Текст книги "Держи меня крепче (СИ)"
Автор книги: Душка Sucre
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 42 страниц)
– У меня тоже… Ты не в курсе, где все?
– Неа.
– А Леся?
– Не знаю.
– Егор?
– Не знаю. Сдох-х-хни… Ушел.
– Куда?
– Не знаю.
– А Соня куда пошла?
– Не знаю.
– А папы где?
– Как обычно.
– Это где?
– Не знаю.
– Сеня?
– Не знаю.
Ого, да у него просто ангельское терпение, раз он все свои ответы пролопотал одним ровным безэмоциональным тоном, чувства в голосе прорезались лишь при угрозах монстрикам.
Поняв, что никакой новой информации от него добиться, я ушла мыться, а после часового отмокания в ванной, высушила волосы и легла в кровать, мечтая о том, чтобы новый день принес мне долгожданную белую полосу…
Настанет новый день, стерев все краски прошлого,
Настанет новый день, желаю всем хорошего,
Безоблачно-чистого и солнечно-ясного,
Полного свежести и прекрасного
Утра нового дня, начала новой жизни,
Для кого-то, возможно, примитивно
И заунывно
Противной…
Но для кого-то яркой и позитивной!
Разводы темные от неудач каскадов
Пускай сотрутся ластиком лучей. И кладов
Желаю вам найти немерено,
А новый день прожить размеренно.
Строчки сами собой сложились в голове в стишок, я улыбнулась и уснула…
Понятия не имею, сколько было времени, знаю лишь то, что за окном глухая ночь, а до рассвета было еще очень далеко, но настырный звонок телефона выдернул меня из состояния беспробудного сна, да кому вообще понравится спать под повторяющееся треньканье? По ощущению – я спать легла пять секунд назад, но стоило мне заснуть, как сразу же разбудили. Одна нога выскользнула из-под одеяла, вторая, и вот я уже бреду по стеночке с все еще отключенным мозгом в поисках телефонного аппарата, нахожу его, снимаю трубку:
– Алло.
– Привет! – в трубке раздалось быстрое бодро-возбужденное командное: – Спишь?..
– Ну да…
– Тогда просыпайся! Срочно нужна твоя помощь.
– Эээ…
– Лен, не мычи! – нетерпеливо прервали меня. – Повторяю: мне нужна твоя помощь! Слушай, когда такое было вообще? Быстро одевайся и дуй в отделение милиции! Только никому ни слова! Ясно? Или я тебя придушу. Окей?
Кажется, я начинаю просыпаться. Особенно после слова «милиция»… Или после «придушу»?
– Эээ…
– О, Боже! Ты ненормальная, да? – проорала трубка. – Я же по-человечески говорю: дуй сюда! В каком месте непонятно?
В каком месте «по-человечески»?..
– Понятно. Это ты, Соня?.. – если это она, то почему звонит не на сотовый?
– Нет! Что ты! – истерично возопила собеседница, не оставляя сомнений в том, что она и есть моя младшая сестренка. – Это Людвиг Ван Бетховен. Конечно я. Кому ты еще можешь понадобиться?
– Ты почему в милиции? – сестренку арестовали?
Это шутка такая? Вроде, она серьезно.
– Быстро сюда, и все узнаешь.
– Все, поняла. Выхожу.
– Никому ни слова, – напомнила Соня.
– Ага.
Она повесила трубку, я тоже. Ее арестовали? Что за… чушь? Или все же шутка? Да нет, зачем ей надо прикалываться надо мной, тем более в такое время? Это слишком даже для нее. У нее хоть и нет головы на плечах, все равно она не жестока, а вся ее напускная грубость, твердость – всего лишь форма самозащиты. Так, надо одеваться, только лицо сначала ополосну, чтобы освежиться.
А кстати, сколько сейчас время? Почти час ночи. Кажется, у меня входит в привычку гулять в подобное время, а не мирно сопеть в обе дырочки в кроватке или уткнуться в какой-нибудь свеженький роман про ля-мур. Нет, вместо этого я спешу спасать сестренку от лап правосудия. Это точно я? Прямо самой не верится.
