Текст книги "Держи меня крепче (СИ)"
Автор книги: Душка Sucre
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 42 страниц)
– Леночка, – тут же кинулась ко мне классная, аккуратно поднимая мой подбородок правой рукой; легкое движение, к которому не было приложено и доли усилия – я не сопротивлялась, и вот мои глаза уже смотрят в ее, а в горле как будто ком застрял. – Ты почему так рано?
Я силилась сказать хоть что-то, но не могла.
Казалось, что любой звук, исторгнутый из моей глотки, перейдет в гулкие рыдания.
Я молчала, старательно пытаясь проглотить ком, но ничего не выходило.
А потом просто подорвалась и сбежала, спрятавшись под лестницу, где меня никто не просил разговаривать.
Приблизительно через полчаса я отошла, но то чувство надолго мне запомнилось. Оно было преисполнено обиды (несправедливой, я знаю) и стыда. Клубок из этих двух составляющих – страшная вещь, пока сам не рассосется, ничего не поможет. Сколько бы горячего молока с медом не было выпито, раны на внутренней поверхности горла – они надолго.
С Лесей сейчас тоже самое. Но она намного сильнее меня, раз уже может говорить, хотя ей это трудно дается.
– Беспризорница?
Подруга молчала, потом кивнула. На ее щеке блеснула предательская слеза. Я обняла ее настолько крепко, насколько могла позволить моя нерабочая рука, висящая на шее мертвым грузом, и только ползающие под гипсом мураши, распространяющие в тесном пространстве чесотку, не давали мне похоронить ее в своем воображении.
– Ты меня раздавишь, – прокряхтела Леся, высвобождаясь немного из моей хватки, но не отпуская моей руки.
– Прости…
– Спой мне, – попросила она после еще минутного молчания сразу же, как только баржа, показав нам свою корму, скрылась в ночи.
– Эээ… – я немного растерялась, не ожидая подобной просьбы.
– Помнишь, на вечере перваков… – начала она напоминать мне, но я и сама все прекрасно помнила.
Это было мое первое и единственное выступление под гитарный аккомпанемент Витьки с девятого этажа. Первоначально задумывалось, что петь и играть он будет в одиночестве, как обычно из года в год делал это четверокурсник Каганов Виталий, но в этом году моя лучшая подруга, желая закрепиться в универе и стать своей в доску, при этом не допуская излишней фамильярности с их стороны, записалась в студенческий театр эстрадной миниатюры, а в народе просто стэм, и меня тоже записала, чтобы «я не скучала». Таким образом, я была приписана к Кагану в качестве подпевки, а Леся участвовала в постановке танца. Я, конечно, жутко переживала и тряслась от страха, но все же спела одну песенку из репертуара Янки Дягилевой, самую депрессивную, на мой взгляд, но единственную, слова которой я знала. Всем понравилось, все аплодировали, но больше с микрофоном я не экспериментировала.
– …ты спела так красиво. Душу пробрало. Спой, пожалуйста, – в ее голосе прорезались упрашивающие нотки, которых раньше я за ней не замечала.
– Мне не сложно, но она вроде… такая… – я не могла подобрать слово.
– Жалобная? – подруга усмехнулась. – Или суицидальная?
– Ага, – в точку!
– Знаю. Но ты просто спой и все.
– И что «все»? – немного панически поинтересовалась я, отчаянно раздумывая, а не преисполнена ли моя драгоценная подружка тех же идей, что преследуются в песне?
– Закроем тему. То есть ты споешь, я расскажу тебе грустную историю. И закроем тему.
– А может просто закроем?
– Спой. Тебе же ничего не стоит, – начала закипать Леся.
– Х-хорошо, – кивнула я, укрепив свою хватку на ее предплечье, чтобы, не дай бог, она не сделала никаких лишний движений, проникшись идеей песни.
– Успокойся, я не дура же. Мне просто надо услышать что-то успокаивающее, окей, – потрепала она меня по щеке.
Ее губ коснулась легкая, едва заметная улыбка, но так же стремительно, как появилась, она затерялась в маске, словно высеченной из мрамора, на который упала тень, что, впрочем, не мешало проступать бледности благородного камня.
