355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Calime » Под Варды синими сводами (СИ) » Текст книги (страница 2)
Под Варды синими сводами (СИ)
  • Текст добавлен: 20 сентября 2019, 01:00

Текст книги "Под Варды синими сводами (СИ)"


Автор книги: Calime



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 38 страниц)

Уже подъезжая к чертогам властителя, когда наш отряд ступил на широкую аллею, вымощенную массивными булыжными камнями, я впервые спросила себя, как этот неизвестный отец отнесется ко мне? Будет ли он рад знакомству со мной, взрослой девушкой, ведь в последний раз, что он видел меня, мне было лишь несколько месяцев от роду?

Тем временем, мы подъехали к широкой лестнице центрального входа. Судя по спешке, с какой стража отворяла нам ворота и тому, как проворно слуги подбежали к моей лошади, чтобы помочь мне спешиться, все здесь ждали моего приезда сегодня и были к нему готовы.

После краткого приветствия на синдарине один из слуг, высокий нолдо с белой кожей и волосами, забранными на затылке в причудливый узел, переплетенный серебряными и золотыми нитями, быстрым жестом указал мне направление, в котором я должна была следовать за ним.

– Госпожа… – он обратился на квенья неуверенным тоном, – мне велено отвезти вас в покои Владыки сразу по прибытии.

– Ведите, – коротко и решительно ответила я, с готовностью кивнув.

У меня болели все мышцы, а разум кипел от напряжения последних минут перед встречей с ним. Несмотря на усталость от дороги и изматывающих сознание мыслей, я была даже рада, что это произойдет сейчас, сразу же, не откладывая ни часа. Не знаю, чего я ждала от этой встречи, но, казалось, мы с отцом одинаково желали ее.

Следуя за высоким белокожим слугой во внутренние помещения крепости, я пересекала роскошно убранные залы, коридоры и смежные комнаты. Наши ноги ступали бесшумно по коврам и плитам полированного камня, пока он не остановился у высокой двустворчатой массивной деревянной двери, окованной резными металлическими пластинами, что находилась в конце довольно длинного широкого коридора.

Мой высокий провожатый распахнул передо мной двери, и я увидела просторную комнату, залитую теплым светом множества светильников, а также расставленных по углам и на столе ламп и свечей. Из комнаты веяло атмосферой тепла и какой-то загадочной тишины. Я шагнула внутрь, осматриваясь. Покрытые красным деревом потолки были высокими, обстановка – простой и, в то же время, такой уютной. У левой стены был камин, напротив него, поверх ковров, устилавших пол, лежали шкуры медведя и каких-то других животных. Вокруг камина расположился ряд широких, по виду удобных кожаных кресел, чередующихся с невысокими круглыми столиками, уставленными кувшинами и чашами, полными различных кушаний и фруктов.

Противоположенная стена представляла собой ряды полок с книгами. Помимо книг на полках стояли и какие-то причудливые статуэтки, небольшие скульптуры из камня, металла и дерева, и еще какие-то безделушки – шкатулки, коробочки, необработанные полудрагоценные камни.

В глубине просторной комнаты стоял массивный стол, заваленный свитками, фолиантами, расстеленными поверх него картами и в беспорядке разбросанными, частью сломанными, письменными принадлежностями. Так же на столе я заметила чашу, доверху наполненную спелыми, крупными черно-бурыми черешнями и несколько небольших метательных кинжалов.

Почти всю стену напротив двери занимало широкое окно со скругленными углами и вкраплениями разноцветных стекол. Сумерки за окном сгущались, но шторы из плотной темно-багровой ткани еще не были задернуты. У окна я заметила высокую широкоплечую фигуру…

«Отец!!! Это он!!!» – молнией сверкнуло в сознании. При моем появлении стоявший у окна нолдо медленно повернулся и устремил взор на меня, гордо вскинув подбородок.