Я натянула джинсы, футболку, накинула кофточку, нашла сотовый, который оказался разряженным, что совсем немудрено, ведь на него в течение целого дня поступали звонки, отметила в уме причину, почему Соня не дозвонилась мне на мобильник, поставила его заряжаться, взяла сумку, проверила наличие денег в кошельке (в моей голове активно транслировалась картина дачи взятки органам правосудия, хотя коленки при этом жутко тряслись) и побрела в коридор, по пути остановившись в нерешительности у двери комнаты братика, все-таки одной идти в ментуру страшно, а с другой стороны, Соня слова на ветер не бросает, так что последний аргумент возымел свое теплое местечко на Олимпе, и я пошла одна. Благо, местное отделение милиции совсем недалеко от нашего места жительства, а именно через восемь домов. Что радует, так это наличие освещения на улице, иначе я бы давно споткнулась и сломала себе ко всему прочему и ногу из-за нервного перевозбуждения. Так что дошла я без приключений. Что тоже ново для меня, ведь последние дни были весьма насыщенными для всевозможных авантюр и неудачных стечений обстоятельств, наверное, все дело в магнитных бурях! Или же я просто пытаюсь найти причину своим неудачам. Ну да, пытаюсь…
С такими мыслями я дошла до отделения милиции. Дежурные части всех подразделений работают круглосуточно, так что я беспрепятственно попала в здание и сразу же устремилась к сонному дежурному, сидящему за стеклом в немного мятом ото сна обмундировании и подпирающему подбородок левой рукой. Я нерешительно постучала в прозрачную перегородку, дежурный, немолодой дядька где-то за тридцать, встрепенулся и уставил на меня осоловелый взгляд голубых глаз, в котором проскальзывало удивление.
– Здравствуйте, – промямлила я, ожидая, что он тут же поймет кто я, зачем пришла и что тут забыла, но не тут-то было.
– Здравствуйте, – пробухтел он, раздраженный, что я мешаю ему бдить.
– Меня зовут Елена Матвеева.
– Ясно. Нате, пишите, – он протянул мне лист и, наткнувшись на недоумение в моем взгляде, кивнул в сторону ручки, привязанной веревочкой вместо оторванной пружинки к некогда ее креплению, которое тоже было сломано, думаю, стоит полюбопытствовать есть ли в этой ручке паста.
– Простите, эээ… Зачем бумага? – все же он жутко странный.
Мне что, писать заявление, что я хочу забрать сестру? Конечно, в милиции мне бывать не доводилось, но вот по телеку, когда приходят кого-нибудь вызволять из-за решетки, ограничиваются словами и обещаниями больше так не делать. А вот интересно, что она натворила?
– Заявление писать, – с видом «ты че, дебилка?» и почесав минимализм растительности под кепкой, произнес служивый.
– Ну, хорошо, давайте.
– Паспорт, – потребовал дежурный, я без задних мыслей отдала его, он тут же принялся листать мой новенький документ.
Новенький, красивый, не то, что старый, который я сто раз роняла в лужу, застирывала с вещами, да чего с ним только не было! Зато этот само очарование. Мужчина в погонах наконец-то нашел страничку с фотографией, смерил меня взглядом, сравнив с моим цифровым отображением, снова уткнулся в паспорт, на меня, в паспорт, на меня, выпучил глаза, прочистил горло, громко хмыкнул и требовательно выдавил:
– Врать изволите? – потом подумал немного и продолжил жалостливым, даже участливым тоном: – гражданка Охренчик?
У меня сердце бухнуло с оглушительным ударом, словно мешок картошки упал с пятого этажа, и в пятки ушло. Как же я могла забыть причину, почему у меня теперь новый паспорт. Ведь не бывает чудес и подарков задарма. За все надо платить. В моем случае: я заплатила своей бесценной фамилией, своей гордостью, которую не собиралась менять даже при замужестве. И вот теперь я Охренчик, конечно, ему меня жалко, мне саму себя жалко, но я еще и с наглой рожей заявляю, что все еще Матвеева. Да еще и кому? Товарищу милиционеру, который может меня арестовать… Хотя за вранье ведь не арестовывают, тем более я замужем-то меньше суток…
– Ой, простите, мы вчера только расписались, – виноватым тоном выдавила я. – Еще не привыкла.
Неужели я вру? Да. Вру. Ой, как мне сты-ы-ы-ы-ы-дно!
