Текст книги "Под Варды синими сводами (СИ)"

Автор книги: Calime

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 38 страниц)

– Ты просишь об отступниках и убийцах?! – удивленно спросил он, – О тех, кто предавал и убивал невинных? О тех, кто пошел против Валар, против самого Единого?! – голос его стал угрожающе громким.

Можно было понять, что моя просьба раздосадовала грозного Вала.

– Я прошу тебя о моем отце и его братьях, – ответила я, сжимая кулаки.

– А как же твои муж и сын? О них ты не хочешь просить меня? – он откинулся на спинку трона, выжидательно глядя мне в глаза.

– Мой муж – искусный воин. Дух его силен и благороден. Мой сын жив, я чувствую. Лис воспитает нашего сына достойным наследником трона, – уверенность, с которой я говорила, была для него неожиданной.

Владыка Судеб вжался в спинку своего кресла, свысока глядя на меня из-под полуприкрытых век. Брови его сошлись на переносице.

– Валар прокляли твоих родичей и отца и никто, кроме Эру Единого, не в силах снять с них это проклятие, – полуприкрыв веки, вещал Намо.

– Тогда я прошу об этом Его! – я шагнула вперед, – Они страдали и этим искупили свою вину! А если вам мало их страданий, то возьмите меня во искупление их прегрешений!

Терять было нечего, нечего было бояться. Повисла тишина.

Он качал головой, будто впав в подобие транса, напряженно хватаясь за подлокотники кресла и поднимаясь, выпрямляясь во весь свой высокий рост:

– Просьба твоя была услышана. Ответ на нее будет вскорости дан. Теперь прощай…

Вокруг него стремительно росло облако темно-синего и серо-черного дыма, в несколько мгновений поглотившее его стоявшую перед троном высокую фигуру в накидке из длинного серебристо-белого меха.

Еще миг, и я осталась одна посреди пустой залы, залитой ровным ярким светом. Владыка Мандоса исчез без следа.

У ног моих вился едва заметный прозрачный голубоватый дымок, скрывая мои лодыжки и устремляясь куда-то вглубь залы. Посмотрев в том направлении, куда уплывал уносимый легким ветерком голубоватый дым, я увидела подобие окутанной прозрачно-голубой пеленой двери или портала, за которым что-то желтело и зеленело.

Скорым шагом, не обращая внимания на то, что моя туника превратилась в рваную тряпку, я направилась туда и прошла сквозь завесу дыма внутрь, очутившись в лесу. Да, я была в самом настоящем лесу, как ни трудно было поверить в это! Я оглядывалась по сторонам – вокруг росли невообразимой высоты кедровые деревья, щебетали птицы, среди трав и стеблей скромных лесных цветов под ногами виднелись ягоды лесной земляники, а в отдалении я заметила заросли можжевельника. Все вокруг было залито ослепительной яркости светом, не похожим на свет Анора.

Где бы я ни была, это было очень красивое место. Все вокруг было таким умиротворенным, наполненным первозданной силой и гармонией. Впустивший меня в дивный лес портал исчез, но я не беспокоилась. Место, в котором я оказалась, было гораздо гостеприимней беломраморных чертогов с колоннами, где я была до этого. Мне очень хотелось пройтись вдоль кромки леса.

Я гуляла совсем недолго, наслаждаясь светом, теплом и чистым воздухом, как услышала слева от себя какой-то хруст. Это хрустнула ветка под чьим-то высоким сапогом для верховой езды. Обернувшись, я увидела за стволами, в нескольких десятках шагов, высокую стройную фигуру быстро приближавшегося ко мне неизвестного.

«Нет… Этого не может быть…» – первые мгновения, что я разглядела его лицо, я готова была поверить, что это иллюзия, наведенный Врагом морок, обман, но когда я увидела, как он двигается мне навстречу, как решительно подается вперед, я осознала, что он – настоящий. Словами не описать чувства, в миг захлестнувшие меня.

– Отец! Отец мой! Атаринья!!! – я побежала ему навстречу со всех ног, не в силах сдержать крика.

