Текст книги "Держи меня крепче (СИ)"
Автор книги: Душка Sucre
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 42 страниц)
– Ты же помнишь, о чем я тебе говорил в нашу прошлую встречу? – спросил меня не забывающий ни о чем якобы важном Шер перед тем как притормозил перед моим подъездом.
Я подумала-подумала и не вспомнила ничего архи-важного, но на всякий случай кивнула.
– Конечно, помню!
– Серьезно? – удивился Шер, выгнув свои идеально очерченные брови. – Ну и что же я сказал тогда?
– Ну… Ты…
– Да, – серьезным тоном подтвердил Артем, – такие слова я говорил.
Вот дуралей.
– Говорил. Я помню – видишь? – спросила я его, одновременно протягивая руку к двери, чтобы открыть ее, а затем выскользнуть, сбежав от Шерхана.
Но прыткий тип перехватил мою руку, перегнувшись через мое тело, что мне осталось только вжаться в сидение. Его лицо притормозило в опасной близости от моего, и я ощутила на щеке горячее дыхание немного взбешенного парня.
– А конкретнее?
– Что конкретнее? – скосила я под дурочку, но во взгляде танчика Шеридана читалось, что он меня считал совсем даже не как-бы дурочкой, а самой настоящей дурой.
– Всё конкретнее, – выдохнул он мне в лицо, продолжая буравить глазами.
Я стоически не шевелилась, поджала губы, зажмурилась и очень старалась вспомнить.
– Я… – немного разлепив глаза, я попыталась подсмотреть, правильные ли слова я говорю.
Шер удовлетворенно кивнул:
– Ты делаешь успехи, крошка! Это я тоже говорил. Я тут подумал, ты ведь можешь меня цитировать!
– Ага, клевая идея, – захлопала я ресничками, и даже вклинила между нашими лицами поднятый вверх большой палец.
– Фу, что ты мне руки свои под нос суёшь? – наконец-то, брезгливо отодвинулся от меня Охренчик. – А вдруг они у тебя немытые?
У меня немытые?!
– Это ты немытый и потный, а я слежу за гигиеной!
– Очень надеюсь, что следишь!
– Очень надеюсь, что ты тоже начнешь это делать в ближайшем будущем! – ух, я сегодня такая гадливая, прямо дух захватывает – говорю одни мерзости и даже удовольствие получаю.
– Всегда знал, что тихий омут он на то и тихий, что в него блевать ходят и потому водится в нем всякая хрень, но ты убеждаешь меня в этом с каждым разом все больше и больше, детка.
– Кажется, ты плохо влияешь на меня… – пробурчала я себе под нос, но он услышал.
– Влияю? Мась, я тебя программирую, вытаскивая наружу то, что ты, прикидываясь белой и пушистой овечкой, пытаешься скрыть.
– Но я ничего не скрываю. Только наш секрет. Но это же общее дело, – возразила я.
– Ты хорошая девочка. Но я не верю в таких. В любом самом добром и порядочном человеке кроется его извращенская мерзкая сущность.
– Ты книжек дурных обчитался.
– Ты, видимо, тоже. Психологических. И теперь нацепила на себя маску сестры милосердия, думая, что никто не догадается и все будут тебя любить.
Откровенно неприятно было слышать его грубые слова. За что он меня ненавидит? Почему так резко отзывается? Что я ему сделала плохого?
Конечно же, я и предположить не могла тогда, что это чудо в перьях пытается убиваться по своей экс-подружке и где-то на закоулках души даже тайно верит, что после всего этого они снова будут вместе, ну, пытается верить, что они попробуют начать встречаться заново. Тот порыв, когда он неожиданно понял, что она ему надоела, уже прошел, но отступать все равно было уже поздно, так как карты были разложены и расклад уже, в принципе, начинал потихоньку сходиться. Хотя, учитывая положение вещей, скорее, расходиться, то есть не складываться.
