Текст книги "8 дней, 9 ночей (СИ)"

Автор книги: Francis Dark

сообщить о нарушении

Текущая страница: 59 (всего у книги 68 страниц)

Холодный, влажный ветер трепал мои уже и без того спутавшиеся волосы, задувал за воротник пальто, заставляя содрогаться зябкой, неприятной дрожью, и свистел в обледенелых ветвях деревьев у меня над головой. Было очень холодно и одновременно как-то промозгло, но я все равно продолжала стоять на этом ветру, положив руки в тонких кожаных перчатках на стальную ограду.

Похороны закончились еще полчаса назад, и все, кто присутствовал при этом, уже разошлись. А я осталась, не в силах сейчас уйти отсюда, не обращая внимания ни на холод, ни на то, что времени было уже почти полдень.

Я даже не помнила лиц людей, приходивших проститься с моей мамой, не помнила тех слов, которые они мне говорили. Все это уже не имело значения и было мне совершенно безразлично.

Почувствовав, что уже начинают коченеть пальцы ног, я еще раз подняла глаза на мамину фотографию и тихо прошептала:

– Прости меня, мама… Я очень по тебе скучаю.

Подавив болезненные спазмы в груди, я отвернулась и медленно пошла к выходу с территории кладбища.

На парковке меня ждала Настя возле своего серебристого «Мерседеса». По моей просьбе она оставила меня одну и терпеливо ждала, когда я вернусь. Надеюсь, она хотя бы не мерзла тут и сидела все это время в машине?

– Как ты? – произнесла она, когда я приблизилась.

В ответ я неопределенно мотнула головой и тихо сказала:

– Нормально… Ты не замерзла, пока ждала?

– Нет. Но я вижу, что ты вся уже закоченела. Садись поскорее, здесь тепло, – она взяла меня за руку и открыла переднюю пассажирскую дверцу.

Я уселась, и, когда Настя обошла машину и заняла свое место за рулем, попросила, повернув к ней голову:

– Ты не могла бы подбросить меня куда-нибудь поближе к больнице? Оттуда я уж как-нибудь сама доберусь до работы.

Настя, как мне показалось, поглядела на меня с некоторым укором.

– Мы вместе поедем в больницу, Ксюша, – сказала она, помолчав. – Навестим твоего отца, а затем я отвезу тебя на работу.

Почувствовав неловкость, я отвернулась и стала смотреть в окно.

Настя взялась за руль начала выводить машину со стоянки. Когда мы выехали на дорогу, она спросила:

– Или ты против?.. Хочешь одна туда пойти?

Я посмотрела на нее, и снова увидела печаль и грусть на ее лице.

– Нет, нет, не в этом дело… – поспешила сказать я. – Просто не хочу отнимать у тебя слишком много времени. У тебя и так наверное дел скопилось…

Настя недовольно сжала губы и было видно, что она старается удержать негодование в себе. Справившись с этим, она ответила почти спокойно и без раздражения:

– Ксюш, я сама распоряжаюсь своим временем. Твои дела для меня важнее, если ты хотела это услышать.

Я виновато и примирительно положила ладонь на ее руку, которую она держала на рычаге коробки передач.

– Прости меня, Насть… Спасибо тебе. Я очень ценю твою заботу. Правда!

Она коротко поглядела на меня, но ничего не ответила, сосредоточившись на дороге.

Умолкла и я, не желая, чтобы основная причина моих сомнений и переживаний хоть как-нибудь всплыла на поверхность. С момента трагедии прошло уже двенадцать дней, но я так и не сказала Насте о том, что отец узнал о нас с ней. И потому как-то инстинктивно пыталась избегать любой их встречи. Даже в таком формате. Не знаю, почему. Также я опасалась и того, что когда папа в конце концов придет в сознание, Настя ведь захочет навестить его… И эта предстоящая рано или поздно ситуация казалась мне неуместной, тягостной и болезненной, не смотря ни на что.

Как быть? Может быть все же рассказать ей? Меня мучила совесть от того, что я скрываю от нее этот факт. А когда он станет явным, то будет наверное еще хуже. Это может обидеть Настю, она может решить, что я больше не доверяю ей… Но это ведь совсем не так! Просто я боюсь очень!

