Текст книги "8 дней, 9 ночей (СИ)"

Автор книги: Francis Dark

сообщить о нарушении

Текущая страница: 62 (всего у книги 68 страниц)

И примерно то же самое я и чувствовала сейчас в целом! Я понимала все происходящее вокруг меня, но испытывала ко всему предельное безразличие! Даже к тому, что Настя замерзла и хочет чего-нибудь горячего!.. Разве такое возможно?! Разве я способна на такое?!

Медленно двигаясь через здание терминала, я вдруг испытала сильнейший укол совести. Но правда лишь на мгновение. В следующую секунду он уже был приглушен моим общим угнетенным состоянием и стал одной из множества хаотичных мыслей, беснующихся сейчас в моем мозгу. Только вот возможности сконцентрироваться хоть на какой-то из них более или менее основательно у меня не было. Не хватало сил. Или желания.

Моим рассудком овладело странное чувство уже будто знакомого автоматизма, основанного на глубочайшей депрессии, апатии и усталости. От всего, от всех. И от себя в первую очередь. Почему все это происходит именно со мной? За что?! За что, черт возьми?!!

Но и эта проявившаяся было достаточно ясно эмоциональная вспышка быстро погасла, и я продолжила свое будто механическое и какое-то совсем бессмысленное движение.

Я вернулась в зал ожидания спустя десять или пятнадцать минут. Не могу сказать, что мне удалось хоть сколько-нибудь овладеть собой, хотя сознание все более становилось ясным. Или мне только так казалось? Настю я заметила еще издалека. Она занимала место за дальним столиком, на фоне большого окна, за которым открывался вид на освещенное ночными огнями летное поле. Там, за ее спиной, к ближайшему выходу уже подали самолет – аэрофлотовский А330. Скорее всего, это был наш обратный рейс. Но мое внимание задержалось именно на Насте, и снова болезненное чувство кольнуло меня в самое сердце, которое от этого вроде бы даже немного забилось. Она сидела, уронив голову на руки и закрыв лицо ладонями. Плечи ее поникли, на грациозную осанку сейчас не было и намека. Настя выглядела настолько отчаявшейся и подавленной, что больно и страшно было смотреть! Мой затуманенный рассудок протестующе взорвался бурей эмоций, от которых мне захотелось упасть на колени и закричать что есть сил – за что ЕЙ все это?!! И на моих глазах вновь немедленно проступили слезы. Все ее усилия, все старания, вся забота – все это оказалось бесполезным! Теперь и ее захватит эта убийственная пустота?.. О, нет! Только не это! Только не ее, господи!.. Не будь меня рядом, она ничего подобного не испытала бы! Я не только причина всех этих несчастий! Я причина этих поникших плеч и потухшего взгляда… И это непростительно.

Настя шла впереди меня по салону бизнес-класса и просматривала номера мест по правому борту. Возле очередной пары кресел она остановилась и произнесла, оглядываясь на меня: – Вот, кажется, наши места. Я остановилась и, вновь встретившись с этим полным грусти и растерянности взглядом, поспешно опустила глаза. – Да, это наши… – отозвалась я тихо, при этом продолжая выжидающе стоять в полушаге от нее. Тогда Настя прошла к креслу возле иллюминатора, а я, больше уже не медля, заняла соседнее место, ближе к проходу, и прикрыла глаза. Слишком они были воспалены и слишком резали их яркие потолочные лампы. Устроившись в своем кресле, Настя проговорила негромким, уставшим голосом, от которого мое сердце в очередной раз болезненно сжалось: – Попробуем поспать, как поднимемся в воздух?.. Сил что-то уже нет никаких. Я с готовностью и согласно покивала, не поднимая при этом век и не поворачивая головы. Салон заполнялся пассажирами медленно и неохотно, хотя до взлета оставалось немногим более пятнадцати минут. И я принялась считать эти минуты.