Мне хотелось бы, чтобы сейчас рядом оказался Каган, словно, услышав аккорды его гитары, во мне проснулась бы та певица, что тогда выступала рядом с ним на сцене. Но его не было, музыки не было, были лишь проносящиеся мимо нас в свистящем потоке на сверхзвуковой скорости машины.
С постепенно крепнущим голосом и верой в лучшее я начала:
«С неба падают слезы, слезы ночного дождя,
Ветер куда-то уносит, куда-то зовет меня;
А я стою на крыше и сверху смотрю на жизнь,»
Я немного сорвалась на шепот на четвертой строчке:
«Которую я так ненавижу, которую я так люблю…»
Глаза подруги увлажнились, зрачки расширились. Мои глаза проследили за ее взглядом и уткнулись в черноту ночной реки, манящей своим редким жемчужным блеском и плеском качающихся на слабых волнах чаек. С беспросветной мыслью «лишь бы не сиганула!« я все же начала выводить куплет:
«Прыгай вниз, прыгай вниз не бойся,» – тихо шепчет мне в душу дождь,
Прыгай вниз и не беспокойся о том, куда ты попадешь.
По щекам Леси Ниагарским водопадом текли жгучие слезы, но подруга не спрыгнула, даже ни разу не покачнулась в сторону глубины, что меня успокоило и дало возможность петь дальше без содрогания.
В том, изначальном варианте, который я исполняла в составе стэма, песня на этом куплете обрывалась, срывая дикие аплодисменты студентов, но я знала, что есть продолжение, которое как раз сейчас и нужно было моей Леське:
«Ты живи, ты живи не бойся – твоя жизнь достойна всего!
Ты живи, ты живи, ведь лучше нее не найдешь ничего!«27
Я замолкла, по щекам Леси слезы больше не катились, она смахнула остаток влаги на лице и искренне прошептала: «Спасибо».
Я лишь похлопала ее по спине в знак принятия благодарности.
На душе было мерзко и противно, потому что, в общем-то, я ей помочь избавиться от боли не могла, даже не представляла, чем конкретно она вызвана, и почему она теперь беспризорница. Но ответы лежали на поверхности тяжелым массивным булыжником придавливая сердечную жилку Леси. Ей надо было лишь отодвинуть его немного в сторону и рассказать мне, в чем причина, а я постаралась бы ей помочь.
Но подруга упорно молчала, прикрыв глаза, от чего создавалось впечатление, что она решила покемарить, только сидя.
Я кусала локти от своей безысходности, а между тем Леся прервала молчание и начала свой пугающий мой рассудок рассказ.
Началось все с того, что ее начал допытывать папа своими бесконечными звонками и требованиями вернуться домой. Домой ей ехать не хотелось, но пришлось, хотя дорогу до дома она растягивала, как могла, но, оказалось, что зря, потому что там ее ждал один незабываемый сюрприз.
Начиная с самого звонка в дверь, сопровожденного словами грозного вида папы: «Явилась, не запылилась», – и продолжения в виде схваченной и протащенной нахмурившим брови им же в зал за шкирку дочери, ее не покидало ощущение чего-то нехорошего. Впрочем, оно не заставило себя ждать, «осчастливив» приехавшим из своего путешествия по горам, по долам любимого парня, с которым они вроде как расстались.
– Олеся, дорогая, я так рад тебя видеть! – кинулся к ее телу очкастый субъект, искусанный комарами, кажется, в каждую частичку лица.
«Неженка» с пренебрежением мелькнуло в голове девушки.
Субъекту добраться до своей половинки было не суждено, потому что подлая подножка от Николая Велимировича – дело обычное, но непредсказуемое для начитанного ботаника, потому что в его книгах о науке «как бы нагадить, да чтобы наверняка» и слова нет.
– Так-так… – покачал головой Радуга, переводя взгляд с ошарашенной дочери на не менее ошарашенного парня, который уже целый день чувствует себя как на допросе, благо умению вести оные дядя Коля научился благодаря многочисленным криминальным сериалам и считал себя асом в этом деле. – Значит, молодой человек, вы по-прежнему утверждаете, что являетесь ее парнем?
– Д-да, – проблеял, зажавшись в угол между полом и диваном, Лёня.
