Текст книги "Вернуть мужа. Стратегия и Тактика (СИ)"

Автор книги: Жанна Володина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 38 страниц)

Я молча слушала, волнуясь за Наталью Сергеевну так, словно все это произошло совсем недавно. Никак не вязалась эта трагическая история в моем воображении с ее образом, идеальным, строгим, красиво-торжественным. Вдруг стали понятны многие мелочи, дополняющие этот образ Снежной королевы.

– Максим решил, что не только моя измена и моя ложь, но и его неприятие матери, ее отрицание, нежелание не только общаться, но и видеть ее привели к такому... результату. До вашей свадьбы оставалось несколько недель, а Наталья, так долго скрывавшая от меня и сына попытку..., снова замкнулась, словно переживала все заново. И у Максима появилась еще одна фобия: страх потерять мать, – Константин Витальевич берет в руки салфетку и начинает складывать.

А я-то всегда думала, что перфекционизм Максима вырос из генетической адвокатской щепетильности. А это, наверное, его комплекс неполноценности: попытка контролировать всех и вся, чтобы ничего больше не случилось.

Я стала казаться себе плохо надутым воздушным шариком, из которого потихоньку, через маленькую дырочку, выходит воздух.

– Вы боялись, что новость о вашей дочери...

– Да, – перебил меня Константин Витальевич, – Максим панически этого боялся. Никакие мои уговоры не действовали. Он решил скрывать от всех и от тебя. Нам удавалось не говорить и не вспоминать об этом долгие годы.

– Пока не появилась Настя? – подсказала я еще раз. – А если вы все-таки не убережете Наталью Сергеевну от новости? Я бы никогда... не подвела Максима, если бы узнала правду. (Которую он исказил опять – хотелось мне сказать).

Константин Витальевич жестом позвал официанта.

–  Понимаешь, Варя. Сначала появилась Настя. Потом я познакомил ее с Максимом. Вынужден был познакомить... Одному хранить секрет трудно, нужен помощник. Она хорошая девочка, которая, конечно, ни в чем не виновата. Но это еще не всё...

– Не всё? – спрашиваю я, безумно жалея Наталью Сергеевну и Максима.

– Максим так погрузился в проблемы Насти, – раздраженно сказал свекор, – что все стало выходить из-под нашего контроля. А потом он обнаружил, что...

– Что? – спросила я, уже догадавшись, что он ответит, и испытала такое облегчение, словно передо мной не Константин Витальевич, а Максим, и он признался мне в любви. И пусть, с точки зрения логики, я жена-дурочка, я бешено радуюсь, что муж сказал мне правду.

– Настя оказалась не его сестрой.

Глава 42. Настоящее. Пятница (день). Серый Волк.

Соблюдение тайны – искусство,

требующее многократной и виртуозной лжи,

и больших артистических способностей,

и умения наслаждаться этой комедией от всей души.

Агата Кристи. "Драма в трех актах"

В цветном разноголосом хороводе,

в мелькании различий и примет

есть люди, от которых свет исходит,

и люди, поглощающие свет.

Игорь Губерман

Константину Витальевичу принесли рюмку коньяка.

– Что-то будешь? – спросил он меня, согревая в ладонях бокал с переливающейся янтарной жидкостью.

Отрицательно мотаю головой. Противоречивые чувства раздирают меня на лоскутки: то одно воспоминание, то другое. Буду шить из них лоскутное одеяло.

Двенадцать лет назад.

– Тема любви в русской литературе восемнадцатого-девятнадцатого веков, – объявила нам Наталья Сергеевна и начала негромко говорить:

– Это самое волшебное, яркое, прекрасное чувство русские писатели традиционно пропускали через призму страданий, отчаяния, несправедливости. Они заставляли своего героя делать выбор, основанный на жизненных принципах, нравственных устоях и индивидуальных внутренних ориентирах. Настоящей любви, по общепринятым представлениям, нужна поддержка в виде верности. Но русская литература показывает и обратные примеры верности. Татьяна Ларина верна мужу, тому, которому "отдана", несмотря на любовь к Онегину. Элен Курагина выходит замуж за Пьера Безухова по расчету, постоянно изменяет ему. Пьер же, не испытывая никаких сильных чувств к Элен, никогда ей не изменяет.

