Текст книги "Под Варды синими сводами (СИ)"
Автор книги: Calime
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 38 страниц)
Они оторвались друг от друга, лишь начав задыхаться, жадно всматриваясь, готовые обняться и вновь слиться в поцелуе.
Вдруг слева от них что-то легонько звякнуло. Лис резко повернулся на звук – в каких-то десяти шагах стояла высокая фигура в черном. Лишь глаза неизвестного, казалось, сияли красноватым светом. В правой руке у него был короткий клинок, поблескивающий в сгущающихся сумерках холодным блеском стали. Лис сразу оценил насколько этот, закутанный в черный плащ, эльда был сейчас опасен исходившей от него холодной яростью.
Шагнув вперед, навстречу воину в черном, юный синда встретил взгляд его глаз, горевших как яркие угли в костре, и не успел он протянуть руку к поясу за одним из кинжалов, как земля стремительно ушла из-под ног. В глазах потемнело. Лис понял, что лежит на траве, тут же рванулся, чтобы подняться на ноги, но какая-то тяжесть словно приковала его тело к земле. Как сквозь толщу воды, он услышал пронзительный, похожий на звериный, крик. Затем все стихло и через миг он провалился в темноту.
Тэран-Дуиль пришел в себя от яркого света, настойчиво бившего в глаза. Свет лился из окна напротив его кровати. Все вокруг плыло, голова кружилась. Он смутно слышал, как кто-то ходит по комнате. Наконец, сквозь шум в ушах, он различил:
– Суилад*, бесстрашный покоритель голодрим, – Белег заглядывал ему в глаза.
– Суилад, – попробовал говорить Лис.
– Рана не опасна, хоть ты и потерял много крови, – с серьезным выражением лица заметил Белег, – Здесь хорошо заботятся о тебе, – он улыбнулся.
– Меня ранили?
– Мне сказали, ты хотел взять у Лорда Карантира несколько уроков владения мечем, а рану тебе нанесли случайно, по неосторожности, – иронично произнес Куталион, опустив взор.
Через три дня Тэран-Дуиль смог вставать и самостоятельно передвигаться по замку. На утро четвертого дня слуга из местных, который ухаживал за ним, объявил, что ему поручено отвести сына Орофера к князю.
Лорд Таргелиона сидел за своим рабочим столом, на котором, поверх слоя карт и пергаментов, стоял большой поднос, уставленный мисками и тарелками с едой и питьем.
Карантир смерил вошедшего к нему Лиса тяжелым взглядом:
– Не хотите ли разделить со мной мой скромный завтрак, браннон* Тэран-Дуиль, сын Орофера? – его голос сохранял странную мягкость даже сейчас, когда в словах был неприкрытый сарказм.
– Я голоден, мой Лорд, не откажусь, – отвечал Лис, морщась, дотрагиваясь кончиками пальцев до повязки на боку.
Жестом его пригласили сесть, и синда опустился на стоявший рядом стул.
– Ваш командир жалуется, что ваше пребывание в Таргелионе слишком затянулось, – жуя, проговорил Лорд Карантир, – Видит Эру, не по моей вине… – он возвел глаза к небу и губы его исказила странная ухмылка.
Тэран-Дуиль, тем временем, взял с подноса кусок лепешки, откусил и тоже принялся жевать.
Карантир вдруг изменился в лице, произнес тихо и серьезно:
– Я бы убил тебя той ночью, если бы не Мирионэль, – он помолчал, – Ты дал ей кольцо?
– Я собирался сделать это, когда вы прервали нас, – был ответ.
В глазах Лиса явно читался вызов.
Лорд Таргелиона поднялся из-за стола, представ перед собеседником во весь свой немалый рост:
– Ты сможешь сделать это сегодня вечером… родич, – с этими словами Карантир направился к двери и вдруг замер в проеме.
– Кто-то, кажется, хотел научиться приемам двумечного боя? – бросил он через плечо с усмешкой, – Через полчаса жду тебя во внутреннем дворе крепости.
И он быстрыми шагами, не оборачиваясь, зашагал по коридору.
– Я буду там, не сомневайтесь! – вспыхнув, произнес сын Орофера.