Я прикрыла глаза и приложила ладони к вискам. От Настиного внимания это движение не ускользнуло, и она спросила:

– Голова болит? Тебе нехорошо, Ксюш? – она снова окинула меня быстрым взглядом.

– Да нет, более менее, – отозвалась я. – Просто не выспалась наверное. Немного тяжко. Все пройдет.

В зеркале заднего вида я увидела сомнение, промелькнувшее на Настином лице.

– Давай заедем за кофе, – предложила она. – Тебе не помешает немного приободриться и согреться.

– Да… – согласилась я, радуясь тому, что не последовало каких-либо расспросов о моем состоянии. – Было бы неплохо. Поедем.

К двум часам дня Настя, как и обещала, привезла меня к зданию Межгосударственного авиационного комитета. А еще через полчаса я уже была в кабинете руководителя 1-го отдела МАК по расследованию авиационных происшествий. Брагин принял меня не слишком охотно, и дал это понять очень быстро по ходу нашего диалога. Никакой неприязни, разумеется, не было, но уже в течение нескольких минут он отчитывал меня довольно строгим тоном: – Я ведь говорил вам, Ксения, забудьте сейчас обо всем и решайте наиболее важные свои дела. Вот зачем вы приехали? Что мне с вами делать? Стоя у большого окна, частично занавешенного тяжелой портьерой, я обхватила себя руками и тоскливо глядела вниз, на улицу, на прохожих и на проезжающие автомобили. – Разрешите мне заняться этим делом, – произнесла я, не оборачиваясь. – В вашем эмоциональном состоянии?! – произнес Брагин. – Да вы что?.. Нет! Категорически нет, Ксения. Направляясь сюда, я предполагала, что так и будет сказано. Но выхода у меня не было, и я цеплялась за последнюю надежду. – Пожалуйста… – проговорила я, немного повернувшись, но при этом не поднимая глаз. – Прошу вас. – Ксения, мне кажется, вы меня не поняли! Беспокойно глотнув, я все же собралась с силами и, не без отчаяния поглядев на него, сказала, с трудом сдерживая себя: – Послушайте… Я больше так не могу. Евгений Сергеевич, поймите пожалуйста, я не могу больше находиться только в больнице или дома! И там, и там я совершенно бесполезна, и не происходит никаких изменений! Мне очень нужно дело, иначе я сойду с ума!.. Понимаете?.. Боюсь, что прозвучало это уж чересчур эмоционально, и я вновь отвернулась, приложив ладонь ко лбу. Брагин же поднялся со своего кресла во главе стола, прошел к тумбочке, со стоявшим на ней графином и налил воды в стакан. Приблизившись затем ко мне, он произнес: – Вот. Выпейте. Я приняла стакан из его рук и, поднеся к губам, сделала несколько глотков. – Как состояние вашего отца? – последовал за этим вопрос. Качнув головой, я посмотрела в окно и отозвалась негромко: – Все так же. Без изменений… Брагин помолчал и, отойдя в сторону, сделал несколько неторопливых кругов по кабинету. Я тоже молчала, не зная, что еще говорить. По крайней мере я попыталась. Прошла минута или две. Вернувшись к своему месту, Брагин вновь опустился в кресло и, тяжело вздохнув, сказал: – Обломки собраны и доставлены с места крушения в один из ремонтных ангаров в Шереметьево. Оба бортовых самописца удалось обнаружить, но они сильно пострадали от огня. Беспокойно повернувшись, я сделала несколько шагов к столу и с волнением посмотрела на Брагина. А он продолжил: – Наши специалисты закончили считывание данных только вчера. Там есть некоторые странности. Особенно странно звучат переговоры пилотов. Есть подозрение, что человеческий фактор сыграл немалую, если не основную, роль во всем этом происшествии. Поставив стакан с водой на стол, я внимательно слушала каждое его слово, одновременно пытаясь сообразить, почему он вдруг решил мне все это рассказать. – Вам известно, Ксения, что погодные условия сильно осложнили работу аэропорта на некоторое время. Это следует принять во внимание. – Что-то связанное с обледенением? – проговорила я, прокручивая в мыслях все основные предполетные процедуры и припоминая бывшие тогда погодные условия. – Эта версия рассматривалась? Сколько раз экипаж заказывал обработку противообледенительным раствором? Брагин раскрыл перед собой ноутбук и, надев очки, посмотрел на меня. – Сядьте, Ксения! Что вы встали? Я послушно и торопливо отодвинула один из стульев и уселась на него, окидывая глазами пространство вокруг себя в поисках бумаги и чего-нибудь пишущего. – Вот отчет экспертов, – сказал Брагин, поглядев на экран. – Здесь сказано, что самолет обрабатывался дважды. Последний раз – за двадцать минут до взлета. – Это довольно много, – заметила я. Евгений Сергеевич кивнул и добавил: – Помимо этого специалисты установили, что жидкость была несколько меньшей концентрации, чем предусматривалось по регламенту. – Значит на крыльях мог остаться лед, уменьшивший подъемную силу при взлете? – проговорила я. – Возможно, но утверждать пока что рано. Было все же отмечено, что концентрация жидкости была допустимой для тех температурных условий. Считать причиной катастрофы обледенение крыльев пока нельзя, но и упускать из виду тоже не стоит, – Брагин посмотрел на меня поверх экрана ноутбука, приспустив на нос очки. – Вы сами сможете оценить всю доступную информацию. Так же рекомендую внимательно послушать запись речевого самописца. Я даже подалась немного вперед, а Брагин добавил, замечая, что я готова что-то сказать: – Будете работать в группе Юрковского. Насколько я знаю, вы специализируетесь на авионике и системах управления. В процессе расследования это ваша основная область ответственности. Почувствовав сильное облегчение, я снова попыталась выразить словами свою благодарность и заверить, что приложу все усилия для того, чтобы сделать все зависящее от меня. Но он лишь поднял ладонь и произнес: – Идите, Ксения. Если в процессе работы вам что-то потребуется, обратитесь к Владимиру Александровичу или ко мне. В случае необходимости, дополнительные полномочия и допуск будут предоставлены. С благодарностью покивав, я поднялась и поспешно вышла из кабинета, не желая более тратить его время. Спустя еще час с небольшим, я уладила все формальности и направилась в экспертно-аналитический отдел. Заведовал им молодой специалист, которого я уже успела узнать, потому как именно он курировал меня в процессе стажировки и повышения квалификации.