– А что на подобный компромат скажет моя дочь? – прогрохотал его голос, обращенный к Лесе.
Леся не знала, что ответить. Упорно молчала, а глазки-буравчики сверлили в ней две симметричные дырки, зато грустные глаза из района пола заставляли сердце обливаться кровью, потому что оба этих человека были ей слишком дороги, чтобы эгоистично выбирать то, что лучше для нее самой.
Разумеется, всех этих нюансов, а именно «обливающегося кровью сердца», «эгоистичности», «ошарашенности», упомянуто не было, я их сама додумала, хорошо зная свою подругу и зная, что она в подобном никогда не сознается. Даже в моменты меланхолии.
Но на самом деле Леся сказала проще: «Я пришла, увидела этого хмыря, ползающего у моих ног и все рассказала папе, конечно же, понимая, что он ложь не примет. Да и надоело все. Нафиг надо? Короче, я очконавта повторно бросила и сказала, чтобы валил в свои пещеры и жрал соль, накопившуюся на ее стенах, как лось. Потому что он и есть лось. И чтобы больше мне не звонил. А козлина знаешь что сделал? На колено встал и предложил мне руку и сердце. Я сначала подумала, что он с ума сошел, а потом придурь протянула мне коробочку деревянную. Деревянную! Я в шоке. Ну, я ее открыла, чтобы убедиться в его полоумности, хотя у него и так все на лице написано, а там, представь себе, железка лежит – крышка от жестяной банки от колы, когда он пил которую ему пришло озарение, что нам надо жениться! Вот идиот! Гаденыш! Долбанный ботаник… Меня папа за его слова чуть не убил. Прикинь, по всем комнатам бегал за мной, а я от него, а потом раз – и за дверь. Затем в тачку запрыгнула и уехала. Не вернусь. У меня больше нет семьи. Что вообще за семья, если они даже понять не могут? Целомудрие типа? Да кому оно сдалось? А этот охреневший Лёньчик-грёбанный пончик еще получит… Я ему такое устрою, мало не покажется. Молиться будет, чтобы обратно в свою тайгу смотаться».
Я даже понятие не имела, что на такое ответить. Но уйти из дома – это сильно. О чем я тут же сообщила подруге.
– Я не уходила из дома! – завопила Леся. – Меня выгнали! Я же только что рассказала. Ты вообще слушала, нет?
– Слушала, – вот только мне непонятно то ли она действительно считает, что ее выгнали, то ли просто не хочет признавать, что сама себе в колеса палок понатыкала, а теперь не знает, как выбраться из выгребной ямы, в которой все колеса разом застряли.
– Меня выгнали. Они меня не любят. Я им не нужна. Не понимают и не хотят понять, – причитала подруга, опасно раскачиваясь на перилах.
– Я тебя люблю.
– Ты? – ее взгляд уткнулся в мой, она устало прикрыла глаза. – Но больше никто.
– Звучит обреченно, Лесь, – попыталась я ее подбодрить. – Может, позвоним твоей маме?
Подруга отшатнулась от меня, спрыгнув на тротуар.
– Ты вообще думаешь? – накинулась она на меня. – Какие нафиг звонки? Они от меня отказались. Я им не нужна. Уяснила? – грозно произнесла Леся, но ее голос сорвался на всхлип: – Они меня ненавидят!..
– Нет, они тебя любят.
– Лучше молчи, – пригрозила Леська, а я благоразумно заткнулась. – Знаешь что? Я буду вести дорожный образ жизни. Переезжать из города в город, ночевать в машине…
– Ты сошла с ума? – округлила я глаза, норовящие покинуть оправы из орбит.
– Сама ты с ума сошла, – отмахнулась подруга. – Это же романтика…
– А давай ты лучше у меня жить будешь…
– Нет, – мгновенно перебила она меня, а я сразу вспомнила, что она неравнодушна к моему дяде, и боится, видимо, нарушить свое обещание, данное мне.
– Но тогда…
– Я буду жить в машине!
– Ты рехнулась!
– Нет. Ни фига. Только есть одна просьба… – она жалобно заглянула в мои серые глаза. – Ты поедешь со мной?..
