Текст книги "8 дней, 9 ночей (СИ)"

Автор книги: Francis Dark

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 68 страниц)

Я мысленно нарисовала себе схему самолета, расположение топливных баков, основные узлы топливной системы. И похолодела.

– Вы включили перепуск топлива, не убедившись, что нет утечки?! – воскликнула я, согнувшись и бросив взгляд на блок контроля топливной системы. Перепускной клапан был открыт. – При отказавшем датчике уровня топлива?!

– Признаков утечки не было, мы проверили все, как только могли, – сказал второй пилот.

Нервно сглотнув, я в каком-то оцепенении смотрела на них обоих. Нештатная ситуация была на лицо, но пилоты как будто бы и не подозревали об этом. Видя нетипичные показания бортового компьютера, они решили, что он ошибается и стали руководствоваться лишь имеющимися на борту техническими рекомендациями, которые в данном случае могли не только не помочь, но и усугубить обстановку…

И тогда я сделала то, что возможно не стоило бы делать, но интуиция подсказывала, что бездействие сейчас будет самой большой ошибкой в моей жизни. Я быстро протянула руку и нажатием кнопки прекратила перепуск топлива.

– Вы что себе позволяете?! – крикнул капитан, резко поворачиваясь ко мне. – Кто разрешил вмешиваться?! Немедленно выйдите вон!.. Михалыч, выгони ее нахрен отсюда!!

Второй пилот принялся расстегивать ремни. Я отступила назад, выставив перед собой руку.

– Не прикасайтесь ко мне! – произнесла я по возможности спокойно и холодно. – Я уйду сама! – и обращаясь к капитану, добавила: – А ты сделай еще раз расчет оставшегося горючего! И продолжай сливать топливо, чем так успешно и занимаешься уже больше четверти часа!

– Идиотка!

– Кретин…

Разблокировав дверь, я вышла в тамбур и в негодовании захлопнула ее за собой. Ноги подгибались, и я, почувствовав внезапную слабость, ухватилась рукой за переборку.

Ко мне поспешила старшая стюардесса вместе со своей помощницей.

– Господи, да что там у вас произошло?! – воскликнула она, стараясь не повышать голоса.

В ответ я лишь помотала головой, приложив ладонь к виску, в котором вдруг застучала тупая боль. Дышать от волнения было очень тяжело, и сердце гулко колотилось в груди. Они вдвоем подвели меня к откидным сиденьям для бортпроводников и усадили меня в одно из них. – Может быть что-нибудь успокоительное? – предложила вторая девушка. – Не нужно, – проговорила я, прикрыв ладонями лицо и стараясь немного прийти в себя. – Со мной все нормально. – Посмотри, все ли в порядке в салоне, – сказала Юлия, и девушка, кивнув, удалилась. – С вами точно все хорошо? – спросила она, когда мы остались одни. – Да, – ответила я, вздохнув. – Кажется, да… Тогда она достала из холодильника пластиковую бутылочку с питьевой водой и протянула мне: – Вот. Попейте… Все будет в порядке. И я провожу вас к вашему месту, окей?

Сделав несколько глотков, я постаралась сделать все, чтобы успокоиться и взять себя в руки, но при этом почему-то была уверена, что сейчас, минута за минутой, утекает драгоценное время. И драгоценное топливо, возможно.

Повернувшись к стюардессе, я спросила тихим голосом:

– Юлия, сколько ваш капитан уже летает? Она пожала плечами, немного удивленная, и ответила: – На этом самолете недолго – он совсем новый, а до этого он три или четыре года летал на семьсот шестьдесят седьмом. Еще раньше, кажется, работал на недлинных маршрутах, на небольшом «Аэробусе». Я точно не знаю, но не волнуйтесь – он хороший пилот. Я летаю в его команде уже восемь месяцев, и никогда ничего… – Скоро произойдет, – хмуро пробормотала я, прерывая ее. – Все это хорошим не кончится… Она хотела было что-то сказать, но я поднялась и подошла к носовому запасному выходу, расположенному по правому борту, и поглядела в иллюминатор. Кромешная тьма медленно отступала, в густом предрассветном сумраке теперь угадывались очертания облаков. Некоторое время я безуспешно пыталась различить очертания земли. – Понемножку, но уже начинает светать, – сказала я и снова повернулась к Юлии: – В эконом-классе много народу? – Салон заполнен примерно наполовину, – отозвалась она. Я немного пришла в себя и отдышалась, сердце вроде бы успокоилось, хотя коленки все-таки еще слегка дрожали. Поставив бутылочку с водой на столик, я решительно подошла к стюардессе и сказала: – Найдется у вас еще один фонарик? Давайте попробуем еще раз все осмотреть… – Вы думаете, что все серьезно? – произнесла она, услышав в моем голосе нотки отчаяния. Сейчас мы тоже вряд ли что-то сможем обнаружить, но сидеть без дела, с чувством надвигавшейся неминуемой опасности было невыносимо. – Да, – сказала я. – Самолету угрожает опасность. И если мы можем сделать хоть что-нибудь, чтобы ее предотвратить, то мы должны это сделать. Она согласно кивнула, собираясь достать для нас фонари, как вдруг освещение в тамбуре заморгало и погасло, откуда-то снаружи послышался прерывистый шум, а затем почти сразу стих. И после этого самолет незамедлительно начал заваливаться на правый борт. Что-то гулко покатилось по столу и со стуком упало на пол. Я ухватилась за спинку ближайшего кресла, а Юля вцепилась руками в переборку. Звонко раздался сигнал «пристегнуть ремни». Самолет вскоре выровнялся, но я почувствовала, что он теряет высоту. – Приехали… – проговорила я, встретившись с Юлей взглядами. – Минус один двигатель. Она не успела ничего ответить – прозвучал сигнал вызова по внутренней связи. Девушка бросилась к трубке: – Да, слушаю! Я стояла совсем недалеко от нее и услышала, как в динамике раздался голос капитана: – Юля, пусть все займут свои места! Отказал один из двигателей! Возможно придется срочно садиться… Да, и найди мне эту девчонку! Быстро тащи ее сюда! – Все поняла, – ответила она, повесила трубку и обернулась ко мне: – Капитан просит вас зайти... Не теряя времени, я поспешила к двери и, распахнув ее, снова вошла в кабину. Сигнал тревожного зуммера работал не переставая. Глянув на приборы, я увидела, что обороты второго двигателя упали до нуля. Капитан сам держал в руках штурвал, и, судя по показаниям искусственного горизонта, нос самолета был опущен. – Двадцать четыре пятьдесят один, – торопливо говорил второй пилот, видимо, вызывая диспетчерскую службу. – Отказал один двигатель. Не можем сохранять заданную высоту! Вынуждены уходить на девять тысяч! Запрашиваю срочную смену эшелона по курсу… Я не слышала, что ему ответили, но через несколько секунд он повернулся к капитану и быстро сказал: – Добро! Свободно. Капитан бросил на меня короткий взгляд и произнес: – Похоже, вы были правы. Расчет показал, что горючего в левом баке практически не осталось… – Значит, все же утечка… – пробормотала я, нащупывая позади себя дополнительное откидное сиденье. – И где-то по правому борту… – Да, – сказал капитан. – Когда перепуск был отключен, двигатель номер два выработал остатки доступного топлива и остановился. Сложно сказать, сколько мы пролетим на одном двигателе, но горючего до пункта назначения нам не хватит, это точно... Вздрогнув, я помедлила немного и спросила с едва теплящейся надеждой: – А центральный? – Там пусто… Ну разумеется – центральный топливный бак не заполняют при таких непродолжительных перелетах. Осознав это, я почувствовала, как похолодели пальцы на руках и ногах. – Посчитай еще раз, – сказал капитан второму пилоту. – Нужно знать, сколько мы еще протянем. Тот принялся за очередной расчет количества топлива, а капитан добавил, повернувшись ко мне: – Извините… Боюсь, что если бы перепускной клапан остался открытым, мы к этому времени уже остались бы без обоих двигателей. Скривив губы, я покачала головой и произнесла в ответ: – Лучше скажите, где мы сейчас находимся? – В сорока километрах от белорусско-российской границы. – И где вы планируете совершить посадку? – До Минска мы уже не долетим… Есть вариант поворачивать на Витебск, или же продолжать идти в сторону Смоленска. – До Смоленска выйдет короче, – вставил второй пилот, отрываясь от расчетов. – Я только что проверял. – Паш, ты