Рома, заместитель Владимира Александровича Юрковского по технической экспертизе и информационному моделированию, встретил меня в своем отделе и немедленно проводил в свой кабинет.

– Здравствуй, Ксюша, – сказал он, пропуская меня вперед и закрывая затем за нами дверь. – Присаживайся. Я уже слышал… – он немного помолчал, после чего обошел свой стол и уселся в кресло. – Соболезную.

Я кивнула и, поглядев в сторону, произнесла:

– Спасибо, Ром… Быстро же слухи распространяются.

Он пожал плечами и грустно улыбнулся мне, проговорив:

– Да уж… С этим ничего не поделаешь, – он выпрямился и, желая наконец сменить тему, положил руки на стол, сцепив пальцы в замок, и произнес уже спокойным, деловым тоном: – Чем могу тебе помочь?

– Если возможно, я хотела бы ознакомиться с информацией, которую удалось собрать за это время. Евгений Сергеевич рассказал мне об анализе противообледенительного раствора, но больше мне ничего неизвестно.

Рома покивал и, коснувшись рукой «мышки», разбудил свой рабочий моноблок.

– Часть группы продолжает сортировать обломки, но толку от этого немного. Пожар был слишком сильный, – сказал он. – Информационный отдел работает над визуальной моделью разбега и взлета, основываясь на тех данных, что пока нам доступны. Посмотреть можно будет уже завтра. Но прежде всего тебе стоит послушать запись речевого самописца. Странно вел себя экипаж…

Я встала и обошла стол, чтобы видеть то, что происходит на экране, а Рома тем временем запускал на прослушивание нужный аудиофайл.

– Ты возьми стул, присядь. Запись достаточно долгая, но я хочу показать тебе наиболее странный момент.

Придвинув себе стул, я уселась рядом, и тогда Рома включил запись. Несколько раз он перемещал ползунок проигрывателя, вероятно припоминая, какие моменты показались ему наиболее важными. И вскоре я услышала переговоры экипажа и диспетчерской службы. Говорили по-английски.

«Наземный контроль. Швейцарский один один три пять, добрый вечер. Сообщите о готовности к рулению»

«Один один три пять. Здравствуйте. Ждем с нетерпением, мы готовы к рулению. Ответчик ноль шесть четыре шесть» «Наземный контроль. Швейцарский три пять, вылеты разрешены. Начинайте руление на исполнительный старт. Следуйте за «Ту» сто пятьдесят четвертым ЮТэйр. Вы третьи в очереди на взлет. Полоса два пять… правая» «Контроль, повторите, не расслышал… Два пять?» «Два пять правая, тридцать пятый, все верно» «Понял вас, контроль. Начинаем руление» Дальше были слышны переговоры капитана и второго пилота между собой, когда они начали следование по маршрутным точкам рулежных дорожек, приступая при этом к предполетным проверкам систем. Я переглянулась с Ромой. – Пока все вроде бы штатно, – заметила я. – Есть личные дела пилотов? Он кивнул: – Да. Пришли несколько дней назад по запросу из головного офиса компании. Капитан – Эдвард Грей, 38 лет, американец. Работает в Швейцарских авиалиниях третий год подряд. До этого в послужном списке Люфтганза, но недолго – всего полтора года, начинал в Американ Эйр. Второй пилот – Ларри Уилсон, 32 года, подданный Великобритании. Перешел в Швейцарские авиалинии два года назад. Именно он поднимал этот рейс в воздух. – А сколько они вместе летают? – спросила я. – Почти полтора года. Вполне достаточный срок, чтобы стать полноценным и сработанным экипажем. Я кивнула, и мы продолжили прослушивание. – Ну и снегопад… – проговорил второй пилот. – Странно, что они разрешили вылеты… – Он стихает, Ларри, – услышали мы голос капитана, тот самый, который до этого разговаривал с наземным контролем. – Давно пора убираться отсюда. – С нашей последней очистки прошло время, – продолжал второй пилот. – Может быть заказать еще раз? – И потеряем не меньше четверти часа. Посмотри, за нами уже очередь. Ты видишь законцовку крыла со своей стороны? Было слышно, как второй пилот будто бы даже отстегнул ремни, чтобы приблизиться к боковому стеклу. – Немного. На передней кромке есть снег. Сантиметр, может полтора. Неравномерно. – Главное, чтобы не было массы к законцовке. Все остальное сбросится. Сейчас устроим. Я услышала, как немного возросли обороты двигателей. Спустя минуту, капитан произнес: – Вот так, еще немного левее… Посмотри, Ларри, снег сходит? – Похоже на то. На кромке, кажется, стало почище… Еще влево, еще… Стоп. Думаю, достаточно. Теперь ваше крыло…» Жестом попросив Рому остановить воспроизведение, я недоуменно уставилась на него и проговорила: – Что они, черт возьми, делают?! – В этом-то вся и суть, – ответил Рома. – Перед ними в очереди рулил «Ту» сто пятьдесят четыре. Ты ведь знаешь, что у него двигатели расположены в хвосте и достаточно высоко. Я так понял, что они поворачивали свой самолет то влево, то вправо, пытаясь за счет реактивной струи впередиидущего отогреть и очистить свои крылья. – Хм… – я поморщилась, представляя, как это должно было бы выглядеть. – Они экспериментировали с неутвержденной процедурой? Чтобы не потерять свою очередь? – Получается, что так. Покачав головой, я произнесла: – А не могло это только усугубить ситуацию?.. – Вполне возможно. Но рано делать выводы. Есть еще один немаловажный факт. – Какой? – Время от начала движения по полосе до отрыва. Мы установили, что им потребовалось пятьдесят секунд, вместо нормальных тридцати, чтобы взлететь. Там были какие-то проблемы с тягой, Ксюш. Иначе нельзя объяснить столь долгое время разбега. – Разогнались, но на набор высоты тяги все же не хватило? – я припомнила, как самолет, перед тем как рухнуть на землю, замедлился, задрав нос после отрыва. – Но как понять, что не так было с тягой? – Вопрос остается открытым. Данные параметрического регистратора показывают, что все было в порядке и в пределах нормы. Прокрутив в голове возможные причины потери мощности при разбеге по полосе, я так и не смогла выразить на словах хоть сколько-нибудь правдоподобного объяснения. – А сами двигатели? – спросила я наконец. – Они были в исправном состоянии? Элементы управления? – По предварительному заключению неполадок выявлено не было, и самолет был полностью исправен и готов к взлету. – Показания приборов и элементы управления осматривали? Что-нибудь там вообще уцелело? – Да, но ничего пока обнаружить не удалось. Анализируем по возможности. Ты ведь знаешь, что параметрический регистратор удалось прочитать лишь вчера. Да и то не все данные получилось извлечь. Так что ты, можно сказать, подоспела к самому началу реального расследования. Включайся. – Хорошо, – проговорила я и добавила в задумчивости: – А целевое значение тяги? Каким оно было? Наверняка они озвучили это в процессе подготовки к взлету. Рома снова было потянулся к «мышке», чтобы отыскать место в записи, где в процессе предполетной подготовки было озвучено целевое значение для тяги двигателей, но передумал и произнес: – Я даже помню цифры. Они выставляли на два ноль пять, если память не изменяет. Но не суть. Все проверили, значение было установлено верно, с учетом взлетной массы, длины полосы и погодных условий. Установленной тяги должно было вполне хватить для разгона и взлета. – Но при этом двигатели не набрали нужную мощность, это же очевидно, – сказала я задумчиво. – Что-то ничего в голову не приходит… Не могли же пилоты как-то не так управиться с рычагами режимов! Ну это ведь немыслимо! Они ведь не стали бы взлетать, если бы тяга не достигла указанного значения? – Хочется в это верить… Там на записи есть момент, когда экипаж сомневается, что все идет нормально. Не слишком ясно, но похоже, что речь шла как раз о недостаточной тяге двигателей. Я только собралась попросить включить запись снова, как вдруг зазвонил мой мобильный. Это была Настя.

