Текст книги "Не верь глазам своим (СИ)"
Автор книги: Jane Jourin
сообщить о нарушении
Текущая страница: 50 (всего у книги 52 страниц)
Она с некоторым сомнением осматривала полотно, ожидая увидеть что-то до боли откровенное. Шато де Анж, как минимум. Но фото её удивило. Это была пустая кровать. В их апартаментах. Небрежные простыни и мужчина, примостившийся на самом краю, будто ему там не место. Его голова была спрятана в сомкнутые в замок на затылке руки. Виднелась линия сильных, поверженных плеч, бугристые мускулы выдавали высочайшую степень напряжения и отчаяние. Её снова передернуло, и она незаметно для себя переплела пальцы с пальцами Николя, крепко сжимая ладонь.
На последнем фото был Джей. Он стоял широко раскинув руки, словно прощался с публикой, пытаясь их всех обнять. Но зал был пуст. В темноте виднелась лишь одинокая фигура, нежная, хрупкая. Лица модели видно не было, и Лайла невольно представила на её месте себя. Лицо певца выдавало надежду и смирение, и теперь его поза виделась в ином свете. Словно музыкант отдавал себя на суд единственного зрителя.
Не выдержав напряжения, скопившегося где-то в районе души, она потянула Николя за собой, чтобы занять их места, но поняла, что не знает, куда идти. И мужчина провел их к центру зала. Амфитеатр со зрительским местами остался у них за спиной, а они оказались у ряда удобных стульев, что стояли полукругом вокруг длинного стола, на котором…
Девушка так быстро рванула к нему, что чуть не зацепилась острым носом лаковой туфли за ковёр. На столе стояли десятки экземпляров её книги. Они составляли эстетичную композицию, некоторые смотрели на нее обложкой, другие форзацем, и каждая манила к себе. Но прикоснуться ни к одной она не могла. Её рука замерла, когда она увидела свое имя рядом с названием книги. В сердце поселилась дрожь, которая медленно перетекла в руки. Никки осторожно потянул её на себя и усадил на стул.
– Ещё не время, милая, – словно в подтверждение его словам свет в зале чуть приглушили, и теперь только огромные фотографии издавали мягкое свечение.
Джей стоял за кулисами, глядя, как свет в зале гаснет, у него оставалось ещё пять минут: его команда уже занимала места на сцене, вступила музыка, и осветители дали несколько лучей на сцену. Танцоры исполняли танго одиноких сердец, а музыканты медленно занимали свои места за инструментом.
– Сын, послушай, – на его плечо опустилась рука Антуана, но никто не обратил внимания на его слова – все были заняты своей работой. – Я должен был сказать это раньше, но едва ли ты послушал бы меня. Поэтому говорю сейчас. Кроме нее, там ещё сотня людей. Фанатов, поклонников и критиков. И это выступление, от первой до последней минуты, ты должен отыграть для них. Для всех них. Ты увидишь её в первом ряду, у тебя будет всего полминуты, чтобы пережить это. А потом пусть она растворится в толпе зрителей, и будет просто одной из них. Иначе ты не выдержишь. Иначе ты сорвешься и не сможешь до конца довести то, что должен, сын.
Джей кивнул и закрыл глаза, потом открыл и пообещал:
– Я постараюсь…
Лайла с удивлением увидела на сидении чуть ближе к правому краю мадам Жако. Глубоко кивнула в приветствии и повернулась к Николя. Просительно раскрыла ладонь и с замиранием сердца ощутила его уверенное прикосновение. Музыка, зазвучавшая громче, была трагичной. Танцоры существовали словно по одиночке, хотя движения были парными. У зрителя возникало впечатление, словно части единого целого разбили надвое, и теперь они вынуждены танцевать отдельно. Танец был чувственным и болезненно печальным.