Дежурный хлопнул глазами, кивнул, мол, принято, протянул мне паспорт и вновь приказал:
– Пишите.
– А что писать? – решила рискнуть и спросить я.
– Заявление, – как для полоумной вновь повторил он.
– Какое заявление?
И кто из нас не дружит с головой? Неужели так сложно ответить на вопрос? Почему надо выпытывать? Можно подумать все граждане такие юридически подкованные и сразу знают что писать. Да уж, эти голубые глаза, вновь сверлящие меня, содержат долю тупизма не в меньшей мере, чем валенки, где-то девяносто к десяти процентам здравого рассудка (могла бы предположить все сто, но ведь не зря ему телефон доверили, он не безнадежен).
– О на-па-де-ни-и, – по слогам произнес страж порядка.
– Каком нападении? – с осевшим от переизбытка чувств голосом выговорила я.
На Сонечку напали? Какой кошмар! Бедная девочка… Обязательно переговорю с дядей, чтобы не пускал ее гулять, как стемнеет, и пусть она меня за это станет ненавидеть еще больше. Безопасность дороже этого. А я еще думала, что она что-то натворила. Надо быть добрее к людям, а не предполагать их вину. Позор мне.
Дежурный ткнул в район над моей головой, я обернулась, чтобы посмотреть, на что он пытается мне указать, ничего не обнаружив, вновь уставилась на него, полная вопросов и переживаний о Соне, но он продолжал тыкать в том же направлении, и тут до меня дошло, что мужчина тычет чуть ниже, чем «над моей головой», то есть прямо мне в лоб, подняла руку и наткнулась на щедро обмотанную бинтом голову, именно тогда в моей голове прояснилось, зачем он дал мне бумагу: для того, чтобы я написала заявление на того, кто якобы напал на меня. Конечно, видок у меня еще тот: рука и голова в плачевном состоянии. Тем более пришла в глухую ночь, как будто сразу после перевязки из больницы, чтобы не терять времени, а поиски напавшего на меня маньяка начались мгновенно. Он бы удивился еще больше, если бы я на Охренчика, своего законного супруга, заявление накатала, который, кстати, этими увечьями меня и наградил. Кажется, мой рот расплылся в предательской улыбке, потому что милиционер поднялся с насиженного места и, набычившись, грозно поинтересовался:
– Так, я не понял, заяву писать будем или нет?
– Нет, вы не поняли, – я стерла улыбку и начала быстро оправдываться, пока он не придумал себе ничего лишнего. – У меня сестру арестовали. Она мне позвонила, сказала. Я хотела бы ее забрать.
– Все хотят, – хмыкнул страж порядка.
– Ну, да. В тюрьме неприятно сидеть…
– Здесь не тюрьма, деточка. Здесь отделение милиции. Есть КПЗ…
– Вот! Туда мне и надо! – просияла я.
– Надо? Сейчас закроем, – в ответ мне просиял мент.
– Ой, нет, – вновь пустилась я в оправдания. – В смысле, мне не надо туда. А надо оттуда забрать.
– Кого забрать?
– Сестру.
– Ты ей кто? Мама? Папа?
– Сестра. У нее нет мамы. Я растила ее.
– Да ты себя в зеркало видела, ребенок? Сама еще не выросла, и не надо тут сопли распускать.
– Но она же позвонила мне. Сказала, чтобы я пришла и забрала ее, – растерянно пролопотала я.
– Пусть приходит отец и забирает. А ты, малолетка, здесь ничего решить не можешь.
– Я не малолетка! У меня же паспорт есть! И вообще, малолетки замужем не бывают…
– Бывают. И даже рожают. И еще по улицам шляются, бабочки-шалавы. А мы вас ловим и сажаем за решетку для прочистки мозгов. А потом родителям на руки передаем.
– Нет, ну вы что, серьезно? Скажите хотя бы, что она сделала? – Срывающимся голосом попросила я твердолобого дежурного.
– Серьезно. Марш отсюда, – он указал на дверь, где, одиноко подпирая стену, стоял молоденький мальчишка в форме.
– Но я так не могу. Мне надо знать! Скажите, пожалуйста, – насколько возможно жалобно попросила я.
Дежурный сжалился.