Разговаривать сейчас было не слишком удобно, и я перевела телефон в беззвучный режим, не отвечая на вызов. Этот звонок сбил меня с мыслей, которые понемногу начали выстраиваться в моей голове, и я немного подвисла, пытаясь восстановить ход своих размышлений.

– Ты можешь сбросить мне эту запись? – попросила я Рому. – Мне сейчас придется отъехать по одному делу… Я дослушаю дома, а завтра обсудим детали.

– Конечно. Я дам тебе карточку памяти. На ней копия всей необходимой информации по рейсу, досье экипажа и вся аудиозапись. Визуальная модель будет готова утром.

– Спасибо, Ром…

Через четверть часа я покинула отдел, унося с собой флешку с данными, которые предстояло тщательно изучить. Что-то мне подсказывало, что спать особо не придется, потому как я просто не смогу уснуть, не обрисовав себе наиболее полную картину катастрофы.

Идя по коридору, я вновь достала телефон и наконец набрала Настин номер. Она ответила почти сразу:

– Алло… Ксюша?..

– Привет, Насть, – сказала я. – Прости, не смогла до этого ответить.

– Ничего страшного, – отозвалась Настя и, немного, помолчав проговорила: – Ты ведь помнишь, что тебе сегодня еще нужно успеть к врачу?

При этих словах я сразу приуныла. Напоминание о том, что мне предстоит визит к психотерапевту, радовать никак не могло.

– Помню я, помню… – тихо проговорила я.

– Тебя отвезти?

– Нет, Насть, спасибо. Лучше встретимся уже в клинике. А оттуда поедем домой, если ты не против.

– Пусть будет так, – согласилась Настя и добавила чуть шутливым тоном: – Надеюсь, ты не задумала сбежать?

