Текст книги "Держи меня крепче (СИ)"

Автор книги: Душка Sucre

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 42 страниц)

– Я могу пригласить Вас на ужин? – пошел в атаку Толя, который, возомнив себя королем пикапа, решил, что необходимо брать быка за рога.

Леська задумалась. Вообще-то, ответ уже был известен ей заранее. Но желание продолжить с ним знакомство тоже ее не покидало. Так что она тоже пошла ва-банк, мол, была-не была!

– А почему вы хотите пригласить меня? – смущенно опустив ресницы, спросила она.

– Потому что я без ума от Вас! Вы мне нравитесь! – тут ответил Толик, а потом задумался, не перегнул ли палку. Чувства эти были правдивы и шли из самого сердца, но захочет ли незнакомая девушка так сразу их принимать? Это как сказать на первом свидании «Я люблю тебя!« Сразу ясно, что второго свидания после такого признания не будет.

– Правда? – ее лицо вновь осветила улыбка, девушка включилась в игру. – Вы серьезно это говорите?

– Да, – с жаром произнес он, не смея оторвать глаз от ее лица.

– А как докажете? – скромно поинтересовалась девушка-тюльпан (тюльпан, потому что обе ее щеки заливал легкий румянец цвета лепестков весеннего цветка).

– Как докажет, как докажет, – прошипела молодая мамаша с коляской, стоящая в одной из застывших очередей, – ребеночка тебе заделает, а потом свалит в жаркие страны – вот тебе и все доказательство.

– Да нет, он ей серенаду споет, – мечтательно закатила глаза школьница, заглянувшая в маркет за пачкой сигарет.

– Ни фига! Он ей руку и сердце предложит, – азартно потирая руки, с видом опытного букмекера изрек мальчик-кассир, словно собирался принимать ставки на «доказательство».

– Пра-авда? – протянула девочка и, достав из кармана телефон, принялась записывать на камеру сенсационное предложение. Почему оно сенсационное, она еще не решила, но мысль, что романтичное признание станет одним из популярнейших видео в интернете, уже приятно грела ей душу.

– Эй, дед, – вновь треснула бабуля своего супруга авоськой. На этот раз легонько в район некогда упругой попы (дедуля в свое время был знатным солдатом, тренированным): – А помнишь, как ты мне предложение делал?..

Они оба с любовью уставились друг на друга, ностальгируя, так что теперь девчонка с телефоном наводила камеру то на них, то обратно на красивую пару, стараясь заснять как можно больше материала, и кусая губы от того, что у нее не два телефона.

До парочки их голоса не долетали, иначе они бы уже давно сменили обстановку. Но они оба были слишком увлечены своими строящимися отношениями, как считал один, и прикольной игрой, как считала другая.

Если бы Анатолий услышал советы толпы, то не преминул бы воспользоваться хоть каким-нибудь из них, потому что в его тело вновь вернулся робкий юноша, мыслительная способность которого была низкой и далекой от гениальности. Так что он лишь удрученно выдохнул и пожал своей косой саженью:

– Не знаю…

Леська уже настроилась, что он продолжит клеиться к ней и его ответ, мягко говоря, ее не устраивал:

– Тогда я сама придумаю, как тебе доказать свои слова, – предложила она, а Толик счастливо закивал головой.

– О, это будет так здорово, – улыбнулся он совершенно по-детски. Такое милое и очаровательное было у него лицо.

А вот Леся задумалась… Сначала отругала себя за быстрый язык, а потом задумалась, как бы так сделать, чтобы доказательство получилось не сразу, а через, скажем, неделю. Можно попросить его что-то не делать целую неделю или, наоборот, делать, например, всю неделю питаться… червяками (фу, конечно, но всякие чувства это не хухры-мухры!) Или не смыкать глаз в течении семи дней или даже десяти… Хотя все это детский лепет. Тут ее взгляд зацепил приколотую на доске объявлений зазывную рекламку. В ней что-то говорилось о турах в Китай с полноценной экскурсией и всем прочим. В голове один за другим создалась последовательная цепочка: Китай – древность – реликвия – ручная работа – ханьфу (ну, ей просто давно хотелось прикупить китайский халатик, тем более она у Ленки в комнате мальчишек видела один прикольный, померила и влюбилась в него, вот только ходячий «сам себе режиссер» спрятал его подальше от Леськи, когда заметил, что она к нему, то есть халатику, неровно дышит). Точно! Нужно сказать Анатольке, чтобы купил древнее одеяние китайоз, причем ручной работы. Ему, решила она, по любой, придется поехать в Китай, там уже искать нужную вещь, а значит затратить на поездку время. А ей за это время надо срочно выйти из депра и найти себе работу.