Первые мгновения мы просто смотрели друг другу в глаза. Сердце мое колотилось как бешеное в груди, волнение перехлестывало через край. Я жадно всматривалась в его черты, замечая наше внешнее сходство. Лицо отца казалось странно молодым. По меркам атани – народа матери, с которыми я сверяла все, что было доступно моему воображению и взору, ему нельзя было дать больше тридцати лет. Кожа на лице была бледной, но на худых щеках и скулах горел заметный алый румянец. Белый лоб с падающими на него темными прядями ровных волос, слегка изогнутые угольно-черные брови, прямой нос, красиво очерченный рот, чуть острый подбородок. Но самое главное – глаза, темно-серые, блестящие, в густых и длинных черных ресницах.

Волосы у отца были длинные и густые, они лежали по бокам от шеи и угадывались каскадом за его спиной. Эти темно-каштановые прямые волосы, в которых огненными искорками плясали отблески света от светильников, были перехвачены изящным обручем из белого металла, украшенного драгоценными камнями. Одет он был, как и подобает принцу нолдор, как будто ждал меня, готовясь к встрече и желая предстать в обличье лорда гордого народа квенди из-за моря. Красная шелковая длинная туника с восьмиконечной золотой звездой на груди, надетая поверх черной, в обтяжку, шерстяной рубашки, была опоясана широким и сверкающим золотистым поясом. На ногах отца были невысокие сапоги из мягкой черной кожи.

Я выдержала его изучающий взгляд, скользящий по моему лицу и дорожному одеянию и ждала, что он заговорит первым. Сама я не была в силах говорить. Я не приготовила заранее приветственных речей. Но даже приготовь я их, в эту минуту они бы вылетели из головы, как и все прочие мысли. Я могла лишь созерцать облик отца. Внутри меня то и дело что-то обрывалось от волнения, как при падении с высоты.

– Здравствуй, Халейн, дочь Халет, – его глубокий голос прозвучал негромко, но отчетливо и гулко под этими сводами. – Я назову тебя Мирионэль – «драгоценная». Отныне твой дом здесь и все будут звать тебя этим именем. Подойди ближе, я хочу рассмотреть тебя.

Он говорил на квенья так, как если бы был совершенно уверен, что я пойму его.

– Здравствуйте, – ответила я, медленно приближаясь к нему.

Мне хотелось назвать его «атар»*, но я не смела.

– Благодарю вас, – мой голос дрожал.

«Я – драгоценная…» пронеслось в мыслях. И вот я подошла совсем близко к нему. Опустив голову и вперив взгляд в пол, я стояла перед отцом, тело трясло мелкой дрожью. Внезапно я почувствовала, как его пальцы легчайшим прикосновением дотронулись до моих убранных в простой хвост на затылке волос, потом спустились на щеку, нежно провели по ней сверху вниз, задержавшись на подбородке, мягко приподнимая мое лицо.

Я подняла на него глаза, наши взгляды встретились, и я прочла в его внимательном взоре любопытство и что-то еще, чему не знала названия. Глаза отца оказались сине-серыми и не такими темными, как это показалось издали.

– Устала? – он чуть прищурился, красивые губы тронула едва различимая улыбка. – Присядь там, – отец указал рукой в сторону кресел, – Ешь и пей, сколько пожелаешь. Потом тебя отведут в твои комнаты, – в голосе его угадывалось желание казаться дружелюбным и усталость.

Я, не помня себя от волнения, послушно опустилась, почти упала, в одно из кресел и отщипнула несколько виноградин от грозди, свисавшей из чаши на ближайшем столике. Он неслышно приблизился сзади, налил в один из бокалов темно-рубиновый напиток, протянул мне, выждал, пока я сделаю несколько глотков. Это было сладкое на вкус легкое вино, какого прежде мне не доводилось пробовать.

– Я думал, ты будешь похожа на мать, – отец присел на край кресла, что стояло напротив моего.

Повисла тишина. Мне отчего-то сделалось жутко.

– Любишь черешню? – этот внезапный вопрос еще больше ошеломил меня.

– Да, очень… адар*… – я решилась на это слово, произнеся его на языке синдар.

Он поставил передо мной чашу с аппетитными черешнями, взяв ее со своего рабочего стола, и наблюдал, как я тянусь дрожащей рукой к темным спелым ягодам.