– Хорошо. Скажу. А потом, чтоб духу твоего здесь не было. Сестра, значит. Что ж, сестра, – он принялся листать свой журнал, в котором и записей-то было немного, скорее, для виду, чтобы создать вокруг своей персоны ореол значительности, что выглядело бы смешно, если бы не серьезность ситуации. – Тут нет Охренчиков.
– А она не Охренчик. Она Матвеева! Я же сменила фамилию.
Он вновь поднял на меня голубые глаза, в которых так и сквозило «вот ты дура!«. Да уж, знаю. Сама себе подписала приговор на вечные насмешки. Но это только на два месяца, а потом мы разведемся, так что без паники!
– Да, есть тут одна Матвеева. Обвинятеся… хм… В нападении, – ошеломленно произнес страж.
– В нападении? – переспросила я, не поверив, если бы не было стекла, я, наверное, вырвала бы из его рук журнал и сама прочла.
– Да. В нападении, – твердо продолжил он.
– И на кого она напала? – все еще пораженная небылицей продолжила я свой допрос.
– На Ложеуст Серафиму Игнатьевну. Угрожала ей пистолетом и даже стреляла, но не попала, – захлопнул он журнал, громко хлопнув.
Я потрясенно хлопала ресницами, а в моей голове прояснилась ситуация, выстроившись в ряд деталей. Боже, это же я должна быть за решеткой, а не Сонечка. Это из-за меня Сера вызвала отряд милиции, а они схватили ту, которая как раз спускалась. Эта вредная бабуля все время нас путает, даже несмотря на разительно отличающиеся цвета волос, вот она и обвинила сестренку в преступлении, которого та не совершала. Но я тоже его не совершала, просто у бабульки разыгралась фантазия на старости лет, вот она и радует себя, как только может. Какой пистолет? Его же не было.
– Но ведь пистолета не было. Так ведь?
– Не было. Потому что Матвеева его спрятала к приезду наряда. А вы откуда знаете? – изменившимся тоном продолжил дежурный отделения, медленно продвигаясь к боковой двери и переглядываясь с молоденьким парнишкой, стоящим за моей спиной, рука его при этом тянулась к кобуре, в которой, несомненно, лежит пистолет. – Соучастница? Хотели ограбить бедную старушку, а награбленное поделить поровну?
Мужчина выскочил из своей кабинки и направил на меня пистолет, а парень сзади нерешительно заломил мою целую руку, но даже несмотря на то, что сделал он это так слабо, будто боясь сломать мне и ее, я бы не вырвалась, сумка же полетела на пол.
– Нет, я не соучастница! Просто я там была. А она нет! Я расскажу все! – Очень громко и очень нервно возопила я, мечтая лишь об одном – скорее бы этот кошмар закончился.
Это сон! Просто надо ущипнуть себя и все пройдет!.. Ущипнуть оказалось невозможным, но я прикусила губу, черт, больно, но не прошло, зато дерганный дежурный подпрыгнул от неожиданности, чуть не спустив курок, когда я содрогнулась от боли.
– Стоять! Ни с места! Наручники на нее, Мальцев. Че застыл, как истукан?
Мальцев же боялся меня отпустить, а вдруг я «опять» начну попытки вырваться? Но все же он пересилил себя и достал одной рукой наручники, а затем трясущимися руками попытался нацепить их мне на запястья, но столкнулся с одной проблемой, о которой заранее не подумал – о гипсе на одной и рук.
– Товарищ лейтенант, а как? Как нацепить?
Товарищ лейтенант составил ему пару, задумавшись над «неразрешимой» задачей. Вдруг его нахмуренный, заплывший богатырскими морщинами, свидетельствующими о бороздящей просторы мозга глубокой мысли, лоб прояснился, явив нам решение проблемы:
– А ты ее одной рукой к решетке цепляй. Давай, веди в обезьянник.
– Подождите, – попыталась я воззвать к голосу здравого рассудка, если у него такой вообще есть. – Меня нельзя в обезьянник. Зачем?
– Точно, а зачем тебе там наручники? Так запихнем. Мальцев, прибавь ходу.
– Так точно, товарищ лейтенант.
– Товарищ лейтенант, – продолжила я попытки, – это же клевета!
– Это мы потом разберемся, – отмахнулся он меня пистолетом, как бы не выстрелил на радостях, что к нему сам матерый преступник заявился, а он не стушевался и схватил его.
