Текст книги "8 дней, 9 ночей (СИ)"

Автор книги: Francis Dark

сообщить о нарушении

Текущая страница: 57 (всего у книги 68 страниц)

Чувство вины и отчаяния снова сильными спазмами сдавило грудь и горло, и я поняла, что слез все-таки не избежать. Да они в общем-то уже и покатились по моим щекам, отнюдь не собираясь спрашивать у меня разрешения.

Осознав, что в голове сейчас сильный и бурный хаос, а в теле непреодолимая дрожь и противный озноб, я решила, что нужно хоть немного успокоиться и прийти в себя, перед тем как садиться за руль и ехать куда бы то ни было.

К счастью, особо никто на меня внимания не обращал, пока я шла почти через все здание, чтобы зайти в знакомую кофейню, расположенную среди торговых рядов. Оживление на терминале возросло, рейсы начали отправлять, и меня не могло не радовать, что мало кто сконцентрируется на моем залитом слезами лице.

Зайдя в кофейню, я села за самый дальний столик и расстегнула пуговицы на пальто, потому что почувствовала, как мне становится жарко, и было даже немного трудно дышать.

Не прикасаясь к меню, я положила руки на стол и сосредоточила взгляд на своих сцепленных, чуть дрожащих пальцах. Через минуту подошел официант.

– Добрый вечер. Что вам принести? – спросил он, немного склонившись ко мне.

– Двойной эспрессо, пожалуйста, – ответила я, не глядя на молодого человека. – Сахара не нужно.

– Хорошо… – он помедлил и немного нерешительно добавил: – С вами все в порядке?

«Разумеется, нет, черт побери!» – раздраженно подумала я, но вслух лишь произнесла негромко:

– Да, все в порядке, спасибо.

Официант ушел, и я снова погрузилась в свои невеселые мысли. Ощущение праздника, да и вообще все настроение неудержимо стремились к нулю, грозясь обернуться отрицательными отметками и втянуть меня в депрессию. Я чувствовала, что она уже не за горами.

Вот теперь и для отца уже не тайна, что я влюблена в девушку… Что теперь будет? И как Насте об этом сказать?.. Она всегда старалась быть предельно осторожной и не выдать наших отношений там, где это было крайне неуместно! Но ведь каким-то образом все это всплыло… Дело во мне? Я выгляжу бессовестно счастливой рядом с ней?..

Другого объяснения у меня не было. После начала наших с Настей отношений я ожила, засияла энергией и радостью. Для меня все это было настолько желанным, что я попросту не обратила внимания на то, как это мое сияние озаряло все вокруг меня. Ну и разумеется самые близкие люди, на основе этого, а также всех сопутствующих фактов и обстоятельств, могли сделать вполне определенные выводы – Ксюша стала лесбиянкой. Вот класс!

Ну и что теперь делать? Я не усмотрела какой-то агрессии или нравоучительных суждений в диалоге с отцом, но эта тема ведь в любом случае еще поднимется. От понимания этого меня бросало в дрожь.

А Настя? Как сказать ей? Как она воспримет то, что наши отношения перестают быть тайной для тех людей, которым о них знать нежелательно? Сейчас мне даже не хотелось возвращаться к ней домой. Ведь она умеет очень тонко чувствовать мое настроение и порой, как мне казалось, даже способна читать мои мысли. Ну и что будет, если я заявлюсь туда в таком вот состоянии?

Не хочу я портить ей праздник! Ни ей, ни ребятам. Только вот куда деваться сейчас? Остаться ночевать в этом аэропорту? Что за бред, господи…

Опершись локтями о край стола, я запустила пальцы в волосы и закрыла глаза, прислушиваясь к пульсирующему стуку в висках на фоне стороннего оживленного шума в помещении.

Спустя несколько минут принесли мой кофе. Аромат напитка был притягательным и приятным, но обращать на это внимание не было сил, и я без особого предвкушения поднесла к губам чашечку и сделала небольшой глоток. Горячий кофе все-таки немного помог справиться с ознобом и слегка приободрил мое приунывшее и затуманенное мрачными мыслями сознание.