Никто не заметил, как на сцене появились музыканты, а к концу хореографии и сам певец. Он сел прямо на пол, свесив ноги. В руке у него микрофон. Несколько аккордов на гитаре будто продолжают уходящую музыку, и Джей начинает петь:
– С самого нашего знакомства я хочу сказать тебе все, что я думаю. Мне разбили сердце, но отныне эти дни одиночества развиваются. Я не могу отрицать свои чувства, когда мои глаза останавливаются на той, которой я должен лгать… Пожалуйста, прости меня, простишь ли ты меня? Стану ли я тем, кто будет тебя любить и обнимет тебя? Я не могу поддаться этому сейчас. Я должен держаться, но моё сердце разрывается. Будешь ли ты любить меня, когда узнаешь правду? Я вижу кусочек рая, когда загораются твои глаза, но как любить, если я лгу?
Гитара затихает, и Джей прерывается. Публика удивлена и не стесняется выражать своё удивление вслух.
– Я знаю, что эта песня всем знакома, но именно с нее началось зарождение этого альбома. И мне показалось чудовищным упущением не начать с нее. Когда наше сердце разбивают, хочется укрыть его ледяным одеялом, чтобы больше оно не болело никогда. Но под ним мы замерзаем сами, не замечая, как разбиваем сердце этим холодом другим…
Звучит чёткий ритм, и Джей начинает петь:
– Ты не оставляла меня в покое, не оставляла. Я бежал и давал сдачи, но ты не оставляла. И так и не оставила, навсегда…
Лайла не в силах сопротивляться собственной памяти. Она вспоминает, как бесилась от его грубости и холодности, как навязчиво проявляла дружелюбие, и как добилась-таки своего.
– Но ты не знала, что я всего лишь раненный кем-то щенок, что рычит на руку помощи… – Джей поёт, и Лайлу уносят крылья прошлого.
Она теряется в нем, и с каждой новой песней слышит, что чувствовал Генри, как он жил. Она слышала эти песни, знает их текст, но не так. У нее не было сил на яхте, чтобы вспоминать. И теперь она расплачивается за свое бессилие ураганом из заново переживаемых событий прошлого.
Презентация идёт лавиной чужих чувств, и столько нового открывается девушке, но она не успевает это анализировать. И тут в нее врывается новый текст. Этот она не слышала. Джей рассказывал ей об этой песне. Но ни разу не сыграл. Ни разу не упомянул и строчки, как она ни просила:
– Я умер вчера. А сегодня воскрес.
Возродился из морока прошлых печалей. Для всех них это просто дешевый текст, для меня вековые больные печати от ошибок, что рвут вразлом, от беды, что я сам накликал. Ведь я трус, но тебе все равно, ты со мной, будь я даже безликим.
Лайла не может слушать, но уйти никак. Это бьёт по душе, это сердце оставляет осколками ссыпаться вниз, но ей не уйти от этого. Ее Генри попал в капкан из собственных страхов и жалости к себе. Неужели она не дала ему понять, насколько он ей нужен? Был. Или все еще… Она растерянно посмотрела на Николя и перевела взгляд на их сцепленные ладони. Может ли она так поступить? С ним, с собой…
Чертова память снова подхватывает ее на свои крылья. Ее заносит в кафе к Мардж, где они с Генри нашлись, она слушает знакомую композицию, слова которой каждый раз вышибали почву у нее из-под ног.
– Случайностей не бывает, и теперь я знаю это точно. Мы могли бы оказаться невидимками среди сотен проходящих мимо людей, – только теперь девушка осознает, почему на этой песне всегда так щемило сердце, почему так тянуло к музыканту. Примерно это говорил ей Генри, уплетая обед на заправке, когда целовал ее руки и преданно смотрел в глаза. Песня описывает, как официантка наливает кофе мальчику с папой, дедушке с бабушкой подает блинчики, описывает то, что они наблюдали своими глазами. Песня описывает, как легко потеряться в жизни двум людям, но если судьба вам благоволит, вы просто не сможете разминуться. Как они в ту ночь, когда ветер сломал ее жалкую попытку к бегству. – Она нальет вам кофе, но не вспомнит на завтра, а вы останетесь друг у друга, только помните: любая встреча не случайна. – Второй куплет описывает случайных собеседников в вагоне метро, неосторожную аварию на пустом шоссе, вынужденных соседей под козырьком в дождь и обязательно заканчивается все тем же: – Она нальет вам кофе, но не вспомнит на завтра, а вы останетесь друг у друга, если поймете – любая встреча не случайна.
