Текст книги "Под Варды синими сводами (СИ)"
Автор книги: Calime
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 38 страниц)
– Я никогда не смогу быть вместе с ней… – прошептал Лис, – я совершил нечто ужасное там, в Менегроте.
– Не кори себя, мой весенний цветок, – отвечала леди Нифрелас, медленно приближаясь к стоящему к ней спиной сыну, – будь сильным, не дай испытаниям сломить и ослабить твой дух. Поезжай к ней, – она взяла Лиса за руку, удерживая ее в своих нежных мягких ладонях и разглядывая кольцо, данное ее сыну его динэт*– серебряные волны захлестывали разноцветную радугу эмалевых вставок на тонком обруче кольца, которое Лис носил постоянно, не сняв его и сейчас. Для его матери это было знаком того, что надежда не покинула его окончательно.
Тэран-Дуиль повернулся лицом к матери, посмотрел ей в глаза и ответил:
– Я отправлюсь к ней, увижу ее, пусть и в последний раз, – он нахмурился, сглотнул и продолжил, – Она узнает от меня, как все случилось, я сам расскажу ей, как погиб ее отец! – голос Лиса окреп, – Да, я еду сейчас же! – и он метнулся к двери, – Прощай, моя леди, благодарю тебя за все…
Он поклонился и выбежал из комнаты, оставив супругу Орофера в тревоге и недоумении.
Старший феаноринг ввалился в обеденную залу поздним вечером. Погода за окнами была ненастная, лил холодный дождь, дороги превратились в грязные трясины.
Нельо был покрыт грязью с ног до головы. Она коричневой коркой запеклась на сапогах и крае плаща, брызгами застыв на штанах и кромке камзола. Даже лицо Маэдроса было испачкано в размазанной дорожной жиже, делая его похожим на истерлинга, нанесшего боевую раскраску.
Он отсутствовал в крепости почти три дня. За это время Кано и близнецы успели захоронить тела погибших, всех, кроме троих феанорингов, для которых в некрополе во внутреннем дворе Амон-Эреб были уже приготовлены места. Неразлучных при жизни Курво и Турко решено было оставить рядом друг с другом и после смерти. Морьо, по решению Мирионэль, оставался рядом с погибшим еще в Браголлах верным Тьяро.
Дочь Карантира думала и о себе, прося слуг оставить место в некрополе, справа от усыпальницы отца, но Кано и близнецы строго настрого запретили ей даже заикаться об этом. Маэдрос успел как раз во время – утром следующего дня Кано запланировал прощание с братьями.
– Я не нашел их, – хрипло сказал Нельо, рухнув на стоящую у ближайшей ко входу в залу стены скамью и тяжело выдохнув, высоко запрокинул голову. Все это время Маэдрос и слуги Келегорма искали в лесах Дориата сыновей-близнецов Владыки Элухиля, которых, скрученных веревками, они оставили на произвол судьбы, когда ехали в Амон-Эреб.
– Нельо, брат, – Кано встал из-за стола и уже хотел направиться к старшему брату, – ты совсем без сил. Присядь к столу, тебе нужно поесть, – сказал он тихо.
Остальные присутствующие – Тельо, Питьо и Мирионэль, безмолвно взирали на привалившегося к стене тяжело дышащего старшего сына Феанора.
– Тех, кто оставил их там, казнят, – прорычал Маэдрос. Глаза у него закатывались от усталости. Он стянул с правой руки и бросил на пол стальную перчатку-протез, сделанную Куруфином, и с трудом поднялся на ноги.
Кано замер на месте, стоя перед столом. Близнецы сидели неподвижно на своих местах. Лишь Мирионэль нашла в себе силы ответить ему:
– Нет! Довольно смертей! – закричала она, вскочив с места, и голос ее звенел под сводами залы в полной тишине, – Как вы можете жить, сея смерть всюду и неся ее всему, чего коснется ваша рука?! – она больше не мола выносить этого. Ее дяди, к которым она была привязана всем сердцем, сделались беспощадными убийцами, запятнавшими себя бессчетным числом невинных смертей и, похоже, не отдавали себе в этом отчета.
