Текст книги "Вернуть мужа. Стратегия и Тактика (СИ)"

Автор книги: Жанна Володина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 38 страниц)

А сейчас мы стоим в беседке, смотрим на три высоких радуги, и Максим прижимает меня спиной к своей груди. Я кожей чувствую биение его сердца. Громкое. Тревожно-счастливое.

– Ты самое красивое, что есть на этом свете, – шепчет он мне в левое ухо.

– А на том? – млею я. В руках Максима каждый сантиметр моего тела – эрогенная зона.

– На том свете? – тихо смеясь, переспрашивает Максим. – На том не знаю... Может, и не самая.

– Ах, ты! – разворачиваюсь к нему в наигранной ярости. – Не самая? Я тебе сейчас покажу!

– Покажи, – шепчет Максим, нежно меня целуя.

Мы целуемся долго. Сашка утаскивает из беседки Лерку, ворчащую, что Максим сейчас испортит мой макияж. Мы уже трижды несанкционированно целовались, и теперь за мной тенью ходит маленькая хрупкая девушка Светочка, помощница визажиста, с салфетками, помадой и блеском для губ.

Мы продолжаем целоваться до тех пор, пока не появляется шафер Игорь. Всегда улыбчивый, загорелый. Они с Вовкой должны быть в серых костюмах-тройках и сиреневых шейных платках с черной заколкой под алмаз. Вовка!

– Вовка приехал?! – облегченно говорю я, с надеждой и радостью в голосе, выбираясь из кольца любимых рук Максима.

– Нет. Не приехал, – бодро отвечает Игорь, сощурившись и глядя только на Максима.

– Нет? – голос мой звучит обиженно и испуганно. – Что-то случилось?

– Не думаю, – продолжая смотреть на моего жениха, отвечает Игорь.

– Не волнуйся, все будет хорошо, – снова обнимая меня, сразу же успокаивает Максим.

– Да, – тоном крайне уставшего человека поддерживает его Игорь. – Еще почти час до начала.

И вот мы стоим в фойе клуба. Такси. Выбегаю под колеса. Пугаемся оба: я и молодой таксист. Нет. Испугавшихся в разы больше. Из здания выскакивают все мои друзья. Игорь за шкирку вытаскивает молодого человека из машины:

– Ты на какой скорости паркуешься, Шумахер?

– Спокойно! – рявкает Сашка. – Оба виноваты. Один идиот гоняет, другая... идиотка... под колеса бросается.

– Я не идиотка! Я думала, Вовка приехал! – горячо оправдываюсь я. – Я ж не думала, что он не притормозит.

После моих последних слов Игорь берет паренька за шкирку крепче и почти приподнимает над землей.

– Тебе, Варька, честно говоря, думать вообще не свойственно, – упрекает меня Сашка. – Игорь, да отпусти ты человека!

Игорь разжимает руки, и таксист, ловко прыгнув в машину, закрывается изнутри, покрутив у виска пальцем. Причем не Игорю, а мне! Каков нахал!

– Я думала, Вовка, – разочарованно бормочу я, поднимаясь по лестнице в здание.

– Подол! – кричит мне Лерка.

И я послушно подхватываю длинные юбки.

– Дай телефон! – прошу я Максима, удивленно смотрящего на нас. Он пропустил эту сценку с такси и не может понять, что происходит.

– Зачем? – спрашивает Максим.

– Зачем телефон? – переспрашиваю я. – Телефон, чтобы звонить.

– У меня нет телефона. Я его специально оставил, чтобы от тебя не отвлекаться, – по-прежнему ничего не понимая, терпеливо объясняет Максим.

– Игорь? – в нетерпении протягиваю руку.

– Да? – он улыбается во все тридцать два великолепных зуба.

– Дай твой.

– У меня нет телефона, – бросив быстрый взгляд на Максима, говорит Игорь, поправляя булавку на галстуке. – Лерка, посмотри, не криво ли?

– Ты шутишь, – недоумеваю я. Да он с телефоном спит и душ принимает.

