Текст книги "Непокорëнные (СИ)"

Автор книги: AnnaTim

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 43 страниц)

Не задерживаясь после занятий и лишних десяти минут, девушка покинула здание школы и спешно направилась к выходу со двора, прощаясь попутно со знакомыми ей учениками, когда две третьеклассницы, о чём-то спорившие горячим шёпотом возле самых ворот школьного двора, привлекли к себе её внимание.

«Только он. Никто больше не узнает!» – Упрямо повторила красивая темноволосая девчонка, дергая себя за косичку, вдруг встретилась взглядом с Ией и, вытянувшись по струнке, опустила глаза; во взгляде её собеседницы промелькнула тень страха.

– Кто не узнает о чём? – Мягко поинтересовалась Ия, замедляя возле них шаг. И угораздило же этих дурёх выбрать для обсуждения своих дел место прямо под камерами наблюдения…

– Мой брат, – побледнев, пролепетала та (кажется, её звали Фида, но с их классом девушка была знакома неважно), – он из МДН, мне нужно с ним поговорить…

– Брат?

– Мил Грэм… – совсем тихо произнесла третьеклассница, – можете…

– Не думаю, что школа – подходящее место для обсуждения с одноклассниками вопросов, касающихся МДН, – мягко перебила ее девушка, – и что для обсуждения МДН вообще существует подходящее место.

Ия скользнула взглядом по лицам школьниц, но так и не поняла, уловили ли они её намёк. Не умеет девчонка врать, ох, не умеет. И место для своего заговора они выбрали неважное. Девушка едва сдержала тяжёлый вздох, пытаясь разобраться в собственных мыслях, пытаясь переспорить голос разума внутри самой себя, твердящий ей, что она не имеет права не только работать с этими детьми, но вообще приближаться к ним. И, наверное, впервые в жизни Ие по-настоящему хотелось снять эту глупую форму, увести их куда-то далеко-далеко и поговорить с ними – любым из них, кто захотел бы – поговорить не как учитель с учеником, но как подросток с подростком и как человек с человеком.

***

– Мастер Брант, я могу у Вас что-то спросить? – Карие глаза невысокого мальчика смотрели чуть исподлобья настороженно, даже тревожно, но вместе с тем решительно и отнюдь не глупо. Колина Кое Алексис вообще, пожалуй, считал самым способным в группе, несмотря на чрезмерную болтливость порой – хотя и это многим, как не раз имел опыт отметить Мастер, играет на руку. По крайней мере, в часы индивидуального общения, которых пока что с Колином прошло всего два, Алексиса не раз посещало ощущение, что не он приставлен наблюдать за мальчишкой, но тот – за ним.

– Разумеется, я же говорил, – кивнул головой Высокий, – не припомню, чтобы ты когда-нибудь еще и спрашивал на это разрешение.

– Ну… – мальчишка замялся, провожая взглядом выходивших из классной комнаты одногруппников. Алексис выжидающе взглянул на него.

– Мастер Б’ант, – карие глаза вновь встретились с синими, и мальчишка, очевидно, занервничав и не совладав с собой, выпустил на свободу свой дефект, начав невольно глотать звуки, – Кир Ивлич и Масте’ Оу’ман как-то связаны с… последними событиями? Вы нам ничего не гово’ите, и никто не гово’ит, но мы же не слепые котята… – в тихом и голосе мальчика едва уловимо проскользнула какая-то грустная досада, – мы все-таки кадеты, но мы не имеем п’ава знать, да? С’едним в новостях гово’ят хоть что-то, пусть и неправду, а мы, мы кто? Если нам даже неп’авду не говорят… – спокойствие ровной, но быстрой речи Колина немало удивило Алексиса, особенно в своем сочетании с тем, что он говорил. Если бы не его хромающая «р», было бы и вовсе не понять, что он крайне напряжен.

– Колин, язык твой без костей, – задумчиво качнул головой Мастер, – поберегись лучше что ни попадя молоть, а? Ты дельный парень, но разве можно так?

– Вы сами на пе’вом занятии сказали сп’ашивать все вопросы, даже глупые, – глаза его вдруг сверкнули разом упрямством и виноватым смущением.

– Глупые и лишние, ты чувствуешь разницу между ними? – Алексис посмотрел на кадета строго, но вместе с тем изучающе, и продолжил, не дожидаясь ответа. – Не сомневаюсь, что тебя бы здесь не было, если бы нет. Послушай, это, наверное, со временем войдет к тебе в привычку, но просто имей в виду, что то, о чем не говорят, наверное, сказано быть не должно. А главное, те, о ком не говорят, названы быть не должны. Забудь имена, которые ты только что произносил. Этих людей нет. Объясняю это как Первый Мастер, просто потому что позже за подобные вопросы ты можешь и здорово влипнуть в неприятную ситуацию, ты ведь понял меня, Колин?

– Да, Мастер. – Кивнул тот спокойно и снова поднял на Алексиса глаза. – П’остите, Мастер. – Отправить что ли Пана к этому мальчишке научиться спокойствию и покорности? Высокий внутренне усмехнулся этой мысли, представляя взрыв возмущения, которым тот ответил бы на подобное предложение.

– Не строй лишних домыслов и не распускай пустых слухов, кадет, – отозвался он, – ты молодец, что осмелился подойти, но на твой вопрос ответа можешь в ближайшие годы не ждать. Тем более что ответ ты на самом деле и так знаешь сам. Выбрось это из головы. До завтра, и храни Империя грядущую встречу.

– Храни Империя… – эхом отозвался Колин, выходя из помещения.

Нет, все-таки в этом году его ребята молодцы. Самый сложный из всех первых курсов, что ему доводилось вести, и, однозначно, самый интересный. Только вот безумное безрассудство Пана, кажется, и правда заразно.

А между тем для всего Высокого Сектора, как очень скоро удалось убедиться Алексису, покушение на Всеединого Владыки стало потрясением – тем большим, что произошло это событие непосредственно в Доме Управления, среди комендантов, советников и прочих важных должностных лиц. Само собой, новости, направленные на Средний Сектор, трубили, что враги Империи были схвачены, а цель теракта не пострадала. Отчасти, быть может, это и не было такой уж ложью, но лишь отчасти: двое из трех преступников были убиты запоздало среагировавшей охраной на месте, и лишь одного удалось взять живым. По погибшим Высоким ниже комендантского уровня траур спускать не стали – слишком велик был риск утечки информации, – так что и сам Алексис, которому, по-хорошему, знать всё это было не должно, держал рот на замке относительно даже тех скромных и отрывочных данных, что были ему известны от Даниела или кое-каких других полезных знакомых, и старался все более слушать, нежели вмешиваться в дела большого начальства. Уж что-что, а молчать Алексис отлично умел с самых юных лет.

Комендант Алберс Брант, сотрудник Законодательной Комиссии Высокого Сектора, к дому которого теперь подъезжал автомобиль молодого человека, жил в спальном, отдаленном районе Высокого Сектора, каких в Империи уже почти не осталось, скорее походившем на загородный поселок, заметно контрастируя с шумным мегаполисом, в большом трехэтажном доме со скромным подобием садика, в дальнем от дороги углу которого рабочие устанавливали небольшую детскую площадку. Видать, племянники и правда совсем выросли.

Статный молодой мужчина как минимум на полголовы выше Алексиса с такими же, как и у него самого, темными волосами, но яркими, зеленовато-карими глазами, Алберс отворил дверь самолично вместо привычного уже дворецкого и, приветственно кивнув брату, пропустил его в просторный светлый холл.

– Сколько лет, сколько зим, Алексис, тебя совсем не видно и не слышно, – качнул он головой без малейшей укоризны, – я уж думал, ты вообще забыл о моем существовании, неужто мастера нынче и впрямь такие занятые? Хотя… нынче-то как раз таки, наверное, и занятые, верно? – Алберс обернулся за следовавшим за ним по лестнице братом и, миновав еще одну комнату, вышел на балкон, жестом приглашая его следовать за собой. Судя по непривычной тишине, царившей в доме, Милана Брант с сыновьями отсутствовали.

– Здесь камеры нет, – спокойно пояснил комендант, словно говоря о чем-то само собою разумеющемся, опускаясь в плетеное кресло и кивком предлагая брату последовать его примеру, – обошли стороной, довольно того, что это улица. – Алексис одобрительно кивнул, но внутренне поморщился, и злая зависть обожгла его. – Так о чем ты хотел поговорить? Я, конечно, догадываюсь, но давай-ка сразу ближе к делу и довольно всей этой приветственной мишуры.

– Это правда, что Второго убили, а не ранили? – Младшему из братьев явно пришлось по душе это предложение, но голос его все равно резал холодной сталью тщательно скрываемого напряжения.

– Ох, Алексис… – качнул головой Алберс. – Почему ты вечно так любишь совать свой не в меру любопытный нос туда, где ему совсем не место?

– Потому что у меня кадеты, брат, оказавшиеся влипшими в грязное дело, их не касающееся. И потому что у меня больше нет напарника, – Алексис закурил, все так же упорно глядя старшему прямо в глаза, – а со мной обращаются, словно я и сам еще кадет, даром не школьник. Я думаю…

– Ты, правда, полагаешь, что кому-то интересно теперь, что ты думаешь, младший? – Голос брата, спокойно безразличный до этого, теперь стал холодным и жёстким. – С тобой обращаются так, как считают должным. Если ты не вызываешь доверия у них – это твоя проблема. После провала Оурмана это совершенно логично и понятно, скажи еще, будто нет. Второй убит, это так. Хвала Империи, не твоим Киром, но у него были помощники, сумевшие забраться куда глубже первого курса Академии. – Где-то внутри Алексиса снова едва уловимо передёрнуло от той лёгкости, с которой Алберс вслух говорил о ликвидированных. – Да, у Ивлича изначально были старшие сообщники – а то и товарищи – в Высоком Секторе. Он с самого начала знал, что имеет шансы быть выбранным, знал, как вероятнее этого достичь, либо знал внедренных в лицо. Как ни прискорбно, наши мало чего смогли добиться от того, кого взяли. Но ты будешь круглым идиотом, братец, если решишь, что Оурман заслуживает каких-либо оправданий после того, как дал себя так просто обдурить этому мальчишке. Пятнадцатилетнему Среднему! Всё было запланировано еще давно, они всё продумали – а гроза с происшедшей по её причине аварией просто сыграли им на руку. По крайней мере, всему Высокому Сектору безмерно хочется верить в то, что к аварии эта шайка не имела никакого отношения. А как иначе? Или, думаешь, кто-то из наших захочет взять на себя ответственность?

– А Оурман, значит, попал под горячую руку?

– «Под горячую руку»? – Алберс многозначительно вскинул брови. – А не он ли принял мальчишку в ряды кадетов, Алексис? Ты представляешь, как близко к его участи был ты сам? Абсолютно вероятно, что твоё лицо Кир Ивлич тоже знал и искал – тебя это не тревожит? Считай, что тебя спасло только то, что кое-кто обратил внимание на твои слова и ваш с Мастером Оурманом спор во время обряда Посвящения. Святая Империя, никто из Брантов никогда не стоял так близко к краю пропасти, как ты теперь. – Глаза Алберса сверкнули нескрываемым гневом. – Половина Академии после того, что произошло десять лет назад, тычет в тебя пальцами как в надежду Высокого Сектора и образец для подражания, а ты позволяешь себе быть таким расслабленным и невнимательным? Это же твоя работа, твоя прямая обязанность…

– Я не для твоих лекций сюда пришел, брат, – холодно отозвался Алексис.

– Ты еще отца не слышал…

– И не желаю. Не надо примешивать его к моей жизни. Мне уже не пять лет и не десять, я в состоянии справиться сам – даже с этим.

– Пф, давно ли мы такие самостоятельные? – Качнул головой Алберс. – Ты о себе всегда был высокого мнения, младший, – спокойный упрёк в голосе брата снова отозвалось в молодом Мастере злостью, – неужто тебе до сих пор не дает покоя эта твоя зацикленность на том, что ты всегда всё «сам»? – Глаза коменданта внезапно потеплели, а взгляд чуть смягчился. – Покажи мне Высокого, занимающего нормальную должность без крепких связей и глубоких корней…

– Не делай из меня наивного идиота, Алберс. Да и не о том речь вообще-то.

– Не о том, – согласно кивнул тот, – только ты просто имей в виду, что без отцовского слова тебе теперь места наставника к будущему апрелю, как ты планировал, не видать, это я скажу наверняка. Даже не знаю на самом деле, когда видать… – добавил он задумчиво, – с мастера тебя еще долго не отпустят, пока не научишься сразу людей видеть. И воспитывать, как полагается… И все те вольности, которые вам с Оурманом из-за тебя и твоей фамилии позволялись в общении с кадетами – не удивляйся, если им тоже придет конец совсем скоро.

«Так им мало?..» Алексис сжал зубы, давясь подступившей к горлу яростью. Едва ли молодого человека удивило то, сколь больно его задело это известие – куда болезненнее, чем многое прочее, звучавшее в этом не самом приятном разговоре. Когда, дикие их забери, хоть кто-то в этой семье увидит в нем взрослого человека, а не ребёнка, выросшего на всём готовом? Что он должен сделать, чтоб доказать им – убить кого-нибудь ещё?

– …даже не знаю, чего тебе посоветовать, чтоб реабилитироваться в их глазах, – качнул головой Алберс, продолжая разговор, как ни в чем ни бывало, – наставники в Академии априори почти единогласно считают этот набор провальным.

– «Провальным»?

– Еще бы. По одним только оценкам видно, что провальный, а тут еще и Ивлича накрыли. Даже до меня – там – кое от кого из Академии доходит молва о четвертой группе первого курса, имей в виду. Тебе, конечно, больше нашего известно – должно быть известно, – как-то недобро поправился старший, – и все же, имей в виду, что, если их расформируют к концу года, тебя по головке никто не погладит.

– Пф. – Алексис качнул головой и с удивлением понял, что в этот раз слова брата не подняли в нем ожидаемого гнева. – Все по-другому, брат. Средние…

«Средние – не такие. Не такие, как о них привыкли думать Высокие, совсем не такие. Неужто это и в правду именно то, о чем говорил ему тогда Пан Вайнке? О том, что Средние – разные, а не бесцветная каша. Самому не верилось, хотя какое-то внутреннее чутье и подсказывало, что мальчишка прав, снова, треснуть миру, прав. И ему, Алексису Бранту, одному из лучших Мастеров Академии Службы Империи в Высоком Секторе, до знания и понимания Средних еще как до Луны пешком. Но Средние – не такие. И им, Высоким, какими бы правами, благами или знаниями они ни были наделены и одарены, никогда не понять и не узнать, какие эти самые Средние на самом деле, хоть ты полжизни проживи внедренным. Потому что точно так же, как закрыт Высокий Сектор для Средних, так и Средний Сектор на самом деле в сути своей всегда был и остается закрытым и недоступным для Высоких».

– …Средние мне виднее, чем тебе, как ни крути. Дело Ивлича их не касается. А с оценками, думаю, мы в силах разобраться сами. – Алексис поднялся из удобного кресла, не дожидаясь ответа брата, и, сухо поблагодарив за разговор, широким шагом направился к выходу.

«А что, если все-таки попытаться понять?..»

========== Глава 18,5 ==========

We were the ones who weren’t afraid

We were the broken hearted

We were the scars that wouldn’t fade away*

[*Англ. «Мы были теми, кто не боялся,

Мы, с разбитыми сердцами,

Мы были шрамами, которые не исчезнут»

Из песни группы Red – «Who we are»]

Солнце стояло уже высоко, когда парень продрал, наконец, глаза и заставил себя подняться с кровати. Проспал, проклятье. Видать, электричество ночью опять отключали в целях экономии, потому что заряд телефона сел и не разбудил звонком вовремя – теперь ребята его точно убьют. А нечего было ему вчера до рассвета мозги промывать, достали, честно. Как будто он сам не знает, сколь много от него зависит… сегодня.

Сегодня.

Проклятье. Еще раз прокрутив в голове это странное слово, Кир вышел из комнаты и направился в ванную: ничто так не способствует пробуждению, как холодный душ, особенно в такой жуткий летний день.

Сегодня он убьет человека.

Капли воды струйками стекали с непослушно торчавших после сна русых волос.

Сегодня он убьет главного человека в Империи. Единственного. И всё. План не может провалиться, план безупречен. Столько лет ушло у старших ребят на то, чтобы обдумать каждое движение…

9:57 на часах на кухне. Футболка, как всегда слишком широкая, липла ко влажному, тощему телу подростка. Привыкший к трех-четырехчасовому сну, мальчишка чувствовал себя на удивление разбитым, проснувшись так поздно, и это было ему не на руку – не сегодня. Сегодня нельзя. Сегодня слишком важно. Кир усилием запихал в себя пару бутербродов с сыром и чем-то еще, найденным в холодильнике, совсем, кажется, не ощутив вкуса пищи, и пошел в комнату собираться.

Интересно, что произойдет после, когда все уже случится? Что произойдёт с Империей, с Системой, Секторами? Кир не знал. Кир в общем-то даже не думал об этом – не стремился думать, ведь сейчас было что-то куда более важное и значимое, что зависело от него как ни от кого другого. Эрнст вчера так уверенно и убедительно твердил, что Средние поднимутся на восстание, что терпение их уже совсем скоро приблизится к точке кипения, что ему просто невозможно было не поверить – вот уж кому в лидеры идти, а не ему, Киру Ивличу из задрипанного четвертого квартала… Хотя вот Ули ему так и не поверила, а этой девчонке на слово можно положиться, она всегда зрит в самую суть – ох, не к добру. Ули вообще, конечно, баба стальная – еще бы, единственная девчонка на Восстании, кого хочешь построит так, что не забалуешь… Сигаретный дым вышел густым комком вместе с едва уловимым смешком. Если сегодня все получится… Если сегодня он останется жив… Если что-то в Системе, наконец, изменится, он, наверное, даже предложит ей выйти за него – то-то парочка из них получилась бы! Даже и внешне, не говоря уж про два бурных вулкана характеров: он – совсем еще по-детски тонкий и невысокий, до какого-то противного ему самому изящества, голубоглазый и почти даже красивый, и она, Ули Виртер, низенькая белокосая пышка с озорным, а порой и суровым огоньком в серьезных карих глазах. Придется, правда, подождать чуток: Ули в позапрошлом месяце только четырнадцать исполнилось, ей замуж пока рановато – да и едва ли хочется, Ули ведь из тех уникальных людей, кто до последнего будет отстаивать крупицы своей свободы.

Ну вот, ему сегодня, может, последний день жить, а он о девчонке думает, балбес.

Спортивная сумка с каким-то трепьём – вдруг нужно будет на досмотре у пограничной стены объяснять, почему шляется туда-сюда в неурочное время. Подумаешь, какой-то всего-навсего кадет переезжает в общагу…

Брюки, рубашка с коротким рукавом и жилетка с блестящими серебром пуговицами, все безупречно черное – в таком костюме бы со сцены выступать, а не на учёбу ходить… Массивные высокие ботинки и пилотка с гербом Академии, все сидело на парнишке идеально. Только выглядело сегодня почему-то траурно, а не парадно. Нет, право, в таком виде по Среднему Сектору и ходить-то страшно, за версту Высоким несет… Кир вскинул на плечо объёмную, но не тяжелую сумку, звякнул в кармане колечком с двумя пластиковыми карточками-ключами и, сбежав два пролета лестницы, вышел из дома.

Под тихий, едва различимый свист мчавшегося поезда монорельса недолго было и уснуть. Вагон был полупустым, лишь небольшая группа аккуратно одетых мужчин, кажется, с кольцами на пальцах, занимала место в его дальнем конце, да подросток в форме кадета Академии убивал время, уткнувшись в экран планшета, чуть поодаль. Несмотря на тщедушное телосложение и совсем еще детские черты лица, его окружала атмосфера полного спокойствия и душевного равновесия, не гипсовой маской приклеенных к передней стороне головы, но честно и просто идущих изнутри него, словно жизнь парнишки, наконец, вошла в то русло, по которому ей должно было течь, предначертано было еще задолго до его первого вздоха – чем он был полностью доволен.

Еще минут двадцать, и он будет на месте. Контроль – это минут двенадцать-пятнадцать. Зайти для виду в общагу – еще минут двадцать…ну, полчаса, если вдруг кто задержит или заболтает, хотя кому бы, он так толком ни с кем и не познакомился. От Академии до места – еще минут сорок от силы. К часу дня должен поспеть. В смысле, непременно поспеет, не стоять ему на этой земле! Там встретиться с Петером. Петера парнишка знал только по фотографии – большего сообщникам друг о друге знать было и не положено, на всякий, как говорится, пожарный случай. Петер должен предоставить ему место переодеться. И оружие. Кир невольно повел плечами, словно от этой мысли ему стало внезапно холодно.

Оружие. Потому что сегодня

он убьет человека.

Нет, всё верно. А потом Петер проведет его к Абелю – и там всё случится. Там всё получится, как и…

На экране телефона кобальтовым огоньком моргнуло новое сообщение:

11.12 Абель Т. => «У меня трудности»

У Кира противно засосало под ложечкой. Нет. Нет, не сметь даже давать ход подобным мыслям. Всё будет хорошо. Всё пройдет, как и задумано. Вдох получился какой-то рваный, напряженный, а пальцы рук оказались внезапно ледяными.

Досмотр вещей прошел, кажется, даже быстрее, чем пятнадцать минут, отведенных под него напряженным мальчишкой с безразличной маской на лице. Кир шел дальше. Что же могло случиться у Абеля, что он называл бы «трудностями»? Разве роль Абеля была не самой простой из них всех? Больше всех, конечно, рисковал Петер, у него и место, и оружие, и вообще… Ивлич на деле и сам не больно-то уж в курсе, кто что еще должен был подготовить и сделать для общего блага, кроме тех немногочисленных пунктов, что напрямую касались его самого, но всё же…

Крошечная лампочка на замке двери в комнату загорается зеленым светом, позволяя обладателю ключа ступить внутрь – здесь никого нет. Своего соседа Кир видел в прошлый раз, собственно, единственный раз, когда еще бывал в этой комнате, заранее зная, что не будет в ней жить, – то был черноволосый старшекурсник, не красивый и не страшный, высокий и сонный, имя которого кадет даже не утрудил себя запомнить. Товарищи поговаривали, будто перваков всегда намеренно подселяют к тем, кто постарше, устраивая их под дополнительный присмотр… Кира коробило от этой мысли, такой правдоподобной.

Он вытащил из сумки половину её содержимого, не глядя, и так же, не глядя, запихнул его в тумбочку в ногах кровати. Какая разница?..

12.03 Абель Т. => «Он говорит, поздняк отменять».

Горячая, почти паническая волна обожгла парня с головы и дошла прямо до ног. Всё так плохо? Что за?.. И какого дикого ему дан строжайший запрет писать Петеру? Ладони, спрятанные в карманы, до боли сжались в кулаки, но дрожь унять не удалось. Двумя шагами мальчишка очутился в ванной, едва не сунув под струю холодной воды не только лицо, но и всю голову целиком, задохнулся, фыркнул и, дернувшись, больно ударился локтем о полочку этажерки в углу.

Нет.

Стоп. Если отменять уже «поздняк», значит, он пойдет до конца и не подведет их, какие бы там трудности ни случились, у Абеля ли, у Петера ли, у него ли самого…

Он вытер лицо и слипшуюся от холодной воды челку, сел на крышку унитаза и, прикурив, глубоко затянулся; рука противно ныла. Может, это вообще не его дело, что у них происходит? Может, оно не так уж и повлияет, а парни просто напрасно пытаются перестраховаться? Или нервы сдают… В голове Кира роилась сотня не то причин, не то отговорок, почему Абель должен быть не прав, но поверить в них отчего-то упорно не получалось даже самому.

Спустя десять минут, под ногами Кира Ивлича уже снова хрустел гравий дорожек, ручейками вливающихся в широкую дорогу, ведущую к Академии Службы Империи в Высоком Секторе. Парень шел спешно, не замечая, кажется, ничего вокруг себя.

12.47 Абель Т. => «Поворачивай назад»

12.49 Абель Т. => «пожалуйста»

Даже мелкий и, казалось бы, не сильный, дождь быстро залил его плечи и колени, заставляя ткань противно липнуть, сбегал каплями по щекам. Дождь был каким-то до странности соленым и теплым, словно…

Это были слезы. И это было нельзя.

========== Глава 19 Трудности ==========

Ия молчала. Это было разом странно, обидно и почти страшно. Удивительное дело, но за время, проведенное с ней, Лада, кажется, и правда почти забыла, как это – когда постоянно страшно, не из-за чего и из-за всего разом. А теперь, после тех дурных слов во время их последней встречи, после того безумного порыва, что соединил их губы, теперь Ия молчала. Обрывать провода звонками, конечно, было бы нелепо, опасно и до абсурда глупо, но нервы почему-то успели за прошедшие дни так расшалиться и расшататься, что Лада почти готова была уже пойти и на этот глупый шаг, разве что не в глазок подглядывать, когда Ия домой возвращается. Несерьезно, конечно, только и правда уже хотелось.

Полный сомнений и сожалений, август тем временем навалился душащей ватной подушкой, погрузившей Средний Сектор в сплошную пелену пыли над перегретым асфальтом, и никакое дуновение ветра не было в состоянии хоть немного разогнать густой воздух даже на уровне верхних этажей. Печь в пекарне топила нещадно, заставляя девчонку обливаться на работе потом, и каждая минута, выкроенная на глоток воздуха у двери черного хода, казалась едва ли не райским наслаждением в этой вечной духоте, повторяющейся неизменно день за днем. Только внутри все трепетало и почти даже тряслось, когда мысли возвращались к происшедшему эпизоду – а возвращались они регулярно, – и ощущение было такое, словно где-то там, вдали от нее, Ия решает теперь судьбы мира, к которым ей самой доступ отчего-то закрыт уже навсегда. В голову непременно лезли воспоминания об июне, о первых их встречах, о тех сомнениях, почти истеричных, когда она, Лада, подозревала в Ие подсадную Высокую, которые теперь казались столь абсурдными, что хоть смейся. Только вот смеяться не хотелось. Удивительно – всего-то два месяца минуло, как они знакомы, а ощущение, будто никакого «до» этого знакомства и этого человека вообще не было в ее жизни и быть не могло.

И все же вечер, следовавший за очередным рабочем днем, такой же душный и невыносимо жаркий, принес после скромного ужина известия, заставившие девушку слишком уж резко вернуться к реальности, как раз, наверное, той самой, что и была этим самым «до» их с Ией удивительного знакомства.

– Лада, послушай, – начала Дара Карн тихо и спешно, почти сбивчиво, явно нервничая от мыслей о том, что собиралась сообщить дочери, – послушай меня, пожалуйста. Эрик… В общем, у папы на работе случилось недоразумение. Его подставили, Лада, это не его вина, что так вышло…

«И чего она его вечно выгораживает, вечно стелется?.. Ну, накосячил он в чем-то, дальше-то что? У всех бывает, а он как будто сверхчеловек, как же…»

– …словом, папа потерял работу.

«Что?»

– И мы решили… – Дара взглянула на дочь, потом спешно отвела глаза. Удивительно, как невыносимо тяжело в какой-то момент становилось на сердце, если общаться с мамой чуть дольше обычного, если заметить эту ее манеру речи, неровную, словно всё время в чём-то оправдывающуюся… – Лада, помнишь Шински, Мора Шински, они работают… Работали раньше на одном этаже с папой, помнишь? Его сын, младший, Карл, вы с ним в детстве играли, не помнишь? Так вот Карл, да… Вы с ним отлично ладили, правда же? Это для твоего же блага, понимаешь, я папу вообще не знала, когда меня за него выдали в шестнадцать.

Что? Замуж? За Карла Шински? Сейчас?.. Комната со всей мебелью куда-то плавно поплыла перед глазами девушки.

– Вы с ума сошли, мам?.. – Прошептала она ошарашено. – Я же работаю, я могу сейчас свой налог сама платить… При чем здесь папа вообще? Как вы могли это связать? – непонимание, гнев и паника разом захлестнули Ладу тяжелой волной, не оставляя сил сохранить внешнее благоразумие. – При чем здесь я? – Она искала взгляда матери, но та упорно отводила глаза, разглядывая ромбы на потертой кухонной скатерти. – Маааам… А они уже знают, ну, Мор и Карл, вы сказали им уже? Вы что, уже все решили?..

Нет, не может быть такого. Невозможно. Не с ней. С кем угодно, но не с ней. Никак… Не сейчас…

– Мору…

– Мору Шински уже сказали? Уже, правда, всё решили? А он что? А Карл? – Тысяча вопросов билась о черепную коробку, пытаясь найти выход. – Как вы могли, мам, почему вы не спросили?..

Лада поняла внезапно, что руки ее, крепко стиснув подол домашнего платья, мелко и часто дрожат – разом от шока, напряжения и закипающего где-то в глубине груди негодования. Голос сел в шепот – иначе сорвался бы в крик – и казался ей самой каким-то чужим и незнакомым.

– Лада, успокойся. – В голосе матери, всегда тихом и нерешительном, внезапно послышалась незнакомая холодная твердость. – Это совершенно нормально, я не понимаю, чего ломать трагедию. Тебе семнадцать лет, ты взрослая женщина, способная помогать семье и платить налог, сама же говоришь. Так что мешает сделать следующий шаг? Что за паника такая ребяческая? Успокойся, пожалуйста, и соблюдай Устав. Ну что в этом плохого, подумай сама…

Лада с трудом проглотила подступивший к горлу ком. Собраться. Надо собраться. Может, мать права, какая разница? Или… а если ее выставят жить к этому Карлу? А если квартиру дадут неизвестно в каком квартале? А если Ия… Сломаться Империи…

– Да, мам.

Маленькая Ина осторожно выглянула из комнаты, стоило лишь Даре Карн выйти из кухни, сочтя разговор завершенным.

– Ладу увезут? – Тихо произнесла девочка, как всегда чуть исподлобья глядя своими по-детски огромными глазами.

Девушка вздрогнула и подняла на малышку взгляд – та лишь сверлила сестру своим в этой удивительно взрослой, задумчивой манере.

– Не знаю, моя маленькая, – как выразить эту ласку, когда на нее нет ни слов, ни сил, ни малейшего дозволения? Лада подошла к Ине и, погладив по голове, скользнула мимо нее в их общую комнату, полутемную в летних сумерках, – не знаю. – Внутри внезапно стало пусто и гулко, только бился, конвульсивно сжимаясь, какой-то холодный комок на уровне живота. Девушка опустилась на одно колено и неловко, словно пугливо прижала девчушку к себе.

Дело ведь не только в Ие.

Странным оказалось и осознание этой волны эмоций, что захлестнула ее с головой от услышанной новости. Почему? Ведь и не такое случалось в жизни, да и не такое делала, согнув собственную волю, а теперь вдруг такой закатила концерт, что хоть стой, хоть падай. Словно какой спусковой крючок нажали внутри, разблокировав эту многотонную стену, что отделяла ее всю жизнь от внешнего мира.

Тесная, захламленная лоджия и тонкая сигарета в дрожащих пальцах. И шум улицы, словно где-то в отдалении, мутным пятном на краю сознания. Гудки в телефонной трубке.

Пропади все пропадом.

– Алло? – И словно дрожью по телу.

– Ия… – шепот Лады звенел дрожью. – Ия, можешь говорить?

– Здравствуйте… – осторожничает. – А что случилось? – Лада буквально увидела перед глазами её чуть нахмурившееся лицо, тонкие темные брови, съехавшие на переносицу против всех Уставов, какой она бывала только в убежище, когда разговор заводил девочек в совсем уже бунтарские и беззаконные дебри.