Это, несомненно, был он, но какой-то другой, как будто и не было позади всех столетий и испытаний, что выпали на его долю. Атар казался совсем юным.

– Это ты, – произнес он, напряженно всматриваясь в меня своими сине-серыми глазами, – Точно, ты… – его тонкие губы дрогнули и тут же сложились в улыбку. Он трепал меня по щеке, склонив набок голову, не веря. Глядя на него во все глаза, я на миг усомнилась, что передо мной действительно мой отец – он никогда не улыбался так открыто, по-юношески.

– Отец, я… – но тут он сжал меня в объятиях, как когда-то, как всегда стискивал – внезапно, крепко, так, что дыхание перехватывало, защищая о всего и вся, – Атар, я столько всего хотела тебе сказать… – попыталась я снова, – Мне так не хватало тебя, было так тяжело, когда ты… Отец, я люблю тебя! Ты слышишь?! – он закивал, молча, еще сильнее прижимая к себе, пряча лицо.

– Они позволили… – наконец проговорил он сдавленно, размыкая объятия, сглатывая подступивший к горлу ком, – Моримандо позволил… Уже за это я… – он не договорил, – Как ты оказалась здесь? Как, Мирионэль? – растерянно шептал он, снова всматриваясь в меня, щурясь, сжимая до боли мои ладони в своих.

Только сейчас я заметила, что на нем был охотничий камзол, широкие штаны для верховой езды, высокие легкие сапоги. Длинные прямые черные волосы отца, что росли на висках, были заплетены в косы, а остальные – густые и блестящие, просто лежали по плечам. Кое-где поблескивали золотом вплетенные в них драгоценные бусины и подвески. Его лицо было свежим и, как всегда, румяным.

Осмотрев мой наряд, он снял с себя камзол и, оставшись в одной нижней рубахе, накинул его мне на плечи.

– Здесь я исцелилась, роа и феа мои полны сил. Ты со мной, и мне ничего не страшно теперь, – я надела отцовский камзол и взяла его за руку. Рука отца была такой горячей.

Он снова улыбнулся, глядя на меня. У меня сердце щемило от вида его радости и от сознания моей собственной.

– Тебе нравится здесь? – спросил он, оглядываясь по сторонам на стволы кедров, зелень травы и кустарников.

– Очень… Здесь очень красиво! Где мы? – я оглядывалась вокруг, пытаясь понять, откуда шел этот яркий неземной свет.

– Верно, – он вдохнул полную грудь воздуха, – Мы в лесу, что рос в пригороде Тириона. Смотри, – он указал рукой вправо, – там дорога, она ведет в город.

Не в силах поверить в то, что мы каким-то непостижимым образом оказались в самом Валимаре – недостижимой мечте многих соратников отца, от тоски по которому они сходили с ума в Эндорэ, я снова крепко обняла его, оглаживая черные блестящие волосы.

– Отец мой, – шептала я, размыкать объятий не хотелось, – Ты ведь ждал?

Он кивнул, чуть хмурясь.

– Я надеялся – этого не случится, – отвечал он, – Ты должна была жить…

– Отец, я жила, я живу… Как же я хотела увидеть тебя снова!

Лицо отца начало медленно заливаться нежно-розовой краской, он склонил голову.

– Пойдем, атар, пойдем со мной! – звала я, бережно взяв его за руки, – Спустимся с этих холмов в долину, туда, где раскинулся Тирион! Ты покажешь мне самые красивые места в городе, башни, мосты, купола, покажешь фонтан на центральной площади, о котором рассказывал дядя Кано. Мы пойдем к дому, где живет твоя мать, а потом отправимся на набережную Туны! Ну же, идем со мной!

Кто бы мог подумать?! Краснорожий четвертый сын Феанаро, вечно отчужденный, погруженный в свои одинокие, черные, печальные думы. Самый гневливый и злобный, самый гордый и непримиримый, самый бешеный, будто демон из мелькорова ада. Обособленный, одинокий, трудный, замкнутый, ворчливый, острый на язык, крепыш Карнистиро.