Усмехнувшись, я качнула головой и ответила:

– Черт… Ты меня раскусила…

Подыграть ей не получилось – ответ прозвучал слишком уж уныло. Просто мое настроение и загруженная мыслями голова не располагали к каким бы то ни было шуткам.

– Ксюш, я серьезно, – Настя сменила тон на более проникновенный. – Ты ведь и сама понимаешь, что лучше съездить.

– Понимаю, конечно… Прости, я задумалась о делах. В шесть часов я буду в клинике. Но без тебя даже на порог не ступлю!

Она в свою очередь тоже усмехнулась:

– Трусишка ты моя. Не бойся, я буду с тобой! Значит увидимся в шесть.

– Договорились. До встречи.

И я направилась в свой кабинет, чтобы забрать кое-какие вещи и хоть немного морально подготовиться к пресловутому визиту к врачу. Дело было даже не в страхе. Мозг уже включился в активную работу, и обрывать его деятельность чем-то сторонним, невеселым и тягостным, мне совсем не хотелось.

Мы с Настей приехали ко мне домой почти к десяти часам вечера, когда на улице уже давно стемнело. Я чувствовала себя утомленной и подавленной, а Настя, хотя и не выражала почти ничего на словах, своим видом давала понять, что совсем мной недовольна. Во время визита к врачу все вроде бы происходило нормально, и даже сам специалист в общем не вызывал у меня каких-либо неприятных чувств. Но голова моя была уже забита мыслями о предстоящей работе, и, похоже, я невольно проявляла вполне заметное раздражение, чуть ли не перераставшее в агрессию, когда врач старался увести меня от моих размышлений. В итоге сеанс можно было считать неудавшимся. Врач довольно долго что-то объяснял Насте, когда я уже вышла из кабинета и ждала в коридоре. Настя после этой приватной беседы вышла ко мне с очень недовольным лицом и укоризненным взглядом. Мне было немного стыдно, но лишь немного. Ни врач, ни Настя не могли сейчас всерьез повлиять на ход моих мыслей. Не могли и не должны. Мое истерзанное сознание наконец ухватилось за подобие спасительной ниточки, которая представилась мне предоставленной возможностью заниматься делом и принести быть может хоть какую-то ощутимую пользу в его разрешении. Когда мы поднялись в квартиру, я, еще раздеваясь и разуваясь в прихожей, вполне решительно, но тихо сказала Насте о том, что намерена немного поработать, и что если она очень устала, то лучше пусть ложится и не ждет меня. В ответ не последовало какого бы то ни было негодования или недовольства, но взгляд, который она бросила мне, и так говорил обо всем красноречивее слов. – Постарайся, пожалуйста, не слишком утомляться, – лишь произнесла она. Услышав это, я почувствовала укол совести и все-таки поглядела на нее с очень виноватым видом. – Прости меня, – сказала я, подходя поближе, осторожно прижимаясь к ней и пряча лицо в ее распущенных волосах. – Не могу я сейчас спать, Насть… Это очень важно. И за то, что в клинике получилась какая-то ерунда, тоже прости… Нелегко мне переключиться. Она нежно погладила мою голову, плечи и спину, обняла чуть покрепче и, поцеловав в щеку, произнесла: – Я понимаю, Ксюш. Пусть мне это и не слишком нравится. Займись делом, если это позволит тебе отвлечься. Почувствовав в ее голосе невыносимую печаль, едва ли не ревность, от того, что не она способна сейчас успокоить меня и заставить отвлечься, я, поспешно отворачиваясь и пряча выступающие на глазах слезы, прошла во вторую спальню и прикрыла за собой дверь. Господи! Ну как же это?! Как так?! Практически в одно мгновение жизнь просто взяла и пошла под откос! Всего за какие-то секунды пошатнулась и рухнула вся та гармония, к которой я с таким трудом пришла!.. И наши с Настей отношения… Они не просто оказались затронутыми всей этой трагедией. Я боялась, что они не переживут, не выдержат ее последствий… Зачем я нужна Насте такая? Унылая и никчемная, разбитая и морально подавленная, сосредоточенная лишь на своих сомнительных делах, которые, быть может, и не приведут меня ни к какому успокоению! Размышляя обо всем этом, я обнаружила, что сижу на краю дивана, запустив в волосы пальцы и с силой зажмурив глаза. Тяжело вздохнув, я вытерла слезы и принялась