– Ты воспитана как атанет*, – заговорил он снова своим идущим из груди голосом, – но здесь ты дева из нолдор. Твоя мать обещала мне, что так случится – когда истечет ее время, она передаст тебя под мою опеку. Я ждал… – он вздохнул и опустил голову, наклонившись над моим креслом так, что его длинные волосы темным каскадом скатились со спины на плечи.

Отчего-то мне захотелось коснуться его, и я несмело протянула руку. Все вокруг и происходящее сейчас, казалось абсолютно нереальным. Я чувствовала себя очутившейся в неведомом мне мире роскоши и красоты, освещенном теплым светом многих светильников.

– Я всегда знала, что вы – мой отец и всегда хотела узнать вас, – слегка тронув его за руку, проговорила я. Голос мой дрогнул, внезапно подступившие к горлу слезы душили меня, не давая говорить. Я почувствовала, что сейчас разрыдаюсь от напряжения и усталости, не в силах сдерживать накопившуюся от невозвратной потери боль. Ничто и никто не мог бы вернуть к жизни матушку.

От моего прикосновения он встрепенулся, вздрогнул, взглянул мне в лицо и вдруг протянул ко мне руки, от чего внутри меня все стремительно оборвалось. Не успела я опомниться, как он обнял меня, вынимая из кресла, прижал к себе, гладил мои волосы, плечи, спину. Отец был выше почти на голову, и я уткнулась лицом в золотую вышивку восьмиконечной звезды на его груди, обмякнув в крепких объятиях. Груз страха перед ним улетучился из моей души. Я рыдала от острой, как никогда, боли и от чувства огромного облегчения одновременно. Он не произнес ни слова. Просто прижимал к себе.

Через некоторое время, дав мне успокоиться немного, отец позвал слугу, и почти тотчас же пришла Тулинде, девушка-помощница, отвела меня в приготовленные для меня покои и позаботилась обо мне.

Так я познакомилась с Карантиром Темным Морифинвэ Карнистиром.

Мне предстоял долгий путь. Я должна была стать своей в этом замке, в этом городе. Нужно было перенять заведенные здесь порядки, освоиться с местными обычаями, научиться вести себя правильно с нолдор, быть учтивой с ними.

У меня, разумеется, должны были найтись и обязанности. И пусть я многого не умела, и многие знания не были мне известны, я была твердо намерена восполнить эти пробелы, ведь теперь я стала Мирионэль Морифинвиэль*.

Постепенно я узнавала все больше об отце, о его привычках и характере. Он совсем не так часто, как мне того хотелось, бывал дома. Находясь дома, он на многие часы запирался в своих покоях и что-то обсуждал с приближенными, или работал один, или читал. Иногда он приглашал меня разделить с ним трапезу или совершить конную прогулку.

Во время таких застолий и прогулок среди полей, редколесья и вдоль берегов озера Хелеворн мы беседовали о различных предметах, начиная с расположения и названий созвездий и заканчивая планами продажи или обмену излишков урожая у гномов. Я осторожно расспрашивала отца об его братьях.

Из книг по истории нолдор и квенди, нашедшихся в огромной замковой библиотеке, а также от прислуги, мне стали известны некоторые подробности прошлой жизни отца. Беседуя с ним, я стараясь не упоминать Феанаро, Исход, Клятву, Валимар и прочие события и предметы, разговор о которых мог быть отцу неприятен.

Никак невозможно было обойти в разговорах с ним тему войны с Моринготто. Последние столетия его твердыня на севере была в плотном кольце осады. Конечно, отряды орков и других мерзких злобных тварей, порожденных Всеобщим Врагом, появлялись тут и там в землях Эндорэ, но они были относительно малочисленны и слабы.

Никто не мог сказать, что ждет эти земли в будущем, но напряженная атмосфера всеобщей причастности к возможной скорой войне, к постоянной опасности, довлела над всеми живыми существами.

Здесь же, в Таргелионе, я впервые увидела гномов Белегоста, о которых до этого лишь читала в книгах и слышала от сказителей в Бретиле. Отец покупал у них некоторые виды оружия и другие вещи, в том числе украшения и ценные безделушки, которые потом дарил мне.

