Текст книги "Вернуть мужа. Стратегия и Тактика (СИ)"

Автор книги: Жанна Володина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 38 страниц)

– Осуждаем?! – поражается Сашка. – Ты дурочка, Варька?

– Нет, конечно, нет! – ужасается Лерка. – Не осуждаем, переживаем.

– Я не верю в измену Максима. Ни в физическую, ни в любую другую, – говорит уверенно Сашка, положив руку на папку меню, словно дает клятву на Библии.

– И я не верю, – просто говорит Лерка, отправляя в рот виноградинку. – Его пытать другие женщины будут, он тебя не предаст.

Лерка вдруг наклоняется ко мне и горячо, несвойственно ей эмоционально, добавляет:

– Если бы меня так любил мужчина...

– Как?! – сердясь, перебиваю я. – Как так?!

– Сильно. Больше, чем себя. Больше, чем весь мир вместе взятый, – теперь сердится Сашка.

– Не обижайся. Мы не видели то, что видела ты. Но я уверена, что всему этому есть какое-то простое объяснение, – растолковывает мне Лерка.

– Какое? – со стоном спрашиваю я.

– Не знаю, – досада искажает Леркино идеальное лицо, и она начинает перечислять. – Клиентка, любовница или жена клиента, знакомая родителей, родственница.

– О ком из них жене нельзя рассказать? Тем более такой, которую так любишь? – возражаю я, ковыряя вилкой в салате с креветками.

Кстати или некстати, креветок называют морскими тараканами, вспоминается мне. Мои тараканы, как только я о них вспомнила, оживились и стали телеграфировать: "встречай нас тчк выезжаем срочно зпт поможем вскл держись зпт не сдавайся вскл".

– Ты не знаешь всех обстоятельств, – настаивает Сашка.

Тараканы смотрят на нее и сучат лапками от досады.

– Максим объяснит. Просто выслушай, – подхватывает Лерка.

Замечаю Игоря и Вовку вдалеке у барной стойки. Изредка погладывают на нас, но не подходят.

– Сговор? – догадываюсь я. – Сейчас Максим придет?

– Не дурочка, а дура, – констатирует Сашка и тут же добавляет. – Без обид!

– Нет. Мы не сговаривались, – говорит Лерка. – В этом нет необходимости. И да. Мы и так понимаем, что надо говорить, без сговора.

– И нет. Максим не придет, – вздыхает Сашка. – Что ты ему сказала последний раз?

– Что даст знать, – ответила за меня Лерка.

Тараканы меняют счеты на калькуляторы.

– Сегодня вторник, двенадцатый день с того самого дня. Максим трижды позвонил мне, когда мой телефон был отключен. Трижды приходил, чтобы увидеть и поговорить. Еще один раз мы виделись в офисе. Всё! – мой бухгалтерский отчет готов.

– И? – удивляется Сашка. – Чем этот Максим не похож на нашего общего Максима?

– Действительно! – Лерка недовольно морщится, увидев, что за соседним столиком на нас обращают внимание отмечающие чей-то день рождения молодые люди. Вернее, мужчины поглядывают в Леркину сторону постоянно, а девушки смотрят изредка, но хмуро и с неприятным подтекстом.

– Никуда с тобой пойти нельзя! – фыркает Сашка, подмигнув Лерке. – Вернемся к нашим баранам, то есть к Варьке.

– Кстати, – улыбается Лерка, улыбкой этой доведя до столбняка парочку соседей по столикам. – Наверняка это на Варьку смотрят. Она у нас двенадцатый день самая популярная женщина на "нашей улице". Максим, Вовка, Игорь, Ермак. По скромным подсчетам, четверо. Как тебе такая бухгалтерия?

– Издевайтесь над брошенкой! – иронизирую я. – Глумитесь!

– Серьезно, Варька! – настаивает Сашка. Ты правда думаешь, что Максим не появлялся и не изводил звонками, потому что ты ему безразлична или потому что он действительно изменил?

– Изводящий звонками Максим – это что-то из жанра фантастики, – соглашается с ней Лерка.

– Помнишь, сколько ты ждала объяснения в любви? – Сашка придвигается ко мне и гладит по плечу. – Я не знаю, почему он такой трудный, даже тяжелый на объяснения. Зачем ему какие-то условия, ритуалы. Но это ты полюбила такого Максима.

– Возвращайте мальчиков, – грустно говорю я, не признаваясь даже себе, что расстроилась и от ее слов, и от того, что Максим не пришел.

Сашка мгновенно сканировала мое настроение.

