Текст книги "Под Варды синими сводами (СИ)"

Автор книги: Calime

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 38 страниц)

– Подойди ко мне, дитя, – обратилась к ней Леди Галадриэль и первая устремилась навстречу девушке.

Ей хотелось рассмотреть ее вблизи и заключить в объятия это нежное создание, на долю которого выпало, она читала это в глазах девы, немало испытаний.

Через несколько недель отдыха в доме Лорда Келеборна Макалаурэ объявил кузине, что должен покинуть их. Он долго прощался с племянницей, никак не желавшей отпускать его, а потом, уже готовый двинуться в путь, разыскал Галадриэль, чтобы услышать ее напутственное слово.

Леди сидела в витой беседке с книгой в руках и сосредоточенно читала. Солнечная теплая погода как никакая другая располагала к тому, чтобы проводить время вне домашних стен. Галадриэль с распущенными по плечам волосами в белом одеянии показалась Кано одной из майэр или ваниарских дев, живших при супруге Сулимо.

Свет, исходивший от ее волос на летнем солнце, был совершенно неземным, и вся ее тонкая, полная изящества фигура представляла собой наивысшее выражение красоты, вложенной Единым в своих Первых Детей.

Кузина, отложив книгу, пригласила Кано сесть рядом с ней на скамью в беседке. Качая золотящейся головой и вглядываясь в пустоту перед собой, Леди проговорила:

– Морьо… он мертв… – это было больше похоже на потрясенное восклицание, нежели на вопрос, – …навечно пребывать вам тенями в чертогах Мандоса… – на одном дыхании, едва слышно, прошептала она слова Намо.

Кано испуганно дотронулся до ее руки.

– Все мертвы, Нэрвен, – заговорил он, пытаясь вернуть ее к реальности. – Я тоже будто живой мертвец, тень. Я обещал Морьо привести к тебе Мирионэль и передать его письмо и благодарен им за то, что позволили мне это сделать.

Она покачала головой, всматриваясь невидящим взглядом в лицо кузена.

– Почему ты не ушла в Аман? – вдруг спросил Кано, заглядывая ей в глаза.

Маглор знал, что после победы над Моринготто нолдор были прощены, и им было предложено вернуться в Блаженные Земли.

– Отец сказал – мне не позволено возвратиться… – она горестно опустила голову, прикрыв глаза, сжимая в замок сложенные на коленях тонкие изящные руки.

– Это из-за нас? Потому что ты поддержала нас в желании мстить за смерть деда? – наклоняясь к ней, допытывался Маглор.

– Я – одна из зачинщиков мятежа против Валар, – твердым голосом ответила Артанис и глубоко вздохнула.

– И ты сожалеешь? – сочувственно спросил ее кузен.

– Нет, нет… Я не жалею ни о чем. Так было предначертано. Я бы снова сделала то, что сделала тогда.

– И я, – согласился Кано. – Все мы. У нас не было выбора, не было иного пути. Но у тебя выбор был! Ты могла отказаться, вернуться, умолять их…

– Что?! Отказаться от моей судьбы?! Предать вас и народ?! Нет, никогда! – она сжала кулаки, глаза засверкали, но то была лишь мимолетная вспышка.

Вскоре выражение глубокого отчаяния сменило решимость, читавшуюся на нем за миг до этого.

– Я так тоскую по Валимару, Кано, – быстро полушепотом заговорила она в крайнем волнении. – По той красоте и безмятежности, какой мы наслаждались там, под синими сводами Варды… И я очень хочу увидеть маму, деда Ольвэ, Альквалонде, наши гавани, порт и чертоги, где я выросла… Они сказали отцу, что я не искупила своей вины, что я должна пройти многие испытания… А я чувствую, что больше не могу! Поистине, смерть и забвение – великие дары!

– Нэрвен, милая… – Кано потянулся к ней и бережно обнял. – Ты же у нас самая красивая, самая умная, малышка, – шептал он ей. – Верь мне, ты пройдешь любое испытание. Морьо в тебя тоже верил. Он мне сказал, что такая как ты в воде не утонет и в огне не сгорит! И он был прав! Я убежден – ты все вынесешь и вновь обретешь Валимар. Придет день, и ты сможешь туда вернуться, – он гладил ее по золотым волнам волос, прижимая к себе.