раздеваться. Оставшись лишь в белье и надев футболку, я небрежно побросала одежду на диван и вытащила из своей сумочки переданную мне карту памяти. Затем я раскрыла на столе ноутбук, подключила к нему акустическую систему и вставила флешку в разъем. Забравшись с ногами в кресло, я стала поочередно просматривать интересующие меня файлы с полной информацией по рейсу, журналами технического обслуживания самолета и с погодными сводками на момент вылета. Потратив на все это час или полтора, я не заметила ничего необычного и погрузилась в размышления. Неужели разгадка катастрофы кроется все-таки в записи речевого самописца? Да, там есть странности, экипаж ведет себя будто бы не слишком сосредоточенно и в некоторой степени безответственно. Но ничего такого, что могло бы привести к крушению, я пока не услышала. Запись нужно было прослушать целиком, от начала и до конца, все тридцать минут сохраненной звуковой информации. И это, надо полагать, придется сделать не один и не два раза. К этому я и приступила, стараясь выявить еще какие бы то ни было странности в поведении экипажа, начиная от предпусковых проверок и руления. Несколько раз я возвращалась к моментам, где пилоты обсуждали карту движения по аэропорту. Возникло ощущение, что в Шереметьево они были чуть ли не впервые. Немало в их диалоге было отведено погодным условиям и вынужденной задержке вылета. Экипаж нервничал и был в какой-то степени раздражен. Это чувствовалось. – Вышка. Швейцарский один один три пять, приготовьтесь к выходу на исполнительный страт, – послышался голос кого-то из диспетчеров. – Вы следующие за сто пятьдесят четвертым, ЮТэйр. Подтвердите код ответчика ноль шесть четыре шесть. – Один один три пять, подтверждаю ноль шесть четыре шесть. К исполнительному готов, – произнес в ответ капитан и добавил, обращаясь ко второму пилоту: – Закрылки на десять, триммер стабилизатора пять три. – Десять, пять три. Установлено. Целевое значение тяги на два ноль пять постоянно. Они продолжали приводить самолет к взлетной конфигурации, и все выглядело вполне нормально. Перед самым исполнительным стартом я не заметила никаких странностей или отклонений от штатных распорядков. – Швейцарский один один три пять. На исполнительном страте. Прошу разрешения на взлет. – Вышка. Три пять, взлетайте. Набор до трех тысяч и правый поворот на ноль девять ноль. – До трех тысяч с поворотом направо, на ноль девять ноль. Принял, вышка. Швейцарский три пять. По усиливающемуся свисту было слышно, как поднялись обороты двигателей, и я попыталась найти хотя бы в этом звуке что-нибудь нештатное. И не смогла. – Тормоз отпущен, поехали, – сказал капитан. – Поднимай нас, Ларри. – Контроль принял, рычаги тяги ваши. – Набираем… К свисту двигателей добавился равномерный фоновый гул – самолет покатился по полосе, набирая скорость. – Сто… – произнес капитан, следя, по-видимому, за указателем скорости. – Сто двадцать… – Это ведь неправильно… – послышался вдруг голос второго пилота. Пару секунд они молчали, затем капитан произнес вполне обычным тоном: – Да. Сто пятьдесят. – Хм… – проговорил второй пилот. – Ну а может и правильно… – Сто восемьдесят… Двести десять… – Отметка «В» один. – Продолжаем взлет. Двести тридцать… Двести пятьдесят… Двести семьдесят. – Скорость отрыва. Взлетаем. Я услышала, как прекратился гул качения, но к звуку двигателей через несколько секунд примешался еще один. Я не сразу поняла, что это был сработавший автомат тряски штурвала. Почти одновременно с этим возник сигнал предупреждения о сваливании. – Что происходит?! – послышался встревоженный голос второго пилота. – Спокойно… Режим на максимум! – сказал капитан, и двигатели зашумели значительно ощутимее, выходя на предельную тягу. – Он не поднимается, Эд! – Штурвал от себя! От себя!.. – Теряем скорость!.. – воскликнул второй пилот. – Мы падаем! Капитан, кажется, выругался и пробормотал что-то неразборчивое в ответ. – Мы падаем!.. Правый крен, управления нет!.. Не реагирует! – Знаю, Ларри… Проклятье, еще от себя! – Вот дьявол!!! Запись оборвалась, воспроизведение остановилось.