Я опешила.
Вернее, заступорила.
Вернее, лишилась дара речи.
Короче, стала наглядным памятником человеку, огорошенному дурной вестью.
– Ты что меня просишь сделать? – не веря переспросила я, надеясь, что послышалось.
– Поедем вместе! Будет здорово!
– А деньги где мы будем брать? Вроде денежных дождей синоптики ещё не прогнозировали… – попыталась я съехидничать.
– Ха-ха. Смешно. Слушай, не упорствуй. Деньги мы можем зарабатывать песнями. Ты вон «Прыгай» исполнишь и все – миллионы нам обеспечены, – глаза подруги разгорелись.
Кажется, ей самой начинает нравиться ее эксцентричная идея.
– Ага, а мыться где мы будем, а шмотки свои в багажнике будешь хранить?
– Так еще и заднее сиденье есть, – уверенно отмела мое замечание Леся. – Мыться будем во время дождя!
– Ты точно свихнулась. И я вместе с тобой…
– Ура! – она почему-то накинулась на меня, сжимая в объятиях. – Я знала, знала, что ты согласишься!
Стоп, когда это я согласилась? Последняя моя фраза относилась к тому, что нам в психушку прямая дорога, а не в лягушки-путешественницы.
– Подожди-подожди! А если я найду тебе пустую квартиру?..
– То есть? Снимать хату? Ты знаешь вообще, сколько за нее платить надо? Я бы в общаге пожила, но туда летом не пускают. Они там ремонт замутили.
– Нет, я не об этом, – начала я свою пламенную речь и по ходу вспоминая, куда припрятала ключи. – Платить надо будет только квартплату.
– Только квартплату?.. Звучит мутновато, – насторожилась Леська.
– Там просто… мне одна знакомая ключи оставила, чтобы я цветы поливала, пока она не приедет. А она приедет только в конце августа – у нас как раз заселение будет! Так что можешь пожить пока. Временно, – я пустилась в хлипкие объяснения, в которые и сама бы не поверила, но говорить, что эта квартира является частично моей собственностью говорить хотелось еще меньше, но подругу устроили мои путанные объяснения и она поинтересовалась расположением квартиры.
Этот вопрос застал меня, мягко говоря, врасплох, но я быстро скооперировалась и отзвонилась Шеру с просьбой помочь в этот деле. Он, как обычно, проигнорировал мой вопрос, задал кучу своих, причем требовал на каждый из них развернутый ответ, а получив все, что хотел, скинул, пожелав доброй ночи. Только после того, как в трубке раздалась серенада коротких гудков, я поняла, что, во-первых, сейчас глубоко за полночь, а во-вторых, ответа я так и не получила. Пришлось перезвонить.
Потом мы съездили за ключами и отправились в сторону мэрии, около которой и находился «наш» дом. Самый верхний этаж. Безупречно работающий лифт. Чистый подъезд. Сказка…
Тот подъезд, где мы с родителями живем, конечно, тоже всегда чист и опрятен, но то, что построен дом был в сталинские времена, дает о себе знать, хотя в свои младенческие годы он считался шикарной новостройкой, где могли позволить себе поселиться лишь буржуи или уважаемые ученые НИИ. Конечно, спустя годы, шик и лоск здания был им растерян, но, тем не менее, тот факт, что построено оно было «на века», до сих пор дает о себе знать.
При всех достоинствах моего родного жилища, я не могла не оценить великолепия представшей картины.
Среди прочих новостроек, расположенных вокруг мэрии, моя выделялась своими выдающимися габаритами и монолитностью – казалось, что здание высечено из той самой ледяной глыбы, айсберга, который выбрал иной путь и был выловлен строителями и использован по назначению, а не по банальному стечению обстоятельств сыграл непосредственное участие в крушении «Титаника». Эта высоченная сверкающая на солнце при свете дня блеском начищенных стекол, а ночью переливающаяся кавалькадой мерцающих огней, сменяющих друг друга в известном лишь им одним порядке, махина являла собой не какой-нибудь шикарный гостиничный торгово-развлекательный комплекс, как мне изначально показалось, а являлась тем самым домом, где добрый дядя мэр выделил мне и Шеру квартиру.