лучше считай, считай… – Там есть аэродром, способный принимать самолеты такого класса? – с сомнением спросила я. – Нет, но других вариантов все равно не будет, – отозвался капитан. – Смоленск-Южный – небольшой аэродром для спортивной авиации. Смоленск-Северный – военный аэродром, принимающий гражданские самолеты только по специальному согласованию. – А сигнал бедствия не является достаточным основанием для посадки на этом аэродроме? – с ноткой язвительности в голосе спросила я. – Разумеется является. Это единственная достаточно длинная полоса на нашем пути. Две с половиной тысячи метров будут очень кстати, если мы останемся без последнего реверсора и, что еще опаснее, без гидравлики, – он потянул на себя штурвал, выравнивая самолет и сказал в микрофон, включив радиосвязь: – Двадцать четыре пятьдесят один. Вышел на девять тысяч. Запрашиваю срочную посадку. Топливо на исходе. Повторяю, топливо на исходе, прошу посадку… Капитан, похоже, включил громкую связь, чтобы я могла услышать ответ диспетчера: – Смоленск-север, подход. Двадцать четыре пятьдесят один, видим вас на радаре, удаление сто пятьдесят… На сколько вам еще хватит топлива? Можете удерживать текущую высоту? Второй пилот торопливо протянул капитану результаты своих расчетов. – Двадцать четыре пятьдесят один. Топлива осталось ориентировочно на двадцать минут. Удерживаю высоту, пока есть тяга. Жду указаний, прием! Я нервно сглотнула, бросая взгляд на указатель воздушной скорости. На одном двигателе и на этой высоте, которую теперь придется понижать для захода на посадку, мы можем попросту не долететь до аэродрома и не успеть выйти на курс для посадки. Мурашки побежали по спине при этой мысли, и я нервно стиснула пальцы, стараясь ничем не выдать своего волнения. Через несколько мгновений мы уже услышали ответ диспетчера: – Смоленск-север, подход. Двадцать четыре пятьдесят один, снижайтесь до шести с половиной. Левый поворот на два восемь пять. Следуйте этим курсом, мы освободим для вас коридор. – Двадцать четыре пятьдесят один. Снижение до шести с половиной, поворот на два восемь пять, подтверждаю, – капитан начал поворачивать самолет на заданный курс. – Паша, что там у нас? – Высота восемь девятьсот, воздушная скорость пятьсот семьдесят. Плавно снижаемся. Сигнал посадочного маяка наблюдаю. Рассчитываю выход на глиссаду… Пока они переговаривались между собой, спешно решая вопросы предстоящей посадки, я немного пришла в себя. Видя, что экипаж держит ситуацию под контролем, я решила, что находиться в кабине и докучать своим присутствием более не стоит. Я вряд ли могла еще чем-то помочь. Самолет был в пригодном для полета состоянии. Лишь топливо, необходимое для успешного осуществления этого полета, стремительно убывало, и с этим поделать уже ничего было нельзя. Главное долететь… Посадка с одним отказавшим двигателем – достаточно частное явление, и пилотов обучают, как нужно действовать в такой ситуации. Потому мое присутствие здесь – лишний отвлекающий фактор. Собираясь уведомить пилотов, о том, что намереваюсь их покинуть, я приподнялась, но капитан вдруг спросил, обращаясь ко мне: – У вас есть еще какие-нибудь идеи или рекомендации? Я снова села и пожала плечами: – Все что возможно вы и так делаете. Разве что на вашем месте я отключила бы автомат тяги и регулировала бы режим вручную, компенсируя асимметричную тягу. Так, возможно, удастся немного поберечь оставшееся горючее. Впрочем, эффект вряд ли будет значительным. – Возможно, – капитан кивнул. – Вы случайно не пилот? Как вас зовут? – Ксения, – отозвалась я. – Нет, я не пилот. Вообще моя специализация – это системы безопасности аэронавигации. Но я стажировалась на этом самолете в некоторых его испытательных полетах и знакома с принципами работы большинства бортовых систем. – Что ж, спасибо вам, Ксения, – он повернулся ко мне. – Надеюсь, что все пройдет благополучно. Еще раз благодарю вас за помощь и прошу прощения за резкость. – Не за что благодарить, да и не извиняйтесь, – ответила я. – Ситуация нетипичная и самолет совсем новый. Вы все сделали по инструкции… Теперь просто посадите нас как-нибудь помягче, и считайте, что разногласия между нами исчерпаны. Он снова покивал: – Идите в салон, мы сделаем все, что в наших силах, обещаю вам. Поднявшись, я повернулась к двери, но в этот момент второй пилот уже пару минут с сомнением поглядывавший на показания бортового компьютера, заметил: – Здесь что-то не так. – Ты о чем? – капитан повернулся к нему, а я приостановилась и тревожно оглянулась. – Датчик уровня топлива в левом баке. Он не меняет значения. – Уверен? – Да. С момента последнего расчета показания не изменились. Будто бы завис… – И это означает… – начал капитан. – Что эти расчеты не имеют никакой силы, – закончила я, подходя поближе. – Это очень странно, что оба датчика вышли из строя. Попробуйте перезагрузить систему.