Когда наш самолет оторвался от земли и спустя некоторое время набрал высоту, взяв курс на Москву, Настя вызвала стюардессу и попросила принести нам пару пледов и подушек. Она какое-то время устраивалась поудобнее в своем кресле, снимая шубку и разворачивая плед, после чего вполне ожидаемо спросила, не жарко ли мне самой в верхней одежде. Я не нашлась, что ответить, и механическими движениями чуть дрожащих пальцев тоже принялась расстегивать пуговицы на своем пальто. Затем так же, не произнося ни слова, я встала раскрыла багажное отделение над нашими местами и убрала туда и свою и Настину верхнюю одежду. Покончив с этим я уселась обратно и снова обратив внимание на то, как дрожали мои руки, принялась застегивать ремень. Это получилось сделать не сразу. Может быть еще и оттого, что Настя вроде бы повернула голову в мою сторону и довольно долго смотрела на меня. Я не была в этом уверена, просто чувствовала этот ее взгляд на себе. Пряжка наконец застегнулась, и я затянула ремень потуже. Тогда Настя уже нарушила молчание: – Зачем?.. Разве так удобно будет спать?.. Смысл ее слов дошел до меня с очень большой задержкой. Я посмотрела на нее непонимающе, пытаясь сообразить, что, собственно, было не так. Лишь потом до меня дошло, что необходимости в ремне безопасности сейчас действительно не было. Виновато опустив глаза, чтобы не видеть этого ее недоумевающего и будто немного напуганного взгляда, я расстегнула дурацкий ремень и взяла свой плед. Настя казалась растерянной. Она ничего больше не сказала и отвернулась к иллюминатору. Жаль… Очень жаль, что последние ее слова были какими-то слишком обычными. Какими-то незапоминающимися. Ладно… Пусть хотя бы нежный голос, наполненный тревожной заботой, останется в моей памяти и в сердце навсегда. Сказать ей что-нибудь в ответ я не решилась, хотя мне очень и очень этого хотелось! Но я затихла, опустив голову и прикрыв глаза, в надежде, что Настя поскорее уснет. Она должна уснуть! Ее силы ведь тоже не бесконечны…

В салоне бизнес-класса было полутемно. Я видела это из-под полуопущенных век. Над парой кресел горели лампы, но большинство пассажиров, которых и так было немного, уже отдыхали. С момента взлета прошло уже достаточно времени. И тогда я очень осторожно, украдкой повернула голову направо. Настя спала в своем кресле, и сейчас ее усталое лицо выглядело уже более спокойным, почти умиротворенным. Хотя при этом что-то тягостное оно все-таки отражало. Даже во сне. Сдерживая слезы и поморщившись от спазмов в груди и горле, я тихо и аккуратно стянула плед, которым укрывалась, склонилась вперед и извлекла из-под кресла свою сумочку. Отыскав в ней мобильный телефон, я посмотрела на время – мы летели уже почти два часа. Да, времени прошло уже много. Но Настя долго не могла уснуть. Сколько раз я ни поворачивалась к ней, она с тоскливым и усталым видом лишь глядела в иллюминатор, на темные массы облаков и яркие паутинки городов, иногда мелькавшие между ними. Ну а сейчас она вроде бы уснула достаточно крепко, и я мысленно с теплом обняла ее и припомнила ощущение, которое обычно возникало, когда я прикасалась губами к ее коже. Подавив внезапную дрожь во всем теле, я снова порылась в сумочке и отыскала маленький блокнот и карандаш. Свет включать было рискованно, и потому я в этой полутьме, удерживая карандаш не слишком послушными пальцами, кое-как принялась выводить неровные строки на листочке бумаги: «Прости меня. Я благодарна тебе за все, что ты для меня сделала. И мне ужасно жить с чувством, что выразить благодарность в той мере, которой ты достойна, я не могу. Прости за весь тот безумный хаос, что ворвался в твою жизнь с моим в ней появлением. Я приношу лишь несчастье, разочарование и страдание тем, кого люблю. И потому я должна уйти. Мне жаль, но я больше не могу. Надеюсь, что простишь. Я всегда тебя любила, люблю и сейчас. Прощай, Настенька»