– Ты сама сказала, что дашь знать, – еще раз напоминает она вслед за Леркой. – Ты дала знать?

– Нет, – отрицательно покачала я головой и сама помахала Игорю и Вовке, возвращая их за стол.

– Насплетничались? – поинтересовался Игорь. – Всем косточки перемыли?

– Не всем. Только одному, – доверительно сообщила Сашка.

Игорь завалил стол закусками и напитками. Мы были в его клубе уже третий час, и расходиться совсем не хотелось.

На маленькой полукруглой сцене появился певец и запел знакомую всем мелодию.

– О! – обрадовалась Сашка. – Это наша с Трампом любимая песня.

– С кем? – переспросил Игорь.

– С Трампом, президентом США, – объяснила Сашка и потащила Игоря на танцпол. – Пойдем, потанцуем!

Звучала песня-исповедь Фрэнка Синатры "Мой путь".

And now, the end is near,

And so I face the final curtain.

My friend, I'll say it clear,

I'll state my case

of which I am certain.

Сейчас, в конце пути,

Когда так близок час прощанья,

Всем вам, друзья мои,

Откроюсь я

Без колебанья.

– Пойдем? – мягко взяв меня за руку, спросил Вовка.

Я кивнула, и мы пошли танцевать. Вовка привлек меня к себе, обняв сильными теплыми руками. Вовка пах.. Вовкой. Я положила голову на его твердое плечо и закрыла глаза. Загадала.

I travelled each and every highway,

And more, much more than this,

I did it... my way.

Я жизнь испил до дна,

Я всё изведал в ней, не скрою,

Но что куда важней,

Я был... собою.

Тараканы, разбившись на пары, танцевали медляк, на время забыв обо мне, и я этим воспользовалась. Я загадала, что сейчас закончится танец, и я увижу его, Максима. Сейчас главное, чтобы не появился, как черт из табакерки, Ермак.

Танец закончился, но Вовка не спешил выпускать меня из своих рук. С усилием освободилась. Возвращаясь к столу, увидела, что к Лерке подошел знакомиться один из молодых людей. А за столиком недалеко от барной стойки, но достаточно далеко от нашего стола, я увидела.. Нет. Не Максима, хотя надеялась. Не Ермака, хотя очень опасалась. Я вдруг увидела ЕЕ. И была она не одна.

Глава 31. Настоящее. Вторник. Встреча одноклассников (продолжение).

Любовь слепа, но ревность видит за десятерых.

Неизвестный американский автор

Мужчина ревнует к своим предшественникам,

женщина – к тем, кто придет после нее.

Марсель Ашар

Вы когда-нибудь пробовали коктейль из безотчетного гнева, смертельной обиды и безнадежного разочарования с ноткой полного бессилия и послевкусием безответной любви? Рекомендую. Называется он "Ревность". Первая порция слегка кружит голову, вторая раскоординирует работу всех органов чувств, третья эти чувства, нет, не притупляет, а окрашивает яркими красками, делая контрастными, выпуклыми, бросающимися в глаза.

И вот мои зрение, слух, вкус, обоняние и осязание отказываются воспринимать что-либо, кроме НЕЕ. Глаза видят только ЕЕ, молодую, нежную, в коротеньком белом платьице и серебряных туфлях-пуантах на высоком квадратном каблуке. Уши не улавливают звуки ЕЕ речи, но различают интонацию, грудную, томную. Язык мой распух от внезапного ощущения жажды и, как наждачная бумага, царапает небо. Нос почти чувствует ЕЕ запах, несмотря на кажущееся большим расстояние между нами. А кожа становится индикатором холода и тепла одновременно, сосредоточием боли и покалывания на кончиках пальцев, на губах, на щеках. Мы остались с НЕЙ вдвоем в переполненном зале модного в городе клуба: она, трогательная в своей молодости и красоте, словно невеста, и я, глухая, слепая, почти парализованная.

Вовка, видимо, что-то говорит мне, но я не слышу слов. Сашка машет ладошкой перед моим лицом. Игорь не улыбается и не подмигивает, а обеспокоенно что-то спрашивает. Лерка протягивает бокал с водой, настойчиво вкладывая его в мою руку. Тараканы спешно осваивают язык жестов.

Звуки возвращаются не постепенно, а скопом, лавиной. Они еще раз оглушают, но теперь своим присутствием, а не отсутствием.

– Варя! Тебе плохо? – Вовка осторожно, обняв за талию, усаживает меня за стол.

