавно черную и неприглядную. В стороне студенты играли в снежки, весело смеясь.
Их проводил взглядом мракоборец, Гермиона кивнула ему, тот ответил и, кажется, успокоился, хотя все равно бродил рядом с палочкой наизготовку. Поможет ли это уберечь детей? Гермиона на это надеялась.
Роза подошла к скамейке в парке, откуда было видно Гремучую Иву, смахнула снег и высушила ее палочкой.
– Прошу садиться, – улыбнулась она и первой опустилась на скамейку. Гермиона села рядом, а Хьюго колонной высился перед ними, сложив на груди руки. Рыжие волосы падали ему на лоб – Гермиона подумала, что надо бы посоветовать сыну постричься. А Роза похудела, хотя была все такой же хорошенькой. Сама Гермиона не была такой ни в возрасте дочери, ни после. Распустился ее цветочек, ее доченька.
Гермиона часто сожалела, что Роза вышла такой похожей на нее. Не внешне – характером. Потому что слишком много дочь пыталась взвалить в свои шестнадцать на свои хрупкие плечи. Пыталась быть взрослой и сильной, хотя никто этого никогда от нее не ждал.
Сколько себя помнила Гермиона, Роза с детства старалась сама принимать решения, самые разные – начиная с цвета нового платья на пятый день рождения и количества крема на именинном пироге и заканчивая предметами ЖАБА и вопросами своих отношений с мальчиками. Самостоятельная Роза.
– Мама, папа тебе писал? – она смотрела на Гермиону понимающими глазами, но все-таки была на ее лице надежда – надежда ребенка на исполнение заветного желания.
– Нет.
– Мне он тоже ничего не ответил, даже не знаю, дошло ли до него мое письмо, – Роза перевела взгляд на руки, а потом на Хьюго. – Мы вот тут думали, почему он ушел… Он ведь говорил с тобой?
– Ну, да, – Гермиона грустно улыбнулась детям.
– И что? Как он объяснил свой уход? – Хьюго чуть насупился, переминаясь с ноги на ногу. – Ну, кроме того, что боится навредить нам…
– Ох… – Гермиона не знала, как облечь в слова то, что она была должна им сказать. Мягко, чтобы они поняли отца, чтобы поняли его уход. – Мне он сказал то же, что и вам. Что боится за нас…
– А точнее – себя? – поправила мать Роза, поджав губы.
– Да, так будет, наверное, точнее, – кивнула Гермиона. Тяжело говорить под пристальными взглядами детей. Им нельзя врать, но и сказать правду – нельзя. Сказать, что на ее теле еще затягивались раны от его лап и рассасывались синяки от его объятий. – Вы же понимаете, что папе сейчас нелегко…
– И он посчитал, что, порвав все связи с прошлой жизнью, ему будет легче, – тихо произнесла Роза. Милая, все понимающая Роза. Как рано мы заставили тебя повзрослеть. – Глупо.
Гермиона промолчала, не зная, что ответить.
– Мам, что он еще говорил? – Хьюго чертил ботинком узоры на промерзшей земле. – Он вернется?
– Нет, я думаю, что нет, – Гермиона знала, что это жестоко, но в этом вопросе она обещала себе быть честной с детьми. – С ним разговаривал Гарри…
– Да… Раз даже дяде Гарри не удалось его вернуть… – пробормотала Роза, а потом посмотрела на маму. – Где он сейчас, наш папа?
– Не знаю. Он не позволяет нам этого знать, но, уверена, что если ему будет плохо, он попросит о помощи, – Гермиона говорила это действительно уверенно. Это же Рон, он не может не обратиться за помощью. Он всегда так делал. Но ведь он всегда возвращался…
– Значит, это не ваша обычная ссора, – Хьюго грустно вздохнул и все-таки сел – между Розой и матерью. – У папы вышел легкий сдвиг в мировоззрении…
– Хьюго! – укорила брата Роза. – Не говори так, папе тяжело!