====== Путь к истокам. Хитлум ======
Встреча с братьями отца, которой я страшилась, а потому невольно стремилась избежать, потрясла меня. Я рассматривала каждого из них, рискуя перейти грань приличий, сравнивая их характер и внешность с характером и внешностью отца, и друг с другом.
Самыми схожими с чертами отца были черты Куруфинвэ, или Курво, как его называли в семье. Однако сходство их было лишь внешним, к тому же, Куруфин был на пол головы ниже ростом. Оба они – отец и дядя Курво, как говорили, были похожи на Феанаро. Только Куруфин унаследовал еще и талант их отца к кузнечному ремеслу, ювелирному делу и обработке драгоценных камней.
При братьях отец был немногословен. С ними рядом он словно делался моложе, превращаясь в среднего брата, принца Первого Дома, четвертого сына Феанаро, внука Финвэ. Как если бы совместные воспоминания о жизни в Валимаре, об Исходе, о страшной Клятве и всем, к чему она привела, довлели над ним, диктуя определенные правила поведения в присутствие братьев. Клятва их сплачивала, но, разумеется, не только она.
Отец был наблюдателен и чуток к проявлениям личностных качеств окружающих. С присущей ему логикой талантливого стратега, он помогал старшему из братьев составлять планы вылазок и военных компаний, которые сам же и оплачивал, как наиболее преуспевший в деле торговли с наукалиэ и другими народами.
Младшие дяди-близнецы, казавшиеся на вид не старше меня, искрились жизнелюбием, были ласковы, и словоохотливы. Могло показаться, что они не страдают в той степени от тяжкого бремени принесенной когда-то Клятвы, в какой ее вес давит на плечи их старших братьев. Питьяфинвэ и Телуфинвэ были неразлучны, часто, начиная говорить одновременно, произносили одни и те же слова, любили петь и музицировать с дядей Макалаурэ, почти постоянно переговаривались в осанве и много смеялись.
Канафинвэ, дядя Кано, обладал самым мягким среди братьев, почти кротким нравом, но в определенных ситуациях второй по старшинству феанарион мог преображаться, проявляя себя с неожиданной стороны. Сильный чарующий голос его, когда он спорил с братьями или чужаками, звучал мелодично, как у истинного певца, но твердо и решительно. Если он почитал единственно верным то, что утверждал или намеревался предпринять, то делался упрямым и умел настоять на своем, используя не столько силу голоса, сколько меткость и ясность суждений. Его черты напоминали черты отца и Курво, но были тоньше, мягче, изящней. В темно-серых, по-оленьи кротких глазах часто можно было заметить задумчивость, отрешенность.
Все сыновья Феанаро были красивы, но самым прекрасным из братьев отца по праву можно было назвать Туркафинвэ. Ослепительный в своей красоте Турко, занятый лишь собой и своими делами, свысока смотревший на все и вся, казался совершенной, но холодной мраморной статуей. Роскошные светло-русые с золотым отливом волосы пышными волнами лежали на плечах и спускались на спину, завиваясь колечками. Иногда мне очень хотелось прикоснуться к ним, погладить, мягкие ли? У него на щеках рдел нежный румянец, а ярко-голубые глаза были обрамлены в длинные черные ресницы, брови тоже были угольно-черные, с изгибом, как нарисованные черным карандашом на бело-розоватой, идеальной коже.
Старшим и по праву главным среди братьев был Нельяфинвэ, дядя Майтимо, Маэдрос Высокий. Я слышала, его называли «Однорукий Король». Кисть правой руки ему заменял искусно сделанный протез из неизвестного сплава, по виду напоминавший перчатку боевых доспехов, который Майтимо умело использовал для простых манипуляций. Говорили, что в битвах он надевает другой наруч в виде острейшего клинка. Он единственный из братьев был выше отца ростом и шире в плечах. Серо-зеленые прозрачные глаза его были подернуты льдом. Приветливый тон Нельо был скорее необходимостью привычной роли объединителя и посредника, нежели природной чертой. Груз ответственности за братьев и за прегрешения их отца перед всеми и вся тяготили его – это сквозило во взгляде, в движениях, в звуках спокойного голоса.
