Текст книги "Под Варды синими сводами (СИ)"
Автор книги: Calime
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 38 страниц)
Когда родившейся у Владычицы халадинов девочке было всего три месяца, она вновь заговорила о подготовке к походу на запад.
– Нам здесь не выжить, ты знаешь. Логово тварей близко, – в который раз приводила она свои доводы, – Мы двинемся на запад, попросим покровительства у Тингола. В тех лесах нам будет безопаснее, – в ее голосе слышалась решимость.
Да, она все для себя решила.
– Останься… – упрямо и обреченно уже в который раз повторял он, мрачнея и хмурясь, – У нас ведь дочь…
– Нет, князь, не могу. Опасный здесь край, да и земля пустынная, холодная. – Она тяжело вздохнула и все-таки сказала ему. – Не ищи, не преследуй, не береди душу. Ее, – Халет кивком указала на колыбель, где лежала девочка, – ее я отпущу к тебе, как выйдет мой срок. Она в тебя пошла, долго протянет на этом свете…
Через несколько дней непрерывных приготовлений и сборов его избранная супруга уехала в авангарде обозов, двигавшихся на запад. Оставшись один, Морьо не мог прийти в себя от нахлынувшей на него волны немого, невидимого никому отчаяния. Он был опустошен, оглушен. Хотя она всегда предельно ясно объясняла ему свою позицию и предельно откровенно рассказывала о своих планах, а он понимал ее, помня о Клятве, о том, что не сможет по-настоящему быть опорой для нее, их дочери и народа халадинов, ее уход стал тяжким ударом. В последние, предшествующие отъезду Халет дни, он уже не спорил с ней, отчасти из гордости, отчасти признавая ее правоту.
Невольно вспомнились ему их спешные, омраченные похоронами Финвэ, сборы в далекие земли Эндоре. Он, братья и кузены о многом говорили тогда, спорили и кричали, срывая голоса, то и дело рискуя сцепиться меж собой в безобразной драке. Последнее, о чем они тогда думали, были квенди, которых они намеревались увезти с родных берегов Амана в полнейшую неизвестность.
Как бы ни было, а все же он оказался совершенно не подготовлен к факту ее отъезда. Его разум отказывался принять данный факт и дать себе в нем отчет. Карантир сидел часами в своих покоях без движения, смотря в одну точку, и ощущал леденящую пустоту, ворочавшуюся внутри вперемежку с начинавшей разливаться в груди болью.
Он старался пересилить себя, бороться с этим чувством. Карантир заставлял себя вставать с рассветом, садиться на своего вороного и скакать во весь опор вдоль озера, потом через бескрайние поля диких дурманящих трав. Скачка приносила временное облегчение, ветер, свистящий в ушах, отрезвлял мысли. А вот вино, наоборот – пьянило, туманило его разум. Вино в его понимании было для веселья, для пиров и празднеств, а не для горьких и бессмысленных сожалений о том, что он тот, кто он есть.
Оставшись снова один, он начал сознавать, что изменился. Если раньше его распирала воспитанная в них отцом гордость от принадлежности к нолдор, к Первому Дому, к роду Финвэ, то теперь все это перестало иметь значение, а то, что могло бы стать важным, так и не сбылось. Появилась холодная пустота, которую нечем было заполнить. Во время встреч с братьями он сделался молчалив и замкнут даже больше обычного. Внутри него, он чувствовал, происходила какая-то незаметная посторонним внутренняя работа.
Постепенно, с годами, боль утихла, не исчезла совсем, но притаилась до времени, чтобы острой иглой пронзать сердце при мысли о том, как она и дочь живут там без него. Карантир томился без нее, беспокоился о ней, злился на нее, за ее выбор, за то, что разлучила с дочерью, был в отчаянии, что больше никогда не увидит ее и не прикоснется… Халет, как и прочие из атани, после смерти уйдет в небытие, он же останется, проклятый Валар отступник и убийца, связанный страшной Клятвой, отнявшей у него право распоряжаться собой при жизни и обрекшей на бесконечные мучения в чертогах Мандоса после смерти.