Я слушаю Наталью Сергеевну, смотрю в окно на разгулявшуюся бандиткой раннюю весну и мечтаю о жизни с Максимом без потрясений, ревности и измен. Конечно, так и будет, но сразу после того, как меня до греха доведет Сонечка Игнатова. Ее постоянные придирки ко мне порождены самой настоящей, а не литературной ревностью.

– Часто литературные герои, как живые люди, испытывают нешуточные негативные эмоции, связанные с привязанностью к любимому человеку. Как вы думаете, кто и к кому ревнует в пьесе Грибоедова "Горе от ума"?

– Чацкий ревнует Софью к Молчалину, – поднимает руку Сашка.

– Софья ревнует Молчалина к служанке Лизе, – усмехается Игорь. – Испытывает, так сказать, сердечные муки.

– А подробнее? – Наталья Сергеевна мягко улыбается нам.

– Разочарование, – отвечает Лерка. – Софья разочарована в Молчалине, но и Чацкий ей не нужен.

– Да, ты права, Лера, – соглашается Наталья Сергеевна. – Софья проходит испытания именно разочарованием, преображается, но... для Чацкого ничего не меняется. Его она все равно не любит. Иная ревность в романе у Лермонтова.

– А почему Печорин ревнует Веру к мужу? – вдруг спрашивает Максим. – Ревновать к мужу, по-моему, очень глупо.

Наталья Сергеевна смотрит на Максима спокойно и внимательно, потом отвечает:

– Ревность и глупость, конечно, не сестры-близнецы, но звенья одной цепи. Григорий Печорин ревнует Веру к мужу, Вера ревнует Печорина к Мэри, в минуту меланхолическую рассказывает мужу о своем увлечении, и тот увозит жену от Печорина.

– Молодец! – смеется Игорь. – С глаз долой – из сердца вон! Вовремя изолировал жену.

– Погоня за Верой, загнанный конь, слезы Печорина, навсегда потерявшего Веру, – самый эмоциональный эпизод романа, – говорит Наталья Сергеевна. – Но любовь ли это? Вопрос.

Способен ли Печорин любить?

После уроков футбольный матч с параллельным классом.

– Лерка! Не лезь на трибуну, – просит Вовка. – Хочется честно выиграть. Тебя увидят – опять начнут выделываться, мы им забьем пару лишних. Неинтересно!

– А болеть за вас кто будет? – возмущается Сашка.

– Я! – выкрикивает нежным голоском Сонечка Игнатова, которая с двумя подружками крутится рядом.

– Глупость человеческая, – начинает громко вещать Сашка, – у некоторых индивидов достигает гигантских размеров.

– Не смешно! – фыркает Сонечка. – Наша поддержка – залог победы!

Одноклассники выигрывают у соперников в честном противостоянии с перевесом всего в один мяч. Мы с девчонками, просидев всю игру на дальней скамье небольшой трибуны школьного стадиона, идем поздравить победителей.

Сонечка, взвизгнув от радости, кидается на шею удивленному  Максиму. Не то, чтобы я сильно ревновала... Я очень сильно ревновала! Максим хлопает висящую на нем Сонечку по спине, но она и не думает отцепляться. Разозлившись и расстроившись, я обнимаю стоящего рядом Игоря.

– О! – восклицает он, крепко сжимая мне талию. – И мне перепало чуть-чуть славы! Приятная это штука – женский восторг!

– Эй! – хохочет Вовка, отцепляет меня от Игоря и прижимает к себе на пару секунд, потом объявляет другу. – Этот приз не только для тебя! Поцелуй красивой девушки победителю!

Вовкины кудри щекочут мне лицо, когда он наклоняется ко мне. Смеясь и дурачась, вытягиваю губы трубочкой для показного поцелуя и... тут же попадаю в объятия Максима.

– Это мой приз! – шепчет он, нырнув руками под мой короткий бежевый плащ. – Дразнишься?

Горячее дыхание опаляет мое левое ухо, мурашки начинают носиться по всему телу хаотично, иллюстрируя броуновское движение.

– Мстю, – хихикаю я. – Я ревнивая. Сейчас перецелую всю нашу команду и половину чужой.

– Почему только половину? – руки Максима гладят мою спину под плащом, вызывая волну мурашек за волной.