С выроненными на подходе к входу челюстями и глазами навыкате мы прошли мимо швейцара, любезно приоткрывшего дверь «двум очаровательнейшим дамам», и уже почти начали свое безмолвное торжественное шествие к лифту, когда на нашем пути вырос крепкий бритый детина с милым оскалом на лице и ошалелым видом начал двигать глазными яблоками с меня на Леську и обратно с немым вопросом «чёт я вас здесь раньше не видел!« Мне подумалось, что ж ему не спится в три утра. А что такого? Нормальные русские люди во время ночных дежурств сворачиваются на раскладушках калачиком и тут же начинают сопеть в обе дырочки, кто бесшумно, а кто в сопровождении оркестра, солирующего средневековыми руладами, их даже царь-колоколом не разбудишь. Таких можно отвлечь ото сна только сказав, что смена закончилась, а вахтовый автобус через пять минут отбывает. Видимо, этот перец не из таких. Или просто не проникся еще духом великого русского народа, потому что… потому что он иностранец, например…
– Здравствуйте, девушки, – тут же порушил мои идеи качок неожидаанно бархатным голосом.
Леся в мгновение ока подобралась, животик втянула, хотя он у нее и так плоский, но теперь, кажется, вообще к позвоночнику прилип, провела рукой по волосам и отбросила их через плечо в легкой небрежности. Еще один момент – моя подруга забыла, что полтора часа назад с энтузиазмом, достойным лучшего применения, размазывала тушь по щекам. Разумеется, сейчас ее фэйс выглядел в стиле «воскрешение ведьмы из потустороннего мира», но я же не самоубийца, чтобы говорить ей об этом…
– Здравствуйте, – сладко проворковала она, кокетливо прищуривая глаза.
Надо отдать должное выдержке парня, вернее мужчины – ему по-любому около тридцатника – он даже не отшатнулся!
– Позвольте узнать, что вы здесь делаете? – его голос теплым благоухающим коконом стал обволакивать меня.
– А мы хотели бы заселиться, – продолжила игривым тоном Леся.
– И в какую же квартиру? – не меняя интонации, изрек гипер-спокойный обладатель теплого бархата.
– В… – подруга скосила глаза на меня и с очаровательной улыбкой, приклеенной, видимо, на супер-клей, шикнула, – Ленк, номер какой?
– Эээ… Я не помню, – развела я руками, уже начиная мысленно клясть себя и огорчаясь, что придется еще раз звонить благоверному, который уже, скорее всего, сотый сон видит или развлекается в компании малолетних профурсеток и «Кристала», которым своих малявок поит, извращенец.
– Как не помнишь? – округлила глаза Леся, но улыбку стереть не могла, все же – супер-клей, на его тюбике так и написано: «Склеивает в момент и навсегда!« – нельзя не поверить такому лозунгу, тем более после предоставления неопровержимых доказательств.
– А ключи у вас есть? – обратился ко мне тот, кого минуту назад я совсем не оценила, а сейчас с жадностью пыталась запомнить в нём всё.
– Есть, – вымолвила я, чуть ли не растекшись лужей на мраморном (и с чего я взяла, что он мраморный?!) полу и вытащила из кармана связку в паре ключ и брелок.
Амбал немного опешил, но виду не подал, лишь что-то на дне его умопомрачительно шоколадных глаз шевельнулось в недоумении.
– Да, вот наши ключики, – вырвав из моих ослабленных рук связку, Леся помахала ею перед носом импозантного мужчины.
Вот чёрт! Такие щеглы вообще не в моем вкусе. Трёхметровый качок с мозгом величиной с горошину, квадратным подбородком, не раз сломанным носом, с размахом плеч, как у шифоньера в нашей с Леськой комнате в общаге, где она хранит своё шмотьё, проще говоря, исполинский атлет с великолепно сложенной фигурой, сдобренной комплексом «анаболики на завтрак-обед-ужин». В дополнение ко всему очевидные плюсы: чувственные губы и волшебный голос. Но такого мужчину гораздо привычнее было бы видеть в спортивном костюме: шортах по колено и обтягивающей весь гарнизон рельефных мускулов майке, и тогда его смело можно было бы величать парнишей, а не в шикарном костюме с белой рубашкой навыпуск и остроконечных туфлях. Но именно этот костюм в комплекте с чарующим голосом и делает его в моих глазах импозантным, а еще то, что он бесконечно вежлив… Ах…
Амбал тоже нам улыбнулся, слегка, как будто вся его кожа на лице и так натянута от бесконечных пластических операций, или, как вариант, он решил, что ключи мы где-то скоммуниздили, а сейчас пытаемся нагло прорвать его оборону.
– Можно взглянуть? – пропел он.
– Конечно, – томно проворковала подруга и протянула ему ключи.
– Действительно, ключи жителей нашего дома, – одобрительно кивнул древнегреческий Аполлон. – А хотите, – он подмигнул нам, играя в какую-то свою игру, потому что я его решительно не понимала, не сомневаюсь, что Леся была бы со мной солидарна, если бы осознала, что он с ней не заигрывает, – я покажу вам один фокус?
Разумеется, обе наши головки китайскими болванчиками отечественного производства взметнулись вверх и вниз в жесте согласия, а подруга еще и успела сказать:
– Хотим.
– Хорошо, – его пальцы чудесным волшебным образом заправского фокусника-иллюзиониста нажали на какую-то пипочку на поверхности прямоугольного брелочка, в результате чего он раскрылся, явив миру, а в частности двум клушам свое содержимое в виде выгравированных изнутри брелка золотистых букв, сложенных в слово «VIP 1».
Теперь его, амбала, недоумение выплеснулось наружу округленными глазами и совсем неуместным восклицанием:
– Нифигасе!
А я уже было решила, что он не такой, как все остальные почитатели тренажерных залов. Я ведь таких много видела, потому что Леся меня по тренажеркам иногда с собой таскала. Конечно, я не была в восторге от подобных экскурсий. Да и ладно они бы просто экскурсиями оставались, но мне ведь мне тоже приходилось под ее чутким руководством корячиться на тренажерах в разных неестественных позах, пытаясь крутить педали, поднимать туловище, подтягиваться, отжиматься, но даже тренажеры все вместе взятые ничто по сравнению с йогой! Странные позы, называемые асанами, должны были отозваться в моем теле волной тепла и умиротворения, а медитации обязаны были поднять меня на более высокий уровень в сознании, открыть чакры и наполнить каждую клеточку тела энергией, по словам мастера по йоге. Полный бред, короче. Но это еще цветочки по сравнению с фитнессом! Бешеная тётка в возрасте сорока лет, о чем она нам сама без конца твердила, мол «только благодаря фитнесу я так хорошо сохранилась, будто заморозила себя в семнадцать, а разморозила пять минут назад, правда?», скачущая под ритмы «I like to move it, move it!«, одновременно с этим выполняющая совершенно неповторяемые движения; взмахи влево, вправо, вперед, назад, под углом, с носком вытянутым или «на себя»; шпагатами; к тому же всё это надо было вытворять с правильным дыханием: на выдохе напряжение, снятие напряжения на вдохе. Так что, спортзалы я ненавижу сильнее, чем… чем… даже не знаю, что я ненавижу сильнее тренажерных залов! К тому же там всегда толпами от тренажера к тренажеру бродят фанаты своего тела, питающиеся стероидами и старательно игнорирующие список ВАДА28.
Так что наш мужчинка, маскирующийся под интеллигента, только что провалил задание, нечаянно раскрывшись. Фиговый из него спецагент. Зачем оно ему надо: строить из себя того, кем ему на лбу написано не быть?
– А что такое? – мигом всполошилась подруга, тесня меня в порыве разглядеть, чего же такого особенного углядел качок, и восхитилась работой изобретателей брелка: – Так клево!
А потом повернулась ко мне и незаметно для него повертела, вернее, хотела повертеть, но в виду обстоятельств, а именно того, что объект находится напротив нас, просто почесала пальцем у виска, типа «это что ли фокус? Вот он тупо-о-ой!«
– Кхм, – прочистил он горло и уставился на меня, – значит, вы…
– Ага, мы пришли заселиться! – перебила его беспринципная Леся.
– В смысле, вы… – он пытался продолжить предложение, но она не дала ему это сделать.