Они притащили меня, некто Прохоров по приказу лейтенанта открыл камеру, а затем меня бесцеремонно впихнули в нее. Прямо в объятия сестренки, которая сидела на лавке, подоткнув ноги в позе медитирующего йога. Также в камере сидело еще пять девушек сомнительно вида, тех самых шалав, о которых и предупреждал дежурный. Каждая сидела в отдалении от других, брезгливо оглядывая новую заключенную, то есть меня.
– Ты что тут делаешь, идиотка? – заорала Сонька, увидев, мою испуганную мордашку. – Я тебя просила вытащить меня отсюда, а не садиться самой!
– Я и не хотела…
– Матвеевы! Молчать обе! – повысил голос дежурный. – Обе соучастницы вместе, – он в предвкушении новой звезды на погонах потер руки.
– Мы не соучастницы, – хором возмутились мы.
Улыбка с его лица сошла, оставив озадаченную мордаху.
– Кто стрелял в старушку? – спросил он.
– Никто, – вновь хором ответили мы с сестрой.
– Сговорились, да?
– Нет! – опять в унисон прозвучал наш ответ.
– Точно, сговорились… – сделал вывод страж порядка.
– Да я вообще не знаю о чем вы! – заорала Соня.
– Не было там никакого пистолета! – одновременно с ней выкрикнула я.
– Так-так, – уцепился лейтенант, а вместе с ним и Соня стала сверлить меня своим бронепробивающим взглядом. – Ты, – он ткнул в меня пистолетом, который так и не убрал в кобуру, – знаешь про оружие. Значит, это была ты.
– Точно! – воодушевилась Соня. – Ну, ты и стерва. Подставила меня. Захотела убить эту ненормальную выскочку Серу, но у тебя не вышло, ты повесила обвинение на меня. Вот ты сучка!
Я в недоумении открыла рот, пораженная тем, что Соня так легко поверила в то, что я могла отправить ее за решетку, тем более вместо себя. Даже если бы она была тысячу раз виновата, я скорее взяла бы ее вину на себя, чем позволила забрать ее… Так что я просто хлопала глазами, не в силах что-то сказать, сраженная наповал ее недоверием, отключившаяся от звуков, издаваемых ею и лейтенантом, окунувшись во временной континуум, который, кажется, застрял, прокручивая ее фразу снова и снова, с каждым разом делая мне больнее, а немигающий взгляд провожал ее, покидающую камеру, под скачки ночных бабочек, которые требовали выпустить и их тоже.
Не знаю, сколько я так сидела, но меня пробудил шлепок по голове одной из шалав, рыжеволосой красавицы в экстремально-короткой юбке, меховой накидке на голое тело, в узорчатых колготках, туфлях на высоченном каблуке, к тому же еще и высокой платформе, и с ярким макияжем. Такую невозможно не заметить. Такая красивая, почему она подалась в продажу собственным телом?
– Эй, очнись, психованная, – хриплым прокуренным голосом возвращала меня к жизни рыжеволосая.
– Очнулась…
– Тогда глянь туда, – она кивнула за решетку, где сидел лейтенант, выжидательно уставившись на меня.
– У меня есть к тебе пара вопросов, – тут же принялся за дело дежурный.
– Где Соня? – спросила его я.
Это сон, дурной сон. Она же не могла вот так взять и обвинить меня. А потом бросить здесь одну. Ведь нет?
– Отпустили. Она же не причем, – повел плечами милиционер.
Да, она не причем…
– Итак, начнем. Как вас зовут?
Я все еще в прострации уставилась на свои опустившиеся руки, то есть руку, ведь вторая была подвязана. Отвечать не хотелось. Да и зачем? У него же есть мои документы. Боже, меня обвиняют в причинении вреда живому человеку. В том, что я хотела преднамеренно совершить убийство, и совершила бы, если бы не невиданная прыть реактивной старушенции. Меня пустят по этапу. Родные станут чураться меня и будут отказываться ходить на свиданки. Или придут, но будут смотреть осуждающе и качать головой, а Сеня снимет кино о неудачливой сестре… И что, даже сейчас слез не будет?!
– Как вас зовут? – повторил лейтенант.
– Матвеева Елена Родионовна.
– Врете.
Опять забыла, что у меня теперь другая фамилия…
– Охренчик Елена Родионовна.