Мне это было неведомо, как и то, что она у него была. И потому я не знала, что является причиной его негативного ко мне отношения. Я видела лишь то, что Шерхан был зол, как бык, завидевший красную тряпку, ему бы еще кольцо в нос вставить – вообще копия. Думала, что он меня физически ненавидит – еще бы миг – и задушил, но держит себя в руках, а я, безмозглая чокнутая курица, упорно продолжаю делать вид, что этого не замечаю. Сидя рядом с ним в машине, я мнила, что он считает меня самой большой в его жизни проблемой, порушившей все вокруг, как разрушительный ураган «Катрина» в США. Я бы сама сравнить себя с ураганом никогда не догадалась, а вот Охренчик, сжимая руль обеими руками до побеления пальцев, судя по его шибко нахмуренному лобешнику, тщательно мысленно перебирает для меня подходящие сравнения и очень старается не наорать.
Фактически же, ситуация накладывала иной отпечаток: он ненавидел все то, что произошло за последнее время с ним из-за меня, а не меня конкретно. Я все делала неправильно: появилась в его жизни, надела кольцо на его лапу… И все равно он относился к ситуации с юмором, по-свойски черным. Но вот после того, как я приперлась на тренировку, из-за чего пришлось притворяться парой перед его друзьями, он смекнул, что обвинив меня козлом отпущения, ему станет легче. И мысленно он прекрасно знает, что я тупо жертва обстоятельств, как и он сам, но желание выставить виноватого превозмогает остальные. Поэтому я сижу и переживаю, что я ненавистна. Поэтому мой разум заполняет обида и всякие дурные идейки по типу «он бы еще куклу Вуду слепил по моему подобию и проводил над ней шаманские проклятия».
Но повторюсь – я слепая овца. Ничего не вижу, сижу – свищу. Болтаю всякую чушь, стараясь не нарываться, но язык мой – враг мой, так что я обиженно трещу. И даже тихо ликую, если что-то из моих слов вдарит в цель со всей дури.
– Ты мне еще сутану подари и крестик – в монастырь уйду, – гордо взбунтовалось мое достоинство, которое вытаптывал Артем.
– Отличная идея. Давай я тебе денег дам, а ты сама купишь, – просиял бычара.
Я косо улыбнулась, изобразив на лице скепсис:
– Спасибо за содействие, я за тебя помолюсь!
– Ого, ты еще и молитвы знаешь? Какую молитву мне приготовила?
– Заупокойную!
Шер поперхнулся и сделал вывод:
– Детка, говорю же – ты двуликая сволочь!
– А ты… ты… ты просто козел!
– Ты слишком часто начала меня ругать, малышка, осторожнее с этим – рискуешь слиться с остальной серой массой, – стоит ли мне сейчас возрадоваться, что я пока к «серой массе» не отношусь? – которые смысл жизни видят в том, чтобы соревноваться со мной в остроумии, но, увы и ах, терпят крах, – неестественно лживо расстроился за своё окружение неудачников Шер.
– Ты совсем никого не любишь? Никому не веришь? – продолжала удивляться я, хотя уже давно было пора осознать.
– За что любить? Кому верить? Все врут!
Тоже мне Доктор Хаус нашелся… Комплексы, юноша, у вас со-о-овсем не детские! Могу поспорить на что угодно, что когда остальные мальчишки в детстве мечтали стать космонавтами и бороздить просторы нашей необъятной Галактики на огромном шаттле, у этого субъекта мечтой было стать президентом этой Галактики и до кучи всех соседних Галактик тоже.
– Не все и не всегда. Как сказал Линкольн, некоторых можно обманывать все время или всех, но время от времени, а всех и все время – непостижимая задача! – вспомнила я мудрое изречение дядюшки Авраама.
– Я не верю типам с еврейскими именами, – колко заметил Артем.
– И все равно, ложь – это грех! – не унималась я. – Не все люди грешат. Есть те, кто безгрешен.
– Младенцы что ли?
– И младенцы тоже.
– Вот ты говоришь – грех. Перечисли мне семь смертных грехов, – попросил Шер, а в его глазах заплясали озорные чертики.
Грехи я помнила очень хорошо, потому что совсем недавно, как раз в последнем семестре, писала реферат, как опоздавшая на субботнюю философию. Ну, со мной такое, то есть опоздание на философию, частенько прислучалось, так что рефератов по этому предмету написано мной немерено.