– Хорошо, – соглашаюсь я, поднимая к нему лицо и целуя твердый подбородок. – И чужую всю.

– И тебе никого не жалко? – поцелуй Максима опаляет мое ухо. – Хочешь устроить массовую драку?

– Из-за меня вряд ли, – хихикаю я, подставляя ему свои губы.  – А Лерку рота автоматчиков целоваться не заставит.

– А тебя? – спрашивает Максим, наклоняясь еще ниже.

– А меня заставлять не надо, – сообщаю я доверительно.

Настоящее. Пятница (день).

Константин Витальевич смотрит на меня внимательно, продолжая греть коньячный бокал. Начинает говорить спокойно, четко, отрывисто:

– Настя появилась в офисе три месяца назад с письмом от той женщины, из-за которой я разъехался с Натальей.

Свекор делает небольшой глоток коньяка:

– Тогда, девятнадцать лет назад, мы расстались с Юлей, ее матерью, плохо. На раннем сроке ее беременности, о которой она, конечно, не сообщила перед отъездом. А потом уехала, не сказав куда.

Свекор делает второй глоток:

– Я был уверен, что эта история закончилась навсегда. Но приехала Настя и привезла письмо от Юли, в котором та рассказывала мне продолжение истории. Я нанял частного детектива, часто работавшего со мной. Он выяснил документально: Юлия, действительно, уехала беременной, в Москве родила дочь Анастасию.

Константин Витальевич допил коньяк и продолжил:

– Настя обратилась с просьбой о помощи.

Пытаюсь быть догадливой:

– Признать ее дочерью?

Мужчина вздыхает, мельком огладывая зал, словно боясь быть подслушанным:

– Нет. Она отдала письмо и попросила помочь ее молодому человеку, на которого заведено уголовное дело вкупе с административным.

– И вы помогли? – догадываюсь я.

– Там все очень сложно. Я поручил это дело Максиму, – мрачно отвечает Константин Витальевич. – Показал ему Юлино письмо, познакомил с сестрой. Максим несколько дней не мог смириться с ситуацией, нервничал, что Наталья может узнать, и это послужит катализатором...

– Она вообще не просила вас признать себя дочерью официально? – недоверчиво спрашиваю я, поражаясь самой себе. А я стала бы просить этого незнакомого мне человека признать себя моим отцом?

Свекор впивается в меня взглядом проницательного, но растерянного и чем-то огорченного человека:

– Я бы сказал, не от мира сего эта девочка. Но Максим ей поверил. Не сразу, но поверил. Настя уверяла, что ей не нужен отец, что ее воспитал хороший человек, муж Юлии, и именно его она считает отцом. Ко мне обратилась потому, что только в этом году узнала от матери обо мне и не имеет возможности оплатить хорошего адвоката, так нужного ее жениху.

– Не от мира сего? – повторила я за свекром. – Неужели она больна?

– Что? – переспросил Константин Витальевич, не поняв меня. – В каком смысле больна?

– А  каком смысле не от этого мира? – попросила объяснить я.

Отце Максима посмотрел на меня одним из взглядом своего адвокатского арсенала:

– Фразеология, – пояснил он. – Нет. С ней все в полном порядке. И духовно, и физически. Просто она...

Константин Витальевич прокашлялся, аккуратно подбирая слова:

– Без корочки девочка. Наивная, простая, добрая. Всех любит, всех жалеет. Почти... блаженная.

– Без корочки? – я удивляюсь тому, как точно и, пожалуй, красиво выразился Константин Витальевич.

– Доверчивая невероятно, – в голосе опытного адвоката слышатся мне досада и угрюмое осуждение. – Ее обмануть грудной младенец может. Я когда это понял, растерялся совершенно. Жених еще этот... пользуется ее открытым характером и сердобольностью. А ее как под колпаком растили в парке живых бабочек, и получилось хрупкое создание, вроде тебя.

– Вроде меня? – видимо, я так и буду общаться со свекром путем нехитрых вопросов, составленных из его же слов.