– Куда ты теперь? – спросила она, всхлипывая, утирая слезы и постепенно успокаиваясь в его объятиях.

Он взглянул ей в глаза своими стального цвета лучистыми глазами.

– Клятву мы выполнили… – его лицо исказилось в гримасе острого страдания. – Теперь я свободен…

– Кано… – кузина попыталась дотронуться до его щеки ладонью.

Слезы беззвучно текли из ее блестящих светло-синих глаз. Кузен резко отстранился.

– Прошу тебя, только не жалей нас, милая, не жалей… Мы ведь никого не жалели в погоне за отцовскими камнями, – говорил Маглор, глотая слезы и сокрушенно мотая головой. – Не спрашивай меня, куда я иду – я и сам не знаю. А тебя прошу – позаботься о дочери Морьо! На ней нет нашей вины, как нет проклятья Намо. Позволь мне рассчитывать на тебя, как тогда, в Тирионе… Ты у нас самая сильная! Будь же Артанис, которая ничего и никого на свете не боится и бросает вызов всему и вся! Прощай, прощай, кто знает… – он взял ее тонкие ладони в свои и поднялся со скамьи.

Галадриэль почувствовала холодный шелк перчаток, которые он носил не снимая. Она закивала головой, глядя кузену в глаза, сказала, что все сделает, что лично будет опекать и защищать дочь Морьо и что он, все они, могут рассчитывать на нее. А потом она попросила Кано остаться здесь с ними. Он наотрез отказался.

– Я не могу пятнать тебя тем, что сотворил. Не проси меня, я не заслуживаю того, чтобы жить среди квенди, ни среди смертных.

Поправив на плече дорожную сумку, Макалаурэ поклонился ей. Прежде, чем он надел капюшон, скрывавший его голову, Галадриэль успела заметить несколько длинных серебристо-белых прядей в густых темно-каштановых волосах Маглора Певца.

====== Артано ======

Комментарий к Артано Видящие Камни – Палантиры иными словами.

Даже романтический идиот может превратиться в смертельное орудие, если неромантический бунтовщик использует его в качестве инструмента. А. Азимов

Гортхарур Жестокий, Повелитель Воинов, Майрон, Аннатар… Все эти громкие имена и титулы, произносимые полушепотом смертного страха, рисовали в воображении эльфов, гномов и людей, называвших его Ортхауэром, нечто ужасное, какого-то огромного жуткого монстра с драконьей пастью и чешуей, изрыгающего пламя и пышущего из разорванных ноздрей горячим паром.

Многие из них были бы очень удивлены, узри они истинный, изначальный, дарованный Единым облик наводившего ужас на все Средиземье в течении двух эпох Некроманта из Дол-Гулдура, Властелина Зла, Повелителя Мордора и Хозяина Кольца Всевластия.

Их взорам предстал бы невысокий дивно сложенный юноша с ангельскими чертами лица, что не удивительно при его принадлежности в свите майар Валы Ауле, и ярко золотыми объемными и при этом мягкими кудрями, спускавшимися до середины стройной спины.

Глаза у юноши большие выразительные чуть раскосые красивого зелено-орехового цвета с желтоватыми крапинками. Ресницы – густые и пушистые, талия – тонкая, ступни и кисти рук – изящные и миниатюрные.

Ауле всегда дивился тому, откуда у такого хрупкого на вид юноши может быть столько упорства и выносливости? Что в нем такого? Какая в нем сокрыта сила, что позволяет днями и ночами напролет работать в кузнице, самостоятельно постигая секреты кузнечного мастерства, и в одиночку подолгу путешествовать по горам и пещерам Амана, исследуя руды и металлы, содержащиеся в их недрах.

Сам он называл себя скромно – Артано, то есть – «Умелец». Коротко и ясно. Ясность, размеренность и порядок – три вещи, которые он любил, так же как и… его. Да, он его любил, как ни ужасно это может прозвучать.