Второй пилот выключил и снова включил соответствующий тумблер, отчего экран мониторинга топливной системы погас, а затем засветился снова. Показания по датчикам количества топлива в правом и левом баках были одинаковыми – ноль.

Я не могла поверить своим глазам, в ступоре глядя на прибор, и в это время раздался сигнал тревожного зуммера. Бортовой компьютер выдал сообщение о низком уровне топлива.

– Этого не может быть! – сказал второй пилот, качая головой. – На чем мы тогда летим?!

Новый частый сигнал зуммера заполнил кабину, и вместе с этим самолет слегка качнуло. Я отступила назад, ища за спиной откидное кресло и чувствуя, что пол слегка ушел из-под ног.

– Падают обороты двигателя номер один! – сказал капитан. – Тяги нет!

– Да неужели мы остались совсем без топлива…

Я поспешно села на свое место, и в этот момент кабина погрузилась в странную и непривычную тишину. Все приборы отключились, освещение погасло, не было ни одного звука, никакого шума, никаких сигналов… И я внутренне вся похолодела, понимая, что произошло то, чего я опасалась больше всего. Топливо закончилось, самолет превратился в гигантский планер.

А затем где-то что-то коротко щелкнуло и через пару мгновений часть приборов вновь засветилась.

– Мэйдэй, мэйдэй, мэйдэй! – донесся до меня голос капитана. – Аэрофлот двадцать четыре пятьдесят один. Отказали оба двигателя, перешли в планирование. Повторяю, отказ обоих двигателей!

– Смоленск-север, подход. Двадцать четыре пятьдесят один, вас понял! Удаление сто десять. Освобождаем для вас зону аэропорта, даю экстренный и аварийный приоритеты. Есть ли возможность контролировать планирование? Сколько человек на борту?

– Двадцать четыре пятьдесят один. На борту сто двадцать шесть человек. Псевдотурбина питает основные электро– и гидросистемы. Пока сохраняем контроль над планированием.

– Смоленск-север, подход. Принял, пятьдесят первый. Правый поворот на ноль шесть ноль. Плавно снижайтесь, следите за скоростью. Коридор ваш, полоса ноль восемь.

– Ноль шесть ноль, полоса ноль восемь, принял.

Пока происходили все эти переговоры, я, сверяясь с показаниями приборов, лихорадочно старалась посчитать, хватил ли высоты и скорости, чтобы дотянуть до аэропорта, но второй пилот управился с этими расчетами значительно быстрее меня.

– Должны дотянуть до полосы. Запас высоты и скорости достаточен. Сейчас на семи тысячах. На каждые десять километров будем терять по шестьсот метров высоты.

– Понятно. Следи за скоростью и уточни удаление до аэродрома, – сказал капитан и снова повернулся ко мне. – Сожалею, Ксения. Посадка обещает быть жесткой…

– Я догадываюсь, – пробормотала я в ответ, не чувствуя собственного сердца и осознавая, что быть может этот полет станет последним в моей жизни.

Однако капитан вел себя уверенно, и его твердый взгляд немного придал мне сил.

– Мы сделаем все, что возможно, – добавил он. – Вряд ли на испытаниях имитировали подобные ситуации, не так ли?

– Такого практически никогда не происходит, – сказала я, стараясь, чтобы голос при этом не дрогнул. – Но конструкция допускает планирование, а псевдотурбина будет питать системы от набегающего потока. По крайней мере самолет не лишился основных элементов управления…

– Это самое главное, – произнес капитан. – У нас нет права на ошибку. Шанс приземлиться есть только один.

– Я верю, что вы сможете… – сказала я, делая попытку улыбнуться.

– Если вас не затруднит, побудьте здесь на всякий случай. Перед приземлением вы успеете занять свое место.

– Да, разумеется, – ответила я, поднимаясь. – Я отойду лишь на пару минут.

– Конечно. И предупредите пожалуйста старшую бортпроводницу. Пусть начинают готовить салон к аварийной посадке.

– Непременно. Я скоро вернусь.

Капитан кивнул и снова принялся вызывать диспетчерскую службу, а я, поглядев вперед, через лобовые стекла кабины заметила, что над кучевыми облаками, сквозь верхушки которых сейчас летел самолет, забрезжил рассвет. И рассвет этот не сулил нам ничего хорошего.

Выйдя в тамбур и сделав несколько глубоких вдохов, чтобы немного успокоиться, я увидела стюардессу Юлю, которая уже спешила ко мне навстречу.

– Отключилось все электричество, – сказала она, подходя. – Я так понимаю, что мы лишись последнего двигателя?

– Да, это так, – проговорила я, но постаралась произнести это по возможности безразличным тоном и даже добавила, усмехнувшись: – Отчасти в этом есть и свой плюс – нам больше не нужно искать утечку. Если что-то и оставалось в баках, то теперь там уж наверняка пусто.

Юля задержала на мне свой слегка взволнованный взгляд, по которому я догадалась, что она подозревает будто я сошла с ума. Но убедившись, что это не так, она тоже горько усмехнулась.

– Нужно заняться подготовкой салона, – сказал она.

– Все будет в порядке, – ответила я. – Ничего еще не потеряно, у нас есть шансы на успешное приземление.

Верила ли я сама в то, что говорила? Не знаю. Вполне возможно, что я просто усиленно гнала прочь от себя тяжкие мысли о худшем сценарии. В любом случае, поддаваться бессмысленной панике я была не намерена, хотя и дрожала от сильнейшего нервного возбуждения.