– Гордыня, зависть, гнев, леность, алчность, чревоугодие, сладострастие, – перечислила я их ни разу не запнувшись.
– Ну, и? – выдвинув вперед свой волевой подбородок, поинтересовался он.
– Что «и»? – не поняла я, к чему он ведет.
– Ложь, – спокойно отозвался он. – Ты назвала семь смертных грехов, но лжи среди них нет.
Я призадумалась, а ведь правда нет.
Ликуя, мой муженек зарядил еще одну глубокую мысль:
– Согласись, отсутствие лжи среди смертных грехов ставит под сомнение все их существование. Так что то, что я горд, вызываю зависть у людей, часто бываю в гневе, с удовольствием мщу, алчен, люблю секс, плотские удовольствия (куда без них?) и до дикости люблю поесть (а кто не любит?) – это все – пуф! – он изобразил пальцами мини-взрыв. – И ты такая же. Но не признаешься, прикрываясь лживой верой. Во что? Во что ты веришь?
– Это неважно. Верю и все. А ты только и пытаешься убить веру в остальных.
– Я правдив с ними. А ты лжива.
– Ты невозможен!
– Возможен, – вставил он таким тоном, что возразить не получалось. – А ты пиявка!
«Сам ты клещ энцефалитный!« не осталось в долгу моё внутреннее я, благоразумно промолчав.
Требовалось в срочном порядке сменить больную тему.
– Твои друзья, – «идиоты» мысленно добавила я, – теперь всей округе растреплют о наших, – я изобразила руками воздушные кавычки, – отношениях.
– Лишь бы о большем не трепались…
– В смысле, кто-то из них знает?
– Нет, конечно, – прекратил мою начинающуюся истерику муженек. – Я похож на дурака, который язык за зубами держать не может? – это он явно на Олли намекал сейчас.
Да, на дурака похож, хотя…
– Нет, что ты. Дурак из тебя никакой!
А вот идиот…
Кажется, но моем лице нарисовалась гадючная ухмылочка, и Шер ее сразу заметил:
– И чё ты ржешь, – нет, ну, быдло оно и на Чукотке быдлом останется. – Думаешь, будет прикольно, если все узнают, что ты теперь моя личная кухарка, домработница, секс-рабыня?.. – начал он загибать пальцы, перечисляя эквиваленты слова «жена» в своем глюченном понимании этого слова.
– И персональная скалка, – хмуро вставила я.
Шер спалил меня взглядом ледяных глаз (как бы сумбурно это не звучало, но я явственно ощущала, как в его глазах плескается жидкий азот).
– Молчи, женщина!
Я в свое оправдание подняла руки вверх, типа «молчу-молчу».
В этот момент в кармане необъятных брюк затрепыхался мобильник, я отметила в уме, что забыла сменить мелодию и сделаю это сразу же, как только приду домой. Звонил Егор.
– Привет, Ленк, где шляешься? – невозмутимо вещал он в трубу.
– Приветик, а я уже почти дома.
– Это я дома. На дворе глухая ночь, а тебя нет, – он что, решил в папочку поиграть?
– Сейчас-сейчас. Уже почти в подъезде, – заверила я его.
– Ну-ну, – прозвучало чересчур скептично.
Я скинула и сообщила Артему, что меня дома заждались и даже потеряли, так что «Прощай-гудбай».
– А, это твой брат-гей? – мгновенно выдал Шер.
Я сконфузилась, припоминая, что у этого парня не глаза, а рентген. И всех он видит насквозь, кроме меня. Но не могу же я сдать Егора. Это совсем не по-сестрински, так что придется соврать.
– Сам ты… – на моем рту очутилась его ладонь, не дав закончить предложение.
– Только попробуй так меня назвать! – громкие яростные слова плюс мечущие молнии глаза а-ля «сейчас прольется чья-то кровь» выглядели более чем убедительно.
Я собрала всю волю в кулак и прямо в руку ему пробубнила:
– Опфусти.
Он мою просьбу выполнил.