Вот он идет с ней за руку по тропе, по которой сотни раз хаживал в юности, в Эпоху Древ. Он идет, ведомый той, кто столько раз признавалась ему в нежной привязанности, готовя для него, начищая его доспехи и вооружение, вышивая его рубашки, кафтаны и пояса, заботясь о нем, спасая ему жизнь, поддерживая своим присутствием, каждым жестом своим, каждым взглядом говоря ему, как он важен и нужен и как она благодарна ему.

Морьо идет, позволяя Мирионэль вести себя за руку, и он счастлив, хоть сам еще не до конца осознал это. Все было не зря! Теперь он отчетливо это понял. А самым лучшим, что он пережил в своей жизни, был их с Халет недолгий союз.

Каждый сам создает свое счастье решениями и поступками. Для кого-то счастье – это Сильмарилы, Аркенстоны, сияющие бриллиантовые и жемчужные ожерелья, а для кого-то счастьем становятся дети, как для Мудрой Нэрданель счастьем были семь ее сыновей, возвращенные ей после столетий казавшейся вечной разлуки.

Никто из лишенных жизни сыновьями Феанора не просил за них перед аратар, но просили те, кто выжил благодаря им. За них просили та, что осталась в Тирионе, дожидаться их возвращения и та, что появилась на свет с позволения Единого.

====== Прогулка ======

Владыка Темнолесья редко выходил из своих чертогов на поверхность окружавшего их леса. Когда это случалось, он собирал волосы в хвост, стягивая их черной лентой. Наряд его был прост и как нельзя лучше подходил для лесных прогулок. Поверх хлопковой рубашки он надевал простой темно-зеленый бархатный кафтан, плащ из грубой шерсти, с пряжкой в виде зеленого листа, опоясывался поясом из твердой, кое-где потрескавшейся, кожи, к которому прикреплял пару кинжалов и короткий меч, и так, никем не узнанным, бродил по лесу, погруженный в свои думы. Доверяя ногам нести его туда, куда им самим было угодно направить шаги, он не заботился о том, куда идет.

С того дня, когда ему явился Белег, прогулки по своему лесу Трандуил стал совершать регулярно. Было ли явление наставника привидевшимся ему сном, или пьяным бредом, или же тень Куталиона действительно посетила его чертоги, а данных Белегом советов Трандуил не забыл. Правда, не всем этим советам легко было следовать.

Как бы ни было, а гулять в полном одиночестве и вправду оказалось очень полезно. Так, шагая по одному ему ведомым тропам, или даже без всякой тропы, углубляясь в чаши, Трандуил мог размышлять обо всем, что окружало его, да и том, далеком, что было безвозвратно потеряно или недосягаемо теперь для него.

Бродя по своему лесу, его Владыка никогда не был по-настоящему один. Его окружали многочисленные лесные обитатели – звери и птицы, ставшие с некоторых пор для него милее всех прочих собеседников. Они же признавали его своим Владыкой, выполняя его просьбы и поручения.

Во время этих прогулок он позволял себе ненадолго снова превратиться в Лиса, и его мысли переносились далеко от чащ Темнолесья как в пространстве, так и во времени. Он умел ступать неслышно даже по опавшей осенней листве и растворяться среди стволов вековых деревьев, тая в воздухе, подобно видению или мороку.

В высоком стройном эльфе, одетом в дорожный костюм лесного странника и уверенной пружинящей походкой идущем через заросли, нельзя было узнать надменного и гордого Таура Великого Леса, Трандуила, сына Орофера. Восседая на стоявшем на возвышении троне парадной залы и принимая посланников Лотлориэна или Имладриса, Владыка Трандуил представал своим гостям совсем иным. Он сидел, гордо вскинув острый подбородок, смотря на них сверху вниз своими прекрасными глазами, подобными двум прозрачно-зеленым топазам, одетый в парчовый кафтан серебристо-голубого цвета, богато расшитый серебром и бриллиантами. Высокие черные сапоги на его стройных ногах начищены до блеска, кроваво-алая тяжелого атласа мантия, ниспадая с правого плеча, пышными тяжелыми складками раскинулась вкруг трона. Пальцы унизаны перстнями, в левой руке драгоценный жезл, вырезанный из бука и украшенный извилистыми ветвями белого золота с блистающими среди них ягодами из самоцветных камней, на груди Таура красуется, поблескивая крупным бледно-зеленым опалом, брошь, скрепляющая ворот королевского одеяния. Роскошные, доходящие до пояса, серебряные с золотистым отливом волосы Владыки водопадом спускаются по плечам и спине, на его голове драгоценный венец из белого золота в виде переплетенных между собой тонких древесных веточек, поддерживающих небольшой зеленовато-белый опал, расположившийся посередине надо лбом.

Картина подобного величия и самодовольства не могла не производить впечатление на приходивших к нему, будь то доверенные лица Лодра Элронда, или послы Лотлориэна, не говоря уже о тех немногих из эдайн, которым дозволялось вступить на территорию его владений и предстать пред очи их хозяина.

Он не успел спросить Белега о ней, о Королеве. Как же он жалел об это сейчас! Наверняка его наставник что-то знал о ней, а если и не знал, то все равно смог бы найти слова, чтобы хоть ненадолго унять его ставшую вечной тоску, что как боль от давно полученной и незаживающей раны, к которой он уже привык, сопровождала его денно и нощно.

А что он говорил о Тауриэль? Зачем он это сказал ему? Заботиться о ней? Быть с ней помягче? Куда уж мягче, ведь он согласился приютить ее у себя во дворце, следил за ее воспитанием и обучением, был ее опекуном. До сих пор все его придворные, да и сами стражи, обсуждают ее назначение на пост командира. Он, известный своей параноидальной привычкой к соблюдению традиций и обычаев, принятых еще у Таура Элу, назначил ее – совсем молодую, неопытную девушку с упрямым и своевольным характером командовать матерыми воинами, прошедшими вместе с ним не одну битву. Хоть он всегда держался с ней предельно отстраненно, стараясь быть даже холоднее и надменней, чем с прочими, а это его решение породило немало сплетен и домыслов среди придворных и прислуги, о чем Трандуил прекрасно знал.

Иногда он даже почти желал, чтобы бесшабашная Тауриэль не вернулась из очередной вылазки к границам, так одной иглой в его израненном сердце стало б меньше. Когда же она возвращалась, он, прикрыв глаза, ощущал противоестественную радость, которую отрицал бы даже под пыткой. Скрыть эту затоплявшую его душу радость от созерцания подтянутой, стройной и, в то же время, женственной фигуры командира стражи, Трандуилу помогало то обстоятельство, что с некоторых пор его юный йонн стал отправляться вместе с ее отрядом на все, даже самые опасные и рискованные, задания и патрулирования. Леголас был неравнодушен к Тауриэль.

Особенно отравляли ему искаженное и тщательно скрываемое даже от себя самого счастье от мыслей о Тауриэль рапорты Леголаса по возвращении из патруля. Его сын приходил к нему в покои и начинал восторженно мямлить про то, как Тауриэль храбро сражалась сегодня… Невыносимо! Она – ничтожная, жалкая, глупая, безродная девчонка и не может, просто не имеет права кружить голову его сыну! Особенно потому, что она уже успела отнять сон и покой у его несчастного, истерзанного болью от потери любимой жены, отца.

Вчера Леголас упрекнул его в бессердечии, сказав, что его холодная бесстрастность и презрительное отношение к ближнему уже стали притчей во языцех среди жителей Средиземья. Трандуил не помнил, когда эта маска холодного презрения заменила ему все эмоции, которые может выразить лицо своей мимикой, но по-другому уже не мог. При этом, Владыка Темнолесья бессознательно воздействовал на всех, кто его видел, чарами притяжения, подобно тому, как другие бессознательно пользуются столовыми приборами во время трапезы. Непрерывно практикуя это магическое воздействие, и не отдавая себе в этом отчета, он настолько преуспел в его использовании, что даже заклятые враги, едва увидев его, против воли начинали чувствовать к нему влечение, смешанное со злобой от его высокомерного и пренебрежительного обращения.

Он брел по осеннему лесу, мягко ступая по ковру из кленовых листьев, и спрашивал себя, где тот нежный мальчик, которым он был, когда встретил и полюбил свою Каран-Итильде, свою Королеву?

Лис умер для всех, кроме нее. А она умерла для всех, кроме Владыки Великого Леса. Прошло почти три тысячи лет, а его разум до сих пор так и не принял до конца ее гибель. Зло отняло ее, его Королевы не было нигде, ему не дано было найти ее здесь, в этих лесах, на просторах Эа, куда бы он ни отправился. Было непостижимо для него, как мир мог продолжать существовать без нее? Как он мог продолжать существовать без нее? Ведь он дышит, чувствует, ходит, говорит, а солнце светит, как и луна, как звезды, как если бы она все еще была где-то рядом, где-то совсем близко.

Мир жил, как если бы Каран-Итильде где-то скрывалась от него, спрятавшись в лесной чаще или в гроте, за стеной водопада, в котором они провели столько счастливейших в его жизни часов, или за какой-нибудь дверью одного из множества коридоров его подземного дворца. Казалось, ему лишь нужно отыскать ее, чтобы обрести вновь, уже навсегда, и не выпускать больше из крепких объятий.

Трандуил винил себя в ее смерти – он не уберег ее, не защитил, не спас. Он винил себя в том, что, оправившись от ранений, так и не отомстил за нее, поддавшись увещеваниям советников о том, что он – их единственная надежда, что его безрассудство обречет его народ на гибель. Они говорили – он должен думать обо всех его подданных – эльдар и нандор, королева погибла, но он выжил и у него есть новорожденный сын – наследник, который нуждается в его опеке, сейчас нужно восстановить силы, оправиться от нанесенного ему Врагом удара и продолжать с достоинством править.

Израненный, Трандуил долгое время находился между жизнью и смертью. Даже имя единственному сыну – продолжению их обоих на этой земле, дал Саэлон, выхаживавший самого Трандуила после той схватки с Ненавистным Врагом. Его оруженосец назвал ребенка просто – Зеленый Лист, найдя его в лесу, неподалеку от места ее гибели, завернутого в покрывало и кричащего от голода, укрытым большим листом широколистного майника. Сама она назвала бы его Эртарион. Галадриэль предсказала их сыну великие дела, сказав, что он будет способствовать сплочению народов, населяющих Средиземье, против Врага.

Если бы не Леголас, он, наверное, едва залечив раны, снова надел бы доспехи, прикрепил мечи и отправился прямиком в Дол Гулдур и пусть бы его схватили и пытали, разрывая плоть на кусочки, пусть бы потешались над ним Враг и его мерзкие твари – сердце в груди Трандуила разорвалось бы раньше, чем они успели бы прикоснуться к нему.

Гордость и презрение Владыки Темнолесья к несправедливому миру, вынуждавшему его жить в нем без его Королевы целую вечность, лишь призваны были скрыть скорбь и незаживающую рану от потери, искалечившей его душу. Но его Королева любила их сына больше всего на свете, больше чем жизнь, и он не мог покинуть его, сделав напрасной ее жертву.

Леголас был похож на отца. Ростом принц Темнолесья был чуть ниже его, унаследовав, при этом отцовскую стать, прекрасные зелено-голубые глаза, изысканный рисунок рта. И все-таки, что-то неуловимое в его чертах было от нолдор: чуть широкие скулы, чуть изогнутая форма черных бровей и волосы – они были светло-золотистого оттенка. Должно быть, этим оттенком Леголас был обязан соединению его серебряных и ее темно-русых волос. А характер его был как у его матери, и теперь, когда принц уже был вполне взрослым эльда, Владыка отчетливо видел это.

Трандуил мало занимался его воспитанием, перепоручив сына заботам Саэлона. Тот учил малыша просить у деревьев целебный вкусный сок, называл имена растений и звезд, водил по лесу, показывая его самые отдаленные уголки и тайные, известные только Тауру Трандуилу да его оруженосцу, поляны и гроты, обучал стрельбе из лука, метанию кинжалов, приемам рукопашного боя.

Владыка лично взялся обучать Леголаса чтению и письму. Во время этих занятий он почувствовал, что ему было тягостно находиться рядом с сыном. Принц был на удивление смышленым, схватывал на лету все, что он ему рассказывал, и Трандуил сам не знал, что так угнетает его во время общения с ним, но раздражался и сердился на сына и на себя, хмурил брови, тер переносицу, прикрывал веки. Он боялся быть слишком мягким с ним, избаловать, и от этого делался чрезмерно требовательным и отстраненным.

Сам не заметив, как пришел к каменистому берегу маленького холодного озера, что находилось в опасной близости от начинавшихся в нескольких лигах к югу искаженных участков леса, Трандуил решился и стал взбираться, вспоминая каждый выступ в скале, с правой стороны водопада ко входу в потайную пещеру.

Он не был здесь с тех пор, как они с Мирионэль последний раз отдыхали в ее прохладных недрах после долгой прогулки, еще перед Дагорладом. За прошедшее время водопад не обмелел, но каменный выступ у входа в пещеру истончился, изгладился и, казалось, стал короче, и Трандуил с особой осторожностью ступал на его скользкую поверхность, чтобы затем оказаться внутри пещеры.

Скользнув внутрь, Трандуил уже предвкушал, как сидя в глубине, окруженный темнотой, предастся сладостным воспоминаниям в одиночестве, никем не видимый, как вдруг услышал испуганный и такой знакомый мальчишеский голос:

– Кто здесь?!

Из темноты пещеры, в глубине которой был зажжен переносной фонарь, к нему приближалась командир его пограничной стражи. В руках у нее был лук: тетива натянута, стрела нацелена прямо на него.

Холодная злоба захлестнула Владыку:

– Это я должен спросить тебя, почему ты не на боевом посту, а скрываешься здесь от дел твоей службы? – презрительно оглядывая ее, ледяным тоном отвечал Трандуил.

Она широко раскрыла глаза, тут же потупилась, опустив оружие, кладя стрелу обратно в колчан, что был у нее за спиной.

– Прошу прощения, – не смея поднять глаз, произнесла севшим от волнения голосом Тауриэль, – Я иногда отдыхаю здесь… Граница близко и я прихожу сюда, когда все спокойно и… когда хочу побыть одной. Простите… – все также опустив темно-рыжие ресницы, отвечала она.

Ничего нелепей и придумать было нельзя! Тауриэль, оказывается, давно обжила его пещеру, и Трандуил мучился и злился, не зная, что будет хуже – ретироваться немедленно прочь или остаться. В конце концов, он решил, что прикажет ей уйти.

Взглянув на нее снова, он нервно сглотнул – до того его юная воспитанница напоминала сейчас Мирионэль в тот день, когда он первый раз привел ее сюда. На ней был тогда точно такой же темно-зеленый укороченный камзол, кожаные штаны, пояс с серебряной пряжкой, мягкие невысокие сапожки… Проклятие!

Стараясь не смотреть на застывшую перед ним со склоненной головой Тауриэль, Владыка Темнолесья, хмурясь, прошел вглубь пещеры и сел на то место, где они когда-то сидели с Мирионэль, слушая доносившийся снаружи шум ледяной воды, падавшей с высоты.

Шкур, что он приносил туда, конечно, уже давно не было, и он уселся на расстеленный плащ, принадлежавший его воспитаннице, оглядываясь по сторонам, снедаемый догадками о том, что Тауриэль кого-то ждала здесь.

– Ты кого-то ждала? – тут же решил прояснить ситуацию Трандуил.

– Нет, Владыка, – отвечала она с едва уловимой дрожью в голосе, – Это место мне служило для уединения. Никто не знает о нем.

Услышав ее ответ, Трандуил с облегчением прикрыл глаза и вздохнул, замерев в таком положении.

– Вам нехорошо? – услышал он через некоторое время прямо над собой, – Я должна уйти? – Тауриэль стояла теперь над ним, совсем близко. Так близко, что можно было протянуть руку и дотронуться до ее бедра, огладить его…

Замотав головой, снова прикрывая глаза, Трандуил медлил с ответом. Ему хотелось и не хотелось, чтобы она ушла сейчас.

– Послушай, – наконец, сдаваясь, выдавил он из себя, – Тауриэль…

Она внимательно вглядывалась в него, ожидая его указаний, блестя в полутьме выразительными ореховыми глазами, создавая этим дополнительное напряжение.

У Трандуила вспотели ладони, чего он сам никогда бы не ожидал от себя. Она была так близко. Набрав в грудь воздуха, он произнес, растягивая слова:

– Я хотел просить тебя, – говорить было трудно, – я прошу тебя быть осторожней… когда сжигаете трупы пауков и орков. Проследи, чтобы огонь не повредил деревьям и лесным животным, – его голос окреп, – Найди подходящее открытое место, где можно было бы это делать, не причиняя вреда лесу. А сейчас иди, ты не можешь надолго оставлять вверенных тебе воинов без командира.

– Да, Владыка, – она отступила на несколько шагов, поклонилась, и спешно принялась собирать свои вещи, складывая все в бывшую при ней небольшую кожаную сумку и в карманы камзола.

Перед тем, как покинуть пещеру, спрыгнув с выступа влево, Тауриэль еще раз коротко поклонилась.

Она ушла, так и не решившись попросить свой плащ.

Выждав какое-то время, чтобы увериться, что Тауриэль уже отошла от пещеры на некоторое расстояние, Трандуил поднялся на ослабевшие ноги, поднял с пола пещеры плащ командира стражи и, не удержавшись, поднес к щеке в том месте, где располагалась застежка-фибула в виде зеленого листа. Он сначала легонько терся щекой о грубую, чуть колючую ткань, постепенно зарываясь в нее лицом, вдыхая ее запах, и с силой сминая плащ меж пальцев.

====== Война без конца ======

Комментарий к Война без конца dineth (синд.) – невеста

Время от времени, особенно в летний период, случалось, что солнечным зайчикам удавалось проникать за плотные портьеры, занавешивавшие окна его покоев. Для Артано это было знаком того, что погода снаружи стоит теплая и даже в той части Великого Леса, посреди которой возвышался обжитый им холм, светит яркое солнце.

В такие дни пауки и орки сидели в своих норах и пещерах, не смея показывать носа из темноты убежищ. Они не выносили солнечного света. Сам Артано вполне мог пребывать под его лучами сколь угодно долго.

Он был равнодушен к свету солнца. В последние столетия он постепенно сделался равнодушным ко всему. Им овладела апатия, мучительная тоска. По природе своей он всегда был склонен к задумчивости, мечтательности и сосредоточенной кропотливой работе.

Иногда он делал кое-какие вещи: украшения, рукояти кинжалов, цепочки для конских сбруй, клинки различной формы и длины – при замке была большая кузница, она же и мастерская. Всякий раз, начиная какую-нибудь работу, Артано думал о том, для кого на предназначена. И пусть те, для кого он творил, никогда даже не узнают, что он выковал для них диадему или ожерелье, саблю или кинжал, но пока они куются, пока работа не завершена, чтобы она кипела и спорилась в его талантливых руках, было необходимо вдохновение. А вдохновение Артано черпал в мыслях о них, далеких и потерянных, кто оставил след в его душе.

Он ждал. Нужно было набраться сил. А может быть, он просто ждал, сам не зная чего. Своих подручных и приспешников он старался убедить, что все идет согласно его планам, что он вот-вот снова обретет Кольцо, а пока необходимо собирать армии, формировать новые силы, строить планы по захвату все новых областей Средиземья, разрабатывать стратегию победоносной войны…

Сам с собой он часто думал, особенно в дни, когда солнцу случалось прорваться тонкими яркими лучами на полированные гранитные плиты пола в его комнатах, что совсем не уверен в том, что говорит другим и в том, чего хочет сам. Чего еще он ждет от своего существования, после всего, что он пережил, после всего того, что с ним было?

Казалось, его покинул азарт, желание бороться за что-либо. Убивать стало скучно. Вид чужих страданий и чужих смертей не приносил ни малейшего удовлетворения. Как, впрочем, не приносил его никогда.

Все-таки Артано был Повелителем Воинов Ангбанда, главнокомандующим его ратями, военным стратегом и полководцем. Он сражался и убивал своих противников на поле брани, никогда не позволяя самому себе беззаконие и бесчинства, которые устраивал Мелькор.

Пленников Артано тоже подвергал пыткам лишь в случае необходимости. Сначала он всегда старался запугать свою жертву, устрашить, обмануть, если возможно. Физические воздействия были последним в арсенале его средств. Большинство им плененных ломалось еще на стадии запугивания. Умея проникать в мысли других, Артано зачастую не нуждался в том, чтобы пленник рассказывал ему что-либо. Если разум его был открыт, Артано был способен прочитать его до самого дна, до самых потаенных и сокровенных желаний и чаяний.

Если же в деле получения сведений доходило до пыток, Артано старался перепоручить это занятие самым свирепым из своих орков, снабжая их изобретенными им хитроумными машинами для выбивания сведений. Сам же он удалялся в свои покои, где вдали от истошных криков и стонов запредельной боли, терпеливо ожидал донесений о полученной под пытками информации.

Для Артано было важно не замарать собственных рук. Всю черную работу за него проделывали другие. Он отдавал страшные приказы, но исполняли всегда: волки, орки, тролли, варги, харадрим, черные нуменорцы, назгулы. Кто угодно, только не он. Артано никого не убивал сам, кроме как в честном поединке.

Никого, кроме нее, конечно. «Юный гонец», дева, полукровка, по-своему она была любопытна самой невозможностью своего появления на свет. Такая, как она, должна была самим фактом своего существования вызывать недоумение. Как бы ни было, а убил ее он. Смерть она заслужила, но Артано предпочел бы, чтобы с ней расправились другие.

Тогда Артано поразился ее силе – она сумела разрушить чары, которые он воздвиг для нее. Когда Артано потянулся к орущему ребенку, чтобы вырвать его из ее рук, она зажмурилась, вся сжалась в комок, прижимая его к себе, и вдруг наведенный им морок исчез, и она поняла, что стоит посреди голого холма, где только предстояло заложить фундамент замка, который предстал ее глазам.

Тут же она бросилась бежать вниз по склону, да так быстро, что Артано не сразу кинулся в погоню. Он сожалел, что был тогда абсолютно один. Будь с ним несколько варгов, или проворных пауков, они бы живо смогли догнать ее.

Он бежал быстро, но настиг ее совсем не сразу. Ребенка при ней не было. В пылу погони и в плену крайней степени гнева он схватил ее, развернул лицом к себе и молниеносно проткнул насквозь ее хрупкое тело своим мечем. Она даже не вскрикнула. А когда она упала наземь, сливаясь в темноте с черной травой, Артано сначала хотел уйти, но потом повернулся к лежащему у его ног трупу и одним мощным разрядом черной магии Тано испепелил его без следа. Ему не хотелось видеть это тело, беспомощно лежавшее перед ним и красноречивее любых обвинений говорящее ему о том, что он постепенно, сам того не замечая, уподобился Мелькору. Артано даже убивал как Мелькор – без правил. Убивал безоружных, убивал исподтишка, убивал из каприза, из мести, с досады, от чувства собственной ущербности.

Теперь Артано ждал чего-то, набирался сил перед очередным витком войны, которой не было конца. Война, битва, свирепая бойня, клубящиеся низко над поверхностью темные облака, молнии, прорезающие небо, зловещие раскаты грома, сливающиеся со звуками барабанов, текущая с вершины Ородруина раскаленная лава, плавящаяся и гудящая земля под ногами. Долина Горгората с ее исстрадавшейся землей, бесплодной, безжизненной, превратившейся в пыль и пепел. И, конечно, этот неповторимый запах: запах гари и паленой плоти, запах стали и железа, запах страха и крови, смрад орков, смрад смерти повсюду.