Я прошла по проходу погруженного в полумрак салона к нашим с Настей местам. Тишина, царившая на борту, была страшноватой и немного угнетающей… Кое-где слышались чьи-то взволнованные голоса, кто-то привстал, пытаясь что-то спросить у сновавших туда сюда бортпроводниц.

Настя сидела в своем кресле, и ее беспокойный взгляд был устремлен в иллюминатор. Заметив меня краем глаза, она подняла голову:

– Ксюша… Где ты была? Что происходит? – проговорила она, протянув мне руки.

Я опустилась в кресло рядом с ней, сжимая ее руки своими пальцами и глядя ей прямо в глаза, тускло мерцавшие в этом густом сумраке.

– Осенний Париж был великолепен, – произнесла я, улыбнувшись ей насколько могла естественно.

Настя в шоке уставилась на меня, потеряв все слова, которые, возможно, готова была выпалить, потому как нервы ее понемногу начинали сдавать. Это было заметно, и это можно было понять. Так мы просидели с минуту или две, глядя друг на дружку не отрываясь, а в салоне самолета постепенно усиливался шум беспокойных голосов.

– Мы разобьемся?.. – наконец тихо проговорила она, видимо сумев на время овладеть собой.

Проглотив какой-то неприятный комочек, застрявший в горле, я собралась с силами и ответила, сильнее сжав ее руки:

– Даже если так оно и будет, стоит ли сильно из-за этого переживать? Разве есть что-то, о чем мы должны жалеть? Жизнь прекрасна, и все то время, что я провела рядом с тобой, было самым счастливым…

Она привлекла меня к себе и крепко обняла.

– Ксюшка, о боже…

– Успокойся, любимая, – прошептала я, с привычным наслаждение зарываясь лицом в ее пышные волосы.

– Я не боюсь, даже и не думай, – сказала она. – Я лишь не могу смириться с мыслью, что наше счастье закончится вот так… Резко и внезапно, в один миг… Я не могу смириться с тем, что тебя может не стать! Это какой-то дурной сон! Поверить не могу…

– Хотелось бы, чтобы это был всего лишь сон, – отозвалась я и вдруг вспомнила.

Я вспомнила один из своих ночных кошмаров, который пришел ко мне еще летом, на пикнике, на лесистом берегу чудесной и тихой речки. Я вспомнила, как увидела самолет, бесшумно обрушившийся с неба, и чем это закончилось для меня и для Насти. Озноб прошел по телу от мысли, что давний кошмар вдруг стал реальностью. В реальности он даже оказался намного страшнее.