– Нет, – отвечаю я, на НЕЕ не смотрю.

Может, она исчезнет, если ее не замечать? Но взгляд невольно возвращается к "невесте". Девушка сидит за столиком с молодым человеком не старше двадцати лет, у него яркая, броская внешность. Несколько минут назад она была спокойна и серьезна, а теперь выглядит расстроенной и слегка сердитой. Молодой человек, отчаянно жестикулируя, что-то говорит ей, и она сердится еще сильнее. Выражение живого лица юноши постоянно меняется, как картинка на телевизоре. Официант приносит им бутылку шампанского. Девушка кладет ногу на ногу, прекрасно зная, что эта поза делает ее интереснее, сексуальнее в глазах окружающих. Молодой человек реагирует на этот призыв, положив ладонь на ее колено. Звучит приятная мелодия, и юноша тянет партнершу на танцпол.

– Игорь! – зову я приятеля. – Потанцуешь со мной?

Игорь выгибает бровь, как бы переспрашивая "я?!", и, быстро встав, элегантно подает мне руку.

– С тобой все хорошо? – Сашка сомневается, что ее подруга так быстро пришла в себя после странного полуобморока.

– Отлично! – машу я всем левой рукой, а правой тяну Игоря к группе танцующих. Оказавшись совсем рядом с интересующей меня парой, отчаянно прислушиваюсь к их разговору. И разговор этот похож на ссору людей, у которых близкие отношения.

Он: Перестань на меня давить, Настя!

Она: Я не давлю! Еще и не начинала!

Он: Не торопи меня! Давай хоть сегодня не будем выяснять отношения, а просто отдохнем!

Она: Ты обещал, что сегодня мы все решим!

Он: Любимая, конечно, мы все решим! Но не сегодня.

На меня девушка не обращает никакого внимания, хотя несколько раз смотрит в нашу с Игорем сторону. Юноша возвращает Настю за стол. Теперь у моей "проблемы" есть человеческое имя и молодой человек. И это несколько разрушает мою стройную, выстраданную теорию измены.

Весть об этом мои тараканы принимают близко к сердцу. Скорбно стоят полукругом, сняв с усатых голов шапки и оплакивая коллективные тараканьи надежды.

Танцую с Игорем и продолжаю размышлять: если Настя и этот молодой человек – пара, то как объяснить нежность Максима по отношению к ней? В любом случае, мой сублимированный муж, как любила называть его Сашка, строг и холоден со всеми, кроме меня. Действительно, раньше казалось, что весь его эмоциональный мир по какой-то неизвестной мне причине подвергся именно физической сублимации, перейдя из газообразного состояния в твердое, минуя жидкое. А тот поцелуй в щеку, а ладони на ее щеках?

– Только ты способна вызвать в нем такую палитру чувств, – говорила мне Сашка в тот день, когда Максим, наконец, признался мне в любви. – Мы столько лет с ним дружим, но таким не видели. Макс надежный, честный, умный. С нами. Это точно дружба. А с тобой он веселый, мягкий, заботливый, но главное, что удивительно – ревнивый. Это точно любовь!

Так и не придумав объяснение произошедшему, я сижу, изредка поглядывая по сторонам (для конспирации, чтобы девчонки не заметили – не хочу, чтобы они ЕЕ увидели – тут же кинутся в бой), продолжаю исподтишка рассматривать "невесту" с кавалером. Любой, наблюдающий за ними со стороны, понял бы, что между этими людьми настоящие отношения мужчины и женщины.

Тогда при чем здесь Максим? Она его бросила и переключилась на этого мажорного юношу? А может, она настолько ветрена, что у нее отношения и с Максимом, и с этим? Или она хочет бросить и этого? Вон как отношения выясняют! Только что искры не летят! А вот еще версия, детективная: они оба шантажируют Максима, вымогая его бизнес. Нет, не детективная, идиотская. Стал бы он нежничать с мошенницей?

Тараканы делают ставки, нумеруя мои версии и толпясь возле распорядителя ставок.

Так. А если все-таки родственница? Бред. Что за родня, которую надо скрывать от жены, с которой живешь почти десять лет? И потом, я всех, кто есть, знаю. У родителей Максима это единственный брак, других детей в нем нет. Какая-нибудь двоюродная или троюродная сестрица? Или такая же дальнеюродная племянница? Да хоть внучка! Меня зачем обманывать? Обнимать так ласково зачем?

Тараканы кидаются менять ставки, но время упущено – ставок больше нет.