Под возмущенные вздохи обеих очередей она высказала ему свое желание, с которым Толик сразу же согласился. Затем они обменялись номерами телефонов, парень подвез ее до дома, а затем исчез из жизни.

Окрыленная Леся по приходу домой съела разом сразу три супика, а потом до вечера мучилась несварением желудка.

Толик же, сразу принялся обзванивать друзей на наличие китайского барахла, но ни у кого не было. Почему-то идея ехать за халатом в Китай его не особо впечатляла. Зато один из друзей посоветовал осуществить продажу через всемирную паутину, даже ссылку кинул. Так что Толик, долго не думая, перевел деньги на указанный счет и уже через три дня получил посылку. Его даже не омрачал тот факт, что в качестве посыльного был какой-то щуплый малолетний шкет. Но, наконец-то, держа доказательство своих чувств в руках, он отвесил мальцу щедрые чаевые и спрятал презент в своей комнате, приняв решение осчастливить свою любовь в воскресенье.

Но откуда ему было знать, что его шебутной дружок вместе со своей чокнутой (а как еще назвать человека, который вдохновенно врет просто так, ради прикола?) подругой, вернее женой, спионерят его ханьфушку… дважды!

Так что причина хвататься за голову была весомая. Его, конечно, обрадовало, что Леночку никто не бьет, а просто она сама дико неудачлива, но вот халатик вернуть стоило. Так что, получив от отца номер ее телефона, он удалился из комнаты, оставив того в гордом одиночестве предаваться воспоминаниям.

А вспоминать Валентину было что. Пусть он не был стар в свои сорок шесть лет, но прожил достаточно. А жизнь его была бурной и насыщенной событиями.

Он всегда был энергичным, еще с пеленок. На месте не сидел, но и в комсомол не входил, зато активно участвовал в сборищах стиляг и прочих неформалов того времени.

Со своей женой, хрупкой блондинкой с лавандовыми томными глазами и копной кудряшек на голове, он познакомился случайно на вечеринке, вернее, как в то время говорили, дискотеке. Вечер ретро. Из колонок пела Агузарова… «Старый отель»…

В тот вечер он бесконечно грустил о том, что родители сами нашли ему будущую жену: спортсменку, комсомолку и просто… нет, далеко не красавицу. Видел он ее перед дискотекой на званом ужине – очень далекая от красоты девушка, смахивающая шириной плеч на мужика с лесопилки (в папу девица пошла, в полковника). Женитьбой родители пытались вернуть сына на путь истинный, куда сам он сворачивать, ну, никак пока не собирался.

Так что пришлось срочно сбегать на танцы и забываться на танцполе, отдаваясь ритмам бодрых мелодий с бесконечно сменяющимися веселыми партнершами. Но вот поставили «Старый отель» и он столкнулся с этой изумительной девушкой, маленькой, но изящной, которую хотелось укрыть от всего мира и быть для нее Суперменом. В этот же вечер их гормоны не на шутку разыгрались, так что они не смогли сдержать порывов страсти и уединились в старой коммуналке, сняв комнату (какая же песенка оказалась пророческая), а на утро их обнаружили родители Тани, как звали девушку. Путем долгих препирательств, дочь академиков женили на сыне райкома и актрисы.

Первый год их жизни был похож на ад, так как они оба друг друга за все это чуть ли не ненавидели. Таня, как порядочная девочка, мечтала выйти замуж за порядочного человека, умного, надежного, перспективного, а вот в планы ее раздолбая-мужа женитьба вообще не входила, так что он отрывался на ней по полной, обвиняя в том, что она охомутала его.