– Мир не только большой и прекрасный, моя дорогая, – вздыхает чем-то раздраженный Константин Витальевич. – Но и опасный, не дающий поблажек тем, кто ошибается. Настя напомнила мне тебя: нежную, добрую, доверчивую, воспитанную литературой, но совершенно не подготовленную к жизни. Сначала Михаил и Елизавета Васильевна, потом Максим позволили тебе жить в собственной сказке, в которой добро всегда побеждает зло, а отрицательные герои всегда наказаны. Поверь старому адвокату: Волк всегда сожрет Красную Шапочку и ее бабушку, договорится с охотниками, если надо, подменит свой труп с распоротым животом. Получит компенсацию от гильдии охотников за жестокое обращение с животными да еще подаст встречный иск в отношении матери Красной Шапочки за оставление ребенка в заведомо опасной ситуации и нарушение комендантского часа.

– Позволили жить? – снова не получилось подобрать свои слова.

Константин Витальевич морщится, возможно, осуждая меня за скудоумие и неумение пользоваться собственным словарем:

– Есть такое слово "социализация". Слышала? (Послушно киваю головой). Один французский журналист сказал: "Настоящая цель воспитания – научить наших детей обходиться без нас". Так вот, Настю, как и тебя, мать этому не научила. И отец приемный не научил.

– Приемный? – переспрашиваю на автомате (да что ж такое-то!).

– Юля сочинила для дочери историю красивого расставания со мной, – в голосе Константина Витальевича я теперь явственно ощущаю легкое презрение. – Рассказала дочери о благородном мужчине, принявшем ее и ребенка и воспитавшем дочь, как родную.

– Зачем? В чем логика? Если Насте ничего от вас не надо, то зачем рассказывать ей о родном, якобы, отце? Давать имена, адреса, явки, пароли? – прорывает меня от нетерпения.

– Слава богу! – кощунствует свекор. – Наконец-то передо мной жена и невестка юриста. – Между тем, я тебе это уже сказал: чтобы спасти от тюрьмы бестолкового, но крайне невезучего молодого человека. Дело там запутанное, непростое, неоднозначное. Без гарантий даже для меня.

– И мать посоветовала дочери обратиться к вам, так как не имеет возможности помочь дочери и ее жениху сама? – уточняю я.

– И это тоже, – таинственно отвечает Константин Витальевич. – Хотя, мне думается, это одна из причин и целей.

– Чьих целей? У Насти есть еще какая-то цель? – замираю я, боясь даже предположить.

– Что ты! – горько смеется свекор. – У Насти одна, но пламенная страсть – спасти этого... и выйти за него замуж. Нарожать детишек. Жить счастливо и умереть с ним в один день.

– Как и у любой нормальной женщины, наверное, – отвечаю я на его горький и не понятный мне сарказм.

– Любой? Нормальной? – акцентирует он мое внимание на двух словах. – А вы, восторженные девочки, когда-нибудь думали о том, что значит "умереть в один день"? Представляли себе, какое это "счастье" даже для уже подросшей "кучи детишек"?

– Вы утрируете, – защищаюсь я. – "Умереть в один день" – это метафора.

– Для Насти – нет, не метафора! – резко отвечает Константин Витальевич. – И для тебя – нет!

Задумываюсь на некоторое время и молчу, рассеянно разглядывая набивной рисунок на скатерти.

– Почему же Настя не сестра? Как вы это поняли? – спрашиваю я самое главное.

Константин Витальевич вздыхает, просто и коротко говорит:

– Проверил. Сразу. Решил узнать, зачем все это Юлии надо. Поэтому не сказал Максиму. Познакомил их, представил друг другу как брата и сестру. Поручил сыну дело "дочери".

– Зачем? – поражаюсь я тому, что он сейчас сказал.

– Чтобы понимать, зачем все это Юлии надо, – терпеливо повторяет Константин Витальевич, очень доходчивым тоном, словно интересуется, "далеко ли живет моя бабушка".

– Это я поняла, – отмахиваюсь я от незнакомой мне Юлии и ее скрытых мотивов. – Зачем было скрывать от Максима, что Настя не его сестра?

– Затем, что это гарантия сохранения тайны, – поражается моей недогадливости свекор. – А совершенно поразительное для меня погружение Максима в Настины проблемы – способ убедить всех, кто может наблюдать за ситуацией, что я поверил в свое отцовство. И играть не надо. Не ошибешься в выборе эмоций.

– Вы использовали Максима? – снова поражаюсь я тому, что слышу.