Не сразу, конечно. Для начала еще с минуту меня глазами пепелил, а потом отстранился и глухо напомнил, что «пати у мэра будет в субботу» и чтобы я «оделась прилично, а не как бомжара с вокзала».
Мы попрощались, я покинула машину и задержалась немного, глядя вслед удаляющейся на реактивной скорости тачке. Мне почему-то стало очень жаль его. Не Шерхана, не танчика Шеридана, не Артема, не Тёмыча, не Охренчика, а маленького мальчика Тёмочку, скрывающегося под слоем все этих личин, наложенных друг друга аккуратными добротными слоями художника-авангардиста, решившего изначально изобразить на холсте хрупкого ребенка, но посчитав свою работу банальной и скучной, он наложил поверх маленького человека людскую зависть, ведь малыш был очень красив и невинен, лупая окружающую действительность своими голубыми, как небесный свод, глазками-озерцами; зависть породила гордыню, так что художник не оставил это без внимания – щедро нанеся новый слой, сделав малыша несусветным гордецом, плюющим на всех и смотрящим сверху вниз на лобызающих у его ног скрюченных тел льстивых «убожеств», коими он стал их считать, ведь в нем проснулся адский гнев на них, также изображенный всевидящей кистью художника; вместе с гневом появилась потребность удовлетворять его местью или плотскими утехами, что дарило ему радость, но ненадолго; или же набиванием желудка пищей, которой он ни в коем разе не посмел бы поделиться с нуждающимися, ведь той же кистью стал до непотребства жаден и алчен; но в целом всё это было крайне скучно для получившегося чудовища, так что следующим слоем была лень – всеобъемлющая и делающая его вальяжным. Последним штрихом в устрашающей картине была черная краска, скрывающая в себе море лжи – прямой и скрытой, колючей и мягкой, разрывающей сердце и дарующей успокоение… Мальчуган, некогда светлый ангел, купался во лжи и уплывал все дальше от берега, где воды были глубже и глубже.
К слову, он довольно успешно скрывался. Но я его раскрыла, даже сама того не заметив. Скорее всего, толчком к этому стало его напоминание об этих злосчастных грехах, но теперь его душа была у меня как на ладони. Мысли накрыли меня неожиданно, так что я стояла в ступоре довольно долго, пока меня не вывела из состояния транса пришедшая от нарушителя моего спокойствия Артема смска: «можешь спокойно пенсионерить до субботы».
Что-о-о? Я не пенсионерка. Пальцы быстро набрали пакостный ответ, но тут же стерли, устыдившись. Я еще немного попыхтела над пустым полем для ввода букв, спустила пар и пошла домой, оставив гадёныша без ответа.
У припудренного тюлем кухонного окна, опершись обеими руками о подоконник, стоял Егор. На его шее вздувались вены, а мысли четко работали, вырабатывая план действий по спасению сестренки. Как назло – умные мысли обходили его стороной, уступая дорогу своим братьям Иванам-дуракам – идиотским коллегам, которые только и рады были, чтобы заселиться в чьей-нибудь недалекой черепушке, активно мигая вегасовскими транспарантами с дебильными идейками. Егор был недоволен и теперь бессильно клял свой последний план – прикинуться геем. Всю идиотичность идеи он осознал только сейчас – после звонка одной девушки по имени Вики, являющейся по совместительству его одногруппницей и стопроцентной англичанкой и генетически, и этикетом – ему она представлялась чуть ли не внучкой самой королевы, настолько безупречны были ее манеры и такое чуткое сердце, как у самой настоящей повелительницы. О ее красоте даже говорить не стоило – молча смотреть хватило бы с головой. Так вот эта девушка знала кое-что такое об Оливере Бассе, что скомпрометировало бы его в глазах всех поклонников, а главное, в глазах Лены.
И вот Вики позвонила и предупредила о том, что купила билеты и прилетит завтра. Из его дурной головы вылетело, что две недели с его отъезда как раз прошли, а он-то предполагал ее приезд чуть позже. Поэтому и поспешил с водворением в жизнь идеи о своей якобы гомосексуальной наклонности, думая, что до ее приезда еще ого-го, а значит шансы спасти сестренку крайне низки. Вот и приступил к экстренным мерам. Но девушка приедет завтра.