В душе Артано – в душе ли вообще зарождается это чувство? – всегда было место для любви и восхищения всем по-настоящему прекрасным, преклонения перед красотой созданий Эру. И он не стеснялся этого. Как можно стыдиться любви к прекрасному, ясному, четкому, упорядоченному и совершенному?

Тано Мелькор был совершенен. По крайней мере, он был совершенен изначально. Артано не знал, что пошло не так потом, почему совершенный Тано внес диссонанс в музыку, которую сам Артано считал так же совершенной комбинацией звуков, стройно выводя вместе со всеми остальными.

Парадокс заключался в том, что именно идеальный Мелькор показал ему, что в созданном Единым Отцом мире нет и не может быть ничего идеального, чистого, незапятнанного.

Соглашаясь с ним на словах, втайне Артано думал совсем иначе, жадно ища совершенства и идеала во всем. Майа верил, что любую материю, любую жизнь можно довести до совершенства, преобразовать так, чтобы она превратилась в прекрасный идеал красоты и гармонии, как внешней, так и внутренней.

Он был открыт любви и считал кощунственным эгоизмом отдавать всю любовь одному единственному существу, когда столькие нуждаются в ней и алчут ее. Любить можно многих, думал Артано, и каждого из них можно и должно любить искренне, отдавая лучшее, что есть, даря свои знания, радость от времяпровождения вдвоем, наслаждение от физической любви. Кто это придумал, что одновременно нельзя любить двоих, троих или даже большее число существ? А как же идея о том, что нужно любить весь мир, все сущее?

Тут, по его мнению, крылось серьезное противоречие.

Даже Мелькор был подвержен этому странному ханжескому убеждению. «Ты мой, только мой!», – столько раз ревел ему в ухо Тано, сжимая хрупкое тело своего майа в железных объятиях и извергая холодное семя глубоко в его задний проход. Как же, любил он его! А то, что у Артано вся задница разорвана и кровоточит после каждого раза? Что его прекрасное тело все в синяках и кровоподтеках? что бьет его Тано нещадно за любой мнимый или истинный недочет или промах в их деле? Это ничего? Если б любил, разве посмел бы надругаться над его, Артано, красотой? Так что не любил его Тано. А он его – да, любил, но эта любовь не мешала юному майа искать другой любви, других ее объектов, чтобы подарить им свою нежность и сердечную привязанность.

В Феанаро он влюбился сразу, как увидел. Однако тот и не думал отвечать ему взаимностью. Искусник вообще предпочитал женщин, на которых сам Артано не обращал ни малейшего внимания, считая их низшими существами единственная миссия которых – вынашивать и питать созданные Единым новые существа. Для скромного майа тогда, в Амане, было достаточно и того, что его любимый Феанаро не гнал его из мастерской, как других, иногда говорил с ним, позволял что-то рассказывать, чем-то делиться с ним. Даже позволил работать бок обок над проектом по созданию Видящих Камней, чем майа несказанно гордился всю оставшуюся жизнь. Артано тогда, как, впрочем, и много позже, не стремился к тому, чтобы его любовь была взаимной. Любви для того, чтобы быть настоящей, совсем не обязательно быть взаимной – так он думал. Гибель Феанаро подмастерье Ауле оплакивал искренне.

Его любовь вдохновляла Артано, помогала в работе, во всем. Он был счастлив уже тем, что она у него была, безмолвно оставаясь в тени и превознося страстно любимое существо до небес.

Когда пришел Мелькор и начал превозносить до небес достоинства самого Артано, ставя его чуть не на одну доску с Манвэ, он поначалу вызвал раздражение молодого кузнеца. Но его настойчивые ухаживания льстили Артано. Его, низшего духа-подмастерье Вала Ауле, униженно добивался сам Могучий Мятежный Вала Мелькор. Ухаживать Темный умел – заглядывал в глаза, дарил так любимые Артано украшения и драгоценности, непрестанно говоря о том, какой Артано удивительный и особенный. Это кому угодно голову вскружит! Когда Артано осознал ошибку, было уже слишком поздно – он сидел, по горло завязший в темных делах Мятежного Валы, в стенах Ангбанда, дожидаясь возвращения из трехсотлетнего заключения своего Тано, которого успел полюбить всем существом и без которого уже не мыслил существования.