– Нет! – передо мной жесткий и совершенно спокойный человек с железной волей и твердым характером. – Я просто сохранил в тайне информацию, которая должна была мне помочь разобраться в этом деле. Это часть моей работы.

– Помогла? – тихо спрашиваю я, оглядываясь на Игоря. Тот сидит возле барной стойки и, исподтишка наблюдая за мной, заигрывает с двумя симпатичными девушками рядом.

– Помогла бы, если бы не ваши неожиданные для меня семейные проблемы, – говорит Константин Витальевич.

– Это ваш единственный сын, – упрекаю я, испытывая боль и сочувствие к Максиму, использованному отцом в качестве наживки. – Вы подтвердили Максиму, что Настя ваша дочь?

– Да. Так было надо. Я сделал тест. Тест показал, что я не являюсь отцом Насти. Но Максиму я сказал, что результат теста положительный. И сначала ему не пришло в голову попросить у меня бумаги, – свекор пожал плечами. – Я просил его не сближаться с... сестрой. Слишком не сближаться. Мы четко обговорили ситуацию и одновременно пришли к выводу, что скрываем Настю от всех. Ради Натальи. Поможем Настиному жениху, а потом решим, как выруливать из всего этого.

– И как вы собирались выруливать? – тру виски, пытаясь снять нахлынувшую головную боль.

– Все было бы проще, если бы ты не увидела их в кафе, – прямо говорит Константин Витальевич. – Или если бы Настя не была в это время в истерике, а Максим не стал ее успокаивать. Я предупреждал его, что привязанность к другому человеку делает нас зависимыми от этого человека или от этого чувства. А он...

– А он? – ну вот, вернулись к старой схеме разговора.

– Я, конечно, понимаю, почему он так сильно привязался к Насте. Я в этой сказке хоть и старый, прожженный Серый Волк, но ее невиновность во всем этом плохо подготовленном спектакле могу доказать и суду, и присяжным, – Константин Витальевич поймал мои наполняющиеся слезами глаза и сказал им:

– Максим вырос почти без матери. И я не буду притворяться, что я не чувствовал того, что ему не хватает материнской опеки, нежности, ласки. То, чего ему не хватало, он накопил в себе, а потом все накопленное досталось сначала тебе, потом сестре. Он словно хотел компенсировать Насте то, что потеряла не она, а он сам. Начал опекать, строить планы, мучительно думать, как рассказать Наталье и не обидеть ее, не сорвать. Мы оба не знали, как Наталья отнесется к моему "ребенку" на стороне, хоть и такому уже взрослому. Не думаю, что ее поразил бы факт наличия Насти. Моя измена – событие известное и реальное. Я советовался с очень авторитетным человеком в области психиатрии. Он осторожно посоветовал избегать всего, что может спровоцировать негативные воспоминания и "вернуть" Наталью в те дни.

Я удержала слезы, потому что не хотела расплакаться перед этим человеком, который нашел в себе силы признать ошибки прошлого, но только тогда, когда ему это стало необходимо. Мне было безумно жаль Максима, который взвалил на себя такую ношу – решить и за меня, и за маму, что нам знать, а что нет.

– И как Максим узнал? – хрипло спросила я, пожалев, что не попросила вторую чашку чая.

– Догадался, – с непонятной гордостью сказал Константин Витальевич. – Видимо, где-то, когда-то я эмоционально прокололся. Он понял это неделю назад и был безумно разочарован. Именно безумно. Иначе не скажешь. Заявил мне: это прекрасно, что она не моя дочь, но ужасно, что она не его сестра. И мы задумались уже вдвоем...

– Над тем, что надо ее матери? – поняла я, наконец, что что-то все-таки не так и теперь.

– Именно! – подтвердил Быстров-старший. – Вся проблема в том, что Юлии и ее мужу нет необходимости искать в России бесплатного адвоката для жениха дочери. Оплата его услуг не нанесет семейному бюджету никакого серьезного урона. Это абсолютно точно.

– В России? – замерев, спрашиваю я.

Константин Витальевич кивает, подтверждая свои слова:

– Юля с Настей жили во Франции последние десять лет. Недавно вернулись в Россию, Юля рассталась с супругом. Тот живет в Париже. Она теперь живет здесь и вполне может позволить себе нанять неплохого адвоката паре-тройке Настиных женихов.