Стараясь не особо стучать каблуками и с трудом сдерживая торопливость, я шла по салону самолета, направляясь в его хвостовую часть. Опасливо поглядывая по сторонам, боясь встретить хоть кого-нибудь на своем пути, я прошла через весь эконом-класс и наконец оказалась в заднем тамбуре возле двери уборной, расположенной по правому борту. Не заперто! Повезло! Быстро оглянувшись на занавешенный шторками вход на кухню, за которым слышался негромкий разговор бортпроводниц, я по возможности бесшумно и быстро открыла дверь и скрылась в уборной, немедленно запершись изнутри. Бросив принесенную с собой косметичку на полочку перед зеркалом, я выдохнула и прислушалась. Ничего. Тишина. За исключением мягкого шума двигателей и биения собственного сердца. Ноги начинали ослабевать, и я инстинктивно ухватилась за края раковины, чтобы ощутить хоть какую-то опору. Я в общем-то чувствовала слабость уже во всем теле. Слабость, порожденную страхом. И это меня беспокоило. Мне осталось сделать последний шаг, но для этого требовалось определенное усилие над собой, хотя все и так вроде было решено…

Я подняла глаза и посмотрела на свое отражение в зеркале, на бледное, усталое лицо с подтеками туши, на свои воспаленные и уже какие-то остекленевшие глаза. К черту! Хватит! Я все решила, и потому довольно пялиться!

Оторвавшись от края раковины, я убрала с лица спутавшиеся волосы, решительно взглянула на саму себя и сжала губы. Последний шаг!

Мои руки даже почти не дрожали, когда я раскрыла свою косметичку и извлекла оттуда небольшую плоскую коробочку с пудрой и зеркальцем. Покрепче сжав ее в ладони, чтобы оценить ее прочность, я выпустила остальное из рук, и косметичка упала на пол, с короткими стуками и позвякиванием рассыпав вокруг свое содержимое. На это я внимания не обратила, раскрыв пудреницу и обеими руками схватившись за крышку с зеркалом.

Сломать ее оказалось не так легко, как мне показалось сначала. Или просто уже руки ослабели… Я попыталась поддеть зеркальце ногтем, но оно не поддалось – слишком хорошо было приклеено. И тогда я просто бросила пудреницу на пол и ударила почти в самый центр ее крышки металлической набойкой своей шпильки. Пластик треснул, и из-под него вывалилось несколько осколков, в которые и превратилось маленькое стеклянное зеркальце.

Опустившись на пол и прислонившись спиной к стенке, я нашарила один из осколков, подлиннее и поострее остальных, и сжала его в ладони правой руки. Острый кончик остался снаружи.

Я закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Вот и все. Последний шаг. Мне пора уйти. И чтобы уйти нужно сделать всего один шаг… Как странно и как легко одновременно сделать шаг, не имея под собой никакой твердой поверхности, чтобы шагнуть. Основа моей жизни пошатнулась и рухнула, я уже пребываю в каком-то непонятном парящем состоянии. Осталось лишь упасть до какого-то дна. Или же, быть может, просто падать вечно. Но висеть в пустоте я больше не могу!

Мама погибла в попытке взлететь, папы не стало во время перелета… Я тоже умру в воздухе. Все само собой сложилось в некоторую картину, нарисованную, вероятно, самой судьбой, в которую я так не хотела верить и следовать ее причудливым зигзагам. Судьба победила и сломила меня, смеясь и издеваясь! И я признаю… Я проиграла.

«Настя, прости меня! Я люблю тебя…»

Острый осколок впился в кожу на моем левом запястье, и я сильно, как могла, двинула, почти рванула его в сторону. Отвратительное чувство разрезаемой кожи и плоти заставило меня сжаться и задрожать! Меня едва не затошнило, но я стиснула зубы и продолжила, переложив осколок в слабеющую и дрожащую левую руку…

Через минуту окровавленное стеклышко, звякнув, выпало из моей ладони, и я закрыла глаза. Осталось лишь подождать. Осталось просто уснуть, чтобы покинуть этот безумный мир раз и навсегда.