Я очень сдружилась с Тулинде, она помогала мне разобраться в хитросплетениях мира условностей и этикета нолдор, а также в плетении сложных причесок из кос и мелких косичек, шнуровках одеяний и самых разнообразных завязок и потайных крючков, что нолдор использовали для шитья одежды, обходясь совсем без пуговиц.

Еще я училась у придворных менестрелей играть на лютне и арфе – эти два инструмента нравились мне больше других и были традиционными для нисси из нолдор.

Отец, как я заметила, старался, несмотря на нашу с ним сразу проявившуюся сердечную привязанность, держать меня на некотором расстоянии от себя. Он часто и надолго расставался со мной, то по случаю поездок к границам для проверки, то отправляясь с визитами к братьям в Химринг или Химлад, где неделями охотился в их компании. Поначалу меня ранило такое отчуждение. Однако вскоре я осознала, что это было средством, избранным отцом, чтобы оградить меня от влияния данной им и его братьями Клятвы, чтобы ее темная тень не пала на меня, не коснулась моей судьбы. А ведь в любой день эта Клятва могла навеки разлучить нас – сознавать это было страшно.

Во время наших нечастых встреч с ним я подолгу внимательно разглядывала его, такое похожее на мое собственное, лицо, широкоплечую фигуру с удивительно тонкой талией, красно-черные шитые золотом одежды, красивые ладони, соразмерные пропорциям тела. Я старалась запомнить и удержать в памяти его образ, его голос, его манеру смотреть, склонять голову, говорить и даже держать столовые приборы и пришпоривать своего вороного. Все эти важные для меня мелочи я стремилась сохранить до следующей нашей встречи. Он тоже всматривался в мои черты, когда, по возвращении из очередного посольства к братьям или охоты, призывал меня к себе. Отцу нравилось порывисто обнимать, сжимать в железных тисках объятий, а потом заглядывать в мои глаза, пытливо ища на их дне то ли образ матери, то ли отражение себя самого.

О гневливом и резком характере моего отца, о его бессердечии и жестокости ходило множество слухов даже в Бретиле. Я могу сказать одно, если Лорд Карнистир когда-то и был бессердечным и жестоким, то годы, проведенные в Эндорэ, изменили его. А может быть, он изменился благодаря матери.

Были и те, кто открыто бросал в лицо отца обвинения, ставя в вину ему и моим дядям развязывание войны с Моринготто и его приспешниками. Как если бы зло и тьма не расползлись бы по землям Белерианда и Оссирианда, не приведи мой дед Феанаро народ нолдор в Эндорэ.

====== Обручение ======

Вскоре после того, как я обосновался в лагере на восточной границе, пришло посление из Менегрота. Таур Элу извещал Белега о том, что тому с отрядом необходимо будет отправиться далеко на север, в крепость Химринг, принадлежавшую гордецам из-за моря. Властителем той крепости был Маэдрос Высокий – единственный из отпрысков Феанора, с которым наш Владыка считал возможным поддерживать дипломатические контакты.

Миссия, возложенная на моего наставника, была не из легких. По инициативе Лорда Химринга, просившего Владыку Тингола о переговорах на предмет помощи в предстоящем наступлении на цитадель Врага, Белегу предстоял долгий и трудный путь и не менее трудные и изматывающие переговоры со старшим из князей голодрим. Необходимо было выяснить, о какой помощи просит Таура глава их Первого, проклятого Дома. А так как наш Владыка не был намерен жертвовать своими обученными воинами в войне, в которой не видел никакого смысла и интереса для себя, Белегу и его эльдар предстоял тяжелый разговор. Его задачей было – донести до заморских гордецов эту позицию нашего Владыки и постараться по возможности выторговать сокровища и ценные вещи, которые силам заморских князей удастся заполучить в случае победы, в обмен на наше посильное пособничество в виде снабжения их армий необходимым продовольствием и подкрепления в виде отрядов ополчения из добровольцев.