Мысль об их дочери тревожила его, хоть он и старался гнать ее от себя. Халет увезла ее, разлучила их, как будто Мирионэль, как он мысленно называл ее, и не было вовсе. Он помнил об обещании Халет о том, что после ее смерти их дочь Халейн приедет к нему в Таргелион, но мысль о неизбежности смерти для Халет вгоняла его в еще большее уныние.
И вот настал день, когда пришло известие об ее кончине. Оно заставило Морьо пережить заново с почти той же силой все то, что он пережил, когда Халет покинула его, увезя с собой дочь. Она опять ускользнула от него и на этот раз ускользнула в небытие. Навеки.
Уход Халет, хоть и вновь глубоко ранил его, даровал ему дочь и примирил Карантира с его обидой. Раны свои Морьо не показывал никому. А теперь, когда Халейн появилась в крепости Таргелиона, он чаще, чем когда-либо, вспоминал ее мать и вновь, благодаря такой похожей на него внешне Мирионэль, находил в себе силы, чтобы сражаться с внутренними демонами и жить, дыша полной грудью, смело глядя вперед, в неизвестное будущее.
====== Семейный совет ======
Комментарий к Семейный совет Atarinya (кв.) – Отец мой
Время шло. Прошло около семи лет, с тех пор как Халейн–Мирионэль поселилась в замке Лорда Таргелиона. За это время она успела полностью перенять мировоззрение, традиции и уклад жизни нолдор Первого Дома. Она вполне освоилась со всеми правилами и церемониалами, научилась вести хозяйство в замке и понемногу начала теснить с давно и заслуженно занимаемого места нолдиэ, управлявшую хозяйственной частью еще в Форменосе и перебравшуюся в Таргелион, чтобы быть подальше от ужасов войны, так или иначе напоминавших о себе в Химринге у Маэдроса.
Для Карантира поначалу было непривычно выступать в роли старшего для Мирионэль. Он ведь был не просто старшим, он был ее отцом – это пугало. Морьо чувствовал привязанность к дочери, но ему было трудно вжиться в роль отца, почувствовать себя таковым. Он помнил своего отца, как тот учил его и братьев названиям созвездий на огромной террасе своей спальни, как сам мастерил для них деревянные игрушки, как приводил в мастерскую, когда они уже были постарше, показывал, как обтачивать камни на станке. Они были всегда рядом – он, Турко и Курво, трое почти ровесников, сорванцов, беспокойных, шумных, любящих подраться друг с другом из-за любой чепухи, лишь бы был повод помахать кулаками, да повалять друг друга по земле – больше в шутку, чем с настоящей злобой. Только отец да Нельо могли совладать с ними, заставить какое-то время сидеть смирно. Мать не любила вмешиваться в их детские ссоры, разве что могла прийти и, оглядев их запыхавшихся и в разорванной одежде укоряющим взглядом, забрать с собой Турко или его, Карнистиро – Курво всегда ходил хвостом за отцом…
Все эти воспоминания сейчас были не только болезненны, но и бесполезны – Мирионэль была взрослой ниссэ, похожей на выросший в диком поле редкий цветок, свежий и невинный. А он, Карнистир, был в роли отца, как для него и братьев был Феанаро, для этого юного, нежного цветка. Теперь уж он слышал в свой адрес из ее уст «Атаринья*…», произносимое ее негромким, но мелодичным голосом, в котором сквозила искренняя привязанность. Слышать это слово по отношению к себе казалось столь странным, что каждый раз Карантир невольно напрягался, стараясь не показывать виду и чувствуя, что он все больше нуждается в ней теперь, в ее присутствии в крепости, не меньше, чем она в нем. Это и злило, и радовало одновременно. Ему постоянно было необходимо осознание того, что Мирионэль у него есть. У него есть дочь! Его и больше ничья!
В то же время, он бессознательно избегал сильной привязанности, стараясь не проводить в обществе Мирионэль много времени. Но чем больше он сопротивлялся отцовским чувствам, тем больше они овладевали его феа. Переворот в сознании Морьо происходил хоть и медленно, но верно. Каждый раз, вглядываясь в ее лицо, он удивлялся этому существу, заново переживая осознание ее принадлежности к нему, к ним, к семье его отца.
