Текст книги "Вернуть мужа. Стратегия и Тактика (СИ)"

Автор книги: Жанна Володина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 38 страниц)

– Не смею пытаться даже убеждать вас в невиновности Максима перед вами, но, знаете, есть такое слово – интуиция. Я не спрашиваю, что у вас произошло, но я знаю Максима с того времени, как вы сами привели его в этот дом. Я неплохо разбираюсь в людях, редко ошибаюсь, и мне не верится, что ошибусь в этот раз. Потерять такую любовь – преступление.

– От просил вас поговорить со мной? – спрашиваю я огорченно.

– Меня? – искренне возмущается Михаил Аронович. – Максим, возможно, сейчас нуждается в защитнике, но это буду не я. Наш последний с ним разговор (врач замялся смущенно) был не очень-то дружеским...

– Максим сказал мне, что был с вами не очень вежлив.

– О! – старик оживляется. – Он был чертовски раздражен, зол, напуган. Это потрясающее зрелище: растерянный и испуганный сильный мужчина, который так любит женщину, что постоянно совершает ошибку за ошибкой.

– Мне помнится, вы с бабушкой выбрали в любимчики Вовку, – сквозь слезы улыбаюсь я, удивившись тому, что сказал о Максиме Михаил Аронович.

– Да, Владимир – светлой души человек, – подхватывает смену темы старый врач. – Если бы у меня был еще один сын, вы ведь знаете, Варя, что Георгоша приемный, то я бы хотел, чтобы он был похож на Владимира. Вам повезло, Варя, что у вас такой удивительный друг. Не повезло ему, потому что он полюбил вас совсем не по-дружески. Теперь это его крест.

– Это было так очевидно? – очередной раз огорчаюсь я из-за своей недогадливости и слепоты.

– Это было очевидно тем, кто не смотрел на мир глазами, полными любви к Максиму, – просто ответил на такой для меня сложный вопрос Михаил Аронович и вдруг добавил. – В вашем непонимании и было ваше спасение. Это тяжело – жить рядом с тем, кто любит тебя, а ты не можешь полюбить в ответ.

Я понимала, что говорит он о себе. Слезы душили меня изнутри, я почему-то боялась расплакаться перед ним именно сейчас, после этих слов, хотя делала это не раз.

– Ваша любовь росла и взрослела вместе с вами, Варенька. Ваше право принять любое решение. Но, когда вы будете это делать, просто вспомните мои слова. И да. Я не рад, что оказался прав в нашей с вами игре с конвертами.

Возвратившись к себе и включив телевизор, чтобы добавить дополнительную раздражающую картинку и не остаться в тишине, я пытаюсь выбросить из головы "Исправить можно все, кроме смерти". Ложусь на диван в гостиной, свернувшись калачиком.

Профессор Заполошный (вот ведь говорящая фамилия! все по Гоголю и Чехову) многословно рассуждает о причинах ревности мужской и женской, попутно дает советы и гнусаво предупреждает, что ревнивцы попадут в ад. Под это обещание засыпаю прямо в гостиной. Просыпаюсь в полдень и встречаюсь глазами с Фаиной Раневской, чью фотографию бабушка, обожающая ее, повесила в гостиной. Как там она говорила?

«Если человек тебе сделал зло, дай ему конфетку. Он тебе – зло, ты ему – конфетку. И так до тех пор, пока у этой твари не разовьется сахарный диабет».

Надо позавтракать наконец. Пусть это будут конфеты. Съев третью, звоню Сашке.

– Мне нужна помощь, – говорю я бодро и начинаю плакать.

– Варя! – кричит Сашка в трубку. – Ты где? Куда ехать?

– Ко мне, – прошу я, всхлипывая.

Через час, выслушав меня, пересказавшую ей события последних часов, Сашка нервно ходит по комнате туда-сюда.

– Так! Определись, наконец, что тебе от него нужно. Он пришел поговорить. Почему не выслушала?

– Он возил ее в Париж! – возмущаюсь я Сашкиной недогадливостью.

– Аргумент! – соглашается Сашка.

– Она была в нашей квартире! – продолжаю я.

– Тоже аргумент! – досадует Сашка. – Еще аргументы есть?

– Я его люблю, – шепчу я обреченно. – Я хочу быть с ним. Хочу жить с ним. Всю жизнь.