– Возраст?
– Двадцать… Подождите, – прояснился мой рассудок, нашарив на плече жирно выведенные черным несмываемым маркером цифры, еще лежа в ванной и пытаясь оттереть их, я не могла понять что они значат, но сейчас, подставив мысленно впереди восьмерку, я ясно поняла, что это телефонный номер. – У меня же есть право на звонок!
Знаю, звонить кому попало не вариант, но звонить родным гораздо хуже. Даже Соня отказалась рассказывать им, понимая, что это плохая идея. А этот неизвестный человек… поймет меня? Нет… просто выслушает… может.. или нет. Но неважно, просто позвоню ему или ей. И будь что будет.
– Да, есть, но сначала ответьте на вопросы.
– Сначала звонок.
– Вопросы.
– Звонок. Или я не буду отвечать на вопросы, – поставила я ультиматум, зная, что нечего терять.
– Хорошо, – процедил дежурный, возомнивший себя великим следователем.
Меня вытащили из камеры, теперь двое, Мальцев и Прохоров, держа с обеих сторон под руки, и повели к видавшему многое и пережившему не одного владельца за свой долгий срок службы телефонному аппарату.
Я еле набрала номер, было неудобно из-за того, что надпись на рабочей руке, но я справилась и приготовилась к… Не знаю, к чему. Просто приготовилась. Долгие гудки сменило раздраженное:
– Алло, – в котором… я сразу узнала голос того, кого слышать хотелось меньше всего.
Этот человек не способен на жалость, в его владении лишь острый язык, которым он жалит без промаха, оставляя глубокие раны. Это был Шерхан собственной персоной. Почему у меня на руке его номер? Я ведь не собиралась видеть его как минимум пару долгих месяцев, а о том, чтобы слышать и речи не было.
– Алло, – я прочистила горло, а на том конце замолчали, видимо, узнав и меня, и, наверное, пребывая в раздумьях, а не повесить ли трубку. – Это твоя жена.
– Я тебя узнал, – медленно выговорил Артем, по-настоящему удивленный моему звонку.
Я пребываю в не меньшем удивлении.
– Откуда у меня твой номер?
– Ты у меня спрашиваешь? – изумился муж.
Знаю, глупо звучит, но все же факт.
– Ладно, проехали. Мне нужна твоя помощь, – вторя Соне, когда та звонила мне, произнесла я. – Меня арестовали.
Повисло молчание. Потом хихиканье. Потом вопрос:
– Шутка типа? Оценил. Смешно.
– Нет. Правда. Меня арестовали, – мне совсем не до шуток, а у этого клоуна только приколы на уме.
Молчание продолжилось, а мне в голову пришла безумная мысль. Если Соня так спокойно вызвала меня к себе, пригрозив, то почему бы и мне не опробовать ее действенный способ.
– Вытащи меня отсюда, и тогда я обещаю, что не расскажу о нашем браке твоей маме, – зуб даю, его мамочка будет против брака с арестанткой.
– Шантаж? Ты меня шантажируешь? – поразился Шер.
– Да, – вымученно выдавила я. – Приезжай, я в пятом отделении милиции.
И повесила трубку, в принципе, ни на что не надеясь. Он же бестолковый. А я все равно не расскажу ничего его маме. Не потому что не представится случая, ведь я теперь заключённая особа, а потому что просто не смогу сдать его ей, зная, что ему от этого будет плохо. Да и что он сможет сделать? Освободит меня? Да, он устроил нашу свадьбу, но будем считать, ему просто повезло, тем более хреново повезло, ведь теперь мы расхлебываем ту кашу, что вместе заварили. Но вот в органах у него вряд ли знакомые есть. Да и не важно все это, он же не обязан меня спасать.
С такими мыслями я была препровождена в камеру и под неусыпным контролем стражей порядка отвечала на вопросы, сыплющиеся градом на меня и записывающиеся ими с остервенением. А потом лейтенант ушел печатать заполненную анкету на компьютере, чтобы с утреца предоставить начальству. Прошло около часа или даже больше, я потеряла счет времени, устав надеяться на что-то, вернее, на кого-то. И вот в тот самый момент, когда я уже в десятый раз мысленно прокляла идею набрать неизвестный номер, появился он – мой рыцарь в сияющих кроссовках, а рядом с ним, лебезя и звеня ключами, бежал лейтенант с бледным лицом, спеша открыть камеру, чтобы освободить меня на волю.
