Текст книги "Непокорëнные (СИ)"

Автор книги: AnnaTim

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 43 страниц)

Лада поежилась и внутренне улыбнулась:

– Да.

– И подумай, когда тебе удобнее будет узнать новости.

Не взглянув на нее больше, Ия скользнула вперед и растворилась в толпе, вылившейся из молельного дома на широкий двор-площадь.

– Кто это был, Лада? – Маленькая Ина выглядела почти любопытной.

– Кто? – Девушка отвела максимально безразличный взгляд от лица сестры и теперь пристально высматривала кого-то впереди себя, по-прежнему крепко сжимая ладошку девочки.

– Тётя, которая подошла, она разве ничего тебе не сказала?

– Да учились вместе, откуда-то про мою свадьбу узнала. Пойдем, маму с папой найдем.

***

Измочаленный нудной духотой молельного собрания, Пан, наконец, закончил конспект восьмой главы «Теории и структур управления (Пособие для начального уровня)», подписал разрешение на проведение субботней ночи в Среднем Секторе и, закинув в рюкзак неизменный планшет, телефон да смену белья, направил стопы к платформе третьего уровня монорельса, благо, от Академии путь до него занимал не более получаса, а длинными ногами мальчишки – и того меньше, да на самом монорельсе минут сорок-пятьдесят. Правда, до темноты домой теперь все равно вряд ли добраться…

– Всеединый нас сохрани, Пан, да ты совсем… – матушка всплеснула руками так нелепо эмоционально, что мальчишка невольно внутренне напрягся.

– Мам, тише…

– Икаб, ты только взгляни на нашего мальчика! – Воскликнула она, оборачиваясь в короткий коридор, соединявший прихожую с кухней, из которой веяло теплом и запахом тушеных овощей (и как только матушка за четырнадцать лет так и не уяснила, что он морковку и кабачки на дух не переносит?). – Совсем как не наш, дай я на тебя посмотрю! – Женщина взяла сына за плечи, стремясь повернуть и осмотреть со всех сторон, будто не видела полгода, а не три или четыре недели.

– Мам! Мама, спокойнее будь… – Пан спешно обернулся вокруг своей оси для нее и осознал внезапно, что на последней фразе повысил голос. Ему снова стало не по себе.

– Даа, суровый мальчишка-то стал, – спокойно качнул головой отец, появившийся в дверном проёме, – не то, что мы, Средние, да, Майя?

– Кадет как кадет… – тихо и сдержанно отозвался тот, расшнуровывая массивные ботинки и думая невольно тяжело о предстоящем ужине. «Да я сам становлюсь проклятым Высоким» – мысль эта внезапно горячо ожгла Пана отчаянием и презрением, граничащими с паникой.

В комнате Пан скинул пилотку, пиджак, стянул через голову, расстегнув лишь до половины, рубашку, сменил форменные брюки на мягкие домашние штаны и откинулся на спину на узком диване. Смешно, как эта тесная комнатушка все еще хранила какую-то его тень, уже не являясь в полной мере его комнатой. А пройдет несколько лет – и она будет принадлежать какой-то девчонке, которая еще даже не появилась на свет… А он… Он к тому времени будет заканчивать Академию Службы Империи в Высоком Секторе.

Какая нелепость.

Пан поднялся и, проверив, нет ли новых сообщений на телефоне, отчего-то досадуя, вышел из комнаты к родителям. Ну а чего и от кого он, интересно, ждал? Простой ужин состоял из тушеных овощей с жареными куриными голенями, чая с рассыпчатым печеньем и огромного количества вопросов, которые родители, кажется, копили и берегли специально все эти дни, прошедшие с его последнего визита домой – хотя был ли это теперь его, Пана, дом?.. Мальчишка отвечал неохотно и сухо, если вообще отвечал – подавляющая часть того, о чем любопытствовали родители, разглашению не подлежала.

– Что у вас там, про того психопата-то говорили? – Простота и прямота, с которой Икаб Вайнке, высокого роста худощавый мужчина лет тридцати-тридцати двух, чьих светло-русых волос уже коснулась ранняя седина, задал сыну этот вопрос, отозвалась в мальчишке странным, саднящим чувством.

– Психопата?..

– Ну, мальчишку-бунтаря, что сверх новостей?

– Сверх новостей? – Бесцветно переспросил Пан. – Да все тоже самое… – он закрыл лицо ладонями, понимая внезапно, что даже не знает сам, что говорили о покушении в новостях Среднего Сектора, а так же как отчаянно хочет спать и как больно отчего-то ему быть здесь и сейчас и вести эти странные разговоры с матерью и отцом, которые не имеют ни малейшего представления о том, чем он вообще живет, что происходит с ним в последние полгода и в какую дикую, нелепую историю он ввязался в день их первой с Алексисом встречи. (Опять он, расколоться Империи, называет его по имени…)

– Мам, пап, давайте до завтра, а? Устал, что сил нет. А вы мне тогда и про сеструху расскажете, наконец, идет?

– Конечно, Пан… – Ему показалось на какое-то мгновение, что при упоминании о мелкой от матери почти что физически ощутимо повеяло теплом, но он отогнал эту странную мысль прочь и поднялся из-за стола. Мальчик вдруг очень остро и четко почувствовал, что в этом доме к нему сейчас относятся куда более как к коменданту ВПЖ, нежели как к сыну Средней семьи, и любые его слова и даже просьбы будут услышаны его родителями исключительно как приказы. Мороз продрал по спине от этого открытия.

А в пятом квартале, казалось, ничего и не изменилось вовсе. Аккуратно ступая следующим утром по изломанным бетонным плитам, Пан взобрался на второй этаж полузаброшенной фабрики: несколько лет назад всё правое крыло разворотило взрывом газа (а, может, и не газа, чему-чему, а новостям не верить парнишка научился отлично), а до восстановления так дело и не дошло – не то финансирование не дали, не то еще что помешало… Это крыло Пан знал отлично, как собственную комнату в родительском доме, потому что это было их с Марком и Туром любимое местечко в школьные годы. Сейчас, правда, Тур от него быстро сделал ноги как от чумного, да и не велика потеря, переживет. Уж что-что, а хватать и просить остаться он никого не собирается, бесчувственное он бревно. Да уж, Высокий Сектор выглядел, конечно, садом цветущим по сравнению с этой промзоной. Да что там, он в принципе выглядел садом цветущим…

Раньше народ тусовался под автодорожным мостом, только об этом быстро не то разнюхали, не то настучали, и лавочку пришлось экстренно сворачивать. Пану тогда как-то совершенно случайно повезло, он в день облавы внезапно слег с температурой под сорок и вместо моста пошел в поликлинику, а то кое-кому, говорят, и не поздоровилось. До ликвидации, конечно, не дошло, но у страха глаза велики, да и что с них, двенадцати-и тринадцатилетних сопляков было взять, но проблем разгребать всё равно пришлось достаточно. Здесь же ребята никого не встречали, только однажды какую-то девчонку, испуганно выбросившую недокуренную сигарету при звуке их шагов – хотя и сами бывали здесь далеко не часто.

Марк Моро не заставил себя долго ждать: в неизменной серовато-зеленой школьной форме, вечно взлохмаченный пятнадцатилетний мальчишка с очень темными, почти черными глазами и такого же цвета волосами, густыми, торчащими в разные стороны, словно он только что оторвал голову от подушки.

– О-оу. – Присвистнул Марк, окинув чуть прищуренным взглядом кадетскую форму Пана, в которой мальчишка на бетонном остове фабрики и без того чувствовал себя крайне неловко и напряженно (хвала Империи, большинство Средних хотя бы не знает, что эта форма значит), и едва заметно качнув головой. – Однако ж ни шиша себе ты теперь мажорчик. – Пан почувствовал, как отчаянно горячеют его уши от этих слов товарища, и сам не понял, что означает эта странная неосознанная реакция. Взгляд Марка меж тем снова стал привычным, почти что по-братски мягким, хотя и жутко усталым, и Пан вдруг ощутил себя таким же школьником, как и бывший одноклассник, словно не было всего этого наваждения с Посвящением, с кадетским общежитием, Высоким Сектором и Первым Мастером.

Марк говорил немного и все больше спрашивал – как и родители, хотя, в отличие от последних, явно ожидал, что не получит и половины желанных ответов; Пан отнекивался ровно настолько, насколько позволял здравый смысл.

– Говорят, в четвертом квартале позавчера разоблачили группировку бунтовщиков, вдохновленных той историей с вашим мальчишкой, слышал?

– “Нашим мальчишкой”?

– Ну… А нет? – В голосе Марка слышалось сомнение, граничащее с недоверием. – Разве не кадет типа тебя воду замутил? У нас, знаешь, всякие ходят слухи…

– А ты их поменьше передавай, дружок, – хмуро отозвался Пан и отвернулся, – и что за группировка?

– А что за история с мальчишкой?

– Марк, я не могу, ты же понимаешь…

– Что, не знаешь? Вам тоже, значит, самим ничего не говорят, да?

– Немногим больше. – Нехотя отозвался мальчик. И как он так все видит? – Но он с нами учился. Со мной, в одной группе, ясно? – И что это за холодная ярость внезапно прорвала деланное безразличие его голоса? – Пацан как пацан, чего ты хочешь услышать? Историю а-ля “я-то сразу понял, что к чему, и помог разоблачить преступника”? Ни хрена я не понял, никто ни хрена не понял – просто не успел, ясно? Никто и подумать не мог, что мальчишка в пятнадцать лет пойдет и пожертвует своей дурацкой жизнью, чтобы изменить хоть что-нибудь в этом треклятом мире! – Кипя, слова лились из Пана горячим шипением. – И, что бы вам о нем не наплели, я учился с Киром в одной группе, и никаким монстром и чудовищем он не был.

– Стой, стой, ты чего так завёлся-то? – Марк поежился и хмуро посмотрел на товарища, потом себе под ноги, куда на несколько метров вниз спускалась разбитая бетонная стена, исписанная у основания яркими пятнами букв. Где-то поодаль залились лаем сторожевые собаки фабрики. – Я ничего и не говорил вроде…

– Да, прости, – тихо отозвался Пан, с усилием выдавливая из себя каждое следующее слово, – я как не в себе со всем этим… Знаешь, как сложно? Да и вообще… Слушай, я ведь… скоро не смогу сюда просто так возвращаться.

Марк удивленно взглянул на собеседника.

– Ну да, такие вот правила. – Нехотя бросил Пан. – Предки еще не знают. Мать разноется… Хотя она теперь всегда ноет, они ж с отцом мне младшую заделали. Такая сразу стала… Как клушка, Всеединый, прости.

– Да ладно?

– В июне еще… Только, наверное, я ее никогда не увижу. Нам, говорят, со следующего года – обычного, в смысле, не учебного – только раз в месяц можно будет в Средний выбираться… А там, глядишь, и того меньше.

– Да уж, – поежился Марк, сосредоточенно туша хвостик сигареты о бетонный парапет и наблюдая, как он улетает вдоль стены вниз на добрый десяток метров, – как-то никогда не верилось, что это все правда, да? – Со странной тенью улыбки произнёс он, изо всех сил отводя глаза. – Ну, что каких-то счастливчиков действительно забирают из Среднего. А тебя тут на нашем фоне уже и не отличить от урожденных Высоких.

– «Счастливчиков»? – Пан не то хмыкнул, не то хрюкнул от вскипевшего возмущения, потом задушил что-то внутри себя кратким усилием воли и продолжил спокойно и тихо. – Не говори так, ладно? Высокие все такие… такие… ты себе не представляешь, Марк. Я не хочу быть как они. – Чтоб ему провалиться, что он несёт? – Там всё другое, все… Святая Империя, – прошептал Пан едва слышно одними губами, – они же ничего не знают о жизни и не понимают…

– Совсем спятил, Вайнке? – Марк закурил очередную сигарету (даже проклятый Алексис не курит столько, сколько делает это Марк) и встретил взгляд мальчишки очень пристальным взглядом своих черных глаз. – Тебе повезло так, как почти никому никогда не везло, а ты смеешь заикнуться, что тебе не нравится происходящее? Тебе завидуют все, кого ты знал в Среднем Секторе, они не боятся того, что из тебя вырастят там, Пан, они завидуют! А ты… Только вякни при мне еще раз, что ты чем-то недоволен, только попробуй… – Марк говорил горячо и хлестко, но вместе с тем ровно и абсолютно беззлобно. – Другое дело, что ты сам себя боишься – но только тебе же и хуже от этого. Даже думать не смей сдаваться, болван, уж если ты выжил в пятом квартале, в Высоком Секторе выживешь подавно. Не знаю я, что у вас там происходит, что ты сам не свой с тех пор, как был выбран, но слить такое я тебе не позволю, и не надейся – первым по шее дам, когда приедешь сопли на кулак наматывать на моем плече, имей в виду. Знал бы ты, как мне всё это не нравится – но я же молчу. Так что не смей, слышишь? Даже думать не смей отступать, Пан, лучше покажи им там всем, чего стоят Средние и чего стоит наша жизнь. Чтоб хоть всё это было не зря.

========== Глава 26 Бунтари ==========

Do you live, do you die, do you bleed

For the fantasy

In your mind, through your eyes, do you see

It’s the fantasy*

[*Англ. «Живешь ли ты, умираешь ли ты, истекаешь ли кровью

За свою фантазию?

Понимаешь ли ты, видишь ли,

Что это лишь вымысел?» (пер. автора)

Из песни группы 30 Seconds to Mars – “Fantasy”]

– Их звали Кир и Абель. – Темные глаза Ии сверкнули странной смесью гордости и сожаления. – Тех ребят, которые напали на Всеединого. И я обещаю не забыть этих имен.

В пять часов пополудни девушки стояли во дворе детского сада номер четыре, ожидая окончания занятий у маленькой Ины и делая вид, будто встретились случайно, ведь Ия пришла обсудить со старшим воспитателем условия приема своего (разумеется, несуществующего) двоюродного брата на будущий год. Двор, пока что пустующий, был достаточно большим: напротив ворот, у дальней части забора, стояло само трехэтажное здание, имевшее, как и все прочие детские сады, форму буквы «Т», с правой стороны от него, ближе к воротам, располагался небольшой спортивный комплекс турников и лесенок, с левой же возвышалось несколько раскидистых каштановых деревьев да стояла тройка давно не крашеных скамеек. Девушки остановились поодаль от скамеек, зная, что в любую минуту их могут занять другие пришедшие за детьми мамочки (хотя едва ли их будет так уж много, ведь ребенок, занимающийся в детском саду, уже достаточно самостоятелен, чтобы запомнить номер квартиры и дойти домой), ближе к спортивной площадке, памятуя, однако, и о том, что на нее по банальным правилам техники безопасности непременно будут смотреть камеры. Девушки, конечно, понимали, что негоже им, взрослым, а тем более Ладе, носящей черное платье замужней женщины, висеть на детских лесенках, но соблазн был всё же крайне велик. Разумеется, они сдержали себя.

Едва слышным шепотом Ия кратко поведала подруге обо всем, что успела прочесть в отцовских новостях, что смогла понять из них, не одну полубессонную ночь потратив на то, чтобы сложить в своей голове известные ей фрагменты в единый рисунок, и голос ее вздрагивал и замирал порой. А Лада – Лада порою даже опережала её рассказ своими вопросами, с полуслова понимая, куда приведет следующая ее фраза.

– Это правда, да? – Лада пытливо взглянула Ие в лицо, словно пытаясь найти в нем ответ на еще не прозвучавший вопрос, терзавший её сердце столь давно и безвыходно, – это ведь правда, что диких – да что там диких, весь Низкий Сектор, – время от времени «чистят»?.. У тебя же отец должен знать. И ты знаешь, да?

Ия поджала губы, отводя глаза. Наверное, ответ даже не требовался – стоило лишь взглянуть в этот момент на выражение её помрачневшего лица, и всё становилось понятно само собой.

– Чистят, – кивнула девушка медленно, будто нерешительно, и губы её внезапно дрогнули, – намного чаще, чем я думала, – прошептала она совсем тихо, – я потому тебя и позвала, наконец, увидеться, что узнала что-то новое об этом всем…

Глаза Лады широко распахнулись, она сжала холодной ладонью пальцы Ии и почувствовала её легкую дрожь. Потом вдруг опомнилась и выдернула свою ладонь из руки девушки.

– Они так боятся… – молвила она едва слышно, – они так боятся за свою Систему?.. Неужели Низкий Сектор действительно представляет для них такую угрозу? Когда, Ия, когда? Насколько часто?

– Раз в месяц… или два… теперь. – Ответила та, не поднимая глаз, словно сама была виновна в том щемящем ужасе, о котором говорила. – И сейчас планируют участить рейды. Низких же всё еще немало, да и стоят они друг за друга стеной. Они не выдают, кое-кто в моей школе в пятнадцатом поговаривал, даже на допросах не всегда сдаются… а ведь чувствуют, понимаешь, что самое жуткое, они же чувствуют, как нам и не снилось. Даже нам с тобой. И держатся. Я не могу этого понять, – девушка говорила горячо, и глаза её мутно блестели как блестят от нездоровья и высокой температуры, – так давно думаю, и все равно не могу понять: Империя же сильнее, правда, Лада, нас в Империи – и Высоких, и Средних – чувства не смущают и не тревожат; у нас закон и спокойствие, а у них? Слушают «сердце», как это у них называется, идут вслед за эмоциями и желаниями, живут в анархии и разрухе, а в итоге все равно сильнее нас… Я не понимаю, как это возможно, хоть и сама, как ты знаешь, не из самого упертого и бесчувственного имперского десятка, но даже так Система настолько глубоко внутри меня всю жизнь, что я не могу выглянуть за её край, не могу отбросить этот образ мысли. Мне вот все детство твердили, что диких так много из-за детей, у них же секс, – добавила она, чуть смущенно понизив голос, – не клиническое зачатие как у нас… Я, правда, и того не понимаю, как они на всё это идут: вынашивать внутри себя, потом мучиться и умирать, выпуская наружу… – девушка заметно поёжилась, вспоминая жутковатые фотографии, которые им показывали на уроках асексуальности. – Но ведь не может же только в этом быть дело, правда? Ведь и это тоже должно быть как-то связано… С эмоциями, с чувствами, с жизнью и всем тем, что у нас вне закона, угрожая порядку.

– Ия, а прогнозы? У них есть прогнозы? Ну… по «чистке»?.. – Лада говорила еще тише, словно едва дыша, будто каждое новое слово давалось ей с трудом и немалым усилием воли, а голос звучал глухо и потерянно.

– Говорят, пара лет или меньше, но откуда мне знать? Их дети не успеют вырасти, даже те, кто сейчас подростки. Там голод, Лада, голод и болезни, некачественные, давным-давно просроченные лекарства… – она замялась и снова дрогнула, – промышленность давно стоит. Там ничего нет, понимаешь… только дикая свобода, безысходная, как анархия.

– Откуда ты всё это знаешь?

– Ну… всякое говорят… – чуть неуверенно повела плечом Ия.

– Всякое говорят, да не всё правда. Но власти всё равно боятся. – В голосе Лады слышалось странное удивление и подозрение. – Делают всё, чтобы лишить Низкий Сектор надежды и шансов на выживание, а сами все равно вынуждены устраивать чистки?.. Ох, Ия, не сильна я в политике – да и не хочу, грязь это всё, – но не так все здесь просто… Низкие обессилены, разве они поднимутся против двух Секторов? С чем, с лопатами? Что у них есть?..

– А за что они борются? Эй, скажи мне, за что они стоят насмерть, почему всё ещё не примкнули к Империи? – Мурашки пробежали по рукам и спине Ии, и она заговорила так жарко и эмоционально, что, казалось, почти повышала голос – с едва слышного до громкого шепота, замерев на мгновенье, провожая взглядом зашедшую на территорию садика и направившуюся к скамейке молодую женщину. – Ради чего они терпят всё, что с ними делают? И как вообще возможно жить, зная, что тебя и твою семью могут в любой день убить или забрать на опыты, или что еще они там с ними делают?.. Если имперцы хотят вбить нам в головы, что дикие – не люди, зачем они вообще их держат в этой жуткой резервации, как опасных зверей? Не легче ли выставить их за общую стену, где, говорят, ничего нет и жить невозможно, а самим занять их территорию? – Глаза девчонки блестели подступившими слезами, но голос даже не дрогнул.

– А может, они просто не хотят? – Задумчиво произнесла Лада, словно рассуждая вслух сама с собой. – Ну, не хотят показывать, что вмешиваются?.. Скажи, сколько их, много ли тех, кто знает всё это как ты и твой папа? Цель Высоких – показать нам, что дикие не выживут вне Системы, что они просто изживут самих себя без порядка…

– И что, кто-то поверит? – В голосе Ии отзвуком слышалось недоверие на грани горькой насмешки. Два мальчишки лет двенадцати в школьной форме заскочили в открытые ворота и нырнули под широкие ветви деревьев, нагибаясь к земле в поисках созревших и упавших каштанов.

– В том-то и дело… Люди не вдумываются, – качнула головой Лада, наблюдая за ними, – просто не хотят брать в голову чужие проблемы лишний раз. Верить же проще, чем думать. Мама с папой, Вея и Нина, даже Карл, который наш с тобой ровесник… Все так увязли в своем выживании, что и не задумываются, касается ли их что-то еще. Вот Нина и Вея, те обе как одна говорят: “Надоело-надоело”, – а на деле? Что, скажи, мешает им что-то изменить? “Да где и кому мы нужны? – Твердят они, если речь заходит о смене работы. – Разве мы найдем условия лучше, чем здесь, где работал наш отец?” И в итоге они так ничего не делают – в итоге никто ничего не делает, просто потому что у нас нет надежды и нет даже жалкой задней мыслишки, что человек – каждый из нас – достоин чего-то большего, чем предписал ему его статус гражданина Империи. Почему так страшно что-то поменять, а? Потому что у нас нет надежды даже на надежду получить что-то большее, мы и помыслить не можем, что есть что-то за пределами нашего серого мирка, одинакового для всех. Что-то за пределами Системы. Вот он, наш «порядок». Знаешь, Ия, поднимись непокорённые на восстание – и мы, Средние, мы бы проиграли, потому что нам не за что бороться, потому что всё, что у нас есть – это порядок, данный Уставом и Системой, это стабильность и спокойствие за то, что Империя не даст тебе остаться без крыши над головой и помереть с голоду завтра, случись что с тобой или твоей семьей. И народ еще десять раз посомневается, менять ли ему эти стабильность и уверенность на преследования, неизвестность и смерть. Только вот стабильность эта – железный ящик, на который всё та же Империя повесила свой замок – и нам лишний раз не вздохнуть и, если Низкий Сектор сотрут и забудут, уже никогда не выбраться.

– Так…надежда? – Голос Ии звучал неуверенно, но очень серьезно, быть может, слишком серьезно для семнадцатилетней девушки, продирающейся через политические дебри. – Хочешь сказать, у них есть надежда, которой нет у нас? Я не знаю, Лада, я не знаю… – устало выдохнула она, – я не была в их мире, и мне их не понять.

– Ой ли?

Ия бросила на собеседницу быстрый, полный почти испуганного удивления взгляд. Из открывшейся входной двери появился мальчишка лет трех, устремившийся сразу же к сидящей на скамейке женщине, за ним – две пяти-или шестилетние девочки в беретах. Лада сощурилась, вглядываясь в детские лица.

– Хочешь сказать, мы так уж отличаемся? – Продолжила она, не глядя на собеседницу, и странные, недобрые нотки звучали в её спокойном, ровном шепоте. – Мы с тобой, сейчас, устроив свидание в неурочный час, ведя беседы на такие темы… Ия… на чьей ты стороне? – Она перевела внимательный взгляд в девушку, и Ия поежилась. Нет, едва ли она сомневалась в откровенности Лады с ней, но слишком хорошо она знала, что «подсадных», соглядатаев, можно – и нужно – ждать откуда угодно, когда живешь всю свою жизнь в одной квартире с преданным Империи комендантом.

– Вот и я на их стороне, Кира и Абеля. – Коротко шепнула Лада, не дождавшись её ответа. – И меня – нас с тобой, – поправилась она, – даже за мысли и слова такие могут просто взять и ликвидировать, кому, как ни тебе, это знать. Всё, звонок прозвенел, иди, узнавай условия приема для своего «брата».

Лада вспорхнула что маленькая птичка с дерева и спешно направилась к главной дорожке, по которой уже во всю лился поток мальчишек и девчонок, закончивших свой долгий учебный день, и Ия отчего-то вздохнула с облегчением. Беседа вымотала её, как вымотало и постоянное ощущение тревоги – а ведь еще один разговор, на сей раз бессмысленный и нелепый своей надуманностью, теперь только предстоит ей… Хотя что уж там, кто из Средних не умеет красиво и непринужденно врать?

***

And even if you say it’s better this way,

maybe it’s better for you but what about me?*

[*Англ. «И даже если ты говоришь, что так будет лучше,

Может быть, так лучше для тебя, но а как насчёт меня?» (пер. автора)

Из песни группы 4lyn – “Hello! (for you I’m dying)”]

– Итак, молодые люди, начнем с нескольких объявлений. Во-первых, я надеюсь, все вы помните, что третья неделя сентября у вас аттестационная. – От мальчишек почти ощутимо повеяло напряжением и неудовольствием. – Кроме того, во-вторых, существует немалая вероятность, что скоро в наших с вами рядах произойдут некоторые изменения, – сидящий и без того непривычно прямо, Пан, кажется, вытянулся еще сильнее, впившись взглядом в лицо Алексиса. Глаза последнего не задержались на нем слишком долго, – однако об этом мне рано говорить. Сегодня мы с вами рассмотрим систему устройства и иерархию кабинетов Дома Управления Среднего Сектора и, если успеем, перейдем кратко к Высокому Сектору. Но прежде вы напишете и сдадите мне ответ на вопрос, какие параграфы пятой главы Устава Великой Империи отсутствуют в адаптационном издании Среднего Сектора, а какие – добавлены.

После окончания занятия задержались почти все – кроме братьев Драй, чьи поведение и успеваемость в последнее время были Алексису совсем не по душе, – с теми или иными вопросами насчет аттестации. Даже удивительно, насколько сильнее прочих в подобных ситуациях беспокоятся те, кто и так учится лучше прочих – и Колин как всегда не был исключением. Вообще наблюдать за тем, как мальчишки меняются и насколько все они оказались разные, было по-настоящему интересно: как блестяще стал учиться по всем предметам Колин Кое, казавшийся изначально не более, чем отличным болтуном, и как ни капли не раскрыл себя чрезмерно самоуверенный Артур Рот, по рождению стоявший куда ближе к Высокому Сектору, чем все прочие первокурсники вместе взятые. Как сердито борется с каждым словом и каждой страницей текста Пан Вайнке, бурлящий изнутри чем-то неведомым, но вместе с тем очевидно обжигающим, бросающий на Первого Мастера взгляды равно очарованные и презирающие; как по-прежнему никого не подпускают к себе братья Дени и Стеф, словно воспринимающие всё происходящие в их жизни как дымку сна, который рано или поздно исчезнет как-нибудь «сам собой»… И как осталось пустовать место Кира Ивлича во втором ряду.

Последовав совету Мастера Аккерсона, Алексис вчера вечером посмотрел кое-какие из записей камер и в общем-то был немало удивлен тем, что наибольшее число хороших отзывов о себе услышал из уст именно братьев, бывших всегда преисполненными скучающего безразличия по отношению к нему, а так же от Колина. Артур был, как правило, недоволен – не столько Мастерами, сколько крайней медлительностью учебного процесса, – хотя высказывался и без того очень редко; Пан же всё больше насмешничал – словно невзначай и между делом, однако, не исключено, что целенаправленно рассчитывая на просмотр записей. Открыто, конечно, мальчишки почти не говорили – да и вообще никаких важных вещей обсуждать не стремились, но даже такие мелкие обрывки давали человеку проницательному неплохое представление об общей картине происходящего за кадром. Словом, Алексис, и без того немало любящий наблюдать за людьми в самых разных жизненных ситуациях, остался удовлетворен обнаруженным.

Вопросов у первокурсников оказалось немало: начиная с организационных, к которым кадеты на деле почти и вовсе не имели отношения, и заканчивая непосредственно необходимым к сдаче отчетности материалом. Алексис поймал себя на мысли, что из Колина лет через семь-восемь выйдет отличный Мастер, здорово похожий на Даниела по своему характеру, и тут же отбросил ее подальше, едва почувствовав странную волну тепла внутри своей груди. Да, было бы приятно увидеть его однажды в такой же светло-серой форме и с кольцом на указательном пальце правой руки – только самому к тому времени переодеть форму как минимум на вишневый костюм наставника, а лучше – темно-синий комендантский. Хотя когда еще это будет?..

Последним из мальчишек задержался, разумеется, Пан, который, едва только Артур покинул комнату, не долго думая, приступил к делу:

– Алексис. – Он стоял, чуть наклонившись, опершись руками на стол Мастера, и взгляд его был прямым и полным такой решимостью, какой тот не видел у него, кажется, никогда прежде, а голос звучал тихо и спешно. – Я не знаю, какие изменения в нашем составе вы запланировали, но я хочу высказать просьбу, раз уж зашла речь об этом. Алексис, я хочу уйти в другую группу. – Кажется, что-то внутри Мастера вздрогнуло от этих слов кадета, моментально выбив из головы прежнее спокойное, почти что легкомысленное настроение.

– В чем дело? – И когда мальчишка научился так держать лицо?

– Я не могу учиться у тебя, Алексис, и ты это должен понимать нисколько не хуже меня.

– Нет.

– Почему? – Серовато-зеленые глаза упрямо вспыхнули, а голос зазвучал еще горячее, опускаясь порой до шёпота. – Мастер, я не собираюсь сбегать и знаю, что, даже пожелай я того, меня уже никто не выпустит… И я хочу продолжать, хочу учиться и развиваться, хочу чего-то достичь, но, что бы ни говорили о тебе в Академии – а о тебе разное говорят, ты знаешь? – именно твое руководство и тормозит мое обучение. – Алексису показалось, или губы мальчишки правда нервно дрогнули на этой фразе? – Я очень много думал, и понял, что это единственный выход. – Ощущение было такое, что, дотронься сейчас Алексис до стоящего перед ним первокурсника, тот просто рассыплется в ничто от терзавшего его морального и физического напряжения, какой бы решительностью ни пылал его взгляд.

– Нет, Пан, грядущая перестановка ни тебя, ни меня ни в коей мере не затрагивает, и я отклоняю твою просьбу. – Нет. Нет, немыслимо потерять его сейчас, когда между ними едва-едва начало появляться доверие. Нет, пожалуйста. Только бы не дрогнули пальцы, скользящие по экрану планшета.

– Так что же, Мастер, тебе нужен кадет или игрушка? – Уж не насмешка ли это слышна так четко в его злом шепоте?

– Пан… – Как же дать ему понять это, не выпуская наружу ни капли лишней мягкости? Как, чтобы он, наконец, понял?.. – Я уже начал опасаться, что поспешил.

– С чем?

– С тем, что сделал тогда. Что выбрал тебя. – Святая Империя, какими же двусмысленными звучат сейчас эти слова. – Но ты наконец-то повзрослел. Пан, кадетов у меня достаточно, а из игрушек я давно вырос. Мне нужен ты. – Кажется, в серо-зеленых глазах, наконец, проскользнула мимолетная тень сомнения.

– Мастер… – Тяжело выдохнул Пан, упорно глядя куда-то в сторону. – Я так не могу. Я уже ничего не могу – из-за тебя, – и я устал от этого. Одно дело – учеба, другое – вся остальная жизнь. Какой аргумент ты приведешь? Субординацию, порядки Академии? Или просто «потому что я так сказал»?

– Пан, успокойся и послушай меня, хорошо? Нам давно уже пора поговорить нормально…