Текст книги "Непокорëнные (СИ)"

Автор книги: AnnaTim

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 43 страниц)

Неуверенное «да» тут и там.

– Славно. – Ия, наконец, позволила себе отойти с середины классной комнаты (ведь нет более верного способа усыпить ребят, чем сидеть весь урок за своим столом) и вернуться к доске, всё еще не садясь, ведь на прощальной фразе всё равно нужно снова встать. – Подготовить к пятнице, крайний срок – понедельник, но только с уважительной причиной. Подумайте. Вам не нужно ни считать, ни зубрить, ни прописывать буквы – подумайте, и будьте уверены, это самое сложное из заданий, которое вы когда-либо получали в школе – и не важно, что задано оно на уроке общеклассного сплочения, а не математики или родной речи. На сегодня все свободны, помним, что завтра дежурство, приносим бейжди, приходим на пятнадцать минут раньше. Храни Империя грядущую встречу.

«Храни Империя грядущую встречу» – хором отозвались ребята, шумно поднимаясь из-за парт и вытягиваясь по стойке «смирно».

Да уж, и правда любопытно, что из всего этого получится.

Убрав в сумку ежедневник (толстый, бумажный ежедневник, который она чудом умудрилась купить в одном маленьком магазинчике, еще когда жила в пятнадцатом квартале), телефон и прочие немногочисленные мелочи, девушка, окрыленная, отправилась домой. Всё шло так, как и должно было быть – всегда. Лучше некуда. По-настоящему.

Удивительное дело – если ощущать себя влюбленной в Ладу она уже почти привыкла (а можно ли к этому привыкнуть?), то влюбленной во всю жизнь…

Невысокая тоненькая женщина, стоявшая, ожидая, на проходной возле лифта в их доме, кажется, даже не взглянула на Ию, когда та поздоровалась с ней. Стараясь быть незаметной, девушка внимательно рассматривала ее, пока они поднимались вместе на девятнадцатый этаж. Удивительно, насколько Лада похожа на свою мать – фигура, волосы, тонкие черты лица… Ия вдруг спросила себя мысленно, какими будут они обе (сама она) лет через двадцать, в возрасте Дары Карн? Не о том, будут ли они вместе, будут ли у них дети от других мужчин, но о том, что однажды ей, Ие Мессель, восемнадцатилетней, наверняка будет тридцать, сорок, пятьдесят лет, и мысль эта, такая естественная, отозвалась в ней странным смущением. С какими чувствами она будет вспоминать тогда эти дни?..

Отец, как всегда, когда бывал дома по вечерам, курил на кухне под тихое бормотание телевизора. Есть не хотелось, Ия заварила чай и, стараясь выглядеть как можно более спокойной и уравновешенной, опустилась на табурет рядом с ним.

– Скажи, пап, – начала Ия, на удивление себе самой, решительно и прямо, с такой непривычной для нее самой беззаботностью в голосе, – если бы что-то в твоей жизни можно было бы изменить, что бы это было? Что бы ты выбрал?

Грегор Мессель медленно подвернул лицо к дочери и взглянул на нее разом задумчиво, пристально и словно бы оценивающе.

– Знаешь, – быстро пояснила Ия, вдруг чувствуя себя маленькой девочкой, а не старшим учителем и классным руководителем, – мы с ребятами делаем проект-исследование, хотим выяснить, кому в какой возрастной категории что важнее в жизни. Они и своих родителей спросят… Вот мне и интересно, есть ли у тебя что-то такое?

– Я бы нашел любые причины, чтобы не выйти на работу в один из дней много лет назад. – Произнес он сухо, но в этих словах Ие отчетливо услышались нотки почти даже не скрываемой горечи, однако, куда больше, чем это, девушку потряс сам факт того, что Грегор Мессель вообще ответил на ее вопрос. – Или, как минимум, сел бы в другую машину на обратном пути. Только сейчас, Ия, моё сожаление уже ничего не изменит. А детям о таком еще рано думать. Интересно спросить, что бы изменила ты.

В десятую долю секунды мурашки покрыли всю поверхность тела девушки.

– Попыталась бы найти с тобой общий язык лет на пятнадцать раньше. – Тихо выдохнула она. Неужто и в её голосе тоже проскользнули нотки такой же горечи?

***

Виктор позвонил в начале последней недели ноября и сообщил задыхающимся шепотом, что угодил в больницу раньше срока. Извинился добрую сотню раз, снова вдруг перейдя на “Вы”, и, совсем закашлявшись, наконец, замолчал.

– Во-первых, Виктор, больше ни слова, – отозвался на его внезапную тираду Алексис, – если что-то нужно – пиши, а не звони, я всегда на связи. Тут, знаешь, уже даже первокурсники задергались, что с тобой не так. Во-вторых, скинь мне свои планы занятий, я их хоть вспомню к завтрашнему дню… И, в-третьих, лечись там и не забивай голову работой, пока не выйдешь из больницы. Напиши, когда операция.

Качнув головой, Алексис завершил вызов и перешел в раздел переписки. Ответ Виктора уже моргал оповещением на экране.

=> “Пока неизвестно, анализы покажут. Но явно раньше, чем планировалось. До декабря, наверное, и не дотяну”.

<= “Ясно. Держи меня в курсе. Заеду, как время будет. Если что нужно – пиши”.

Вот уж внезапно. И что за беда у него с напарниками в этом году?..

Дел по горло, а он снова думает невесть о чем. И всё равно, сколько ни прокручивал в своей памяти молодой человек тот последний разговор в парке, мозг, воспитанный Системой в правильном русле, отказывался видеть в возможном бегстве в Низкий начало чего-то нового, показывая лишь конец жизни Высокого – всей жизни – и это буквально рвало Алексиса на части. Поцелуй во время грозы разверз пропасть под его ногами? О нет, то было лишь мелкой крупицей. Внезапный страх перед собственным будущим и следовавшее из него острое отвращение к себе, граничащее с презрением, не оставляли молодого человека в покое ни на один день. Первые несколько суток после разговора с Паном Алексис пребывал в глубочайшем смятении, то пытаясь, то, наоборот, категорически отказываясь принимать внутри себя просьбу мальчишки – хотя назовешь ли её просьбой? Словно что-то внутри него орало и восставало. А потом вдруг столь же резко отмерло и замолчало – и это показалось молодому человеку едва ли не страшнее. Потому что весь тот холодный и отточенный его ум, который Алексис так уверенно взращивал всю свою жизнь, бывший всей его сутью на протяжении двадцати лет, оказался загнанным в угол и беспощадно растоптанным.

Возможности хоть как-то поговорить с Паном с глазу на глаз не было – а привлекать к себе внимание лишний раз, разумеется, не стоило. На уроках Пан почти всегда молчал, но взгляд его, с которым время от времени пересекался взгляд Мастера, таил в себе грусть и почти обреченность – Пан ему не верит, это очевидно.

Ха, да он и сам себе не верит…

Стоило только повесить трубку после разговора с Виктором, как новый звонок отвлек его от очередной попытки прогнать из головы этот взгляд и осмыслить присланные напарником файлы.

– Алло? Добрый день, Алексис, – голос брата звучал как всегда ровно и сухо, – послушай, сегодня Хелена вернулась, отец хочет по этому случаю собраться, решил, что тебе это тоже будет интересно. Надеюсь, ты приедешь?

– Хелена? – Переспросил Мастер с деланным спокойствием. «Решил»… Почему в этой семье все так и хотят решить что-то за него? «Интересно», «нужно», «хорошо»… Тошнит уже. – А матушка что, опять за сватовство взялась? – Лучше уж Алберсу думать, что Алексис слишком легкомыслен, чем узнать, насколько нервирует его этот общесемейный сговор и насколько ему была бы интересна эта встреча на самом деле.

– Хелена Эсмин – рейдер, Алексис, – чуть холоднее, чем обычно, отозвался брат своим неизменно поучительным тоном, – и она старше тебя на шесть лет. Ей нет никакого дела до двадцатилетнего Мастера.

– Скажи это завтра матери так же убедительно, – бросил тот, сдерживая усмешку, – и еще скажи им, раз уж они назначили тебя ответственным за эти переговоры, что я буду. Во сколько? – Святая Империя, чем ему пожертвовать ради этой встречи – работой, подготовкой документов к декабрьским выездам, визитом к Виктору или как всегда сном? Нет, при всей его загруженности и ненависти к семейным встречам Хелену он непременно должен увидеть.

Родители с недавних пор жили в одной из новостроек возле самой площади Учреждения Устава, куда переехали в начале весны, и Алексис бывал у них, кажется, всего один или два раза. Кроме них на пороге квартиры его встретила среднего роста девушка с длинным темными волосами, забранными в высокий, тугой конский хвост и решительностью во взгляде серьезных глаз. Удивительно, какой противоположностью она была всем тем штампованным куколкам, бессмысленно подражающим одна другой, коих бессчетно плодил Высокий Сектор Великой Империи. Даже на такой почти семейной встрече одета она была в форму по всей строгости правил: Хелена относилась к той малочисленной категории женщин, кому по роду занятия не только дозволялось, но и полагалось носить штаны – грубые, бесформенные рейдерские штаны, которые каким-то непостижимым образом лишь подчеркивали её женственность, как не сделали бы ни одна юбка и ни одно платье. И в чем же, интересно, заключается эта женственность, если ни одежда, ни оружие, ни грубая физическая сила не отнимают ее?..

– Здравствуйте, Алексис, – приветственно кивнула она. Забавно, когда они виделись последний раз, ему было лет шестнадцать, и она обращалась к нему на “ты”, глядя сверху вниз, несмотря на то, что он уже заканчивал тогда Академию, небеспричинно рассчитывая на получение кольца Мастера, а она уже не первый год оставалась лишь рядовым.

– Добрый вечер, Хелена, – отозвался он.

Несмотря на годы, отделявшие Хелену Эсмин от последнего общения с Брантами, – а, может быть, из-за них, разговор шел с куда большим трудом, чем Алексис представлял себе днем. Сам он предпочитал молчать и слушать, даже когда речь, не представляя ни малейшего интереса, шла о тех годах, когда её покойный отец работал вместе с его отцом. Глядя на девушку, сидящую перед ним, Мастер вдруг думал о том, как мало, оказывается, на самом деле видел в своей жизни: несмотря на удовольствие от своего дела и интерес в общении с разными людьми, даже будь они Средними… Как же невероятно мал и тесен тот мир, в котором он жил до весны уходящего года. А может быть, и живет до сих пор.

– …в первом квартале всегда спокойно, – продолжала Хелена, словно говоря о простых, самих собой разумеющихся вещах, – возле стены наших всегда много, так что на общую дисциплину жаловаться не приходится. Даже во втором всё вполне тихо – а вот третий и четвертый всегда оставляли желать лучшего. Теперь и пятый, – добавила она, чуть покусывая пухлую губу, – люди стали агрессивны, куда менее сдержанны, чем в прочих кварталах…

«О да, это точно» – усмешкой пронеслось в голове Алексиса.

– После дела Ивлича-Тароша Средние напуганы чистками, – задумчиво продолжала меж тем она, – но… словно бы сомневаются. Слов не подобрать, просто в воздухе такое напряжение висит, что не продохнуть. Никогда прежде я такого не ощущала…

Голос её потонул в потоке собственных мыслей Алексиса. Святая Империя, о чём говорят они, и о чём говорил так недавно он? Что он делает здесь, среди них? Кто эти люди, которые не знают и сотой доли того, что происходит в его жизни?.. Роберт и Эланор Брант. Он – Советник Третьего Круга при Всеедином Управителе. Она – кукла, необходимая ему для поддержания своего статуса. Алберс Брант, Комендант, сотрудник Законодательной Комиссии Высокого Сектора. Хелена Эсмин, рейдер-разведчик, видавшая в свои двадцать шесть лет всю Империю от края до края и даже то, что лежит за ней.

Каждый день вершащие судьбы людей, которых даже не считают людьми.

И он… Он, день за днем нарушающий Устав, он, потерявший голову из-за мальчишки четырнадцати лет, не желающего подчиняться ему, он, усомнившийся в Системе…

Так что же, думая о том, о чем он думает теперь день за днем, жертвует ли он тем, о чем мечтал всю жизнь, или же сбрасывает тяжкое бремя, якорем тянувшее его все эти годы на дно? Платит ли он ценой жизни за безумную одержимость или лишь избавляется от лишнего груза, чтобы вынырнуть и глотнуть воздуха?

В темноте ноябрьского вечера с высоты двадцать шестого этажа едва ли не вся Империя искрилась огнями. Алексис закурил, зябко одергивая темно-синий пуловер, и едва сдержался, чтоб не обернуться, заслышав позади себя шаги. Естественно, это была она – в его семье никто, кроме него, не курил. Что ж, значит, его маневр удался – не зря же он оказался сейчас именно на том балконе, где отец в свое время настоял не подключать камер.

– Как Ваши дела, Алексис? – Мягко спросила она, доставая свою пачку сигарет. – Удивительно, сколько лет прошло с последней встречи, я ведь Вас помню совсем мальчишкой… Вы тогда не были таким молчуном.

– …так давайте вернемся на “ты”, как прежде? – Отозвался молодой человек. Хелена кивнула. – Значит, в Среднем неспокойно?

– Ты не ответил на мой вопрос. – В голосе девушки слышались нотки укоризны.

– Здесь тоже неспокойно, Хелена, – кажется, впервые за вечер он посмотрел в её каре-зеленые глаза так прямо и пытливо, словно с немым вопросом, которого сам он никак не мог бы озвучить, – моего напарника ликвидировали, ты, наверное, знаешь. Из-за покушения – один из тех парней был в моей группе. – Потом чуть смягчился. – Странно, да? И ты, и я работаем со Средними, но в итоге видим абсолютно противоположные их стороны…

– Угу. И неизвестно еще, чья работа в итоге опаснее.

– А Низкие? Ты давно была там последний раз?

– Давно, – Алексису отчаянно хотелось, чтобы эта едва уловимая нотка удивления в её голосе оказалась не более чем игрой его воображения, – я сейчас всё больше на окраинах Среднего. Да что Низкие, там-то всегда всё одно…

–… а снаружи?

Хелена качнула головой, как показалось Мастеру, мрачно и неодобрительно, но в глазах её словно вспыхнул огонек живого интереса.

– Любопытство, Алексис, никому еще не шло на пользу.

– Тем не менее.

– Да ничего. – Сухо бросила девушка, быстро выдыхая тонкую струйку дыма. – Ничего пригодного для жизни, как всегда. Они словно всё подчистую снесли. Куда ни поедешь и не полетишь, везде всё одно – ни воды, ни нормальной почвы, только пустыня, остовы городов и радиация. А чтоб снарядить экспедицию еще дальше… да это всю Империю надо пустить на синтез топлива, а нам и так-то впритык. И, чем больше я слушаю наших, кто там бывал, тем больше утверждаюсь в том, что мы последние, Алексис Брант, и других кроме нас уже не будет. Понятно, что у нас своих диких более чем достаточно, но дело ведь не в них, дело в ресурсах и биологическом совершенствовании…

…а если свобода – не во власти – над собой или другими, как думалось всегда? Ведь никакая власть не даст ему того, что может дать один-единственный человек…

Вмиг мертвое молчание внутри превратилось в неописуемую лёгкость. Ему ничто не принадлежит. Кем бы он ни был, кого бы ни строил из себя – пусть у него и есть право властвовать над другими, но на самом деле ничто во всем мире не принадлежит ему и никогда не будет. С властью или без, он и так свободен, абсолютно свободен внутри себя, и всегда таким был, кто бы, как ему казалось, ни распоряжался его жизнью. Всегда это был только он сам.

Страх погас на темном кончике сигареты.

Системы не было снаружи него, Система рухнула. Была только свобода.

========== Глава 45 [Не]решительные ==========

Удивительно, как быстро приходит тот день, которого ты меньше всего ждешь, и как долго приходится обычно изнывать в предвкушении желанного. Те несколько суток, что отделяли Ладу от обозначенного четверга, пронеслись, казалось, за считанные часы, а она так и не успела придумать никакого плана спасения, и так и не решилась выйти на связь с Ией. Проклиная себя, девушка позвонила только Роне, предупредив, что не появится в парке как минимум на этой неделе, а то и того больше, – всё равно Ия через нее узнает. А там как-нибудь…

В просторной проходной Центра Зачатия было светло и стерильно чисто, и на удивление людно – как Лада узнала чуть позже, четверг был единственным днем приема какого-то замечательного доктора, к которому неизменно собиралась целая чуть ли не многочасовая очередь желающих, а его кабинет находился как раз на первом этаже.

Высокая рыжеволосая женщина в белом халате и шапочке за стойкой регистратуры, спросив пару общих вопросов и взяв у молодой пары паспорта, тут же завалила их кипой анкет на заполнение данных как о самих будущих родителей, так и о желаемом ребенке.

– Это будет мальчик, – произнесла Лада уверенно, едва взглянув на Карла, внимательно вчитываясь в каждое слово на электронном экране регистрации перед ней, – и его будут звать Йен. – Странно, даже произнеся эти слова, практически почувствовав их непривычный вкус у себя во рту, девушка всё еще не ощущала и не могла осознать в полной мере, что всё это действительно происходит с ней и происходит на самом деле. Ребёнок. У нее будет ребёнок и она уже выбрала ему имя, внешность, в некоторой мере даже будущее – а сама так и не поверила еще, что он правда будет.

– Знаешь, у нас в семье почему-то обычно принято называть детей в честь кого-нибудь из старшего поколения…

– Мм. – Слабо отозвалась Лада, начиная заполнять бланк.

– Лада, это был такой намек. – Чуть более холодно пояснил Карл, безуспешно пытаясь подступиться сбоку к экрану с документом, который оформляла его жена.

– Я поняла, – она подняла на него свои карие, в обрамлении темных ресниц, глаза, но в этом взгляде молодой человек не прочел бы сейчас ничего, кроме спокойствия и решительности, – но моего сына будут звать Йен. Нет. Йонас.

– Ты не думаешь, что пять букв…

– Нет, не думаю. Уставом пока не запрещено. Его будут звать Йонас. – Она обернулась к женщине за стойкой регистрации и обратилась уже к ней, продолжая начатый с Карлом разговор, и больше не глядя на него. – У него будут темные волосы – как у Карла, не мои, – чуть волнистые, и карие глаза, совсем темные (не может она сказать «как у Карла», потому что – как у Ии. Только об этом нужно молчать и не говорить никому, никогда). Родинка на щеке – здесь, – указала она пальцем на собственную левую скулу, – рост чуть выше среднего, но не чересчур, где-то средне между Карлом и мной. Без склонности к полноте, лучше худой. Естественно, все наследственные проблемы со здоровьем убрать – по моей линии в первую очередь могут быть аллергии и опухоли. И ранняя седина. Карл, по твоей… – обернулась она было к пораженному ее дерзостью мужу, но передумав на полуслове, вернулась к женщине за стойкой, – а, впрочем, вы же сами всё это увидите по результатам анализов.

– Лада, ты не хочешь… – а он, кажется, и правда потрясен её поведением.

– Нет, не хочу, – всё так же твердо и уверенно прервала она мужа, – ты уже решил за меня то, что не должен был решать один, так что теперь решать буду я.

Карл лишь качнул головой, кажется, неприятно задетый её мрачной решительностью, и больше не делал попыток влезть в это дело. Когда все данные были внесены, рыжая женщина с бейджем «Лика Штайн, первичный приём» нажатием какой-то кнопки распечатала и протянула Ладе талон с номером 42, предлагая подняться на второй этаж в двадцать первый кабинет.

В коридоре возле указанной комнаты посетителей не было, и Лада, набрав полную грудь воздуха, постучалась и приоткрыла дверь. Неожиданно красивая и ухоженная для Средней женщина лет тридцати семи-сорока со светлыми волосами, аккуратно забранными простой заколкой наверх, поздоровалась, поднимаясь навстречу девушке из-за своего стола.

– Лада Шински? Проходите, – женщина вежливо кивнула оставшемуся в коридоре Карлу и закрыла за девушкой дверь в небольшой светлый кабинет, пахнущий тем же тихим ужасом, незаметно заполняющим тебя изнутри, что и палата, в которой лежала так недавно маленькая Нарья, – раздевайтесь ниже пояса и присаживайтесь вон там на кресло. Вещи можно положить на кушетку, сюда. Меня зовут Элиза Ольсен, я буду Вашим консультантом и наблюдающим врачом. Скажите, начало Вашего последнего цикла?..

– Три недели, даже чуть больше.

– А длительность?

– Двадцать семь, иногда двадцать шесть…

– Угу… – Элиза сделала запись, потом подошла к девушке, – я сейчас возьму Ваши анализы, Вы потом зайдете в девятнадцатый кабинет – это на первом этаже в самом конце, и сдадите кровь, однако для сдачи яйцеклетки непосредственно на зачатие Вам есть смысл подождать более благоприятной фазы, это около десяти дней или даже двух недель. Хотя, знаете, с кровью тогда тоже лучше будет пока подождать.

– Хорошо, – выдохнула Лада, едва скрывая холодящее руки облегчение.

– …можете одеваться, – произнесла врач, спустя несколько минут обследования, – есть еще кое-что, о чем мы должны поговорить.

– Да? – Страх и неуверенность снова подступили к горлу одевающейся девушки неприятным комом, она опустилась на стул возле Элизы, всё еще подтягивая толстые колготки, и вопросительно взглянула на женщину, уже почти успевшую ей понравиться.

– Вы и Ваш сын можете стать участниками экспериментальной программы, начавшейся недавно во всём Среднем Секторе. Сейчас в Империи идет разработка препарата, который поможет людям легче справляться с эмоциональными всплесками – Вам, как девушке, наверное, тоже должно быть неплохо знакомо, насколько сложно порой блокировать в себе это, особенно когда оно вызвано внутренними причинами – гормоны, усталость на работе… Вы понимаете. Так вот, мы сейчас предлагаем всем будущим матерям помочь своим детям, а кроме того, и помочь Империи в лечении такого неприятного недуга, выйти на новую ступень развития всего общества и каждого человека.

«А Средняя ли она?» – Пронеслась внезапным порывом странная мысль в голове застывшей от речей Элизы Лады.

–…Условия программы таковы, что сейчас, если Вы подпишете соглашение, Вы оплачиваете лишь базовую стоимость препарата, который будет введен плоду на определенном этапе его развития. После, когда Ваш сын выйдет на свет и откроет глаза, ему будут обеспечены ряд льгот и социальная опека – денежные выплаты, регулярные медицинские обследования, причем и Вы, и он сможете выбирать для этого любую клинику Среднего Сектора. Ну и, конечно, уважение и признание со стороны общества за то большое дело, которое Вы с ним будете делать. – Элиза на мгновенье замолчала, увидев, по всей вероятности, замешательство в глазах Лады, и добавила. – Прошу прощения, наверное, некорректно было говорить только с Вами, без Вашего супруга. Не думайте, что мы хотим взвалить на плечи такой юной женщины столь ответственное решение, Вы можете посоветоваться с мужем, и можете отказаться, времени до принятия окончательного решения у Вас есть еще достаточно. Если причиной отказа будут служить финансовые трудности, мы можем предложить Вам гибкую систему отсроченного платежа…

– Я Вас поняла, – тихо выдохнула Лада едва шевелящимися губами, стараясь совладать с мурашками, в ужасе бегавшими по всему её телу, – мы подумаем… Я… могу идти пока?

– Да, конечно, – кивнула Элиза, – я Вас жду через десять-двенадцать дней с готовым результатом анализа крови. Если возникают какие-то вопросы, Вы всегда можете мне их задать, на Вашей больничной карте есть адрес онлайн-консультации. И подумайте с мужем о том, что я сказала, хорошо?

Развалиться Империи, если Карл узнает хотя бы слово из произнесенного доктором Ольсен только что.

– Подождите, Элиза, – тихо произнесла Лада, – выпишите мне, пожалуйста, направление. А то мой муж не поверит в назначенную отсрочку. «Позвонит Вам и узнает много лишнего», – добавила она мысленно. Врач взглянула не нее, кажется, почти озадаченно, – просто он хотел сделать это как можно скорее. – Сухо пояснила Лада, опуская глаза в пол. – У нас три месяца после заключения брака истекают через две недели. Сможете?

– Разумеется… – кивнула женщина в белом халате, забегав пальцами по клавишам, потом протянула девушке карточку. – Пожалуйста. И храни Империя грядущую встречу.

Дорога домой времени из-за начинающихся пробок заняла немного больше, чем дорога в медицинский центр. Каждый раз, когда Лада была вынуждена пользоваться общественным транспортом, она снова и снова возвращалась мыслями к одному и тому же: как же мягко и ненавязчиво Система вынуждает их, не задумываясь, строить свою жизнь так, как ей будет наиболее удобно – во всём. Например, дорога, наводнённая машинами, разбитый зимней грязью асфальт… Три полосы, две из которых глухо стоят, а одна, выделенная, предназначенная только для электромобилей, полупустая. Ну и, конечно, покрытие дорожной полосы для электромобилей по сравнению с обычным асфальтом – зеркало. Как будто специально намекает, мол, меняйте свой транспорт на новый, более экологичный… Какое там намекает – откровенно кричит. Только не подсказывает заодно почему-то, где на него еще денег взять. Или это она сама что-то не понимает? Почему бы, например, не перевести автобусы на электропитание, не пустить отдельной полосой без пробок?..

Карл молчал, гоняя по экрану телефона какие-то пестрые шарики, молчала и Лада, ушедшая в себя, невидяще глядя в окно на засыпанные сероватым порошком снега улицы. И почему вообще она теперь думает о проклятых дорогах, опять убегая от тех мыслей, что уже давно так сильно её пугают?

Как сказать ей? Святая Империя, как сказать Ие обо всём этом?.. Еще десять дней отсрочки, да разве они что-то изменят? Отчаяние из-за собственной беспомощности не давали мыслям выстроиться в нормальную логическую связку. «Препарат, который поможет людям легче справляться с эмоциями»… Одна только мысль об этом вгоняла девушку в тихий ужас. Нет, ни за что. Многие ли соглашаются на это, какими бы заманчивыми не были льготы в дальнейшем?

«Прости, Йонас, что твоя жизнь начинается с таких жутких разговоров…» Проклятье. Его еще и в Центре нет, а она уже начинает с ним говорить. А самое странное – что она уже приняла это внутри себя. Наверное, потому что всегда знала, что однажды этот день придет. Но только теперь, когда он пришел, как сказать вслух, как сказать Ие? Только поставить её перед фактом, что ничего не могла сделать?.. Святая Империя, как же страшно говорить.

***

Жизнь шла своим чередом – дни декабря проходили под флагом простуды и семестровых экзаменов. Нельзя сказать, что то или другое особенно радовало Пана, однако, несмотря на ряд неприятных мелочей, настроение его было весьма приподнятым. Антон, правда, ворчал время от времени на его непрекращающийся насморк и вездесущие носовые платки, но желания тратить время на поликлинику у мальчишки не было – что он там не видел? Лекарств вагон и маленькую тележку ему и мать может по телефону насоветовать… Если, конечно, он ей позвонит и спросит – звонка от родителей мальчишка за месяцы в Высоком Секторе дождался лишь дважды, и то уже казалось сдвинувшимся с мертвой точки прогрессом. А сосед куда чаще был настолько поглощен своими исследованиями, что вовсе не обращал никакого внимания на то, присутствует Пан в комнате или нет – и это последнего устраивало куда больше.

Стефа в Академии не было весь декабрь – ни в те дни, когда ему была назначена дата того самого загадочного выезда, о котором пока никто ничего не говорил, ни на начинавшихся зачетах и экзаменах тоже, и что-то здорово подсказывало Пану, что в группе их осталось теперь четверо, и дальше Стефа можно уже не ждать.

Еще в начале декабря (по удачному стечению обстоятельств раньше, чем Пан умудрился простыть) проходил общий медосмотр, на котором его – уже не в первый раз – осчастливили новостью, что для своего возраста он слишком высокий, а для своего роста слишком худой. Вот ведь достали со своими нормами. Уж какой есть – вводите ограничения, если не нравится. Как будто он себе сам выбирал такое нелепое телосложение… Зато через пару дней после медосмотра им всем выдали, наконец, зимнюю форму одежды. Декабрь, конечно, для зимы был неважный, больше похожий на октябрь, с постоянными перепадами от заморозков к потеплению и наоборот, сухой и бесснежный, но в брюках, в которых он проходил всё лето, давно уже стало слишком холодно. Особенно если подумать о том, что ему скоро целый день, а то и больше, торчать не то в лесу, не то в поле, не то дикие знают где.

Несмотря на тени, которые снова, как перед Днём Славы Империи, легли вокруг глаз на бледное лицо Мастера Бранта, выглядел он как никогда живым и энергичным, но подобраться к нему на разговор шанса решительно не выдавалось – и сам он, кажется, занят был сильнее некуда. Прозвучавшее в классной комнате известие о том, что Мастера Бергена не будет до самого нового года, а то и дольше, после разговора с Колином Пана ни капли не удивило. Ему же лучше, в конце концов, если эти занятия будет вести Алексис – ни спать не захочется, ни убивать. Да и вообще… Хотя, конечно, даже как-то немного жалко парня, если представить масштабы навалившихся на него одного дел в последний месяц года – неудивительно, что он носится всё время как заведенный и никого вокруг не замечает. Видимо, до конца декабря можно даже не надеяться увидеть нормального Алексиса, а не того уставного, которому приходится сдавать все эти проклятые зачёты, будь они неладны. Странно, как можно умудриться скучать по человеку, если и так видишь его каждый день? И еще страннее, как один и тот же человек может быть таким…Непохожим на себя здесь и там. И скучаешь-то вроде не по этому, а по тому, но как увидишь – всё равно в жар бросает.

Провалиться Всеединому, как же он устал от этого – раз за разом заталкивать внутрь себя всё то, что рвётся наружу бурным потоком.

Съездить бы на выходных к родителям, хоть на сутки отключиться и забыть обо всем этом наваждении, да только тогда сразу встает вопрос, как быть с Марком? Ведь быть там и не встретиться с ним, казалось самому Пану каким-то невозможным свинством, а говорить о чём-то (о ком-то), о чем не хочется, подобно пытке… А делать вид, что ничего не было, Марк разве ему даст? Или уж забить сейчас и постараться тридцать первого успеть приехать на несколько дней, а там будь что будет? Хотя какой смысл загадывать, что будет через две недели, если он всё равно сегодня завалит эту поганую физиологию, и всё пойдет прахом.

– Пан, слушай, ты что в седьмом вопросе отвечал? – Подал вдруг голос из своего угла Ники, не отрываясь от экрана планшета. До начала зачета оставалось считанных три-четыре минуты, а они сидели в классной комнате почему-то всё еще втроем с Артуром, каждый уткнувшись в свой компьютер и пытались урвать последний шанс что-то запомнить (хотя сейчас, считал Пан, уже легче просто рукой махнуть на это всё).

– В седьмом… это который?

– Который про три этапа… Да ну чтооооб тебя… – выдохнул, перебив сам себя, Ники, безнадежно роняя руки на парту.

– Что такое?

– Да планшет вырубается сам, когда не надо, – отозвался тот нехотя, – достал уже.

– Дашь на вечер – разберу, посмотрю. – Неожиданно для самого себя предложил Пан, осознавая вдруг, как давно уже не занимался этой привычной и на удивление любимой работой. – Ронял?