– И в кого ты такая?! – зло отозвался Маэдрос и, пошатываясь, двинулся на племянницу, блестя потемневшими глазами.
– Не смей! – воскликнул Маглор.
Голос его был твердым и сильным. Он преградил Нельо дорогу и, выпрямившись, стоял теперь перед старшим братом, подняв голову – невысокий, хрупкий, словно подросток.
Маэдрос, увидев перед собой брата, взглянул на него так, будто видел того впервые, и вдруг, схватившись здоровой рукой за голову, а покалеченной сумев лишь дотронуться культей до своих волос, стремительно развернулся и быстрым шагом покинул обеденную залу.
Кано оглянулся на Мирионэль – ее лицо было даже бледнее чем прежде, если такое вообще было возможно.
– Позаботьтесь о ней! – бросил Маглор близнецам, окаменело сидевшим за столом, и выбежал из залы вдогонку за старшим братом.
Он нашел Нельо в его комнатах лежащим на полу без сознания. Макалаурэ позвал слуг, просил приготовить воду и помочь снять с полуживого Маэдроса амуницию и одежду.
Когда вымытый и переодетый в чистое глава Первого Дома был аккуратно водружен на собственное ложе, Маглор, похлопав брата по щекам, заставил того выпить несколько глотков квенилас, после чего старший уснул. Кано беспокоился и решил остаться эту ночь рядом с Нельо, задремав у его постели. Посреди ночи он проснулся от жалобных стонов – старший тихо стонал во сне. Маглор, потирая лоб и хмурясь, напряженно вслушивался в стоны и поскуливания, различая в промежутках между ними, как брат зовет кузена Финьо. Второй сын Феанора чувствовал себя таким истерзанным, как духовно, так и физически, что плохо соображал, будучи сам на грани нервного истощения. Просидев ночь без сна у постели брата, Кано решил, что утром обратится к Менелиону. Следующий день предстоял стать одним из самых тяжелых и мучительных в жизни Макалаурэ.
– Браннона нет в замке, Эрнилнин*, – сказал возвратившийся Саэлон Ороферу, – он оседлал своего коня и уехал.
– Куда? – недоуменно спросил Лорд, округлив от удивления глаза.
– Он никому не сказал, куда отправился, – рапортовал оруженосец.
Недоуменно переглянувшись с Амдиром, Лорд Орофер подумал, что если так пойдет и дальше, и Лис будет исчезать из замка один, путешествуя по землям, где хозяйничают орки, тролли, варги и прочая нечисть, то грандиозный план по переходу через Эред-Луин может потерять смысл.
Он надеялся только на себя самого в том, что касалось подготовки и организации великого переселения, но Тэран-Дуиль был тем, на кого Орофер возлагал надежды, когда речь шла о далеком будущем. Именно Лис должен будет помогать Ороферу в основании нового королевства и именно ему предстояло сделаться со временем его Владыкой.
====== В Амон-Эреб ======
Комментарий к В Амон-Эреб Мирионэль (актриса Дженнифер Коннелли) http://www.oculusriftitalia.com/wp-content/uploads/2013/11/Jennifer-Connelly-7.jpg
Что-то типо Лиса (у Лиса, правда, не было щетины) http://40.media.tumblr.com/b756095238cd0c3009e61598c961f9ab/tumblr_nn0ood2w1u1unmm2to2_250.png
Крепость Амон-Эреб находилась в полутора днях пути от владений Лорда Орофера в Нан-Эльмоте, и Лис летел, загоняя коня, через редколесье и пустынные степи. Он так торопился, что выехал, не надев кольчуги и легких доспехов, опоясав только пояс из грубой кожи с прикреплёнными к нему мечами и кинжалами. Ремень через плечо поддерживал его темно-зеленый плащ, скрепленный у горла драгоценной золотой застежкой-фибулой.
В дорожной сумке, которую Тэран-Дуиль носил с собой, было несколько лепешек, сушеные фрукты и фляга, наполненная водой. Все необходимое для коня находилось в пристегнутом к седлу дорожном кожаном мешке.