Представленная братьям отца и признанная ими, я чувствовала себя теперь настоящей ниссэ из квенди, настоящей нолдиэ и принцессой Первого Дома. У меня, как выяснилось, был кузен Тьелперинквар – сын Куруфина, встречу с которым Курво обещал мне, сказав, что отправит сына к нам в Таргелион, как только ему станет известно о нашем возвращении из Хитлума. Не скрою, мне хотелось познакомиться и с ним.
Желала я встретить и родичей из Второго и Третьего домов, даже догадываясь о непростых отношениях, омраченных давними раздорами. Мое положение было неопределенным. Из случайно услышанных мною обрывков разговоров приближенных братьев феанорингов было понятно, что у моего отца в Валимаре осталась жена.
Собираясь в Хитлум, я настраивала себя на лучший исход. Что бы ни было, а быть единственной дочерью Владычицы Халет было не менее почетно, чем незаконной дочерью одного из князей проклятого Первого Дома.
Мы с отцом и Майтимо выехали в Хитлум через две недели пребывания у нас делегации из Белегоста. Посланцы гномов отправились во владения своих правителей, а мы держали путь в резиденцию Верховного Короля нолдор в изгнании. В первые дни пути нам составляли компанию Кано, Турко и Курво, чьи уделы находились северо-западнее Таргелиона. Тельо и Питьо отправились к себе на юг, в Междуречье Оссирианда.
Не верилось, что каких-то семь лет назад я была невообразимо далека от этого мира и имела самое туманное представление об его жизни, ее укладе и традициях. И вот теперь я – принцесса Первого Дома, ехала в Хитлум, чтобы быть представленной Верховному Королю нолдор и познакомиться со всеми родичами, казавшимися почти мифическими существами во времена моего детства в Бретиле. Я часто спрашивала себя, что бы сказала мать, если б могла увидеть и услышать все, что видела и слышала я?
Меж тем, для меня самой предвкушение встречи с Нолдараном, его нолфингами и арфингами из Третьего Дома, присутствие которых в Хитлуме во время нашего там пребывания предвосхитил Майтимо, было вдвойне тревожным. Я замечала, как напряжен был все время нашего пути отец. Он сидел в седле, прямой как натянутая струна. Подбородок вверх, губы плотно сжаты, глаза прищурены, всматриваются в горизонт.
Майтимо то и дело норовил вырваться вперед, посылая своего огромного скакуна светлой масти из рыси в галоп на тех участках дороги, где это было возможно. Казалось, какая-то неизвестная сила торопит и гонит его на восток, к берегам Митрима, заставляя торопить остальных.
Благодаря старшему из моих дядей мы передвигались довольно быстро. Дорога, по которой ехал отряд, была торной. Вокруг нас возвышались горы и холмы, земля по обеим сторонам тракта казалась покрыта слоем мелких камешков и кое-где виднелись валуны, большие и поменьше, но тоже массивные, серые, твердые и холодные, как этот северный край, куда мы вступали. Вокруг дороги было пустынно, не было видно никакого жилья. Лишь ветер гулял среди камней, завывая в трещинах далеких скал к северу от нашего тракта. Воздух был такой влажный, что по утрам я просыпалась от холода, дрожа всем телом – одежда пропитывалась влагой, не спасали даже подбитые мехом плащи, которые странно было носить в самом начале осени.
Когда наш отряд, состоявший из воинов дяди и отца, вступил в не слишком густой еловый лес – первый встретившийся нам за время пути, Майтимо сказал, что мы уже совсем близко к цели путешествия. Погода была пасмурная, и темно-серые облака плыли низко над поверхностью.
Пока отец вместе с Тьяро раздавали указания отряду относительно размещения, я подъехала ближе к Майтимо. Он глянул на меня своими холодными зелено-серыми глазами, но быстро отвел взгляд.
– Тебе не терпится попасть в Хитлум? Я тоже стремлюсь туда, только вот не знаю, какая встреча ожидает меня… – призналась я.
Он слегка улыбнулся, прикрыл глаза, улыбка стала более явной.