====== Глава 22 ======

Я чувствовала, что способна открыть глаза, но сил сделать это у меня не хватало. Не хватало их даже на то, чтобы подумать об этом сколько-нибудь основательно. Мое ослабевшее, начавшее замерзать тело было совсем безвольным – им управлять я также уже не могла. Сколько времени прошло? Сколько я пребываю в этом странном полусне? Об этом у меня не было ни малейшего представления. Счет времени потерялся. Я уже умерла?.. «Не оставляй нас, Ксюшенька, – послышался где-то совсем рядом со мной тихий и грустный мамин голос. – Мы тебя очень любим. И очень ждем…» Я вздрогнула, вскинулась, встрепенувшись всем телом. Но только лишь мысленно. И так же мысленно шевельнула своими безжизненными губами в ответ: « – Мам?.. Где ты?.. Почему я тебя не вижу?» Мой вопрос остался без ответа. Мама вроде бы еще что-то сказала, но ее голос потонул в мрачной пелене тумана, плотно укутавшем мое сознание и все чувства. Но очень скоро я разобрала голос папы! Он тоже прозвучал неподалеку и почти даже отчетливо: « – Все хорошо, дочка. Ты только держись. Мы будем рядом с тобой…» Открыты были мои глаза или нет, я так и не могла понять. Кроме темной и размытой дымки мой взгляд ничего различить не мог, и я в отчаянии почти закричала: « – Я хочу быть с вами! Почему я вас не вижу?! Пожалуйста, покажитесь… Я ведь где-то рядом уже! Покажитесь, мне страшно тут одной!!!» Но никто из них уже не ответил. Они будто говорили что-то мне, потом между собой, потом вообще о чем-то постороннем. Или это уже были даже не их голоса! Как я ни напрягала свой слух, я не могла разобрать ни слов, ни сколько-нибудь осмысленных фраз. Все тонуло и глушилось в этом проклятом тумане, сковавшем мой разум и мою волю! Мелькнула мысль о том, что я оказалась в некой странной ловушке, из которой никак не могу вырваться, каких бы усилий ни прилагала! Собственно, я и не могла их приложить, потому что работало лишь сознание. Да и то вяло и с трудом! Паника нарастала, и я была бессильна сделать хоть что-нибудь. Могла лишь мысленно кричать и биться в истерике… Может я все же еще не умерла? Господи, пожалуйста, быстрее! Я больше не могу! Не могу так!.. Странная вибрация и несколько глуховатых ударов слегка поколебали мертвенное спокойствие этого моего туманного мира, после чего вдруг раздался достаточно четкий, взволнованный женский голос: – Простите, у вас все в порядке?.. Вы слышите? Ау!.. Я слышала, но отреагировать, разумеется, никак не могла. Как и не понимала, что это за звуки и чей это может быть голос. – Ответьте, пожалуйста! Скоро посадка! Вы там или нет? Девушка! Откройте дверь!.. – Ну что там? – послышался какой-то новый, уже мужской голос. – Не открывает! Ты не помнишь, сколько она уже там? Давно ведь уже! Какая еще посадка? Что вообще происходит?.. Мое сознание будто бы немного прояснилось, а туман, обволакивающий его, слегка поколебался. Но мои неторопливые и мучительные размышления были внезапно прерваны испуганным женским вскриком! – О, боже!!! Смотри! Тут кровь!.. – Откройте, девушка! – снова мужской голос, прозвучавший уже значительно громче и решительнее. – Откройте, слышите?.. Дай мне ключ. Скорее! Какие-то еще звуки начали тревожить мой слух, после чего что-то рядом стукнуло, и снова послышались голоса: – Вот черт!!! – воскликнул женский голос будто приглушенно, как бывает, когда закрывают рот ладонями. – Быстро! Сообщи капитану! Вдруг я ощутила прикосновение к своей коже! Я почувствовала физически! Кто-то прикоснулся к моей шее! Я что, могу чувствовать?.. Может и двигаться получится? Нет, похоже, я все так же безвольна и даже не могу потребовать, чтобы меня оставили в покое! – Живая?.. – Да, еще жива! А где она сидела? – Кажется, в бизнесе… – Она одна летит? – Я не знаю… Мое положение в пространстве изменилось. И я почувствовала не только это. Кто-то поднял меня и взял на руки! – Помоги! – Сейчас… Голоса продолжали звучать в непосредственной близости. К ним уже примешивались встревоженные приглушенные переговоры и даже чьи-то испуганные вскрики. – Извините… Осторожнее. Позвольте пройти… Откуда-то сверху донесся короткий и мелодичный звон, после которого вроде бы из динамика послышался еще один женский голос: – Уважаемые пассажиры, прошу внимания. Если на борту есть врач, просьба подойти в салон бизнес-класса. Экипаж нуждается в вашей помощи. После этого все звуки снова начали приглушаться и тонуть в тумане моего сознания, как начали вновь пропадать и физические ощущения И это было бы облегчением, если бы не последний отчаянный крик хорошо знакомого мне голоса: – Ксюша… О, господи!.. Что же ты натворила!!! О, нет!.. Только не это! Нет!!!