Он был в Амон-Эреб всего несколько раз и очень давно, но хорошо ориентировался и чувствовал верное направление каким-то шестым чувством, которому сам не мог дать названия. Лис стремился к своей нареченной, конь скакал во весь опор, с быстротой молнии пересекая бескрайние выжженные степи, пролегавшие между лесами Нан-Эльмота и Юго-Западным Оссириандом, посреди которого высился Одинокий Холм, на котором братья феаноринги выстроили свою крепость.
Все существо сына Орофера было охвачено каким-то таинственным огнем, полыхавшим внутри него, в душе, в теле. Скачка только подхлестывала, подпитывала этот огонь. «Я иду к тебе. Наконец-то я иду к тебе…» – думал Лис. Не верилось, что вот сейчас он впервые за долгое время волен делать то, чего желает его сердце. Он совсем скоро увидит Мирионэль, может быть, сможет даже дотронуться до нее. Не утаивая ничего, он расскажет любимой, как погиб ее родитель, повинится перед ней. То, что он совершил, приведя Лорда голодрим в приготовленную Саэлоном для него и его братьев ловушку, – преступление, которое нельзя искупить, ни простить.
Она возненавидит и с негодованием прогонит его прочь, проклиная его имя, – так виделась Лису их встреча. И все же, желание увидеть возлюбленную и нареченную в его душе преобладало над страхом перед ее справедливым гневом. Пусть в последний раз, пусть негодующую, но он увидит ее, и горе тому, кто вознамерится встать у него на пути.
Прощание с отцом, Турко и Курво было тягостным, но все же, каждый из нас старался не показывать, насколько тяжело для него это горе. Возможно, это из-за меня дяди старались держаться. Тельо и Питьо стояли, склонив головы, опустив глаза в землю под их ногами. Черты обоих с их возвращения из Лестанорэ сделались резче, мужественней, суровей. Они редко говорили друг с другом, предпочитая обмениваться мыслями в осанве, а когда отвечали на вопросы Кано, голоса их звучали совсем иначе, чем еще несколько дней назад, тише, печальней, ниже. Мы проводили много времени вместе. Кано просил их быть со мной рядом, заботиться, и они со всей серьезностью подошли к его поручению, стараясь занимать меня разговорами о всяческих мелочах.
Нельо – бледный, изможденный до крайности трехдневными поисками оставленных в лесу детей Владыки синдар, которых ему так и не удалось найти, стоял, сутулясь, за спинами своих младших братьев. Утром Менелион осмотрел его, напоил успокаивающим отваром из трав и просил остаться в постели на ближайшие пару дней, чтобы восстановить силы, как физические, так и силы феа, но дядя настоял на том, чтобы присутствовать вместе с нами на прощании со своими братьями. Я не сердилась на него за слова, сказанные накануне, понимая, что он истерзал себя за учиненную им и его братьями резню в столице синдар и не выдерживал гнетущего чувства вины.
На дядю Кано, по традиции, легли все заботы по организации похорон погибших, оказания помощи тем, кто был ранен и ухода за мной и Нельо. Все еще не в силах осознать до конца гибель отца и его братьев, я старалась ради него, чтобы не доставлять ему больше хлопот, чем у него итак было, не показывать своего отчаяния.
Когда я увидела их, привезенных в нашу крепость оттуда, с родины Лиса, я думала – сердце разорвется в моей груди, не перенеся этого зрелища. Видеть бездыханное, израненное и обезображенное схваткой и смертью тело отца, лежащее на столе, словно туша убитого на охоте зверя, было страшно и невыносимо больно. Думаю, я не на много пережила бы отца, если бы не дядя Кано и моя верная Тулинде, которые заботились обо мне. Терпеливый, кроткий, спокойный и часто бывающий задумчив, Кано мог быть решительным и твердым, когда дело касалось того, в чем он был полностью уверен. Я не помнила, когда в последний раз он брал в руки свою лютню, из которой умел извлекать звуки волшебной музыки, и когда пел баллады о далеких землях Запада собственного сочинения.