Вики же откажется принимать участие в акции против Оливера, если хоть какая-то чушь, порочащая доброе имя Егора Матвеева, встанет между ними. Она не потерпит в партнерах парня нетрадиционной ориентации и не станет помогать.
Но рассказанная ею правда о всеобщем любимце Олли – верный способ смести его в общественную корзину с мусором.
А сестру-то надо спасать…
Ситуация изображалась ему тупиковой, что единственный выход в ней – схватиться за голову и убиться об стену. Но тогда выход будет представлять собой вынос тела ногами вперед. Что совсем не катит.
Его взгляд привлек знакомый темный «Кадиллак Эскалейд», который въехав во двор, осветил его светом своих фар.
– Значит, козел Оливер Твист все-таки удосужился привезти ее домой, – прошипел он колыхающейся тюли. – Ну, давай, сестренка, выходи. Или ты там ночевать останешься? Ну да, салон вместительный, но ты же благоразумная! Систер! Вылезай, кому говорю!
– Ты с кем болтаешь? Сам с собой? – вклинился в его яростный шепот бодрый голос дяди Макса, невесть зачем вылезшего из своей берлоги в полночь, раздавшийся прямо над ухом, а в стекле стала отражена его довольная мордаха.
– Нет, – отмахнулся Егор от дяди.
– А я вот часто сам с собой веду беседы, – заметил ему Максим, не обращая внимания на недовольный тон племянника.
– Не, Макс, я этим не страдаю.
– И я не страдаю! Я наслаждаюсь! – возвестил он с видом клинического идиота.
Макс присел на диванчик, возложил одну ногу на другую и всем своим видом давал понять, что сейчас был бы крайне счастлив предаться беседе со своим племянничком.
Егор нехотя отлепился от окна и предложил дяде чаю, чтобы и самому немного остыть. Тот согласился, а по ходу того, как племянник заваривал чай, Макс давай свои ценные указания, будто Егор не просто чай заваривал, а устраивал целую чайную церемонию в провинции Китая Фуцзянь, заваривая не обычный индийский байховый черный чай, а Тегуаньинь. Егор старался быстрее расправиться с возложенной на себя им самим же миссией и обрывал свои попытки прорваться к окну, останавливая себя, что там и без него все обойдется.
Дядя, наконец-то, получил свою пузатую чашку, вдохнул аромат, пригубил и сморщился.
– Гадость, зачем ты мне чай сделал? Я же не пью чай!
Опешивший племянник сам чуть чашку из рук не выронил, ведь Макс же только что сам его заваривать учил не кофе, а чай. Свои оправдания он тут же выдал дяде, но тот имел свою точку зрения:
– Ты себе должен был заварить чай, а мне кофе. Неужели так сложно запомнить? Ты хоть раз видел, чтобы я давился этой дрянью?
Егор, отнюдь не считавший сей прелестный напиток дрянью, все же прекрасно помнил о предпочтениях немного избалованного своим положением известного писателя дяди. Но также он прекрасно знал, что он предлагал сделать чай, а никак не кофе. Просто дядя согласился, а сам Егор был занят другими мыслями, чтобы дивиться новым предпочтениям взбалмошного Максима. Так что он не обратил на это должного внимания. Но Максу хватило, чтобы обидеться и перед тем, как покинуть кухню, гордо возвестить, что на этих выходных Егорка на дачу не приглашен.
Не сказать, чтобы последний обиделся или расстроился, но легкий осадок остался.
Но потом его внимание было вновь привлечено «Эскалейдом», призывно светящим дальним светом.
«Они там что, целуются?» мелькнула мысль у шпионящего у окна брата, а в голове сразу возник образ высасывающего из сестренки душу дементора, роль которого была отведена Оливеру Бассу.
Егор тут же вызвонил сестру и постарался вразумить ее на то, чтобы та шла домой.