В конце концов, что толку теперь сидеть и реветь? Ну или не реветь, а душить себя всеми этими невеселыми размышлениями? Что сделано, то сделано. Ничего уже не вернуть! Да и будь возможность, как сегодня выразилась Настя, повернуть время вспять, я все равно сделала бы все точно так же, без колебаний.

Пусть тайна моей личной жизни начала приоткрываться, ну и что же? Да неужели из-за этого я разорву отношения с Настей? Ни за что! Лишь она одна умеет чувствовать и понимать меня, лишь она способна дотронуться до самых тонких и нежных струн моей души, чтобы они радостно дрожали, порождая прекрасную музыку! Пусть со стороны все это выглядит так, будто я сошла с ума! Пусть все это похоже на какой-то безумный круговорот событий в не менее безумном сне, но я не жалею ни о чем! И никогда не пожалею!

Последние мои мысли придали мне новых сил и вернули потерянную было уверенность. Я допила свой кофе, подозвала официанта и, расплачиваясь, заказала с собой одну кружку капучино. Пока готовили мой заказ, я сходила в уборную и немного привела себя в порядок. Пора было двигаться домой. У Насти наверное веселье уже в самом разгаре.

Забрав кофе, я вышла в вестибюль и поглядела на табло. Было уже двадцать пять минут первого, и посадка на рейс 1135 уже закончилась. Значит мама с папой уже в самолете. Ну что же, вылетят всего лишь с небольшой задержкой.

Не слишком торопясь, я вышла из здания терминала, оплатила парковку и прошла к своей машине. Где-то за зданием послышался мощный гул двигателей во взлетном режиме. Я подняла глаза к сумрачному небу и увидела исчезающий в снежной пелене и мерцающий огнями силуэт огромного 747-го, уходящего в сторону ленинградского шоссе и быстро набирающего высоту. Хорошо. Значит самолеты действительно уже отправляют. Может быть и рейс родителей рулит наконец на исполнительный старт.

Забравшись в уже остывший салон «Снежинки», я запустила двигатель, включила отопление и пристегнула ремни.

Глубоко вдохнув, я постаралась выбросить из головы остатки тяжких мыслей и наконец тронуться в обратный путь. Но внезапно что-то сжалось у меня внутри, сильно и болезненно. Выдохнуть я кое-как смогла, а вот снова набрать в легкие воздуха было почему-то затруднительно.

Дрогнувшей рукой я поставила кружку с кофе в подстаканник и, расстегнув несколько пуговиц на пальто, приложила ладонь к груди в области сердца, которое билось слегка учащенно. Что такое?.. Давно не было подобных ощущений. Что же за спазмы вдруг? Я слишком перенервничала?

Выключив на время систему климат-контроля, я даже чуть опустила окно, позволив холодному воздуху проникнуть в салон. Это немного помогло мне освежиться, и спустя минуту дышать стало чуть легче.

Ох, этого еще не хватало… А может кофе был чересчур крепкий? Все-таки эспрессо я не так уж часто пью. Почувствовав вдруг довольно ощутимую жажду, я пожалела, что не купила бутылочку минеральной воды.

Но возвращаться уже не хотелось, да и время было позднее. Прислушавшись к своим ощущениям и убедившись, что вроде бы все пришло в норму, я включила передачу и начала выезжать со стоянки на дорогу.

На ближайшем развороте я повернула в обратную сторону, и не слишком превышая скорость, направила машину к Ленинградскому шоссе. Почувствовав, что в салоне становится холодно, я подняла стекло и вновь включила отопление.

«Снежинка» двигалась в правом ряду. Попутных машин видно не было, лишь где-то позади за снежными вихрями светились еще чьи-то фары. Я немного сбросила скорость и, нащупав кружку с кофе, взяла ее и поднесла к губам. Но сделать глоток я не успела.

Что-то привлекло мое внимание слева, и я машинально повернула туда голову. Почти в ту же секунду меня ослепило ярким светом, будто кого-то развернуло на встречной стороне дороги, и его фары впились своими лучами прямо в мои глаза. Правда лишь на мгновение.