После всего, что случилось в Менегроте, дядя не мог больше воспевать Валимар или Эндорэ. Я слышала – в бою он был отрешенным, хладнокровным, чрезвычайно ловким убийцей, обладавшим молниеносной реакцией и безжалостно разившим своих противников, не оставляя тем ни единого шанса. Это описание так разительно контрастировало с тем дядей Кано, которого я привыкла видеть сидящим с книгой, или отдающим распоряжения на кухне относительно ужина, или тихим голосом отчитывающим близнецов за очередную вылазку в дикие леса, где жили лаиквенди и нандор, или просто задумчиво бродящим по высоким стенам крепости. Кано имел обыкновение подниматься на стены и долго стоять наверху, прикрыв глаза и подставив лицо ветру.
По окончании ужина я, взяв переносной светильник – изобретение Феанаро, пошла на конюшню, где рядом с моим Лапсэ стоял осиротевший Морнемир. Обнимая отцовского коня, оглаживая гладкую иссиня-черную шею, я рыдала, шепча ему ласковые слова, в уверенности, что никто из несчастных братьев отца не может меня слышать.
Внезапно какой-то шорох снаружи, во внутреннем дворе, заставил меня вздрогнуть. Выйдя из конюшни со светившей холодноватым сине-белым светом лампой в руках, я осмотрелась. Двор покрывала тьма, казалось, все в нем спало – ни скрипа, ни единого шороха. Эта тишина, я чувствовала, была обманчивой – что-то скрывалось в темноте. Закрыв дверь конюшни на засов, я хотела отправиться к себе, как вдруг прямо передо мной выросла высокая стройная мужская фигура. Не успела я сделать и шага, как незнакомец протянул ко мне руки, в свете феаноровой лампы я увидела его лицо и выронила светильник…
Лис крепко прижал ее к себе, не веря своему счастью. Он был поражен не меньше его нареченной – к ночи он добрался до крепости, оставил коня привязанным снаружи и, открыв силой феа, с помощью магии, засов на маленькой дверце одного из черных ходов, использовавшихся прислугой, проник внутрь, словно какой-нибудь грабитель из эдайн.
Тэран-Дуиль так желал видеть возлюбленную, что был не в состоянии дождаться утра. Кроме того, сейчас он был уверен, что найдет ее одну, а утром она, разумеется, будет в окружении служанок и родичей, и они не смогут говорить наедине.
Когда Лис оказался во внутреннем дворе крепости князей-изгнанников, все там казалось мирно спящим. Только справа, в невысоком строении, по виду напоминавшем конюшню, мерцал слабый синеватый свет. Все чувства и магические способности его обострились. Никогда ранее его чувствительность не была такой острой. Лис чувствовал ее – Мирионэль была там, в конюшне, свет, который он видел, исходил от ее светильника. Сердце юного синда колотилось о ребра, кровь отхлынула от лица, руки занемели. Он прекрасно видел в темноте и не столько зрением, сколько тем шестым чувством, что привело его сюда. Спрятавшись за углом конюшни, Лис ждал ее, каждый миг готовый потерять сознание от переполнявшего его напряжения.
Вот она показалась на пороге, замерла на несколько мгновений, потом осторожно закрыла за собой дверь. «Сейчас!» – подумал Тэран-Дуиль, и выскочил из своего укрытия ей навстречу, протянул руки…
Светильник упал на землю, но не погас, и в его голубовато-белом свете можно было видеть стоявших посреди двора крепости Лиса и его нареченную. Она бы упала, не удержи ее в объятиях Тэран-Дуиль. Мирионэль глубоко и часто дышала, зажмурившись и обмякнув в его руках, не в состоянии выговорить ни слова. Ее нареченный и сам был близок к тому, чтобы лишиться чувств.
– Это я, это я, – шептал он, – открой глаза, посмотри на меня…
– Лис… – едва слышно проговорила, наконец, Мирионэль, поднимая голову и медленно открывая глаза и постепенно отстраняясь.
Тэран-Дуиль поднял феанорову лампу.
– Пойдем, – позвала она, – Эру, я не верю… – она качала головой, вглядываясь в него безумным взглядом.