Покинув машину, она еще и долго вслед своему кретину-кавалеру пялилась, будто страдала, что их свидание было прервано злюкой-братом, что даже вызвало в душе Егора укол совести, но он в одно мгновение взял себя в руки и напомнил себе, что Оливер Басс – та еще скотина, просто Ленке об этом пока неизвестно, а когда будет известно, будет уже поздно. Так что его долг, как правильного брата, защитить наивняшку-сестренку.
В коридоре, когда Егор спешил открыть дверь Лене, он наткнулся на не находящего себе места Стаса, которому было отчего-то очень плохо. Он носился туда-сюда, заламывал руки, закатывал глаза, короче, вел себя, как беспокойный таракан перед кораблекрушением. Причины для подобного поведения вроде как особой не было, если только таким образом Стас не пытался предсказать теракт, предвидящийся в их доме. Терактов никаких не наступало, легче ему не становилось, он не температурил (что отметало версию о подхваченном ОРЗ), тогда общими усилиями Егора и Лены, они выпросили у Максима успокоительных таблеток и накачали им братишку, который после львиной дозы успокоительных вырубился и продрых до вечера следующего дня, а встав, удостоил всю родню нелицеприятных ругательств, что теперь его войска в какой-то там онлайн игре беспардонно взяты в плен, а он не смог с этим ничего поделать, потому что его «нагло усыпили». Братишка решил, что вся семья в сговоре с его врагами и объявил всем бойкот.
Но на самом деле, причиной его «болезни» явилась сестра-двойняшка, которая в то время как Лена вела продуктивную беседу в тачке своего мужа, а Егор готовил им козни, в центре города в известном боулинг-клубе «Counter Strike» вливала в себя уже девятый, если не десятый по счету коктейль и изливала душу учтивому бармену с прилизанными черными волосами, покрытыми лаком.
Обычно брат и сестра свои чувства не разделяли, но выпивка всегда служила деятельным катализатором для того, чтобы один почувствовал как хреново другому. Но, учитывая, что Стас ни разу в жизни не напивался и алкоголь вообще не пробовал, то чаще страдать приходилось именно ему. Хотя сестренка тоже не слыла алкоголиком. Ну, может пару раз и доставила неприятностей братику, вот только о своей чудо-способности они и понятия не имели.
На другом конце барной стойки сидели Лиза и Оливер, без конца бросавшие на нее умоляющие взгляды, но девушка в своем выборе была сурова и подсаживаться к себе им не разрешала. Так что эта парочка ждала, когда же стойкого оловянного солдатика Соню срубит очередной коктейль и они смогут увезти ее домой. Или в больничку под капельницу, но это уже как расклад ляжет.
Оливер бесил ее до невозможности, но терять его было «нельзя, или весь план к чертям собачьим рухнет» – это она помнила четко. Но все равно подгадила ему с вечером, когда тот привел ее в шикарнейший в городе ресторан «Сальери».
Интерьер заведения поражал до глубины души даже такого далекого от искусства, практически редкостного лоха в понимании интеллигенции, человека – Соню. Золоченая вывеска с витиеватыми буквами, сложенными в имя известного композитора, зазывно приглашала войти внутрь, и уже заранее предупреждала своей обделкой о диких кусачих ценах и стильном до рвоты бомонде в качестве посетителей. Да и само здание издалека обдавало шиком и лоском начищенных до блеска стекол, сияющих в громадных витражных окнах с изображением в каждом из них одной из вечных опер Антонио Сальери, трагично известного как убийцы Моцарта. Таким образом, на фасаде здания можно было ознакомиться со свойским представлением опер Сальери, таких как «Образованные женщины», «Венецианская ярмарка», «Школа ревнивых» и «Иисус в чистилище», одного из известных в будущности, как ему пророчили все преподаватели наперебой, художников современности, по совместительству хорошим знакомым Оливера и сокурсником с факультета Художественного Изобразительного Искусства, начинающим художником Ксандром (сокращение от Александр) Ветровым. Это Олли посоветовал хозяину заведения, отцу Артема, Сандалу Евгеньевичу Охренчику, этого перспективного парня, расхвалив его, как только мог. В племяннике Сандал Евгеньевич души не чаял, поэтому поверил на слово и был дико рад, что благодаря ему новое в городе заведение еще быстрее обретет клиентуру, восхищая великолепными витражами.