Мирионэль была похожа на него как две капли воды, только черты ее были много мягче его собственных, да густые длинные волосы были на несколько оттенков светлее и казались темно-русыми. Карантир смутно помнил, что видел и не единожды в Тирионе похожую на Мирионэль деву. Возможно, ему довелось увидеть ее во дворце деда Финвэ, но точно припомнить имя той вэн не получалось.
В течении всех этих семи лет, за которые Мирионэль успела тихо отпраздновать совершеннолетие, Карантир ни словом не обмолвился с братьями о ее существовании. Он никогда не отличался особенной открытостью в общении с ними, а в том, что касалось частной жизни, тем более. За это время братья ни разу не приезжали к нему, а он, нередко навещая их, строил планы новых крепостей и укреплений для защиты от Моринготто и его тварей, обсуждал союзы и переговоры с представителями Второго и Третьего Домов, охотился, присутствовал на увеселительных музицированиях и пирах.
Наконец, пришло время и было решено собраться всем на окончательный совет в Таргелионе, на который были приглашены помимо принцев Первого Дома, послы синдар из Дориата и представители гномов. Второй Дом, во главе с Нолдараном Нолофинвэ, с которым были согласны и принцы Третьего, настойчиво предлагал объединить силы в борьбе с Моринготто и старший феаноринг, казалось, склонялся к тому, чтобы принять предложение союзников. Он хотел заручиться поддержкой остальных братьев и, по возможности, рассчитывать в скорой неизбежной войне на силы армии гномов и пособничество синдарских упрямцев.
В конце лета в замок прибыли с визитом глава Первого Дома, Владыка Химринга, Маэдрос Высокий, и его младший брат Маглор, прозванный Певцом. Несколькими днями позже должны были подоспеть и остальные сыновья Пламенного Духа. Примерно в тоже время ожидалось и прибытие послов Дориата и наугрим Белегоста.
Синдар прислали гонца с просьбой отложить переговоры. Такой поворот событий не мог обрадовать Маэдроса и братьев.
Таргелион занимал срединное положение между землями, которыми правили братья феаноринги, и как нельзя лучше подходил для созыва советов так же из-за развитой культуры его обитателей. Помимо арены для активной торговли и непрерывного обмена знаниями и навыками с наугрим Белегоста и Ногрода, город служил еще и перевалочным пунктом для путешественников и торговых караванов, пересекающих земли Восточного Белерианда. Достаток жителей и богатство Владыки позволяли размещать и содержать в порядке внутри городских стен даже довольно внушительные группировки войск, не говоря об отрядах свиты каждого из собравшихся на совет князей и владык.
Меря широкими шагами покои младшего брата, Нельо долго и обстоятельно говорил Морьо о дяде Нолофинвэ и кузене Финьо, об их планах нападения на Ангамандо, о переговорах с Турукано и Финдарато, и другими родичами.
– Мы должны все взвесить, подготовить и присоединиться к воинству Нолмэ! – окончил он свою речь.
Кано, стоявший у стены с книжными полками, и, похоже, слышавший и прежде все приведенные только что старшим братом доводы, был занят чтением корешков книг. В повисшей паузе он вдруг обернулся к сидевшему в кресле у камина Карантиру и неожиданно спросил:
– Морьо, скажи, кто та молодая нисс, что я видел подле тебя вчера за праздничным столом?
По случаю приезда братьев накануне был устроен праздничный ужин.
Карантир опешил и мгновение смотрел на Кано широко раскрытыми глазами. Придя в себя, он огрызнулся:
– С каких это пор ты интересуешься юными девами, братец? Разве о них мы собрались здесь вести праздные беседы? – он почувствовал укол отцовской ревности и вообще не желал, чтобы братья лезли в его личные дела, все, что касалось Халет, было для него болезненно.
– Нет, Морьо, мы поговорим сейчас! – нахмурившись, произнес Руссандол.
Он подбоченился, сверкнул металлической перчаткой на правой руке и, сверля взглядом Карантира, продолжил:
– У нас мало наследников: у Курво есть Тьелпе, у Турукано – Итарильде, у Финьо – Артанаро, у Артаресто – Финдуилас… – он говорил тихим голосом, но в повисшей напряженной тишине каждое слово было слышно отчетливо. – И я хочу знать, как зовут мою племянницу – твою дочь, которую ты всё это время от нас прятал? – он вперил нахмуренный взгляд куда-то в область груди Карантира.
