Текст книги "Непокорëнные (СИ)"

Автор книги: AnnaTim

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 43 страниц)

– А кто не ронял? – хмуро пробурчал Ники.

– Пф. Я не ронял, – пожал плечами Пан, – я только чинил за такими как ты. Артур, – мальчишка перегнулся через стол в попытке дотянуться до однокурсника и ткнуть его тупым концом карандаша, чтоб хоть как-то привлечь его внимание, – ты же наверняка вообще никакую технику никогда не ронял, не бил и не портил? – Тот лишь отрицательно качнул головой, явно давая мальчишкам понять, что разговор бессмыслен и унижает его достоинство. Пан разочарованно сел на место, а дверь тем временем стремительно отворилась, и в нее влетел запыхавшийся Колин, раскрасневшийся с холода улицы и трех лестничных пролётов.

– Колин, а ты ронял? – С каким-то неожиданным наездом воззвал к нему Ники вместо приветствия.

– Чегоо?

– Вот, видишь, Колин тоже не ронял, это ты криворукий, – поспешил получить выигрышное очко Пан, замечая краем глаза, как снова отворяется дверь, и, не давая плюхнувшемуся на своё место Колину даже рта открыть, Ники громко и невозмутимо обращается на той же ноте ко входящему:

– Мастер Брант…

– Даниш, имей мозги! – Вау, видеть флегматичного Артура разозленным Пану, кажется, еще не доводилось. Глаза того гневно сверкали, обращенные к Ники, уже успевшему войти в азарт, явно давая понять, что не поздоровится сейчас всем.

– Да, Ники? – Невозмутимо отозвался тем временем Алексис, кажется, скрывая удивление, а то и любопытство от этой странной сцены.

– Добрый день. – С деланной учтивостью обратился к нему мальчишка, вставая, потом снова опустился на стул, перевел взгляд небесно-голубых глаз на безмолвно закипавшего Артура и спросил ровно, но вместе с тем почти встревоженно:

– Артур, у тебя всё в порядке?

Да уж, игра в «как не заржать» всегда давалась Пану сложнее, чем игра в «как не выйти из себя и не дать по роже». Хотя на месте Артура, конечно, спорный вопрос…

– Всё. – Отрезал тот. – А вот у тебя, кажется, нет. – Угроза слышалась в его тоне, и желание ржать как-то резко отпало. Пан с Ники невольно переглянулись заговорщически и снова поджали губы, не давая незаконным шкодливым улыбкам изменить натянуто-каменное выражение лиц. Плюс один к навыку выведения Артура из себя. И с каких вообще пор Пан заодно с Ники?.. Или это просто нервное уже?

– Молодые люди, я здесь вообще-то. – Весьма прохладно подал голос Алексис, пристально изучавший их взглядом всё это время. – Надеюсь, вы не забыли, что пришли сдавать зачёт, или мне всё же стоит спросить, что здесь происходит, а, Ники?

– А что «Ники»? – Невозмутимо отозвался тот. – У меня всё в порядке… Это Артур какой-то дерганый сегодня…

– Я поддался на глупую провокацию, Мастер, – всё так же чересчур холодно произнес Артур, – если Вы сочтете нужным, мы поговорим об этом на перерыве.

Алексис молча кивнул, еще раз окинув мальчишек пристальным взглядом, и начал занятие.

Хвала Империи, зачет по физиологии проходил в виде письменного теста – устные экзамены давались мальчишке как-то уж совсем неважно – особенно когда принимал их Алексис Брант. Удивительная все-таки штука – сидишь вот так в паре метров от человека и ничего не можешь сделать. То есть вообще ничего – ни сказать, ни дотронуться ни даже лишний раз взглянуть. Хотя ладно уж, чего греха таить, пялился он все равно только так – когда другие отвечали свои вопросы. А как садился перед ним сам, не мог взгляда от стола оторвать, не то что в лицо взглянуть. Но само ощущение, что человек перед тобой словно за какой-то невидимой стеной живет, через которую никак не пробраться, всё равно казалось жутким и неестественным.

Пану вообще как-то слишком часто сейчас думалось о том, как же крепко вошло в его привычку прятаться, молчать и делать вид, что ничего не происходит, маскироваться под остальную массу тел… На каждом шагу, что бы он ни делал. Бывшая всю жизнь на уровне инстинкта самосохранения, теперь эта привычка почти коробила его. После прошлого зачета, каких-то дурацких объяснений по общей иерархии управления, которые постоянно норовили вылететь из головы, если столкнешься внезапно со взглядом синих глаз, от которых теперь волосы дыбом почему-то встают, уже который раз Пан вспоминал о том, что предложил Алексису в их последнем «нормальном» разговоре, вспоминал с какой-то досадой, и никак не мог понять, почему испытывает теперь именно это чувство? Неужто только время и молчание могут так сильно давить и угнетать, что поставят с ног на голову внутри всё то, что казалось только что единственно правильным? Почему, спустя две недели взаимного молчания, он снова кажется самому себе наивным идиотом, придумавшим невесть что?..

Часы тикали оглушительно громко, когда все работы были сданы, и Мастер поднялся со своего места, чтобы озвучить полученные результаты.

– Вайнке – 76, Даниш – 76, Кое – 89, Рот – 87. Молодые люди, вы все можете лучше. Пан, Ники, у меня нет слов, как я вами недоволен. Мы, конечно, можем вспомнить ваши оценки за первые тесты – да, Ники, твои я тоже знаю, и они не блистали – и признать несомненный прогресс, но на первом курсе сдавать тесты на один балл выше минимального проходного – это позорно. Это ваша база, во многих предметах даже смежная со школьной программой ваших школ в Среднем Секторе. Что вы будете делать дальше, если не знаете даже её? Словом, подумайте над тем, что я сказал. А пока все свободны. Артур, надеюсь, ты помнишь, что я жду тебя в своем кабинете после трёх часов.

Что-то острое пребольно кольнуло Пана изнутри. Ну что за?.. Ясно же, что речь идет не об инциденте на перерыве, не о чем-то еще, а об индивидуальных выездах, так же, как и с Ники на прошлой неделе. Алексис, не глядя на кадетов, убирал в простой, но весьма солидный чехол свой ноутбук; Пан отвернулся – достаточно поспешно, чтобы не показать подступившей внезапно непонятной (и неприятной) нервозности, и вышел, бросив тихое «До встречи, Мастер Брант». Единственное, что он уяснил для себя в этой странной какофонии чувств, было то, что он давно уже не чувствовал себя таким идиотом, да еще и без какой бы то ни было адекватной на то причины – не считая, конечно, нелестного отзыва Алексиса о его успеваемости, но к этому ему, видимо, не привыкать. Счастье, что вообще сдал. И почему он как всегда последним узнает, что такое происходит в этом декабре? Если только Колин, конечно, не проболтается, а это при желании наверняка можно устроить.

========== Глава 46 В преддверии ==========

После занятий Ие все же удалось заскочить домой на четверть часа: еще на первом уроке она вдруг вспомнила, что забыла взять кое-что очень важное сегодня, за чем непременно пришлось бы вернуться. В своей комнате она открыла узкую боковую створку шкафа и достала широкий кошелёк из темного кожзаменителя. Здесь она хранила часть сбережений «на черный день» – вдруг что случится, и с банковской карты будет не снять? Ей это в голову пришло после грозы, неясно только, из-за чего – из-за обесточки, когда встала работа всего Среднего Сектора, или того, о чем они с Ладой в тот день говорили. Больше двух тысяч крон ей едва ли понадобится, так что еще две такие же тысячные купюры Ия оставила на прежнем месте. Немного, конечно, но девушка всё равно чувствовала себя куда увереннее, имея хотя бы такое количество отложенных денег.

Лада не появлялась уже почти две недели, как в воду канула, и с каждым следующим днем её молчания Ия начинала всё больше и больше тревожиться, не случилось ли чего. Рона вот в их последнюю встречу сказала, что ей та звонила – предупреждала, что не сможет пока приходить некоторое время, и Ие такая постановка вопроса не понравилась уже окончательно. Странно всё это. И хорошего ничего не предвещает.

Сама же Ия, напротив, который день пребывала в приподнятом настроении и, кажется, почти уже придумала те самые слова, которые хотела предложить в качестве возможной надписи. Девушка жаждала поделиться ими с Ладой, поделиться всем, что происходит в ее жизни, школьным проектом, всё улучшающимися отношениями с отцом… Но Лады не было, и писать ей было слишком опасно, а время всё шло.

– Сколько? – Вскинула на ее взгляд пожилая продавщица в белом переднике, надетом поверх темного, коричнево-красного форменного платья.

– Пять с половиной, – отозвалась Ия, всеми силами стараясь скрыть охватившее ее волнение, – и товарный чек, пожалуйста. Ох уж эти школьные постановки… – словно бы невзначай прибавила она. Женщина не то не услышала ее, не то просто не обратила внимания, сосредоточенно отмеряя и отрезая озвученную девушкой необходимую длину грубоватого белого полотна.

И что теперь? Рулон получился увесистый (да и недешёвый, почти на полторы тысячи, но это сейчас уже не играло решающей роли, ведь в денежном вопросе Лада ей всё равно помочь не сможет, даже если очень захочет и будет громко возмущаться), но в рюкзак влез – да, ради этого пришлось даже найти утром где-то в недрах антресолей старый рюкзак, с которым Ия ездила летом со своими учениками на Пруды, а до того еще несколько лет ходила в колледж. Вопрос, где и как теперь его до встречи с Ладой хранить и прятать? Ох, где же ты, Лада Карн, когда ты так нужна?..

Акрил, гуашь, какая-то автомобильная эмаль в спрее. Гуашь потечет, если будет дождь, а спрей наверняка будет невыносимо вонять на весь павильон. Ия вспомнила площадь захламленной подсобки, где едва могли разойтись три человека, и подумала, что проветривать там в декабре месяце, да еще и с учетом единственной крошечной форточки под самым потолком, будет проблемой. Ладно, была – не была, методом исключения остается только акрил, хотя девушка даже близко не представляла, что это за штука, как она может лечь на ткань, и сколько будет сохнуть. А цвет? Универсальный, конечно, черный, но отреагируют ли на него, привлечет ли он должное внимание? Чуть поколебавшись, Ия взяла две баночки красной краски и две неширокие кисти. Должно хватить. Прости за это самоуправство, Лада. Но если не начать сейчас, они так и не начнут никогда.

Теперь пути назад уже точно нет. Расколоться Империи, как же страшно.

– Привет, Ия, – затараторила Рона, едва завидев девушку, входящую в павильон. Длинная темно-зеленая куртка на девчонке была распахнута, словно на улице было по-весеннему тепло, а лужи не хрустели под ногами корочками льда, но щеки розовели холодом, – Ия, нам парни, наконец, обогреватели подключают! – Рона почти схватила девушку за руку и спешно повела в подсобку. – Теперь хотя бы здесь тепло будет, даже жить можно.

Всё и без того небольшое свободное пространство подсобки занимала стремянка, у подножия которой стоял Паул, как всегда безучастно и одновременно с тем сосредоточенно глядевший наверх, где Кай, тихо бормоча себе что-то под нос, прикручивал к потолку крепление плоского инфракрасного обогревателя.

– Добрый день, ребят, – произнесла Ия, украдкой обшаривая взглядом помещение и по-прежнему обдумывая вопрос, куда бы спрятать содержимое своего рюкзака. Паул кивнул, Кай, последним уверенным движением затянув болт, обернулся на голос Ии, выпрямился и, звучно ударившись головой об потолок, вместо приветствия издал какой-то свистящий звук, напоминающий «П-шщщ».

– Привет, Ия. – Выдохнул он, потирая макушку и спускаясь на одну ступень ниже. – Что ж за невезуха-то сегодня?..

– Каааааай… – сокрушенно протянула из-за спины Ии Рона. – Ты нам теперь потолок сломал…

– То есть мой проломленный череп тебя вообще ни капли не волнует? – Укоризненно отозвался парень, оборачиваясь наверх, к потолку. Там, где он только что ударился, одна из квадратных потолочных панелей была чуть смещена, открывая щель не то в вентиляцию, не то еще куда. Подцепив панель пальцами снизу, Кай вернул её на нужное место с задумчивым «Надеюсь, вниз не шарахнет» и двумя шагами спустился с лестницы.

– Как там у Каи дела? – Взглянула на него Рона, давая Паулу пройти к выходу.

– Ничего, жить будет. – Отмахнулся Кай, складывая – а вернее небрежно заталкивая – набор отверток в чемоданчик для инструментов.

– А если серьезно?

– Серьезно, – с наигранным сочувствием посмотрел на девчонку парень, – будет.

– Да ну тебя. – В голосе Роны слышалась неподдельная досада. – Вечно ты…

– Да нормально с ней всё. Гастрит и обострение хитрости, на работу идти не хочет, валяется в постели и усиленно делает вид, что ей невозможно плохо. Хотя врачи с ней не согласны. Ты что, сестру мою не знаешь? Ей только дай повод…

– А кем она работает? – Мягко вклинилась в разговор Ия, словно невзначай переводя явно неприятную Роне тему. – И ты…

– Она в регистратуре больницы на телефоне висит. А я там же части тел вправляю.

– В смысле, какие части?..

– В травме. Но я еще учусь немножко. Так что скорее студент, чем врач, до врача мне еще далеко.

– Видишь, – едко вклинилась Рона, – Ия тоже удивлена, что ты на самом деле не такой уж балбес, как кажешься.

– Вау, правда? – Обернулся он к Ие с неподдельным любопытством во взгляде темно-серых глаз. – Смотри-ка, Рон, а она засмущаа…

– Кай! – Непривычно резко прервала его девчонка, сверкнув глазами, и в голосе ее звучало предостережение. – То, что до нас все еще не добрались камеры, не значит, что можно себе позволять… такие слова.

Кай закатил глаза и молча вышел.

– Ну вот что я опять сделала не так? – Почти жалобно обратилась Рона к Ие. – Он же кого-нибудь так и подставит случайно рано или поздно. – Однако ж хорошенькая из них выйдет парочка, если все действительно сложится так, как упоминала девчонка. А ведь он ей нравится, даже если она сама об этом пока еще не знает – а она, похоже, готова придумать себе уйму других слов, чтобы только не признаться в единственном верном.

– Рона, я сейчас переоденусь быстро и тебя догоню, – произнесла Ия, спешно стягивая учительское пальто, – мне теперь неудобно в верхней одежде, как бы не замарать. А ты мне расскажешь про Кая, да?

– Нечего там рассказывать… – понуро промямлила Рона, выходя за дверь.

Скинув рюкзак на пол, неизменно заваленный каким-то мелким барахлом, девушка включила новое чудо техники в розетку; внутри нее что-то странно подрагивало. Прислушалась, затаив дыхание, достала из рюкзака шуршавый пакет и, двумя шагами одолев половину ступеней, подцепила пальцами легкую пластиковую плитку. Та поддалась даже слишком просто, хотя в этом, пожалуй, в данный момент был свой неоспоримый плюс – слишком уж неудобно было одновременно вскрывать потолок, держаться за шаткую лестницу и зажимать подмышкой скользкий пакет, так и норовивший свалиться на пол, вытряхнув все свое преступное содержимое. Еще шаг наверх, и девушка смогла даже чуть-чуть заглянуть в открывшуюся щель – там было темно и неприятно пахло сырой пылью, в носу отчаянно засвербело. Звук высокого женского голоса, внезапно донесшийся с улицы, заставил Ию вздрогнуть и еще крепче схватиться за верхнюю перекладину лестницы. Всеединый сохрани, как же страшно, как же не хватает её, которая просто возьмет за руку и скажет, что всё будет хорошо. Протиснув в образовавшуюся щель отчаянно хрустевший пакет и даже чуть сдвинув его куда-то в сторону, Ия вернула ненадежную часть потолка на её исходное место и едва ли не одним неловким прыжком оказалась на полу, когда дверь неожиданно отворилась и Рона, защебетав что-то про забытые перчатки, нырнула в одну из коробок у входа.

– Поможешь убрать, раз уж ты тут? – Как можно более спокойно обратилась к девчонке Ия, всё еще сжимавшая в побелевших пальцах перекладины лестницы. – Никогда они за собой ничего на место не ставят, а она ведь тяжелая…

Кажется, сердце готово было разорваться на куски.

– Кстати, Ия, – обратилась к девушке Рона, отряхивая руки, грязные после металлических перекладин лестницы, когда последняя вновь оказалась на отведенном ей месте, – Эми позавчера сказала, когда ты уже ушла, что из-за того, что мы уже выполнили и начали перевыполнять план на этот год, с двадцать девятого по второе числа не надо приходить, все отдыхаем. Не знаю, как у вас, взрослых, а нам, школьникам, точно не до отдыха, это ведь как раз последний шанс спасти свои оценки за семестр, – сокрушенно качнула она головой. Судя по тону девчонки, спасти их в её ситуации было уже почти невозможно, – так что всё просто невероятно кстати.

– А для нас, учителей, это неделя очереди из таких, как вы, жаждущих отчитаться за свои единицы и двойки… – сдерживая грустную улыбку, отозвалась старшая девушка. – Я поняла тебя, спасибо за информацию, – кивнула Ия, – здорово, что так вышло.

И, правда, «невероятно кстати».

«Исходящие»:

16:48 Лада К. <= «Лада, 29го и 30го Зеленый Лист Вас очень ждёт».

***

– Брант! Алексис Брант! – Молодой человек обернулся на голос, выдыхая облачко табачного дыма, и, увидев за оградой в нескольких метрах позади себя Мастера Аккерсона, всем своим видом изъявлявшего желание догнать его, остановился. – Доброе утро, – молодой человек неодобрительно покосился на сигарету в пальцах Алексиса и обошел его с левой стороны, где дым не попадал бы на него. – Брант, как дела у Стефа?

Тот лишь отрицательно качнул головой, сжав сигарету чуть сильнее, чем стоило бы. Темные глаза Беллана смотрели пытливо и внимательно, но отвел он их первым.

– Так и думал. – Тихо бросил он. – Брант, я не обещаю, что смогу вытащить Дени, если он сорвётся. Он всё знает – я по нему понял, что… он один остался. – Проклятая эта обязанность, вошедшая уже в привычку, не называть имен тех, кого не стало по неким причинам. А ведь Даниел бы смог вытащить… Да что там, Даниел бы вообще не допустил всего этого безобразия.

– Он не на твоей ответственности, Беллан. Хоть и в твоей группе. – Сухо произнес Алексис, но в глазах его собеседника мелькнуло на долю секунды что-то странное.

– Паршиво их терять, да? – Интересно, есть ли на самом деле что-то за этим холодом в его голосе? – Правильно ведь, а всё равно паршиво. Это первый из твоих, да?

– Стеф второй. Кир был первый. – Тихо отозвался Алексис. «И Даниел». Но о нём он не скажет, потому что это другое. И потому что не нужно никому знать, что с ним, Алексисом, происходит сейчас. Достаточно того, что он помнит их имена и признает факт их существования.

– А у меня первым был Милош Жданич три года назад. – Так же тихо и задумчиво протянул Беллан. Скрыть свое удивление от произнесенного вслух имени Алексису оказалось сложнее, чем думалось. – А потом еще трое…

– Пойдем уже, Мастер, – Алексис мягко подтолкнул молодого человека к ступеням крыльца, пока оба они не наговорили еще больше лишнего, – ворошить прошлое, да еще и с утра пораньше – не лучшая идея.

– Это точно, – кивнул тот, – как там Берген-младший?

– Всё успешно прошло. Хотя протянули, конечно, до последнего. Я, правда, у него сам не был всё еще, ни минуты свободной нет вообще… но списываемся с ним регулярно.

– Еще бы… – качнул головой Аккерсон. – Алексис, опять хочешь как тогда свалиться? За троих же пашешь, не за двоих даже. Лучше сбавь обороты, пока не поздно.

– Куда ж сбавлять, когда на мне одном сейчас всё? – Развел руками молодой человек. Собеседник его лишь снова качнул головой.

Удивительно всё-таки, куда девается всё это по мере того, как человек взрослеет и продвигается вперед? Куда деваются эти участие и человечность – не уставная, безжизненно разумная, но настоящая, – когда мастер становится наставником, а наставник – комендантом? И разве с ним самим такое может произойти? Особенно теперь…

Привыкнуть к своему новому состоянию было сложно – Алексис чувствовал себя парящим и опьяненным, словно всё, что он видел вокруг себя, он видел в первый раз в жизни, словно незаметно задремал серой зимой, а, проснувшись, вдруг обнаружил, что на дворе уже во всю цветет весна. Глупо, конечно, было бы думать так сейчас – оттого, что изменилось что-то внутри него самого, ничего в Империи в общем-то не поменялось, хотя… поменялся же он сам, верно? А он такая же часть Империи… Странные мысли, что лезли в голову Алексиса, к сожалению, почти не было времени анализировать, а по вечерам, когда, засыпая, он, наконец, оказывался с ними один на один, на это уже совсем не хватало и сил.

До Виктора Алексису удалось добраться лишь под конец второй недели декабря, однако на момент его приезда тот оказался спящим, и будить напарника Мастер, разумеется, не стал, слишком уж измученным и бледным выглядел младший Берген даже во сне. Щеки впали на его и без того узком, почти мальчишеском еще лице, имевшем какой-то чуть землистый оттенок, мышиного цвета волосы успели за проведенное в больнице время неровно отрасти, уже, кажется, начав выходить за рамки дозволенной Уставом длины, однако аккуратно перебинтованная грудь, наполовину укрытая тонким больничным одеялом, вздымалась ровно, не вызывая у спящего ни хрипов, ни кашля. Только тумбочка возле его кровати завалена была добрым десятком каких-то баночек, ампул и блистеров, от одного лишь взгляда на которые молодого человека внутренне передернуло. Выходя из палаты, Алексис едва не столкнулся с младшей сестрой Виктора и Кристофа, Агнией, изящной девушкой лет восемнадцати, о которой сам Виктор говорил на памяти напарника лишь пару или тройку раз, однако похожи они были настолько, что никем иным это сероглазое создание быть не могло. Агния Алексиса, разумеется, не узнала, не будучи с ним знакома, лишь кивнула с какой-то осторожной вежливостью и скользнула мимо него в дверь палаты.

Вечером, досадуя, что Брант его не разбудил, Виктор написал, что сестра упоминала случайную встречу с «привлекательным молодым человеком с тревожным взглядом», от которой ей почему-то стало не по себе. Алексис лишь улыбнулся мысленно: тревога – далеко не худшее, что, наверное, можно увидеть в его взгляде, но в палате напарника он, в отличие от многих других ситуаций, был совершенно спокоен, а это уже повод задуматься.

В Академии, как и всегда, декабрь буквально звенел напряжением. Экзамены сдавали неважно – нервничали, ляпали глупые ошибки, путались в простейших терминах и, сжав зубы, продолжали биться над учебными пособиями дальше. Слушая экзаменационные ответы мальчишек, Алексис чувствовал себя никчемным, даже отдавая себе отчет в том, насколько нынешние результаты выше исходных данных. И речь, к сожалению, шла не только о Пане. Нет, с этой группой определенно надо что-то делать. Кажется, измочаленные происходящими последние месяцы переменами (и в своей жизни, и в группе, и во всей Академии), кадеты, равно как и их Первый Мастер, мучительно ждали окончания года и маячивших уже не за горами почти недельных каникул, суливших долгожданную передышку, и ни о чем другом думать уже были не в состоянии. Средний балл по итогам экзаменов составил 83,3, что в общем рейтинге отбросило четвертую группу на четвертое же место – предпоследнее из пяти. Максимальный из полученных за эту сессию баллов – 92, по общей иерархии управления в Среднем Секторе – получил Артур, самый низкий – по введению в делопроизводство и ДОУ – ко всеобщему изумлению, – Колин, притащившийся на экзамен с температурой и перепутавший всё, что только мог. Сделав мальчишке скидку на болезнь, Алексис с немалым трудом вытянул его на минимальные 75 и, когда остальные мальчишки ушли, устроив нагоняй за молчание о своем самочувствии (как дети малые, честное слово), срочно отправил в медпункт – через четыре дня Колину предстоял выезд, проводить который в его нынешнем состоянии Мастеру казалась как минимум ненормально.

Как и следовало ожидать, на стрельбище, вдали от посторонних глаз, маска болтуна очень быстро спала с паренька с этой кличкой, и Колин открылся Мастеру с новой стороны – которой тот прежде не видел, но давно уже ждал рано или поздно увидеть. Мальчишка был спокойным и уравновешенным, больше слушающим, нежели говорящим, и спрашивающим время от времени очень правильные и дельные вопросы. Слушая его и глядя на него, Алексис снова отчего-то невольно вспоминал бывшего напарника, Даниела, и сердце неприятно щемило. Даниел за партой Академии был как раз таким – даже если легкомысленным внешне, то внутри всегда очень взвешенным, анализирующим каждую мелочь, внимательным и честным. Всегда думающий куда больше, чем говорящий, даже если рот его не закрывался почти ни на минуту.

В этот день внезапное осознание того, насколько невероятно ему повезло встретить некоторых людей за какие-то лишь двадцать лет своей жизни, глубоко потрясло Алексиса.

Артур же и Ники были другие. Закрытый, холодный и почти даже высокомерный, Артур не раскрывал рта, пока ему не был задан конкретный вопрос, и даже тогда отвечал кратко и безразлично, словно показывая всем своим молчаливым видом, что знает даже более, чем то необходимо, и находиться здесь ему неинтересно, хоть он и вынужден пережидать всё это, чтобы достичь каких-то своих целей, давно уже поставленных на будущее. Ощущение того, что всё его поведение – так же, как и у Колина Кое, не более чем прочная маска, не только не пропадало, но лишь укрепилось в Алексисе после пребывания с мальчишкой один на один. Что ж, время покажет. Ники же, напротив, задавал много вопросов, пытливо заглядывая в глаза Мастеру, однако ответы на девяносто процентов этих вопросов узнать ему было еще рано – если вообще полагалось когда-нибудь узнать. Не укрылось от Алексиса и то, что на протяжении всего времени, проведенного с ним, мальчишка отчего-то заметно нервничал, то и дело принимаясь теребить что-то в пальцах и тут же бросая, и, кажется, злился на себя за это, не желая, что бы Мастер заметил его напряжения. Однако Мастер заметил, не подав, разумеется, виду, и не на шутку задумался, что же происходит с этим мальчишкой, таким разным в разных условиях, таким неожиданным теперь. Словно он всё время, ежечасно спорил о чём-то сам с собой и никак не мог прийти к согласию.

Несмотря на возраставшее с каждым днем напряжение, висевшее в воздухе, возрастало отчего-то и спокойствие внутри Алексиса, снежное, зимнее спокойствие, окутывавшее одеялом уверенности, что всё идет как надо, несмотря ни на какие сложности и ни на какую усталость сомнения. И, несмотря на подступавшую всё ближе дату еще осенью запланированного им безрассудства, внутри него было только спокойствие.

========== Глава 47 Forever’s gonna start tonight* ==========

[*Англ. «Вечность начинается этой ночью» (пер. автора)

Из песни Bonnie Tyler – “Total eclipse of the heart”]

Она прячет улыбкой слёзы,

Она редко мне смотрит в глаза,

Мы спешим разными дорогами

На один вокзал*

[*Из песни группы Високосный год – «Метро»]

Первым человеком, которого встретила Лада, стоило ей только оказаться на территории парка, была Эми Хансен, шедшая ей навстречу, кутаясь в широкий шарф, явно потрепанный временем, но по-прежнему красивый, с зеленовато-бордовыми полосами. Эми взглянула на девушку растерянно и невольно остановилась.

– О, Лада… – в голосе её слышались сожаление и даже, кажется, чуть смущение, – Тебе ребята не сказали, да? – Вообще-то да, действительно не сказали. Интересно, о чем это она сейчас?.. – Мы до следующего года уже не будем собираться, я вот только что как раз инвентаризацию провела и всё выключила…

– Оо… – Так вот, в чем дело. Интересно, выглядит ли растерянность Лады так же натурально, как у Эми? – Ладно, мне все равно надо было кое-что из вещей забрать, я там в подсобке кофту оставляла.

– Ты болела, да? Тебя подождать? Вместе поехали бы… – Эми, самая старшая из всех ребят «Листа», молодая женщина двадцати четырех лет, была не только руководителем организации, но и одним из главных активистов-инициаторов создания Парка. Лада знала о ней немного, но то, что знала, всегда отчего-то её вдохновляло и оставляло надежду, что вполне возможно совмещать семью, работу и любимое дело. Муж Эми, Янош Хансен, работал где-то в администрации парка, хотя жили они (с двумя милыми дочками – восьмилетней Римой и шестилетней Реей) в далеком четырнадцатом квартале. Однако Парк Славы Империи, даже голый и незавершенный, был для Эми и всей её семьи вторым домой, без преувеличений, и каждый день, проведенный здесь, девушка буквально излучала тепло и светлую женскую силу, о которой Ладе только мечталось.

– Вроде того, – опустила глаза Лада, – не нужно ждать, тебе всё равно в другую сторону ехать, мне же в одиннадцатый.

– Ладно, – отозвалась девушка, – не задерживайся там, холодно. Спасибо вам за проделанную работу. Хороших дней, отдохни.

– И тебе, Эми…

В павильоне было темно и тихо, спускавшиеся на Империю ранние декабрьские сумерки с трудом пробивались через стеклостену, выходящую на северную сторону. Едва не прильнув к ней всем телом, Лада сумела разглядеть фигурку Эми, покидающей территорию парка, затворив за собой половинки ворот, и выдохнула. Тишина звенела в ушах. Часы показывали без шести минут четыре, значит, звонить Ие еще рано. На душе было равно спокойно и почти страшно – едва ли сама Лада могла понять, как уживаются внутри эти такие разные чувства одновременно.

В подсобке тоже никого не было, и пахло пылью, холодом и какой-то бытовой химией. Пальцы мерзли. 16:01 на часах.

Ия появилась легкой тенью, с трудом различимой в сумерках, заставив Ладу невольно вздрогнуть.

– Привет, милая. – А Лада, кажется, уже успела совсем отвыкнуть от того, какими крепкими бывают ее объятья. Единственное, чего хотелось – чтоб время остановилось, закончилось, чтобы дальше этого момента уже ничего не было, но не смерть, нет, а по-другому, как в реальной жизни, конечно же, не бывает…

– Я так соскучилась, – только и смогла выдавить она, зарываясь лицом куда-то в ворот пальто Ии, – я так соскучилась…

– Я тоже, – выдохнула та, безуспешно пытаясь чуть отстраниться и взглянуть в лицо Лады, – столько всего было… – глаза её сияли. Лада с трудом сглотнула колючий ком, вставший почему-то поперек её горла и, тщетно пытаясь придать бодрости своему голосу, спросила:

– Может быть, всё-таки объяснишь, что здесь происходит?

– Идем. – Внезапно засуетившись, Ия увлекла её в подсобку, попутно изливая на ее голову необъятные потоки информации – про школу, про Кая с Роной, про каких-то рабочих, маячивших всю прошлую неделю «возле того павильона, который возле теплиц, ну, ты же помнишь». До того места, куда так уверенно вела Ия, девушки, правда, так и не дошли, потому что, несмотря ни на какую нежность, чуть ли не через край лившуюся, избавиться от ощущения, что молчание сейчас приравнивается ко лжи, было почему-то совершенно невозможно.

– Ия, Ия, послушай. – Лада остановилась, едва они вошли в подсобку и затворили за собой дверь, и, взяв Ию за плечи, заглянула в темные глаза девушки каким-то совсем детским, просящим взглядом, – ты… ты только не уходи сразу, ты послушай, ладно?