Существование без Тано Мелькора началось после постыдного поражения последнего в Войне Гнева. Дезертировав в нужный момент, Артано искреннее хотел вернуться в кузницу первого и истинного учителя – Валы Ауле. Хотя бы попытаться смыть с себя всю ту грязь, которой испачкал его Мятежный. Перед тем как отправиться сдаваться в ставку объединенных войск Амана, к Эонвэ, герольду Сулимо и командующему полками майар, Артано тщательно вымылся, надел лучшую одежду, украсил себя, как мог, самыми изысканными украшениями и принял покаянный вид.

Все время аудиенции Эонвэ казался внешне спокойным, но было видно, как он раздражен появлением Артано, да еще таким сияющим и прекрасным, что, казалось, это Умелец только что сошел с Таникветиль, а не его извечный соперник в красоте и изяществе. Они поговорили и сошлись на том, что Гортхаур Жестокий – один из самых ярых приспешников Моргота и первый пособник в его черных делах, в кандалах пожалует в Валинор на суд Валар. Артано тогда избрал «тактику кивания», которую часто приходилось применять при разговорах с Тано. За столетия радом с Мелькором хрупкий Таирни поднаторел в молчаливом соглашательстве.

Когда ему с отрядом удалось пленить, захватив невредимым, беспечного огненного красавца – старшего сына Феанаро, Тано поблагодарил его взглядом холодных глаз и кивком, сказав:

– Не смей приближаться к нему! Я сам займусь им… – ох, Артано знал слишком хорошо эту холодную ухмылку на лице любимого. Он кивнул в ответ и промолчал, подумав про себя: «Как же? Конечно, не приближусь… Еще чего?!». Мелькор умел читать мысли и сознание всех живых существ, но Таирни, мастерски переняв этот нехитрый трюк, поставил в своем сознании надежную защиту, и теперь Мятежный видел у Артано только «подсунутые» тем специально для учителя мысли.

Рыжий сын Феанора был таким красивым, что у Артано даже дыхание перехватывало, когда он глядел на него. Он вздыхал при мысли, что совершенное тело красноволосого феаноринга сейчас оскверняют, в лучшем случае с помощью каленого железа, мерзкие твари, которых Тано создавал в несметных количествах.

Придя в застенок к пленному эльфу, пока его Владыка отдыхал в своих покоях, Артано ужаснулся тому, во что превратили пытки и насилие прекрасного феаноринга. Он тут же, с помощью заклинаний, залечил все до одной раны и царапины, тщательно стараясь не оставлять следов и шрамов на плотской оболочке медноволосого чуда и даже отдал ему немного своих сил, чтобы привести в чувства. Тот избегал смотреть на него, но Артано не чувствовал обиды, на своей шкуре он не единожды испробовал гнев своего повелителя.

– Я буду делать это с тобой, как тебе нравится, – мягко сказал Артано прикованному цепями к стене рыжему красавцу, – будет очень приятно, – он улыбнулся своим мыслям и тут же приложил ладони к вискам эльфа, прочитав в ослабленном сознании его самые сокровенные помыслы и желания.

– Посмотри на меня, – попросил майа, – Так лучше? – он принял облик самого желанного для сына Феанаро создания. Надо сказать, – этот облик ему очень нравился. Изображаемый хрупкого сложения невысокий эльф был, как и сам Артано, любителем украшений. Правда, такие тяжелые и длинные косы с обилием золотых бусин и лент майа находил неудобными для ношения, но ради рыжего страдальца он готов был смириться и с ними.

Как-то раз Мелькор обмолвился, что намерен прикончить бесполезного пленника. На допросах от него не было толку, за столько времени даже при самых изощренных пытках он не проронил ни слова из того, о чем спрашивал Тано, на разуме феаноринга стоял какой-то блок, больше всего бесивший Мятежного и не позволявший ему прочитать необходимые сведения в сознании эльфа. Избивать до полусмерти и насиловать рыжеволосого эльфа Мелькору было интересно только первые недели, так что сейчас этот процесс превратился в рутину и не доставлял ровным счетом никакого удовольствия. А уж о том, чтобы обменять его или выторговать себе что-то у его ничтожных братьев и речи быть не могло. После стольких месяцев, что он пробыл здесь, они наверняка считают его мертвым.

– Ты всесилен, – склонив голову, заметил Артано, – и всегда можешь одним движением длани отправить в Мандос любого, – он выдержал паузу, – Но если ты повременишь с этим простым движением, мы, возможно, сможем найти применение этому бесполезному созданию. Я лишь прошу тебя не спешить, мой властитель, – он приятно улыбнулся и склонил голову в почтительном поклоне.

Артано кривил душой. Он уже давно нашел сыну Феанаро применение. И еще в течение многих лет находил его, появляясь перед ним неизменно в облике длиннокосого эльфа. В своем настоящем обличье он являлся редко – ему нравилась эта своеобразная игра в другого.

К его несчастью Тано вскоре начал подозревать что-то и вышел из положения довольно оригинальным образом. Он пошел к пленнику, избил и грубо, как он всегда и делал, взял несчастного, насадив на свой огромный холодный инструмент, а потом приковал на отвесной скале, подвесив за правую руку к выходящей прямо из стены цепи с наручником, выкованной самим Артано.

– Это тебе урок, – сказал он, улыбаясь и разглядывая из башенного окна фигурку беспомощно прикованного сына Феанаро, – будешь смотреть, как он подохнет в мучениях.

В страхе и немом негодовании Артано склонил голову, но возразить не посмел. Возразить, означало – оказаться прикованным к скале рядом с прекрасным эльфом.

Мелькор, в уверенности, что Артано не нарушит больше запрета приближаться к сыну Феанаро, спустился в самые глубокие подземелья крепости, где находились кузницы и плавильни. Таирни, на сей раз, не было позволено следовать за ним. Он был оставлен в назидание на поверхности – наблюдать за медленной смертью того, с кем посмел изменять всесильному Черному Вала.

Вскоре случилось небывалое. Он сам видел, как на одном из огромных орлов Сулимо к его едва живому ненаглядному приблизился тот, чью внешность Артано знал, чуть ли не лучше, чем собственную. Чернокосый помедлил немного перед висящим на скале с вытянутой рукой пленником и вдруг схватил его в объятия и взмыл на своем орле в небеса, унося драгоценную ношу.

Поспешив под скалу, Артано обнаружил там страшную находку. На цепь и наручник Учителем было наложено заклятие, которое даже он не смог бы снять. Чтобы освободить рыжего, его длиннокосому другу пришлось его искалечить. Осторожно взяв то, что осталось от желанного эльфа, он решил, что теперь, когда в его распоряжении есть частичка плоти рыжего сына Феанаро, их связь будет нерушимой. После сложных магических манипуляций, Артано смог создать такую их связь. Теперь, когда, выживший после двадцати семи лет плена, рыжий эльф страдал, беспокоился или тосковал, Артано чувствовал это и являлся ему во сне, принимая облик чернокосого эльфа-спасителя. В его грезах майа самым нежным образом старался доставить удовольствие своему любовнику, даже больше, чем делал это в свое время наяву. «Пусть считают, что ему снятся кошмары…» – думал Артано – «Я помогу ему почувствовать настоящее наслаждение».

Во второй раз нечто подобное он готов был пережить на Тол-ин-Гаурхот, когда в его руки попал отряд из одиннадцати эльфов и одного смертного. Сняв с них орочьи личины, Артано поразился красоте и совершенству их лидера. У него даже засосало под ложечкой, он сглотнул. Тано был далеко, в Ангбанде, который никогда не покидал, и у Таирни была полная опьяняющая свобода действий по отношению к пленникам.

Глядя в ангельское, как у него самого, лицо золотоволосого эльфа, Артано предвкушал нечто невообразимо прекрасное. Он мог заставить его хотеть себя, боготворить себя, но не хотел сразу прибегать к таким радикальным методам как чары. Ведь у него в распоряжении было много времени – майа не спешил. Для начала он решил допросить вожака смельчаков. Было нужно узнать, зачем они, так отчаянно рискуя, отправились во владения Тано.