Теперь пришла очередь Макалаурэ удивляться и широко раскрывать глаза. Он заприметил вчера вечером прекрасную нолдиэ, когда та несколько раз во время праздничной трапезы приблизилась к хозяину крепости. Он видел, как дева, наклонившись над Морьо, говорила с ним, то ли о чем-то советуясь, то ли спрашивая разрешения, но ему даже в голову не могло прийти то, что сейчас запросто высказал старший феаноринг. «Вот как, оказывается, все просто, она – его дочь! Эта нисс – дочь Морьо!» прошумело в голове.
– Её зовут Мирионэль, – потупившись, мрачно и почти виновато ответил Карантир.
– Вот это да! Морьо, ты – отец! – воскликнул Кано, чуть не подпрыгивая на месте.
Руссандол улыбнулся и склонил голову, пряча радость. Алый румянец, никогда не сходивший со щек Морифинвэ, сделался еще ярче, и кожа на его лице пошла от смущения, смешанного с замешательством, красными пятнами.
– Я должен немедленно сообщить Турко и Курво! И близнецам! – вскричал обычно спокойный Певец.
– Подожди, успеется, – оборвал его веселье старший. – Морьо, что же ты? Прикажи позвать твою дочь, мне не терпится увидеть ее!
– Она – копия Морьо! – радостно воскликнул Маглор. – Как я сам не додумался, что она – его дочь?!
Карантир, поднявшись с кресла, медленно подошел к двери и коротко прошептал что-то стоявшему у входа в его покои стражу. Майтимо, заговорщически прищурив свои зелено-серые глаза, смотрел на младшего брата.
– Расскажи нам, кто ее мать, Морьо? – Нельо подошел ближе к камину, – Я заметил, она еще очень молода, совсем девочка, и действительно очень похожа на тебя, – он уселся в одно из кресел, приготовившись слушать.
Его брат уже было хотел огрызнуться, что это не их с Кано дело, движимый ревностью и опасаясь, что, услышав имя Халет, они воспримут всю эту историю как оскорбление нолдорской крови, но тут Маглор выпалил:
– Это, должно быть, та атанет, воительница из племени халадинов, я помню, что ты был сам не свой, когда сошелся с ней. Ну, будет, Морьо, не красней так!
Тот в бешенстве сжал кулаки, в то время как Кано заливался смехом.
В этот момент дверь в покои тихо приоткрылась, и в проеме показалось удивленное личико девушки.
– Проходи, Мирионэль, – ободряюще пригласил старший феаноринг и, улыбаясь ей, представился, – Я – старший брат твоего отца, мое имя Майтимо, а это наш брат Макалаурэ, – кивая на Кано. – Мы рады были сегодня узнать от нашего дорогого задиры и горячей головы Морьо, что у него есть ты, – продолжал он, с беззлобной усмешкой глядя на Карантира.
Она поклонилась, робко и бесшумно скользнула внутрь, прикрыв за собой двери, и растерянно встала посреди комнаты, обращая взор то на одного, то на другого из родичей, то поворачиваясь к Морьо и глядя на него вопрошающим взглядом.
Карантир тоже казался растерянным и она, видя его расстроенные чувства, спешно подошла к нему, тронула рукав походного камзола и замерла, разглядывая старших братьев феанорингов. От ее прикосновения Морьо мгновенно остыл и, взяв ее руку в свою, начал официальную часть:
– Это мои братья, Нельяфинвэ Майтимо и Канафинвэ Макалаурэ, – произнес он, глядя на дочь, – Это Мирионэль, дочь Халет из Бретиля, – обращаясь к братьям.
Мало было на свете вещей, способных смутить его, но когда дело касалось сокровенных чувств, мира, куда даже никому из братьев не было дозволено вторгаться, Карантир становился сам не свой. Волнение, злость и странная гордость сплетались в тугой узел, повергая его в полнейшее замешательство.