Лайлу колотит от злости, она чувствовала такой сильный диссонанс, когда ей казалось, что это написано про нее, но Джей никак не мог бы этого сделать. Вот только он мог. И сделал, оставляя ее сходить с ума от непонимания, как чужой может быть таким родным, как незнакомец может оказаться у нее под кожей. Но девушка не может игнорировать, о чем говорит эта песня, не может закрыть глаза на всепоглощающее чувство благодарности, которое испытывал Генри к судьбе, когда она свела их там, в этом теплом кафе в непогоду. Песня дарила щемящее ощущение надежды на хорошее, веры в лучший финал истории тех, кто верит в судьбу и дает сам себе шанс. Тогда она была щедра на подобные жесты. Что изменилось?
Следующая песня дает ей звонкую пощечину. От чего же еще так звенит в ушах, если не от нее? Она слышала эту мелодию. Сама предложила дублировать последнюю строчку, но отрывочные фразы не давали ей полной картины.
– Скоро рассвет. Ты спишь, я не в силах поверить в мечту. Рассветы такие есть здесь, и быть может, в Шампани. Так тонко ты чувствуешь душу мою, и я утопаю в беспечном желании. Я сделаю все для тебя, мой родной, я душу продам, человек самый близкий, иначе зачем я дышу и пою, и кончики пальцев меняю на мысли… Иначе зачем я дышу? Иначе зачем я пою? И кончики пальцев твоих бегут словно мысли…
Сомнения в его искренней любви развеиваются, подобно туману, и становится от чего-то легче дышать.
Песня заканчивается вместе с очередной главой презентации. Теперь подсвечивается только третье фото.
На сцене полная темнота. Свет снимка отражается от лиц зрителей в зале, делая их словно в старом кино. Он настолько яркий, что изображение почти сломленного мужчины становится будто бы объемным и притягивает взгляд. Звучат первые аккорды мелодии. Это соло на фортепиано, и ноты знакомы Лайле до боли. Голос певца разбивает тишину. Разрывает её пронзительным и сокрушенным вокалом:
– Я в пустыне, на мёртвой земле, я взываю к тебе, моё сердце так хочет тебя. Я хочу о секрете забыть, я так хочу с тобою быть, тебя любить. Семь дней я не сплю, мои мысли к тебе, моё сердце с тобой… – Лайла слышит через строчку. Её собственное сердце так громко стучит в ушах, что виски ломит от напряжения. В альбоме эта песня на английском, но сегодня он поёт её так, чтобы девушка поняла каждое слово. И новый смысл открывается с каждой проглоченной фразой. Это все для нее. Это все о ней.
Каждая песня, каждая строчка, каждая музыкальная фраза – все о ней. Она вспоминает их работу над книгой, вспоминает мелкие оговорки, вспоминает его взгляды и слова. Слова Генри к ней. Слова о том, что без неё он не знает, как дышать. Ведь именно так и сказал ей любимый, когда нашёл её. И Джей воплотил это в песне. Он ведь тоже так выразился, но слишком многое было на уме, чтобы обратить на это должное внимание. И он сказал, что уйдёт со сцены, если она попросит. Это о ней был разговор тогда. Это о его отношении к любимой она рассказывала Генри, восхищаясь чужой историей любви. Как она могла не полюбить Джея, если все в нем было родным, теплым, нужным? Лайла закрыла глаза. Её щеки коснулись нежные пальцы, и она поняла, что плачет.
– Теперь вы понимаете, почему я так поступил, милая? Вы любите его. И вы должны его простить… Он вас обидел, но ваша любовь сильнее этой обиды. Судя по тому, что вижу я, он искренен и открыт, и сейчас, кажется, бесстрашен в своей исповеди… Вы навсегда останетесь в этом моменте, если не дадите ему шанс… – голос Николя успокаивал и утешал, и Лайле подумалось, что он озвучивает то, что говорит её душа.
– Спасибо, Никки… Ты ведь останешься со мной? Ты будешь со мной? – она не открывает глаз, но столько тревоги слышится в её голосе, что мужчина наклоняется ещё ближе, чтобы его ответ не утонул в грохоте следующей мелодии.
– Всегда…
В этот момент на сцене происходит заминка. Слишком долго отбивается ритм, и барабанщик не прекращает стучать по инструменту. Певец у микрофона замер, и Лайла открывает глаза, чтобы увидеть, как взгляд Джея, взгляд Генри направлен прямо на них. Он резко вдыхает.
Джей берет микрофон и уходит вглубь сцены. Музыканты переглядываются, не понимая, что делать дальше. Постепенно только ударник сохраняет бьющий теперь по ушам ритм, импровизируя, добавляя новые звуки, развлекая публику, пока певец стоит спиной к залу где-то вдалеке. Гитарист задаёт ноту и просит у зрителей одобрения, басист подключается, постепенно слышатся аплодисменты, клавишник умело поддерживает импровизацию, срывая новую волну хлопков.
Джей поворачивается, и музыка стихает, оставляя тихие перестукивания барабанов.
– Этот альбом называется «Бесстрашный», – голос сдавленный и чужой. Не Джей, но и не Генри. – Знаете, говорят, что не боятся только дураки и безумцы. А я теперь знаю, что у любого человека может наступить момент, когда он проходит через точку невозврата. Когда больше нечего терять, страх уходит сам, – он кивает своей команде, и ритм снова приобретает уже узнаваемый темп.
– Ты любишь меня, но я мог навсегда упустить свой момент. Я бы мог отпустить тебя, глядя, как ты счастлива с другим, но я эгоист. Я бы отдал свой голос, чтобы увидеть нежность в твоих глазах, но не вижу тебя. Я вижу тебя лишь во снах, но даже там вина сжигает меня, словно пёс преисподней, – видимо он должен танцевать, потому что сзади уже во всю двигаются ребята из подтанцовки, но голос его не в порядке. Голос его ещё дрожит.
Лайла не заметила, как убрали фортепиано, она была слишком глубоко в себе, но теперь она не может даже моргнуть, не может не смотреть на сгорбленную фигуру Джея на сцене.
– Скажи мне, стоит ли делать вдох, стоит ли мне бороться за жизнь, или благостнее будет пропустить эти дни без тебя? Скажи, хочешь ли ты, чтобы я отпустил эту нить, связывающую нас, и простился с дыханием полной грудью? Скажи мне, сможешь ли ты дать мне мой воздух, или отбери его насовсем, но не играй так со мной.
Лайла понимает, что слова этой песни звучат иначе. Это предпоследняя песня в альбоме, в ней пелось о том, что надежда и вера способны дать силы сделать шаг. А вся последняя глава была об одной песне, где Джей пел о том, что стал бесстрашным и прыгнул в пропасть, чтобы потом взлететь, обретя крылья за спиной одним лишь словом своей возлюбленной. Ей очень нравились те слова… И ей нравились слова этой песни, но то, что сейчас поёт Джей… Почти говорит Джей… Почти поёт Генри… Это не те слова. Это стекло и рваные раны каждой строчкой. В ее книге не об этом. Это про жизнь. Про этот месяц без неё. Про этот вечер.
– Моя надежда… – его голос обрывается, и музыкальная фраза остаётся недопетой. – Боль пронзает моё горло, но это ничто по сравнению с огненными когтями Цербера, что терзают мою душу. Я сам обрек себя на это, и мне не жаль себя, ни секунды, но вина ядовитыми каплями разъедает нутро.
Звучит небольшой проигрыш, взгляд Джея направлен скорее в себя, чем в зрительный зал. Но на последних секундах он вперивает свой взгляд в глаза Лайлы, требовательно, умоляюще вглядываясь в застывшую на первом ряду фигуру:
– Мой друг сказал мне, что можно научиться жить без своей любви. Проживать каждый завтрашний день после предыдущего, заперев её в одном месте, сохранив там, как тайну, в сейфе. Так скажи мне, стоит ли мне делать этот вдох, – его голос снова ломается, оставляя музыку пустой, почти голой, – скажи мне, сможешь ли ты дать мне мой голос, чтобы я мог хотя бы сказать, как люблю тебя?
Он отрывает микрофон от своих губ. Лайла наблюдает, как с видимым усилием его грудная клетка раскрываются, чтобы дать лёгким кислород. Видимо, дальше должны были идти ещё строчки, но Джей молчит, а потом подносит микрофон ко рту и просто произносит, не беспокоясь сейчас о музыке и пении вообще:
– Чтобы я мог сказать, как мне жаль, дай мне шанс вымолить прощение, любовь моя…
И девушка одними губами произносит «да». Она снова плачет, но теперь сама смахивает слезу с ресниц. Джей рвано вдыхает, широко распахнув глаза, не веряще трясет головой и ловит решительный кивок, подтверждающий только что сказанное.
– Мои вера и надежда осветят темноту реалий, – звучит его пение уже в ритм. Эти слова знакомы, именно так пелось на их встречах. – Я умею мечтать, и все силы души я направлю на эту мечту. Мы уедем туда, где ночь робко встречает закат, и там будем вдвоём, я верю, я верю. Ты дала мне эту веру, любовь моя!
Лайла робко улыбнулась.
Софиты потускнели, а потом и вовсе остался только глухой свет. Теперь загорелась подсветка за последним фото, и зазвучали первые ноты финальной песни.
– Все мы ошибаемся. И все страшимся последствий этих ошибок. Все мы надеемся, что будем прощены. Все мы надеемся не повторять их снова. Хотя не редко наступаем на знакомые грабли. Но если в нашей жизни есть ради чего преодолевать наши слабости, то и силы найдутся. – Певец говорит это в зал, пока музыканты играют длинное вступление. Зрители понимают, что в этой песне должен быть апофеоз всей презентации, но для двоих в этом зале он уже состоялся.
Джей улыбнулся и запел:
– В плену у страха я был одинок. Я не видел причин, и старался, как мог, убежать и спастись от нелепости чувств. Как я был глуп… Ты раскрыла мне мир, где я не был один, сорвала занавес иллюзорных картин, краски будней теперь изменили мой дом, когда ты в нем. Но все так же боялся открыться тебе, оказаться ненужным, раскрыв свой секрет, и я день ото дня делал пропасть страшней. Между нами. Не смогу потерять, не смогу без тебя, и я смелости ради умоляю, любя, подожди ещё миг, и узнаешь, кто я. Для тебя. – Лайла пытается поймать его взгляд, но он ускользает. Глаза Джея странно блестят, и девушка отступает, понимая, что тот держится из последних сил.
– Для тебя и для нас я делаю шаг, эта пропасть пугает, я почти умираю, вот я решаюсь, тебе открываюсь, и лечу, как с обрыва в эту правду. Смешно думать о страховке в вопросах любви, я срываюсь, не зная, что ждёт впереди, но крылья за спиной подхватывают меня. Ты сказала мне «да». Ты, мой ангел, подарила мне свои крылья и сказала мне «да». И теперь я взмываю над всеми страхами, твоя вера в меня бесконечна. Я люблю тебя, это ты, кто делает меня целым, это ты, ради чего все это стоит свеч. Я разрушу любые преграды между нами, ведь ты подарила мне крылья. Теперь я бесстрашный, бесстрашный, бесстрашный.
С этими словами Джей снова касается её взглядом, несмелым, беглым, но Лайла ощущает, словно этим мимолетным прикосновением он подарил ей ласку и обещание. Музыка затихает, и певец заканчивает акапельно. Его голос переходит в шепот, повторяя:
– Бесстрашен…
Свет гаснет, оставляя только горящее фото с преклоненной головой. Потом и оно светится все меньше, пока зал не оказывается в полной темноте. И взрывается овациями. Они не утихают несколько минут, хотя в темноте люди начинают чувствовать себя неуверенно. Когда свет разгорается вновь, аплодисменты звучат с новой силой, но на сцене Антуан. Как только становится достаточно светло, чтобы это понять, они утихают, а со сцены слышится смешок.
– Я знал, что не настолько хорош, как моя подопечная звезда. Но не могу же быть настолько плох… – когда зал немного отсмеялся, мужчина продолжил: – Джей – новатор. Но сейчас я не о музыке. Сегодняшнее мероприятие презентует не только его альбом, но и книгу о нем. Через несколько минут, когда парень немного переведет дух, у вас появится возможность на нее посмотреть, и что более важно, познакомится с её автором. Эта девушка поразила меня задолго до того момента, как я узнал о её талантах. А узнав о них, я просто не мог отказаться от возможности посотрудничать – ни для кого ведь не секрет, насколько я меркантилен… – Зал снова разразился хохотом, но потом стих, когда Антуан протянул руку, уже спустившись вниз:
– Мадемуазель, прошу вас… – он обращался к Лайле, и та испуганно посмотрела на Николя.
– Но, я думала… Что мне… – тот только уверенно кивнул, грациозно, как всегда, поднялся и галантно протянул ей руку. Она встала и, повинуясь его настойчивым движениям, пошла за ним. Когда Никки передал – иначе не скажешь – ее на руки звездного менеджера, девушка другой рукой так вцепилась в его ладонь, что Антуану пришлось вести из обоих за стол.
– Лайла всего лишь студентка первого курса журфака. Но я уверен, что ее работа всех присутствующих удивит своей зрелостью и профессионализмом. – Из-за кулис показался Джей и энергично спустился к столу. Замер в нерешительности, видя Николя подле его любимой, но быстро взял себя в руки и сел по другую сторону.
– Господа акулы пера, ваши жертвы прямо перед вами, можете набрасываться. В конце концов, не так часто вам предоставляют свежую кровь на столе с голубой каемочкой…
Дальше все было как в тумане. На миг Лайле показалось, что она снова оказалась у входа в лицей, попав в засаду с историей о Голдинге. Но надёжные привычные руки Николя спасли её от наваждения, а своевременное вмешательство Джея в провокационных вопросах ещё больше вселило ей уверенность в себе.
– Вы ведь даже не читали её, – перебила она попытавшегося смягчить ситуацию с одним из журналистов Джея. – С чего эти инсинуации о наших якобы отношениях? Мне кажется, вы тычете пальцем в небо…
– То есть, он не для вас исполнял предпоследний трек?
– Как знать, возможно, разумнее спросить у него самого? Он вроде был где-то здесь, недалеко… – коллеги рассмеялись, а Николя уверенно поддержал её невинным прикосновением.
– Но он ведь не ответит… Его личная жизнь – это табу… – теперь журналист сверлил взглядом Джея.
– Тем более… – продолжила девушка, не оставив и шанса певцу открыть рот. – С чего вы взяли, что я возьмусь рассказывать вам о его лично жизни? За время работы над книгой Джей показал себя талантливым артистом с неуемной жаждой к творчеству, а как человек проявил себя уважительным и тактичным парнем, умеющим держать границы профессионального делового общения, а еще заботливым и внимательным другом, готовым помочь в случае необходимости. Да, – она посмотрела на музыканта, едва ли не впервые за все интервью. – Я с уверенностью могу сказать, что мы подружились. И это все, что я хотела бы пояснить по этому вопросу.
Где-то на другом конце стола Антуан облегченно выдохнул, в очередной раз убеждаясь, что его сын окажется в надёжных руках, если девушка даст ему шанс. Но череда вопросов не закончилась:
– Вы верно отметили, что у нас ещё не было шанса ознакомиться с книгой. Можем ли мы рассчитывать, что вы дадите ещё одно совместное интервью, когда мы все же прочтём ваши творения.
– Посмотрим… Наверное, нужно дождаться реакции самого требовательного читателя – поклонников творчества Джея.
– Если личность Джея до сих пор остаётся загадкой, расскажите нам о вашей личной жизни, мадемуазель Лайла. Вы и мсье де Буйон…
– Добрые друзья. Если вам действительно нужна сенсация, то здесь вам её не найти. Как меценат и общественный деятель я могу себе позволить, увидев талант, дать ему шанс на развитие. Если так уж необходимо окрестить как-то наши с ней отношения, то вы смело можете называть мадемуазель Лайлу моей протеже. Она покорила меня своей добротой и искренностью, и мужчина, который сможет добиться её взаимности, будет настоящим счастливчиком.
– Так, свободно ли ваше сердце, Лайла?
Джей словно заледенел, услышав этот вопрос, но ощутимый тычок менеджера заставил его вернуться к образу.
– Нет. И это все, что вам нужно знать… – она смотрела прямо перед собой, никак не выдавая своего отношения ни к Генри, ни к Николя. Ревнивое чудовище снова царапнуло в душе, но парень уверенно задвинул его подальше. В конце концов, Лайла лишь сказала, что даст ему шанс извиниться, сама не осознавая, что если бы не ее ответ, презентация была бы сорвана. Увидев, как де Буйон так близко склонился к ней, Генри потерялся в океане боли и сомнений. Он даже не думал, когда на одной из репетиций вместо привычных слов из него полилось то, что было на сердце, что эти слова когда-нибудь увидят свет. Это было слишком личным, слишком больным, слишком откровенным. Но в тот момент на сцене он понял, что ничего другого сейчас ему просто не спеть. Что он вообще не может петь сейчас. Но у него был только этот вечер. И терять ему было действительно нечего…
Интервью подошло к концу неожиданно. Лайла и Джей всем желающим подписали книги, и девушка наверное впервые задумалась над тем, как трудно физически выдерживать такие концерты. Но зал постепенно пустел, и все ближе наступал момент, когда им с Генри нужно будет объясниться. Николя тронул ее за руку, и, когда девушка обратила свое внимание на него, он тихо сказал:
– Думаю, мавр свое дело сделал, мавр может уходить… Я вам здесь больше не нужен сегодня.
Она растерянно оглянулась. Джей еще оставался за столом, продолжая подписывать книги и диски, но Антуан цепко следил за ними. Она поднялась и пошла к выходу:
– Я провожу тебя, друг мой… И в тебе слишком много от француза, чтобы внезапно оказаться мавром…
Они остановились в дверях, и Антуан быстро свернул подписание автографов, потому что Джей сейчас больными глазами наблюдал, как наяву исполняется его кошмар. Его любимая уходила с другим. Вот они остановились в дверях, и Лайла нежно протягивает руку к его лицу, гладит его, и сердце Генри останавливается, не зная смысла биться дальше.
– Спасибо, Николя, – говорит Лайла, но парень этого не слышит, – ты знал все с самого начала, и поступил, как настоящий друг. Ты был прав, я бы себе этого не простила, я бы разрушила все – и нашу с тобой дружбу, и себя саму утопила бы в чувстве вины… Только помни свое обещание!
– Всегда, – снова повторяет мужчина, и девушка тянется к его щеке, оставляя прощальный поцелуй. Генри словно в своем сне чувствует острую боль в груди, но вот де Буйон отступает на шаг, целует ей руку и уходит, а его любовь несколько секунд смотрит ему вслед и возвращается к столу. Парень не верит своим глазам, он трет их, не заботясь о гриме, но Лайла все еще рядом, она улыбается, и это все равно еще не значит, что все будет хорошо, но его сердце снова бьется.
– Кажется, ты хотел мне что-то сказать, Джей…
Он хватает ее за руку и практически бегом ведет за кулисы, подальше от любопытных глаз. Спустя миллион коридоров они оказываются в его гримерке, которая больше похожа на небольшую квартиру. Едва за ними закрывается дверь, парень падает на колени, не в силах больше стоять. Он держит ее за бедра и отчаянно шепчет, молит ее:
– Прости меня, Лайла, прости меня, прости, прости, прости… Я так люблю тебя, я так нуждаюсь в твоей любви, я готов на все, только прости, только дай нам шанс, дай мне последний шанс, и ты увидишь, что я сделаю для тебя все. Ты не пожалеешь, я обещаю, прости меня, прости…
Он прикасается к ней едва ощутимо теперь, словно не верит, что она рядом, словно убеждается, что это реальность, но этого мало.
– Я уже простила, Генри. Я люблю тебя. Это не изменилось, и это решило все. То, что ты сделал, – ее пальцы вплетаются в жесткие от укладки волосы, – это непростительно, но я простила. Потому что люблю тебя…
Генри поднимает глаза, ошеломленный, не верящий, пораженный:
– Но… Как?
– Ты прекрасно выступил. И я услышала и увидела все, что ты хотел сказать… Я ведь так многого не знала… Твоя презентация своей любви ко мне состоялась успешно… Ну, поднимись же с колен…
– Я готов провести у твоих ног всю свою жизнь… – он все еще шепчет, не доверяя своему голосу, потерянно опустив голову.