Но вспышка была вовсе не на дороге, а значительно дальше, за темным перелеском, над обширным полем, прилегающим к территории аэропорта. И там в ореоле желтоватого света, исходящего от множества придорожных фонарей и мачт освещения аэродрома, я заметила еще один силуэт самолета.

Его нос был задран под неестественным для взлета, слишком большим углом, и этот самолет кренился, заваливаясь на правое крыло. Прожекторы у оснований крыльев и на не убранной еще передней стойке шасси и ослепили меня ярким светом.

Все произошло за несколько секунд. Пилоты самолета, который по какой-то причине не смог штатно подняться в воздух, сделали последнюю попытку спасти ситуацию. Но было слишком поздно! Чтобы выровняться у них не хватало ни высоты, ни скорости. Самолет, неуклюже кренясь, скрылся за темным массивом перелеска. И в следующее мгновение раздался глухой удар, от которого «Снежинку» даже качнуло, и сквозь ряды голых темных деревьев было видно, как в облаке черного дыма к небу взметнулся, вытягиваясь и быстро теряя форму, огромный огненный шар.

Я выронила стаканчик с кофе, неловко вильнув при этом рулем. Машину повело, и я инстинктивно выровняла занос, съехав при этом на обочину. В шоке от увиденного, я слишком резко затормозила. Колеса потеряли сцепление с заснеженной трассой, застучала ABS, и машина, заскользив по накату, уткнулась носом в большой придорожный сугроб.

Повернув голову налево, я увидела, что за лесом, там где упал самолет, становится светло от многочисленных языков пламени. У меня на глазах еще что-то взорвалось, и снова вверх поднялся очередной огненный гриб.

– Господи… – пробормотала я, дрожащими руками отстегивая ремни и выбираясь из машины. – Господи, что же это…

Что-то сжалось в груди настолько, что я не смогла больше произнести ни одного слова. И что-то заставило меня, не заботясь ни о машине, ни о собственной безопасности, броситься прямо через дорогу, туда, где объятые пламенем, полыхали обломки неизвестного самолета… Неизвестного?.. «О, нет, нет! Быть этого не может!.. Этого просто не может быть!!!» Соскользнув с дорожной насыпи в овраг перед лесом, я упала в снег, ударившись коленом обо что-то заледенелое, тут же поднялась, не чувствуя ни боли, ни холода и, проваливаясь едва не по колено в глубокие сугробы, принялась отчаянно пробираться к перелеску. Здесь снега было поменьше, и я удвоила, даже утроила свои усилия, прорываясь сквозь сухой кустарник и огибая темные стволы деревьев. Необъяснимое чувство отчаянной тревоги, стремительно перерастающее в безумную панику, толкало меня вперед, в это пламя, одновременно заставляя забыть обо всем остальном. Я почти выбралась из перелеска, в сотне метров от которого пылал огонь. Жар от него ощущался уже отсюда, ровно как и характерный запах горящего авиационного топлива. У самой опушки леса я наткнулась на какой-то массивный предмет. Это оказалась передняя стойка шасси, на которой осталось всего одно колесо. Не теряя ни секунды, я бросилась вперед и увидела на заснеженном поле кабину самолета. При ударе она отделилась от фюзеляжа, ее отбросило вперед, и теперь я могла видеть то, что он нее осталось – бесформенную, помятую массу, еще совсем недавно бывшую носовой частью «Боинга» 737. Кажется я издала сдавленный стон, так и не перешедший в крик из-за спазмов, сжавших мое горло. Я ощутила, как ноги стали отказываться держать меня, и я едва не упала, сделав еще несколько шагов. Вокруг было множество пылающих обломков, но я уже не обращала на них внимания. Чуть дальше виднелась центральная часть фюзеляжа, искореженная и объятая пламенем, но я все равно смогла заметить на правом борту эмблему швейцарских авиалиний. Последняя моя надежда умерла в мучительной агонии, я упала на колени, закрыв лицо руками. Я не слышала своих рыданий, не слышала даже гула пламени вокруг себя. Мир попросту померк, чувство реальности размылось до предела. Не услышала я и собственного голоса, когда в стиснув пальцы в кулаки и до боли впившись ногтями в ладони, я закричала в самой последней стадии отчаяния: – Господи, за что?!! Ну за что?!! Почему?!! Родители летели бизнес-классом, который на моих глазах выгорел почти за секунды! Самолет был заправлен топливом под завязку, и пожар скорее всего погубил всех, кто хотя бы теоретически мог выжить при ударе! Даже думать об этом было невыносимо, не то, что видеть прямо перед собой… Содрогаясь от нового приступа неудержимых рыданий, я упала на снег, вцепившись в его мерзлую массу сведенными судорогой пальцами. Мыслей не было уже практически никаких. Все сразу стало безразлично и я, уничтоженная этим шоком и поглощенная навалившейся апатией и внезапным чувством беспомощности, ощутила, что сознание начинает меня покидать. Секунды прошли или минуты, я не знала, но что-то вдруг заставило сознание вновь активизироваться. Я подняла голову, затем и сама приподнялась на дрожащих руках и огляделась по сторонам, правда почти ничего не различая из-за слез, полностью затуманивших мой взор.