– Тебе нечего опасаться. Ты будешь среди родных и друзей, – он вдруг повернулся и взглянул мне в лицо, – Я так рад за Морьо. Он смог то, чего хотелось бы всем нам, и у него теперь есть ты. Знаешь, он ведь очень дорожит тобой… – улыбка Майтимо была ласковой, хоть глаза и оставались холодными.
– Да, я знаю, – растроганно отвечала я, – Отец мне тоже очень дорог. И ты, и остальные… Я столько всего увидела и узнала, научилась стольким вещам, с тех пор как стала жить в замке отца… – я говорила, а старший феаноринг улыбался мне.
Тогда мне показалось, что он улыбается каким-то своим мыслям, а не моим словам.
Ночью, лежа рядом с Тулинде, которая сопровождала меня всегда и везде, в подобие шатра, сооруженном наспех, я думала о том, что ждет меня уже завтра в крепости Нолдарана Нолофинвэ.
Внезапно я уловила звук, похожий на тихий стон. Где-то совсем рядом. Я села, выпрямилась, прислушиваясь с все нарастающей тревогой, и тут вспомнила, что отец говорил мне в первые годы, рассказывая о братьях.
– Старший, Нельо, он самый крепкий из нас… Из всех, кого я знаю, он – самый стойкий. Эру знает, чего ему это стоит. Того, что он вынес в застенках… в плену… – отец подбирал слова, – ни один из нас не смог бы вынести. А он ничего – молчит, ни слова никому…
Стоны были похожи на поскуливание голодного, потерявшегося щенка, жалобные, отдающие безнадежностью, смирением с переживаемым страданием. У меня в душе все переворачивалось и сердце стучало гулко в груди, я отдернула занавесь, из-за которого глядели темнота и холод ночи.
Во мраке можно было различить лишь силуэты деревьев. Ветви елей чернели на фоне темно-синего неба. Я накинула плащ и почти ползком покинула импровизированный шатер. Стоны, уже едва слышные, доносились откуда-то справа от нашего с Тулинде ночного пристанища.
Сделав несколько шагов в том направлении, я оказалась перед занавеской, точнее, перед наброшенным на низко растущую ветку ели покрывалом, за которым скрывалась чернота. Встав на колени, я протянула руку, глаза начали привыкать к темноте вокруг. Моя рука коснулась какой-то ткани. Подбитый длинным волчьим мехом плащ! Я ощутила чье-то движение и ясно услышала короткий болезненный стон. Он заставил меня метнуться вперед, в темноту, рискуя навредить себе. Я уткнулась в свернувшуюся под плащом спящую фигуру. Дрожа от холода ночи и пораженная страшной догадкой, я нащупала правое плечо неизвестного, скользнула пальцами вдоль его руки…
Майтимо! Я зажала ладонью рот, стараясь подавить готовый вырваться крик. Хотелось скорее бежать подальше отсюда. Я развернулась, чтобы спешно уйти, как вдруг отчетливо услышала отчаянное «Финьооо…» – за которым последовал очередной жалобный стон. «Нельзя оставлять его одного!» – решила я, и оставалась подле дяди, пока стоны не утихли. Он не просыпался, но, кажется, почувствовал мое присутствие рядом, и вскоре спокойно спал.
Вернувшись к себе, я прилегла рядом с безмятежно спящей Тулинде, но заснуть больше не смогла – мешали мысли о Клятве и плене дяди Майтимо, от которых бросало в дрожь. Что же он пережил, что и сотни лет спустя его мучают кошмары?
Наутро, едва начало светать, я побежала к отцу. Всякий раз, чувствуя страх или беспокойство, я старалась оказаться подле него, излучавшего силу и уверенность. Отец уже проснулся. Я застала его, когда с помощью слуги, он надевал легкие доспехи. Атар был серьезен и сосредоточен, как и всегда. Я поймала на себе его обеспокоенный, внимательный взгляд:
– Ты бледна. Говори, что случилось ночью? – спросил отец, стягивая шнуровку наручей.
– Ничего, атар, я видела страшный сон, – я подошла к нему, взяла за руку, помогая закрепить наручи, завязывая на узел шнурки.