– Было бы намного проще, если бы нам предстояло говорить с Финголфином и его эльдар, – заметил Белег, пробегая в который раз пергамент, содержащий высочайшее поручение.

– Я еду с тобой! – закричал я. – Ты знаешь, я никогда не видел этих князей из-за моря… Я даже эдайн видел только при дворе в Менегроте.

Белег улыбнулся.

– Некоторые из эдайн мало чем отличаются от эльдар, Лисенок. Владыка Нарготронда держит при себе целые полки верных эдайн. Их ватаги охраняют горы на севере, где обосновался Финголфин. Я сам видел эти легкие полу разбойничьи отряды. Кроме того, тебе известно, что на наших западных окраинах, в Бретиле, живет с недавнего времени племя халадинов – Владыка покровительствует им. Пришедшие Следом проникли везде и всюду, – он нахмурился и продолжал. – До меня дошли тревожные вести из столицы. Даэрон пишет, что аранель Лютиэн хочет обручиться с неким никому не известным мужем из эдайн. Наш сладкоголосый менестрель, между прочим, винит меня в некомпетентности – каким-то чудесным образом этот адан смог миновать завесу и пограничные посты и проникнуть в пределы королевства.

– Почему Даэрон сам не обручился с несравненной Лютиэн когда Таур Элу предлагал ему ее руку? – дерзнул спросить я.

– Чувство Даэрона не взаимно, – горькая усмешка искривила его губы. – А ты неплохо осведомлен, маленький хитрец. Это хорошее качество для будущего советника. Голодрим гарантируют нашему отряду безопасность на всем пути до Химринга, думаю, твой отец не стал бы возражать, возьми я тебя в посольство.

Моей радости не было предела. Со всей серьезностью я начал готовиться к походу в Химринг. Нужно было приказать бывшему со мной слуге выстирать и починить одежду, начистить кинжалы и украшения, подготовить лошадей. Мне совсем не хотелось предстать перед князьями голодрим в роли провинциального дикаря из леса. Я намеревался выступить перед ними как младший советник короля Дориата, которому, наряду с Белегом Куталионом, доверена важная миссия – вести с ними переговоры от имени самого Владыки Элу Тингола.

Все время в пути, держась рядом с моим наставником, я размышлял об эдайн, голодрим, предстоящей так или иначе войне с Морготом и прочих вопросах внешней политики, мысленно настраивая себя на серьезный деловой тон, не допускающий проявления эмоций, каковой следовало принимать в переговорах с отпрысками Феанора. Белег поведал мне, что до крепости Химринг от нашей заставы было около трех недель пути, но примерно через две недели мы остановимся в замке у одного из младших братьев Маэдроса. Согласно условиям, изложенным в приглашении, Лорд Таргелиона встретит нас в своих владениях, сопроводит в замок и позволит отдохнуть там несколько дней.

– Отлично! Так мы увидим еще одного князя голодрим?! – радовался я.

– Да, по нашим данным, владыка Таргелиона – мрачный, гневливый, бездушный и крайне высокомерный ублюдок, – спокойным, чуть ироничным тоном подтвердил Белег.

– Посмотрим, кто из нас более высокомерен! – отвечал я сквозь смех.

Как и говорил мой наставник, на утро одиннадцатого дня нашего пути, который был отмечен лишь встречей с несколькими варгами, обезвреженными общими усилиями, мы въехали во владения Лорда Карантира и держали путь в сторону столицы Таргелиона.

Белег отправил пешим вперед одного из дозорных, а наш небольшой отряд двигался чуть позади, по его следу, чтобы в случае опасности, внезапно появившейся на нашем пути, иметь время на принятие решения.

Лорд Карантир с отрядом сопровождения должен был выехать нам навстречу, и сейчас мы ехали через густые заросли каждую минуту ожидая услышать от дозорного условленный сигнал, означающий, что они перед нами.

Я отвлекся, засмотревшись вверх, слушая пение утренних птиц, и не расслышал в их гомоне свиста нашего дозорного. Белег одернул меня за плечо, призывая быть внимательным, и тут же мы выехали на относительно открытую местность.

Совсем близко перед нами из-за редких деревьев показались неизвестные эльдар. Их было вдвое больше чем нас. Все были на вороных и темно-коричневых лошадях, закованных в металлические сбруи-доспехи. Яркими пятнами алели за древесными стволами шелковые туники воинов, украшенные золотой вышивкой, их черные обтягивающие шерстяные рубашки сливались с темными длинными волосами, лежащими волнами на плечах. Лица у всех были строгие и надменные.

Меня поразило обилие металла в украшениях и деталях амуниции. Вот один из незнакомцев выехал вперед:

– Приветствую вас в Таргелионе! Кто ваш командир? – осведомился высокий эльда с бледной кожей и черными волосами, заплетенными во множество мелких кос, переплетенных меж собой.

Белег направил своего коня навстречу.

– Я – Белег Куталион, командир пограничной стражи Дориата и советник его Владыки!

Не успел он договорить, как из середины отряда голодрим выехал высокий широкоплечий воин в алой, как и у прочих, тунике с золотой вышивкой на груди. Его взгляд, казалось, готов был испепелить моего учителя. Темные густые волосы воина были затянуты в высокий хвост на затылке, голову украшал венец белого золота с самоцветными камнями дивной работы.

Лорд Карантир обратился к Белегу на нашем наречии – язык изгнанников был у нас под запретом. Его грудной голос звучал гулко и, вместе с тем, в нем крылись какая-то странная мягкость и не менее странный акцент.

Я принялся разглядывать спутников Лорда и вдруг увидел среди них совсем юную десс. Поначалу я даже не понял, что это была именно дева, а не молодой воин. Ее темно-русые волосы были завязаны в конский хвост так же, как и волосы Лорда. На ней была такая же, как и на прочих сопровождавших его, алая туника, только длиннее и вышивка золотом была богаче. На челе девы блистал самоцветными камнями такой же удивительной красоты венец тонкой работы наугрим, как тот, что украшал голову ее Владыки. Гордо окинув взглядом наш небольшой отряд, она задержала взор на моей фигуре, но тут же поспешно отвернулась. Только тогда я понял, как она была прекрасна, эта дева голодрим.

Разглядывая ее, я не заметил, как Белег сделал знак рукой отряду, призывая следовать за ним. Мы ехали за нашими провожатыми. В авангарде процессии скакал конь Лорда Таргелиона, его военачальника, что заговорил с нами первым и прекрасной юной голодрим в сопровождении другой десс, тоже одетой в красно-черное.

Я почувствовал, что ничего и никого так не желал в моей жизни, как дивную красоту юной девы из голодрим. Впившись в нее взглядом, я следил за каждым ее движением, за каждым вздохом, постепенно обгоняя ее.

Вот когда пришло время вспомнить о том, чему я смог научиться от моего отца! Будучи сильным чародеем, отец мог заговаривать лес, подчинять себе волю его животных и птиц, понимать их язык, лечить раны, приложив к ним руки, наводить различные мороки и другие виды чар, знал множество заклинаний на непонятном мне языке, помогающих при истощении, ранах и болезнях животных.

Я не был заинтересован в обучении всем этим и другим практикуемым отцом премудростям, но адар часто говорил, что я овладею всеми его навыками и превзойду его во многом:

– У тебя в глазах я читаю дар, Лис. Они цвета весенней листвы, как и глаза твоей матери. Стоит твоим чувствам пробудиться, и ты познаешь силу твоего дара.

Прикрыв глаза, я направил на нее все мои помыслы, и сознание мое само вдруг раскрылось перед ее сознанием, словно цветок перед солнечным светом. Я стремился открыться ей, дать ей ощутить силу моего чувства и узнать все, что есть я, увидеть и услышать все, что я сам видел, слышал и знал. Мне хотелось вверить ей всего себя без остатка и все, что у меня было и будет. Я заговорил с ней в госанна, сказав ей ровно то, что было в тот миг моим единственным желанием.

====== О Карантире и Халет ======

Комментарий к О Карантире и Халет http://pre08.deviantart.net/b035/th/pre/i/2015/360/4/f/caranthir_and_haleth_by_niizu-d9ljij6.jpg

Люблю их обоих! Милахи!

Эту главу я опубликовала ранее как самостоятельный фик. Но изначально она планировалась, как часть большой работы.

Уже слишком долго, любимая, мы играем в шахматы, мне говорят, что ты побеждаешь и безумно смеются, но я не знал, что это была игра, я могу позволить тебе победить и сохранить свою жизнь. Но если однажды ты вернешься в эти края, привези мне мои глаза и твое оружие. И не нужно ничего понимать. Ф. Де Грегори

Карантир привязался к Халейн-Мирионэль, как привязывается безнадежно любящий к воспоминаниям о любимой, к ее тени. Увидев их дочь, он сам не заметил как, в единый миг простил Халет ее гордость и своеволие, и все обиды, клокотавшие в его душе десятилетиями. Он понял тогда, что она раскаивалась всю жизнь в своем выборе, в том, что оставила его и увела халадинов далеко в леса Бретиля. Он понял, что был любим ею. Единственной, кто действительно любил его, была Халет. Почти с самого начала их знакомства Карантир, полюбив ее, считал себя связанным с нею негласными брачными узами.

В Тирионе осталась Илиссе – «Сладкая», его законная супруга из нолдор. Из-за его особенно буйного нрава в юности, имевшего разрушительные последствия как для дворцовых сооружений и близлежащих угодий, так и для отношений с родней из Второго и Третьего домов, родители спешно нашли для него эту спокойную, рассудительную молодую вэндэ с холодным нравом. В первые годы жизни с ней он неистовствовал в телесной любви, поощряемый ею, находя в этом некоторое подобие успокоения. И все же, он всегда чувствовал, что между ними нет того главного, ради чего квенди вступали в брак. Карантир печалился, но больше за Илиссе, нежели за себя, и постепенно отдалился от супруги, сосредоточившись на изучении трактатов «О свойствах металлов» отцовского сочинения. Тогда же приключилась нашумевшая история между отцом и дядей Ноломэ, и он был рад последовать за Пламенным Духом и братьями в изгнание, в Форменоссэ.

В Северной Крепости он мог штудировать военную стратегию и обучаться ковке оружия, вместе с отцом строя планы против Второго и Третьего домов, помогать атару в мастерской, тренировать навыки боя, стараясь не думать ни о чем другом. Илиссе перед его отъездом в Форменос высказала ему свои упреки и презрение, он молча выслушал, кипя злобой против той, что когда-то поклялась ему в вечной любви. Так же молча, не теряя времени, он собрал свой скарб и покинул их дом навсегда, вычеркнув ее из своих мыслей и из своей жизни.

Карантир считал себя свободным от каких-либо обязательств перед оставшейся в навсегда потерянном для него Валимаре женой. Он легко убедил себя в том, благо этому способствовал водоворот трагических и драматических событий, в который он вместе с братьями был затянут их чрезмерно импульсивным и несдержанным родителем, что есть на свете вещи гораздо более важные, чем какие-то любовные чувства. За столетия, проведенные в Эндоре, Морифинвэ уже совсем, казалось, похоронил в себе любые проблески подобных чувств, слывя самым злобным, тяжелым на руку и несдержанным на язык из сыновей Феанаро, как в один прекрасный день встретил эту атанет, деву-воина, предводительницу племени халадинов.

Да, Халет была воином, как и он. Так же, как и он, дочь Халдада была гордой, своевольной и не терпела ничьего командования, ничьей воли, кроме своей собственной. В этом отношении она была гораздо свободнее, ведь после смерти отца и брата она сделалась предводительницей и единственной владычицей халадинов, он же всегда был вынужден подчиняться воле отца, а потом воле старшего брата.

Владычица Халет была умна и бесстрашна, порой отчаянная в своем бесстрашии, она была единственной, кто открыто осмеливался дерзить ему. Она знала его, Карантира, таким, каким увидела Лорда Таргелиона в день их знакомства, и ей было совершенно безразлично, чей он сын, а чей внук. Она не знала о Клятве, об Исходе, об Альквалонде, не видела горящих лебединых кораблей в ночи безумия в Лосгаре, она не знала об Илиссе, не знала о внутрисемейных дрязгах, не знала, что означает на квенья его имя Карнистир – «Краснолицый».