Вместе они преодолели двор, оказавшись под колоннадой, и вошли в одну из дверей, за которой была винтовая лестница, ведущая в верхние этажи, где находились покои князей голодрим и их племянницы. Лис поддерживал Мирионэль на всем пути. Как только они вошли к ней в комнаты, он силой феа наложил на дверь чары, закрыв вход для любого, кто мог попытаться войти. Трудно было сказать, сделал ли он это осознанно, или это был бессознательный жест, руководившего им желания. Сила феа Лиса росла с каждым мгновением теперь, когда Мирионэль была рядом. Эта сила воздвигла над покоями, где они находились, подобие купола, за пределы которого не могли проникать производимые внутри него звуки.
Мирионэль, тем временем, зажгла несколько свечей и еще одну лампу, чтобы лучше разглядеть стоящего перед ней Лиса.
– Ты жив… – дочь князя голодрим подошла к нему и огладила любимого по щеке и мягким серебряным волосам, убеждаясь, что перед ней не тень, пришедшая из Мандоса, а живой, из плоти и крови, Тэран-Дуиль. Это казалось ей невероятным.
– Прости меня, – полный отчаяния взгляд синда скользил по ее лицу, – я не мог, поверь мне, прийти раньше… Я хотел сказать тебе… – его голос дрогнул. Лис опустил голову и сглотнул. Нужно было пересилить страх – то был страх потерять ее. Набрав в грудь воздуха, он заговорил о той ночи в коридорах дворца Таура Элу, когда погибли ее отец и дяди.
Закончив свой горький рассказ, Тэран-Дуиль опустился перед Мирионэль на колени, низко склонил голову и прошептал:
– Это я привел его туда, я виновен в его гибели, Мирионэль… – он поднял на нее умоляющий взор.
Она качала головой:
– Нет, нет, это Клятва, это проклятие Высших Сил погубило отца и его братьев. Ты вернулся ко мне, не вини себя, – плача говорила она, – А сейчас уходи, уходи сын Орофера, тебя не должны здесь увидеть.
Проблеск надежды на прощение в душе Лиса был затушен ее нежеланием длить их встречу. «Она не хочет меня видеть… Мы никогда не увидимся больше…» – в отчаянии подумал Тэран-Дуиль.
– Прости, прости, – шептал Лис, задыхаясь от горечи раскаяния, сожаления и острого, пьянящего вожделения, проснувшегося сейчас в нем так некстати. Стоя перед Мирионэль на коленях, он дотронулся дрожащей рукой до края ее простого шерстяного платья, чувствуя исходящее от нее тепло.
– Уходи, уходи, прошу, – умоляюще шептала она, всхлипывая и закрыв лицо руками, – Если дяди увидят тебя здесь…
В этот миг Тэран-Дуиль с силой обхватил ноги любимой, прижимаясь головой к низу ее живота, чем вырывал у нее приглушенный не то вздох, не то вскрик. Руки его оглаживали ее стройные бедра, сминая шерстяную ткань платья, он часто дышал – тело не выдерживало долгого воздержания, а разум, столько времени пылко и безнадежно мечтавший о возлюбленной, уступал место какому-то, невесть откуда взявшемуся в нем, жестокому животному вожделению, с которым Лис не мог совладать.
Он принялся исступленно целовать и ласкать ее бедра, скользя руками по всей длине, то нежно оглаживая, то грубо сжимая. В промежутках между поцелуями Лис бессвязно шептал:
– Прости, что не приходил… Я так хотел, так мечтал о тебе… – он не мог остановиться и сам поражался тому, что не в состоянии контролировать свое хроа, – Ты так прекрасна… – он продолжал целовать ее бедра и тереться щекой о ткань платья, скрывавшую их. Наконец, крепко сжимая стройные бедра, Лис уткнулся лицом в ее подол, жадно вдыхая запах одежды возлюбленной.
– Прошу тебя… Прошу тебя… – горячо умолял он, сам не отдавая себе отчета, о чем говорит. От близости ее горячего, гибкого, хрупкого тела хотелось стонать – Лис вздыхал, а на глаза от переполнявших его эмоций навернулись непрошеные слезы.
Мирионэль слабо вскрикнула, застонав, запуская тонкие пальцы в волосы нареченного, пропуская меж ними длинные серебряные пряди, гладя его голову, задевая чувствительные кончики ушей, нежно дотрагиваясь до широких плеч. Этот вскрик и тихий стон окончательно выбили из головы Лиса остававшиеся в ней мысли, и он, отдавшись полностью инстинктам, протянул руки под подол платья возлюбленной.