– Да-да, – вновь подтвердила моя подруга.
– То есть…
– То есть, – взревновав, она задвинула меня за свою спину, видя, что его внимание полностью обращено на меня, – мы бы хотели, чтобы вы проводили нас в наши апартаменты.
– Но…
– Какие могут быть «но»? – продолжала вещать подруга, как бы не замечая его потуг воспрепятствовать нашему вторжению, но я-то знала, что еще чуть-чуть и она полновластно закипит. Конечно, не перед ним, а потом, когда или если мы все же попадем в квартиру.
– Конечно, так вы и есть миссис Охренчик? – все же удалось ему вставить слово.
Я мгновенно кивнула, и возопила:
– Да-да! – предупреждая его дальнейшие слова.
Мне и так не с руки было, что он меня только что раскрыл перед подругой.
Леся повернулась ко мне, вопросительно подняв брови и чуть сдерживая улыбку. Моя душа ушла в пятки и затерялась на обратном пути. Сердце ёкнуло и заткнулось. Самое время падать в обморок. И почему же обмороки никогда не настигают меня тогда, когда так нужны?..
– А как же ваш муж? – угодливо вызывая нам лифт, принялся расспрашивать амбал.
– А он…
– Ее муж в больнице, – тут же нашлась Леська, к моему изумлению, игриво мне подмигнув, и отвернувшись к качку, вновь завладела его вниманием.
– Что же случилось? – чуть ли не ахнул мужчина, на его лице так и разлилось искреннее сочувствие.
– Секрет, – выдала подруга. – Меня зовут Леся. Это Лена, жена ковбоя, который сейчас лежит на белой кровати в белой комнате и готовится одеть белые тапочки… Эх… Жалко парня. А ее еще больше, – громко шепнула ему Леська, видимо, чтобы я не услышала, но потом снова включила игривый тон: – а Вас как зовут?
Он немного поколебался в нерешительности, желая спросить, почему мой муж на грани жизни и смерти, а я тем временем стукнула три раза незаметно для всех по деревянному каркасу лифта, но он воздержался и поддержал знакомство учтивым поклоном:
– Очень приятно познакомиться, молодые леди. Я Мартин, консьерж.
Леся немного сдулась, услышав его должность, но попыток охмурить брутального красавчика не бросила:
– Мартин, какое у Вас красивое имя… – сладко протянула она.
– Спасибо, – ничуть не смутился от комплимента Мартин. – Ваши имена, Елена и Олесия, тоже мне по вкусу.
По выражению глаз Леси стало ясно, что ей безумно хотелось скривить мордочку сунуть пальцы в рот в жесте, что ее сейчас вырвет, и попросить его выражаться по-человечески, а мне наоборот понравилось. Очень редко кто из людей называл меня полным именем. Обычно этим страдали только учителя и преподаватели, а еще паспортистка. Кажется, всё.
Лифт медленно поднимал нас на неведомую высоту, потом тренькнул, ну, прямо как в отеле, и мы вышли на площадку, украшенную горшками с цветами. Длинный коридор уходил влево и вправо, финишируя стеклянными окнами от пола до потолка. Мартин прошел к одной из дверей, открыл ее, щелкнул выключателем и пустил нас внутрь:
– Добро пожаловать, милые леди! Чувствуйте себя, как дома! – и смылся на свой пост.
Квартира впечатляла великолепием. Прихожая плавно переходила в комнату для гостей, выполненную в форме круга и имеющую два прохода: в спальню и двухстворчатый проход посередине, который был заперт на замок. Сколько мы около него не возились со шпилькой, он так и не поддался. Но Леське было, впрочем, наплевать, потому что она уже и так была в диком восторге от открытой спальни, что все остальное ее не сильно волновало.
Жилище было выполнено в стиле хай-тек, подчеркивающем минимализм мебели, максимализм простоты и современности: на потолке были установлены в большом количестве маленькие светильники с энергосберегающими лампочками; на стенах, окрашенных в бело-серо-чёрные тона в двух-трёх местах были повешены картины в стиле Пикассо; стеклянные окна от пола до потолка в каждой комнате обволакивали жалюзи.