– Ну что же, Карнистиро, – взял слово Майтимо, – она – вылитая Мириэль Сериндэ, поздравляю, – он еще раз оглядел девушку, – Не молчи, дитя.
Она казалась испуганной, было очевидно, что она вовсе не ожидала знакомства. Тут Карантир вдруг вспомнил, что видел лицо Мирионэль на портрете в одной из дальних галерей дворца деда Финвэ – это была его первая жена, их с братьями родная бабка, Мириэль Сериндэ.
– Звезды сияют в час нашей встречи, – сказала Халейн негромким, но приятным, мелодичным голосом, – Рада нашему знакомству…
Она рассматривала Нельо и Кано, будучи сама предметом их изучения. Казалось, она хотела бы говорить с ними, завязать беседу, но не знает, что еще можно было бы сказать, опасаясь ляпнуть глупость и дичась новообретенных родичей.
Высокий, выше Морьо, широкоплечий, с пышной копной темно-рыжих с огненным отливом непокорных кудрей старший феаноринг, сидевший в кресле, смотрел чуть холодно, но пристально и заинтересовано. Его брат среднего роста, стройный, с глазами олененка, темно-каштановыми волосами, убранными в сложно заплетенные на затылке косы, обладал тонкими чертами и бледной кожей. Он тоже смотрел на нее с любопытством. Губы его тронула легкая улыбка.
Кано позвал ее в осанве: «Не бойся, мы очень рады узнать тебя» – услышала она его мысли.
«Лорд Макалаурэ, благодарю, я тоже очень рада. Атар мне много рассказывал обо всех вас. Я только не знаю, как мне вести себя, да и отец рассержен и смущен…».
– Кано, о чем вы там секретничаете? – улыбнувшись уголками рта, спросил Нельо.
Стоявший подле дочери Карантир был напряжен, но злоба его потихоньку улеглась. Он видел, что братья ничем не намекают на недостойное происхождение Мирионэль и не пытаются отпускать колкие замечания относительно Халет, будто стараясь обходить такую болезненную для него тему.
Кано улыбался несколько смущенной улыбкой.
– Майтимо, Морьо, если вы не возражаете, я бы хотел помузицировать перед вечерней трапезой. Составишь мне компанию, Мирионэль? Вчера я видел у тебя в руках лютню и уверен, что ты прекрасно играешь.
– Я с удовольствием, только сбегаю за ней, – она смешалась, от смущения не стала оспаривать комплимент, а с готовностью закивала, улыбнулась и, коротко поклонившись, выбежала из комнаты.
По возвращении она обнаружила, что ее дядя Кано уже наигрывает на своей лютне какие-то грустные мотивы. Прежде чем они приступили к уроку музыки, Маэдрос обратился к ней, попросив называть их с братом на «ты». Она опять улыбнулась, чуть наклонив голову в знак согласия. После они с Кано играли поочередно на лютне. Морьо и Нельо слушали. Кано объяснил племяннице некоторые тонкости владения инструментом и научил нескольким самым любимым им балладам, воспевающим красоты Валимара. Пела она негромко, но голос был звонкий и чистый.
За ужином беседа уже протекала непринужденно и весело. Мирионэль прекрасно чувствовала себя в компании ласкового Кано и сдержанного, но вежливого и участливого Нельо. Карантир тоже оживился, видя, как браться стараются найти общий язык с его дочерью, разговорить ее. Вскоре и он принимал участие в общей беседе и шутил, потягивая крепкое красное вино.
Через несколько дней подоспела неразлучная парочка средних братьев феанорингов – Куруфинвэ, прозванный «Искусный» Атаринкэ и Тьелкормо «Прекрасный» Туркафинвэ, а за ними и младшие близнецы – Умбарто Питьяфинвэ и Амбарусса Телуфинвэ. Близнецов называли Луна и Солнце, а еще обозначали единым именем Амбаруссар.
Келегорм и Куруфин хлопали Карантира по плечам, подталкивали в спину, ухмылялись, одобрительно оглядывали Мирионэль со всех сторон, обходили кругом, прищелкивая пальцами и языками, и опять принимались похлопывать брата по спине, похохатывая и переговариваясь друг с другом в осанве.
– Тьелпе я оставил дома, следить за порядком в крепости, – говорил, обращаясь к Морьо, Куруфин, – Непременно захватил бы его с нами, если б знал, что ты приготовил для нас такой удивительный сюрприз, – окончил он речь, вырвав сдавленный смешок у Келегорма.
Нежные близнецы, Умбарто и Амбарусса, казавшиеся ровесниками Мирионэль, со всей присущей им непосредственностью немедля бросились обнимать и целовать ее, скача вокруг, счастливо смеясь и выкрикивая похвалы в адрес Морьо, который был так добр, подарив им это сокровище.
Обретение Мирионэль стало для всех без исключения братьев феанарионов единственной радостью на фоне многих неутешительных новостей. С представителями гномов договориться ни о чем конкретном Маэдросу так и не удалось. Хуже того, среди самих братьев возникли нешуточные трения относительно поддержки планов Верховного Короля нолдор. Если младшие, во всем привыкшие доверять Маэдросу, и Маглор, осознававший в полной мере угрозу, исходившую от Ангамандо, были склонны поддержать старшего брата, то своевольный Келегорм, которому не до чего не было дела, кроме охоты, и мрачный Куруфин, с головой ушедший в научные изыскания, казалось, меньше всего сейчас были настроены воевать.
Карантир, как принимающая сторона, оказался в непривычной для себя роли посредника, ожидающего, за какой из спорящих групп окажется последнее слово, чтобы присоединиться.
Еще менее привычной для Морифинвэ была публичная роль отца. Он словно показал братьям и их свите ту часть его жизни, которая должна была для его спокойствия быть скрыта ото всех.
Воевать он тоже не хотел. Воевать – означало разлучиться с ней, надолго оставить одну.
А еще Морьо не хотел, чтобы Мирионэль, в которой он с некоторых пор, возможно, с момента ее появления, а, скорее всего, с момента получения известия о смерти Халет, начал видеть смысл своего существования, страдала от сознания того, что ее отец – проклятый отступник, предатель и убийца с невыносимым характером. Это для Валар он такой, для дяди Нолмэ он такой, для блондинчиков из Третьего Дома и их родни из синдарских упрямцев он такой, а для Мирионэль он будет заботливым отцом, хотя бы до того момента, пока не придет время сдержать Клятву, а если повезет, то и после.
– Морьо, мы поедем с тобой в Хитлум. Возьми с нами и Мирионэль, она будет символом наших благих намерений и доброй воли, – говорил Майтимо перед отъездом, – Кроме того, ты знаешь это не хуже меня, обычаи требуют, чтобы принцесса Первого Дома была представлена своим родичам из Второго и Третьего домов. Так что в гостях у Нолмэ мы поразим две цели вместо одной.
Известие о том, что в Хилуме вместе с ними будут гостить и представители Третьего Дома отнюдь не обрадовало Карантира. Он еще помнил самодовольную тэлерскую рожу Ангрода. А старший тоже хорош – всегда прикрывается «обычаями» и «традициями», когда это ему удобно. Сейчас это казалось Карантиру особенно возмутительным – Мирионэль не была законной дочерью его, рожденной в браке. Она вообще была лишь наполовину нолдиэ. Принимая во внимание эти обстоятельства, ехать с Майтимо не хотелось, еще меньше хотелось выставлять Мирионэль на обозрение ненавидящих всех их родственничков из Нарготронда и Дортониона, но вескость слов Нельо ему нравилась. Раз сам всеми уважаемый и почитаемый глава Первого Дома представит его дочь как принцессу нолдор, им ничего не останется как хотя бы внешне, на словах, согласиться с таким положением вещей.
– Послушай, я не… – попробовал все-таки возразить Карантир.
