Текст книги "Вернуть мужа. Стратегия и Тактика (СИ)"

Автор книги: Жанна Володина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 38 страниц)

– Такие приятные молодые люди! – тихо говорит она. Подхожу к окну и я. Во дворе на лавочке сидит Кирилл, вытянув длинные ноги, вокруг него, размахивая руками и что-то рассказывая, буквально бегает Мышильда, счастливая, возбужденная, милая. Кирилл слушает ее рассеянно, но улыбаясь мягко, даже ласково.

– Они пара? – спрашивает Анна. – Ой, простите меня, некрасиво с моей стороны...

– Что вы, не надо извиняться, – успокаиваю ее я. – Пока не пара, но я надеюсь.

Анна понимающе усмехается. В это время Машка запинается за вытянутые ноги Ермака и красиво падает ему на колени.

– Неваляшка тоже одушевленное, – фыркаю я, восторгаясь Мышильдиной находчивостью. – Как и петрушка, а с ними леший, домовой, водяной, в общем, вся нечистая сила...

Кирилл, удерживающий в объятии Машку, вдруг резко вскидывает голову и встречается со мной взглядом. "Это ничего не значит. Меня не провести", – читаю я в этом взгляде и поспешно отворачиваюсь от окна.

В это время на лестнице раздаются негромкие шаги. Мы с Анной с испугом смотрим в окно еще раз: сестра и баскетболист все еще во внутреннем дворе. Кто это? Только что упомянутая нечистая сила?

– Варька! Ты у себя? – Сашкин голос бодр и весел. – Мы с Леркой приехали!

– Ну, или они, – смеюсь я. Отлегло.

Мы сидим в гостиной за нашим любимым большим круглым столом, покрытым нежно-розовой скатертью, церемонно пьем чай. Мышильда, с красными, горящими смущенным румянцем щеками, Анна, с любопытством наблюдающая за ней, Сашка и Лерка, полчаса назад познакомившиеся с Кириллом Ермаком и лукаво подмигивающие друг другу, и я, придумывающая самые разные, но обязательно агрессивные способы избавления от Кирилла.

Не поддаваясь на Мышильдины провокации, Ермак постоянно пытается встретиться со мной взглядом. Анна усмехается. Сашка с Леркой еле сдерживают смех. Мышильда ничего не замечает, поглощенная своими эмоциями и сосредоточенная на одном-единственном человеке за столом.

Мы уже обсудили все, что можно и нельзя: и Леркин рабочий день, и мои находки библиофила, и новые выходки Ваньки, Сашкиного сына, рассказанные его бабушкой и дедушкой, у которых он гостит, и даже Зинины оладушки. Последние две штучки я поставила на стол рядом с тортом Анны. Сашка попробовала и закатила глаза от удовольствия.

– Я помню их, бабушкины оладушки! – сказала она мечтательно. – Мы тогда у тебя физику учили. Макс тебя мучил часа три. А баба Лиза к чаю позвала. Это были именно они, такие же.

– А я мамины драники обожаю, – оторвавшись от созерцания Кирилла, подхватила тему Машка. – Она, кроме картошки, фарш в них добавляет и жарит до канцерогенной корочки. Мы с Варькой за них дрались даже с папой.

– Тебя послушать, так мы с тобой живем как кошка с собакой, – ласково ворчу я, признавая в душе лидерство Ритиных драников.

– А я скучаю по папиной жареной рыбе, – подключается Лерка, на которую Кирилл не обращает особого внимания, что становится шоком для всех, кроме самой Лерки. – Он ее в панировке делал, кусочки филе без единой косточки, хрустящие, остренькие.

– А Ванька мой полюбил дешевые пельмени из нашей "Пельменной". Мы с ним раз в месяц туда ездим специально. За "нашим" столиком сидим.

– Ваша "Пельменная"? – удивившись, переспрашивает Анна.

Сашка начинает ей рассказывать про "Пельменную" в парке возле школы, про наши почти ежедневные походы туда. Нет, не за пельменями, за общением.

Атмосфера становится какой-то щемяще теплой, ностальгически трогательной. Я оттаиваю и смотрю на моих гостей, даже на Кирилла, глазами, почти полными слез умиления. Он тут же неверно все понимает:

– Варя, можно с вами поговорить наедине? – спрашивает он, поворачиваясь ко мне всем своим тренированным, мощным телом.

Сашка закатывает глаза. Лерка улыбается. Анна от удивления распахивает глаза. Мышильда расстроенно смотрит на меня.

– Зачем наедине? – грубо сопротивляюсь я, тут же потеряв чувство очарования вечером. Если так пойдет и дальше, кто-то услышит, что он "хуже татарина".

– У меня тоже есть вкус детства, – приходит на помощь Анна. – Я вас на десять лет старше, даже на одиннадцать. В моем детстве была другая сгущенка. Вот совсем другая по вкусу. Сейчас такую найти не могу.

– Возможно, что вкусовые рецепторы тоже работают по-другому, не так, как в детстве, – мягко говорит Лерка-врач. – Но, скорее всего, вы правы. Вкус детства ощутить трудно.

– А я... А я, – торопится включиться в разговор Мышильда. – Я помню еще бабушкин торт "Фестивальный" с пятью разными прослойками. Помнишь, Варька? Давай Зину или Галину Семеновну попросим испечь?

– Давай! – соглашаюсь я, понимая, что все равно не выйдет.

Раздается стук в дверь.

– Вот! Зинаида пришла, наверное, – говорю я.

– Открою! – суетится Сашка, вскакивая из-за стола.

– Пусть Машка открывает, самая молодая, – ласково ворчу я.

– Что за дедовщина? – картинно возмущается Машка, поддерживая мою шутку. – Не развалитесь, сами откроете. Тридцатник, конечно, не за горами...

– Получишь на орехи, – замахиваюсь я на сестру кухонным полотенцем.

– Варя, а почему "на орехи"? – любопытствует Анна. – Можете рассказать?

– Могу, – тут же оживляюсь я. О чем угодно, сколь угодно долго, только бы выпроводить Ермака и не дать ему вынудить меня на разговор наедине.

Рассказать я ничего не успеваю. Сашка открывает дверь и возвращается вдвоем с...

Этого не может быть. Но это случилось. Минута понадобилась мне, чтобы встать, еще минуту я стою молча, глядя на него, а он на меня. Потом я делаю рывок навстречу, вложив в него все оставшиеся на сегодняшний день силы. Он делает шаг ко мне и распахивает руки. Больно ударившись носом об его грудь, прижатая к этой груди крепко, я задыхаюсь в волнах родного запаха. Вовка.

Глава 14. Настоящее. Четверг, вечер (продолжение).

Чем я занимаюсь? Симулирую здоровье.

Фаина Раневская

Дружба трагичнее любви – она тянется гораздо дольше.

Оскар Уайльд

Мы стоим, обнявшись, мое лицо спрятано на его груди, а его лицо в моих волосах. С трудом отстраняюсь и смотрю на него. Восемь лет прошло! Взрослый мужчина. Высокий, широкоплечий. Коротко подстриженные светлые кудри и те же глаза, глаза моего лучшего друга.

– Ты? – шепчу я и начинаю плакать, как истеричная сериальная дурочка. – Неужели это ты?

– Варька! – шепчет он и берет мое лицо в большие теплые ладони. – Варька!

Оборачиваюсь на девчонок, которые начали играть в "Морская фигура, замри!":

– Девочки! Вовка!

Лерка смотрит не на меня, не на Вовку, а на Сашку, в удивлении и каком-то замешательстве приподняв брови. Сашка в ответ слегка пожимает плечами и говорит ей:

– Да. Это я. И что?

Лерка, редко позволяющая эмоциям выйти наружу, выразительно крутит пальцем у виска:

– Зря. Этот ящик Пандоры кто разгребать будет?

О чем это они? Разве ящик Пандоры разгребают? Собираюсь сказать, что это лексически несочетаемое словосочетание, но не успеваю. Мышильда, отмерев, кидается на шею Вовке и начинает его целовать. Так она любила делать в детстве, когда он помогал мне с ней водиться. Вовка слегка ошарашен напором. Видимо, не узнал.

– Это Мышильда! – представляю я сестру. – Наш хвостик.

Хвостик висит на шее Вовки и радостно причитает:

– Я очень хорошо тебя помню! Какой ты молодец, что пришел в гости!

Вовка мягко отстраняет Машку и, широко, по-вовкински улыбаясь, распахивает руки Сашке и Лерке. Те, вдвоем подойдя к нему, разом его обнимают.

– Варькин друг детства! – торжественно объявляет Мышильда Анне и Кириллу и уже ему говорит. – Это наши друзья, писательница Анна и великий баскетболист Кирилл Ермак.

Вовка доброжелательно кивает и писательнице, и "великому", но сосредотачивается на мне:

– Какая ты...

– Старая? – смеюсь сквозь слезы.

– Взрослая, – отвечает Вовка, бередя душу своей улыбкой.

– Давайте чай пить! – суетится Мышильда, доставая из буфета еще одну чайную пару. – Мы еще торт Анны не попробовали.

– Да. Уверяли, что это лучшее, что есть в их кулинарии, – поддержала ее Анна, мало что понимающая в происходящем.

– Ты как? Ты где? Почему? – горстью высыпаю я на Вовку долго мучившие меня вопросы.

– Я приехал. Родителей повидать. Вас всех. Тебя, – ответил он, обнимая меня и Сашку, сидящих слева и справа от него, за плечи.

– А тогда? Почему уехал? – задаю я самый главный вопрос.

– Ребята! – оживляется Сашка. – А давайте-ка сделаем перерыв. Свежий чай заварим. Я пару сборов купила оригинальных. Сейчас попробуем. И торт, наконец, продегустируем. – Давайте, давайте, прогуляйтесь пока!

Сашка подталкивает нас с Вовкой к дверям. Лерка, уже не скрываясь, стучит себя кулаком по лбу, демонстрируя Сашке ее тупость. Сашка огрызается, показывая Лерке язык. Анна послушно встает из-за стола и идет к книжной этажерке, начинает перебирать книги. Мышильда просит помощи у Кирилла, они идут за свежей водой к колонке. Я тащу Вовку во внутренний дворик на лавочку.

Мы садимся, повернувшись друг к другу лицом. Давно стемнело. Над нами насыщенно-фиолетовое августовское ночное небо, усеянное звездами. Параллельно горизонту Большой ковш. Это единственное созвездие, которое я узнаю сама, без подсказки.

Нам так много надо друг другу рассказать! Но мы молчим. Я решаюсь первой:

– Как ты? Женат? Дети? Где работаешь?

– Все хорошо. Был. Три года гражданского брака. Разбежались. Детей нет, – он мягко обнимает меня, привлекая к себе. – Как же я соскучился, Варюха-Горюха!

Мое детское прозвище звучит неожиданно и вызывает поток воспоминаний.

Тринадцать лет назад

Наша милая, беспомощная, молоденькая учительница литературы ушла в декрет. На ее место пришла сама директор. "Снежная королева" Наталья Сергеевна. И мы поняли: придется читать по-настоящему, а не краткое содержание, учить стихи наизусть. Списывать сочинения теперь бессмысленно и себе дороже. Впрочем, все эти переживания не мои, их вывалили на меня ребята, когда мы торчали в "Пельменной".

Я сочувственно усмехалась – литература была моим коньком и любимым предметом. В общем-то все уроки литературы в нашем классе представляли из себя мой диалог с Любовью Владимировной. Мало кто мог похвастаться даже прочтением того количества стихов, которые я знала наизусть.

В моей семье читать любили все: и мама, и папа, и Рита с Мышильдой. Баба Лиза полжизни проработала в нашем драматическом театре заведующей литературной частью, правой рукой всех худруков. Выйдя на пенсию, долгое время оставалась консультантом театра. Мы очень любили читать вдвоем с ней, по очереди, и втроем с Михаилом Ароновичем, а потом долго обсуждать прочитанное.

Друзья моего увлечения не разделяли: Лерка увлекалась биологией и химией, Сашка – прирожденный математик, Игорь делал ставку на языки, Вовка был нестабилен, никак не мог определиться со своим будущим. Максим шел на золотую медаль и успевал по всем предметам без единой осечки, как и Сашка с Игорем. Но я знаю, мне об этом говорил сам Максим, что особенно его увлекала история.

Вообще мы с Вовкой в этой компании выглядели "выпавшими из гнезда". Учились слабее всех, могли нахватать двоек и совершенно безответственно, как утверждал мой отец, относились к своему будущему. Вот и неправда! Вовка, действительно, еще гадал, раздумывал. А я собралась туда, куда будет поступать Максим, чтобы быть рядом. Сначала паниковала: вдруг на физмат, тогда мне кирдык. Но от него узнала: он либо на исторический, либо на юридический, как его отец. Это я потяну.

Старшеклассники не врали. Уроки литературы стали, наконец, настоящим счастьем. Наталья Сергеевна очень интересно рассказывала сама и подталкивала к диалогу всех нас. А сколько стихов она знала наизусть! Мы с бабушкой нервно курим в сторонке (шутка! Варька и баба Лиза некурящие).

Помню, как застыл весь класс, когда она читала нам Цветаеву:

Звенят-поют, забвению мешая,

В моей душе слова: «пятнадцать лет».

О, для чего я выросла большая?

Спасенья нет!

Наши мальчишки тихонько засмеялись, переглядываясь с нами.

Еще вчера в зеленые березки

Я убегала, вольная, с утра.

Еще вчера шалила без прически,

Еще вчера!

Весенний звон с далеких колоколен

Мне говорил: «Побегай и приляг!»

И каждый крик шалунье был позволен,

И каждый шаг!

Вечером мы с бабушкой, хором перечитывая стихотворение, пропели последнее четверостишие:

Что впереди? Какая неудача?

Во всем обман и, ах, на всем запрет!

– Так с милым детством я прощалась, плача,

В пятнадцать лет.

Наталья Сергеевна нашла общий язык со всеми, кроме... Максима. Иногда он вступал с ней в спор, чем поражал весь класс. Во-первых, споры были пустыми, во-вторых, на них почему-то велась Наталья Сергеевна. И это было самое удивительное.

– Ты чего опять сцепился? – спросил Максима Игорь на перемене после литературы. – Неужели неинтересно было?

Наталья Сергеевна рассказывала нам о детских и не детских писателях, не любивших детей. От нее мы узнали, что это и Андерсен, и Юрий Олеша, и Маяковский, и Хармс, и сам Михалков.

– Маяковский, автор всем известного стихотворения "Что такое хорошо и что такое плохо", является еще и автором провокационной строчки "Я люблю смотреть, как умирают дети".

Максим тут же возразил, что "такое" в школе рассказывать нельзя, даже нам, пятнадцатилетним и уже совершенно взрослым.

– Почему же? – спокойно спросила Наталья Сергеевна. – Всему есть объяснение: эти строчки восходят к печально известным строкам Иннокентия Анненского, поэта серебряного века: "Я люблю, когда в доме есть дети. И когда по ночам они плачут".

– Не узнаю тебя, дружище! – поддержал Игоря Вовка.

Максим равнодушно пожал плечами.

В начале десятого класса Наталья Сергеевна предложила выпускным классам поставить спектакль по ранее прочитанным пьесам. Мы выбрали комедию Фонвизина "Недоросль". Как сейчас помню распределение ролей. Лерку назначили Софьей, Максима Милоном, Сашку Простаковой, а Вовку, конечно, Митрофанушкой.

– Не хочу учиться – хочу жениться! – подмигивал мне со сцены Вовка.

Репетиции нас так увлекают, что мы готовимся к спектаклю день и ночь. Мне досталась роль няньки Митрофанушки, Еремеевны. Я счастлива. Бабушка говорит, что это характерная роль и в ней можно блеснуть ярче, чем в роли праведницы Софьи.

Премьера спектакля становится еще одним счастливым днем в моей копилочке счастья. Спектакль проходит в актовом зале нашей школы. Три первых ряда занимают учителя, за ними ряды гостей школы, и это человек двадцать суворовцев, наших соседей. С прошлого года Лерку преследует с упорством буйвола и такой же деликатностью Сергей, тот самый предводитель курсантов, перегородивший нам дорогу после бала. Вот он, в пятом ряду, с огромным букетом белых роз, с ним его друзья-приятели, каждый с белой розой. Все девчонки в школе обзавидовались. Кроме нас с Сашкой, мы то знаем, как это раздражает нашу спокойную подругу.

– Может, сегодня подеремся, – мечтательно говорит Игорь, дразня Лерку. – Но мне нельзя, ибо я Правдин. А правда в том, что человек влюблен. Надо дать ему шанс!

– Могу дать и по шее! – мрачно шутит Лерка.

– Вот! Что и требовалось доказать! – декламирует Игорь. – За маской скромницы скрывается злобная, я бы даже сказал, агрессивная фурия.

– Слушай, Правдин, иди к черту! – отправляет его Сашка. – Дай спокойно накраситься.

Я безумно завидую не Лерке, а Сашке. Это ж такая роль! Бомба, а не роль! По сути – главная в пьесе.

Спектакль имеет большой успех. Прежде всего благодаря Сашке и Вовке. Митрофанушка и его мать, госпожа Простакова, в их исполнении карикатурны и чертовски смешны. На каждую реплику недоросля зал взрывается аплодисментами. Мне кажется, Вовка явно переигрывает, делая своего героя умнее, чем это задумал автор, но я, если не занята в сцене, хохочу вместе со всеми за кулисами. Наталья Сергеевна, сидящая в первом ряду, наша "Снежная королева", смеется над Вовкиной игрой, вытирая слезы.

В общем, по окончании спектакля, после получасовых оваций, когда закрывается занавес, мы всей нашей небольшой труппой, пятнадцать одноклассников (столько ролей в пьесе) обнимаемся и кричим "Ура!"

Мы с Максимом оказываемся в самом центре кучи малы, прижатые друг к другу счастливыми ребятами. В чепце, сшитом Ритой и скрывающем кудри, в мешковатом платье с фартуком, я чувствую себя чудовищем, оказавшимся в руках блестящего офицера царской армии. Настоящий мужской театральный парик, который принесла нам бабушка, делает Максима строгим незнакомцем и красавцем. Максим обнимает меня за плечи и притягивает к себе.

Шум закулисья исчезает для нас. Максим наклоняется ко мне и целует меня в губы. Мы не видим, как еще раз распахивается занавес, как ребята выстраиваются на поклон. Перед зрителями в центре сцены более чем странная картина: целующиеся молодой офицер Милон и старая крепостная крестьянка Еремеевна.

Настоящее. Четверг, вечер (продолжение)

Мы с Вовкой, взявшись за руки, собираемся вернуться в дом. В это время к нам в розарий приходит Кирилл Ермак. Глядя на наши руки, он хмуро обращается ко мне:

– Варвара! Мне нужно поговорить с тобой наедине.

Вовка мгновенно чувствует, как я напрягаюсь, и, обняв меня за плечи, мягко спрашивает в левое ухо:

– Проблемы? Помочь?

– Я справлюсь, – шепчу я уже ему на ухо.

Кирилл упрямо повторяет, возвышаясь над нам неумолимо и как-то грозно:

– Варвара, наедине, пожалуйста.

Да что ж такое! Что же ты свалился мне на голову?! "Иди к Мышильде!" – хочется крикнуть мне, но я сдерживаюсь и прошу Вовку:

– Ты иди, мы сейчас.

Я машинально протягиваю руку в сторону Кирилла, и тот тут же хватает меня за нее.

Вовка, на снимая руки с моих плеч, говорит баскетболисту:

– Девушка не хочет разговаривать именно сейчас. Вам не хватает такта это понять?

В доме раздаются громкие голоса, какой-то шум. Радостные крики Мышильды. На внутреннем дворе одновременно появляются Лерка, Сашка и ... Максим с висящей на его плече придуковато-счастливой Мышильдой.

Господи! Ты сегодня в отгуле, что ли? Гоголь нервно грызет ногти от зависти – такой немой сцены не придумал даже он.

– Что здесь происходит? – спокойно говорит через пару минут неловкого молчания Максим.

Просто водевиль какой-то! Ко мне приходит ощущение нереальности происходящего. Вовка обнимает меня крепче. Кирилл тянет за руку к себе. Мышильда зацеловывает Максима в доступную ей щеку. Лерка победно смотрит на ошарашенную Сашку. Из дома во внутренний дворик просачивается Анна с книгой в руках.

– Максим Константинович! – с придыханием говорит она моему мужу. – Как мы все вас ждали!

Максим не обращает внимания на Кирилла (а между прочим, это самая большая фигура в нашей садовой композиции). Взгляд мужа перекрещивается со взглядом Вовки.

– Ну, здравствуй, друг! – негромко произносит Максим.

Глава 15. Настоящее. Четверг, поздний вечер.

Прошлое есть прошлое.

Женщины не чувствуют момента,

когда занавес опускается.

Им все хочется шестого действия,

когда интерес к пьесе уже иссяк.

Если позволить им действовать

по своему усмотрению,

то каждая комедия будет иметь

трагический конец.

Оскар Уайльд

Комедия – это способ быть серьезным,

притворяясь смешным.

Мохаммед Али

– Здравствуй, – так же негромко говорит Вовка, убрав руку с моего плеча.

Отпускает мою вторую руку и Кирилл, который теперь выглядит не разозленным, а растерянным. Мышильда отцепляется от Максима. Сашка и Лерка синхронно переводят взгляд с Максима на Вовку и обратно. Анна, прижав к груди книгу, смотрит на Максима так, как на брутальных героев Милиных романов смотрят ее же озабоченные героини.

О! Из моего ближнего круга только Милы и не хватает, чтобы эта комедия положений собрала все действующие лица. Сам Шекспир стоял у истоков этого драматического жанра. Бабушка как-то проводила по контрамаркам нашу компанию в театр на его "Комедию ошибок". Прелестная пьеса, чудесный спектакль. Как выясняется, быть участником подобного представления в жизни не очень-то приятно.

Когда я решила, что боженька сегодня в отгуле, я ошибалась. Он или в отпуске, или вычеркнул меня из своих списков.

В тот момент, когда всеобщее молчание стало затягиваться и напрягать, мимо забора, сверкнув фарами, проехало такси. Через пару минут, обойдя дом, во внутреннем дворе появилась Мила при полном параде: яркий вечерний макияж, почти прозрачная красная блузка с запахом, белая мини-юбка, чудовищной высоты шпилька на красных лакированных туфлях и неизменно – новенькая шляпка, в этот раз модели "федора". Белая, с высокой тульей и широкой красной лентой.

В руках у Милы ее любимая собачка, йоркширский терьер Цеза, украшенная хвостиками с красными и белыми резиночками для волос, ну, то есть для шерсти. Полное имя по документам: Цезарина Орисия Леди Дрим. Объектом своей собачьей неадекватной любви она выбрала моего мужа. Максим же всегда с опаской относился к милой малышке (между прочим, медалистке и победительнице нескольких выставок!), называл ее "недопесок". Каждый раз, когда Мила вместе с Цезой бывала у нас дома, он боялся сесть на собачку и ненароком раздавить. Цеза обожала конфеты "Белочка" и огурцы, причем и свежие, и маринованные.

– Всем привет! – Мила помахала нам правой передней лапкой Леди Дрим. – Это я, ваша самая красивая подружка!

Понять по этой фразе, о ком говорила Мила, о собаке или о себе, было сложно, но уточнять мы не стали.

– Почему тусите без меня? – обиженно надула она идеально подкрашенные красные губки: – Я Анюте звоню-звоню. Только пару часов назад узнала, что вы опять все здесь!

– Тусим вот, – мрачно подтвердила Сашка. – Ребят, только давайте без этого...

– Этого? – поворачиваясь к ней, переспрашивает Максим.

Сашка смутилась под его спокойным и внимательным взглядом:

– Ну, может, ты чего надумал себе...

– Надумал? – повторил за ней мой муж, превратив слово в вопрос и адресуя его Вовке.

– Надумал, – твердо сказал Вовка.

– Зря, – ответил ему Максим. – По-прежнему зря.

– Не факт, – легко пожал плечами Вовка.

– И де-юро, и де-факто, – констатировал Максим.

– Кстати, о де-юро! – разозлилась я, возмутившись, что Максим посмел заявиться ко мне на мою дачу, и удивившись такой холодной встрече двух лучших друзей.

Вовки восемь лет не было, а Максим так... безразличен. Да и Вовка ведет себя странно.

– Что ты здесь делаешь? – выплюнула я свой вопрос. – Мы же договорились, что все через адвоката.

– Договорились? – мягко спросил меня Максим, с какой-то жадностью вглядываясь в мое лицо. – Договариваются двое. Такого договора не было. Ты сказала – я не согласился. Надо просто поговорить, и все будет хорошо.

– Повторяю, – действительно повторила я. – Через адвоката.

– Адвоката?! – оживились Анна с Цезой. – Варенька, у меня прекрасный адвокат есть...

Встретившись взглядом с Максимом, Анна почти проглотила последнее слово, на ходу заменив его на "был":

– ...прекрасный адвокат был, но... уехал, в смысле, переехал...

– Далеко? – мрачно поинтересовалась я.

– Нет! – быстро ответила Мила и тут же поправилась, получив от Максима еще один вопросительный взгляд:

– Да. К сожалению, далеко. В... Израиль. Так сказать, на историческую родину...

– Ничего, – бодро сказала я Максиму, глядя на куст желтой чайной розы. – У меня свой есть, поближе.

Максим сделал шаг мне навстречу, но я, ловко схватив Вовку под руку, отступила назад. Вовка успокаивающе накрыл мою ладонь, лежащую на сгибе его руки. Максим сделал еще один шаг.

– А тусовка тематическая? – спросила Мила, целуя Цезу в лобик. – Можно тему узнать? А то я быстро собиралась. Мало вещей с собой взяла.

– А то, – напряженно ответила ей Сашка. – Тема – закачаешься!

– Да?! – Мила в восторге прижала к себе собаку, которая от неожиданности хрюкнула, разрядив обстановку.

Анна подскочила к Миле и стала забирать у нее терьера. Сашка, не отпуская руки Максима, схватила за руку и Лерку. Глядя на нас, как на сумасшедших, забытый и не замечаемый всеми (напоминаю, рост два десять!) Кирилл шагнул назад, когда Цеза зашлась звонким лаем на руках Анны, и раздавил розовый куст. Воспользовавшись суматохой, я потащила Вовку в дом.

– Простите! – чертыхнувшись, сказал Кирилл и окликнул меня. – Варя! Подождите! Мы хотели поговорить наедине!

Мы?! Хотели?! Наедине?! Я резко остановилась и развернулась к Ермаку. Выражение моего лица напугало всех.

– Так! – засуетилась Сашка, отпустив Максима и кивнув Лерке. – Готовимся к тематической вечеринке, девочки. Всем переодеваться и краситься! Мальчикам ждать!

Сашка, оторвала меня от Вовки и, как гусыня разбежавшихся по двору гусят, погнала меня, Лерку, Мышильду, с беспокойством смотрящую на Ермака, и Анну с Милой в дом. Теперь уже меня напугало выражение ее покрасневшего, разгневанного лица, и я подчинилась.

Последнее, что я увидела, заходя в дом, это как Максим и Вовка, встав рядом, смотрят на растерянного Кирилла.

– Тусовка? – ошарашенным взглядом обводя нас, спросила Мышильда. – А когда договаривались?

– Что за бред! Какая тусовка?! – металась я по гостиной. – Я хочу к Вовке! Я хочу, чтобы Максим ушел! Я хочу, чтобы Кирилл ушел!

– Уйдут все! – продолжила командовать Сашка. – Все мужики! К чертовой бабушке!

– Правильно! – поддержала ее Лерка. – Пусть приходят по одному. Договорись с ними, Варька.

– Да ни с кем я не буду договариваться! – бушевала я. – У меня такое счастье – Вовка приехал! Остальных я не приглашала!

– Варя! – с мольбой позвала меня сестра.

– Варенька! – расстроенно в унисон сказали Мила и Анна.

– Гав! – тявкнула Цезарина и, вырвавшись из рук Анны, стала носиться по комнате, возле дверей во внутренний двор заливаясь лаем.

– Не нервничай, малышка! – запричитала Мила.

– Тихо! – заорала Лерка.

Наступила тишина, плотная, душная, тяжелая. Сквозь нее прорывались негромкие звуки мужских голосов. Что говорили, было непонятно. Но интонации были спокойные.

– Варька, села! – прорычала Лерка.

Это было так необычно, вернее, фантастически неправдоподобно, что мы все одновременно сели куда попало: мы с Мышильдой и Сашкой на диван, а Мила с Анной на стулья возле стола. Цезарина, заскулив, юркнула под стол.

– Вот так, – спокойно и утешающе мягко сказала Лерка. – Сидим, дышим, успокаиваемся. А Сашка идет подслушивать.

Сашка быстро кивнула и вышла из дома через вторую дверь под лестницей в коридоре.

– Зачем подслушивать? – спросила я ошарашенно.

– Надо, – терпеливо пояснила Лерка, но понятнее не стало.

Прошло томительных десять минут, во время которых мы не разговаривали, а смотрели на часы. Комедия положений превратилась в комедию абсурда. И когда Мышильда, бедром прижавшись ко мне, спросила:

– Тебе не напоминает все это кино про заложников?

Я фыркнула от смеха. Машка рассмеялась. Анна захихикала. Мила расхохоталась. Цезарина, запрыгнув ей на колени, завертелась волчком. Вернулась Сашка.

– Ну? – спросили мы почти хором.

– Что ну? – огрызнулась Сашка.

– Что подслушала-то?

– Два идиота уговаривают третьего уйти, третий, который полный идиот, сопротивляется.

Мы начинаем безудержно смеяться.

– А который из них полный? – вдруг серьезно спрашивает Мышильда, и смех перерастает в истерику. Я начинаю икать.

– На любителя, – отвечает Мышильде Сашка.

Когда все успокаиваются, вытирая слезы, Сашка наконец говорит:

– Вовка с Максом объясняют Кириллу, что тому пора и честь знать.

– С чего бы это?! – возмущается Мышильда. – Это мой гость!

Сашка с Леркой смотрят на Машку, потом переглядываются.

– Это у Дымовых генетическое, – ставит диагноз Лерка и добавляет. – Как врач говорю.

Я сразу расстраиваюсь: мне неловко перед сестрой, но мне кажется, что Кирилл здесь из-за меня. Уж не знаю, почему, но чувствую. Пытаюсь перевести разговор с болезненной для Мышильды темы "Кирилл Ермак":

– А Вовка мой гость! – заявляю я и гордо добавляю. – А Максим... Он здесь уже никто... Чужой...

Распахивается дверь. В гостиной появляются мужчины.

– Всем хорошего вечера! – неестественно улыбается Кирилл. – Берегите котенка, Маша. До свидания.

Перед тем, как уйти, Ермак смотрит на меня, потом, усмехнувшись, на Максима и Вовку. Быстро, но выразительно.

– Я так понимаю, к разговору ты не готова? – спрашивает меня муж, заарканив взглядом своих голубых глаз.

Я встаю с дивана и с улыбкой демонстративно обращаюсь к Вовке:

– Проходи к столу, будем чай пить!

Максим и Вовка снова скрещивают взгляды. Время становится тягучим и вязким, как мед. Понимаю, что прошли какие-то секунды, но давят они тяжестью, как долгие часы ожидания. Вовка мне подмигивает и, подарив самую широкую улыбку, говорит:

– Варюха, в другой раз!

И, глядя на Максима, добавляет:

– Надолго не прощаюсь, девчонки! Я приехал навсегда.

По лицу мужа пробегает легкая, едва заметная тень, когда Вовка, по очереди порывисто обняв и чмокнув в щеку Сашку и Лерку, подходит ко мне.

Мы крепко обнимаемся, как расстающиеся фронтовые друзья, долгие годы делившие последний патрон и краюшку хлеба. Положив ладони на мои горящие злостью и разочарованием щеки, Вовка расцеловывает меня в обе щеки, потом нежно прикасается губами ко лбу и вдруг наклоняется близко-близко к моим губам, почти прикасаясь своими.

Я чувствую себя неловко. Мне больно от того, что я совсем не хочу этого поцелуя. Совсем. Он лишний. Неправильный.

– Варя! – окрик Максима заставляет нас вздрогнуть и отстраниться друг от друга. Вовка, обернувшись к Максиму, неожиданно подмигивает и ему, потом звонко чмокает меня в кончик носа. И... уходит.

Максим делает попытку подойти ко мне, но я шарахаюсь в сторону. Не поддавайся, Варя! Пусть он тоже уйдет! Я не говорю этого, но Максим понимает. Еще раз окинув меня каким-то жадным взглядом, он молча разворачивается и тоже уходит.

Один за другим свет фар отъезжающих автомобилей на мгновения режет темные окна гостиной. Первая, вторая, третья...

– Экшен! – стонет Сашка. – И кино снимать не надо. Как ты, Варька? Еще не чокнулась?

– Прекрасно, – горько говорю я. – Лучше всех.

– А может надо было все-таки поговорить? – робко, мышкой, пищит Мышильда.

– С кем из трех? – нервно кусая уже в кровь искусанные губы, почти плача, спрашиваю я.

– С мужем, – устало говорит Сашка. – Сначала с мужем.

– С мужем? – усмехаюсь я и иду к книжной полке. – А вы забыли, с чего и с кого все началось?

Комедию положений надо закончить Шекспиром. Все-таки его изобретение. Быстро нахожу сегодня обнаруженный томик:

Он в обществе любовниц проведет

Веселый день, жене не кинув ласки!

Иль я стара? Иль уж поблекли краски

Печальных щек? Так он же их согнал!

Иль я скучна? Мой ум живой пропал?

Так невниманье шутку убивает

И остроту, как мрамор, притупляет.

Иль он пленен нарядом дорогим?

Пусть купит мне, владея всем моим!

Все, что могла утратить я в красе,

Разрушил он; и недостатки все -

Его вина.