Он нахмурился, но промолчал. Закончив со шнуровкой на обоих запястьях, я коснулась его волос – высокий черный хвост растрепался, кое-где волосы спутались.
– Присядь, я расчешу их, – предложила я.
Все также, молча, он сел на походный складной табурет, услужливо поставленный перед ним расторопным слугой.
– Какие же они у тебя красивые… – я развязала ленту, стягивавшую волосы отца, достала из походной сумки гребень и принялась аккуратно расчесывать, стараясь не задевать чувствительные кончики ушей.
Волосы у отца были темные, густые, блестящие. От влажности из идеально ровных, они превратились в волнистые.
Отец глубоко вздохнул:
– Тоже слышала? – спросил он, – Испугалась? Хорошо, что не стала будить. Оно само проходит. Если будить – хуже.
От неожиданности сказанных им слов я чуть не выронила гребень. Придя в себя, продолжая расчесывать его роскошные пряди, я хотела спросить, знает ли он, что снилось Майтимо, но вовремя прикусила язык. Было понятно, что дядины кошмары могли быть связаны с тем, что пришлось вынести в плену в Ангамандо.
Произнесенное дядей Майтимо в кошмарном сне слово «Финьо» оставалось для меня загадкой.
Не проехали мы и одной лиги, как послышался топот скачущих нам навстречу крупной рысью лошадей. Они высыпали сбоку от главной дороги. Всей толпой сразу налетели на нас, приветствуя и кружа вокруг.
Я старалась понять, кто же из этих темноволосых и гибких лихих наездников-лучников принц Финдекано, старший сын Короля, который, согласно традиции, должен был встретить наш отряд на подступах к замку.
Всадники были все одеты просто, в темно-синих шелковых кафтанах и широких штанах для верховой езды. Плащи были небесно-голубыми. У одного из них был щегольски укороченный плащ, подбитый серебристым песцовым мехом. Капюшон был надвинут на глаза всадника. За его спиной виднелся колчан со стрелами, лук был пристегнут к седлу.
Окончив шумные приветствия, мы все вместе двинулись к замку. Всадник в коротком плаще откинул назад капюшон, и, приблизившись к Майтимо, продолжил путь рядом с ним.
Принц Хитлума был невысокого роста, изящный, с копной густых темных волос, часть из которых была заплетена в сложные косы с вплетенными в них золотыми шнурками и подвесками. У него был тонкий, резной профиль, черты лица чуть резкие, но приятные, а взгляд робкий, словно виноватый. Он ехал рядом с Майтимо, изредка взглядывая на него, но большую часть пути держал голову слегка склоненной.
Дядя продолжал путь, глядя перед собой, сосредоточенно разглядывая уши и гриву своего коня. Время от времени он украдкой бросал быстрые взгляды на едущего слева от него принца.
Вскоре мы увидели вдалеке цель нашего долгого путешествия. Замок Барад-Эйтель даже издали казался огромным, и темной горой среди прочих вершин Эред-Ветрина возвышался на нашем пути.
Нас встретили у крыльца слуги, забрали лошадей, показали нам наши комнаты.
Внутреннее убранство замка было заметно скромнее, чем в крепости отца, чувствовалось, что к постройке и отделке крепости не приложили руку искусные и трудолюбивые гномы – мастера изобретать хитроумные приспособления и вырезать в камне и дереве вязь прихотливых узоров на колоннах, сводах и порталах. Не видно было и сделанных их руками вещиц – статуй, украшений, предметов мебели. Все вокруг было просто, но добротно сработано руками самих многочисленных обитателей крепости, напоминая мне замок матери в Бретиле.
Не находя себе места от волнения, я принялась с помощью моей Тулинде разбирать вещи. Для первого и самого важного вечера я приготовила серебристо-серое платье, расшитое черным шелком и серебряные украшения с самоцветами, сделанные лучшими ювелирами Ногрода, которые подарил мне отец.
Наконец, мои приготовления были завершены и вечером, как и было условлено, мы с отцом вошли в тронную залу замка сразу вслед за дядей Майтимо, уверенными шагами ступавшим по ее гладким полированным плитам.