Уронив голову на грудь, я закрыла ладонями лицо, пытаясь овладеть собой и не думать о том, что за кабиной экипажа, в которой все это происходило, находился салон, где были мои родители.

Подавить горькие чувства не удавалось довольно долго, но в конце концов я все же взяла себя в руки, и, кое-как вытерев вновь проступившие на глазах слезы, снова посмотрела на экран. Необходимо было сопоставить данные с параметрического самописца с данными речевого, синхронизировав их по времени, и проверить, соответствовали ли они друг другу. Скорее всего соответствовали, иначе Рома сказал бы мне о каких бы то ни было противоречиях. Но он упомянул лишь о странном замечании второго пилота во время разбега. Его отметила и я. Вернув запись на то место, где начинался разбег самолета, я открыла и таблицу данных с параметрического регистратора полетной информации, намереваясь сверить скорость, режим и тягу двигателей. Что-то привлекло мое внимание, и я оглянулась. На пороге комнаты стояла Настя. Она уже давно, по-видимому, переоделась и даже приняла душ, появившись сейчас передо мной в одной лишь легкой ночнушке и халате, с немного растрепанными после просушивания волосами. Сделав несколько шагов, Настя остановилась посреди комнаты и печально поглядела на меня, в то время как я неловко старалась вытереть глаза и щеки от остатков слез. – Тебе звук мешает?.. – виновато произнесла я и спустила ноги на пол, намереваясь встать. – Я сейчас поищу наушники. – Нет, Ксюш, все нормально, – ответила она, подходя ко мне сзади и кладя ладони на мои плечи. – Мне и не слышно было ничего… Зашла узнать, как ты себя чувствуешь. – Да ничего, терпимо, – проговорила я, понимая, что звучит это не очень убедительно. – Хочешь чего-нибудь? – Настя неторопливо и с нежностью принялась массировать мои плечи. – Может быть горячего чаю? Я невесело усмехнулась и, подняв одну руку, нащупала ее пальцы на своем плече и крепко сжала их, стараясь хотя бы этим выразить благодарность за ее беспокойство и заботу. – Что-то не хочется ничего, Насть… Спасибо, – сказала я и добавила не слишком уверенно: – Разве что выпить чего-нибудь. Или даже просто напиться до беспамятства. – Ну уж нет, – решительно возразила она. – Никакого алкоголя с твоими таблетками. Ксюш, ты ведь сама понимаешь. – Понимаю, – я уныло покивала. – Это просто крик души… Тяжко мне, Насть. Все очень плохо. Склонившись и положив подбородок на мое плечо, Настя покрепче обняла меня и тихо прошептала мне на ушко: – Держись, пожалуйста, Ксюша. Ты должна держаться… Ну а если станет совсем тяжело, то просто помни – я всегда рядом с тобой. И сделаю все, чтобы хоть как-то помочь тебе. Главное не забывай об этом. Обещаешь? Я прижалась к ней и тихо произнесла в ответ: – Обещаю… Спасибо тебе, Насть. За все! За нежность, за поддержку, и за твою заботу. Я очень люблю тебя…

Мне ужасно было чувствовать и сознавать то, что я не могу сейчас в полной мере принадлежать лишь ей одной, с благодарностью подарить ей все тепло, ласку и нежность… Кошмарные обстоятельства оказались сильнее.

– Не смей меня благодарить! – ответила Настя с нотками недовольства в голосе. – Ксения, с каких пор ты стала благодарить за чувства к тебе?! – она немного помолчала, сдерживая свои эмоции. – Я понимаю, что ты сейчас несколько не в себе, но все-таки думай, что говоришь…