Майтимо пресек эту попытку на корню:
– Это приказ, Морьо, – твердо сказал старший феаноринг, – Так надо, верь мне. Союз будет заключен! Другим не останется иного, как присоединиться к нам. Мира, о котором они твердят, не будет, пока черная цитадель кишит мерзкими тварями, а в глубине ее затаился Моринготто! – он хотел было ударить по столу кулаком, но вовремя вспомнил, поднес ближе к разгорающимися непримиримой ненавистью глазам искалеченную руку с металлическим протезом и повторил, скрежетнув зубами, – Мира не будет, пока он там…
====== Нолдорская сталь ======
Комментарий к Нолдорская сталь Suilad (синд.) – Привет
Brannon (синд.) – господин (дворянин) женский аналог – brennil
Пойми, о нежная мечта:
Я жизнь, я солнце, красота,
Я время сказкой зачарую,
Я в страсти звезды создаю,
Я весь – весна, когда пою,
Я – светлый бог, когда целую!
К. Бальмонт
Мирионэль птицей слетела по широким ступеням лестницы, и тут же устремилась ко входу в просторную обеденную залу крепости. До начала праздничного застолья оставалось еще много поворотов больших песочных часов, стоявших напротив парадного входа. Никто из гостей из Дориата еще не появился. Часовые, стоявшие при входе в залу, проводили глазами стремительно пробежавшую мимо дочь Владыки.
Сердце Мирионэль колотилось в груди, но волнение, испытываемое ею, было приятным. Это было предвкушение встречи.
Все ей было ново. Даже резные своды обеденной залы в крепости отца – тонкая и трудоемкая работа гномов, открылись тем вечером с новой стороны, когда Мирионэль подняла голову к потолку. Она оглядывалась по сторонам на копошившуюся вокруг длинных столов прислугу. Все были заняты приготовлениями. Столы накрывались белоснежными скатертями, поверх которых расставлялись блюда и кубки, клались отдельные салфетки и приборы для каждого из гостей, устанавливались чаши с теплой водой для смачивания рук, кувшины с вином и блюда со свежевыпеченным хлебом.
В залу вошла Тулинде и, подойдя к госпоже, заметила, что не стоило так спешить, ведь они одни в этой зале и первые гости спустятся не скоро. Феа Мирионэль рвалась куда-то в беспокойстве. Ей не терпелось увидеть снова пленившего ее мысли молодого синда и она не знала, как быть с этим мучившим ее нетерпением.
Бесцельно бродя по зале, рассматривая все вокруг, словно видела это впервые, Мирионэль думала о Лисе, вспоминая его слова, его черты, завораживающий блеск его глаз…
Время тянулось бесконечно. Однако Мирионэль чувствовала себя неспособной взяться ни за какое дело, чтобы отвлечься. Все ее существо сосредоточилось теперь на ожидании новой встречи.
Вот, наконец, зала постепенно начала заполняться пришедшими разделить с ними этот ужин приближенными отца. Кое-кто был в сопровождении жен. Появилась и стайка придворных нисси. Обычно тихие и задумчивые, девы, тоже в предвкушении увидеть среброволосых мужей из Сокрытого Королевства, этим вечером казались оживленнее обычного. Менестрелей не было видно.
В Таргелионе, словно по какой-то не объявленной никем традиции, не устраивали танцев и шумных праздников. Карантир, в силу характера, был равнодушен к подобным увеселениям и принимал в них участие нехотя, когда случалось гостить у Турко и Курво или близнецов, предпочитая охоту. Он выбирал себе место за празднично накрытым столом так, чтобы с него открывался наилучший обзор помещения или открытой местности, если пировали на поляне перед крепостью, и сидел весь день и весь вечер одинешенек, разглядывая гостей, особо отмечая тех, кто чем-либо выделялся среди прочих. Его мрачный отстраненный вид был привычен для братьев и их ближайшего окружения. Никто не тревожил его.
Собираясь в тот вечер к праздничному столу, он решил, что возьмет с собой на всякий случай короткий меч с узким клинком – подарок Куруфина, и прикрепил его к поясу. Синдар Морьо не доверял.
Прадничная трапеза вот-вот должна была начаться. Гости активно рассаживались по местам. Карантир, по праву хозяина, занял место посреди центрального стола. Окинув взором убранство залы, угощение на столах и расставленные в замысловатом порядке столовые приборы, он остался доволен. Было важно, чтобы эти лесные дикари почувствовали, что здесь они среди квенди из нолдор.