Я будто бы спала, крепко и без сновидений. Но это не было сном. Почему-то мне все время это было понятно, хотя при этом особенно и не волновало. Мне казалось, что выработалась будто привычка из-за этого знакомого ощущения нереальности вокруг, и что удивляться или надеяться на что-то уже просто бессмысленно. Да, вокруг был мой хмурый, почти темный, туманный мир, ставший мне ловушкой или попросту могилой. Я давно оставила попытки понять, как отсюда можно вырваться. Наверное, я все-таки умерла. Только почему тогда сознание живое? Или после смерти остается одно лишь сознание? Сознание души? Или сознание и есть душа?.. Господи, что за бред! Ну какое это уже имеет значение! Вяло рассуждая об этом, я вдруг насторожилась – где-то рядом со мной раздались привычно глуховатые звуки, а затем послышались чьи-то голоса. Не знаю, сколько у меня ушло времени, чтобы понять кто и о чем говорил, но в конце концов мне это удалось. – Вам сейчас лучше уйти, Анастасия, – узнала я голос Александра Николаевича. – Она, вероятно, скоро придет в себя. Нужно, чтобы сначала с ней пообщался специалист. Лишь после этого будет ясно, что делать дальше. – Я до сих пор не могу поверить, что она это сделала… – голос Насти был тихим, полным безнадежности и отчаяния. – Поверить не могу… – Успокойтесь, сейчас опасности нет. Идемте. …Настя?!! Она здесь?! Рядом со мной?! О, господи, да что же происходит?! Где я? Куда я попала?.. Этот ее голос термоядерной вспышкой взорвал мое сознание! От тумана, в котором я пребывала, не осталось и следа, почти мгновенно вернулись все чувства, вернулось ощущение реальности, и я снова получила управление над собственным телом! Я раскрыла глаза, которые сразу кольнуло довольно ярким потолочным освещением. Понимая, что лежу на какой-то постели, я немедленно поспешила вскинуться с намерением сесть и осмотреться… Но не смогла этого сделать! Странные ощущения неполного контроля над собой не подвели – мои запястья были не туго, но очень надежно привязаны к металлическим бортикам медицинской кровати! – Эй! Какого черта?!! – вскричала я, озираясь по сторонам и окидывая беспокойным взглядом небольшую больничную палату, в которой и находилась. И взгляд в конце концов упал на входную дверь со стеклом, жалюзи на котором не были закрыты. Там я увидела Настю, которая уже отходила от двери с той стороны, и Александра Николаевича рядом с ней. И Настя оглянулась. Не знаю, почувствовала ли она что-то или до нее все-таки донесся мой вскрик, но она повернула ко мне свое лицо, которое я даже не сразу узнала! Оно было настолько бледным, осунувшимся и залитым слезами, что просто казалось невозможным для него… Я с усилием рванулась, но ремни, которыми я была привязана, удержали меня. И кроме того от этого рывка проснулась режущая и очень ощутимая боль в запястьях. Со стоном и рычанием, я упала обратно на подушку, но почти сразу снова приподнялась и повернула голову к двери. Настя уже сделала несколько шагов в сторону моей палаты и беспокойно повернулась к Александру. Она что-то ему сказала, и тогда он тоже обратил на меня свое внимание. Но при этом Александр удержал Настю, направившуюся было ко мне, и отвел куда-то в сторону. – Настя! – крикнула я и, не получив никакого ответа, в панике закричала уже почти во весь голос: – Кто-нибудь! Выпустите меня отсюда!!! Настя, вернись, пожалуйста! Настенька!.. Она больше не появилась и я вновь испуганно огляделась по сторонам, после чего предприняла еще одну отчаянную попытку освободить руки, несмотря на то, что чувствовала очень ощутимую слабость во всем теле. Ничего не получилось! Я была беспомощна и бессильна что-либо сделать! Рассудок отказывался хоть сколько-нибудь трезво оценивать ситуацию, и я закричала. Больше ничего не оставалось. И на мои истошные крики, может быть по указанию Александра, который видел, что я пришла в себя, в палату вскоре торопливо вошла какая-то женщина в белом халате. Я немедленно устремила на нее испепеляющий взгляд и яростно процедила сквозь зубы: – По какому праву меня здесь держат?! Немедленно отпустите!.. Она быстро приблизилась, и в ее руке я заметила инъектор. Это было уже слишком, и если хоть малейшее спокойствие я и пыталась сохранять, то теперь об этом и вовсе позабыла. – Не смейте!!! – закричала я, в ужасе глядя на нее и возобновляя бесплодные попытки вырваться. – Не подходите ко мне, слышите?! Вы не имеете права!!! – Успокойтесь, пожалуйста, – сказала она, подойдя к моей кровати. – Вам нужно прийти в себя. Потерпите немного. – Уберите руки!!! – я из последних сил старалась вывернуться и хоть как-то помешать ей, когда она поднесла инъектор к моему левому плечу. Но женщина преодолела мое сопротивление, для чего, впрочем, особого труда не требовалось, и я почувствовала укол. Упав на подушку, я отвернулась к стене и заплакала. Злость от чувства полного бессилия и страх из-за всего происходящего овладели моим сознанием, но ненадолго. Через минуту меня начала захватывать волна апатии. Это тоже злило меня, потому что я понимала – это действие насильно введенного лекарства. Но эта злость уже не нашла себе выхода и просто поселилась где-то внутри. Женщина не уходила. Наблюдая за моей реакцией, она держала меня за руку и сжимала мое плечо, стараясь одновременно успокоить меня какими-то словами. Но я больше не обращала на нее внимания. Сознание оставалось относительно ясным, но каким-то неактивным, заторможенным. Через какое-то время я поняла, что снова осталась одна в своей палате, но поворачивать голову, чтобы убедиться в этом, я не стала. Буря эмоций притихла, будто запертая в клетку, и мои мысли понемногу стали обращаться к памяти, которая услужливо предоставила мне довольно четкие обрывки того, что совсем недавно происходило на борту самолета. Меня сейчас не волновало, каким образом я оказалась в уже слишком хорошо знакомой больнице, да и вообще каким образом мне удалось выжить. Я не понимала лишь одного – почему? Почему я это сделала? Как получилось, что я настолько прониклась разрушительными и депрессивными мыслями, что они обрели невероятную силу и пронзили, затуманили и уничтожили мой рассудок! После чего я на автоматизме пыталась уничтожить себя физически… Почему?! Мне вспомнилось, как Настя сидела за столиком в кафе аэропорта, как до этого она говорила, что ей холодно… Она была такой растерянной и подавленной! А я никак не отреагировала на это! Вообще никак!.. Слезы снова потекли по моим щекам, только вот вытереть их было невозможно. Она ведь была рядом со мной и пыталась поддержать! Ну а я?.. Я холодно и методично, действуя будто по отлаженному алгоритму, сделала все, чтобы покинуть Настю! Навсегда!.. О, но почему?! Что владело моим рассудком тогда?! О чем я только думала?! Поверить не могу, что решилась на такое!.. Я чувствовала новую волну истерики, но она не могла прорваться наружу, будто заблокированная чем-то очень сильным, и я лишь продолжала беззвучно плакать, содрогаясь от нервных спазмов в груди и противного озноба по всему телу. Не знаю, сколько прошло времени. Но за окном, бывшем где-то позади меня, уже вроде бы стемнело. Значит, наступил вечер?.. Впрочем, какая разница. Ко мне вроде бы никто так и не заходил. Или я этого просто не заметила, погруженная в свои размышления. Действие лекарства потихоньку ослабевало. По крайней мере я чувствовала, что мысли становились более отчетливыми и быстрыми. И потому, когда послышался звук открывающейся двери, я медленно повернула голову налево. В палату вошел Александр Николаевич. Притворив за собой дверь, он прошел через палату к моей кровати, пододвинул поближе стул и устало опустился на него. Мне не хотелось смотреть в его глаза, и я слегка опустила веки, отведя взгляд в сторону. Некоторое время мы молчали, после чего он сказал, сжав мои пальцы в своей ладони: – Мне очень жаль, что все так произошло, Ксения. Соболезную вашей утрате. И очень жаль, что это подтолкнуло вас к таким вот действиям… Ответила я не сразу. Мне все же потребовалось время, чтобы собраться с силами и произнести: – Я совершила ошибку. – Надеюсь, что вы и правда это понимаете, – сказала он, и тогда я взглянула на него. Александр смотрел на меня с сожалением, но в то же время будто пытаясь оценить, насколько я сейчас адекватна, и чего можно от меня ожидать. – Понимаю, – отозвалась я тихо и снова опустила глаза. – И потому прошу освободить меня. Вы не можете держать меня здесь. Он немного помолчал, будто подбирая слова. – Вас никто не станет здесь удерживать, Ксения, – проговорил наконец Александр. – Вас спасли. К счастью, было не слишком поздно. И вам было необходимо немного прийти в себя. Все дальнейшее будет только на вашей совести. Я снова посмотрела на него, намереваясь более убедительными словами сказать, что сама не знаю, как все это получилось и что по крайней мере сейчас я владею своим рассудком, но он продолжил, опередив меня: – Мы с вами не первый день знакомы, Ксения. Потому позвольте дать вам небольшой совет – примите меры ради того, чтобы не повторить подобной ошибки. Серьезные меры, Ксения. Как я уже сказал, принудительно заниматься вами никто не станет, но вы должны понимать, что переступили очень опасную грань. Перед тем, как вы уйдете, я рекомендовал бы вам пообщаться со специалистом. Беспокойно сглотнув, я прикрыла глаза и тихо произнесла: – Нет. Не хочу. Хватит… По крайней мере сейчас я точно не способна ни с кем об этом говорить. Лучше не приводите сюда никого, я все равно откажусь с ними разговаривать. Мне нужно самой сперва осознать, что я натворила. Александр кивнул будто бы даже одобрительно и, помолчав, сказал: – Я не должен задавать таких вопросов, но все же… Я могу быть уверен, что вы не попытаетесь навредить себе снова? – Можете… – отозвалась я, и даже сама поверила сейчас в то, что говорила. – Оправдание суициду найти трудно, но я и пытаться не буду. Другое сейчас важно… – я помедлила, поморщившись. Наиболее болезненные и тяжелые мысли уже заняли мой рассудок, и я спросила: – Где сейчас Настя?.. Я должна ее увидеть! Александр ответил не сразу, и это мне не понравилось. Как не понравился и мрачноватый голос, которым он произнес: – Я не знаю, Ксения. Пару часов назад она уехала. Полагаю, что скоро вернется. Сердце мое упало. Я похолодела и почувствовала сильнейшую волну страха! Настя уехала?.. Но почему?.. Ведь до этого она столько времени здесь была! Ждала, когда я приду в себя! Почему сейчас она меня покинула?.. Мой растерянный и блуждающий взгляд остановился на моем перебинтованном левом запястье и ремне, который удерживал руку. – Развяжите меня, пожалуйста, – проговорила я. – Мне нужно идти… Я должна идти! – добавила я, решительно взглянув Александру в глаза. Он протянул руку и принялся развязывать ближайший к нему ремень. – Уверены?.. Вы все-таки еще слишком слабы. Крови много потеряли… Вам сделали переливание, – он прикоснулся к белому квадратику пластыря на сгибе моего локтя. – Но силы необходимо восстановить. Вам нужно быть очень осторожной. И ни в коем случае не садитесь за руль! Моя левая рука была уже свободна, и ей я немедленно и с нетерпением стала сама распутывать второй ремень. – Да, разумеется… – проговорила я рассеянно. Мои мысли были заняты уже совсем другим. – Где моя одежда? – спросила я, ощупав ткань больничной рубашки, в которую была одета. Белье вроде бы на мне оставалось мое. – Вам сейчас принесут, – ответил Александр. – Но боюсь, что она вся в крови. – Это неважно, – сказала я. – А остальные мои вещи? – Ваша сумочка вон там, в шкафу. – Спасибо… – отозвалась я и снова встретилась с ним взглядом. – Спасибо вам за все. – Пожалуйста, берегите себя, – сказал Александр, сжав мою ладонь. – Я постараюсь… Он ушел, и я наконец встала с кровати.

Разыскав в сумочке свой телефон, я собралась немедленно позвонить Насте. Найти ее сейчас было для меня самым важным. И самым страшным одновременно. Я не знала, понятия не имела, как теперь смотреть ей в глаза и что говорить!

С минуту я размышляла, что будет, когда я наконец услышу в трубке ее голос, и когда решилась было уже набрать номер, дверь палаты снова отворилась. Вошла медсестра и подала мне мою одежду.

Я поблагодарила ее и, когда она ушла, рассмотрела принесенное. Кофточка, юбка, колготки – все было перепачкано кровавыми пятнами, уже потемневшими и засохшими. Но я немного успокоила себя тем, что в шкафчике висело мое пальто, которое в самолете лежало в отделении для багажа и оставалось чистым.

Отбросив вещи в сторону вместе с несущественными мыслями, я снова взяла в руки мобильник и, собравшись с духом, открыла журнал звонков. Но дверь в очередной раз открылась! И я с раздражением повернула туда голову.

В палату вошла Настя.

Телефон едва не вывалился из моей и без того слабой руки. Я кое-как нащупала позади себя край кровати и опустилась на него, чувствуя дрожь во всем теле.

А Настя сделала вперед несколько шагов и лишь потом посмотрела на меня. Она была усталой и бледной, еще более бледной, чем тогда, в аэропорту перед вылетом. Покрасневшие от слез глаза были сейчас почти спокойными, но взгляд таил в себе с трудом пережитую боль. Я видела это по нехарактерному для них едва заметному, тусклому блеску. Этот взгляд был преисполнен горечи, был словно болезненным и каким-то совсем безжизненным. Настя лишь на несколько мгновений сфокусировала его на мне, а после этого уже смотрела будто сквозь меня, после чего совсем отвела глаза в сторону.

– Настя… – прошептала я почти беззвучно, не ощущая совсем биения собственного сердца. – Настенька…

Она ничего не ответила, лишь подошла ближе, поставила к моим ногам небольшую сумку, бывшую у нее в руках и отошла в сторону, направившись к окну. Там она остановилась, склонила голову и прикрыла ладонями лицо.

– Насть… – позвала я негромко, стараясь совладать с собственным голосом, который внезапно не захотел мне повиноваться. – Прости меня, умоляю…

Я как-то невольно сползла с кровати на пол и опустилась на колени. Настя чуть обернулась взглянула на меня и снова отвернулась, пряча лицо за пышными, но растрепанными и спутавшимися волосами.

– Пожалуйста… – проговорила я, вновь ощущая, что не в состоянии сдерживать слезы. – Я совершила ужасную ошибку, Насть! Прости меня!..

Настя ничего не ответила, лишь, как мне показалось, слегка качнула головой. А я так и продолжала сидеть на полу в полном отчаянии, не зная, что делать и какие еще слова говорить! Она отвернулась! Отвернулась и даже не хочет смотреть на меня!.. О, господи…

– Одевайся, – послышался ее тихий, но какой-то очень холодный, незнакомый будто голос. – Я привезла тебе вещи. Твои все перепачканы кровью.