Слишком нереально для того, чтобы быть правдой.
Слишком невероятно и фантастично.
Он пришел, чтобы вызволить меня?
Да, только для того, чтобы я ничего не рассказала его матери, но ведь пришел. А я не верила в то, что он это сделает. Я в нем сомневалась.
Девушки, завидев симпатичного парня, принялись щебетать на все лады и строить ему глазки, а он был только рад вниманию, отвешивая щедро комплименты направо и налево.
Наконец, меня извлекли (это самое подходящее слово, потому что сама я идти было не в состоянии, сказывалось внутреннее опустошение) из камеры и передали в руки Артему, который, схватив меня под ручку, потащил на выход.
– До свидания, господин Охренчик. До свидания, госпожа Охренчик, – попрощался с нами лейтенант, чье лицо начало немного розоветь.
Артем помахал ему рукой, крикнул: «Алливидерчи!«, открыл дверь и повел меня к большой черной машине, припаркованной прямо у входа. Усадив на соседнее рядом с водительским сиденье и застегнув на мне ремень безопасности, он закрыл дверь, а затем сел рядом и молча стартанул в темноту ночного города, прорезаемую фарами. Через две минуты он резко притормозил у моего подъезда, развернулся ко мне всем корпусом и вопросительно уставился в мое лицо.
– Ну, что скажешь, – разрезал тишину его голос.
– Спасибо, – промямлила я.
Он усмехнулся, мол, не за что, пара пустяков.
– Я про пистолет и стрельбу в подъезде.
– Все было не так, – выставила я вперед упрямый подбородок.
– А как?
Я рассказала все в подробностях, упустив лишь тот факт, что меня схватили лишь потом, что я ходила вызволять Соню, оформив это так, будто стражи порядка сразу схватили меня, и, как и предполагалось, мой благоверный ржал надо мной заливисто и заражающе, как будто смешинку проглотил, что я, не удержавшись, поддалась его примеру. И мы, два идиота, сидели и смеялись не в силах остановиться. Такая вот разрядочка после нервной ночи. Есть за что сказать Шеру спасибо.
– И все же… Как тебе удалось вытащить меня? – свернула я на интересующий меня вопрос.
– Открою тебе маленький секрет – деньги творят чудеса! – не стал таиться муж.
Чёрт! Я ведь тоже брала деньги… Но не додумалась ими воспользоваться. Хотя какие деньги? Так просто обвинения не снять…
– Ясно. А если честно?
– Есть у меня один номерок…
– Чей? – тут же поинтересовалась я.
– Нашего крестного папочки, – с желчью выдавил Шер. – Мэра, который пригласил нас на ужин.
– И надо обязательно идти? – настроение сразу улетучилось.
– Да, – и не только у меня, судя по голосу Шерхана. – Мой черед задавать вопрос, – сменил он тему. – Откуда у тебя мой номер?
– Понятия не имею, – пожала я плечами, вытянув руку в демонстрации ему надписи с номером.
– Вот я идиот! – хлопнул он себя по лбу. – Я это тебе на крыше тогда написал, чтобы ты меня нашла. Помнишь?
Я покачала головой, не припоминая.
Да и какая теперь разница? Просто слепая удача. Или судьба?..
Есть над чем подумать.
– Слушай, – вернула я его внимание еще к одному свербящему меня вопросу. – А как ты кольцо снял?
Я сразу заметила, что на его пальце розовая пластмасска больше не красуется, а я свою снять никак не могла, казалось, она приросло ко мне мертвой хваткой в предсмертном прыжке.
– Очень просто, – подмигнул мне Артем и достал из бардачка плоскогубцы: – Пассатижи творят чудеса.
О, я и не сомневаюсь. Но смотреть на его маниакальный взгляд, с которым он поглядывал на мою руку, я не смогла и зажмурилась, а он, еще с минуту прицениваясь, чудом не выкорчевав мне палец, снял злополучное кольцо.
Я его поблагодарила, заторопилась домой, попрощалась с Шером и ушла, а машина, не заставляя ждать моего шествия до подъезда, взвизгнув от соприкосновения шинами с асфальтом, умчалась прочь.