Мое внимание привлек какой-то звук, и мне потребовалось еще немного времени, чтобы понять, что это был крик. Кричал ребенок, как я поняла. И где-то совсем недалеко.

Кое-как вытерев глаза, я встала на колени а затем, приложив все же немало усилий, поднялась на ноги. Еще раз осмотревшись, я пошла на крик, прикрываясь рукой от нестерпимого жара пламени горящего неподалеку одного из двигателей с остатками крепления к крылу.

В нескольких десятках метров впереди я обнаружила какие-то пластиковые обломки, вероятно от внутренней обшивки самолета, чьи-то вещи, сумки и что-то еще. Посреди всего этого я и увидела маленького ребенка. Даже не маленького, а просто грудного, завернутого в теплый, подбитый мехом конверт. Из-под приоткрытого клапана этого самого конверта и доносился истошный крик и плач младенца.

Его выбросило из самолета после удара? Он ведь живой! Повезло малышу! Такой маленький, а успел родиться уже во второй раз. Я поспешно подняла отчаянно вопящий сверток и прижала к груди.

Где, черт возьми, спасатели?!

Я повернула голову в сторону аэродрома и заметила множество синих и оранжевых проблесковых маячков, приближающихся к месту крушения по технической трассе, проложенной вокруг летного поля. В стороне шоссе за лесом на обочине мигали аварийками несколько автомобилей. Кажется уже и оттуда спешили люди.

Укрывая плачущего малыша от жаркого пламени, я прошла немного дальше и увидела секцию из двух пассажирских кресел, вырванных с корнем со своих мест. В одном из них была какая-то молодая женщина. Она слабо шевелилась, будто пытаясь ощупать себя и убедиться, насколько сильно она пострадала.

Ускорив шаги, я подошла поближе и склонилась над ней, и тогда женщина, заметив меня, просительно протянула ко мне руку.

– Пожалуйста, помогите! – проговорила она слабым голосом. – Я не могу расстегнуть ремень… Помогите, умоляю вас!

– Сейчас… – отозвалась я, опускаясь на одно колено. – Не волнуйтесь, спасатели на подходе. Сейчас…

Одной рукой придерживая малыша, я нащупала пряжку ремня и помогла женщине покинуть кресло. Встать она не смогла и сползла прямо на снег, прислонившись к каркасу секции кресел.

– Спасибо… – проговорила она, с благодарностью посмотрев на меня. – Спасибо вам… Вы тоже были на борту?

– Нет, – ответила я, озираясь по сторонам. – Это не ваш ребенок?

Она покачала головой:

– Я летела одна… Боже! Что же это за кошмар такой?..

– Послушайте, – сказала я торопливо. – Возьмите малыша и подержите до прихода спасателей. Они будут с минуты на минуту. Я должна посмотреть, не выжил ли еще кто-нибудь!

Женщина с готовностью покивала:

– Конечно… Давайте его мне… И спасибо вам! – последнюю фразу она произнесла, когда я уже отходила в сторону, ища глазами людей или хотя бы пассажирские кресла, в которых теоретически мог оказаться кто-то живой.

