Текст книги "Шишки без ягод"
Автор книги: Анатоль Нат
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 46 страниц)
– Во, – сказал вконец растерявшийся профессор, – а мы вас так рано и не ждали. Думали, что вы раньше, чем ещё через неделю, не будете.
– Маня! – закричал он в полураспахнутую дверь, повернувшись спиной к Корнею. – Маня! – рявкнул он. – Иди встречай.
– Извелась вся, бедняжка, – заметил он, поворачиваясь обратно, зевая и почёсывая голое брюхо. – Пока вы там шлялись, незнамо где, она мне тут всю плешь проела…
– А что это ты тут делаешь? – недобро спросил Димон, старательно оттирая в сторону Корнея, так всё и рвущего саблю из заколодивших ножен.
– Да я, – смущённо замялся профессор, – решил к Вам перебраться, так сказать поближе к рабочему месту. – Вот, Маня не против, – ткнул он пальцем в появившуюся из двери, сияющую как натёртый пятак, полуодетую Маню.
– Ребята, – мило улыбаясь, протянула Маня. – Вернулись. А мы вас так рано не ждали.
– Заметно, – голосом, чуть теплее арктического льда, протянул Корней. – Заметно, – повторил он, наконец-то сбросив на землю перекосившийся на спине рюкзак, и бесполезную уже саблю.
– Что заметно, – насторожилась недоумевающая Маня.
– Заметно, – заорал Корней, ткнув пальцем в профессора, так и хлопающего очумело глазами.
– Что-о-о? – тихо протянула Маня, до которой неожиданно стало доходить, что здесь происходит, и в чём её обвиняют. – Скотина! Да я же тебя, гад, ждала! – зашипела она от возмущения, подхватывая здоровенный дрын, которым они все пользовались для подпорки разваливающейся от дряхлости двери. – Все глаза, гад, по тебе выплакала, – заорала она, перетягивая Корнея по спине разлетевшимся на пару кусков дрыном. – Сна нормального, гад, не видала. А ты меня, подозреваешь! Убью! – заорала Маня, потрясая обломком дрына и кидаясь за бросившимся в сторону Корнеем.
– Милые ругаются, только тешутся, – флегматично заметил Сидор, стараясь, тем не менее, не попадаться на пути, носящейся вокруг землянки, парочки. – Однако и прибить могут, – опасливо увернулся он от свиснувшего над головой обломка окончательно разлетевшегося в руках Маши дрына.
– Милые то, милые, а рука у обоих тяжёленькая будет, – пробормотал Димон, осторожно огибая по широкой дуге разбушевавшуюся Маню. – Как вспомнишь его учебный меч, – пояснил он ухмыляющемуся Сидору, устраиваясь рядом с ним на скамеечке перед входом, – так битый лоб сразу о себе напоминает.
– Чего это они? – продолжая удивлённо наблюдать над рассвирепевшей Маней, спросил их профессор. – То ждала, ждала. Чуть ли не все глаза проплакала. От каждого стука в дверь вскакивала, а тут прибить готова?
– Это лубов, – глубокомысленно заметил, улыбнувшись, Сидор, сладостно потягиваясь и распрямляя затёкшую спину. – Ничего. Разберутся, – хмыкнул он, прислушиваясь к установившейся за землянкой тишине.
– Во, – кивнул Димон в сторону затихшей за откосом парочки, – помирились. Ну теперь можно и праздник по встрече готовить.
– Главное тяжесть эту, – мстительно пхнул он ногой тяжеленный рюкзак, – с глаз долой убрать, чтобы ни о чём не напоминала, а там, можно в баньку и за стол.
– Пойду ка я баньку протоплю, – поднявшись со ступеньки землянки, на которой он сидел, проговорил профессор и направился к недостроенной части их пристройки. – Это единственное, что уже готово, – пояснил он, оборачиваясь и отвечая на недоумённые взгляды Сидора с Димоном, недоверчиво разглядывающих строительный хаос. – К вашему приходу торопились. Ещё никто ни разу так и не воспользовался. Вы будете первыми, – улыбнулся он.
Глава 4 Выбор где жить и чем заняться
Первые впечатления.*
Утро первого дня отдыха после возвращения из экспедиции за жемчугом началось преотвратно. Ещё только в мутном, давно никем не мытом, стекле едва, едва обозначились первые робкие признаки посветления, как в покосившуюся дверь землянки, забухали чем-то тяжёлым. Однако, из-за неплотно закрытой двери не раздалось ни единого звука.
Никто не пошевелился. Вставать в такую рань, в первый же день после возвращения из тяжёлой экспедиции, казалось даже не кощунством, а самым натуральным преступлением.
Однако спать было уже совершенно невозможно. Никто и не спал.
Неведомый ранний гость совершенно не желал угомониться и раз за разом бухал в хлипкую дверцу чем-то тяжёлым. Наконец, из самого тёмного угла, отгороженного от общего помещения куском старого, ветхого одеяла, донеслось слабое шевеление.
– Кто-нибудь встанет и убьёт эту сволочь, – слабым плачущим голосом просипела спросонья Маня. – Есть в этом доме мужчины, или мне, слабой женщине, придётся вставать и нести своё бренное тело на поругание рассветного холода.
Из щелей отчаянно перекошенной дверцы явственно потянуло предрассветным холодком.
– Совсем же, бессовестный, дверь раздолбает, – уже в полный голос, продолжила недовольно Маня.
– А она ничего, соображает, – донёсся из другого угла совершенно проснувшийся голос Димона.
– Да, да, – встрял также проснувшийся Сидор. – Она и пойдёт, – безжалостно он припечатал, как отрубил. – Будет отрабатывать за те издевательства, что наши бренные тела и души претерпели у амазонок.
– Не всё кошке, мышки, – радостным голосом подтвердил тоже не спящий Корней. – Вперёд, подруга, тебя ждут великие дела.
– Гады! – обречённо проговорила Маня и громко, демонстративно стеная, завозилась за занавеской.
– Не гады, не гады, а твои мужья, – тут же встрял Димон, – трепетные и ласковые. И, вообще, где эти самые ласки, где забота о слабом и трепетном мужецком тельце. Где кофий в постель, наконец-то.
– Ну, всё! – обречённо пробормотала Маня. – Теперь то меня всякий гад может пинать. А тогда и не знала, что говорить то. Ну, подумаешь, всего то и сказала, что мне по утрам мужики кофий в постель подают. Да! Размечталась. А кто о таком не мечтает? Ну, чего прицепились? Ведь не только о себе я беспокоилась, но и о нас обо всех. Не дай бог, прицепились бы те бабы скаженные. Что бы тогда делали? А?
– Ага. Мечтает она. Особенно здесь, на этой планете, где о кофе и не слышал никто и никогда. Чуть нас всех не засыпала. Так что, ты теперь не оправдывайся, не оправдывайся. Теперь, пока кофию не достанешь, не быть тебе царицею морскою, а быть у нас на побегушках, – весело загалдели все мужики разом, вскакивая с лежаков и судорожно бросившихся одеваться. К этому времени, от старой, хлипкой дверцы уже практически ничего не осталось, и, через порушенные бренные останки разбитого вдрызг дверного полотна вместе с рассветным холодом, в землянку пробиралось что-то серо-чёрное, бесформенное, к тому же матерно ругающееся. Только эта матерщина на чисто русском языке и спасла раннего гостя от кучи метательного и колющего оружия, готового к немедленному употреблению. Всё-таки время, проведённое в тяжёлой экспедиции, не прошло даром, и теперь по землянке скакала полуголая толпа вооружённых мужиков, готовая к немедленной расправе над нарушителем спокойствия.
В тёплую, прогретую за ночь, такую уютную землянку, через распахнутую настежь дверь, широкой полноводной рекой хлынул стылый осенний воздух, а через останки двери, весело скалясь, в землянку заглядывал местный староста.
– А-а-а-а! – послышался из угла отчаянный, полный тоски, вопль Маши. – Замораживают! Живьём, гады, как Карбышева, замораживают.
– Это месть, – обречённым голосом проговорила она. – И за что? За что, я вас спрашиваю!? Меня, совсем невинное дитя, третируют. За пару слов, совершенно невинных, заметьте – невинных, а случайно с языка сорвавшихся. Ну подумаешь, что-то там спьяну сболтнула. С кем не бывает?
– Ну, где? Где, я вас спрашиваю. Где я вам кофию найду. На всей этой поганой планете, небось, нет ни одного, даже самого чахлого, кофейного деревца.
– Найди заменитель, – хмыкнул Димон. – Хоть что-то.
– Это будет ваше следующее задание, – весело откликнулся на его слова Староста. А что, в самом деле? Это мысль! Земли у нас тут много, жуть какая плодородная. Палку воткнёшь, и та растёт. Лето тёплое, даже жаркое.
– Ага! Размечтался! Мичурин ты наш инопланетный, – насмешливо поддел его Сидор. – И зимы у вас тут мягкие, и снега, практически, не бывает. Ну, разве что только чуть-чуть, месяца два-три. Ну, может, три-четыре, не более.
– Да и вообще? Что это за разговоры такие? Не успели вернуться, а уже норовят обратно послать, на зиму глядя.
– А чего не послать? Больно у вас всё ловко выходит, с первого захода, с полпинка, так сказать. Кто бы мог подумать, что профессора занесёт в тот медвежий угол? А вы, без расчёта, без подготовки, сами, на него вышли. С таким везеньем и удачей, да вам цены нет. А уж использовать, надо на все сто тридцать процентов.
– Так чего ты так рано ввалился, старче? – вернулся к прерванной теме Сидор. – Чего со сранья тебе не спится? Ещё ночь на дворе, а ты, вон, даже дверь выломал.
– Дел много, ехать далеко, вернуться рано надо, – ответил староста. – Собирайтесь! Поедем новые участки смотреть.
Скрипя и постанывая, вся компания, в составе Сидора, Димона, Корнея, Маши и тут же увязавшегося с ними профессора, стала собираться. Не прошло и получаса, как все были готовы. Наскоро перекусив остатками вчерашнего пиршества и запив водой, с костром и чаем так никто и не захотел заморачиваться, завернув то, что осталось с собой, решили позавтракать уже где-нибудь на месте.
Чистый бор.*
Полный рассвет встретили уже на ближайшем участке. Долго ходили, осматривали, но от этого зрелище не становилось менее удручающим. Да, по сравнению с предыдущими, с теми, что были предложены весной, прогресс на лицо. Ровный, полностью очищенный от больших деревьев кусок леса. Даже местами раскорчёванный и выровненный. Только вот почва, судя по хилому, еле пробивающемуся подросту бедна, как не знамо что. Песок, чистый песок. Было совершенно непонятно, как это могло прийти в голову готовить эту землю под пашню. На такой земле, кроме сосны, ничего просто не вырастет. Поначалу растерянные, под конец с умилением они все с восторгом любовалась на величественные мачтовые сосны, гордо стоящие по краю вырубки.
– Из такого леса только корабли строить, а вырубку пускать под новые посадки. Такому бору цены нет, а вы его под пашню. Здесь бы кедрач посадить, чтобы рос у городка под боком, – выразил общее мнение Сидор.
– Тут ты, конечно, прав, – согласился староста, – да кто же будет этим заниматься. У каждого свои дела, самые необходимые и единственно важные. А леса такого кругом не меряно и не считано. Хотя, конечно, привести это в порядок надо, а то быстро пробросаемся, так что и не заметим, когда всё, неожиданно, кончится. Так всё и просрём по очереди. Сегодня лес, завтра чистую воду, послезавтра ещё чего-нибудь. Этот процесс стоит только начать, а кончается везде одинаково, – с лёгкой, едва заметной грустью в голосе проговорил он.
– Ну, коли, договоримся об оплате, и мы можем этим заняться, – заинтересованно повернулся к нему Сидор. – Тем более сейчас, пока со своим хозяйством не устоялось. А сейчас, поехали дальше смотреть. Есть же ещё что-нибудь? Не на один же участок мы, с такого со сранья, выехали?
Болотная руда.*
Развернув коня, чуть ли не в обратную сторону, Староста молча, не откликаясь на всё более ехидные подначки, пришпорил его и неторопливо затрусил дальше, не обращаясь на весёлые замечания ребят по поводу корабельной сосны и того, куда её можно пристроить ни малейшего внимания.
Протаскавшись за ним ещё не менее пары часов, они наконец-то выбрались на просторную зелёную низину, разрываемую в нескольких местах окнами тусклой, ржавой воды.
– Болото, – мрачно констатировал Сидор, глядя на жидкую чёрную грязь, облепившую копыта их лошадей и поднимавшуюся чуть ли не до верха бабок.
– А вот ещё место для занятий, если нечего делать, – усмехнувшись, Староста показал кнутом на простиравшуюся перед ним низину.
– Болото, – кратко, и весьма содержательно охарактеризовал он это место. – Раньше добывали болотную руду, но потом забросили. То ли запасы здесь небольшие, трудно добываемые, то ли руда бедная, то ли ещё что, – безразлично пожал он плечами. – Может, из вас кто сталевар? – с надеждой посмотрел он на Сидора с Димоном. – Если нет, то добыча руды, тоже доходное дело. Всегда есть покупатель. И цену хорошую дают. Все, кто этим делом у нас занимается, живут неплохо. Хорошо живут, – сам себе согласно кивнул головой Староста.
– А это что такое, – поинтересовался Сидор, показав на огромные "комиссарские" лопаты весьма характерного вида, нечто, вроде огромного черпака.
– А вот, этим то и добывают руду со дна болота, – оживившись, сразу же откликнулся староста. – Стоят вон, на тех плотах, – показал он кнутовищем на какие-то древесные останки, качавшиеся на воде маленького болотного оконца, и бывшие, по-видимому, в своё время плотами для сбора болотной руды. – И вот этими черпаками таскают из болота руду. На плотах она высыхает. Лишняя вода с неё стекает, обратно в болото, а уже подсушенную, или, зимой, вымороженную, перевозят уже в плавильную печь.
– Так здесь, значит, и зимой работают? В стылой воде? – задумчиво проговорил Димон, с интересом рассматривая Старосту, как какого-то необычно интересного жука, мечту коллекционера.
– Конечно, – удивлённо посмотрел на него Староста. – Руда, ведь она постоянно требуется. Варочную печь не остановишь же по своему желанию. А если остановишь, то потом замучаешься её снова разжигать. Поэтому, и руда требуется постоянно. И зимой и летом, не говоря уже про весну, и про осень, – усмехнулся Староста, посмотрев на них, как на младенцев. – Потому и цена на неё высокая. Потому и спрос на неё есть всегда.
– А чего же с плотов то работали, – решил всё же поинтересоваться Сидор, не желая сразу огорчать Старосту матерным отказом. – Можно ведь было и осушить. А потом копай себе эту вашу руду, сколько хочешь. Но уже не в сыром болоте, а в….
– А в просто сырой низине, с мокрыми туманами и стылым, даже летом, воздухом, – перебил его Димон, покрутив пальцем у виска.
– Не интересно, значит? – с тайной надеждой в глазах, всё же решил поинтересоваться Староста, видя их полное равнодушие на его предложение. – Нет, – добавил он с сожалением, так и не дождавшись никакого ответа, – не интересно.
Тогда, поехали дальше, покажу ещё, чего интересного есть.
Сенокосы.*
Попетляв по лесу ещё пару часов и перевалив пару раз, через какие-то увалы, они снова выбрались на просторную равнину, простирающуюся уже чуть ли не до самого горизонта, с виднеющимися где-то там, вдали, голубыми вершинами гор.
– Никак опять болото? – мрачно поинтересовался Сидор, останавливая лошадь на склоне холма, полого спускавшегося в низину.
– Какая красота, – раздался сзади его восхищённый голос Мани, поражённой открывшейся перспективой.
– Если вырубить молодой подрост и немного расчистить от кустов, – тут же вставил своё замечание Староста, то тут могут быть прекрасные сенокосы. Надо только расчистить и местами восстановить заросшую осушительную систему, и она снова заработает. Тогда здесь будет и сухо и для роста травы самые прекрасные условия.
– Тут раньше сенокосы были, – пояснил Староста, поворачиваясь к ним всем корпусом, – а потом, как хозяев побили, всё и зачахло.
– Богато здесь люди жили, – добавил он, чуть погодя. – Сеном торговали. Были, чуть ли не первые во всём городе по продажам сена.
– Тут были бога-а-тые сенокосы, – задумчиво протянул он, глядя на простиравшуюся перед ним равнину с редкими куртинами кустарника и одиноких старых ив по берегам полузаросших осушительных каналов, – но потом место забросили, – повторился он, – опять же после очередного набега ящеров. Тех, кто тут жил, ещё совсем недавно и пятнадцати лет как ещё не прошло, давно уж нет, вот место постепенно и приходит в запустение. Даже следов от их деревеньки не осталось.
– И где же она тут была? – задумчиво протянул он себе под нос, внимательно оглядывая горизонт. – Нет, – с сожалением покачал он головой, – сейчас, за давностью лет, уж и не вспомнишь.
– Одних коров почитай с полторы тысячи здесь держали, – вернулся он снова к рекламе участка. – Хотя могли бы и больше. Но они больше маслом торговали, чем животинку разводили. На всю округу место сие своими сырами славилось. Говорят, здесь какой-то особый микроклимат, зело подходящь для коровок.
– Берите, – снова повернулся к ним Староста, – У вас лошади есть, вам сено нужно, а не умеете косить, так людей наймёте. Наёмного люда здесь всегда хватает. По зиме, в город много новых людей перебирается, поселенцев с дальних хуторов, так что в работниках недостатка нет. За зиму расчистите, а летом и косить начнёте. На сено у нас спрос велик. В накладе не останетесь. А за работу опять же сеном заплатите. Только надо расчистить от молодого подроста. Всего делов то.
– Правда, место далековато от города, – сожалеючи покачал он головой. – Если что случится, набег ящеров или там, амазонок, ждать помощи не от кого. Придётся отбиваться самим. Ну да вам не впервой, как я погляжу, – кивнул он на торчащие у них из-под плащей арбалеты. – Да и копья у вас весьма внушительного вида, – уважительно посмотрел он на вертикально торчащие у стремени древки копий. – Не пропадёте.
– Пожалуй, мы бы ещё что-нибудь посмотрели, – мрачно взглянул на него Сидор. – Не столь водянистое и с климатом посуше. Тут конечно красиво, – мрачно кивнул он на простиравшуюся прямо перед ним равнину, – да и сено тут, судя по всему, действительно отлично растёт, но нам надо участки повыше и посуше. Не люблю я последнее время в болоте копаться, надоело.
Ну что ж, – тяжело вздохнул Староста. – Нет, так нет. Поедем на другие места. Повыше и посуше.
Деревня углежогов.*
До другого места добрались уже аж к полудню. И не то чтобы было совсем далеко, но пока, чертыхаясь и матерясь, продрались через густой, заболоченный ельник и выбрались на простор чистого светлого березняка, прошло, чуть ли не пол дня. По всему было видно, что здесь ранее жгли древесный уголь.
Ещё и теперь, в дальнем углу огромаднейшей вырубки, виднелись полуразрушенные останки печей пережога. Там же просматривалась и полузаросшая молодым еловым и берёзовым подростом просека, по словам старосты – дорога, ведущая обратно в город.
Медленно и осторожно обогнув по краю огромную, захламлённую вырубку, группа подъехала к полуразрушенным домам углежогов.
Даже с первого взгляда было понятно, что деревенька давно была заброшена. Все крыши оставшихся ещё целыми домов были провалены, а окна и двери отсутствовали напрочь. Из четырёх, здоровенных когда-то изб, срубленных явно из дуба, из бревна диаметром не менее пятидесяти сантиметров, для жилья, на первый взгляд, был пригоден лишь один, над которым сохранилось хоть какое-то подобие полуразваленных стропил с остатками кровли. Окна и двери, по-видимому, представляли повышенную ценность, поэтому от них не осталось даже следов. Со срубами же возиться никто не стал, хоть на вид, они ещё были вполне пригодны, только потемнели от времени.
В целом, весь участок вызывал состояние какой-то подавленности и угнетённости. Особенно угнетали мрачные останки домов, зияющие чёрными провалами окон и дверей. Вроде бы всё хорошо: большой участок, гектаров тридцать-сорок, заведомо больше всего того, что им ранее предлагали; хорошая земля – чернозём, отвратительно липнущий к сапогам после вчерашнего дождя; дорога – ведущая в сторону города и требующая минимальных затрат на расчистку, сухая и широкая, хоть пускай две телеги рядом; ручей, журчание которого слышалось где-то рядом. Наконец, близость самого города, до которого, по словам старосты, было не более десяти, пятнадцати вёрст. Но аура! Аура этого места была ужасна. У всех, без исключения, возникло какое-то невнятное чувство подавленности и угнетения, лёгшее на плечи каждого, как только они выбрались на вырубку. И только как следует, надавив на старосту, из него смогли выдавить невнятный рассказ о произошедшей здесь кошмарной трагедии.
Бекав, мекав, всячески увиливав от разговора, староста, наконец-то, обречённо вздохнул и выдавил из себя одно только слово.
– Ящеры, – односложно сказал староста и надолго угрюмо замолчал. – Никто не смог уйти или скрыться, – продолжил он, тяжко вздохнув. – А посёлок, вы же видите, изначально для обороны не приспособлен. Сколько им не говорили ограду поставить, не слушались. Мол, всё под контролем, да у нас башня неприступная, да на ней наблюдатель, да издалека всё видно, да нас много – отобьёмся, а ограда только мешать будет.
– Эта, что ли? – ткнула угрюмая Маня пальцем в сторону непонятного сооружения, напоминающего то ли колхозный элеватор, то ли ещё что, нечто вроде покосившегося деревенского сортира.
Вблизи, подъехавшей группе, было хорошо видно мощное сооружение из морёного дуба, возвышающееся над лесом метра на два-три.
– Большая, однако. Высокая, – задумчиво протянул Корней, разглядывая мощное, покосившееся сооружение. – Могли и отбиться. С налёту такую не взять, а сжечь, сразу не получится. Морёный дуб, – добавил он, задумчиво постучав по нижнему венцу обухом топора.
– Что? Это ящеры её так долбанули, – спросил он, указывая на развороченный угол сруба башни, наклонившийся над дорогой под сорок пять градусов.
– Не, это уже мы, – нехотя откликнулся староста. – Потом уже, как ящеров прогнали. Собирались разобрать и перевезти поближе к городку. Больно уж дуб хорош, морёный. Да и рядом здесь, везти далеко не надо. Только, было, собрались разбирать, опять зверьё это навалилось. Потом то, потом сё. Пока отбились, пока раны зализали, тут и зима подоспела, а там и посад восстановить надо, и урожай собирать. Потом зима голодная, урожай то почти весь погиб тогда, ящер потоптал. Вот оно за суетой и забылось как-то. И как только стоит, родимая? Крепкая, однако. Другая бы давно завалилась и сгнила, а эта всё стоит и стоит. Никто уж и не вспомнит, который год. Так что, если будет желание, забирайте её себе, как и срубы в деревеньке. Вставляйте окна, двери и живите.
– Одним словом, всё это, включая и сам участок, и деревеньку, и башню можно брать себе под жильё, – вставил задумчиво Сидор.
– Да берите. Жалко, что ли. Лошадей у вас в достатке, возьмёте дровни, да вывезете себе помаленьку. В посаде под городом дома соберёте. Отстроитесь. Всё не в землянке зимовать будете. А здесь пропадёт. Жить тут на отшибе, никто не желает, так что никому они не нужны эти срубы? Старьё да гнильё.
– А что, всё-таки, случилось здесь? С углежогами, я так понимаю? – вернулся к интересующей теме Сидор.
Староста разом поскучнел, моментально утратив появившееся было возбуждение, и поведал историю произошедшей здесь трагедии.
С его слов вырисовывалась страшная картина происшествия, которую потом, уже по следам, после всего произошедшего, смогли восстановить оставшиеся в живых жители городка.
– Жили здесь, действительно углежоги. Жгли дубовый и берёзовый уголь и выгодно сбывали его местным металлургам и кузнецам. Работа эта довольно прибыльная. Потому то и уходить отсюда никто не хотел, что доход был больно хорош. Даже сейчас, запасов берёзового и дубового леса тут хватит на несколько лет непрерывной работы, если восстановить всё в прежнем объёме, а там и новый лес подрастёт. Хоть век на одном месте сиди. При умелом развороте дела, можно вечно с него кормиться. Только, опять же, дай бог со своим то делом управиться. На всё рук не хватает.
– Ну, так вот, врасплох их застали и порубали сразу. Даже пытать не стали, хотя и любят ящеры это дело. Видать, опасались шум поднять, чтобы из городища не помешали. Похоже, следили за углежогами долго, и время так подгадали, чтоб ни один не ушёл. Ну а те, похоже, привыкли, что всё спокойно, что тихо кругом. Расслабились. Даже охрана, и та, без кольчуг была. Загорали, уроды, – неожиданно зло закончил староста.
– А чё ты злой-то такой, – спросила Маня, внимательно наблюдая за старостой. – Тебе они что, родней, какой приходились?
– Дочка у меня тут была замужем. Молодая совсем, безголовая, – и замолчал, мрачно уставившись на разрушенную деревню.
– Ну, всё ясно, – закончил разговор Сидор. – Срубы возьмём, башню приберём, но жить здесь не будем. Мрачновато здесь как-то. Тут бы кладбищу быть, а не людям жить, – скаламбурил он.
– Правильно, – зачастил скороговоркой староста. – Зачем вам здесь жить. Живите в городище, а сюда на работу ездить можно. Городок недалеко, лошади у вас есть, телегу купите, а то и бричку какую-нибудь. Дорога сюда хорошая, широкая, да всегда сухая. А что мрачно здесь, так это сейчас, осенью, да под вечер, а с утреца то, оно завсегда веселей будет. Начнёте землю распахивать, там и тоска местная уйдёт.
– Ладно, посмотрим, – проговорил Сидор. – Поехали домой, что ли. Я так понимаю, что это всё, что можете нам предложить и выбирать особо не из чего. Если только сами вырубкой не займёмся, или ранее предложенные не возьмём.
– Ну и зачем вам лес под пашню вырубать. Вы хоть мужики и здоровые, а дело это тяжёлое, да ещё выровнять и распахать надо. А у вас черенки, да огород не копан, да дома своего нет. Да зима на носу. За зиму никак не успеете, не то что десяток га землицы поднять, а и один то, дай бог вырубить, да раскорчевать.
– Тот, первый то, участок, вы правы, надо под лесопосадки пустить. Сосну корабельную, а то и кедрач посадить, пусть растёт. Будет у нас, у города под боком, свой кедрач. И древесина, и орех, опять же, свои. А то приходится за орехом к горам ездить. Неделя туда, две – обратно, да там…. Не так шишку бьёшь, как по сторонам смотришь, кабы чего не вышло.
– Значит, мы в доле, – довольно улыбнулся Сидор. – Но, опять же возвращаемся к нашей проблеме. Есть ли ещё участки? Всё представленное, как-то не вызывает энтузиазма.
– Тьфу, на вас, – хлопнул прутом по сапогу староста. – Совсем достали. То не так, да это не эдак. Ну, раз такие упёртые, то покажу вам, теперь уж точно последнее. А там уж не обижайтесь, если что не понравится. И развернув свою кобылку, староста, нервно помахивая хлыстом, порысил по просеке, раздвигая крупом лошади невысокий подрост.
– Вся компания, чувствуя внутреннее раздражение старосты, но, понимая, что из того можно ещё что-то выжать, весело зарысила за ним.
Проехав по какой-то боковой просеке несколько вёрст, староста, достигнув тёмного, густого ельника, свернул на малоприметную тропку, ведущую куда-то в сторону видневшихся невдалеке холмов. Тропинка извивалась самым причудливым образом и еле-еле просматривалась среди молодых ёлок. Как находил дорогу староста, было совершено не понятно. Если не знать заранее, что здесь была тропа, то никому и в голову не придёт, о существовавшей ранее дороге.
Болото.*
Тропка, начавшаяся довольно весело от границы светлого березняка, постепенно привела в глухое и сырое чернолесье, сплошь перевитое мощными зарослями хмеля. Под ногами явственно захлюпало.
– Куда ты завёл нас, Сусанин-старик, – весело заорал в спину впереди идущего старосты Димон. – Тебе не кажется, что здесь нет пути и некуда езжать?
– Это, по-твоему, нет, – обернулся староста, – а, по-моему, дорога только начинается. Хотели землю посмотреть. Так посмотрите. А зараз не пищать, да след в след ступать. Тут начало болота, и, главное, с гати не сбиться, а то утопните сразу, кто тогда пни корчевать будет. И за лошадями, за лошадями следите. Пугаются они тут невесть чего. А как прыгнет лошак в сторону, так почитай и нет тебя. Никто никого вытаскивать не будет – топь. Одни бульки и останутся. Да вонь болотная.
Притихшая компания молча выстроилась цепочкой и, стараясь не сбиваться со следа старосты, осторожно углубилась в болото.
Где-то через час пути, о тишине никто больше не думал. Над болотом стоял ор, мат и жалобные причитания Маши. Если бы кто-нибудь в этот момент посмотрел издалека, то было бы видно, как через небольшой участок открытой воды на болоте, последний перед видневшейся совсем рядом сухой возвышенностью, пробиралось нечто бесформенное, хаотично шевелящееся и громко матерящееся. Сверху всё это было прикрыто коконом какой-то полупрозрачной шевелящейся дымки. Конечно, если присмотреться, то можно было бы признать в этом нечто небольшую группу людей на лошадях, бредущих по брюхо в воде. Но, боже мой, что у них был за вид. То, что люди не сами шлёпали по воде, уже ничего не значило. Все были не то, что по уши, по самую макушку грязные, покрытые комьями чёрной болотной грязи, зелёной тины и мокрые насквозь.
Аккуратно через болото перебраться оказалось совершено невозможно. Кому повезло окунуться по уши в ямы, скрытые полуразрушенной гатью, кто, вытаскивая своих товарищей, извозился в грязище по уши, а кому достались просто брызги, уже было неважно. Теперь всех, включая лошадей, покрывала плотная корка слипшейся грязи, пополам с тиной и болотной живностью. Но даже не это привело всех в отряде в состояние неконтролируемого, тихого бешенства. Комар. Комар и мошка, или мошка и комар. Они ели их живьём. Редкие по началу, практически не встречаемые на залитой солнцем вырубке, здесь их были миллионы, нет, миллиарды, триллионы, трилиарды.
Они висели вокруг людей и животных даже не облаком, не плотным туманом. Они обхватывали всех живым одеялом и ели, ели, ели. Казалось, что было слышно даже чавканье и довольное похрюкивание. Ни шлепки, ни вопли, ни мат не смолкали, ни на секунду. Только плотная корка грязи, покрывавшая путников, и спасала их ещё от окончательного поедания. Страшно представить, что было бы, если бы не грязь.
Но всё кончается. Кончился и этот кошмар. Стоило только ступить на высокий берег, окружающий болото, как страшную, огромную, невероятную тучу комара, как ножом отрезало.
Видок у людей был страшен, не говоря о лошадях. Если человека ещё спасала одежда, то лошадей только грязь. Там же где куски грязи отваливались или были смыты водой, можно было видеть кровоточащее мясо вживую съеденной плоти. Но ни о каком мытье не могло быть и речи. Стоило сделать только шаг к воде, как незнамо откуда подымались тучи страшного гнуса. Не было сил даже ругаться. Вся группа, понуро и молча, оглянувшись напоследок на страшное болото, двинулась вслед за старостой. Поднявшись на возвышенность, они опять увидели перед собой плотную стену очередного чернолесья и ещё больше приуныли.
– Далеко ещё? – тяжело дыша, спросил Димон. Ему досталось больше всех. По непонятной причине, его лошадь, без всяких видимых причин, регулярно устраивала попытки суицида. Она внезапно, раз за разом, срывалась с гати и бросалась в болотные окна или на "невинные" зелёные лужайки, не желая идти следом за другими лошадьми. И каждый раз её приходилось дружно вытягивать, и так до очередной ямы. Казалось, она их чувствует каким-то необъяснимым, мистическим образом, и радостно стремится утопиться, как бы всем назло. Вот и сейчас, она стояла, мелко дрожа всем телом и тяжело поводя раздутыми боками, но, тем не менее, косясь куда-то в сторону бешеным глазом.