Стоило Артано приложить ладони к вискам предводителя маленького отряда обреченных на гибель, он наткнулся на защиту. Ему пришлось повозиться с зельем, насильно влитым в горло златокудрого эльфа, чтобы сломать искусственную преграду. Прочитав, наконец, его сознание, Артано почувствовал себя почти оскорбленным тем, что его надежды после стольких усилий были так банально обмануты. Под ангельской личиной скрывался вполне заурядный, фальшивый, недалекий тип с двойной моралью. Но не это было самым худшим, в конце концов, какое Артано дело до его морали? Самым ужасным было то, что сердце прекрасного блондина было словно кусок льда. Этого Артано не выносил. Разочарованию его не было предела. Все что угодно, только не равнодушие и холодность по отношению ко всему и вся, скрывающиеся за маской высоконравственной благопристойности, неукоснительного соблюдения приличий, претензий на правоту и правильность во всем, и псевдо геройство.

Что же, с последним Артано мог помочь. Сделать из этого пресного, холодного как мрамор святоши героя и мученика всея Арды ему ничего не стоило. Тогда Артано не захотел лично марать руки и пустил все на самотек, предоставив волкам во главе с Драуглуином и Кархаротом заниматься пленниками, о чем многократно сожалел впоследствии.

Все тогда завершилось очень и очень трагически. От этого Артано только больше утвердился в мысли, что его связь с Тано была роковой ошибкой. Он не создан для такого, а сотворен совсем для иных занятий и целей. Чем больше проходило времени со дня его позора на Тол-ин-Гаурхот, чем явственней он видел ошибки Тано, тем больше убеждался в том, что не хочет более служить ему. Другое дело, что все шло уже по накатанной. Сделать Артано ничего не мог. Оставалось только ждать того дня, когда его освободят от Мелькора.

И он дождался. Смиренно кивая золотисто-рыжей головой на обвинения Эонвэ – одно тяжелее и страшней другого, Артано думал о том, как после столетий унижений перед Тано, потекут столетия унижений перед его младшим братцем и другими Валар.

– Я сознаю мои прегрешения и сам явлюсь на суд в Круг Судеб, – ответил он тихо, опустив голову, поблескивая драгоценной диадемой – подарком Мелькора.

В ту же ночь он бежал из лагеря майар. Нужно было затаиться где-нибудь в таком месте, где его в течение нескольких столетий никто не найдет и не побеспокоит. Он отправился на восток, пересек Эред-Луин и обосновался в одинокой пещере, затерянной в центральной части Мглистых Гор. Артано жил там, в полной изоляции, словно отшельник, на протяжении долгих столетий, пока однажды, когда он сидел у входа в свою пещеру, погруженный в гнетущие болезненные воспоминания, его взору не предстал тот, кому суждено было стать главным инструментом самовозвеличивания Черного Майа и причиной его окончательного падения.

====== По разные стороны ======

Комментарий к По разные стороны Brennil (синд.) – благородная госпожа, леди. Муж. аналог – brannon.

Сияющая Звезда – Gil-Galad. Эрейнион, сын Фингона и внук Финголфина, приходившийся родней как Галадриэль (по отцовской линии), так и Келеборну и Ороферу (по материнской линии).

Совершеннолетие эльфов – примерно пятьдесят солнечных лет.

Ost-in-Edhil (синд.) – Твердыня Эльфов. Столица Эрегиона.

Meldir (синд.) – приятель, друг

Peredhel (синд.) – Перэдэль. Подразумевается Элронд Полуэльф.

У меня больше не осталось никого. Матери, родных из Бретиля, отца и дядей, больше не было рядом. Кто-то давным-давно ушел из моей жизни навсегда, оставив за собой лишь след в памяти, лишь обещание помнить и любить, а кто-то, как отец, ушел, так и не сказав ничего, ничего не пообещав, не обнадежив, покинув на страшную и одинокую долю. А что отец мог сказать мне? – часто я спрашивала себя.