Настя немного отстранилась, и я заметила, что она стала значительно спокойнее. Я не могла не восхищаться ей… Маловероятно, что внутренне она дрожит и трепещет также, как и я, но ведь теперь даже и внешне она была серьезна и решительна! Я люблю ее… Безумно люблю! – Ладно, – сказала она, переведя дыхание. – Объясни, что произошло? Я готова это услышать, не сомневайся. И я приму все как есть. Отведя взгляд в сторону, я вдохнула и произнесла: – Все до глупости банально. Закончилось топливо, самолет планирует. – Как в самолете может просто так закончиться топливо?! – с ноткой протеста спросила она. – Из-за утечки, из-за неисправности датчиков и из-за множества сопутствующих факторов, – ответила я, пожимая плечами. – Специальное устройство питает основные системы управления, и потому планирование управляемое. Мы снижаемся по направлению к ближайшему аэродрому… И даже с большой вероятностью не рухнем на землю раньше, чем достигнем полосы. Но успешно приземлиться без двигателей… Это очень и очень непросто, Насть, – я снова взглянула на нее. – Что ты там столько времени делала? – произнесла она, немного помолчав. – Ты смогла чем-нибудь помочь экипажу? Я виновато опустила глаза и уставилась на свои коленки, которые вроде бы перестали предательски дрожать. Рядом с Настей я чувствовала себя намного спокойнее и увереннее. – К сожалению, я бессильна что-либо сделать… Лишь дала пару рекомендаций по контролю над самолетом. Возможно это мало чему поможет, но у меня здесь, в моем планшете, есть наиболее полная документация по семьсот восемьдесят седьмому. Сейчас я возьму это с собой и вернусь в кабину. Настя беспокойно зашевелилась, когда я взяла свою сумочку и извлекла из нее планшетный компьютер. – Ты уходишь? – тихо проговорила она, с тревогой глядя на меня. – Знаешь… Если произойдет неминуемое… Ну… Я хотела бы по крайней мере, чтобы мы были рядом друг с другом… Вот так. Я взглянула на нее, пытаясь всеми силами скрыть свое отчаяние и не показать той боли, что пронзила меня насквозь при этих ее словах. – Я тоже хотела бы этого, – сказала я после тяжкой паузы, которая потребовалась мне, чтобы набраться сил. – И перед приземлением я непременно вернусь к тебе! А дальше… Дальше, как повезет. Но пока есть хоть самая малая возможность повлиять на что-то, нужно сделать это… Настя смотрела на меня с печалью в глазах, но возражать не стала. Она даже улыбнулась и проговорила: – Декларацию Независимости, по-видимому, тоже писала ты. Я непонимающе уставилась на нее, силясь сообразить, в чем тут суть, но она не стала дожидаться, пока до меня дойдет, схватила меня за руку и притянула к себе. А в следующее мгновение наши губы уже слились в безумно страстном поцелуе! И я ответила ей со всей готовностью! Я вложила в этот поцелуй всю свою любовь, всю нежность и страсть, которые сейчас безудержно засияли во мне, затмив все остальные чувства и переживания! Пусть даже этот самолет обречен, пусть мы летим навстречу своей гибели и пусть этот поцелуй – последнее, что нам осталось! Но я ни о чем не пожалею и буду помнить, что если нам и предстоит сегодня погибнуть, то с осознанием того, как мы были счастливы вместе… Никому в салоне самолета, терпящего бедствие, не было до нас дела. Да меня и нисколько не волновало это. Волновало лишь то, что сейчас этот поцелуй закончится… И он закончился. Я отнялась от сладких губ и взглянула в любимые и прекрасные глаза. – Я люблю тебя, – прошептала я, едва слыша собственный голос. – И я люблю тебя, Ксюша… С немалым усилием над собой, я сжала Настину руку, взяла планшет и встала на ноги. В проходе, через пару рядов впереди, стояла Юля и в недоумении глядела на нас с Настей. Может то, чему она стала свидетельницей, и шокировало ее сильнее, чем предстоящая аварийная посадка, но я не стала концентрировать на этом свое внимание. Подойдя к ней, я произнесла негромко: – У меня с собой технические данные по модели семь восемь семь. Возможно, это чем-нибудь поможет. Она кивнула в ответ и сказала, немного помедлив: – Да, да, конечно… Пройдите в кабину, капитан вас ждет. И тогда я, больше не теряя времени, пошла по проходу в переднюю часть самолета. В кабине, когда я вошла, царило оживление. – Землю не наблюдаем, – говорил второй пилот в свой микрофон. – Высота пять четыреста, в зоне облачности. – Вышка, северный. После выхода из зоны облаков доложите еще раз. В окрестностях полосы небо чистое, боковой ветер не более полутора метров в секунду. – Двадцать четыре пятьдесят один, вас понял, следуем тем же курсом. Наблюдение продолжаем. Тихо