Комната для гостей имела низкий круглый столик, кожаный диван и два кресла, самые простейшие на вид.
Кухня была отделена от гостиной лишь барной стойкой, у которой выстроились в ряд верными солдатиками высокие стулья-табуретки с круглым сидением и короткой спинкой, выполненной из железных прутьев. Также кухня могла порадовать любого кулинара обилием техники: мощный холодильник, микроволновка, духовой шкаф, соковыжималка, кофеварка, в раковине функционировал измельчитель мусора, над плитой – вытяжка.
В спальне стояла обычная односпальная кровать, в стену встроен вместительный шкаф, также там была неприметная дверь, ведущая в комнату для личной гигиены.
Одним словом, наши челюсти так и остались валяться где-то на первом этаже, не вернувшись на место, а мы о них даже не вспомнили.
Когда осмотр был закончен, Леся завела со мной разговор, которого я боялась больше всего.
– Значит, Охренчик? – она хохотнула. – Ты фамилию сменила, типа своя уже не катит?
– Эээ… – я спешно пыталась выдумать достойный ответ, пока моя подруга надрывала живот, захлёбываясь рыданием от смеха.
– Я… поняла! – еле выговорила она, а я ужаснулась. – Тебе мало… экстрима… в жизни, да?
– Совсем нет, – возмутилась я.
– А на фиг… тогда чужим именем… представляться?
– Не чужим, – набычилась я, готовая к расправе, как смертник перед прыжком в петлю.
– Ну, конечно, не чужим!.. – Леся чуть ли не по полу каталась. – Капец у твоей подруги… фамилия! Охренчик!..
– В смысле?
– Эй, я не дура же, – внезапно серьезно молвила она. – Я сразу смекнула, что к чему.
– И что ты там смекнула?..
Я заранее приготовилась слушать все ее ругательства по поводу моей безответственности и набожности излишней, что я не умею оценивать ситуацию взглядом взрослого человека и безнадежно впала в детство. Но такого поворота сюжета я не ожидала.
– Твоя подруга вышла замуж и стала мадам Охренчик, – подруга вновь хохотнула, но взяла себя в руки, а моя нижняя челюсть транспортировалась на место, смачно клацнув о верхнюю, и снова улетела в тартарары. – Вот дура-то… А муж презентовал ей эту скромную обитель в качестве подарка на свадьбу. Но сейчас у них медовый месяц, так что они свалили нежиться на золотистом песочке под лучами жаркого солнца и вернуться как раз в конце августа. А она попросила тебя приглядеть за квартиркой. Консьерж ее еще ни разу не видел, они же даже въехать не успели – здесь ни одной их вещички нет, только мебель. Всё же ясно. Вопрос только в том, кто эта твоя загадочная подруга и почему я ее не знаю? – она обиженно сдвинула брови, ожидая моего ответа.
– А мы с ней в школе учились, – ляпнула я первое, что на ум пришло, поражаясь дикой фантазии подруги.
– Ну, ладно, – взглянув на меня с подозрением, сказала она. – Но квартплату я точно не потяну…
– А знаешь, и не надо, – махнула я рукой.
– Как не надо? Я, конечно, только «за»…
– Так муж у нее богатый. А мы не скажем, что ты тут жила.
– Ты предлагаешь соврать? – поддельно ужаснулась Леся.
– Ну, да…
– Девочка моя, ты растёшь прямо на глазах!.. – умилилась она и похлопала меня по плечу. – Короче всё, давай дуй домой. Поздно уже, а я гостей ночью не принимаю, так что сваливай, Ленка…
Она вытолкала меня за дверь, все еще пребывающую в небольшом шоке. Но я взяла себя в руки и спустилась, где с озабоченным видом передо мной вырос Мартин:
– Уже уходите, прекрасная Елена? Вам не понравилось у нас? Вы продадите квартиру? – в его глазах плескался ужас, но я его успокоила.
– Нет, что Вы! Мне в больницу надо, к мужу…
– Ах, к мужу. Бедный, бедный мистер Охренчик… – он покачал головой, воображая себе, что мой благоверный лежит на одре смерти, покрытый ядовитыми фурункулами на последнем издыхании и ждет свою женушку.