Я любила его таким, каким его сделал Единый – задумчивым, иногда язвительным, но больше молчаливым, склонным к одиночеству, сильным и таким отчаянно несчастным. Он не прощал другим их ошибок, не прощал и себя. И был мне опорой, стеной, за которой я всегда могла почувствовать себя полностью защищенной, оберегаемой им и дядями от любых опасностей, от любых несчастий.

Последним покинул меня дядя Кано, Лорд Макалаурэ, прозванный Певцом. Он прощался не находя слов, не поднимая на меня глаз. Держал в своих ладонях мои руки, гладил плечи, шептал что-то на ухо про то, что теперь все страшное позади, что я буду в безопасности, что ничего плохого больше не случится. А ему, видите ли, необходимо меня покинуть. Остаться невозможно. Мне так страшно было потерять и его – единственного теперь и так горячо любимого родича. Я рыдала от страха, не в силах сдержать себя, забыв об условностях, поклонах, церемонных прощаниях, речах, напутственных словах и пожеланиях. Он ведь шел умирать куда-то. Один, сознательно выбравший такой жребий, казнящий себя и терзаемый чувством вины и болью.

– Я не могу отпустить тебя… – говорила я сквозь слезы, – Куда ты? Куда? Почему ты должен уйти? Ты один остался у меня из родни. Ты и мне заменял отца, не только малышам. Не уходи, дядя, останься со мной. Останься хотя бы еще ненадолго, прошу…

–Нет, нет, не проси меня. Прости меня. Я уйду сейчас, Мирионэль. Пока я могу еще уйти…

Я не хотела понимать его, не хотела думать ни о чем. Но дядя напомнил мне о проклятии Валар. Он, оказывается, помнил все слова проклинавшего их, уходивших из Амана навсегда, судьи над всеми судьями – Намо.

– Так и случилось, милая, мы жили под сенью Смерти в Эндорэ, как он и предсказал – оружием, муками и тоской нас поразило. Но я рад, что уберег моих близнецов, и тебя мы смогли уберечь от проклятия. Вы – дети Эндорэ, рожденные здесь, в вас течет кровь не одних нолдор, а также и атани. Проклятие не коснется вас. Морьо хотел бы, чтобы ты была сильной и счастливой. Будь же сильной! – сказал он, – И я буду… – он кивал головой, обнимая меня за плечи.

Даже сейчас, в такую минуту, Кано умел убеждать, звук его голоса вселял уверенность, и я решила попытаться исполнить его просьбу. Дядя был прав – отец хотел бы, чтобы я была сильной. Мысленно, будто говоря с ним в осанве, я сказала отцу: «Я попробую, атар, но ты должен обещать мне, что мы еще встретимся. В чертогах Мандоса я разыщу тебя и скажу тебе все несказанные слова… Прошу, дождись меня…»

Леди Нэрвен и ее супруг приняли меня к себе даже не как одну из придворных дев, а, скорее, как дочь. Несмотря на то, что они уже долго были женаты, детей у них не было. Леди Галадриэль, так ее называл супруг, Серебряный Лорд синдар, не спешила обзаводиться потомством из-за бесконечных войн с Врагом. Прибыв в Эндорэ, она по праву считала себя воином наравне с мужчинами, превосходя многих из них в силе и выносливости. Сейчас трудно было в это поверить, видя ее грациозную фигуру, облаченную в летящие одежды светлых оттенков, плавно скользившую по комнатам замка.

Супруг Леди своими длинными серебряными волосами и прозрачностью серых блестящих глаз напомнил мне о Лисе. В сердце и душе моих все отзывалось болью, когда случалось вспомнить о нем. Вместе они были одной из самых красивых пар во всем Хекелмаре и относились друг к другу бережно. Лорд Келеборн со свойственной многим синдар природной сдержанностью в проявлении чувств, восхищался мудростью и красотой Леди Галадриэль. Она же всегда признавала его главенство над собой, хоть формально и превосходила его в знатности.

Меня при дворе Лорда Келеборна также признавали бренниль. Как могла я избегала официальных приемов и встреч.

Когда приезжал Владыка Амдир, с которым я познакомилась еще перед Браголлах, я никогда не показывалась ему на глаза. Встреча с Амдиром неизбежно напомнила бы мне о том счастливом дне, когда мы встретились с Лисом в Нан-Эльмоте после долгой разлуки, а я чудом избежала многих опасностей.