– Ну, а я не готова всю нашу жизнь ждать твоего поцелуя… – она пытается отойти, но за спиной стена, и ей удается сдвинуться едва ли на десять сантиметров в сильной хватке парня. – Генри?
Она смотрит на опущенную голову, а потом, не дождавшись ответа, поднимает его лицо к себе за подбородок. Генри не сопротивляется, и девушка видит, что по его щекам беспрестанно текут слезы. Но глаза его закрыты.
– Ты лгал мне. Старался не лгать, но все же лгал. А еще ты подло втянул меня в написание книги о самом себе. И хотя я должна быть благодарна судьбе за такой старт карьеры, это было мерзко, показывать мне Джея, заставлять меня влюбится в него, чтобы потешить твое желание быть любимым, быть ближе ко мне… Нам о многом предстоит еще поговорить, Генри, и это невероятно, но у тебя все еще есть моя любовь. Сейчас я здесь, и я говорю, что ты все еще нужен мне, я хочу быть с тобой. И тебе решать, остаться у моих ног, или все же подняться, и обнять меня, наконец…
Глаза Генри распахиваются, но за мокрой пеленой почти ничего не видно. Лайла смотрит в непривычно темные глаза своего любимого, и не может поверить, что допустила в своем воображении возможность быть с кем-то другим. Ее сердце безраздельно принадлежит ему. Несмотря на все его ошибки. Когда парень наконец обнимает ее, а потом нежно и скромно целует в висок, жизнь внезапно приобретает правильный, размеренный ритм, словно ансамбль, который сбился со счета, снова обрел свой камертон.
– И что теперь? – не зная, как отпустить руки, спросил Генри.
– Теперь, тебе наверное очень хочется умыться…
– Да, я… Я быстро. Ты только дождись меня, ладно? – парень все еще не разнял рук, и Лайла намекает ему, что пора идти. Но сил отпустить ее нет. – Может, со мной?
– Ну нет, это платье я сниму только дома. Даже не надейся…
Певец ушел в ванную, но через полминуты выглянул:
– Только не уходи, я скоро…
Когда он вернулся, Лайла сидела на диване, оставив туфли на полу. Указав на налитый стакан воды, она спросила:
– Ты уверен, что хочешь поговорить именно сейчас? Я имею в виду, ты отработал грандиозное шоу, и, наверное, чертовски устал. Мы можем встретиться завтра…
Генри убрал волосы со лба, становясь все тем же отличником, которого привыкла видеть девушка. Он нахмурился, потом потер лоб и застегнул пуговицу на рубашке.
– Ты хочешь попросить меня отвезти тебя домой? Я… Я не думаю, что смогу уснуть, если мы перенесем этот разговор. Ты знаешь все, что я чувствую, все, чем я живу. И я готов ответить на любой твой вопрос прямо сейчас. Я задолжал тебе эту беседу, поэтому, если ты не против и не устала, давай все решим сегодня.
Лайла кивнула и аккуратно поставила стакан на столик.
– Что произошло с Мелани на самом деле?
Они разговаривали почти всю ночь. Несколько раз Генри просил кофе, и его приносили в гримерку, пока тот прятался где-то в глубине комнат, чтобы не светить лицом. Парень и не предполагал, что у нее будет столько вопросов. О Джее, о Лоле, о нем самом. Расходились они с рассветом, и оба еле переставляли ноги от усталости. Но они держались за руки, а на прощание несмело поцеловались, словно в первый раз, отчего душа у обоих затрепетала от силы чувств. Лайла уехала к Николя, Генри в свои пустые апартаменты, но теперь их ждала новая веха в их истории любви.
Лайле понадобилось два месяца, чтобы снова переехать к Генри. Алекс рвал и метал, узнав новости, но смирился, глядя в сияющие миллионом праздничных огоньков глаза сестры. Именно таким стал рождественский подарок для Генри, о котором он еще ничего не знал. Все это время она жила у Николя, и первые несколько недель ждала, что в их отношениях появится неловкость, но общение почти никак не изменилось. Девушка теперь старалась не допускать двусмысленностей, и была искренне благодарна судьбе за такого друга, как Никки.