Скупая надежда, зародившаяся в моей душе, заставила меня поторопиться. Вероятность была ничтожная, но я не имела права не принимать ее во внимание! Самолет развалился на части. Людей вместе с креслами выбросило наружу. Быть может… Быть может все же кто-то еще остался в живых? Я резко оборвала свои мысли, заставив их отключиться почти полностью, боясь спугнуть свою последнюю, слабую, едва теплящуюся надежду.

С трудом терпя жар пламени и задыхаясь от удушливых продуктов горения, я металась среди обломков самолета еще несколько минут.

А затем к месту катастрофы, пробираясь через снег, подъехали спасатели и аварийные службы аэропорта. Тяжелые пожарные машины наконец добрались до цели, и расчеты приступили к работе.

К тому времени я нашла несколько тел. Подходя к каждому их них, я с дрожью во всем теле пыталась обнаружить хоть какие-то признаки жизни, одновременно разрываемая на части страхом увидеть в очередном погибшем пассажире кого-то из родителей… Слезы снова начали неудержимо катиться по щекам от осознания того, что скорее всего уже слишком поздно, что их уже нет и что, вероятно, их не стало еще при ударе о землю.

Теряя остатки сил, рассудка и самообладания, я двинулась к объятой огнем центральной части фюзеляжа. Здесь меня и перехватили пожарные.

– Вы были в самолете?! – прокричал кто-то у меня над ухом.

Я ничего не смогла ответить, и вопрос прозвучал снова, потом ко мне обратился еще кто-то, но я уже ничего не слышала и не могла понимать. Кажется я твердила о том, что там могли остаться люди, что где-то там мои родители и что я должна им помочь.

Все вокруг было как в тумане, голова кружилась, и меня начинало мутить. Похоже, я наглоталась дыма, и готова была потерять сознание. Но уходить отсюда я не собиралась и продолжала стремиться к горящим обломкам, а спасатели тщетно пытались меня удержать и в чем-то убедить. Слова о том, что я сотрудница МАКа, так же не произвели никакого эффекта. В конце концов кто-то попросту обхватил меня вокруг бедер, перекинул через плечо и понес подальше от этого бушующего ада.

Сопротивляться не было ни сил, ни возможности, и сознание, похоже, все-таки покинуло меня на некоторое время, потому что в себя я пришла уже в карете скорой помощи с кислородной маской на лице.

Открыв глаза, я увидела над собой потолок медицинского микроавтобуса, какие-то приборы в стороне от меня, но никого из медперсонала в машине не было. Тогда я сделала еще несколько глубоких вдохов, сняла маску и не без усилий села на койке, спустив ноги на пол.

Я была вся насквозь мокрая и чувствовала, что продрогла до самых костей, моя одежда была в грязи и копоти, но все это меня нисколько не волновало. В машине было довольно тепло, но я, собравшись с силами, поднялась и, отодвинув боковую дверцу, выбралась наружу, снова оказавшись под снежным бураном. Резкий перепад температуры заставил меня содрогнуться.

Машина стояла на обочине шоссе. Медицинского и полицейского спецтранспорта здесь было очень много. Одну из полос закрыли для движения, повсюду суетились люди.

Ко мне подбежал человек в синем комбинезоне. Врач из бригады этой самой машины скорой помощи, как я поняла.

– Зачем вы встали?! – крикнул он, намереваясь вернуть меня обратно в машину. – С вами еще не закончили! Ложитесь, пожалуйста, обратно!

– Я в порядке, – придав своему голосу всю возможную твердость, я отстранила его руку. – Я не летела этим рейсом… Просто пыталась помочь.

– Идите внутрь, – настаивал он. – Замерзнете на холоде!

Отрицательно покачав головой, я спросила:

– Где оперативный штаб? Как можно узнать, куда повезут выживших? Прошу вас, это очень важно!

– Успокойтесь, спасатели работают. Вы сами видите, ничего еще не ясно. Пострадавших скорее всего примут в Склифосовского.

Опустив глаза, я кивнула и сделала шаг в сторону, но врач снова удержал меня:

– Вернитесь, пожалуйста, в машину!