– Да правда, нет, – оправдывается наш шафер, но не передо мной, а перед женихом. – Макс предложил без телефонов, я и согласился.

– Лера? – подозрительно спрашиваю я. Этот человек никогда не врет. Просто никогда.

– У меня нет телефона, – спокойно говорит Лерка, не отводя взгляда, и первый раз в жизни добавляет не свойственное ей. – Честно, нет.

– На! – Сашка резко протягивает мне свой и обводит всех взглядом типа «только возразите». – Поторопись, полчаса осталось. Он у меня Зорин.

Набираю Вовку несколько раз. Абонент недоступен. Через десять минут звоню на домашний. Трубку берет Вовкина мама, мама Катя.

– Он в самолете, Варенька, – говорит она, удивившись, что я не в курсе. – Поздравляю вас с Максимом, дорогие, счастья вам, детей здоровых, денег побольше...

– В самолете? – не веря ей, говорю я. – Куда он мог полететь в день моей свадьбы?

– Варежка! – окликает меня Максим. – Ты скоро?

– Подождешь, – тихо говорит ему Сашка. – Дольше ждал.

Максим хочет что-то возразить, но неожиданно ничего не говорит, кивает Сашке. Во взгляде его появляется тревога и даже... боль.

Я мгновенно зеркалю его состояние, считывая каждую эмоцию. Становится неловко.

– Спасибо, мама Катя, – искренне говорю я довольно молодой женщине. Вовка – дитя студенческого брака. Причем студентов-первокурсников. – Передайте ему, чтобы позвонил мне, когда сможет.

– Да! – тепло отвечает Вовкина мама. – Счастья тебе, Варенька!

Мысль о том, куда и почему улетел Вовка, мучает меня. Мои мучения тут же отражаются на моем лице.

– Смотри в глаза, слушай меня! – взяв меня за плечи, строго приказывает Сашка. – Ты так ждала этого дня. Вовка не смог. Так бывает. У тебя свадьба. Вспомни про Максима.

– Варюша! – окликает меня баба Лиза, и я подхожу к ней, сидящей рядом с Михаилом Ароновичем на кожаном диванчике в фойе. На бабушке строгое темно-синее платье с белым воротником в любимом ею стиле ретро. Оно подчеркивает элегантность пожилой женщины и молодит ее. Излюбленный высокий каблук придает строгости всему ее облику. Она встает мне навстречу и берет мои руки в свои:

– Родная моя, что происходит?

– Вовки до сих пор нет! – почти плачу я. – Я одна волнуюсь. Им всем почему-то все равно, даже Максиму. Это же его лучший друг! И Вовка улетел куда-то. Куда? Зачем? Он ничего об этом не говорил. Мы с ним три дня назад виделись. Все нормально было. А теперь улетел! В день моей свадьбы! Друг называется!

– Друг называется, – эхом повторяет бабушка и с жалостью смотрит на меня. – Помнишь у Стендаля? Для влюбленного нет друзей.

– Влюбленного, – теперь я повторяю за бабушкой, огорчаясь, что расстраиваю Максима своими капризами. Нет. Я не позволю странным выходкам Вовки испортить мне день, к которому я шла восемь лет. Может, он еще появится? Может, про самолет – это шутка? Точно. Это его самый крутой розыгрыш! Появится позже с цветами и каким-нибудь удивительным подарком. Вот я его этими цветами и отлуплю!

Вовка не появился. Розыгрыш затянулся на восемь лет.

Настоящее. Вторник, очень раннее утро.

Быстро бросаю кучу вещей в большую спортивную сумку. Залезаю в джинсы и широкую черную футболку с принтом: это глупая белая жирафа в огромных розовых очках. Глажу жирафу, испытывая чувство глубокого сочувствия к самой себе. Вот так же, как и она, я была в этих самых розовых очках, бьющихся стеклами вовнутрь.

Уже семь утра. Боже! Пусть Кирилл будет засоней!

Буквально сбегаю из квартиры и звоню в дверь соседу. Михаил Аронович открывает тут же, словно стоял и ждал моего появления прямо за дверью.

– Не разбудила? – спрашиваю, затаскивая в прихожую сумку, не дожидаясь ответа и не здороваясь, несусь в кабинет к сейфу.

– Доброе утро! Нет, конечно, я по-стариковски встаю очень рано, полшестого, – семенит за мной старый врач. – Что-то случилось, Варенька?

– Да. Случилось. Отвернитесь, – командую я, закрывая собой сейф и набирая шифр.

Михаил Аронович послушно отворачивается:

– Пришло время первого конверта?! – радость и предвкушение в голосе старика настолько явные, что я подыгрываю ему.

– Да! – стараюсь говорить убедительно и не выдать причину спешки. – Вы просили определиться – я определилась! Можно вскрыть первый конверт?

– Стоп! – останавливает меня Михаил Аронович. – Условие помните?

– Помню, – киваю я в нетерпении. – Я честно признаюсь в случае совпадения, а вы даете мне задание, которое я так же честно выполняю. Правильно? Только, пожалуйста, не логическую задачку. У меня с математикой, как у Пушкина, он по ней двадцать седьмым в рейтинге класса из двадцати девяти был.

– Хорошо, – смеется сосед. – Сначала вслух сформулируйте свое решение, потом вскройте.

Поднимаю глаза к антикварной люстре. Бронзовая, литая, на семь точек. Еще один предмет моего щенячьего восторга. Она не электрифицирована и без свечей. Освещение в кабинете другое, от настенных бра и настольной лампы. Пересчитываю по кругу семь рожков несколько раз. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь...

– Я не хочу его видеть, слышать. Раз. Не буду с ним встречаться. Два. Я справлюсь с ситуацией. Три. Я больше не буду плакать и страдать. Четыре. Я свободная молодая женщина. Пять. Он мне больше не нужен. Шесть...

Останавливаю счет. Открываю конверт с номером один. В нем пожелтевший от времени листок, на котором чернилами каллиграфическим почерком врача Паперного (хихикаю, как дурочка, но ведь прикольно же: каллиграфический почерк у врача!) что-то написано. От волнения и спешки не сразу понимаю, что именно.

– Ну же, Варвара Михайловна, читайте, – торопит старик. И уже по плохо скрываемому торжеству в его голосе скорее догадываюсь, чем читаю: "Мне уже не больно. Я не прощу. Начинаю жизнь с чистого листа".

– И какое же будет задание? – бодро спрашиваю, с трудом глотая комок воздуха, вставший поперек горла, тяжелый такой, четко осязаемый.

– Да пустяки, – вкрадчиво отвечает Михаил Аронович. – Легкое такое задание: попробуйте вспомнить как можно больше самых счастливых моментов ваших с Максимом отношений. По-настоящему счастливых. Даже если это уже и бесполезно. Вы же все равно не простите, так что вспоминать будет не больно.

– Не больно, – покорно соглашаюсь, плетусь в прихожую, беру сумку и, поцеловав старика в сухую морщинистую щеку, выхожу за дверь.

– Я люблю его. Семь, – заканчиваю я счет.

Глава 10. Настоящее. Вторник.

В Васюках надо устроить международный шахматный турнир.

Илья Ильф и Евгений Петров

"Двенадцать стульев"

Ответ людям, которые говорят "Мне бы твои проблемы!":

– Да забирайте! Самовывоз,

регулярное пополнение ассортимента,

возможен опт!

Мудрая мысль из Интернета

Я опять сбежала на бабушкину дачу. Она тоже после ее смерти досталась мне. Сторож Семен, он же дядюшка Ау, суетился, помогая мне открывать дом. Теперь все ключи я хранила у него.

– Зина дом вымыла на прошлой неделе, как Максим Константинович и велел, – рассказывал мне Семен, открывая дверь и помогая занести сумку.

Зина – это неожиданно появившаяся в жизни старого сторожа энергичная женщина необъятных размеров и таких же потрясающих достоинств. Дядюшка Ау и не заметил, как она не только поселилась в его доме, но и стала настоящей хозяйкой всего дачного поселка.

Щуплый и малорослый председатель кооператива, Иван Иванович Иванов (попрошу без сарказма!) смотрелся злобным лысым гномиком, когда стоял на собраниях возле Зинаиды Петровны. Врожденная интеллигентность, три высших образования и докторская степень не позволяли Ивану Ивановичу напомнить тетушке Зине, кто на самом деле здесь главный. Строго глядя в лицо каждому из собравшихся, Зинаида Петровна объявляла повестку собрания, отчитывалась перед народом за ревизионную комиссию, сообщала сумму очередных взносов. И если находился сумасшедший, посмевший задать вопрос о целесообразности или размере подобного сбора, молча поворачивалась в его сторону, неторопливо, как мощный военный корабль, и расчехляла пушки. Вопрошающий тут же осознавал нелепость своих подозрений и первым поднимал руку, голосуя за выше озвученное предложение.

Во времена правления Зины Великой, как за глаза называли тетушку Зинаиду Петровну, был проведен новый полиэтиленовый водопровод, заасфальтированы подъезды к поселку, построен новый забор с автоматическими воротами. Но самым главным достижением Зины стал ежегодный концерт, даваемый для жителей дачного поселка. Дело в том, что Зинаида Петровна оказалась настоящей артисткой: она играла на ложках, играла мастерски, так, что слушатели приходили в неописуемый восторг. Исполняла все: от "Калинки-малинки" до "Лунной сонаты" Бетховена.

Прекрасно помню свои первые ощущения от увиденного и услышанного. Зинаида сидела на деревянной веранде дома Ивановых, самого большого и представительного в кооперативе. Эта веранда стала сценой. Зрители расселись вокруг на принесенных из дома стульях и табуретах. Иван Иванович, исполняющий роль конферансье, объявил:

– Друзья! Отличительная особенность этих инструментов – повсеместность бытования и их утилитарное значение! Несмотря на далеко неполную исследованность ложек как музыкального инструмента, они продолжают жить.

Зина в белом платье, делающем ее похожей на полурастаявшего снеговика, сыграла не народную мелодию, а что-то джазовое. Это было невероятно круто! Хлопали ей стоя. Ни декламация жены Ивана Ивановича, надрывно и пафосно читающей тихие стихи Цветаевой, ни латинский танец их пятилетней внучки, ни хоровое пение шести старушек, блеющих романс "Я вас любил, любовь еще, быть может..." (вот ведь встретились же и договорились!), ни фокусы вечно пьяненького Харитона, бывшего известного актера нашего драматического театра, не произвели на "зал" такого впечатления, как мастерство Зинаиды. Иван Иванович тут же сочинил и исполнил пародию на оду Ломоносова "О восшествии на престол Зины Великой". И сожительница дядюшки Ау стала не только авторитетной, но и популярной личностью.

Мой муж Максим и Зина сошлись на почве любви к чистоте. Еще при бабушке Зинаида приходила прибираться в доме и во дворе. Вот уже лет пять, как она делала это добросовестно и регулярно.

Подстриженный, побритый и переодетый в новый спортивный костюм, Семен важно прохаживался по поселку, кивая на приветствия и записывая жалобы и просьбы в большую бухгалтерскую книгу.

Я с наслаждением разулась и бродила по старому дому босиком. Солнечные зайчики заглянули в гости через большие верандные окна и теплыми кляксами легли на пол. Я же улеглась на диван в гостиной и стала размышлять, с чего же собственно мне начать мою новую свободную жизнь. Взгляд, блуждающий по стенам, привычно нашел бабушкин портрет. Его на один из юбилеев заказал в подарок Михаил Аронович.

Баба Лиза сидела в плетеном кресле в нашем яблоневом саду. Дичок цвел густо, ярко. Его розовые мелкие цветы туманом покрывали большую часть картины. Бабушка держала в руках белую фарфоровую кофейную чашку и, усмехаясь, смотрела на художника. На маленьком круглом столике у ее ног лежала открытая книга. Эту картину бабушка любила.

– Надо же, – говорила она. – Такой молодой художник, а такой талантливый. Чашечка как настоящая.

Для меня на этой картине настоящей была она сама. Действительно талантливому художнику удалось понять и изобразить главное: мудрость и смирение. Вот только сейчас я это поняла. Наверное, надо пережить что-то страшное, чтобы вдруг начать понимать то, что не видел, не чувствовал раньше.

Неожиданный звонок сотового подбрасывает меня на диване, как разряд тока. С опаской смотрю на входящий номер. Сашка!

– Ты где?! – подруга кричит в трубку так громко, словно делает звонок из горячего цеха металлургического завод и пытается переорать чудовищный шум.

– На даче, – растерянно отвечаю я, оглушенная громкостью и напором, отведя руку с трубкой на безопасное для оставшегося слуха расстояние.

– Не двигайся! Никуда не уходи! – продолжает орать Сашка. – Я сейчас приеду. Вот только исчезни!

– Хорошо! – быстро соглашаюсь я. – Жду. Никуда не исчезну.

В ожидании Сашки лениво брожу по участку, добираюсь до розария и сажусь на низенькую резную деревянную скамеечку. Очередной звонок отрывает меня от созерцания кроссовок и розовых кустов.

– Варя! Наконец-то! Я так за вас испугалась! У вас все в порядке? – беспокойство в голосе писательницы Анны нешуточное. – Максим сказал, что вы приболели. Мне очень неловко, но, может, вы сможете вычитать мою последнюю главу? Издатель очень торопит.

Вот оно! Мое спасение! Работа.

– Я на дачу забурилась на пару недель. Если хотите, привозите вашу главу. Сами знаете, здесь с интернетом перебои, – бодро отвечаю я.

– Спасибо, в течение двух часов буду! – радуется Анна. – У вас, правда, все хорошо?

По второй линии пробивается чей-то звонок, и я быстро переключаюсь, прощаясь с Анной.

– Быстрова, ты сволочь редкая! – такой эмоциональности я добилась от Лерки впервые за семнадцать лет знакомства. – Сашка сказала, что ты на даче. Я приеду к вечеру. Никуда не уходи.

– Куда ж я тут уйду? – обиженно соплю я в трубку. – Чего ругаешься, как сапожник? Приезжай, конечно.

И началось: то тюлень позвонит, то олень. Все меня нашли, и все едут ко мне на дачу.

К шести часам вечера в доме бабы Лизы собралась группа возбужденных женщин самого разного возраста: Сашка, Лерка, Анна и Мила, Мышильда, прилетевшая из Испании. Они с тревогой заглядывали мне в глаза, щупали пульс, гладили по голове и плечам.

– Да что случилось?! – взмолилась я наконец. – Вам всем Максим сказал, что я заболела?

– Мне да, – отчеканила Сашка. – А это не так?

– И мне, – подтвердила Лерка.

– Я сама так подумала, когда до вас за шесть раз не дозвонилась, – объясняла Мила, испуганно глядя на меня и моргая длиннющими накладными ресницами, отбрасывающими тень на ее искусно накрашенное лицо.

– Внезапная отмена дня рождения очень удивила, если честно, – согласилась со всеми Анна, загорелая, в шикарном длинном белом платье и в огромной розовой шляпе.

– Сестренка! – Мышильда бросилась мне на шею, уронив меня на диван. – Ты же у нас недопоздравленная!

– Точно! – Сашка метнулась во двор к машине и вернулась в дом с большой коробкой, упакованной в белую бумагу в черный горошек. – Вот!

Сашка поставила коробку на пол возле моих ног. Вся компания уставилась на меня с умильно-радостными улыбками. Со стороны могло показаться, что толпа взрослых поздравляет маленького ребенка, рисуя на лицах приторно-сладкое выражение.

– Ну, давай, открывай, Варюшечка! – сюсюкая, торопит меня Мышильда, только подтверждая сложившееся впечатление.

Смотрю снизу вверх на их родные и дорогие мне лица, и сладко щемит в груди от осознания моего богатства. Мои друзья. Как же здорово, что они у меня есть!

Вы читали повесть Людмилы Петрушевской "Свой круг"? Когда-то она на несколько дней вышибла меня из жизни жестокой ее правдой. Никогда не сталкивавшаяся с подобным, я была парализована отчаянием и тоской. Как можно было так дотошно, даже цинично описать отношения друзей ближнего круга? Банальная история с жутким концом. Бабушка, которая и посоветовала мне прочесть эту книгу, даже забрала меня спать к себе в постель, потому что первую ночь я горько проплакала в подушку, ругая ее за то, что мне пришлось пережить во время чтения.

– Знаешь, Варя, – гладила мои кудри баба Лиза. – Только литература по-настоящему воспитывает душу, только она способна так влиять на нас. Твоя душа болеет, значит, автор – талант.

Теперь же я поняла, какой подарок сделала мне судьба. Кроме бабушки, в моей жизни были и есть они, мои друзья. В ней уже не было Максима и Вовки, но остались мои дорогие девчонки.

Шурша оберткой, вскрываю коробку. Замираю от восторга. Это большая фарфоровая композиция "Влюбленная пара".

– Немецкий фарфор. Начало двадцатого века, – хвастается Мышильда, опускаясь на колени возле коробки.

– Мы подумали, – садясь рядом со мной и обнимая меня за плечи, говорит Сашка, – что ты захочешь продолжать собирать коллекцию бабушки и Михаила Ароновича.

– Баба Лиза была бы счастлива, – охрипнув от волнения, каркаю я, глядя мокрыми глазами на своих подруг.

– Варенька, вы такой чудесный человек! – схватив меня за руку, порывисто говорит Мила. – Скажите, что подарок вам понравился! – подхватывает Анна.

– С днем рождения, подруга! – подмигивает мне Лерка.

– Спасибо! – искренне говорю я. – Правда, спасибо! Мне ведь даже в голову не пришло, что можно и нужно помогать Михаилу Ароновичу собирать коллекцию. Он так обрадуется!

– А как тебе наш выбор?! – снова хвастается Мышильда. – Так на вас с Максом похожи!

Прозвучало запрещенное слово. Тупо смотрю на даму и ее кавалера, сидящих на маленьком диванчике с цветной обивкой. Дама кокетливо склонила голову набок, а кавалер в полосатых панталонах и парике вот-вот возьмет возлюбленную за руку. Аристократические личики, изящные позы и какая-то тайна, связывающая этих двоих. Это ж какой талант надо иметь, чтобы из куска глины создать чувство!

– А давайте праздновать! – нарочито бодро говорю я, резко вставая с дивана.

Лерка подозрительно смотрит мне в глаза, но, как всегда, ничего не спрашивает. Сашка хлопает себя о лбу и еще раз бежит во двор к машине. Теперь она еле-еле тащит пакет с фруктами, из которого торчат горлышки трех бутылок шампанского.

Всё приходит в движение. Все начинают суетиться. На середину комнаты выезжает большой круглый стол, прилетает голубая скатерть, танцуют, звеня, бабушкины белоснежные чайные хрупкие чашки с нежными желтыми цветами. Мышильда достает из буфета "разнобой". Так бабушка называла бокалы, оставшиеся от неполных наборов. Эти бокалы долгие годы ссылались на дачу, как выжившие, но потерявшие право украшать собой праздничный стол в городских квартирах.

Сашка ловко открывает первую бутылку. Тосты, смех, пролитое на скатерть шампанское. Когда Сашка справляется с третьей бутылкой, и мы, весело подтрунивая друг над другом, поднимаем очередной тост за Варвару Дымову, лучшую на свете сестру, подругу и талантливого филолога, Мышильда тоненьким пьяненьким голоском вдруг говорит:

– Варька! Ты попросишь Макса нас развезти? Или такси вызывать?

Шампанское на голодный желудок. Недосып. Пятый день одиночества. Нелепый для меня вопрос Мышильды. Все это играет со мной злую шутку.

– Я могу попросить Максима не вас развезти, а нас с ним развести, – каламбурю я, нервно хихикая.

Все замолкают и смотрят на меня.

– Тебе пить нельзя, – констатирует Сашка, забирая у меня бокал. – Хватит прикалываться. Пора рассказать, что случилось.

– Ведь случилось? – мягко спрашивает Лерка.

– О! Что-то случилось? – любопытная Мышильда преданно смотрит на меня, ожидая интересного рассказа, как когда-то в детстве.

– Мы расстались с Максимом, – вдруг сказала я, хотя, когда все они приехали ко мне, хотела отложить объяснения на неопределенное время. Была мысль даже приврать. Во спасение. От расспросов и сочувствий. Но то, что случилось дальше, стало полной неожиданностью.

Мои разновозрастные гостьи начали смеяться. Радостно так, словно в ответ на хорошую и уместную шутку.

– Ты? С Максом? – пузырилась от смеха сестра. – Да вас пилой не распились, кувалдой не разбить, ОМОНом не разогнать.

– Кувалда и не понадобилась, Мышка бежала, хвостиком махнула. – И я тоже махнула, только не хвостиком, а рукой. Но не той рукой. А рукой с бокалом, облив себя шампанским.

Все снова засуетились. Сашка вытирала меня полотенцем. Мышильда требовала налить Варьке еще. Только Лерка странно посмотрела на меня и удивленно спросила:

– Это то, о чем я подумала?

– Да, – ответила я. – Это оно. Вернее она. У него есть женщина. Мы расстались.

Наступила тишина. Робкая. Хрупкая. Тонкая. В этой тишине было слышно, как где-то в поселке лает собака. Потом охнула Мышильда, с размаху села на стул Сашка, уронила на стол яблоко Мила.

– Не верю, – простаниславила Сашка.

– Не может быть! – в унисон сказали Мила и Анна.

– Ты пьяная? – пьяно спросила Мышильда.

– Нет. Макс нет, – сказала резко Лерка.

– Да! – выкрикнула я и посмотрела на бабушкин портрет. Вот и тебе сказала, баба Лиза. Тебе было труднее всех рассказать.

– Нет, – легонько, еле заметно, отрицательно покачала головой самая близкая мне на свете женщина на портрете. – Он не мог.

Я же говорила, что алкоголь мне противопоказан. Так и в дурку можно угодить. И чтобы не выпустить наружу слезы, не обмануть саму себя и не возвращаться в состояние предыдущих дней, я начала рассказывать. Все с самого начала, с пятницы, с дня моего рождения.

Меня выслушали молча, с напряженными недоверчивыми лицами.

– Можете меня пытать, – спокойно сказала Сашка. – Даже если он сам мне в лицо скажет – нет, не может быть.

– Даже если сам скажет? – поразилась Мила.

– Он не скажет, – Лерка вдруг успокоилась и начала разливать всем чай.

– Да я полжизни мечтаю, чтобы у меня такая любовь случилась! – начала причитать Мышильда.

Случилась любовь. Как все-таки точно сказано. Неграмотно, но абсолютно точно.

Пятнадцать лет назад.

Мы решили покурить. Вернее, это Игорь стащил у второго отца сигареты и принес их в школу. Сигареты были из самой Америки, и Игорь сказал, что они необыкновенно вкусные, не то что наши, кроме того, совсем невредные. На большой перемене было запланировано попробовать. Вовка с Игорем спрятались за гаражи, а меня оставили на стреме. Это возмущало до глубины души. Ведь если невредные, то и мне можно.

Мальчишки затянулись, важно поглядывая по сторонам и изображая дегустационные раздумья.

– Я тоже хочу, – заканючила я, и парни сдались. Мне совсем не понравилось, но я небрежно держала сигарету между пальцами и играла роль бывалой курильщицы. Больше всего мне хотелось сплюнуть, но я героически терпела.

Когда Вовка с Игорем уже докуривали свои первые в жизни сигареты, изредка покашливая, из-за угла появился Максим.

– Напугал! – сказала я, ощутив восторг от того, что он видит меня с сигаретой, такую взрослую и опытную.

– Придурки! – выругался Максим, выбивая из рук Вовки сигарету и хватая у меня мою. За его спиной появились школьная техничка тетя Паша и директор школы Наталья Сергеевна. Нас накрыли на месте преступления. Сигареты были в руках Игоря и ... Максима. Вовка ловко успел наступить на свою, закрыв окурок кроссовком.

– Вот, Наталья Сергеевна! Каждый день сюда бегают, я вам говорила, – пыхтела довольная тетя Паша. – Поймали, наконец!

Холодно-красивое лицо Натальи Сергеевны не испортила ни одна эмоция. Она оглядела нас с ног до головы, задержала взгляд на Игоре, равнодушно посмотрела на Максима. Интерес появился в выражении ее лица только тогда, когда она повернулась ко мне:

– И что же ты здесь делаешь, Варвара Дымова?

– Свежим воздухом дышу, – ответила я, как всегда, чувствуя себя неловко рядом с этой совершенной женщиной. Про нашего директора в школе ходили легенды. Она преподавала литературу только в старших классах. Старшеклассники боялись ее и боготворили. Говорили, что с ее уроков даже на перемену не хочется. Я в такую чушь не верила.

– Через час с родителями в моем кабинете, – спокойно сказала Наталья Сергеевна и пошла по двору к крыльцу школы, цокая высоченными каблуками молочно-кремовых лакированных туфель.

Через час нас чихвостили в ее кабинете все, кому не лень: и наша пожилая классная руководительница, учительница истории Зоя Львовна, и дежурный администратор Павел Иванович, бывший военный, и мой отец, и отец Игоря. Наталья Сергеевна сидела за своим широким столом и с усмешкой смотрела на нас.

– Зорина с Дымовой отпустите, – говорил Игорь, стараясь нас выгородить. – Они просто рядом стояли.

– Они рядом стояли, а вы, Жданов, с Быстровым курили? – допрашивал Павел Иванович.

– Да, так вышло, нечаянно, – улыбаясь, пожал плечами Игорь.

– Зачем? – глядя на Максима, вдруг спросила директор.

– Так. Попробовать, – выдержал ее строгий взгляд Максим. – Дымову с Зориным отпустите.

– Вот родители Зорина придут, тогда и отпустим, – вздыхала Зоя Львовна.

– Не придут, – печально промолвил Вовка. – Они полярники, на льдине сейчас.

"Полярники" пришли вдвоем. Забрали Вовку с клятвенным обещанием всыпать по первое число. И за льдину тоже.

Меня увел отец. На выходе из кабинета мы встретились с отцом Максима, высоким, красивым мужчиной в элегантном костюме.

– Сейчас и их отпустят, – заверил меня Вовка. – У Макса отец – крутой адвокат.

– Мы не в суде, – сказал ему мой отец. – Адвокат вам пока не нужен. Но если такими темпами будете развлекаться...

Утром у входа в школу меня ждал Вовка. Выяснилось, что мы оба на домашнем аресте и сегодня после школы вряд ли увидимся. В длинном коридоре первого этажа нас нагнал Максим, резко дернул Вовку за руку, останавливая.

– Зачем? – спросил Максим.

– Зачем? – переспросила Вовка недоуменно.

– Ей зачем разрешил?

– Эй, – дернула я за рукав Максима. – Я здесь, если что. Можно и меня спросить!

– Зачем? – упорно повторил Максим Вовке, не обращая на меня никакого внимания. Ах так! Теперь уж я вцепилась в его рукав двумя руками.

– Со мной поговори, ау! – взбесилась я.

Максим резко ко мне обернулся, освободил рукав от моего захвата и сам взял меня за левую руку. Я, зачарованно глядя на его пальцы, держащие меня за запястье, поплыла. Так бы и стояла вечно. Но Максим тут же меня отпустил и, не оборачиваясь, ушел.