А откуда ему известно, где я живу?..
Попав в квартиру, я первым делом побежала на кухню, дверь которой была нараспашку, так что из нее лился теплый свет. Почти что утро, но кому-то не спится так же, как и мне. Я влетела в кухню, всем сердцем надеясь застать там Егора, чтобы рассказать о том, что я жуткая неудачница и спросить совета, как избегать неудач в дальнейшем. А может, просто для того, чтобы прижаться к нему и молча слушая успокаивающий размеренный стук сердца, забыть обо всех невзгодах, осознавая, что родные всегда рядом и помогут, если что случится. А для чего еще нужна семья?.. Глупо тогда вышло, когда я, представив свой дальнейший арест, решила, что они от меня отвернутся. Да ни за что на свете. Вот Егор так никогда не поступит!
Но, войдя в кухню, я обнаружила там только начинающий остывать чайник и чашку недопитого кофе на подоконнике у открытого окна, все еще горячего, разбрызгавшегося на белую поверхность, просыпанный пепел и не выветрившийся запах сигаретного дыма. И кто у нас дома закурил? Насколько мне известно, ни один член нашего огромного семейства этой пагубной привычкой не страдает. Помню, сто лет назад, когда мы с братом учились еще то ли в пятом, то ли в шестом классе, во всех мальчишках-одноклассниках проснулась поголовная, кроме заядлых ботаников, конечно, страсть к куреву. Мой братишка не стал исключением, испробовав эту гадость он пришел к выводу, что подобная дрянь не для него. Радует, что это он понял сам, без всяких подсказок, хотя на счет этого есть некоторые сомнения. Потому что в тот день, придя после уроков со школы, нас встречал дядя (он всегда появляется в «нужный» момент, у него талант), которого неделю дома не было, а предыдущую до этого неделю он отсиживался в своей комнате, яростно увлеченный написанием новой книги «Крысоловка для Мышиного Короля. Сто одна хитрость извлечь халявный сыр», получив вдохновение после трехчасового балета «Щелкунчик». Максим тут же учуял запах никотинового смрада и влепил легкий подзатыльник тому, кто посмел его распространять, то есть Егору, а далее разразился длинной лекцией о вреде курения, которая разрасталась на глазах, принимая невероятные объемы и включая в качестве материала информацию о том, что вредно не только курить, то есть вредно курить не только сигареты, но и травку, наркотики; также вредно наркотики нюхать и колоть; вредно распространять всю эту мерзость и тэдэ, и тэпэ. На лекцию собралась вся семья, и после нее каждый зарекся не то, чтобы курить, но даже стоять рядом с курящим, чтобы, не дай бог, пропитаться идущим от его тлеющей белой трубочки смерти дымом.
Я кинула чашку в мойку, смахнула с подоконника пепел, протерла капли от кофе, помахала немного тряпкой, чтобы выветрить запах и, удовлетворившись результатом и вскипятив повторно чайник, потому что люблю обжигающе горячий чай, заварила себе в огромную кружку мате, затем пристроилась на диванчике у стола, рассчитывая попить его в одиночестве и поразмышлять о своей судьбе.
Обычно я пью горький чай, без сахара, потому что так вкус насыщеннее, но сейчас мне хотелось как-то подсластить горькую пилюлю, которая закисляет мою жизнь в последнее время особенно сильно, поэтому я бухнула в чай две ложки сахара с горкой, размешала и наслаждалась ароматом, поднимающимся от поверхности горячего напитка.
Но не успела я сделать и глотка, как в кухню вразвалочку ввалился дядя Максим в своем неизменном рыжем халате с закрытыми и глазами и, открыв дверку шкафчика, стал набирать себе в карманы конфет и сахарных печенек. Я кашлянула, понимая, что он не обратит на меня внимания, просто у него снова прорезался сомнамбулизм. Правда, не знаю зачем, просто так кашлянула. Естественно, я не привлекла его внимания, а вот вошедший вслед за дядей Егор сделал грозные глаза, пригрозил мне пальцем, который затем подставил к сомкнутым губам, и произнес красноречивое: «Тсс!« Далее он на цыпочках подошел к дяде сзади и заорал ему в ухо, очень громко, оглушительно, даже я подскочила на месте, расплескав полкружки мате на стол:
