Текст книги "Шишки без ягод"
Автор книги: Анатоль Нат
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 46 страниц)
Глава 9 Пьянству бой
Начало кофейной эпопеи.*
Хоть Димон жил в Долине на всём готовом, доставляемым ему из города Сидором, но периодически он скучал, и в эти редкие светлые моменты отправлялся проветриться в гости к друзьям.
Явившийся в очередной раз по какой-то своей надобности в город, Димон подгадал как раз к позднему завтраку, чтоб не возиться самому с готовкой. И теперь, сидя вместе с Сидором за обеденным столом он со скептическим видом, написанным на его лице буквально аршинными буквами, рассматривал ту бурду, которой Маня повадилась в последнее время травить своих друзей. Этим напитком, выдаваемым ею за компот из каких-то местных сухофруктов, она теперь чуть ли не каждое утро травила своих друзей, имевших несчастье жить вместе с ней в одной землянке.
Это у неё в последнее время прорезалось нечто вроде хобби – изобретение всяческих напитков из местных, зачастую неизвестных на Земле ягод, но вот то, что порой получалось, не всегда было пригодно для питья. Хотя Маня этого категорически не признавала. – Тебе не кажется, что это пить нельзя? – Димон поднял на Маню удивлённо вопросительный взгляд. – Ты, Маш, чем народ травишь? Что они тебе сделали такого плохого, что ты их заставляешь пить эту гадость?
– Пей! – пододвинула ему чашку обратно Маша. – Это витамины, сейчас осень, надо ими на зиму запасаться.
– Что я тебе, медведь, что ли? – недовольно проворчал Димон, снова отстраняя чашку рукой. – Ты бы ещё корешков каких из земли накопала и сюда накрошила, – недовольно проворчал он.
Отставив чашку с напитком в сторону он с задумчиво мечтательным выражением, появившемся неожиданно на лице, бросил ехидный взгляд на кислую рожу Сидора, с отвращением прихлёбывающего тот же самый напиток.
– А помнишь, Сидор как пьяная Машка хвасталась у амазонок в трактире, что она крутая такая, что, мол, два мужика ей прислуживают, что у неё один телохранитель, два мужа, табун лошадей и ещё что-то….
Димон наморщил лоб в мучительной попытке вспомнить что ещё там говорила Маша.
Оживившийся Сидор уже с более весёлым лицом и загоревшимися от возбуждения глазами, медленно и грозно повернулся в сторону Маши, неторопливо отставляя кружку с напитком в сторону.
– Да, да, да, да! Помню, помню, – ехидно заметил он, так сильно прищурив глаза, что они скрылись в узких щёлочках и ткнув в её сторону указательным пальцем. – А ещё я помню как она требовала кофий в постель и всячески нас третировала. Мучила, можно сказать.
– И помню что мы обещались её простить за "неправильное поведение", если она напоит нас кофием утром в постель.
– Ну, постель, положим, мы опустим, – усмехнулся он. – Но кофий по утрам вынь да положь, – грозным голосом закончил он свой монолог.
– Да! – согласился оживившийся Димон. – Без постели мы обойдёмся, но вот без кофия – никак.
– Да где ж я вам на этой планете найду кофе? – в полной растерянности Маша смотрела на сидевших за столом мужиков.
– Откуда я знаю, – удивлённо посмотрел на неё Сидор. – Кофе в землях амазонок мы пили? Пили! У князя пили? Пили! А раз так, то значит его откуда-то берут.
– Хотя, – задумчиво передёрнул он плечами. – Судя по тому какая это была гадость, то вполне может быть это был какой-нибудь цикорий, или вообще желудёвый.
– Так что, золотко, всё в твоих руках.
Сидор с откровенной насмешкой в глазах смотрел на неё. С фальшивой сочувствующей улыбкой он с сожалением развёл руками.
– Хочешь прощения – ищи кофей. Или, по крайней мере, достойный ему заменитель.
Маша, задумчиво прищурив глаза, оценивающе посмотрела на друзей.
– Кофе, говоришь? – хмыкнула она с непонятным выражением на лице. – Не боитесь?
– Кто? Мы? – ахнули в один голос Сидор с Димоном. – Маша! – Сидор схватился за сердце, весело глядя ей прямо в глаза. – Сделаешь кофей, всё прощу! Даже твои издевательства в том трактире и на дороге по землям амазонок.
– Ну ладно, – с откровенной угрозой в голосе, хмыкнула она. – Глядите, потом не пожалейте.
Кофезаменитель.*
И тут Маня развернулась. Издевательствам еёйным над членами несчастного коллектива не было числа. Меры она тоже не знала. Чего она только не придумала и не попробовала: и рожь, и пшено, и пшеница, и рис, даже, где-то нашла. Всю зиму травила народ нещадно. Затравила всех до такой степени, что утром каждый старался пораньше встать и, даже не позавтракав, сбежать в лес, на тяжёлые физически работы по корчёвке пней. Маня, достигнутым результатом очень гордилась и утверждала, что в деле мотивации труда ей нет равных. Все с ней соглашались. Не соглашаться было просто опасно. Мстительная Маша сразу же изобретала что-то новое, что-то особенно гадостное, и с тёплой, дружеской улыбкой, подсовывала всем на испытание. Где она эти рецепты находила, не знал никто, похоже, что даже сама Маша, но изобретательности её не было границ.
Нелицеприятная, но честная и правдивая оценка её творчества одним, тут же отражалась на всех. Маня всех запугала и затерроризировала. Она царила. Она парила. Она правила! Но в народной толще угнетённых товарищей зрел бунт. Грозный и беспощадный!
Всё чаще и чаще народ, под разными предлогами, стал отказываться от Машиных творений, ссылаясь, то на отсутствие времени, то на больное брюхо, то на усталость после работы, то ещё на что.
Начался новый этап, этап непротивления злу силой. Никто не отказывался, нет. Но никто и не пил. Столкнувшись, раз, столкнувшись два, столкнувшись три, столкнувшись десять раз подряд с железно замотивированным отказом, Маня решила не уступать и удвоила свои усилия. И нарвалась на бойкот.
Ситуация зашла в тупик и грозила уже нешуточными неприятностями. В землянке поселилась атмосфера враждебности и отчуждения. Никто уже друг с другом не разговаривал, не смеялся и не стремился, как раньше, поделиться возникшей проблемой, не найти путей её совместного решения.
Но апофеозом дряни, которой травила Маша друзей, стал жёлудёвый кофе. По счастью, с ним быстро разобрались. Только пригубив, никто пить эту гадость не стал, и Маню серьёзно предупредили:
– Мань, – недовольно сморщившийся Димон мрачно посмотрел на неё, – ты кончай нас травить этим свиным кормом. Не перестанешь, так мы тебе ещё придумаем наказание, в дополнение к старому. Я каждое утро шляюсь по болоту в город, туда и обратно, а ты меня травишь такой гадостью, – брезгливо ткнул он в чашку с бурдой рукой.
– Ладно, ладно, – недовольно пробурчала Маня, скривившись от запаха, пахнувшего на неё из котелка с напитком, который она только что сделала и, брезгливо отстраняя его чуть в сторону. – Обещаю больше не экспериментировать. С подобным, – тихо добавила она, бросив на него настороженный взгляд.
– И предварительно советуйся о количестве экспериментов с каждым членом коллектива персонально, – недовольно буркнул Сидор, угрюмо зыркнув в её сторону. – А также о продолжительности своего эксперимента и количестве чашек испытательной жидкости.
– И об обязанности каждого выпивать моё творение, – тут же отозвалась недовольная Маня, возмущённая негативной реакцией друзей на её усилия, – иначе я отказываюсь. Нельзя творить, – задумчиво пробормотала себе под нос Маня, – не видя душевного отклика.
– Полагаю, – задумчиво заметил Корней, заглядывая в котелок, и брезгливо отшатнувшись, – что не всякий душевный отклик тебе понравится. Некоторые, особо душевные, – икнул он, подавив подкативший к горлу ком, – тебе лучше не видеть.
– Клянусь, – Маша клятвенно подняла руку вверх.
– Клятвенно клянусь больше на друзьях так гнусно не экспериментировать. Впредь же буду предварительно советоваться о количестве экспериментов над каждым членом коллектива персонально, а также о количестве чашек испытательной жидкости, как вы и просите, – ядовито добавила она, презрительно сморщив свой точёный носик и возмущённо посмотрев на повеселевших товарищей.
Однако, как ни было противно то, что изобретала Маша, но серьёзного занятия ни у кого не было, поэтому на общем собрании все решили потерпеть, и помолчать, на чём особенно настаивала Маня, и продолжить поиск кофе, пока сам поиск не придёт к своему логическому завершению.
В общем-то всем уже стало ясно, что ничего толкового из этой затеи не выходит, но пока ещё у Маши не кончился энтузиазм, решено было потереть.
– "Ну право слово, чего расстраивать по пустякам хорошего человека?" – подумал в этот момент Сидор, невольно в большой задумчивости покосившись на пахнувший смрадом в его сторону котелок с желудёвой бурдой.
Сидор, медленно покачиваясь на задних ножках донельзя расшатанного табурета, с кислым видом рассматривал кривобокую стеклянную бутылку, которую он купил этим вечером в ближайшем трактире. Заткнутая плохо подогнанной и неряшливо вырезанной липовой затычкой она производила самое неприглядное впечатление своим несуразным, кривоватым видом и мутным стеклом из которой была отлита.
Несмотря на то, что он уже чуть ли не целый час её мучил, пытаясь допить остатки того пойла, что по неосторожности приобрёл этим вечером, там ещё оставалось на его взгляд слишком много. Настолько много, что Сидор чувствовал тихий ужас при одной только мысли о том, что эту дрянь ему придётся всё-таки выпить. Ну, не пропадать же добру, тем более что за него было уплочено.
– Профессор! – возмущённо проворчал Сидор. В раздражении наконец-то не выдержав искушения, он вылил из бутылки в помойное ведро остатки того дрянного пойла, что здесь называлось самогоном. – Вы химик, или хто? Целую лабораторию вам притащили, незнамо из каких далёких краёв, отдали вам в полное и безраздельное пользование, а вы не можете для товарищей водки сварить нормальной.
– Два! – потряс он перед его носом пустой бутылкой. – Два перегонных куба привезли. Три холодильника стеклянных. И неужели нельзя выгнать хоть капельку спирта для товарищей? И что вместо этого? – пьяно потряс он головой. – Приходится пить всякую гадость, – скривился он, рассматривая на свет мутную жидкость ещё оставшуюся в стакане стоящем на столе перед ним. – И-эх, – махнул он огорчённо рукой, – хоть бы медовухи сварил, что ли? Всё польза, хоть какая от тебя старого была бы.
– Да где же я тебе, пьянь древесная, мёда столько найду, сколько вы тут пьёте, – ужаснулся оскорблённый профессор, с возмущением воззрившись на него. – У нас всего только пара килограммов мёда то и есть в туеске.
– А ты, старый, водички добавь, да дрожжец кинь, – качая пьяно головой, выдавил из себя Сидор. – Вот его больше и будет. А то можешь ещё хрена туда добавить. Вон его сколько, – кивнул он головой на небольшую кучку хрена, недавно купленного Маней для приготовления острой приправы на какой-то местный праздник. – Всё одно пропадёт, куда Маньке столько. А так будет остренько, – пьяно хихикнул он. – И вообще, профессор, – возмутился Сидор, – тебе обещали поддержку в Совете, так пользуйся. Пусть дадут вам, нам…., – замялся он, глубоко задумавшись, – …мёда! – Радостно заорал он, представив приятные перспективы. – Почему тебе не выделяют мёд? – заново пристал он к профессору с пьяными вопросами. – Ты же у нас исследователь, или хто? Пусть дают. Мы будем делать медовуху.
– Эх, – закатив глаза к потолку, размечтался он, – медовуха. Мечта всей моей жизни. А здесь её почему-то не делают, – пожаловался он насупившемуся профессору. – Так сделай, – попросил он его. – Ну чего тебе стоит. Напряги извилину, у тебя же их много.
– Нет, – обречённо махнул он рукой, на красного от возмущения профессора, – не будет с тебя толку. Даже какой-то паршивой медовухи сделать не можешь. А ещё целый профессор называется, – продолжал уже жаловаться он сам себе, заваливаясь спать на своей койке.
Хреновуху в жизнь.*
Обиженный на Сидора профессор, расстроенный откровенным пренебрежением со стороны своих товарищей и недоверием к его способностям, провертевшись на койке, без сна всю ночь, на рассвете подхватился и уже с самого раннего утра сидел на ступеньках Городского Совета, дожидаясь Городского Головы.
Воодушевлённый новой мыслью об изобретении медовухи, он решил обратиться в Городской Совет с просьбой о выделении ему для опытов, бочки мёда. Ну, или ведра, или хотя бы банки трёхлитровой. Ну, на худой конец, литра мёда для создания рецепта медовухи. – Чего? – удивлённо посмотрел на него Староста, входя в помещение Совета следом за Головой, и краем уха услыхав требования, выдвигаемые профессором. – Мёда? А больше тебе ничего не надо? Может и вареньица ещё подкинуть к чаю для сладости?
– Нет, – покачал головой кто-то из членов Совета, незаметно, следом за Старостой собравшихся в помещении Совета и теперь насмешливо выслушивающих горячо размахивающую руками городскую знаменитость. – Если Вам, профессор, нужен мёд, то купите его сами. Если бы Вы попросили соли какой-нибудь. Ну, к примеру, бертолетовой, то мы бы ещё подумали, всё таки редкость, как никак. А мёд, для своих нужд покупайте сами и за свои деньги. В конце концов, вам жалованье выплачивается и немаленькое, вот и изыщите возможность купить мёда себе сами.
– Ну а не хватит на крынку мёда, – усмехнулся Староста, – займи у своих друзей. Чай вместе живёте, деньги у них должны быть.
– Деньги то у меня есть, – возразил профессор Городскому Голове, молча наблюдавшемуся за разгорающимся скандалом. – Да тут дело не в деньгах. Я же не для себя, я для общества стараюсь. Я вообще не пью, ни грамма. Я исследователь. Мне интересна сама проблема. Интересно найти решение. А если деньги, или, там, мёд, от общества, то и рецепт будет для всего общества. Кто захочет, тот и будет её, медовуху, то есть, потом и делать.
– Не-ет, – возразил ему Голова, переглянувшись со Старостой. – Вот ты сначала сделай, испытай, проверь всё на себе или на своих товарищах. На подопытных кошках, то есть, – усмехнулся он, – а потом и нам предлагай, а мы, потом, посмотрим, надо ли нам это или мы обойдёмся. Медовуха, она штука простая, её и любой дурак сделает. Так что, чего ты там наделаешь, одному богу известно будет. А мёд, он и в Африке мёд, хоть здесь и нет вашей Африки. Потратить легко, добыть трудно.
– Не-ет, – ответил профессор, – так дело не пойдёт. Не хотите поддерживать производителя…
– Это ты, что ли? Производитель? – насмешливо заметила одна из двух женщин, членов городского Совета. – Да из тебя песок сыпется. Производитель! – презрительно фыркнула она.
Профессор, медленно повернувшись в её сторону, тихо, с едва слышимым свистом втянул сквозь судорожно стиснутые зубы воздух и бесцветным голосом, едва сдерживая внезапно нахлынувшее бешенство, тихо процедил, глядя в сторону своей давней хорошей знакомой:
– Должен сказать тебе Тамара Игоревна, что зря ты это сказала.
На большее, видимо его терпения уже не хватило и дальше он запустил в сторону членов Городского Совета столь длинную, матерную тираду, что на членов Совета, не ожидавших от него таких слов, от неожиданности даже напал столбняк. Несколько минут они его молча слушали, неверяще глядя на обычно невозмутимого и вежливого профессора, изрыгающего грубую матерщину, а потом просто выкинули старика из дверей, запретив появляться там в ближайшие месяцы.
Вернулся профессор домой уже где-то к обеду, только, только ко времени, когда несчастный Сидор, едва продрал мутные с похмелья глаза и, ничего не понимая, удивлённо таращился на бегающего по землянке мертвецки бледного, взбешённого профессора.
– Да в чём дело то, – держась за гудящую с перепою голову, жалобным голосом, хрипло спросил Сидор профессора, морщась от звона, стоящего в ушах от его воплей. – Денег что ли не дали? Так чего орёшь, как будто тебя режут. Пары золотых тебе хватит на бочку мёда?
– Да куда столько, – ошарашено посмотрел на него профессор. – Мне и ведра хватит.
– Тебе, может, и хватит, а Маня у нас, вон, беременная. Ей медку, для ребёнка надо. Чтоб здоровее был.
Маня, случайно присутствующая здесь же, тут же возмущённо фыркнула. И не удержалась от комментариев.
– Как же вы меня все достали. Шагу не дают шагнуть, без опеки. И вообще, учтите, если так и дальше пойдёт, то я ещё подумаю, рожать ли мне или нет.
– Ты в зеркало давно гляделась, – рассмеялся на её заявление Сидор, указывая на выпирающий домиком живот. – Вообще-то, поздновато будет такое говорить. Он уже на подходе.
Одним словом, всё таки купил профессор на городском рынке целую бочку мёда, литров двадцать, и начал свои эксперименты. Ну, как ему и предсказывали, ничего хорошего из этой затеи у него не получилось.
– А что, – задумчиво заметил Сидор, попробовав рюмку медовухи, сваренной профессором. – Неплохо. Но ничего особенного, – добавил он с сожалением. – И чего с ней так все носятся, – недоумённо воззрился он на профессора. – Обычный мёд, разведённый водкой. Не здорово, – с сожалением покачал он головой.
– Сам знаю, – вздохнул с сожалением профессор. – Но что не так, не могу понять. Нет какой-то изюминки.
– Ага, – хмыкнул Сидор, – хрена не хватает для остроты.
– А что, – с любопытством посмотрел на него профессор, – почему бы и нет. Ты уже второй раз про неё заговариваешь. Может, ты и рецепт помнишь.
– Правда? – растерянно почесал в затылке Сидор. – Не помню, – добавил он чуть погодя, виновато глядя на него. – Может, и говорил. Что-то такое вертится в голове, но ничего конкретного, – с сожалением пожал он плечами. – Единственно, что название помню. Хреновухой обзывают. Так что, придётся вам, профессор, самому её изобретать, тут уж я вам не помощник.
Недовольно посмотрев на виновато глядящего на него Сидора, профессор буркнул что-то себе под нос про чью-то память и в дальнейшем уже к нему не обращался, сосредоточившись полностью на своих опытах.
Хрена натёр и заложил опытные образцы с разным содержанием мёда и хрена. Теперь уж он не торопился, а, как и положено, выдержал полтора месяца, юшку слил, остаток профильтровал, и убрал подальше в дальний чулан.
Вот тут то, они оба и поняли, что профессор результат выдал. И теперь он постоянно гонял Сидора, пытавшегося всё попробовать и попробовать, что это там такое у профессора получилось.
– Ну, знаете ли, профессор! – возмущённо воззрился на него Сидор, когда профессор снова застал его за попыткой откупорить бутыль с хреновухой.
– Это только для пробы, – тут же попытался он оправдаться, пряча кружку, куда он пытался отлить хреновухи, за спину. – Я вообще-то, имею на неё полные права. Это была моя идея насыпать туда хрена.
– А сам хрен, – ехидно глядя на него, поинтересовался профессор, – кто тёр. Пушкин!?
– Кто сматывался из дома под любым, самым неблаговидным предлогом, чтоб только не тереть эту гадость? А! – возмущённо посмотрел он на заискивающе глядевшего, на него Сидора.
– Да ладно вам, профессор, – заканючил Сидор, заискивающе глядя ему в глаза, – всего пять капель. На пробу.
– Пшёл вон, – рявкнул на понурившегося Сидора профессор. – Сказал же, что через полтора месяца, значит через полтора, – и, отобрав у него пустую кружку, выгнал из чулана.
Но, что им стоило наиболее дорого, так это бутылки. Пришлось купить в городе у местного кабатчика целую сотню. Для профессорских опытов, конечно.
Как-то Маня попыталась, было, приспособить одну из них под свои нужды, взяв с собой в лес воду, или ещё какую-то бурду, но тут профессор закатил им самый безобразный скандал. Носясь по землянке с отобранной у перепуганной Мани бутылкой, он размахивал ею, разбрызгивая вокруг налитую в неё колодезную воду, и кричал, что бутылки покупались только для него и того, что есть, ему и так мало. А для своих нужд пусть покупают ещё.
Никто, естественно, ничего покупать не стал, больно дорого, но Маня профессору тут же отомстила лишив его вечерней выпечки.
– Фиг тебе, старая чернильница, – мстительно заявила она в ответ на молчаливую, жалобную просьбу профессора выделить персонально для него ещё один кусочек пирога с капустой. – Мне тоже водички попить в лесу хотелось, а ты, гад, бутылку зажал. Так вот мучайся теперь, глядя на остальных.
И ведь так, вредина, и не дала ему пирога, к откровенному веселью всех прочих.
Глава 10 Димон и Фокс
Воришка.*
Одинокая жизнь в уединённой долине, отрезанной от всего мира страшной топью, пробраться через которую можно только зная извилистую стёжку притопленной гати, для кого-нибудь показалась бы ужасной, но для Димона, склонного к уединению и отшельничеству была восхитительна.
Никто не досаждал ему своими проблемами и даже простыми разговорами, просто некому было. Лишь изредка к нему забредал Сидор, соскучившийся без его общества, да ещё реже заскакивала Маня с Корнеем. Но ему и этого было достаточно.
И всё бы было хорошо, если бы у него в долине кто-то не принялся шкодить.
Привыкнув за последнее время к совершенной безлюдности вокруг, к тому, что во всей долине не было никого крупнее мышей, он как-то незаметно для себя взял за обычай каждый раз оставлять на столе возле входа в свою пещеру объедки. Уверенный что никто на них не позарится, он спокойно оставлял огрызки на завтра, рассчитывая в другой раз обойтись без долгой готовки. Будь то оставшийся после обеда кусок колбасы, пирога, принесённой Сидором, какой-нибудь здоровущей рыбины, которую за один присест при всём желании не съешь, или ещё что. Это для обленившегося Димона было весьма комфортно и лениво.
И вот уже несколько последних дней, с конца прошлой недели, Димон начал замечать, что рядом с ним поселился какой-то мелкий, шкодливый воришка. У него последнее время постоянно стали пропадать объедки, а если он вечером оставлял на улице неубранную посуду, то на утро она оказывалась вся перевёрнута, как будто в ней что-то искали, и изгваздана непонятно в чём.
Пока у него пропадали только мелкие объедки, он не обращал на это внимания, списывая происки неизвестного воришки на семейство соседских бурундуков или приблудившихся мышей. Но когда у него исчез большой шмат сала, забытого им на улице после какой-то пьянки с Вехтором, а от соседского семейства бурундуков на месте осталось только разорённое кем-то жильё с валяющимися вокруг их норы ошмётками барсучьих шкур, он всерьёз задумался и стал присматриваться.
Случай повторился, когда Димон оставил на сковороде, прикрытой тяжёлой крышкой, кусок здоровущей рыбины, которую он вечером не стал доедать, потому что уж здорово объелся накануне, а рыбина была уж больно жирная.
Утром кусок пропал. Причём крышка лежала так, как будто никто её и не трогал.
А дальше Димон стал экспериментировать.
Каждый вечер он оставлял на столе куски рыбы или мяса, проверяя что таинственный похититель предпочитает на вкус. Оказалось, что похититель предпочитает всё.
Похитителя интересовало не разнообразие, а количество. Похититель ел всё, и чем больше, тем лучше. Но, всё-таки, Димон выявил и предпочтения похитителя. Это был копчёный сом, которого Димон даже не думал оставлять воришке, а элементарно забыл убрать со стола после ухода Сидора, принесшего недельный паёк. И забыл даже не вечером, а в полдник.
Как здоровущего сома весом не менее десяти килограмм можно было съесть за один присест, а именно об этом говорили оставленные там же на столе рыбьи кости, в его голове просто не укладывалось.
Ладно бы это был какой оголодавший медведь, прибившийся к его жилью чтобы не умереть зимой с голоду, так ведь нет. Следы, в изобилии оставленные воришкой вокруг входа в его пещеру однозначно говорили о том, что это какой-то мелкий хищник.
Жалко только что как раз в следах то, Димон совершенно не разбирался. Ну ни чуточки.
А потом Димон поймал воришку.
Ему в конце концов надоело это еженощное озорство с беспардонным звоном переворачиваемой, а порой и бьющейся посуды. И он устроил простейшую ловушку с натянутой над приманкой сетью, куда в первую же ночь и влетел таинственный вор.
Когда в темноте что-то яростное, грозно шипящее перестало биться, Димон решил зажечь лампу, чтобы осветить место побоища, устроенного на кухне неизвестным гостем.
Осторожно поднявшись из места засады, Димон, чиркнул фосфорной спичкой, зажигая керосиновую лампу.
– Бли-ин, – вырвался у него невольный возглас удивления. – И это мой шкодливый сосед?
Глядя на небольшого, тощего лисёнка, запутавшегося в рыболовной сети и теперь судорожными рывками пытавшемуся выбраться из сети, но ещё больше от того запутывающегося, Димон молча стоял над ним с высоко поднятой над головой лампой.
– Ну, у тебя и видуха, брателла, – с тяжёлым вздохом присел Димон перед спутанной в колтун сетью в которой выдохшийся от бессмысленной борьбы лис наконец-то затих. – Боже ты мой. В каком же ты виде. Драный, рваный, тощий. Хвост, – Димон задержал сочувствующий взгляд на хвосте лиса. – Хвост и тот весь облезлый. Да ещё весь в репьях и какой-то парше. А ведь у лисы хвост первое дело.
– А уши! – Димон с искренним сочувствием покачал головой. – Все уши пообкусаны, как будто их жевал какой-то крокодил. Господи, но уши то кто тебе так обгрыз? Шерсть сбита в колтуны. Это даже не шерсть, а какое-то драное ватное одеяло….
– Да…. Ты, братец, у нас явно больной, – снова с тяжёлым вздохом поднялся он на ноги, бросив напоследок взгляд на прилипший буквально к хребту живот несчастного животного.
– Что же мне с тобой делать? – с задумчивым видом запустил он пятерню в свою шевелюру. – Отпустить? Так ведь помрёшь же, – с задумчивым видом продолжал он его рассматривать.
– Надо тебя лечить. Но как?
– Придётся тебя мазать мазью сквозь сетку. А потом отпустить.
– Я же не могу тебя кормить, когда ты связан, – мрачно заметил он, рассматривая кусок сети, туго стянувшей челюсти лисёнка, так что тот не мог даже ощериться, беспомощно оскаливая зубы.
– И как тебя, братец, угораздило так запутаться, – покачал он головой. – Захочешь – не получится, а тут ты сам. И так, что кормить тебя с ложечки у меня не выйдет.
– Что же нам всё-таки делать?
– Ладно, – тяжело вздохнул он. – Пока буду думать, так хоть подлечу тебя немного.
Димон решительным шагом направился к двери, закрывающей вход в пещеры. Буквально через пару минут он вернулся обратно, неся в руках туесок с какой-то густой, приятно пахнущей мазью.
С задумчивым видом насвистывая весёлый, разухабистый мотивчик он принялся тщательно и аккуратно обмазывать спеленатого сетью лиса, особенное внимание уделяя местам в выпавшей шерстью, и покрывавшим практически всё его тело язвам.
Закончив, он с удовлетворённым видом обозрел плоды своего труда и снова обратился к лисёнку, не сводившего с него своих внимательных, настороженных глаз.
– Ну, я кончил. И что дальше? Как же я тебя отпущу? – опять запустил он пятерню в свою шевелюру. – Ты же кусючий, наверное? Что же мне с тобой делать то?
– Придётся сетку резать, – внимательно осмотрев запутавшегося в сеть лиса, наконец-то вынес он вердикт. – Ты же не дашь себя спокойно распутать. А оказаться покусанным я не хочу, – продолжал он свой односторонний разговор с лисёнком.
– Меня Сидор убьёт, – обречённым видом вынес он окончательный вердикт доставая из голенища засапожный нож.
– Между прочим, – сердито обратился он к притихшему лисёнку. – Эта сеть денег стоит, а приходится её резать, чтобы ты меня не покусал.
– Правда, ты меня ещё ни разу не покусал, но быть укушенным лисой я не хочу. А вдруг ты бешеный, как все лисы у нас под Москвой? Что я тогда делать буду? Тут, между прочим, противостолбнячной сыворотки нет, как нет и уколов от бешенства. Вот навязался на мою голову.
– Тяжело в очередной раз вздохнув, он подхватил тюк с лисом за конец сетки, подольше от зубов лиса, и аккуратно подтащил его к входной двери в пещеры. Пристроив сетку с лисой рядом с дверью, он, на всякий случай аккуратно прикрыл её и из-за полотна двери кончиком лезвия копья осторожно резанул по ячейке.
– Есть! – от усердия высунув язык, довольно воскликнул он.
Аккуратно несколько раз, ещё резанув по ячейкам, он дождался, когда лисёнок осторожно выберется из разрезанной сетки и сильно припадая на повреждённую заднюю лапу, медленно скроется в кустах рядом с близкой кромкой ночного леса.
С этой ночи, Димон теперь постоянно выставлял за порог обычное рыбье угощение и небольшое блюдце с молоком. Целую неделю никто его не трогал, да и остальное угощение обходили стороной. Но потом, видимо совсем оголодав, лис пришёл и всё съел. И стал приходить постоянно. Потом стал и днём появляться. Придёт и сидит. Смотрит, как Димон копается, как пеньки дерёт.
И через неделю такого совместного житья он дался Димону в руки.
Осторожно присев перед ним на корточки, Димон с мрачно брезгливым любопытством рассматривал лиса вблизи.
– М-да, – вынес он наконец-то вердикт. – Надо лечить. Уши все чёрные, значит заклещены. А брюхо тощее – значит глисты. Сколько не корми, а всё одно без толку.
– Надо звать Сидора. Может он чего придумает. Одна голова хорошо, а другая тож не плохо.
– Будем лечить вдвоём, а то у меня одного вряд ли что получится.
На следующий день он с раннего утра отправился в город и уже к обеду они вдвоём с Сидором сидели у входа в жилую пещеру.
Сидор с задумчивым видом рассматривал сидящего напротив тощего, облезлого лиса, делающего демонстративный вид, что он совершенно не замечает нового человека, появившегося сегодняшним днём в долине.
– Нет, – задумчиво заметил он. – Это не лисёнок. Это вполне взрослый лис, только тощий какой-то и маленький. Наверное от недоедания.
– Говоришь, что ты его кормил? – бросил он на сидящего рядом Димона удивлённо вопросительный взгляд. – Что-то не похоже.
– Да считай уже как пятая неделя пошла, как он ко мне прибился, – виновато развёл руками Димон, понимая, что с лисом он что-то упустил, настолько тот не соответствовал тому, что должно было бы быть.
– Жрёт, как удав, а тощий, как высохшая верблюжья колючка. Я уж ему и средство от глистов в городе раздобыл. То, чем здесь пользуют животных. Не помогает. Тощий.
– И мазями разными буквально с ног до головы измазал всего, и не по одному разу. А кроме лёгкого улучшения ничего не наблюдается. Шерсть как росла клочками, так и растёт, никакого возобновления.
– Мазь у травника в городе брал?
– А где же ещё, – недовольно буркнул Димон. – Не в аптеке же у себя на Арбате. Что дал, тем и пользую. Может, другого травника поискать? – задумчиво пробормотал он себе под нос.
– А кормишь чем?
Сидор, поднявшись с бревна возле костра, зачерпнул из котелка, висящего над костром ещё одну кружку травяного настоя, который тут повсеместно применяли вместо чая.
Бросив в кружку пару небольших кусочков сахара, из лежащего на столе полураскрытого небольшого кисета с колотым сахаром, хранилища их сладких запасов, он с задумчивым видом помешал в кружке какой-то подвернувшейся под руку щепкой.
– Чем, чем, – угрюмо буркнул Димон, сердито глядя на Сидора. – Тем же, что и сам ем, чем же ещё. Не варить же ему отдельную пищу, чай не барин.