– Хорошо, – Сашка садится на диван рядом со мной и ласково уверяет меня. – Это очень хорошо. Твои тараканы генеральную уборку в мозгах провели, видимо? Давно пора.

Мои тараканы, пережив вчера стресс, испуганные вероятностью тотальной войны с тараканьим войском Максима и верно рассчитав свои скудные силы, взяли больничный от греха подальше. Им не до уборки в мозгах.

– Хочешь – будь. В чем проблема? – спрашивает озадаченная Сашка.

– В ней, во мне, в нем, в нас и еще, бог знает, в ком...

– Не думаю, – тянет Сашка. – У тебя дело только в тебе. У него в нем самом.

Наш разговор прерывается звонком от Галины Семеновны.

– Варвара Михайловна! – голос нашей домашней работницы срывается от волнения. – Я еще нужна вам?

– Да, конечно, а что случилось? – удивляюсь я.

– Максим Константинович уволил меня, то есть рассчитал, – сообщает Галина Семеновна, и у меня буквально отвисает челюсть.

– За что?

– Просто поблагодарил и дал расчет. Уверяю вас, я ни в чем не виновата. Я работаю у вас девять лет...

– Не волнуйтесь. Я беру вас к себе! – успокаиваю я разволновавшуюся женщину и приглашаю приехать.

– Ничего не понимаю! – восклицаю я. – С цепи сорвался? Галина Семеновна ему чем помешала? Кто хозяйство вести будет?

Уже задавая этот вопрос, я придумала на него ответ.

– Не вздумай! – отчитала меня прочитавшая мои мысли Сашка. – Даже в голову не бери! – Может, он боится, что она тебе что-нибудь разболтает?

– Ага! И поэтому сам рассказал, что ОНА была в нашей квартире? – сомневаюсь я.

– Тогда, чтобы подробностей не рассказала? – предполагает Сашка.

– Для этого глупо увольнять. Надо, наоборот, подкупать и возле себя держать, – размышляю я.

– Ладно, приедет, порасспрашиваешь, – советует Сашка. – Сейчас Лерка появится, будем кумекать.

Кумекали мы на троих, распечатав бутылочку великолепной вишневой наливки, которую, естественно, сам готовил Георгоша.

– Что у нас на повестке? – по-деловому спросила Лерка, смакуя темно-красную тягучую жидкость и причмокивая от удовольствия. – Слушай, Варя, а Георгоша ведь не женат? Может, за него замуж выйти?

– Опоздала! У него есть дама сердца! – сообщила я подруге.

– Вечно я опаздываю, – огорчилась Лерка. – Только решилась руку и сердце предложить.

– Слушай, Варька, а почему руку и сердце? Это обычай такой?

Отглотнув еще волшебной настойки, я рассказываю подругам:

– Говорят, что раньше, еще в средние века, руку и сердце предлагали друг другу деловые компаньоны в знак полного доверия, причем и купцы, и артельщики, и даже бандиты. Рыцари-пилигримы так нанимали оруженосцев и сопровождающих. Рука без оружия – честная рука, сердце – вместилище души. Что-то вроде клятвы верности. Ну, а поскольку брак был предметом сговора, а не результатом влюбленности, на его заключение и перенесли ритуал с рукой и сердцем. Кроме того, руку жених предлагал не только невесте, но и всей ее семье, а это дополнительная защита.

– Красиво! – шепчет захмелевшая Сашка.

– Да! – соглашается Лерка. – И свадьба у вас с Максом красивая была. И юбилей скоро.

– Я помню, – бормочу я, и следующий глоток настойки кажется мне горьким. – Я даже объяснить вам не могу, откуда вчера во мне столько злости взялось. Только что из ушей не лезла.

– От ревности, – сообщает Сашка, а Лерка усиленно кивает. – От обиды.

– Помнишь, ты с Сонечкой подралась в одиннадцатом? – смеется Сашка. – Сама бы не видела, ни за что бы не поверила.

– Не я с ней, а она со мной! – возмутилась я, но тоже рассмеялась. – В общем, я жалею, что так вчера все прошло. Я его выгнала. Надо было выслушать, наверное.

– Не наверное, а точно надо было! – горячится Сашка. – Выслушала, а потом выгнала. Логика! Зато сомнений бы не осталось.

– А они остались?– спрашивает Лерка, уставившись на меня своими хрустально-серыми глазами мифического божества.

– Остались, – признаюсь я, почувствовав першение в носу и горле.

– Звони! – приказывает Сашка, толкнув ко мне телефон.

– Как? – удивляюсь я.

– Вежливо! – командует Сашка. – Любишь – звони. Сама выгнала – сама приглашай.

Набираю Максима. Он сразу берет трубку, словно держал ее в руках и ждал моего звонка. Выдыхаю от облегчения.

– Привет! – говорю я.

– Привет! – отвечает он таким же усталым тоном, как и вчера.

– Максим, – подбираю я слова (черт! Сашка! надо было подготовиться, прорепетировать), – Я готова к разговору. Когда ты сможешь встретиться со мной еще раз?

Максим несколько секунд молчит, потом отвечает:

– Прости, но я в ближайшее время не могу. Занят. У тебя все?

– Да, – от обиды перехватывает в горле. – Все.

– Тогда пока, – быстро говорит муж и отключается.

– Ну? – нетерпеливая Сашка почти подпрыгивает от любопытства. – Что он сказал?

– Он сказал, что занят, – повторяю я слова мужа и дрожащими руками кладу телефон на стол.

– Спокойно! – Сашка какое-то время мучительно думает, потом спрашивает. – Что скажешь? Обидишься и снова будешь прятаться от жизни?

– Нет, – твердо говорю я. – Я его люблю. Я все выясню, разберусь в этой головоломке.

– Тогда нужен план, – говорит Лерка.

– Какой план? – хором спрашиваем мы с Сашкой.

– Перспективный, – отвечает Лерка, разливая оставшуюся наливку.

Уважаемые читатели, читающие по диагонали и только концовку глав! Это не детектив. Это любовный роман, ни на что не претендующий. Какой бы наивной и глупой не казалась Вам героиня, каким бы странным ни казался герой, они останутся такими, даже если Вам не нравятся. Я допускаю, что Вы быстрее автора можете дописать эту книгу, но все будет так, как задумал автор. Спасибо, что были с книгой. Искренне желаю находить только те книги, которые будут нравиться.

Уважаемые читатели, которые на одной волне с автором! СПАСИБО Вам за возможность работать над книгой в том стиле и в том темпе, которые выбраны автором. Я осознаю все риски читательских реакций, связанные с Самиздатом, поэтому благодарна вдвойне и втройне за интерес, интеллигентные комментарии (особенно!) и комплименты. СПАСИБО за звёздочки и награды! Осталось несколько глав, рада, что Вы со мной.

Глава 41. Настоящее. Пятница (день). Константин Витальевич.

Тактика – текущие действия в бою.

Стратегия – долговременные планы по сражению,

тактика входит в стратегию как составная часть.

Словарь

Интереснее всего в этом вранье то,

что оно – вранье от первого до последнего слова.

Михаил Булгаков "Мастер и Маргарита"

 – Надо разработать стратегию и тактику действий! – находчиво замечает Сашка. – Продуманность – одна из составляющих успеха.

– А чем стратегия отличается от тактики? – спрашивает озадаченная Лерка, никогда не применявшая военную терминологию в повседневной жизни.

Подруги смотрят на меня вопрошающе.

– Ну, – тяну я, – стратегия – понятие более широкое, чем тактика. Какой бы пример привести? Вот женщина решила покорить богатого мужчину своей молодостью, красотой и невинностью. Это ее стратегия. А какие косметические средства использовать для создания нужного образа, какой стиль в одежде выбрать, какие места посещать, где эти богатые и неженатые водятся, – это уже тактика.

– Понятно! – решительно констатирует Сашка. – Твоя стратегия – вернуть мужа? То есть "цель"? Верно?

Слегка поеживаюсь. Уж очень прямолинейно звучит.

– Значит, мелочи всякие: где, когда и в чем – тактика? – уточняет Лерка и сомневается. – А надо ли вообще что-то там разрабатывать, если он никуда не ушел, а был выгнан?

Она смотрит на меня выразительно. Я пожимаю плечами и не знаю, что ответить.

– Думай! – закругляется с коллективными размышлениями Сашка. – Мы тут тебе не советчики, только помощники. А то вы с Максом как гном и дом из любимого Ванькиного детского стишка: то он за тобой ходит, то ты за ним. Гном пришел – дома нет. Дом вернулся – нет гнома.

– Эх! Сейчас бы мы все про эту Настю уже знали! – сетует Сашка, осуждая меня за мою неспособность выслушать Максима.

– Варька просто выгнала и слушать не стала. Да ты, Сашка, прибила бы уже мужа на ее  месте, – смеется Лерка. – Если бы бедняга вообще решился бы тебе изменить. Сейчас бы в лучшем случае в травматологии лежал.

– У Георгоши! – веселюсь я. – Мы бы его по блату в военный госпиталь пристроили.

– Если бы Сашка его вообще не укокошила! – добавляет Лерка. – Сейчас бы пришлось к адвокатам Дымовым на поклон идти за защитой.

– Кстати, – вспоминает совсем не обидевшаяся на нас Сашка, – свекор тебе зачем звонил?

– Не знаю, – пожимаю я плечами. – Максим телефон схватил и поговорить не дал.

– Вот! – Сашка загнула палец. – Вот он, первый пункт из тактического плана. Надо узнать, зачем звонил.

– И про лаванду узнать, кто подарил, – напоминает Лерка, загибая Сашке второй палец. – Может, все-таки Максим вину загладить хочет? Он же в курсе, что лаванда – твой любимый цветок.

– Нет, точно не Максим, – не соглашаюсь я с подругой и с горечью говорю. – Смысл врать про лаванду, если рассказал потом про то, что она... у нас дома была?

– Вовка тоже был у тебя дома, – не сдается Сашка. – И целовались вы с ним, как мне помнится.

– И Ермак был, – подхватывает Лерка.

– С ним мы не целовались! – восклицаю я, не заметив грамматической ошибки.

– Это твоя версия, – туманно говорит Сашка.

– Вы мне не верите? – возмущаюсь я.

– Мы – верим, потому что тебя знаем. А ты Максима знаешь столько лет – и не веришь, что эта девушка могла быть в его... вашей квартире по любой другой причине.

– По какой? – нервничаю я, и неправда, я очень хочу верить, очень.

– Вот! – Сашка загибает третий палец. – Это третий вопрос.

– Тогда Париж – четвертый! – Лерка снова тянется к Сашкиной руке, чтобы загнуть той очередной палец.

– Я вполне способна сама, спасибо, – ехидничает Сашка, вырывая руку.

Звонок в дверь. Это Галина Семеновна.

– А вот и пять! – складывает кулачок Сашка.

Ничего вразумительного по поводу своего увольнения Галина Семеновна сказать не может:

– Максим Константинович поблагодарил, извинился, что доставляет неудобство. Заплатил до конца месяца, хотя сейчас середина. Доплатил еще за два месяца, как по договору положено, если разрыв произойдет по инициативе одной стороны, но без претензий. Еще премию выплатил.

– Ясно, – говорю я, хотя яснее не стало, и спрашиваю, смутившись от неловкости. – А Максим Константинович один... живет сейчас?

– Живет? – недоумевает Галина Семеновна. – Один. Да его дома практически не бывает. Ночует только.

– А гостей принимает? – вмешивается бесцеремонная Сашка, пока я мысленно формулирую вопрос к растерянной и расстроенной женщине об этом же.

– Гостей? Я не знаю. Я позже девяти вечера никогда не уходила, – удивляется та и вдруг будто догадывается, о чем мы спрашиваем. – Утром никаких следов гостей нет.

– Точно?! – строго и недоверчиво интересуется Сашка тоном военного дознавателя, спрашивающего пленного "Номер вашей части? С какой целью заброшены на территорию Советского Союза?"

– Вы мне не верите? – поразившись, ошарашенно спрашивает Галина Семеновна.

– Что вы! – бросаюсь к ней. – Простите, ради бога, конечно, верим. Сашка шутит.

Оставив искренне удивленную женщину на кухне, мы перебираемся в гостиную.

– Разгибай! – командую я Сашке. – Твои подозрения беспочвенны.

– Я бы не торопилась... – начинает сопротивляться Сашка.

Из кухни, на ходу завязывая фартук, приходит Галина Семеновна:

– Я помню только одну гостью!

Сашка ехидно смотрит на меня взглядом "что я говорила" и спрашивает Галину Семеновну:

– И что за гостья?

– Я два дня назад мастера караулила, который счетчики проверял, задержалась. Максима Константиновича дома не было еще. Пришла девушка, молодая, чем-то расстроенная, возбужденная. Осталась его ждать. Настаивала, чтобы я позвонила и предупредила, что она его ждет. Я отказалась, конечно. Никогда меня о подобном Максим Константинович не просил. Я же не секретарь. Но оставить ее в квартире я не могла. Она прошла и не выходит. Нервничала очень, звонила кому-то.

– Ну! – торопит Галину Семеновну нетерпеливая Сашка. – И что Максим Константинович?

– Он где-то через полчаса приехал. Очень удивился. Был недоволен. Точно недоволен. Я собираться домой начала, а они разговаривали в зале.

– Что говорили? – Сашка снова превращается в дознавателя.

– Она что-то про "почему он не верит", а он про факты и даты какие-то, – сообщила Галина Семеновна. – И я почти сразу ушла.

– Спасибо! – благодарит домашнюю работницу Лерка.

Несколько минут мы молчим. Сашка нервно кусает губы. Леркины глаза расширяются до размеров Великих Американских озер. Сказать, что я раздавлена, ничего не сказать.

– Не обязательно это – это... – сканирует мои мысли умная подруга Сашка.

– Действительно, – подтверждает Лерка.

– Факты и даты могут быть связаны с чем угодно! – бесится Сашка, видимо, увидев, как бледность заливает мое смуглое лицо.

– С чем, например? – выдавливаю из себя я.

– Знаешь, – вдруг берет инициативу в свои руки Лерка, обычно отсиживающаяся в тени Сашки, – не стал бы Максим ничего от тебя скрывать, если бы это было... этим.

– Почему? – мертвыми губами интересуюсь я, но продолжаю надеяться на разумное объяснение.

– Не знаю, почему, но знаю, что не стал бы, – упорствует Лерка.

– Я правильно понимаю, что вы сейчас пытаетесь меня убедить, что Настя не беременна от Максима?

– Уверяю тебя, как врач, – нервничает Лерка, – от поцелуя в щеку не размножаются. Люди вообще почкованием не размножаются.

– Зачем тебе его возвращать, если ты сразу веришь в плохое? – дергается Сашка, пытаясь меня реанимировать.

– Ребенок – это не плохое, – возражаю я.

– Надо все выяснять. Без недомолвок. Без истерик и сцен ревности. Наревновались уже вдоволь, до белого каления, – убеждает вдруг успокоившаяся Лерка.

– Он тебе сказал: не сестра, не любовница, не клиентка, – напоминает Сашка, пытаясь вырулить с интимной темы разговора на деловую.

– Уже не клиентка, – добавляет Лерка.

– И кто это? – спрашиваю я, слегка успокоившись, благодарно глядя на лучших подруг.

– Вопрос! – с досадой говорит Сашка, искусственно добавляя в свою интонацию бодрость и снова напоминает мне. – Вчера бы все и узнала.

– Значит, смотри, какой аутотренинг! – Лерка берет меня за руки. – Просто реши для себя, что это все, что угодно, но не это.

– Да! – подхватывает Сашка. – Начинай со свекра!

Набираю Константина Витальевича. Он отвечает осторожным вопросом:

– Варя?

– Здравствуйте, Константин Витальевич! – вежливо говорю я. – Извините, не смогла вам вчера ответить, была на кухне. Надеюсь, Максим за меня тоже извинился?

– Максим? – свекор прокашливается и отвечает. – Да, конечно.

– Вы хотели о чем-то конкретном поговорить или звонили просто так? – спрашиваю я, зная, что ему придется ответить. Константин Витальевич никогда не звонил просто так. Он вообще не имел привычки мне звонить.

Свекор молчит несколько секунд, потом быстро и решительно отвечает, напомнив мне себя обычного:

– Да, Варя! Мне надо с тобой поговорить. И для начала нужно, чтобы Максим не знал о нашем разговоре. Потом можешь ему сказать. Я сам скажу, если хочешь. Но до разговора не говори. Он не рядом?

– Не рядом, – отвечаю я, раздумывая. – Когда вы сможете? Мне приехать к вам или вы приедете ко мне?

– Нет, – мгновенно реагирует Константин Витальевич. – Давай в ресторане "Чайка", на набережной. Через час. Подойдет?

– Подойдет, – соглашаюсь я, надеясь получить через час ответы хотя бы на часть своих вопросов.

– Вызываем такси и едем втроем! – решительно настаивает Сашка, услышав подробности моего разговора со свекром. – После наливочки я за руль теперь не сяду. Машину у тебя возле подъезда оставлю.

– Мы за соседним столиком посидим, для успокоения, – подтверждает Лерка. – Наливку закусим, а то ты, Варька, с закусочкой пожмотничала.

Когда  я, переодевшись в белый брючный костюм, выхожу к девчонкам, Сашка взволнованно разговаривает по телефону.

– Ванька заболел, – сообщает обеспокоенная Лерка.

Сашкин сын заболел, он гостит у ее родителей. Высокая температура и сыпь.

– Езжайте! – говорю я. – Вместе. Лерка разберется.

– Так, – рассуждает Сашка, быстро собираясь, – Вовке звонить не будем. А вот Игоря позовем.

– Зачем? – недоумеваю я. – Зачем мне Игорь?

– Отвезет в ресторан. Покараулит. Мало ли что... – настаивает Сашка. – И нам с Леркой спокойнее будет. Эх, не увижусь со своим кумиром...

Мы с Леркой улыбаемся: еще подростком Сашка так восхищалась Константином Витальевичем, что не стеснялась признать его свои мужским идеалом.

– Я ему передам от тебя привет, – улыбаюсь я и тоже волнуюсь за Ванькино здоровье.

Игорь приезжает за мной ровно через пятнадцать минут после отъезда девчонок.

– Привет! – он целует меня в щеку, слегка обнимает и шутит. – Пока твои мужчины не видят.

– Дон Жуан! – смеюсь я, испытывая к Игорю теплое дружеское чувство.

– Как скажете! – соглашается он, усаживая меня в машину. – На такую роль согласен, только давай не по Пушкину конец истории.

– Давай! – веселюсь я и с любопытством спрашиваю. – Это какая машина?

– Мазерати, – подмигивает мне Игорь. – Для мажоров и дон жуанов.

– Девушек катаешь? – поддерживаю я легкий, ни к чему не обязывающий разговор.

– Бывает даже двух, – шепотом говорит мне Игорь, и я смеюсь. С ним всегда легко. Человек-праздник.

Днем в "Чайке" немноголюдно. Хотя зал понемногу наполняется гостями. Игорь провожает меня к столу, за которым уже ждет Константин Витальевич. Свекор, как всегда, элегантен, красив, выглядит лет на десять-пятнадцать моложе своего возраста. Мужчины тепло здороваются, и Игорь уходит к барной стойке, пошутив перед уходом, что наблюдает за нами и нам не следует распускать руки.

– Шутник! – невесело ворчит Константин Витальевич, подавая мне меню. – Что-то будешь, Варя?

– Чашку чая, можно фруктового, – прошу я, от волнения потеряв аппетит, хотя настраивалась, при необходимости, чинно пообедать.

Константин Витальевич заказывает мне чай, себе кофе и, сложив красивые холеные руки в замок, спокойно спрашивает:

– Тебе что-то уже рассказал Максим?

– О чем? – вежливо переспрашиваю я, даже не представляя, что мне нужно спросить у отца Максима, чтобы начать ориентироваться в сумасшествии моих последних недель.

– Обо мне, – аккуратно отвечает Константин Витальевич.

– Ничего, – честно отвечаю я. – Он вообще мне ничего еще на рассказал. Ни про свою девушку (по лицу Константина Витальевича пробегает легкая тень облегчения), ни про себя, ни про вас, если вы причем.

Мое "если вы причем" не изменяет мимики мужчины, и я в который раз восхищаюсь его выдержке. Максиму было у кого учиться.

– Как тебе лаванда? Угодил? – вдруг спрашивает Константин Витальевич, поразив меня настолько, что я переживаю, не придется ли руками поднимать нижнюю челюсть со стола на привычное ей место.

– Это вы? – пораженно говорю я. – Зачем?

Константин Витальевич, конечно, на все нужные женские праздники дарил мне цветы. Мне и бабе Лизе. Их приносили курьеры. Это были огромные букеты роз, или калл, или хризантем. Роскошные, помпезные, царские. Бабушка говорила, смеясь:

– Какой внимательный мужчина! Умеет сделать девушкам приятное! У нас в театре заслуженным и даже народным такие только в юбилеи дарят.

Ромашки, тюльпаны, веточки лаванды не его стиль.

– Захотелось сделать приятное, – подтверждает мои воспоминания Константин Витальевич и в ответ на мою приподнятую бровь добавляет. – Я рассчитывал после его доставки приехать к тебе на разговор в домашней обстановке. Но у тебя был Максим, и он...

– Не разрешил вам этого сделать, – заканчиваю я за него и, четко проговаривая каждое слово, спрашиваю. –  Почему Максим что-то разрешает или не разрешает вам?

Константин Витальевич молчит, потом вздохнув, откидывается на спинку стула, пережидая, пока отойдет официант, принесший заказ.

– Может быть, пирожное? – спрашивает свекор.

– Нет, спасибо, не хочу подслащать, – отвечаю я, заметив, как темнеют его глаза.

– Да. Тут подсластить трудно, – соглашается Константин Витальевич. – Что ж, давай без глюкозы.

Он отпивает глоток кофе и отодвигает чашку в сторону:

– У тебя есть вопросы или я сам начну? – спрашивает он коротко, резко.

– Вы сами, – отвечаю я, совершенно не представляя, как мне сформулировать вопрос. Я его, конечно, придумала, но звучал он по-дурацки: "Скажите, а правда, что ваш сын изменил мне и что его девушка, возможно, ждет ребенка?"

– Начну с конца, если позволишь, – говорит Константин Витальевич, и я киваю ему.

– В вашей размолвке с Максимом виноват я, – без обиняков начинает адвокат Быстров-старший. – Правда, вы себе тоже помогли ревностью и сомнениями, но это лирика.

Меня слегка штормит от услышанного, но я просто киваю головой, чтобы он не останавливался, иначе лопну от напряжения.

– Я слишком поздно узнал, что происходит, – устало и тоже напряженно (не железный!) объясняет Константин Витальевич. – Пока пытался рассказать Максиму, скрыть от Натальи, потерял время. Потом случилось это недоразумение с тобой...

Я тут же вспомнила, как мой папа любил называть меня "недоразумением", когда я что-то выкидывала, по его мнению, из ряда вон выходящее.

– И Максим пытался все решить сам, без меня, скрыть от Натальи, и в результате... – Константин Витальевич остановился и снова отглотнул кофе.

Героически молчу, боясь сбить его с мысли, но терпеть уже почти не могу.

– Много лет назад, по моей вине, мы расстались с Натальей Сергеевной. Максиму было лет девять. Я не знаю, как так получилось, но он почему-то решил, что в нашем расставании виновата она. Я был его кумиром. Он восхищался мной, моей работой, любил слушать мои адвокатские байки. Я брал его с собой на охоту, на рыбалку, на стадион. Наталья писала тогда какой-то образовательный проект, строила карьеру, и мы договорились, что учебой и образованием Максима вообще занимаюсь я. После той истории Наталья ушла от меня, а Максим решил, что и от него. Решил, что она ушла от меня к другому. От нас обоих.

Константин Витальевич повертел в руках пустую кофейную чашку, и я вспомнила Максима. Видимо, побледнела и изменилась в лице, поскольку Игорь тихонько окликнул меня и выразительно, вопросительно посмотрел. Я, слабо улыбаясь, помахала ему рукой, мол, все в порядке.

– Я не стал его разубеждать. Наталья тоже молчала, презирая меня, но ничего не рассказывая Максиму. Я понимал почему: он бы ей тогда не поверил. Слишком близки мы были с сыном, и слишком далек он был от матери. Теперь добавилось еще и расстояние. Каждый день я говорил себе "Пора рассказать", но молчал, ждал следующего дня, ждал, когда подрастет. А потом... – Константин Витальевич замолчал и прокашлялся.

– Потом? – не выдержала я.

– Потом Наталья стала директором школы, где уже учился Максим, и все осложнилось. Вплоть до того, что сын отказывался ходить в эту школу. Потом...

Значит, совсем не потому, что не хотел, чтобы его считали директорским сынком, Максим хранил в тайне от всех, что наш директор – его мама. Доверился только лучшему другу и мне, своей девушке.

– Потом? – снова помогла я.

– Появилась ты, – искренне и как-то по-юношески улыбнулся Константин Витальевич, демонстрируя невероятное обаяние. Женщины за соседними столиками и до этого наблюдавшие за ним, теперь вовсю кокетничали взглядами и таинственными улыбками.

– Я? – переспросила на автомате, привыкнув подбрасывать во время нашего разговора слово-связку.

– Да, ты. И Максим изменился. Изменил отношение к матери, растаял. И однажды спросил у меня, что тогда произошло, – было видно, что удержать невозмутимое выражение лица удается Константину Витальевичу с трудом. – И только тогда я рассказал правду. В тот день я почти потерял сына и, как ни странно, обрел полную семью. Наталья решила ко мне вернуться. Из-за сына. Она была так рада, что сын признал ее матерью, что простила мне мою измену и согласилась начать все сначала ради нас всех.

Я помнила раздражение Максима, которое чувствовалось всегда на уроках литературы, помнила его "Спасибо, мама!", сказанное после истории с нашим знаменитым на всю школу поцелуем. Помнила, как с каждым годом отношения Максима с матерью теплели, и  мать с сыном становились все ближе и ближе. Помнила я и то, что Наталья Сергеевна сразу приняла меня и мою любовь к Максиму как нечто само собой разумеющееся. Рассказ Константина Витальевича объяснял многое в поведении и воспитании Максима, причины его детской боли, но не объяснял ничего о Насте и моей боли.

Мои невысказанные вопросы бегущей строкой пробежали по лбу, и свекор продолжил:

– Прошлое всегда возвращается. Всегда, Варя. Чтобы наградить или наказать. Мое прошлое вернулось за мной в виде Насти.

– Она ваша дочь от той давней истории? – спросила я, испытав глубокое разочарование от того, что все-таки "сестра". Я же так этого хотела, но теперь, когда Максим сказал мне "не сестра", так хотелось ему верить. Если сестра – все встает на свои  места, если нет, то это плохо, плохо для меня. Но я все равно расстраиваюсь, что он меня обманул. Зачем? Эх, Варвара Дымова, ты, как Буратино, сама себе враг.

– Все сложнее и проще, – Константин Витальевич читает мои мысли так легко, словно я ему их телепатирую. – Мы не рассказываем этого никому, чтобы не напоминать Наталье. Максим узнал об этом через много лет, но именно эта тайна стала определяющим мотивом всех его последующих поступков.

– Я ничего не понимаю, – признаюсь я шепотом. – Почему мне, жене, нельзя знать о родной сестре по отцу? Чтобы не узнала Наталья Сергеевна? Разве в наше время можно уберечь от информации? Тем более это было так давно. Наталья Сергеевна – самая сильная женщина из всех, что я знаю. Простите за сравнение, но если вы железный, Максим стальной, то она титановая. Вряд ли она стала бы ревновать вас к прошлому так сильно, что ее надо было бы так оберегать. Максим не стал бы скрывать это от меня.

– Ты сама ответила на свой вопрос, Варя, – Константин Витальевич даже улыбнулся, несмотря на серьезность ситуации, но улыбнулся как-то странно, болезненно. – Титановая? Боюсь, тебе не понять ее, но я прошу тебя понять Максима. В то время, когда мы некрасиво расставались с Натальей из-за моей измены и Максим по своей инициативе и в результате моего... малодушия винил во всем мать, она... пыталась покончить с собой. Не из-за того, что потеряла меня. Из-за того, что потеряла сына.

Боль сожаления и сочувствия сжала мое сердце. Мои собственные глупые мысли о самоубийстве казались теперь черным юмором, троллингом, по сравнению с тем, что испытала Наталья Сергеевна. Говорят, сильные люди страшнее ломаются. Сейчас, в этот самый момент, я могла совершенно легко иронизировать над своими недавними глупо-трагическими мыслями. Константин Витальевич не прав, я понимаю ее лучше его.

– Мы с Максимом узнали об этом через много лет, накануне вашей свадьбы, – продолжает рассказывать свекор. – Помнишь, мы уезжали с Максимом в Москву к умирающей матери Натальи, его бабушке? Ты еще ангиной заболела и с нами не поехала?

– Воспалением легких, – поправила я, вспомнив.

– Застали последние дни моей тещи, которая ненавидела меня последние годы своей жизни так сильно, что мы перестали общаться, – усмехнулся Константин Витальевич. – Она и выплюнула мне слова об этом в присутствии и Максима, и Натальи. Сказала, что они тогда Наташу еле вытащили, да еще от всех скрыли информацию при помощи высокопоставленного родственника в администрации округа. Кто бы ей карьеру в образовании построить позволил после всего.