Сам Оливер был здесь впервые, поэтому заведение было для него также ново и интересно, как и для Соньки.
Имея цепкую память, Соня знала о том, кто такой Сальери, слышала его оперы, хотя их класс и ознакамливали с ними еще в начальной школе, но, несмотря на это, она даже названия хорошо помнила. А еще, в довершении полной картины, прекрасно знала, что Сальери, числящийся главным подозреваемым в смерти Моцарта, был оправдан, правда, лет через двести, но клеймо убийцы продолжало висеть на нем и по сей день достаточно прочно, да и не каждый мог похвастать тем, что знает эту темную историю полностью. Но Соня знала в опровержение тому, что все считали ее недалекой и полным нулем в учебе. Она сама выбрала для себя путь неуча, считая, что таким образом будет выделяться из толпы, и все будут кричать ей вслед: «Крутоболл!«, а не: «Ботаник!« Так что о своих достижениях в учебе она стойко молчала, а все контрольные успешно заваливала, вызывая на головах учителей реактивное поседение волос, а у некоторых из них даже сезонную миграцию волос в сторону силы притяжения Земли.
И она упорно делала вид заслушавшейся кулемы, с обожанием глядя на рыцаря из сказки Оливера, когда он рассказывал ей о Сальери, хотя мысленно уже сотню раз назвала его выпендрежным клоуном, кичащимся своими глубокими познаниями.
– А ты знаешь, кто был учителем этого великого композитора? – распинался перед ней Оливер.
Соня знала и чуть не заржала в голос, подготовив по случаю имени учителя жутко смешной прикол, но вовремя себя остановила, дав фору своему «принцу».
– Его звали Глюк, – Олли расплылся в улыбке.
– Серьезно? – округлила глаза его спутница. – Невероятно… Так и звали?
Сколько в ее тоне наигранности, она и сама не смогла бы высчитать, может, ведер десять, а может и больше. Олли же принимал все за чистую монету.
– Представляешь? – открывая перед ней резную дверь и пропуская даму сердца внутрь, вещал Оливер. – Так и звали…
– Это так интересно, узнавать что-то новое об известных людях, – с придыханием вымолвила Соня, поражаясь своей учтивости.
Внутри было еще круче, чем снаружи, так что Сонька вымолвила восхищенно: «Отпад…», а затем, углядев себя в огромном зеркале в громоздкой раме, немного застыдилась, что не додумалась одеться прилично, приперевшись в своих обычных шмотках. Но Оливер тоже в атмосферу заведения своим неформальным прикидом не вписывался. Так что она не особо парилась.
Их встретил менеджер «Сальери» и препроводил к заказанному столику.
А по пути Соня чуть не споткнулась, снеся на своем пути пузатого дядечку, активно дегустирующего лобстеров, со стула, но ее вовремя спас Олли, а она даже не подумала обругать себя за то, что засмотрелась на изображенное на куполообразном потолке действо из вошедших в раж музыкантов дирижируемого самим Антонио Сальери оркестра во время исполнения какой-то явно зажигательной оперы, потому что агония на лицах музыкантов от исходящей от их инструментов волны питала их неимоверно сильно, что их тела отдавались музыке. Ну, или художник настолько хорош, что смог все это передать. В любом случае – есть на что посмотреть.
Сам столик, находящийся в отдельной комнате, отделенной от общего зала полупрозрачным тюлем, тоже впечатлял. С этого места хорошо просматривался и сам зал, и сцена, на которой мучили инструменты операми того же Сальери небольшой оркестр из восьми человек. Этого композитора было так много, что он стал порядком надоедать вспыльчивой Соне. Она и сама не заметила, как всучила свой букет с белыми лилиями, который припер ей Олли, в руки менеджера, а заботливый интеллигент Оливер попросил того поставить цветы в воду.
Соня стала закипать.
– Дорогая, что бы ты хотела заказать? – спросил Олли безмерно внимательным голосом.
– Яду, – пробурчала себе под нос раздраженная девушка, но для кавалера предназначался другой ответ: – Вина.
– А из еды? – не унимался учтивый ухажер.