– А нам не тяжело? – фыркнул мальчик, тут же вставая. – Мог бы и зайти к родным детям прежде, чем удариться в бега… Вот дядя Гарри почему-то никуда не удрал, хотя ему не легче…
– Он не стал оборотнем, как папа, – тихо заметила Роза, глядя на Хьюго. – Ему не от кого бежать…
Гермиона промолчала. Гарри было от кого бежать так же, как и Рону. Но ни тому, ни другому было не убежать от себя. Только Гарри привык жить с этим, а Рон… Рон был другим. И, наверное, выбрал самый подходящий в такой ситуации ему самому вариант. Просто уйти. Как сказала Роза, оборвать все связи с прошлым Роном, и создавать мир нового Рональда Уизли.
– Дядя Гарри ни от кого и никогда не убегал…
– Хьюго!
– Тихо, ребята, – Гермиона примирительно положила руку на плечо сына. – Дело не в Гарри и не в храбрости. Просто так случилось. Ваш папа принял решение. И мы должны принять его. Оно нам не нравится и даже причиняет боль, но мы ничего не можем с этим сделать…
– Можем! – Хьюго поднялся, сердито глядя на Розу. – Нужно найти его и заставить его вернуться! Какая нам разница, оборотень он или вампир?! Да хоть полтергейст! Он же наш отец!
– Хью, даже если мы сможем его найти, в чем я сомневаюсь, – терпеливо говорила Роза, – мы не сможем заставить папу вернуться. Он. Принял. Решение. Мама правильно говорит – мы должны если не понять, то принять это. И надеяться, что он вернется. Или же… что он будет счастлив…
Сильная девочка. Роза, как же ты смогла найти в себе такие силы, чтобы переступить через свою любовь к отцу и подумать о нем самом?
– Он не будет счастлив без нас! Без мамы! Без дяди Гарри! – возмутился Хьюго.
– Но мы можем пожелать ему этого счастья, – сказала Гермиона, глядя на возмущенного сына. – Потому что ничего не можем исправить… это его решение.
– Мама, почему? Почему ты так легко смирилась? – Хьюго недоверчиво смотрел на Гермиону. – Почему отпустила его?
– Потому что я люблю вашего папу, – просто ответила она, зная, как неестественно глупо звучит ее ответ для пятнадцатилетнего сына. Вот Роза ее понимала – Гермиона видела это по глазам девушки.
Хьюго промолчал, кинул взгляд в сторону замка, где в окнах уже горел свет.
– Прости, мама, – он пожал плечами. – Наверное, это ваше дело… Я пойду, обещал Шелли, что до ужина помогу ей с Заклинаниями.
– Хорошо, сынок, – Гермиона поцеловала наклонившегося к ней мальчика. – Береги себя. И передавай привет ребятам Уизли.
Хьюго кивнул, махнул на прощание большой рукой и пошел к замку, понуро опустив плечи.
– Мама, ты не огорчайся, он просто пока еще не привык…
Гермиона обернулась к дочери. В сгущающихся сумерках глаза Розы стали почти черными.
– Да мы все еще не привыкли, Роза, – она обняла дочь за плечи. – И ты не привыкла, просто почему-то решила, что не должна этого показывать… Я не знаю, когда мы с твоим папой упустили момент, что не смогли показать тебе, что ты не должна так быстро становиться взрослой.
Роза грустно улыбнулась, целуя мать в щеку:
– Может, вам не нужно было заводить Хьюго? Или же тебе – выходить на работу, когда ему было лишь четыре…
– Да, наверное, ты, как всегда, права, – Гермиона согласно кивнула.