– Зачем тогда такая сложная схема? – удивляюсь я. – Представиться дочерью, не навязываться, просить помощи для другого человека?

– Вот и мы с Максимом так же думаем, – скалится в острой белозубой улыбке опытный Серый Волк. – Нелепая схема. Проверить отцовство – традиционная стандартная процедура. Юлия прекрасно понимала, что я проведу ее незамедлительно. И нет, не представиться дочерью, а убедить дочь, имеющую настоящего отца, что я ее отец. Это комедия на полчаса, фигурально выражаясь. В чем выгода?

– Бывший супруг Юлии во Франции отец Насти? – спрашиваю я, тоже недоумевая по поводу странной истории и более чем странного поведения Юлии.

– Нет, – отвечает Константин Витальевич устало, Максимовским жестом потерев скулы. – Максим выяснил, что и он не ее отец.

– Как выяснил? Это точно? – спрашиваю я, прекрасно зная ответ и ликуя от всепоглощающей радости.

– Точнее не бывает, – подтверждает свекор. – У Максима на руках все необходимые документы. Он летал во Францию.

Двенадцать лет назад.

Мы устроили вечеринку по поводу поступления. Всей компанией собрались на бабушкиной даче. Баба Лиза испекла капустный и ягодный пироги и уехала в город, впервые в жизни оставив меня за хозяйку. Как взрослые, мы накрыли стол и уселись за него общаться и праздновать.

– Друзья! Прекрасен наш союз! – тут же начал паясничать Вовка, подняв бокал для тоста. – Теперь, когда мы начали собственную взрослую жизнь, давайте постараемся не потерять друг друга и остаться друзьями на всю жизнь! Сейчас встречаться реже будем. Давайте придумаем клятву. Варька, ваяй текст!

– Дурачок! – ласково смеюсь я, под столом держась за руки с Максимом. – Только от нас зависит, чаще или реже. Вы с Леркой вообще теперь вместе будете учиться. Сашка и Игорехой. Это нам с Максом волноваться надо.

– Не надо, – серьезно говорит Максим. – Зачем волноваться? Мы теперь навсегда вместе.

– Давайте хряпнем за медицину, экономику, юриспруденцию и филологию! – неловко взяв бокал и чуть не разлив содержимое, провозглашает тост Вовка.

– С ума сошел! – Игорь смеется и не дает Вовке выпить. – Мешать четыре тоста в один!

– Да! – возмущенно подхватывает Сашка. – Тем более за экономику и медицину пить надо не чокаясь.

Мы сидим до пяти утра, болтаем, пьем то алкоголь, то свежезаваренный чай. Первый раз в жизни мне не надо домой к одиннадцати. И даже если мы вообще не ляжем спать, то нам ничего за это не будет. Мы взрослые! Правда, папа с этим не согласен и думает, что мы сейчас на даче вместе с бабой Лизой. А она на самом деле уехала ночевать к своей подруге.

– Я надеюсь, что вы не подведете меня? – строго спрашивает бабушка, прощаясь с нами на веранде.

– Взвод! Стройся! – командует Вовка. – Равняйсь! Смирно!

Мы дурачимся и выполняем все его команды, выстроившись в шеренгу.

– Товарищ баба Лиза! – рапортует Вовка, вытянувшись в струнку. – Во вверенном мне подразделении строгая дисциплина и высокий уровень гражданской ответственности. Каждая человеко-единица осознает свой долг перед вами и отечеством!

Под наше дружное хихиканье баба Лиза тоже смеется и ласково треплет Вовкины кудри:

– Как быстро вы выросли, человеко-единицы!

В шестом часу утра мы начинаем расползаться по комнатам. Мальчишек оставляем в гостиной.

– Пока, мальчики! С вас завтрак! – зевает Сашка. – Какая сволочь меня разбудит раньше полудня – пожалеет!

– Веранда, – шепчет мне Максим, обнимая и целуя в щеку на прощание.

Через полчаса, убедившись, что девчонки спят без задних ног, с часто колотящимся сердцем выползаю из кровати и пробираюсь на веранду, тут же попадая в теплые руки Максима. Мы целуемся долго, прижимаясь друг к другу и шепча ласковые слова.