Шли месяцы, осень сменялась зимой, за ней в Южный Лориэн приходила весна, а затем и лето, потом опять наступала осень, и так проходили, летели годы. Я горько жалела о Лисе. Горячая любовь к нему не остыла в моем сердце, как я надеялась. Рана в моей феа от разрыва с ним не затянулась. Сознание того, что в тех обстоятельствах я приняла единственно возможное решение, стремясь оградить его от тени Проклятия Намо, присутствие которой чувствовала в моей судьбе, было слабым утешением. Я хотела быть с ним рядом – тоска по любимому с каждым днем лишь усиливалась. Моей покровительнице я ни словом не обмолвилась о существовании Лиса, чтобы не волновать ее, хотя, она, возможно, и без моих признаний была осведомлена лучше многих, обладая острейшей интуицией и даром видеть будущее. О Лисе я ничего не знала. Спросить о нем означало выдать мой интерес и участие в его судьбе, а после того, как я сама отказалась от его любви и жизни бок о бок с ним, это было недопустимо.

Моя жизнь в доме Лорда Келеборна долгое время текла спокойно и мирно. Тоже можно было сказать и об остальных обитателях маленького удела. Леди Галадриэль в один из дней объявила нам, что ожидает дитя. Радости всех не было предела. Даже всегда сдержанный Лорд Келеборн просиял улыбкой, глядя на супругу.

Келебриан родилась спустя одиннадцать месяцев. Это означало, что моя покровительница предсказала появление дочери еще перед ее зачатием. С появлением Келебриан, как и всегда при рождении детей, в жизни всех нас появились новые приятные заботы и обязанности. Я относилась к возможности нянчить ее, как к счастью. Внешне маленькая Серебряная Королева была очень похожа на своего отца. Возясь и играя с ней, я часто задумывалась о том, как могли бы выглядеть наши с Лисом дети, которым не суждено было и никогда не будет суждено появиться на свет.

Когда Леди Келебриан подросла и уже входила в совершенный возраст, Галадриэль решила отправиться с ней в путешествие, чтобы представить ее правившему в далеком Линдоне, отданном ушедшими на восток квенди Лорда Амдира на откуп нолдор, оставшимся после окончания Войны Гнева в Хекелмаре, Владыке по прозвищу Сияющая Звезда.

С болью в сердце я подумала о том, что Северный Линдон когда-то назывался Таргелионом. Столицей удела Нолдарана Эрейниона был Митлонд, лежавший на той стороне Синих Гор.

– Моя госпожа, – обратилась я к Леди Галадриэль, услышав новость о предстоящей поездке, – но Митлонд ведь так далеко. Я опасаюсь, что для вас обеих преодолеть такое расстояние будет большим испытанием. Келебриан никогда не выезжала дальше соседнего леса… – я склонила голову, опасаясь вызвать ее недовольство моим беспокойством об ее дочери.

– Но ведь ты поможешь нам превозмочь все тяготы долгого пути, правда? – с чуть лукавой улыбкой заговорила Леди Галадриэль, – Мы отправимся не в Митлонд, а в другую столицу, и она намного ближе к нам – в нескольких сотнях лиг на юго-восток от Западных Ворот Кхазад Дума.

– О чем вы, госпожа?

– Скажи мне, что поедешь вместе с нами, – ответила Галадриэль, – Не только для того, чтобы показать нашу жемчужину сыну кузена я отправляюсь в нелегкий путь, но и чтобы явить другому моему родичу еще одну, не менее ценную и редкую драгоценность, Мирионэль, – она опять говорила загадками.

– Конечно, я отправлюсь с вами, – с готовностью отвечала я, – Но куда мы едем, и о ком вы говорите?

– Наш путь лежит в Ост-ин-Эдиль, столицу, где правит как полновластный Владыка самый искусный ювелир и оружейник нашего времени, – моя госпожа улыбалась нежно, и в то же время лукаво, – Туда же, чтобы встретиться с нами, прибудет и Владыка нолдор Линдона.