Кожа ее была гладкой и нежной, а ноги – стройными и длинными. На ощупь Тэран-Дуиль мог почувствовать каждую мышцу икр и бедер, и то, что от его прикосновений по ее шелковистой коже волнами пробегали мурашки.
От ощущения его ласк на обнаженной коже ног, горячего дыхания любимого существа, его поцелуев поверх ткани ее одежд, у Мирионэль сами собой подогнулись колени, и она скользнула вниз, оказавшись в объятиях Лиса, который, казалось, только того и ждал, стараясь объять, исследовать всю ее своими небольшими аккуратными ладонями, прильнув губами к шее, затем виску и распущенным волосам дочери изгнанника.
Она не находила в себе сил остановить его, прервать сладкую пытку. Как же она тосковала по своему Лису, как страдала всякий раз, думая о том, что он погиб, ее прекрасный белый бриллиант, упавшая с неба звезда, светящая холодным сине-зеленым светом, но обжигающая своей страстью, заставляя гореть все роа и исцеляя феа.
Мелко дрожа всем телом от нетерпеливого возбуждения, Лис подхватил Мирионэль на руки и, прикрывая глаза, чтобы не выдать вожделения, охватившего его, словно пламя просмоленный факел, перенес ее на постель. Весь мир уплывал куда-то, и Тэран-Дуиль чувствовал, что желает одного – слиться со своей Каран-Итильде. Все остальное перестало существовать для него. Даже если бы в комнату Мирионэль, сломив наложенные на дверь чары, в тот миг вошли ее дяди, он бы не остановился. Никто и ничто уже не могло сдержать его страсть, не находившую выхода столько времени.
Сбросив сапоги, быстро расстегнув и отшвырнув прочь пояс, Лис бросил на пол перед кроватью верхний тяжелый атласный кафтан, и остался в облегающих штанах и стеганой куртке, под которой была нижняя рубашка из тонкого белого шелка. Его возлюбленная стыдливо прижималась к нему, когда пальцы Лиса коснулись шнурков платья на ее гибкой спине, расшнуровывая их. Он настойчиво стягивал с нее одежды.
Отбросив ненужное платье любимой в сторону, синда быстро освободился от куртки и рубашки – беломраморная кожа орофериона мерцала в свете ламп и свечей. Мирионэль обняла его, нежно целуя красивую точеную шею, ключицы, плечи Лиса. Он привлек ее к себе, прижал к груди, и, наконец, смог поцеловать так, как он мечтал, как бессчетное количество раз представлял себе – долго, глубоко, со всей страстью. После этого долгого поцелуя он отстранился, приподнявшись на вытянутых руках – ему хотелось рассмотреть ее. Мирионэль отвернула загоревшееся лицо – взгляд Лиса почти физически обжигал ее кожу, не уступавшую в своей безупречности коже его тела, и бывшую такой же гладкой, шелковистой и мерцающей.
Лис целовал ее рот, а его руки, казалось, были везде – на плечах, на груди, на бедрах Мирионэль, между ними. Они оглаживали ее спину, сжимали грудь, его пальцы терзали соски. Все ощущения Мирионэль многократно усилились, она чувствовала себя словно в плену его тела, его жара и запаха.
Мягко перевернув Мирионэль на живот, Лис освободился от остававшихся на нем штанов и, обхватив ладонями бедра любимой, склонившись над ней, накрывая обоих каскадом своих серебряных волос, шепча на ухо что-то нежное, с силой ворвался в нее, исторгнув этим движением приглушенный вскрик. Он выждал несколько мгновений, а затем начал двигаться, чувствуя, как ее тело устремляется ему навстречу при каждом движении – она тоже желала его.
Ощущения, которые испытывала Мирионэль, были настолько сильными, что сама она будто перестала существовать, будучи способной только чувствовать его горячее дыхание, гладкую влажную кожу, его пальцы, стискивающие ее грудь, движения его плоти внутри нее…
Она, не в силах сдержаться, кричала всякий раз, когда он врывался с все нарастающей быстротой и силой в ее тело. Восторг захлестывал сознание и своими криками она, казалось, приветствовала его власть над собой.