присев на откидное кресло и пристегнув ремень, я произнесла: – Сколько осталось до аэродрома? – Не более семидесяти, – ответил капитан. – Скорость растет. Часть механизации крыльев нам недоступна. Придется маневрировать, чтобы сбросить скорость. Я открыла документацию по рекомендациям к посадке в нестандартных условиях и проглядев таблицы, проговорила: – Рекомендованная скорость касания без закрылков и на одном двигателе – от двухсот шестидесяти до двухсот семидесяти. – Уложиться в этот диапазон будет непросто, – капитан покачал головой. – Если перестараемся и сбросим больше, чем нужно, то рухнем раньше. Если же сбросить недостаточно, удар будет слишком сильным. Возможно разрушение фюзеляжа… Я вздрогнула, представив, что из всего этого может получиться в итоге и лихорадочно размышляя о том, насколько безопасно Настино место в салоне при таком аварийном приземлении. А второй пилот сказал тем временем: – Если дойдет до разрушения, то, возможно, пострадавших будет не так много… Топлива нет, потому не будет ни взрыва, ни пожара. В любом случае, при превышении посадочной скорости и без возможности использовать тягу двигателей, мы можем потерять стойки шасси, свалиться на брюхо и улететь с полосы. – Постараемся не слишком превышать посадочную скорость, – резюмировал капитан, поглядывая на указатель воздушной скорости. – Наземные службы в полной готовности. Главное – выйти на полосу. Кругом лес. За лобовыми стеклами были видны лишь туманные сгустки облаков, сквозь которые самолет летел уже несколько минут. Видимость была нулевой, и потому сейчас не было речи о том, чтобы визуально определить, где мы находимся. Мы продолжали снижаться, непрерывно и неумолимо. В кабине стояла зловещая тишина. Лишь второй пилот периодически связывался с диспетчером, уточняя удаление до аэродрома. Ожидание неизбежного было настолько томительным, что я чувствовала – еще немного, и мои нервы начнут сдавать. – Вышка, северный. Двадцать четыре пятьдесят один, как у вас дела? – Двадцать четыре пятьдесят один, следуем через облачность курсом ноль два пять, высота три восемьсот. Видимость улучшается, повторяю – видимость улучшается. – По данным наших радаров вам осталось до аэродрома около двадцати километров. Вы видите взлетно-посадочною полосу? – Пятьдесят первый. Полосу пока не наблюдаю. Мы выходили из облаков. Немного привстав, я увидела землю, лесистые островки, поля и извилистые линии автомобильных дорог. Окинув взглядом всю доступную мне панораму, я пыталась разглядеть полосу аэродрома. Но сделать это было несколько затруднительно – капитан, стараясь немного стабилизировать скорость, начал периодические маневры отклонения от курса, продолжая при этом аккуратно снижать самолет. – Вижу полосу! – сообщил второй пилот. – Вот она, справа по курсу! И мы все посмотрели туда, где на земле, будто покрытой сероватой дымкой, обрисовались очертания аэродрома. Вот и долетели… – Двадцать четыре пятьдесят один, вижу полосу, – капитан сам вышел на связь. – Начал маневры по гашению скорости с последующим выходом в створ полосы ноль восемь. – Принял, пятьдесят первый. Об изменениях ситуации доложите немедленно. – Скорость продолжает расти, – заметила я, взглянув на приборы. – Сейчас сделаем полный разворот, – сказал капитан. – Сбрасываем высоту и гасим скорость, после чего выходим на полосу. Ксения, как только я закончу маневр, идите в салон. Там больше шансов. – Хорошо, – проговорила я. – Может лучше зайти с другой стороны? На два шесть? – предложил второй пилот. – Получится более широкая петля, плавно сбросим высоту и скорость. Капитан покачал головой: – Это займет больше времени. Может подняться ветер, а для нас это критично. Будем садиться на ноль восемь. И он повернул штурвал, немного опустив нос самолета, начиная последний сложный маневр перед посадкой. Я затаила дыхание и вцепилась в сиденье своего кресла. Даже глаза прикрыла, пока самолет разворачивался и, как казалось, терял высоту со скоростью свободного падения. Когда с трудом управляемая машина медленно и неохотно выровнялась, я осмелилась открыть глаза и увидела вдалеке и чуть правее по курсу взлетно-посадочную полосу. – Выпустить шасси, – скомандовал капитан, и второй пилот опустил рычаг на панели управления. Я в этот момент уже собиралась пожелать им удачи и присоединиться наконец к Насте. – Шасси выпущены… Нет, стоп! – услышала я тревожный голос второго пилота. – Два зеленых! Нет подтверждения фиксации передней стойки! Господи, боже мой! Да что же за день сегодня такой!!! Я едва не застонала от отчаяния!