Беспокойство Мирионэль росло с каждым мгновением. Уже расселись за длинным столом справа от нее, сидящей подле отца, посланники Дориата, вот отец дал знак к началу трапезы, а Тулинде принялась разрезать на кусочки мясо поросенка с лимоном и черносливом в тарелке напротив них… Его не было!
Мирионэль в который раз оглянулась по сторонам. Сердце ее тревожно колотилось о ребра. Она осматривалась, крутя головой, каждый миг ожидая его появления. Надежды на то, что она не заметила его, не было, как и его самого в этой зале. Не заметить Лиса мог только слепой.
Карантир бросил быстрый взгляд на Мирионэль. Сидит сама не своя, взор прикован к распахнутым дверям, в которых то и дело появляется кто-нибудь из прислуги. Ее беспокойство не укрылось от него. Еще сегодня утром в лесу он смутно почувствовал это. Как если бы что-то изменилось в ней. Это было гнетущее ощущение, неприятное, тревожное, от него хотелось поскорее избавиться.
– Атар, мне нездоровится сегодня. Здесь шумно...
Дочь хмурилась, опустив глаза. Карантир строго взглянул на нее, но сказал:
– Иди к себе. Ты не пропустишь ничего интересного.
Мирионэль благодарно поклонилась, встала из-за стола и быстро, ловко обходя сидящих гостей и прислужников с подносами, покинула залу. Следом за ней едва поспевала Тулинде.
Карантир нашел взглядом Тьяро, сидевшего чуть поодаль по левую руку от него. Им для того, чтобы понимать друг друга, не требовалось осанве. Феаноринг лишь чуть заметно кивнул головой в сторону дверей, чуть дрогнула его темная бровь, а Тьяро уже тенью скользил между рядами беседующих за ужином гостей в направлении выхода.
– Пойдем в парк, Тулинде! – попросила Мирионэль едва они покинули залу. – Мне хочется пробежаться! – и она, не оглядываясь, побежала к выходу из замка.
Ей хотелось быстро бежать по траве. Ноги сами несли ее. Главное – бежать все быстрее, как ветер нестись, большими глотками хватая на бегу уже прохладный вечерний воздух. Мимо мелькали стволы и ветви деревьев, низкие подстриженные кустарники. Ветер растрепал ее прическу, длинные пряди выбивались из кос. Она мчалась по пологим холмам, приподнимая подол. Платье измялось от бега и ветра. Сердце заходилось в бешеном ритме, а она все бежала, резво перебирая ногами.
Наконец, запыхавшись от быстрого бега, Мирионэль прислонилась к раскидистому дереву, росшему за пределами парка. Она сама не заметила, как, пробежав через всю его немалую территорию, оказалась на восточной окраине.
Внезапно что-то просвистело совсем близко от нее. Стрела! Она вонзилась в одиноко стоящее дерево в паре десятков шагов справа. Мирионэль стояла смирно, не двигаясь, прикрыв глаза и глубоко дышала, стараясь восстановить дыхание. На ее губах блуждала улыбка.
– Я звал тебя в госанна и ты пришла…
Открыв глаза, Мирионэль увидела его. Лис стоял в нескольких шагах от нее. Встретившись с ней взглядом, он подошел совсем близко, так, что теперь она могла до мельчайших деталей рассмотреть его. Он чуть наклонился, будучи выше ростом, приблизив свое лицо к ее. Несколько мгновений они глядели друг на друга, не говоря ни слова.
– Я увезу тебя в Нан-Эльмот, – он смотрел своими яркими зелено-голубыми глазами ей прямо в глаза. Выражение лица у него было напряженное, словно он размышлял над тем, как преодолеть какое-то невидимое для Мирионэль препятствие.
Лис приоткрыл и облизнул красивые губы и вдруг прильнул ими к ее губам, тут же углубляя их поцелуй, проникая языком ей в рот. Он покусывал ее, причиняя какую-то сладкую боль, стараясь проникнуть как можно глубже, ощутить полнее ее вкус. Его рот был горячим, настойчивым. Руки Мирионэль сами потянулись к его лицу, сжав его ладонями, выдавая ее желание продлить это небывалое, сладкое ощущение слияния с этим прекрасным существом и восторга от будоражащей роа близости.