– Лис!!! – в голосе Мирионэль слышалось безумие исступленного восторга. В его ответном крике, над самым ее ухом, смешивались отчаяние и триумф. В завершающий раз яростно рванувшись вперед, Тэран-Дуиль излился в нее, сделав несколько движений, иссякая.
Когда, через миг, он бессильно опустился рядом с ней на постель, Мирионэль уже спала. Лис кое-как укрыл их обоих бывшими на ложе покрывалами и сам заснул, обнимая возлюбленную, как только его голова коснулась тонкой подушки.
====== Солнце и Луна ======
Комментарий к Солнце и Луна Arquende (кв.) – господин, (благородный эльф).
Rusco (кв.) – Лис. На синдарине прозвище главного героя звучало как Rosg. Это прозвище, единственное из всех имен и прозвищ героев данной работы, приведено сразу в русском переводе – “Лис”, т.к. изначально было изобретено автором, как соединение двух слов Lee Pace – Ли ПэйС (имени и последней буквы фамилии актера в русском варианте их написания).
Dineth (нанд.) – невеста
Vess (синд.) – супруга, жена
Той ночью второй сын Феанора спал беспокойно. Он упросил Нельо лечь пораньше, видя, как он терзается из-за того, что все они совершили в Менегроте и из-за гибели братьев. Кано тоже терзался, но ответственность за многих, в числе которых были его младшие братья – рыжеволосые малыши, племянница, сам Нельо, не говоря обо всем гарнизоне крепости и жителях небольшого поселения атани, раскинувшегося на восточном склоне холма, на котором стояла крепость Амон-Эреб, была тем бременем, которое не позволяло ему вволю придаваться горю. Отдав распоряжения слугам относительно завтрашних дел, Макалаурэ отправился к себе, полностью обессиленный и готовый погрузиться в глубокий сон.
Проходя мимо двери в покои близнецов, он услышал, как они ворочаются во сне. Тельо и Питьо были неразделимы, для них: спать, крепко обнявшись, было так же естественно, как для прочих – дышать. После возвращения из Дориата они изменились. Стали тише, смиреннее, двигались бесшумно, говорили только с ним и Мирионэль, а между собой общались в осанве.
Солнце и Луна померкли после второй резни, даже, несмотря на то, что стараниями Нельо лично не принимали участия в расправах над безоружными, над нисси и детьми. Смогли они избежать крови на своих руках и в первой резне, в Альквалонде, когда отец, внявший уговорам Кано, оставил их, совсем подростков, в запасном отряде.
Умбарто – Питьо, прозванный Солнцем, был побойчее, все невзгоды и испытания он переносил легче, чем брат, его волосы были ярче, светлее и отливали золотом, а глаза Маленького Финвэ были зеленее, чем у близнеца. Амбарусса – Тельо был младше его на несколько минут, и был Последним Финвэ, которого также называли Луной, он был склонен к мечтательности и чувствителен, зато был сообразительней своего близнеца, а волосы его были похожи на волосы их старшего, как и глаза – сложного серо-зеленого оттенка. В остальном братья были похожи как две капли воды. Имели одинаковые вкусы во всем, что касалось еды, одежды, музыки, пристрастия к исследованию диких лесов, охоты в компании кого-нибудь из вождей лаиквенди или авари и прочих предпочтений. Они одинаково двигались, голоса их были тоже почти одинаковы. Из братьев Солнце и Луна ближе всего общались с Нельо и Кано, относившимся к младшим, как к неразумным, но любимым детям, в то время как средние братья предпочитали отделываться от ласковых малышей подзатыльниками.
Проснулся Маглор среди ночи от звука шагов в коридоре. Он прислушался – двое тихо прошли мимо его двери, туда, где располагались комнаты Мирионэль, затем послышался тихий скрип открывшейся и тут же затворившейся двери. Не на шутку встревоженный, Кано встал с кровати и, как был: в нижней рубашке и широких штанах, босиком вышел в темный коридор. Стараясь острым зрением различить тех, кто мог находиться в нем, и прислушиваясь, он медленно двинулся вглубь, куда несколькими мгновениями ранее пошли те двое, чьи осторожные шаги он слышал. Дойдя до двери покоев Мирионэль, он вслушался в темноту, окутавшую его, стоящего в холодном коридоре. Ни малейшего звука не доносилось из-за двери племянницы. Казалось, за ней была грань мира, за которой не было ничего, лишь звенящая тишина, или кто-то вставил ему в уши затычки… «Чары!» – холодея от ужаса, подумал Маглор. Тут же он дернул изящную ручку в виде виноградной грозди. Дверь была не просто заперта – вход в покои Мирионэль ему был закрыт какой-то потусторонней силой.
Впервые в жизни Макалаурэ не знал, как лучше поступить. Сердце тревожно заколотилось. Одно ему было ясно – ни в коем случае нельзя никого будить сейчас, в особенности Нельо. Если у Мирионэль в комнате незваный гость, обманом или чарами заставивший ее привести себя в ее покои, то Нельо или даже десять самых сильных и крепких квенди из их отряда все равно ничего не смогут сделать. Они не обладают магическим даром в отличие от сумеречных квенди. А эту магическую преграду воздвиг сильный чародей. Кано медлил у двери. Он попытался дотянуться до Мирионэль в осанве, обнаружив с некоторым облегчением, что ее сознание было погружено в спокойный глубокий сон.
Бесшумно пройдя к себе, все еще беспокоясь за нее, Кано решил, что дождется рассвета, а если ранним утром Мирионэль не появится, как обычно, во дворе крепости, чтобы высыпать птицам вчерашние крошки и проведывать лошадей на конюшне, то он пойдет к Нельо и тот решит, что необходимо делать.
Промучившись кое-как до утра, ворочаясь на сразу вдруг ставшей неудобной и жесткой постели, Кано задремал на рассвете и проспал какое-то время, забывшись. Проснулся он, как от удара, когда солнце уже поднялось высоко. Спешно одеваясь и осматривая себя в большом зеркале, отражавшем его во весь рост, Маглор заметил среди прядей своих темно-каштановых волос, заплетенных в замысловатую прическу из переплетенных меж собою кос на затылке, несколько тонких серебряных волосков, росших на самой макушке. Его лицо оставалось похожим на лицо недавнего подростка – никаких морщин, ни единой складочки на гладкой бледной коже, но эта появившаяся седина…
Макалаурэ тяжело вздохнул и тут же, вспомнив о Мирионэль, ринулся к двери, чтобы идти к старшему. В этот миг в дверь постучали:
– Кано! Ты не спишь, мы знаем! – раздался голос Питьо, – Выходи скорее! К сестренке приехал ее жених синда!
Маглор распахнул дверь – на пороге стояли его младшие братья, за ними высилась фигура сонного Нельо, закутанного в накидку поверх нижней рубахи, справа и слева от троих феанорингов стояли слуги с кувшинами, полными теплой воды, мылом и полотенцами.
Мирионэль проснулась еще до рассвета. Ее сердце, только она открыла глаза, радостно забилось – ее Лис был рядом и еще спал, обнимая ее одной рукой. Тепло, исходившее от любимого тела, пробуждало в ней желание, нежность и трепет. Она ловко повернулась к нему лицом, желая разглядеть орофериона в предрассветных сумерках, но тут же испугалась, что его ночной приход к ним в крепость не остался незамеченным братьями отца.
Одевшись и накинув плащ, она выбежала из своей комнаты и направилась прямиком к двери Амбаруссар, которую близнецы не имели привычки запирать. Покидая свои комнаты, Мирионэль разрушила наведенные на вход чары, и теперь доступ в ее покои был открыт.
Тэран-Дуиль медленно открыл глаза. Над ним, чуть склонившись, стоял какой-то незнакомый голдо, по виду – слуга. В руках у незнакомца были полотенца, мыло и кувшин с водой для умывания. Лис почувствовал себя как когда-то, очень давно, в крепости Таргелиона.
Солнце ярко светило, проникая в комнату через небольшое окно как раз над кроватью. Свет Анора играл бликами на стенах и потолке. Лис приподнялся, думая о том, что проспал долго и Мирионэль, должно быть, ушла заниматься своими делами, оставив его спать.