Развод им бы никто никогда не оформил, все же его папа занимал слишком высокий пост, чтобы так рисковать своей репутацией, да и верил почему-то, что они созданы друг для друга. Может, это именно его вера и сыграла главную роль, а может высшие силы, но прожив друг с другом около года, они поняли, что жить друг без друга не смогут. Впрочем, сам Валентин понял это еще по прошествии трех месяцев совместного существования, а как призналась потом его блондинистая половинка, она тоже давно не ровно к нему дышала.

Что тут скажешь – романтика…

Нет, так не у всех. Но судьба их свела не зря.

Вот и в ту ночь, когда Толик ввалился в родительскую спальню с просьбой поженить его друзей, он сначала сказал, что свадьба – это обдуманный шаг, а не сиюминутный порыв, а потом Танечка напомнила их личный «сиюминутный порыв» и он решил дать добро. Они с женой очень хотели пойти на эту свадьбу, но срочно возникшие дела не позволили этого. Зато женушка зажглась и придумала подарок на свадьбу – квартиру, сама обставила ее, подготовила для молодожен, а теперь мечтала познакомиться с юными романтиками. Конечно, она пока не знала, что эти самые «влюбленные» друг друга терпеть не могут, страшно напоминая их самих в молодости, но он все же хотел познакомить их сегодня на вечере. Жаль только, что по причине непредвиденных обстоятельств встречу придется отложить на следующий раз, после того, как…

Мэр, хитро улыбаясь своему отображению в бронированном окне и потирая ручки, внутренне ликовал, что так удачно убедил их пока не разводиться и даже поможет сохранить брак этой визитной карточкой, которую дал ребятам.

Всю дорогу до дома Шер не проронил ни слова. Даже музыку не включил. Это пугало. Его молчание всегда меня пугало, оно выглядело как затишье перед бурей.

Я ожидала от него всплеска эмоций, зашкаливающего уровня гнева в крови, угроз, издевательств, измывательств, сарказма, в конце концов, иронии… Но ничем этим он меня не «обрадовал».

Я сидела, сжавшись в комок, и мысленно уговаривала сказать хоть слово, просто хмыкнуть, да господи, чихнуть! Но… Ничего не происходило.

Сама заговорить я боялась до ужаса. У меня вообще язык связался в рыбацкий узел, который развязать сама я не могла. И даже не пыталась. Лишь косила в его сторону: он не сводил глаз с дороги, педаль газа выжималась им по полной, напряженные руки держали руль, а волевой подбородок прижимался к груди. Я представила, как его руки вместо руля сжимают мою хрупкую шею, вздрогнула, пискнула и заткнулась, затаившись, ругая себя за чрезмерную фантазию, но водитель даже не обернулся на меня.

Доехав до моего подъезда, он резко притормозил, я по привычке выставила руки к приборной панели, все не могла привыкнуть к его дерзким торможениям, думала, что вылечу в лобовое стекло, хотя и была пристегнута. Мы посидели немного, помолчав, затем я начала отстёгиваться. В этот момент Шер выдохнул и повернулся ко мне всем корпусом… его лицо было расслабленным, ни один мускул не кривился, брови не складывались домиком, губы не были поджаты, в общем, передо мной сидел как будто другой человек. То есть, нет, я видела его на расслабоне, видела радостным, видела одухотворенным, чаще видела обозленным, но никогда… никогда не видела таким печальным-печальным с грустинкой в неожиданно… добрых глазах. Почему-то мне казалось, что сейчас он реальный. Без прикрас и «грима» в виде злобы и прочего антуража.

Он отстегнул мой ремень безопасности и усталым голосом, растягивая слова, спросил:

– Что же ты сделала, малыш-ш?

В его тоне не было укора, издевки, к которым я так привыкла. Все прозвучало тихо, но в тоже время громко так, что отдавало звоном в моих ушах.

Как же мне стало стыдно…

Я готова была провалиться сквозь землю и никогда не выползать на поверхность.