Зала была полна до отказа. Гости стояли вдоль длинных накрытых столов. Другие еще продолжали прибывать. Почти сразу за нами в залу вступила группа необыкновенно пригожих собой золотоволосых квенди, они, взглянув в нашу сторону, сделали короткий поклон Майтимо.
Сияние самоцветных камней на одежде, украшениях и кубках приглашенных слепило глаза, блеск золота, серебра, меди и бронзы, исходивший от ваз, канделябров, люстр под потолком и подсвечников на столах был таким, что, казалось, зала освящена неземным светом, подаренным самими Валар.
Ослепленная великолепием и блеском просторной залы, я не сразу обратила взор вглубь ее, где располагался стол, за которым восседал сам Нолдаран с сестрами и прочими, кто приходился ему родней.
Приблизившись к королевскому столу и стараясь, чтобы его голос было слышно сквозь шум застолья, Майтимо обратился к Нолофинвэ с приветствием:
– Звезды сияют в час нашей встречи, Владыка! – он склонил голову и медные кудри, дрогнув, вспыхнули красновато-оранжевым всполохом.
– Приветствую Лорда Химринга и хранителя Восточного Предела в Барад-Эйтель! – ответил ему приятный бархатный голос Нолофинвэ, гулко разносившийся по зале во внезапно повисшей тишине.
Только сейчас я рассмотрела Верховного Короля нолдор в изгнании, вышедшего нам навстречу. Высокий и статный, длинные темно-каштановые волосы рассыпаны по широким плечам, в его прекрасных светло-серых глазах можно было заметить выражение тоски и усталости. Нолдаран выглядел обеспокоенным. Это было вполне понятно – рядом с его владениями располагалось логово врага.
– Я пришел к тебе, чтобы отметить вместе с нашими славными родичами начало осени и представить тебе, твоему двору, – Майтимо сделал небольшую паузу, оглядев залу, – и нашим родичам из Третьего Дома, дочь Морифинвэ. Подойди, Мирионэль! – позвал он.
Для меня это стало полной неожиданностью. Помедлив мгновение, я двинулась вперед, страшась того, что могло случиться в следующий миг.
Стоя перед Нолофинвэ я опустила взор, рассматривая плиты пола, и, подобно тому, как это часто случалось с отцом, щеки мои загорелись. Я ощущала, что на меня устремлены десятки пар глаз. Стоявший совсем рядом Владыка нолдор был добр, но горд, излучая спокойную уверенность и достоинство.
– Я рад узнать, что у Первого Дома появилась госпожа, – сказал Нолдаран.
Я взглянула на него – он улыбался мне с приятной мягкостью. Я не могла не улыбнуться в ответ.
– Воистину, она прекрасна, Морифинвэ! – продолжал Владыка нолдор, – Ты представишь нам и твою супругу, что подарила тебе это дитя?
После этих слов все взгляды в зале обратились к моему отцу, стоявшему за плечом Майтимо.
Отец высоко поднял подбородок, прикрыл глаза и ответил:
– Мирионэль – дочь Халет, Владычицы народа халадинов, – по зале прошел удивленный ропот.
Щеки отца, как и мои, заалели ярче обычного.
Нолофинвэ слегка приподнял свои красиво изогнутые черные брови, но, оглядев подданных, скоро нашелся:
– Добро пожаловать, дочь Карнистиро и Халет! Прошу вас, родичи, разделите с нами этот праздничный ужин…
Почти тут же к нам приблизился один из приближенных слуг, показывая Майтимо жестом, что проводит всех к отведенным для нас местам за длинным столом Нолофинвэ по правую руку от центра, где восседал сам Нолдаран с сестрами.
====== Две атанет ======
Карантир намеревался покинуть пиршество, как только принятые при дворе дяди Нолмэ приличия ему это позволят. Мирионэль, которая, как он заметил, вела беседу с подсевшим к ней кузеном Финьо, он оставит на попечение Майтимо – они прекрасно ладят, а ему самому, как он думал, необходимо скрыться ото всех.
Четвертый сын Феанаро сидел, не притрагиваясь к еде, сердце стучало бешено, распространяя гул своих ударов по всей грудной клетке, потому что несколькими мгновениями ранее он перед всеми объявил, что его драгоценная Мирионэль – дочь атанет, смертной, однодневки, как презрительно называли атани в крепости Врага. Стыд за свою спесивую гордыню и сказанные прежде, давно, родичам и подданным неосторожные и вздорные слова, жег его изнутри немилосердным пламенем. Пунцовая краска заливала лицо Морьо до корней волос, распространяясь на шею. Теперь они будут презирать его еще больше. Будут даже жалеть. Еще чего доброго, придут к нему с сочувственными словами, эти святоши из Третьего Дома. Подумав об этом, Морифинвэ большими глотками осушил стоявший перед ним кубок с молодым вином.
Лишь только время, кое-церемониал предписывал провести за пиршественным столом Владыки нолдор, истекло, Карантир поднялся и, отвесив короткий поклон Финголфину, покинул залу, стараясь не привлекать внимания к своей персоне.
Он шел по ярко освещенным факелами коридорам крепости Барад-Эйтель в отведенные ему покои. Дорогу Морьо помнил и про себя отметил, что, несмотря на все выпитое им вино, прекрасно ориентируется в чужой, почти незнакомой крепости. Дойдя до нужной двери, он ощутил себя, наконец, в безопасности от любопытных взглядов родни, придворных и крепостной челяди. Вспомнив, что отпустил своего оруженосца на сегодняшний вечер повидаться с его приятелями, что жили здесь, в Барад-Эйтель, Карантир подумал, что так даже лучше – он будет совершенно один сейчас, и толкнул дверь.
Он ожидал найти свою полутемную комнату с тлеющим камином, но за распахнутой дверью горел яркий свет. Вмиг сбросивший с себя хмельной дурман, Карантир, стоя на пороге, с изумлением увидел сидящую в широком кресле, у ярко горящего камина, согнутую фигуру. Незваный гость поднял золотоволосую кудрявую голову на звук открывающейся двери.
Карантир чуть было не потянулся рукой к клинку за поясом. В его покоях при свете десятка горящих свечей, у стола, уставленного мисками с кушаньями и бутылками легкого летнего вина, сидел кузен Айканаро, самый младший из сыновей дяди Арьо.
– Что ты здесь делаешь? – уставившись на арафинвиона, грозно спросил Карантир.
– Я ждал тебя, хотел поговорить… – тихо сказал юный Аэгнор, вставая с кресла.
Рослый и статный, он слегка склонил красивую, золотящуюся в отблесках свечей голову, вздохнул и медленно поднял исполненный тоски и страдания взгляд на Морьо.
Растерявшись от неожиданности и странности поведения кузена, которого про себя называл «Острая Колючка» вместо общепринятого «Ярое Пламя», Карантир тоже коротко вздохнул и, закрыв за собой дверь, прошел к столику с закусками и вином. Наполняя один за другим два кубка, он пытался решить, что означает тайный приход к нему юного кузена из тэлери и как ему следует себя вести.
Один из кубков он протянул Аэгнору, указав на стул, стоящий поодаль от кровати, а сам опустился в удобное кресло.
– Ну что ж, родич, говори, – сказал он устало, когда Аэгнор, придвинув стул, сел напротив него за небольшой столик.
Вид у кузена был печальный и беспомощный. Хоть между ними и пролегла, навсегда разделив их роды, ночь резни в Альквалонде, Карантиру не хотелось сейчас, один на один с юным арфингом, лишний раз воскрешать ту ночь в своей памяти.
Айканаро поднял на него затравленный взгляд, красивое лицо его исказила гримаса жестокой боли. Карантир недоуменно вглядывался в это страдальческое выражение лица своего незваного гостя.