– Нет, мне нужно идти, – ответила я. – Спасибо вам.

– Черт вас побери, что за упрямство!.. Да постойте же! – он поспешно вытащил из машины плотное покрывало и протянул мне. – Вот, укройтесь хотя бы.

– Спасибо… – я накинула покрывало на плечи и побрела через дорогу туда, где осталась моя «Снежинка».

На дороге уже скапливались машины. Кто-то просто притормаживал, наблюдая весь этот хаос, развернувшийся на дороге и там, за лесом, кто-то останавливался и выходил из своих автомобилей.

Я подошла к «Снежинке», окоченевшими пальцами взялась за ручку двери и открыла ее. Укутавшись в покрывало, я забралась в салон, захлопнула дверцу и, запустив двигатель, включила отопление на полную мощность. Была опасность конкретно простудиться и подхватить воспаление легких, правда об этом я вяло подумала лишь сейчас.

Меня вообще не занимали практически никакие мысли. Даже не было желания думать как и почему произошла эта страшная катастрофа. Об одном я думала, и думала непрерывно – не примчись я сломя голову к родителям, они скорее всего не успели бы на этот чертов рейс!

Их лица снова появились перед моим мысленным взором, как в тот самый момент, перед тем, когда я повернулась, чтобы спуститься на эскалаторе в вестибюль терминала. Новые болезненные спазмы сдавили мою грудь, и я заплакала, закрыв лицо руками.

– Это ведь сон… – пробормотала я машинально. – Этого нет ничего! Просто ночной кошмар!.. Я проснусь! Я должна проснуться!..

Отняв одну руку от лица, я с силой впилась ногтями в свое бедро, разрывая и без того изодранный до невозможности чулок. Ничего не произошло, я лишь испытала физическую боль, никак не сравнимую с тем адом, что творился сейчас в моей душе. Уткнувшись лбом в рулевое колесо, я затряслась от безудержных рыданий, едва сдерживая рвущийся наружу нечеловеческий крик.

Не знаю, сколько прошло еще времени, перед тем, как я снова стала хоть немного воспринимать происходящее вокруг меня. Может двадцать, может тридцать минут.

Приоткрыв глаза, я поглядела сквозь частично запотевшее стекло на дорогу. Там продолжалась суета – мерцали синие проблесковые маячки на спецтранспорте, туда-сюда сновали люди, стояло и множество гражданского транспорта на аварийках. Над лесом, водя лучом прожектора по месту катастрофы, завис вертолет.

Из-за стрекотания лопастей винта вертолета я не сразу поняла, что на соседнем сиденье гудит вибрацией мой телефон. Повернув к нему голову, я сфокусировала слезящиеся глаза на экранчике и увидела, что звонит Настя.

Я долго смотрела на дрожащий телефон, но так и не заставила себя протянуть руку и ответить на звонок. Вибрация прекратилась, экран погас.

Настя… Только сейчас я вспомнила о ней! Она ведь ждет, что я приеду… И, надо полагать, ничего не знает о произошедшем. Если не включала телевизор. По крайней мере несколько фургончиков с телерепортерами здесь уже виднелись, и какая-нибудь информация в любом случае ушла в СМИ.

Сколько же раз Настя уже позвонила? Взяв наконец телефон в руки, я обнаружила восемь пропущенных звонков. Черт возьми… Я даже и не знаю, как и что ей сейчас говорить!

Пока я соображала о том, что нужно немного взять себя в руки и перезвонить, телефон снова задрожал в моей ладони.

Ответив на вызов, я поднесла телефон к уху:

– Да, Насть… – своего приглушенного, сдавленного и слегка охрипшего голоса я даже не узнала.

Настя, как мне показалось, в недоумении помедлила, а затем спросила:

– Ксения? Где ты пропадаешь? – ее голос пока еще не выражал тревоги, но был настороженным. – У тебя все в порядке?

Медленно и с трудом сглотнув, я отозвалась тихо, почти шепотом, сдерживая очередную волну слез:

– Нет, Насть, не в порядке… Прости, я не могла ответить раньше. Случилось несчастье…

На том конце линии воцарилось напряженное молчание. Затем Настя произнесла:

– Что произошло, Ксюша?.. Ты цела? Что с тобой?..