– Варежка, – горячий шепот Максима опаляет щеку, шею.

Поцелуи опускаются ниже. Я перебираю его волосы, дурея от запаха, почти детской страсти и нетерпения.

– Иди, – ласково говорит Максим, с трудом оторвавшись от моих губ. – А то одна человеко-единица не выдержит напряжения.

– Я хочу с тобой! – капризничаю я и цепляюсь за него обеими руками. – Когда еще удастся остаться вместе?

– Мы всю жизнь будем вместе, – терпеливо отвечает Максим, снова обнимая меня и крепко целуя. – Я люблю тебя, Варежка. Иногда мне кажется, что ты единственный человек, которого я люблю на этом свете.

– А родители? Мама? – удивленно спрашиваю я, хотя его слова совершенно сносят мне крышу. Единственный человек!

– Это другая любовь, – отвечает Максим и, помолчав немного, уткнувшись в мою макушку, добавляет. – И я пока не знаю, любовь ли это.

Его ответ меня так огорчает, что я, ворочаясь в постели еще больше часа, думаю о том, что что-то в семье Максима не так. Вот я точно знаю, что люблю бабу Лизу, папу, хоть он и строгий, Мышильду и мою маму, которая когда-нибудь обязательно найдется.

Настоящее. Пятница (день).

– Я правильно понимаю, что вы с Максимом поссорились из-за Насти? – вдруг прямо спрашивает Константин Витальевич.

– Мы не ссорились, – так же прямо отвечаю я. – Мы почти расстались. Да. Из-за Насти.

– Но теперь все в порядке? – почти не спрашивает, а утверждает свекор.

– Я не знаю, – честно отвечаю я. – Мы не смогли поговорить.

– Надо разговаривать, – поучительно говорит Константин Витальевич. – Почти все в этой жизни можно решить словами.

– Вы смогли... все решить в этой жизни? – начинаю старую игру в слова.

Константин Витальевич с прищуром смотрит на меня, словно решая, сказать или не сказать:

– Нет. Не смог. Но всегда пытался.

– Разве? – сомневаюсь я, вставая из-за стола.

– Подожди, Варя, – пытается остановить меня свекор. – Я могу помочь тебе поговорить с Максимом.

– Себе помогите поговорить с Максимом, – отвечаю я, сама удивившись собственному ответу.

– Не уходи! – Константин Витальевич пытается меня остановить, чуть привстав.

Я машу Игорю, и он подходит к нашему столу.

– Спасибо, что подождал, Игорь, – благодарю я школьного друга. – Проводишь?

– За тем и приставлен, чтобы проводить! – подобострастно докладывает Игорь.

– Кем приставлен? – интересуется севший обратно за стол Константин Витальевич.

– Бабьим батальоном! – смеется Игорь и подмигивает мне.

Когда мы сворачиваем на объездную дорогу, я с удивлением спрашиваю Игоря:

– Ты куда? Мне домой.

– Пока нет, – таинственно отвечает Игорь. – Хочу тебе кое-что рассказать. К тебе ехать не стоит. Поедем ко мне.

– А спросить? – интересуюсь я, прощупывая свои ощущения в поисках смутной тревоги. Нет, ничего подобного.

– Я и спрашиваю, – усмехается Игорь. – Поговорим?

– Ты меня точно не похищаешь? – улыбаюсь я.

– Ага! – подтверждает он. – Исключительно с целью выкупа.

– Тогда ладно, похищай, – соглашаюсь я, погладив его по плечу. – Даже интересно, кто будет за меня платить.

– Да все! – смеется Игорь. – И родители, и свекор со свекровью, и девчонки скинутся, и Михаил Аронович добавит из своих сбережений. Я бы тоже скинулся, если бы кто другой тебя похитил.

– Ты совершенно замечательный друг, – тихо говорю я Игорю. – Ты ведь знаешь об этом?

– Догадываюсь, – отвечает Игорь, – но услышать все равно чертовски приятно.

– Ты не назвал Максима, – шепчу я. – И Вовку...

– Ну, тут вообще просто, – Игорь сворачивает к своему коттеджу. – Вовка приедет бить мне морду.

– А Максим? – спрашиваю я, вдруг разволновавшись.

– А Максим придет меня убивать.