– Лобстеров, – поразмышляв с минуту, но, упорно не открывая «Меню», призывно лежащего прямо перед ее носом, решила Соня, припомнив дядьку, которого почти смела по пути, за что его жена зыркнула на нее, поправляя на носу золотое пенсне, взглядом профессионального коршуна на ужа, удумавшего совершить марш-бросок через поле.
– А может…
– А давай, – не дослушав его, махнула в разрешающем жесте девушка. – Валяй. Заказывай, что хочешь. Удиви меня…
В это момент около них возник очень невысокий официант, сверкая белозубой улыбкой и курчавой макушкой. Парень сразу же напомнил парочке о хоббитах и их предводителе – Фродо. Хотя на золоченом бейдже обслуги и чернела надпись «Фелицио». Видимо, это был псевдоним парня в ресторане, потому что хозяин решил поддержать дух Италии, наградив каждого официанта благозвучным для представителей страны пиццы и пасты именем.
И Соне, и Оливеру обоим сразу же захотелось пробежаться и просмотреть остальные бейджи, но они в этом друг другу не признались, осторожно подвывая в кулачок и находясь каждый на своей волне, они пока не подозревали, что их волны подозрительно резонируют на одинаковых частотах.
– Вы готовы сделать заказ? – учтиво поинтересовался Фродо, не обращая внимания на то, что эти двое неожиданно «подавились».
– Да, – откашлявшись, кивнул ему Оливер.
Фродо отметил его, как наиболее адекватного. К тому же он сразу его узнал – это лицо мелькает по телевизору чаще физиономии президента. К любителям рэпа официант себя не относил, а вот идея взять автограф для сестренки прочно засела в его мозгу.
– Мы хотели бы бутылку коллекционного вина. На ваше усмотрение. Если в вашем, Фелицио, – голос Оливера немного сорвался, а Соня вновь «подавилась», – понимании самое лучшее – самое дорогое, пусть так. Я доверяю Вашему вкусу. Далее из еды. Мы будем… всё!
– Ага, мы будем всё, – поддержала Сонька.
Фродо подивился щедрости кумира большинства молодых людей своего поколения и, приняв заказ, ускакал на кухню «радовать» им шеф-повара, а перехвативший его по пути менеджер, что-то нашептал опешившему официанту на ухо, что тот начал бесконечно коситься в сторону ожидающей своего заказа парочки.
Вдруг девушка отчего-то набычилась и ненавистно уставилась на своего кавалера.
– Ты, кобель! Прекрати строить глазки этим профурсеткам, – возопила она, тыча в стильных девушек, махающих и томно подмигивающих ее ухажеру.
Они даже на профурсеток не обиделись, хотя прекрасно все услышали. Вообще, все рядом стоящие столы всё прекрасно слышали и поэтому, побросав столовые приборы, они жадно ловили электрические колебания, разлившиеся в воздухе вокруг этой начинающей быть жутко интересной парочки.
– Я только на тебя смотрю, милая зайка, – сердечным тоном возразил парень, который даже не заметил, что кто-то там ему машет.
– Оставь свои сюсюканья для малолеток-восьмиклассниц, юбочник! Ты такой же, как и все!
Ей хотелось устроить скандал – и вот он случай, которого она уже устала ждать. Ура! Значит всё идет по плану, и теперь она выставит его виноватым, чем поднимет свои шансы на закрепление его чувств к ней. Конечно, можно было просто подарить ему поцелуй и дать надежду на продолжение, но где гарантии, что осознав свою победу, эта звездулька не охладит свой пыл и не подрастеряет интерес к своей зазнобе? Так что приходилось идти сложным путем. Но, безусловно, верным.
– Да я… да никогда!
– Как я могу тебе доверять? – чуть не плача выла Соня. – Ты же кобелюга-а-а!..
Она старательно размазывала слезы на лице и отвергала салфетки, протягиваемые Оливером, который совсем не знал, как ему себя вести. Он растерялся. Хотя раньше подобное за ним не наблюдалось. Но женские слезы и не на такое способны. Это же их, женщин, самое верное и самое разрушительное оружие.