Знаю, что он мне до этого сделал очень много чего гадкого, то есть сказал гадкого и непотребного, и вел себя со мной всегда ужасно, но… Но я не должна была опускаться до его уровня и врать. Тем более говорить такие отвратительные вещи. Наговаривать на человека – это грех. Один из самых постыдных.

Я не знаю, о чем он конкретно думал, но я его точно разочаровала.

И мне должно было быть пофиг на его мнение. Должно было быть, ведь он не гнушается своих плохих поступков, а почему я должна? Почему мне не все равно? И почему я тогда ревновала?

В моей груди клокотал пожар, который срочно нужно было чем-то залить. Организм требовал крепкого чая. Этот напиток всегда восстанавливал в моей голове мыслительные процессы и излечивал от всяких наваждений. Конечно, это наваждение. Так и есть. На самом деле, мне глубоко по барабану его отношение ко мне, мое отношение к нему и все любые отношения меня не вол-ну-ют!

Но нет же, сейчас мне хреново.

Потому что он разочарован.

Потому что я дура.

А он дурак.

Не знаю, до чего бы я еще додумалась, если бы не покинула тачку, прошептав в гулкой тишине салона: «Прости», – и не убежала домой. Не включая свет и не снимая обувь, белые кеды сорок второго размера, которые кинул мне на колени Шер, как только мы сели в машину, достав их из багажника, я сползла по стенке и опустилась на корточки возле комода.

В голове эхом отдавались его слова: «Что же ты сделала, малыш-ш?»

Как же мне было хреново…

Но я и не догадывалась, что кому-то сейчас намного хреновее, чем мне.

И этот кто-то продолжал сидеть в машине во дворе, выбивая пальцами грустный мотив на руле, не решаясь повернуть ключ зажигания, чтобы покинуть самый нелюбимый двор на свете.

Нелюбимым он был по множеству причин. И все они находили пересечение в одной точке – на девятом этаже в квартире Матвеевых. Сначала он конфликтовал с Егором, давно, еще в детстве, потом встречался с Соней, сейчас на нем балластом висит их старшая сестренка… а он даже имени ее не знает.

Все так глупо получилось, расскажи кому – ведь не поверят без доказательств, вот ребята из клана точно на смех поднимут и похвалят за зашкаливающую фантазию.

Хотя это ведь только началось глупо… А вот теперь все стало более чем серьезно. Просто невероятно серьезно.

А начало… начало его не пугало. Тогда не пугало. И потом не пугало. А сейчас пугает. Потому что сначала у него все было под контролем. То есть до свадьбы, этот контроль ненадолго исчезал, но после – сразу вернулся и обещал служить до гроба, только не предупредил, что скончается так быстро.

Ему нравилось встречаться с Соней, он считал ее своей родной душой, к тому же его в ней все устраивало, не устраивали лишь сами отношения – подпольные. Ей он об этом не говорил, да и она сама всегда молчала. Видимо, каждый ждал, когда другой предложит. Оказалось, не судьба. Так они и расстались. Изначально, он еще питал надежды на скорое воссоединение, ведь это не первая их разлука, но постепенно они сошли на «нет», а его этот факт даже не расстроил. Ему неплохо жилось без Соньки, он не скучал по ней, обои в квартире не рвал, в общем, он понял, что не любил ее серьезно. Это осознание долго блуждало в его голове, а он ведь еще и пытался убедить себя в обратном, мотивировал в себе чувства, симулировал их, но все же он понял и принял факт их отсутствия почему-то только сейчас.

Но Соня не была тем человеком, о котором он чаще всего думал чуть ли не сутки напролет. Это вакантное место, сама того не зная, заняла мадам Охренчик. Малышка. Детка. Мася. А ведь он к ней только так обращался. И никогда не думал о том, что у нее есть имя. И оно не было ему интересно. И, вообще, как так получилось, что она влезла в его жизнь, а теперь рискует своей? Ладно, он, у него все запущено хуже некуда, но куда она прет с энтузиазмом барана?

Да, в ту ночь они перепили. Да, совершили глупость. Да, теперь расхлебывают вместе. Но что совсем неправильно, так это то, что она с ним. Это неправильно. Хорошие девочки не должны пастись около плохих мальчиков. Его просто невероятно бесило, что она может заразиться от него и стать плохой.

Сначала он не заметил в ней достойного человека. Просто шутил и прикалывался, как обычно. Затем понял, что она современная реинкарнация Матери Терезы. Такой редкий экземпляр доброты и порядочности. Со светлыми мыслями и благими поступками. Одновременно с этим он понял, что его влияние может на ней пагубно сказаться, так что его решением было задавить ее к нему симпатию на корню. Он стал более дерзким, жестким, грубым. Все это только ради того, чтобы спасти ее от себя. Глупец… Своими поступками он, наоборот, стал пробуждать в ней зверя. И вот, когда она опустилась до клеветы, он винил в этом только себя. Своими словами он не хотел говорить о разочаровании в ней, нет, он гнобил лишь себя за то, что так получилось. В конце концов, мотиватором ее деяния стала фраза Виктории, с которой они столкнулись на вечере. О благотворительности. Так глупо… Она же не имела в виду того, о чем подумала его женушка. На самом деле Вики говорила о вечере мэра – вечере благотворительности, просто малышка не знала об этом и приняла на свой счет, а потом убежала. Как вообще Вика умудрилась ее обидеть? Она же всегда такая утонченная и правильная, а малышка чистая и добросердечная. Они должны были поладить, для Шера это было важно.

Очень мало в его жизни людей, которыми он дорожит.

Но очень много тех, кто дорожит им.

И в это число малышка не подпадала…

Зато, с легкостью отхватила себе теплое местечко в первом ряду.

Как же это больно знать, что ты ее обидел. Что она сидит и злится на тебя. Ругается. Нет, пусть думает о нем все, что хочет, но пусть держит марку и не падает в грязь.

В окнах ее квартиры не горел свет. Странно, обычно у них дома всегда кто-то ошивается хотя бы на кухне. Ах, да, семейство же уехало на дачу с ночевой… Значит, она одна дома.

Но дошла ли она до квартиры?

Проверить это было легко – звонок на домашний (ведь мобильник ее сломан) решит все вопросы. К тому же не обязательно что-то говорить. Можно просто дождаться ответа, услышать ее полувопросительное «Да» или «Алло» (интересно, по какому принципу она выбирает, когда как ответить?) и сбросить вызов.

Длинные гудки не прерывались, вводя Шера в странное состояние отчужденности. Она бы обязательно взяла трубку, она ответственная.

Значит, что-то случилось.

А вдруг она споткнулась и навернулась с лестницы? Или на нее напали маньки?

В груди как-то странно екнуло и Шер, резко выскочил из тачки.

Я вздрогнула от звонка телефона, который был совсем недалеко от моего уха. В голове все еще плавали разные дурацкие мысли, а голос слушаться отказывался, так что трубку я снимать не стала. Просто таранила телефон взглядом и думала, кому мы могли понадобиться в такое время? Идей было море, вот только все они бились снаружи о стенки моей черепной коробки, внутри же был вакуум.

Я потянулась рукой к трубке, но прямо над ней моя рука зависла, потому что я задумалась, а что ответить? Обычно я говорю либо «Да», либо «Алло», в зависимости от настроения и от постоянно возникающей мысли, а вдруг сейчас решается чья-то судьба? Просто есть такое поверье на исполнение желания. Нужно загадать его, потом набрать неизвестный номер и, в зависимости от ответа собеседника, снявшего трубку, ты узнаешь правду, сбудется ли оно. Если отвечают «Да», значит сбудется. Если «Алло» или еще что-нибудь в этом духе, то нет. А вот если трубку не возьмут, значит, у человека есть равные шансы, как на исполнение, так и на его неосуществимость. Конечно, можно всегда отвечать положительно, пусть у всех все сбывается, но ведь ты никогда не знаешь, а вдруг на том конце провода террорист загадал «Взорву я этот торговый центр в центре города или не взорву?», а ты берешь и отвечаешь ему «Да». Это отстойно. Поэтому я всегда думала, что ответить. А вот сейчас надумала не снимать трубку.

Я вернула руку поближе к телу. Наконец, телефон замолк.

Обхватив себя руками, я сжалась в комок и спрятала голову в колени, что даже уши не было видно.

Было бы намного легче, будь у меня слезы. Будь у меня прощение за свои тупые действия. Будь у меня силы быть сильнее всего этого. Будь у меня силы запереть свои чувства в клетке.

А так… так все очень плохо.

Поэтому я пыталась таким образом создать как бы скорлупу.

Неожиданно на мою макушку приземлилось что-то теплое, потрепав по волосам, и раздался озабоченный голос:

– С тобой все в порядке?

Медленно, очень медленно я вынула голову из «скорлупы». Мягкий свет от работающей на лестничной площадке лампы, освещавший склоненную ко мне стоявшую в середине прихожей фигуру струясь по короткому ежику светлых волос, качнулся и погас, погрузив коридор во тьму.

Я кивнула. Потом сообразила, что в темноте мой кивок виден ровно так же, как виден гот на кладбище в глухую полночь, поэтому пришлось подать голос, прозвучавший сухо и надломлено:

– Да.

Но это была неправда. Я не была в порядке. Точнее, я была в беспорядке. А еще больше запутанности в мой и без того спутанный комок из смеси моих разноликих чувств добавляло растворившееся во тьме секунду назад озабоченное лицо.

Это я сначала решила, что он озабочен моим здоровьем, а сейчас я прикинула и оценила правдоподобность подобных чувств. Да ну нафиг!

Зачем он приперся ко мне домой? Артем сошел с ума? А может он все-таки решился меня убить? Сначала сидел всю дорогу и размышлял, а сейчас придумал, как это сделать лучше всего и пришел по мою душу. И еще заранее скорбит и переживает, а вдруг я уже при смерти, ведь тогда весь его план по моему изощренному смертоубийству пойдет насмарку… Да-а-а…Это больше похоже на правду.

Так что, надо линять. Можно уползти на кухню и забаррикадироваться там, это самая ближайшая ко мне комната. Хотя перспективнее было свалить в комнату к мальчишкам. Там есть комп и интернет, а значит, есть возможность вызвать службу спасения, телефона-то у меня нет, стационарный же я вряд ли смогу с собой умыкнуть. Но в их комнату дорога лежала через стоящего на пути Шера, то есть туда путь был заказан.

Приняв единственно верное решение по поводу своего спасения, я поползла по стеночке к кухне.

Стараясь не нашуметь, я врезалась башкой в комод, уронила себе на голову телефон, предсмертно тренькнувший в пустоту, зацепилась ногой за высокий резиновый сапог (это добро прислали дяде верные фанаты-рыбаки, а прихватизатор-Макс разместил их в коридоре среди обуви, типа собирался носить), а в итоге я растянулась на полу, кряхтя как старушка бюстгальтерной модификации. Неожиданно включенный свет ввел меня в состояние больного куриной слепотой, только наоборот. Моим глазам, адаптировавшимся к темноте, не сразу удалось сменить приоритет в пользу света, так что я сощурилась и терла их кулаками, внутренне приготовившись слушать обеспокоенные восклики, типа «Как ты?» и прочее, ведь получить по макушке древним двухкилограммовым раритетом (еще один подарочек бЭзумных дядиных фанатов), наверное, первым в истории телефоном, сконструированным Александром Бэллем, было не самым приятным в моей жизни моментом.

Но почему-то со стороны Шера доносились всхлипывания и похрюкивания. Он что… плачет?!

Эта мысль ввела меня в ступор. Я даже забыла, что моя черепушка только чуть не треснула, явив миру мой мозг. Или же его отсутствие. Все чаще склоняюсь ко мнению, что там у меня опилки. А сама я как плюшевый мишка из любимого диснеевского мульта. Он тоже всегда искал приключения на свою ж***, находил, получал тумаков, а потом все равно был предельно счастлив. Я вот тоже, несмотря ни на что, стараюсь возвращаться к позитиву. Хотя это и дается мне с трудом, особенно в последнее время.

Но что же там с муженьком?

Он отвернулся от меня и опирался рукой в стену, его плечи подрагивали в такт всхлипываниям. Я ощутила гулкое чувство вины и вскочила на ноги, но, не рассчитав того, что мои ноги все еще путались в сапогах и прочей обуви, вновь шмякнулась, и теперь лежала на полу спиной, потирая ушибленный затылок (срочно учусь группироваться!)

Артем оторвался от стены, чтобы посмотреть, что там со мной еще прислучилось. На его лице блуждала… улыбка. Вот же сволочь. Он, оказывается, не плакал, а ухохатывался.

Я тут убиваюсь по нему, переживаю, что расстроила, а он… он просто ржет. Чуть ли захлебывается, гад. А если он реально своей слюной захлебнется, я ему не помогу. Пусть себе подыхает на здоровье…

– Знаешь… ты су-у-упер, детка… – сквозь смех выговорил он, присев рядом со мной на корточки. Постепенно его бульканье сходило на «нет».

– Спасибо за комплимент, – процедила я злая как черт и захлопнула ногой входную дверь.

Еще не хватало, чтобы соседи, живущие с нами одной лестничной клетке, рассказывали завтра папе о том, что его дочь та еще клоунесса с нарушенной координацией движения притащила домой мужика в глухую ночь и теперь осталась с ним наедине в пустой квартире. Надеюсь, все издаваемые нами звуки еще не успели привлечь их внимание и они еще не заняли привилегированное место у дверного глазка. Кстати, они себе установили глазок с обзором на сто восемьдесят градусов, так что от этих чудиков можно ждать чего угодно. И чем их мексиканские сериалы не устраивают, транслируемые по ТиВи? Видать, они просекли фишку, что наша семейка похлеще всяких мыльных опер заморского производства…

– Ты живая вообще? – Шер приставил ладонь с внутренней стороны к моему носу, видимо, чтобы проверить дыхание, потому что я уже минуты две как обсуждала с внутренним голосом достоинства своей семьи перед достоинствами бразильского «мыла». Как не странно, моя семейка вела в счете.

От наглости мужа, позволившего себе подобную вольность (это после того, как он надо мной ржал), я разозлилась и, распахнув глаза, резко села. Опять же, я сначала предприняла попытку резко сесть, а только потом открыла глаза, иначе я бы так не ступила. В общем, я врезалась носом в его руку, которая по своей напряженности и несдвигаемости больше напоминала стальную зацементированную в стене балку, вскрикнула, приложилась затылком об пол (спасибо, папа, за паркетную доску из дуба), разобиделась и свернулась клубочком, прижимая обе руки к пострадавшему носу.

– Как можно быть такой неуклюжей? – пыхтел рядом Артем. – Покажи нос. Кровь идет? – он резко развернул меня на себя, оторвал мои руки от лица и скептично оглядел его.

– Ты что творишь? – попробовала возмутиться я.

– Спасаю тебя, – пожал он плечами. – Вставай. Пошли в ванную. Нужно промыть нос.

– Спасибо, не пойду.

Блин, я в обиде. Не тронь меня, мужчина, то есть злобный тролль.

– Пошли, говорю, – нетерпеливо произнес он и потянул меня за руки. Я вырвала их и прижала к себе.

– Нет.

– Как хочешь, – легко согласился он и подхватил мою тушку на руки, будто я была пушинкой.

Я тут же растеклась в его руках теплой вазелиновой лужицей и даже забыла, что пребывала в обиде. Черт, это же так приятно, когда тебя таскают на руках, как принцессу из сказки. Правда, гораздо приятнее, когда дорога составляет не восемь шагов, а в случае Шера так вообще пять, а, скажем, метров сто хотя бы…

Но меня и это радовало. Как в детстве радовали «Чупа-чупсы» и круглые цветные жевательные резинки.

Доставив по пункту назначения и включив мимоходом свет, Артем открыл холодную воду и стал промывать мое лицо. Не знаю, почему я не сопротивлялась. Может, потому что он делал это очень аккуратно, обращаясь моей битой харей как с вековой хрустальной люстрой, которая может разбиться от одного прикосновения, а может, потому что мне было приятно, что это он, сам Артем Охренчик, снизошел до моей скромной персоны и сейчас прыгает вокруг меня чуть ли не Моськой. Но я стоически терпела и исподлобья смотрела в его хмурое сосредоточенное лицо. Наконец, он закончил, протер мой фэйс полотенцем и спросил, нет ли в холодильнике льда.

С детской непосредственностью я поинтересовалась:

– Зачем?

На что получила развернутый матерный ответ, что даже мои уши покраснели.

– Так есть или нет? – не обращая на мою реакцию внимания, переспросил он. Я кивнула и повела наглеца на кухню к холодильнику.

Получив требуемое, он завернул лед в захваченное из ванной полотенце и приложил к моему затылку. Снова неожиданный поступок.

Он меня пугает.

Или вдохновляет?..

Фу, как же я запуталась.

Ну, почему, почему нельзя быть всегда одинаковым? Или всегда злым, или всегда хорошим. Тогда мне не пришлось бы менять гамму своих к нему постоянно меняющихся отношений. Можно было бы выбрать что-то одно и холить это чувство, и лелеять.

Пока я наслаждалась холодным компрессом и пыталась разобраться в своих эмоциях, этот проглот успел вскипятить чайник, опустошить полхолодильника, сожрать стоящие на столе фрукты и теперь косился на любимые дядины «Шоколадные звездочки», которые тот предпочитал употреблять залитыми молоком в качестве завтрака. Заметив его голодный взгляд, я поспешила припрятать «звездочки» подальше от него и была награждена званием:

– Жадина!

– Да и так все сожрал, что только можно было.

– Говорю же, жадина.

– Ладно, я пропущу это оскорбление мимо ушей.

– Какое оскорбление? – «искренне» удивился голодный троглодит.

– Никакое. Если хочешь есть, закажи пиццу, – процедила я, уверенная, что Артем откажется от этого и свалит домой. Сказать же ему в лицо, мол, вали давай и не оглядывайся, мне не позволяло, простите за жаргон, гребанное чувство такта.

– Отличная идея, малыш! – озарился он и ту же достал из кармана мобильник.

Он сделал заказ, включающий самую большую пиццу с огромным количеством топпингов и апельсиновый сок. Потом посмотрел на меня, задумался и перезвонил, заказав еще одну такую же пиццу. Робин Бобин Барабек39, блин. Он что, думает, что я много ем, и ему не хватит одной «кулебяки», как называет пиццу моя бабуля?

– Слушай, – сделав заказ, он вновь переключился на меня, – сваргань нам чего-нибудь пожрать, пока ждем, – капризно попросил он.

– Я?

– Ну, да. Из нас двоих ты девушка. Кулинария должна быть у тебя в крови.

– Уверен? – ехидно поинтересовалась я.

– А то! Все особи женского созданы для того, чтобы маячить у плиты и готовить своим драгоценным мужьям еду, – с чувством собственного достоинства отозвался Шер, методично перерывая ящики, проверяя их на наличие ингредиентов для приготовления пищи. Зря, впрочем. Еще утром Максим упаковал все крупы и прочие продукты в сумку, чтобы мы не померли от голода на даче. Ну, мало ли… Вдруг у нас тачка сломается и мы не сможем попасть домой… Так что провиант был жизненно необходим, вот только, кажется, дядя путал эту поездку с вылазкой в тайгу.

– И что же ты хочешь? – ласково пропела я.

– Еду, – развернулся он ко мне, поняв всю бесполезность попыток найти хоть что-то в шкафчиках. – А у вас она вообще есть?

– Была, пока ты не съел.

– Тогда давай «звездочки»!

– Нет!

– Я умираю. Я хочу есть.

– Я, может, тоже хочу…

– Тогда приготовь.

– Из чего? Тебе кашу из топора сварить?