Закрыв глаза и нервно, с судорожным всхлипом вдохнув немного воздуха, я отозвалась:

– Прости, нет сил говорить сейчас… Я не смогу приехать, не обижайся, пожалуйста. Перезвоню тебе потом, ладно?

– Ксения, что у тебя случилось?! – довольно резко спросила Настя, от волнения теряя самообладание. – Говори немедленно! Ты слышишь меня?!

Стараясь не заплакать снова, я немного подышала и лишь потом ответила уставшим и отчаянным голосом:

– Включи телевизор, и все поймешь сама… Прости, Насть, мне нужно домой. Поговорим позже. Прости меня.

Настя не успела ничего сказать, потому что я поспешно закончила разговор и бросила телефон на сиденье. Это было конечно совсем не хорошо, но объяснять все, что произошло за последний час у меня просто не было никаких сил!

Мне было необходимо хоть немного прийти в себя и сосредоточиться. В моей голове возник определенный план дальнейших действий, и я была намерена немедленно приступить к его исполнению.

Идти сейчас и терзать медицинских работников или сотрудников МЧС не было никакого смысла. Остался ли кто-то из моих в живых, или надежда все-таки ложная, я могла узнать лишь тогда, когда закончится спасательная операция и будет организована какая-нибудь горячая линия для родственников.

Я намеревалась доехать до своей квартиры, немного прийти в себя, а затем выяснить, в какие точно больницы могли отправить пострадавших и уже после этого обзвонить их все поочередно.

Было сказано о Склифе? Именно там работал Александр Николаевич, некогда починивший меня саму и оказавший после этого неоценимую услугу, направив по нужному пути в момент страха и отчаяния. Быть может стоит сразу позвонить ему?.. Нет, он может быть занят… Или вообще не на дежурстве.

С трудом взяв себя в руки и заставив хаотичный рой мыслей немного притихнуть, я вытерла слезы, стянула с себя покрывало и убедилась, что дрожь в теле немного унялась. Нужно было ехать.

На месте этой ужасной трагедии я больше ничего не могла сделать. Оставалось лелеять последнюю надежду, которая через несколько часов или подтвердится или погибнет.

Дрожащими пальцами я вытянула и пристегнула ремни, а после этого осторожно принялась выводить машину с занесенной снегом обочины, больше ни разу не взглянув на место катастрофы, которое приходилось сейчас покидать.

Я ехала медленно, с трудом контролируя машину в этой непрекращающейся метели. Плетясь в правых рядах, я уныло думала о том, что такими темпами довольно долго могу добираться до дома. Но, впрочем, спешить сейчас было особо не за чем.

Когда спустя пятнадцать или двадцать минут после разговора с Настей я уже двигалась к Москве по Ленинградскому шоссе, мой телефон снова задрожал на соседнем сиденье. Гарнитуры у меня с собой не было, и потому я нащупала телефон и коротко поглядела на экран. Да, это снова была Настя.

Сбросив еще скорость, я ответила на вызов:

– Да…

– Ксюша?.. Господи… – почти сразу раздался в динамике подавленный Настин голос. – Я видела репортаж… Не знаю, что сказать, но это просто ужасно! Боже мой…

– Не говори ничего, – пробормотала я. – Мне до сих пор не верится…

– Где ты, Ксю? – спросила она, немного помолчав.

– Пока что еду к себе домой.

– Хорошо. Собираюсь и немедленно выезжаю к тебе!

Я все же сумела сообразить, что скорее всего они там уже успели попраздновать и вряд ли кому-то из них стоит садиться за руль.

– Насть, не надо! – с оттенком паники в голосе воскликнула я. – Только вот ты глупостей не делай! Прошу тебя! Я позвоню…

– Все, Ксения, – не терпящим возражения тоном отрезала она. – Поезжай осторожно и дождись меня дома. Ты поняла меня?

– Насть… – начала было я.

– Поняла или нет?