– Я завидую тебе, Морьо, – начал Аэгнор, – Когда-то я был уверен, что мне никогда не познать подобных низменных чувств, а теперь я завидую. Ты смог осуществить желание всех, кто пошел в Эндоре за твоим отцом. Ты нашел в себе мужество… и мудрость – быть с возлюбленной, связать себя узами вопреки всем препятствиям. Ты послушал свое сердце и показал всем здесь пример того, как можно и нужно бороться за свои чувства…
В который уж раз за вечер кровь бросилась в лицо Карантиру. Этот мальчишка тэлеро говорил о Халет, тревожа самые болезненные воспоминания и бередя те раны, которые она нанесла ему своим отказом разделить с ним свою жизнь и уходом в леса Бретиля. Феанарион готов был вскочить с кресла и вышвырнуть осмелившегося прийти сюда, чтобы рассуждать о Халет и об их отношениях, молокососа, когда Аэгнор произнес:
– Я встретил в Дортонионе деву, атанет из рода Беора. Прекраснее ее я не встречал никого. Ни одна дева из нашего народа, ни из синдар, ни из ваниар, ни даже из тэлери не смогла бы сравниться с Андрет в красе и мудрости. Мы с ней обручились, но Финдарато убедил меня разорвать ту помолвку. Он говорил о наших обычаях, о долге, о чести, о разной судьбе наших народов, о войне, – на последних словах Аэгнор готов был сорваться на крик и закрыл лицо руками, но продолжил, – И она ушла. Сказала, что кольцо мне не вернет, и что пока длится ее жизнь, будет почитать себя моей невестой, а меня своим женихом…
После этого Карантир услышал сдавленные рыдания, от чего его передернуло. Внутри разливалась горькая злоба. Он молчал, сжав челюсти.
Через некоторое время кузен снова смог говорить:
– Недавно Финдарато был в тех краях, где Андрет прожила в одиночестве долгие годы после нашего разрыва. Он рассказал мне, что время не пощадило ее, что ее прекрасные русые волосы теперь побелели, красота померкла, молодость ушла – так он пытался утвердить меня в правильности принятого мною тогда решения, – кузен ломал руки, с безумной тоской и отчаянием глядя на Карантира. – Я убаюкивал себя теми словами брата все эти годы! Мне казалось – я похоронил в себе любовь к Андрет… Но сегодня, Морьо, когда я увидел твою красавицу дочь и услышал, что ее мать – отважная атанет, которая повелевала халадинами, я не нахожу себе места от горечи и раскаяния в том, что пренебрег несколькими годами счастья рядом с любимой, которую выбрала моя феа, и сердце которой до сих пор хранит любовь и верность мне.
Он замолчал, всхлипывая, согнулся на стуле, обхватив руками голову, словно скрученный какой-то внутренней болью, а Карантир так и остался сидеть неподвижно, крепко вцепившись в подлокотники кресла и постепенно бледнея. Потрясенный рассказом кузена, он сверлил его фигуру с разметавшимися по плечам и падающими на пригожее лицо длинными золотыми кудрями, взглядом своих глубоких серо-синих глаз.
Переведя дыхание, выпрямившись, Аэгнор сказал, отводя со лба длинные локоны:
– Ты – отчаянный храбрец, Морьо. Ради любимой и вашей любви ты переступил через Клятву, наши обычаи и законы, узы брака, оставшиеся в другой жизни, не побоялся никого и ничего. А я – жалкий трус, который ради приличий и из уважения к обычаям и авторитету старшего брата, предал свою любовь и любимую женщину! А ведь я не давал Клятвы и не был женат, я просто струсил! – глаза его были полны слез.
Карантир растерялся, он не ожидал таких признаний, а тем более одобрения своих поступков со стороны представителей Третьего Дома. А еще Карантир не умел утешать. Он и сам сейчас был в плену болезненных воспоминаний о его Халет. Да и как утешать его, если этот дурень сам отверг то малое, что послала ему судьба? Да если бы Халет только захотела остаться с ним, он бы носил ее на руках, каждому дню рядом с ней радовался бы как благословению Валар, окружил бы ее почетом, до последней минуты был бы рядом с ней. До самой последней…
– Выпей еще вина, Айканаро, – наконец произнес он, – Вино поможет тебе успокоиться.
Аэгнор жадно припал к кубку с вином и выпил его почти залпом.
– Я налью еще, – сказал Карантир, беря из рук кузена кубок и снова наполняя его вином заодно со своим, – Расскажи мне все, что хотел рассказать, и тебе станет легче.
– Прошу тебя, расскажи мне о Халет, Владычице халадинов, – прозвучало из уст Аэгнора.