Но тогда все казалось правильным. Она не хотела сидеть дома, она мечтала реализовать себя, работать в Министерстве, иметь не только семью, но и удавшуюся карьеру. Она не хотела судьбы Джинни. Плоха ли была судьба Джинни, которая всю себя посвятила мужу и детям, дому? Нет, не плоха, наверное. Но для Гермионы это было недопустимо. Она не могла отказаться от себя самой. – Ты всегда смотрела за Хьюго, словно между вами был не год, а как минимум пять…
– Потому что он вечно все путал, попадал в переделки и безобразничал, – усмехнулась Роза. – А еще был папа, который приходил с работы раньше тебя…
– Прости меня, дочка…
– Нет, все хорошо, правда… – Роза отстранилась и улыбнулась матери. – Я не представляю себя другой, понимаешь? Иногда хочется быть просто любимой доченькой, девочкой, которую все оберегают и защищают… Но – иногда, когда очень устаю… Но мне нравится быть собой… Потому что… моя жизнь полная до краев. У меня есть, о ком заботиться, причем с избытком… У меня есть друзья, которые всегда помогут… Я чувствую себя нужной…
– Ох, Роза… – Гермиона покачала головой. – А для себя-то ты когда жить будешь? Кстати, как твой роман с Майклом Уильямсом?
Роза отвернулась, пряча легкую улыбку:
– Да никак. Мы решили остаться друзьями…
– О, верю, он был в восторге, – рассмеялась Гермиона, вспомнив пламенное лицо светловолосого мальчика, приходившего в июле поздравлять Розу с днем рождения. – А почему так? У тебя есть кто-то другой? Или просто нет ни на кого времени?
Роза хитро взглянула на мать, снова позволяя себя обнять:
– Время найти не трудно… Трудно найти человека, который бы меня выдержал больше пяти минут.
– Не верю, что в школе нет таких ребят.
Роза молчала, но Гермиона чувствовала, что дочь над чем-то размышляет.
– Мам, а бывает такое: что человек тебе нравится и одновременно пугает?
– Хм, не знаю, смотря какой человек и почему он тебя пугает, – Гермиона насторожилась. – Это ты о ком?
– Да есть у нас один такой в школе, – Роза смутилась. – Мне иногда кажется, что он просто чудовищно несчастен.
– Почему?
– Потому что у него нет счастливых воспоминаний, – девушка села прямо, глядя на мать. – Ведь так не бывает! Должны быть, он, мне кажется, просто не видит их. Или не позволяет себе увидеть… Но зачем это надо? Да и кому? Ведь это счастливые воспоминания!
Гермиона грустно опустила глаза, вспоминая прошедшую ночь. Гарри. Гарри Поттер не видел своих счастливых воспоминаний. Он их все забыл, потому что его год за годом заставляли их забыть. Он думал, что у него нет счастливых воспоминаний, а Гермиона будто открыла ему глаза на них. Таким он выглядел в эту ночь, когда она проснулась от его стонов за стеной. Она поспешила в комнату, боясь того, что увидит. А потом он жутко кричал, мечась по кровати и плача во сне.
Было ли когда-нибудь с ним что-то подобное за прошедшие годы с Джинни? Гермиона была уверена – не было. Уверена, что Джинни своей любовью заслонила его сердце от кошмаров и снов, что она своими объятиями дарила Гарри покой хотя бы ночью.
И Гермиона сама не заметила, как подарила Гарри свои объятия, свою защиту. Оказывается, она тоже могла защитить Гарри от его прошлого, хотя, по сути, в последние дни они избегали друг друга.
Странно было начинать все с начала, стоя посередине. Казалось, что они просто хорошие знакомые или родственники, не очень близкие и не очень-то родные. Но ночью, когда она рассказывала Гарри о том, что хранила ее память, они словно снова проходили долгий путь их дружбы. Только уже без Рона.
– Роза, я не знаю, что за мальчика ты такого нашла, – Гермиона улыбнулась дочери, – но если он тебе нравится, ты можешь попытаться помочь ему. И себе заодно… Наверняка у него есть счастливые воспоминания, но ему надо помочь вспомнить их. Или же… создать новые.