Судорожно глотнув и переведя дыхание, я отозвалась тихо: – Поняла… – Хорошо, – сказала она, смягчив голос. – Держись, Ксюша. Я скоро. Она отключилась, и я наконец взялась обеими руками за руль. Не хотелось мне сейчас никого видеть. Даже Настю… Меня передернуло от этой ужасной мысли.

Настя слишком хорошо умеет меня чувствовать, и мне не хотелось, чтобы она видела меня в предельно подавленном и разбитом состоянии, когда уже попросту не хочется жить. Нечто подобное уже было – когда я безумным ураганом ворвалась в Настину жизнь и превратила ее не пойми во что. Тяжелое ощущение того, что все повторяется снова, угнетало и давило меня сейчас.

Прошло еще наверное не менее получаса, прежде, чем я добралась до дома и припарковала машину во дворе. Несколько минут мне потребовалось на то, чтобы собраться с мыслями, а затем выудить из бардачка ключи и выйти на улицу. До подъезда было всего несколько десятков метров, но я снова мгновенно замерзла, потому что моя одежда по пути сюда конечно же высохнуть не успела.

Поднявшись к себе, я зашла в квартиру и на некоторое время остановилась в прихожей. Тишина поглотила меня, заставив болезненно ощутить внезапно нахлынувшее чувство одиночества и опустошенности.

Да, на душе было пусто. А еще холодно и очень больно. Из головы не выходили ужасные мгновения, пережитые на месте крушения, и чувство вины грызло меня настолько нестерпимо, что я не выдержала и, шагнув в коридор, сползла по стене на пол и затряслась от совершенно уже бесконтрольных рыданий.

Сознание стало каким-то совсем размытым, я уже ничего не могла соображать. Да и не хотела. Концентрация внимания на любой мысли в итоге сводилась все к одному и тому же – если катастрофа и была неизбежной, то родителей уберечь от нее я была способна! Не нужно было только приезжать! Не нужно было лететь сюда со всей дури!!!

Не знаю, сколько времени я провалялась на полу коридора, но в какой-то момент я вдруг услышала звук открывающейся входной двери, которую я и не удосужилась запереть, шаги и голоса.

Я с трудом принялась разлеплять тяжелые веки, силясь разглядеть хоть что-то в неярком свете, и через секунду уже увидела ворвавшуюся в коридор Настю. За ней в прихожей стояли Артем и Милена. Как я заметила, они даже переодеться не успели.

Настя подлетела ко мне и, упав на колени, обхватила ладонями мою голову.

– Ксюша!.. – воскликнула она совсем не своим голосом, вглядываясь в мои наверное совсем пустые глаза. – Господи, что с тобой?.. Ты жива?.. Да не стойте же, помогите мне! – последнее было обращено к ее спутникам.

Сбросив оцепенение, Артем с Миленой тоже поспешили ко мне, и втроем они усадили меня на полу. Настя дрожащими от волнения руками убрала спутавшиеся волосы с моего лица, а затем, схватив меня за запястье, принялась нащупывать пульс.

– Да я живая, оставьте меня… – тихо пробормотала я, делая слабую попытку высвободить руку.

– Проклятье, Ксения! – было заметно, что Настя с трудом сдерживает свое негодование. – Ты вся мокрая и просто ледяная!.. Иди ко мне, поднимайся, ну же!

– Насть, ее в сухое переодеть надо срочно, – сказала Милена, помогая Насте поставить меня на ноги.

– Знаю, но сначала ее нужно отмыть, – Настя приобняла меня за плечи и повела по направлению к ванной. – Артем, вон там гостиная, подожди немного, ладно?.. Милена, прошу тебя, сходи на кухню и завари горячего чая для Ксюшки…

Всей этой бурной деятельностью Настя быстро наполнила шумом и движением тишину моей квартиры, но сама я реагировала на все происходящее очень вяло и почти с полным безразличием. Разве только ощущение того, что я теперь не одна, немного успокоило мои измученные до невозможности нервы.

Заперев за нами дверь ванной комнаты, Настя помогла мне разуться и торопливо принялась снимать с меня всю одежду, изодранную и перепачканную грязью, а затем велела забираться в ванну, и поддержала меня под руку.