И в самом деле, этот рейс будто был обречен на бесконечные неудачи… Расстегнув ремни, я торопливо встала и, держась за спинку кресла второго пилота, посмотрела на индикаторы фиксации стоек шасси. Так и есть – лампочка передней стойки не горела.

Капитан не повернул головы, не отвлекаясь от управления самолетом, но заметил глухим голосом: – Прет нам сегодня по-крупному. Какие идеи? Время на исходе. – Может лампа индикатора испорчена? – сказал второй пилот. – Сделаем тест электроцепей, посмотрим… – Тест вряд ли сработает. Недостаточно энергии, – проговорила я, отыскав на верхней панели нужный тумблер. – Вы позволите? – и повернула его для включения теста электронных приборов кабины. Обычно эта процедура позволяет выявить неисправные элементы приборных панелей – загораются все исправные индикаторы, и те, что вышли из строя, видно сразу. Ничего не произошло. Аварийное питание не обеспечивало энергией тестирование приборов кабины. – Двадцать четыре пятьдесят один, – капитан снова вышел на связь с вышкой. – Выходим в створ полосы ноль восемь, высота две тысячи сто. Нет подтверждения о фиксации передней стойки шасси. – Вышка, север. Пятьдесят первый, повторите! Отказ передней стойки шасси? – Двадцать четыре пятьдесят один. Нет сигнала о фиксации, – сказал капитан. – Мы не знаем, вышло ли переднее шасси. Неисправность индикатора в настоящий момент установить не могу. – Вас понял, пятьдесят первый. Подождите… Перспектива удариться носом о бетонную полосу и тормозить с его помощью не слишком впечатляла. Я лихорадочно соображала, что могло произойти и снова потянулась за своим планшетом. – Под нами отсек радиолокационного оборудования, – сказала я, торопливо поглядев схемы самолета. – В переборке, разделяющей его и нишу стойки шасси, есть окошко. Возможно удастся понять, вышла стойка или нет… Второй пилот повернулся к капитану: – А она права. Я попробую? – Давай, – ответил капитан, кивнув. Второй пилот поднялся со своего места, то же сделала и я. Мы склонились над люком в полу, неподалеку от входа в кабину, и вместе разомкнули крепления. Отложив крышку в сторону, мы поглядели в темный провал люка. – Ладно, я спускаюсь, – сказал второй пилот и, усевшись на край люка, спустил ноги вниз. Я тронула его за плечо: – Подождите! Давайте может лучше я, а? – Да ну брось, это уж не твоя забота, – сказал он, начиная спускаться. – Наткнешься там еще на что-нибудь. Не надо. – Зато я как минимум раза в два тоньше, – заметила я, пожимая плечами. Он только усмехнулся и исчез в темноте отсека. – Вышка, север. Двадцать четыре пятьдесят один, – раздался голос диспетчера по радио, – к вам направляется один из «Су» тридцать четвертых, выполняющих тренировочный полет. Ребята посмотрят, что там у вас с передней стойкой. Как поняли? – Двадцать четыре пятьдесят один. Понял вас, вышка, – ответил капитан. – Пятьдесят первый, время прибытия борта до одной минуты. Связь на общей частоте. – Понял, ожидаю! – повторил капитан, поглядывая по сторонам через стекла кабины. Я тоже немного привстала, чтобы осмотреться и заодно понять, насколько далеко мы от посадочной полосы. Но самолет по-видимому сейчас не был повернут к ней носом, и разглядеть я ничего не смогла. Признаться, нервы были уже на пределе. До посадки оставались считанные минуты, и мне было уже откровенно страшно! Я все больше склонялась к мысли, что в данный момент мне лучше быть рядом с Настей и покрепче держать ее за руку… Ведь если совсем не повезет… Она была права, когда говорила об этом. И я полностью была с ней согласна. – Темновато, – донесся голос из люка, прерывая мои мрачные мысли. – Можешь дать фонарь? Возьми у стюардесс в тамбуре. – Да, сейчас… – отозвалась я, поднимаясь на ноги. Но в этот момент эфир начал быстро наполняться переговорами, и я на мгновение замешкалась. – Беркут шесть. Гражданский борт наблюдаю. Азимут двести пятьдесят. Выхожу на параллельный курс. – Вышка, север. Беркут шесть, подойти для визуального осмотра. Доложите о состоянии передней стойки шасси. Как поняли? – Беркут шесть. Принял, начинаю сближение. – Вышка, север. Двадцать четыре пятьдесят один, удерживайте текущее направление. – Понял, вышка, – ответил капитал и, не поворачивая головы, громко добавил: – Эй, ребята, бросайте это дело! Военные подошли! Паша, вылезай оттуда, слышишь? – Что там происходит? – снова услышала я голос второго пилота. Ответить я не успела – тишина кабины нарушилась глухим рокотом, самолет слегка качнуло. Наклонившись вперед и поглядев в боковое окно, туда же, куда смотрел капитан, я увидела грозный силуэт здоровенной боевой машины, летящей параллельным курсом слева по борту. Воздушный тормоз бомбардировщика был поднят, нос слегка задран кверху. – Беркут шесть. «Аэрофлот» двадцать четыре пятьдесят один, слышите меня? Передняя стойка шасси вышла не до конца! Повторяю, передняя стойка не зафиксирована! Как поняли? – Понял вас, Беркут шесть, – отозвался капитан и мрачно поглядел на меня. Я опустила голову и отступила назад. Вот и все. Подтверждение есть. Об относительно мягкой посадке можно забыть. Я нервно сглотнула, чувствуя, что уже дрожу каждой клеточкой своего тела. – Проклятье, – пробормотала я в отчаянии. Придерживаясь за края люка, в кабине показался второй пилот. – Что-то мне подсказывает, что отрадного мало, – сказал он. – Остались без передней стойки, так?.. Я протянула ему руку, чтобы помочь выбраться. – Идите в салон, Ксения, – сказал мне капитан. – Там меньше вероятность пострадать при ударе. Садимся через три минуты. Снаружи рокот стремительно перерос в грохот. Подняв глаза, я заметила, как бомбардировщик, быстро набирая скорость, на форсаже уходил вперед. Такой тяге и маневренности можно лишь позавидовать… Но позавидовать мы не успели. Самолет резко бросило влево. Я сразу же потеряла равновесие и, не успев даже вскрикнуть, отлетела к переборке, о которую меня и приложило спиной со всей силы, мгновенно выбив из меня весь дух! В глазах потемнело… Упав на колени и стараясь вдохнуть, я поняла, что никак не могу этого сделать. Шаря вокруг себя руками в надежде за что-нибудь уцепиться, я сделала попытку приподняться. Но в эту же секунду пол ушел из под ног! Самолет будто докатился до края обрыва и рухнул вниз… Меня снова отбросило куда-то. Ударившись головой обо что-то твердое, я даже не успела почувствовать боль и с ужасом поняла, что сознание выключается. И мрак не замедлил поглотить меня.