Он тоже о ней ничего не знал. Он вообще мало что знал об атани, а благодаря Халет неожиданно для себя по-новому взглянул на них. Раньше Карантир попросту не замечал их, ничтожных, хрупких, чья жизнь скоротечна как единый миг, а душа уходит в небытие. Но, познакомившись с Халет и ее халадинами, четвертый сын Феанаро открыл для себя ценность жизни. Слабые, подверженные болезням, сгорающие без следа, как сухой хворост в пламени кострища, Пришедшие Следом, цеплялись за жизнь, сражались до последнего, отчаянно, насмерть, как если бы, обороняя свои жизни, они обороняли вечность, подобно квенди. Они хотели жить и знали цену каждого прожитого ими дня. И он, подобно смертным, незаметно для себя начал ценить жизнь – свою и чужую, сильную и бессмертную, хрупкую и короткую, а более всего ту, что была у него с Халет.

Она никогда не видела его братьев, лишь он, Карнистир, был для нее прекрасным собой эльфийским князем, спасшим ее народ от истребления ордой орков. Владыка Таргелиона преклонялся перед ее храбростью и самоотвержением, восхищался стойкостью ее атани, и сравнимым лишь с героизмом нолдор, подвигом, когда жалкая горстка людей под началом отца и брата Халет, а затем и ее самой, удерживала большой, хорошо вооруженный отряд орков за ненадежной, готовой в любой момент рухнуть, изгородью. Халет стала для него примером того, как должно бороться за жизнь и свободу – несмотря ни на что, как бы ни был силен и свиреп Враг.

В первый раз с ним случилось тогда, что он предложил кому-то свою помощь, и в первый раз с ней случилось, что она приняла помощь от кого-то. Так совпало у них, и начались их дни, отданные обустройству атани на временную стоянку близ Таргелиона и поначалу молчаливым прогулкам вдвоем у вод холодного озера Хелеворн. А затем началось самое прекрасное – сладкое и терпкое безумие долгих ночей, переполнявшее обоих, дарившее чувство умиротворения и гармонии, позволявшее острее ощущать красоту окружающей их северной природы и дышать свободнее, легче. Халет словно давала ему свежие силы, энергию жизни, и он стремился не остаться в долгу.

Они часто спорили в беседах. Он сердился на себя за свой скверный синдарин, не позволявший ему подобрать нужные слова, чтобы переубедить ее, чтобы уговорить остаться навсегда подле него, сбивался на квенья, который она начала учить после их знакомства. Порой в разговоре с Халет он чувствовал себя беззащитным перед уколами ее гордой натуры. Карантир, как и полагается мужу, был полностью открыт избранной им супруге, а оттого любое неосторожное слово могло задеть, ранить, причинить боль. Халет настаивала на скорейшем уходе халадинов с земель Таргелиона. Она хотела вести их на запад, туда, где, по ее мнению, будет безопаснее жить. С каждым, заканчивавшимся ничем, спором в Карантире все сильнее разгоралась бессильная досада и все шире разверзалась пропасть отчаяния, куда, он знал, суждено ему погрузиться, когда Халет с народом покинет его владения.

Когда она сказала, что ожидает ребенка, добавив, что это еще один его дар, драгоценный дар, предназначенный лишь ей одной, он не смог найти слов. Так и стоял, ошеломленный, побледневший. Он тогда лишь попросил ее задержаться до времени родов в Таргелионе, где она смогла бы быть в безопасности, втайне надеясь, что с появлением ребенка, она все же останется с ним рядом. Карантир терзался за нее, хоть никогда и не высказывал вслух своих опасений, боясь оскорбить ее гордость. Беременная Халет отчего-то казалась хрупкой и уязвимой телесно, даже несмотря на то, что, в отличие от дев из квенди, была крепкого сложения.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю