Текст книги "Непокорëнные (СИ)"

Автор книги: AnnaTim

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 43 страниц)

– Какую же? – Скептически отозвался тот.

– Дать парням задание на внедрение, – задумчиво произнес Алексис. Озвучивал он сейчас явно от силы десятую часть тех мыслей, что ходили в его голове, а то и сотую, – какое-нибудь простое, посмотреть, кто из них на что годен в этом аспекте, и тебя прикрыть.

– Меня? Что, все так плохо? – Холод неожиданного страха пробрался куда-то в позвоночник. – Что они написали, что требуют?

Алексис взглянул на него, кажется, чуть озадаченно, потом выдохнул.

– Ты про фабрику что ли? Все там нормально, не парься. Хотя лихо ты, конечно, выкрутился, – искорка усмешки коснулась синих глаз, – браво. – Он что, даже ругаться не будет? – Но я сейчас про другое – про то место, о котором ты говорил мне тридцатого, – глаза Мастера блеснули недоброй решительностью, – и про то, как нам туда попасть. На тебя надеть школьную форму, на меня… Тоже что-нибудь найти, уж это не впервой. Играть в ряженых, так всем вместе, – усмехнулся Алексис и, качнув головой, закатил глаза. “Всеединый сохрани, неужели я, правда, это делаю?” – Отчетливо увидел Пан в этом жесте. И почему-то не ощутил от Алексиса ни капли негатива. Скорее почти рассеянность и такое глубокое погружение в самого себя, какого Пану еще никогда прежде не доводилось за ним наблюдать.

– Мм, и после этого ты называешь мою “выходку” “глупой”?

– Моя – так просто верх идиотизма. – Снова качнул головой Алексис. – Смех смехом, конечно, но увлекаться тоже не стоит. – Резко посерьезнел он. А Пан лишь снова отметил про себя, каким дёрганым и напряжённым молодой человек теперь постоянно выглядит. Даже сейчас, так далеко от Академии, в простом черном пальто с клетчатым шарфом вместо уставной формы, так далеко от него самого, Пана Вайнке, шагая лишь в полуметре от него…

– Всё-таки я поражаюсь, Алексис. У тебя всё это время было такое идеальное прикрытие, и ты никогда им не пользовался? – Мягко перевёл он тему.

– Как-то не было необходимости… – пожал плечами Алексис. – Не задумывался особо. В Средний я могу попасть совершенно спокойно и в рабочей форме, и в какой угодно другой, и никто меня ни о чем не спросит, покажи я по первому требованию паспорт и кольцо, а из праздного любопытства там гулять у меня времени нет, хотя и случалось пару раз, когда учился на старших курсах. Другое дело, что любой форме Высокого в этот раз туда и соваться бессмысленно. Так что надо подумать, как переодеться. А парни нам послужат только прикрытием.

– Да тебя, я смотрю, совсем с катушек сорвало… – невесело усмехнулся Пан, сам не зная, шутит он или искренне ужасается происходящим с Алексисом. – С каких это пор я готов напоминать о здравом смысле тебе? – Тот лишь пожал плечами, едва ли, кажется, вообще его услышав, и надолго замолчал.

– Алексис, да что с тобой? – Не выдержал, наконец, мальчишка, первым нарушая это молчание, остановившись и вперив в лицо Мастера тревожный взгляд. – Где ты вообще? Что происходит?

Тот взглянул на него, словно увидел в первый раз, потом заметно смягчился, и взгляд его потеплел.

– Да тут я, тут. Всё в порядке, не переживай. – Только верилось всё равно с трудом, особенно когда даже обнять его нельзя. Потом, уже направляясь в сторону выхода из парка, Алексис вдруг продолжил, словно из-под воды вынырнув так неожиданно, что Средний едва не вздрогнул, тоже успев уже уйти в собственные мысли. – Послушай, Пан. Скажи мне, а как ты вообще себе это представлял? Ну, про Низкий Сектор…

Он что, об этом?.. Мальчишка взглянул на Алексиса с тенью удивления – с чего это он снова поднимает эту тему, которую они, кажется, уже закрыли, даже дважды – и задумался. И правда, как? Почему-то, предлагая эту странную (а на деле куда скорее жуткую, чем странную) затею Мастеру, он был совершенно уверен, что тот-то, если согласится, непременно найдет, придумает и осуществит все возможные и невозможные «как». Проклятье. Пан вдруг почувствовал себя жутким кретином и окончательно смутился.

– Понятно, – задумчиво кивнул головой Алексис, очевидно, улавливая перемену в его настроении, – так и думал.

– Эээй! – Гневно сверкнул глазами Пан и тотчас запнулся, понимая, что снова ведет себя глупо.

– Что?

– Ничего. – Пробурчал он, поджав губы. Алексис только невозмутимо пожал плечами.

– И я тоже ничего…

– А ты что, всерьёз об этом думаешь? – Пытливо взглянул на него Пан. Да что с ним вообще происходит такое? – С чего вдруг…

– А ты умеешь думать не всерьёз? – Вскинул брови Алексис. – Хотя ты-то, наверное, вполне умеешь…

– Угу, издевайся… – и правда, лучше уж так, чем эта ужасающая мрачная нервозность и каменная стена, оградившая его так внезапно от всего мира. Ведет себя как ребёнок…

– …Ладно, иди, – оторвав, наконец, взгляд от асфальта под ногами, Алексис поднял голову и, заметив виднеющиеся в сотне метров входные ворота и человеческие силуэты на их фоне, сбавил шаг, едва взглянув на Пана, – не знаю, когда теперь… надо подумать. И будь осторожнее.

– Ты тоже. – Голос Среднего прозвучал отчего-то куда мягче, чем он сам того ожидал. «Люблю тебя». – До встречи…

Резко ускорив шаг и оставляя Алексиса позади, мальчишка на мгновенье зажмурился и неровно выдохнул. Проклятье. Проклятье, Всеединый сохрани, как долго еще возможно протянуть эту пытку? Странный осадок остался на его сердце от этого разговора, короткого, скомканного и тревожного. Странное ощущение того, что всё это время, несмотря ни на какие безумства, всё шло слишком гладко и легко, что, несмотря ни на какие внутренние истерики, он отдал слишком мало, чтобы так много получить. Так безумно много, что порой уже начал забывать это ценить. Он мог бы отдать и больше, но разве у него осталось еще хоть что-то? Кроме жизни…

Марк был прав, он имеет полное право любить и быть счастливым, в этом весь смысл. И Система бессильна помешать ему, потому что его эмоции и чувства можно отнять только вместе со здравым рассудком, но в таком случае будет ли он прежним собой? Или с жизнью, а тогда Система окажется бессмысленна тем более.

Будь, что будет.

В первое же воскресенье после их разговора, третьего февраля, неожиданно для самого себя Пан с утра пораньше уже выходил из поезда на до боли знакомой платформе пятого квартала Среднего Сектора, на ходу набирая сообщение своему другу.

11:02 => «Ты где?»

11:04 Марк <= «В магазине возле дома».

11:05 => «Хлеб не забудь».

Какое всё-таки счастье, что Марк умеет не задавать тупых вопросов. Через пять минут после этой краткой переписки Пан подхватил на входе в супермаркет корзинку и спешно направился в хлебный отдел. Марк стоял лицом к нему по другую сторону этажерки с какими-то сушками, которые Пан тут же принялся рассматривать с невероятным интересом.

– Спасибо, что откликнулся так внезапно. – Мягко бросил он, словно ни к кому не обращаясь.

– Всегда пожалуйста, ты же знаешь. Что за дело?

– «Пункт» еще… того? – Тихо прошептал мальчишка.

– Агааа… – протянул Марк, и черные глаза его сверкнули какой-то недоброй улыбкой.

– Хотел наведаться как-нибудь. Хотя не думаю, что раньше марта удастся. – Придать тихому голосу безразличие оказалось на деле куда сложнее, чем думалось прежде.

– Только он переехал, дважды уже вообще-то. 4й, 3я «С». – Добавил его собеседник едва слышным шёпотом. – Теперь «Бункер».

Пан вытащил из кармана сотовый, усиленно делая вид, что занят чем-то срочным и важным.

– 3 коротких, 1 длинный, по четвергам, – невзначай добавил Марк, оглядывая полупустой отдел блуждающим взглядом покупателя, забывшего дома список необходимого, потом спросил значительно громче скучающим тоном, – что пишут?

– Да так… – Во взгляде Пана мелькнула благодарная искорка. – Сам-то бываешь?

– Какое там, – качнул головой Марк, – сейчас работа, учёба, времени вообще ни на что нет…

«Тем лучше», – невольно пронеслось в голове Пана, и мальчишка ощутил явный укол совести за свои мысли.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. – В тихом голосе Марка не было ни тени тревоги, однако что-то подобное ей едва уловимо маячило в его темных глазах. – Мне сегодня – завтра никуда не выбраться, так что не знаю, когда увидимся. Ты уж пиши в следующий раз, когда приедешь, я хоть дела перенесу. – Нотка укора едва уловимо пробилась сквозь будничное спокойствие. – И береги там себя, ладно?

– Спасибо, Марк. Правда, спасибо. И, кстати, со вчерашним шестнадцатилетием тебя.

– Спасибо. – Хмыкнул тот, явно с трудом сдержал улыбку. Всё-таки удивительно, как много решили эти несчастные два дня, отделявшие день рождения Пана от следующего года – ведь, появись он на свет чуть позже, и не сидели бы они с Марком за одной партой столько лет, и не факт, что вообще были бы знакомы…

Что ж, значит, по четвергам. Чуть расстроенный невозможностью пообщаться с Марком дольше и хоть немного более продуктивно, мальчишка, зашёл к родителям, немало удивив их своим неожиданным визитом, и засел на полдня за чистку родительского ноутбука, отмазавшись тем самым заодно и от визита в лабораторию к Клое. Простите, конечно, но ему теперь все эти лаборатории вообще только об Антоне Штофе и напоминают. Вот уж где он точно ничего не забыл…

А Марк, видать, и правда занят, раз не смог выкроить даже часа на разговор. Хотя Пан ведь действительно не предупреждал, что сорвётся так внезапно в Средний. Дома было тихо. Родители, так же не ожидавшие приезда сына, добрых полдня отсутствовали в клинике, так что мальчишка несколько часов подряд провёл один в своей комнате, неожиданно для себя поражаясь, как давно отвык от этого странного, такого умиротворяющего ощущения. Воскресенье, правда, оказалось днём вторводы, и Пан с неприятным для себя удивлением заметил так же, что успел уже совсем забыть и об этом сомнительном удовольствии, ведь в Высоком вторичной воды не было даже в общежитии Академии. Странно, но мысль эта почему-то отдалась в нем едва уловимой грустью, а не злостью, как всегда прежде. Высокие, Средние… Он ведь увяз уже так, что не выбраться.

Четверг.

Расколоться Империи, неужели они действительно в это ввяжутся?

========== Глава 54 Усталость ==========

We were the tears that passion cried

We were the sacrifice

We were the flame that wouldn’t die inside*

[*Англ. «Мы были слезами страсти,

Мы были принесенными в жертву,

Мы были пламенем, которое не погаснет внутри».

Из песни группы Red – “Who we are”.]

Февраль начался с дождя – не то мокрого снега, кто его разберет, – превратившего мёрзлую землю в грязную кашу, но в воздухе уже веял едва уловимо весенний запах, и день становился длиннее на глазах, словно давая, наконец, лёгкую надежду, что тепло однажды всё же непременно придёт. Уставшие от промозглой, бесснежной зимы, Средние словно бы искали в каждом ясном дне первые искры весны – и, кажется, даже находили, несмотря на то, что календарь обещал еще три с лишним недели февраля. Между тем, Парк постепенно наполнялся жизнью, новыми людьми и едва уловимой суетой движений: мельком познакомиться, правда, девушки успели только с тремя парнями из ботанического павильона, самого ближнего к экологическому, где располагался «Зеленый Лист», однако людей, имевших в Парке какие-то дела, с каждым днем становилось очевидно всё больше и больше. И каждый раз, когда Ия замечала это, её не покидало ощущение, сходное с подготовкой школьной постановки: усталость, смешанная с удовлетворением от проделанной работы и немного волнительным ожиданием результата.

Едва разделавшись с рабочими отчётами за январь, Ия отправилась в «Зелёный Лист», где за весь прошедший месяц появилась лишь дважды, вытащив заодно и Ладу, по которой успела соскучиться так, словно не видела её добрых полгода. Лада выглядела мрачной и напряженной, к тому же еще и наполовину простуженной, одолеваемая время от времени приступами сухого, захлёбывающегося кашля. «Совсем замучили мою девочку», – только и прошептала Ия, украдкой обнимая её в пустой подсобке.

Тайник проверять не полезли, слишком уж велика была угроза быть застуканными на месте преступления: кроме Кая и, кажется, Эми Хансен, которая ни разу еще не попалась Ие на глаза, весь «Зеленый Лист» был сегодня в сборе, отчего павильон и его окрестности казались непривычно многолюдными. Кроме того, Рона, несмотря на свой юный возраст стоявшая в условной иерархии организации ближе всех к Эми, то и дело сновала туда-сюда от павильона до домика администрации с какими-то бумагами на подпись и новенькой девушкой по имени Миа.

Кай сегодня был на дежурстве, поэтому его сестра, вечно всюду ходившая за ним, словно они были сиамскими близнецами, неожиданно прибилась к девушкам – мало, признаться, их тем самым порадовав. Миа, с её слов, в Парке появлялась уже третий раз, но держалась пока что особняком, всё больше общаясь с Роной, чем прочими ребятами. Девушек постоянная близость Каи немало удручала, заставляя каждый раз оглядываться на всякий случай по сторонам, отчего разговоры их получались какими-то куцыми и отрывочными.

Рассказ Ии про отца Ладу, кажется, здорово озадачил – по крайней мере, вопросов вызвал достаточно, хотя большая их часть и не имела пока что хоть сколько-то внятных ответов.

– За Кая вон выходи, – криво усмехнулась она, – и он счастлив будет, и ты в квартире останешься… – потом смягчилась и посерьезнела. – На самом деле ничего в этом такого нет… Ну, в том, чтобы «взрослеть». Какая разница, что ты под родителями, что под мужем? С мужем-то, кстати, еще и поспорить можешь, если повезет, а с ними…

Лада прервалась, едва уловимо провожая взглядом Каю, забравшую из подсобки ведро и снова вышедшую из павильона, потом снова тихим шёпотом продолжила уже о другом:

– Вообще странный он человек, отец твой. Словно всю жизнь пытался смириться со своей судьбой, и так и не смог. Интересно, конечно, что он такого сделал?.. А, может, дело и не в нём? Может, он тоже на Систему за что-то зуб держит?

– Он же Высокий…

– И что?

– Ну не знаю… – неуютно повела плечом Ия. Кая снова появилась в дверях павильона с пустым ведром в руках.

– Девчонки, там с теплицы пленка отошла, поможете поправить? Я одна не дотянусь. – Обратилась она к замолчавшим заговорщицам, разминая пальцы замёрзших рук. – Кошмар, там всё опять в ледяной корке…

– Отогревайся давай, мы сами справимся, – отозвалась Ия, слишком уж резво отставляя в сторону коробку со схемами Парка Славы, которые пересчитывала, – у меня как раз уже ум за разум зашёл от этих бумажек. В этой коробке сто по пятьдесят, а в той… А, ну я запишу сейчас, чтоб потом не забыть.

– Спасибо, – кивнула Кая, пока Ия искала на захламленном столике упаковку маркеров, – там на второй аллее по левую руку, третий квадрат, вы сразу увидите… Только рукавицы какие захватите, а то тоже отмёрзнете. Там, кстати, Паул пришел, принёс свой фильтр – посмотрите, лихая штука. Хотя он сюда наверняка зайдёт еще…

– Угу. – Кивнула Ия, оказываясь, наконец, на улице. Вот уж неудивительно, что Кай так не хочет жениться на Роне, если на него и без того каждый день обрушивается такой словесный поток… – Слушай, Лада, – спешно зашептала она, едва они свернули на упомянутую аллею, – дальше-то что-то надо делать. А то камеры установят, как мы тогда в наш тайник полезем?

– Думаешь, заранее стоит достать? – Серьезно посмотрела на нее вторая девушка.

– Конечно, а как иначе? Двадцать восьмого, во-первых, уже всё в камерах будет, а, во-вторых, не факт, что нас сюда вообще допустят. Ты же знаешь все эти их мероприятия: понаедет тьма Высоких, а Средние будут в сторонке молча стоять, пока им – нам – не будет позволено шевельнуться… Только вот не знаю, куда деть потом, как оттуда достанем. Я бы прямо в павильоне не побоялась оставить, на самом видном месте прятать всегда надежнее, чем по углам, да только кто их поймет, кому и когда в голову может прийти разгребать этот хлам? Ты же знаешь Эми, она ни у кого ничего не спросит, сама все разберет и разложит, и где потом искать?.. Хоть с собой в рюкзаке таскай…

– С ума сошла? Это же до первого патруля и всё, с концами.

– Да я понимаю….

– Угу… Если кто и в курсе про камеры, то, думаю, только Эми с Яношем. – Предположила Лада. – С ним-то я не знакома толком, а у нее надо будет на днях как-нибудь невзначай спросить, вдруг давно уже всё известно, и только мы с тобой на отшибе жизни…

– Должно быть известно… А то время не ждёт. Мне, знаешь, уже даже снится… всякое. – Тревожно шепнула Ия, невольно отводя глаза. Говорить о своих снах другому человеку странным казалось даже ей, так далеко ушедшей от уставных норм едва ли ни во всех сферах жизни, но сны… То, что сны есть не более, чем еще один физиологический процесс, было фактом общеизвестным, но говорить о том, что именно ты видел… Легче уж сразу принять факт собственной неблагонадежности, чем так бездумно подтвердить, что не в состоянии совладать со своими неосознаваемыми чувствами. – И про нас, и про… всё это… – Ия неопределенно качнула головой, – и мне страшно, вдруг я однажды буду во сне говорить? Вдруг отец что-то поймёт? Или камеры в спальне. Я иногда вижу, как за нами приходят, Лада, кричу и просыпаюсь – молча, хвала Всеединому, – просыпаюсь, а меня колотит, что пошевелиться страшно. А иногда снится, что мы с тобой… – Ия осеклась, смущенная так, как не могли бы её смутить никакие поцелуи, и с усилием продолжила, – …и что Империи нет, а мир какой-то другой, и мы… можем быть… – она прикусила задрожавшую внезапно губу и замолчала, не глядя на Ладу.

Та лишь выдохнула как-то слишком громко и ничего не ответила.

Когда сорванная ветром плёнка была закреплена на прежнем месте, порядочно испачкав колготки Ии талым сероватым льдом, а Лада, воспользовавшись моментом тишины и спокойствия, выкурила свою сладковато пахнущую сигарету, девушки неспешно направились назад, к павильону, готовые в любой момент разжать крепко сцепленные пальцы.

– Меня еще, знаешь, что пугает? – По-прежнему шёпотом начала Лада, глядя себе под ноги. – Что я не знаю, чего ждать – ну… первого числа. Догадываюсь, что никаких очевидных результатов мы не увидим. Ни сейчас, ни даже потом, в обозримом будущем. А это пугает меня чуть ли не больше остального, я ведь не могу никому в голову залезть, узнать, о чем кто подумает.

– Ясно, что не увидим… По себе суди, разве ты когда чего показывала, сколько бы ни поняла и ни осознала? Ведь то, что люди не реагируют, не значит, что они не слышат и не понимают. Нас приучили быть такими, и вырваться ой как непросто. Но ведь «непросто» не значит «невозможно», верно?

– Надеюсь… То есть, мы вообще вслепую идём, да? – Снова зажевала тонкие губы Лада.

– А как еще? Те дошли до Всеединого, а мы даже ничего толком не узнали бы, если бы не постарались узнать, – и никто не узнал. Всё мы делаем правильно, не бойся, – голос Ии зазвучал горячее, а пальцы крепче сжали ладонь спутницы, – мы с тобой начнём, но нас слишком мало, надо только продержаться до момента, когда будет, кому продолжать…

Девушка открыла было рот, чтобы продолжить свою мысль, однако не успела, спешно пряча в карман руку, только что сжимавшую пальцы Лады. Вокруг павильона «Зеленого Листа» царила оживлённая кутерьма, кажется, даже пара молодых людей из биологического подтянулась помочь Паулу, не справляющемуся со свалившейся внезапно на его плечи работой.

– Вас только за смертью посылать, честное слово, – укоризненно качнула головой Кая, едва завидев девушек, – нам всё для рассады привезли, даже, вон, землю хорошую, – кивнула она головой в сторону парней, скидывающих поодаль на тачку пластиковые мешки из грузовой машины, – сажаааать будеееем… до самого лета. – Ни капли радости от собственных слов девушка, судя по интонации, с которой были произнесены последние слова, не чувствовала. – Авось даже что-нибудь, да взойдёт…

– Ну и чего это вы там расслабились в сторонке? – Улыбка звучала в голосе окликнувшего их молодого человека, помогавшего Молчуну Паулу. – Для вас тоже найдётся дело, там еще пачек семян не перечесть…

Кая картинно закатила глаза и направилась к нему, увлекая за собой и Ладу, когда внимание Ии, на миг замешкавшейся, привлекло сверкнувшее из-за машины золото длинных волос, неизменно собранных в пышную косу.

– Рона! Рона, постой, – девочка чуть сбавила шаг, услышав оклик, и та тотчас нагнала её, – не знаешь, сегодня где-нибудь можно Эми найти?

– Её не будет сегодня. – Качнула золотоволосой головой та. Новенькая, Миа, полная, темноволосая девочка лет пятнадцати, к неописуемому облегчению Ии направилась помогать ребятам с семенами, едва только Рона остановилась на этот разговор. – А что?

– Да нет… – задумчиво произнесла Ия, потом вдруг воспрянула. Была – не была. – Скажи, может, ты знаешь, когда у нас камеры-то монтировать начнут? А то уже вроде февраль, а от них ни слуху, ни духу, странно. Мы вот сейчас всё наконец помоем-уберем, разложим, а из-за них всё равно придется все опять переставлять и перемывать…

– Ууу… – Только и качнула головой школьница. – В это меня тоже никто не посвящает. Когда придут, тогда и придут… – потом вдруг чуть сощурилась и спешно зашептала. – Ия, я слышала, есть все основания полагать, что они уже это делают. По ночам, пока никого нет. А когда с официальным визитом заявятся, тут уж никто не знает. Им же весь парк обставить – это сколько часов работы? Они не успеют ничего, если еще не начали. Не думаю, кстати, что Эми больше моего знает. – Добавила она еще тише, а вся та многозначительность, с которой Рона смотрела на Ию, девушке отчего-то ужасно не понравилась.

– Вот как? – Придать напряженному голосу спокойное безразличие оказалось не так-то просто. – Ладно. Спасибо…

***

I tried so hard

And got so far

But in the end

It doesn’t even matter

I had to fall

To lose it all

But in the end

It doesn’t even matter*

[*Англ. «Я так старался и так многого достиг,

Но в итоге всё это не имеет никакого значения

Я упал, потеряв всё, что имею,

Но в итоге всё это не имеет никакого значения»

Из песни группы Linkin Park – «In the end»]

После той короткой, неловкой встречи в парке, с Паном они не общались еще долгое время. У Алексиса от нее, этой встречи, осталось смешанное чувство, хотя многое ли сейчас оставляло его спокойным и безразличным? Ощущение того, что что-то происходит за его спиной, постепенно ослабло, однако молчаливое напряжение, сходное с тем, что витало в Академии в начале октября, по-прежнему неизбежно висело в воздухе.

Зима, мрачная и слякотная в этом году, очевидно измотала всех – и мастеров, и кадетов, и небо, такое же мрачное, как и их лица, тёмное и бессолнечное, тяжёлой подушкой давило словно бы всё сильнее с каждым днём. Учёба шла своим чередом. Алексис смотрел на четверых своих подопечных и всё больше убеждался, что именно в таком составе они пойдут дальше и дойдут до конца – если, конечно, дойдут. Не то дело было в этой невыносимой февральской усталости, не то еще в чём, но впервые за прошедшие полгода в четвертой группе царило спокойствие – не такое, быть может, как обычно имеет место у старшекурсников, но всё же спокойствие, словно каждый нашел своё место в этом маленьком коллективе, перестав, наконец, использовать все возможные и невозможные средства, чтобы показать себя «во всей красе» – вернее сказать, не себя, а свою привычную маску.

Объявлять в классе об упомянутом Пану задании молодой человек пока не стал, сочтя необходимым ввести в курс намечающихся дел своего напарника, о чем, впрочем, тотчас же пожалел – Виктор оказался категорически против, а его появившаяся невесть откуда резкость лишь усугубила положение дел.

– Я, конечно, понимаю, – отозвался он, скрестив на груди худые руки и глядя прямо в лицо курившему в открытую форточку напарнику, – что моё слово ничего в итоге не решит, но всё же надеюсь, что Вы к нему прислушаетесь. Мне кажется, Вы перегибаете, Брант. Ясно, что хочется всего и сразу, но им еще рано этим заниматься – особенно когда у них на глазах и без того за шесть месяцев убрали троих человек. Вы требуете от них невозможного, а главное, чего ради? Брант, ни один мастер во всей Академии не потребует от первого курса выполнения такого задания. Я прекрасно понимаю, почему Вы так торопите время, но одумайтесь, иначе мы потеряем еще и остальных, и на второй курс перейдем с одним или двумя человеками в группе. Вы понимаете, что они не справятся? Разве что Артур, и тот вряд ли. Вам, конечно, мои слова придутся не по душе, но, несмотря ни на что, я Ваш напарник, а не подчинённый, и я имею полное право говорить то, что думаю, прямо.

– Разумеется, – спокойно отозвался Алексис, прекрасно скрывая досаду от услышанных только что слов, – я никогда не говорил, что не имеете.

– Только, тем, не менее, Вы так считаете, это я вижу достаточно ясно.

– Давайте обойдёмся без детского сада и не будем придумывать за других, кто как считает, Виктор, мы взрослые люди. А касательно того, что Вы сказали – потому-то я и хочу сделать задание добровольным, спросить сперва их мнения, готовы ли они, хотят ли они, а, главное, смогут ли…

– Вы, правда, думаете, что они в состоянии что-то решать? – Искреннее изумление слышалось в голосе молодого человека. – Такие сложные вопросы?

– Я думаю, Виктор, что я здесь для того, чтобы научить их. Научить их спрашивать, говорить и думать головой.

– «Думать»? Вы серьезно? – В светло-голубых глазах Виктора скользнула тень недоумения. – Они Средние, и единственное, что от них требуется в ближайшие несколько лет, это подчиняться. И вообще, если Вы полагаете нормальным спрашивать их, тогда почему Вы не считаете нужным спрашивать меня? Я Ваш напарник, Брант, а Вы кадетам даете больше свободы, чем мне, и слушаете каких-то Средних больше, чем меня!

– Потому что Вы мастер, Виктор, и я, поверьте, не ожидал, что Вам в некоторых вопросах придется уделять внимания не меньше, чем кадетам-первокурсникам. – Кажется, разговор этот начал порядком утомлять Алексиса – слишком уж быстро собеседник из логичных аргументов скатился в излишне эмоциональный протест. И вообще, с каких это пор он снова обращается к Виктору на «Вы»?..

– «Уделять внимание»? – Переспросил меж тем тот, едва сдерживая новую волну холодного негодования. – Да Вам вообще нет до них дела. Вы преследуете исключительно свою цель, а они – лишь инструмент, который рано или поздно перестанет приносить Вам пользу, и Вы про него забудете… – Внутри что-то противно похолодело. Проклятая Империя, нет, не забудет. Но как же он прав. – И дураку понятно, что ради должности Вы готовы по головам идти, но они дети, Брант! – …Только вот боится Виктор на деле не за мальчишек, а за себя, за то, что его первый набор провалится и будет расформирован, а сам он – отправлен на переподготовку. И плевать на самом деле ему, ведь ему от этих ребят было бы совершенно достаточно лишь подчинения и отсутствия всех тех проблем, что свалились разом на четвертую группу первого курса. Дети, Средние… Кажется, Берген готов найти добрый десяток причин, почему ими можно и нужно лишь командовать и управлять.

«…ты просто жить не можешь спокойно, если есть кто-то, кто тебе не подчиняется. А я тебе не нужен – никогда не был и не буду», – гулким эхо прозвучали в ушах Алексиса хлестнувшие однажды так больно слова. Проклятье. Как же они с Виктором похожи, и как же далеко оба зашли, преследуя собственные эгоистичные цели.

– Они не дети, они совершеннолетние, – бросил он сухо и холодно, – и, чем сильнее Вы хотите заставить их подчиняться, тем выше шанс их сломать. А вовсе не давая им выбор и право голоса. А в нашей группе, к сожалению, и так осталось уже слишком мало кадетов, что бы еще кого-то терять.

– «В нашей»? Это Ваша группа, Алексис. Я не имею к ней никакого отношения, и не желаю иметь, но меня никто не спрашивает, чего я хочу, поэтому я здесь. И Вас, Брант, несмотря ни на что, тоже никто не спрашивает, меня Вы хотите видеть своим напарником или нет. Я, поверьте, свой первый набор и своего будущего напарника тоже представлял совсем не так. Не понимаю, как Даниел Оурман столько времени терпел Ваше самодурство. – Бросил младший Берген, сощурив серо-голубые глаза.

О-оу, мальчик, а ты далеко зашёл.

– Понятия не имею, о чём Вы говорите. – С холодным спокойствие отозвался Алексис, скрестив руки на груди. Виктор побледнел, запоздало осознавая свою промашку. – В отличие от Вас, Виктор, я здесь, потому что я хочу быть здесь. И я работаю с этими мальчишками, потому что хочу с ними работать. И, несмотря на то, что они Средние, я хочу научить их мыслить и выражаться, вместо тупого подчинения приказам – за этим стоило бы идти в охранку, но мы с Вами здесь, а не там. И, если бы вся моя цель заключалась, как Вы говорите, в одной лишь должности, мне было бы плевать, подчиняются они, ломаются или хоть сколько-то продвигаются вперед, а этого нелепого разговора не было бы и в помине. По-моему, вся Академия давно знает, что я – мы с моим предыдущим напарником – работали не так, как большинство остальных мастеров. Вам стоило быть в курсе. А зачем Вы стали мастером, Виктор? Чего Вы хотите добиться? Вы говорите, что они дети, а я их сломаю тем, что научу излишне много думать? Полагаете, молчаливое подчинение их не сломает? Да еще и подчинение непосредственно Высоким? Как и когда, по-вашему, они смогут стать взрослыми, если ничего не смогут решать? Понимаю, непросто начинать с чужой группой, проблемной группой, да еще и после такого долгого перерыва по здоровью, но, знаете, потерпеть еще один семестр и попробовать летом начать всё заново для Вас было бы логичнее и правильнее, чем искать – или создавать – повод запрашивать нового напарника. Тем более, что Вам его всё равно не дадут как минимум до тех пор, пока еще два человека не получат колец мастера – штат укомплектован. Даже Мастер Рейн сейчас не получит второго кольца – пока Мастер Аккерсон остается без пары. – Несмотря на ледяное спокойствие голоса, изнутри Алексис готов был закипеть и вспыхнуть в любую секунду. Каков реальный шанс того, что Виктора перенаправят к Беллану? Каков шанс, что, вновь оставшись без напарника с проблемной группой, Алексис, как мастер, сумеет сохранить свои особые права? – Как бы то ни было, научитесь себя вести или запомните хотя бы, что ликвидированные не упоминаются, потому что никогда не существовали.

По-прежнему бледный, Виктор посмотрел на молодого человека долгим, куда более задумчивым, нежели оценивающим или враждебным взглядом и, едва уловимо кусая нижнюю губу, направился к выходу, так ничего и не произнеся.

– И еще, знаете, что? – Обратился к напарнику Алексис, вынуждая его остановиться. – Если бы Системе они не были нужны – мыслящие Средние, а не только подчиняющиеся, – в Академию их бы не набирали вовсе. Спасибо за прямой разговор.