– За нас, ребята! – поднимает тост Игорь. – За нашу школьную дружбу! За то, что мы молодцы, стараемся не потерять друг друга!

Мы дружно чокаемся и смеемся.

– За тебя, бродяга, отдельный тост будет! – Игорь хлопает Вовку по плечу и вдруг обращается ко мне. – И за вас с Максом отдельный!

– За нас? – нервно сглатываю. – И ты туда же?

– Я всегда там, – таинственно отвечает Игорь, подняв руку и сделав знак официанту.

На нашем столе появляется шоколадное чудо – украшенный голубикой мусс в изящной вазочке. Одна порция.

– Мы проели твой месячный бюджет? – иронизирует Сашка. – Или это игра-соревнование? Сейчас придет баянист?

– Это для Варьки! – объявляет Игорь, подвигая ко мне вазочку. – Давно мечтал угостить моим фирменным.

– Очень оригинально! – фыркает Сашка. – Напоминаю, я тоже женщина-одиночка, да еще с ребенком. Меня тоже можно сладким утешить.

– Я не претендую! – машет руками Лерка.

– Ага! Сейчас! – возмущаюсь я и шучу. – Вы хотите, чтобы я на юбилей в платье не влезла?

Вот тебе бабушка и варькин день... Как некстати я вспомнила о юбилее нашей свадьбы. Юбилее, которого не будет.

– Влезешь, – обещает Сашка. – Мы тебя впихнем!

Чтобы не продолжать тему, весело командую:

– Несите три ложки!

– Не стоит! – смеется Игорь, но дает знак официанту.

– Почему? – подозрительно спрашивает Лерка. – Ты хочешь отравить Варьку?

– Зачем мне ее травить? – пожимает плечами Игорь. – Пусть живет, никому не мешает. И потом, свидетелей много.

Вовка тихо смеется, раздавая нам ложки.

Положив в рот тающее на языке десертное блаженство, я расплываюсь в улыбке Чеширского Кота. Поняла. Догадались и девчонки, но только когда проглотили первую ложку.

– О! – губы и глаза Сашки приняли одинаковую форм.

– А! – открыла рот Лерка. – Опять у вас получилось!

– Ну вы же сами настояли! – хохотал и оправдывался Игорь, пожимая руку Вовке.

Заражаюсь весельем наших мальчиков. Розыгрыш удался! Как и всегда. Сколько мы с девчонками не старались предугадать – всегда попадались. Кайенский перец!

Сашка с Леркой тоже начинают смеяться, запивая огненный десерт.

– Мое! – придвигаю вазочку к себе и начинаю ложку за ложкой отправлять шоколадный мусс в рот.

– Сумасшедшая наркоманка! – дразнит меня Сашка.

– Я вас так люблю! – говорю я, испытывая знакомое удовлетворение, и вкусовое, и ностальгическое.

– Взаимно! – поднимают тост мои самые близкие люди.

– Как твои родители? – спрашиваю я Вовку, вспомнив тетю Катю и дядю Валеру и всю их дружную семью. У Вовки было еще два брата-погодка, младше его на десять и одиннадцать лет.

– Хорошо, – тепло говорит Вовка. – Балбесы – студенты в медицинском. Один хочет быть стоматологом, другой, как я, хирургом.

Вовка – плод любви студенческого брака. Он появился, когда его родителям едва исполнилось восемнадцать лет. Мне в детстве казалось, что такой веселой семьи я больше никогда и не видела. Теперь понимаю – не казалось. Точно не видела.

– Чудесные у тебя родители! – вспоминает и Сашка. – Как они? Я их помню влюбленными, постоянно держащимися за руки. Мы с девчонками всегда хотели, чтобы и у нас так было.

– Ничего не изменилось, – Вовка привычным жестом ерошит волосы. – Только теперь пацаны выросли, и у них больше времени друг на друга. Балбесы девушек завели, теперь мама с папой внуков ждут. Верят в пользу ранних браков!

– Заводят зверушек, тараканы сами заводятся! – возражает Сашка. – Девушек выбирают по любви.

Мои тараканы отвешивают Сашке шутовской поклон в знак искренней благодарности, как знатоку энтомологии.

– Вот образец счастливого брака, – Игорь хлопает Вовку по плечу. – А сам когда?

Вовка улыбается, смотрит на меня, отводит глаза и отвечает:

– У меня пока перерыв. Пробовал – не получилось. А сам?

– Нет! Семья не мое, – смеется наш наследник четырех родителей и восьми бабушек и дедушек.

История его семьи всегда была для нас настоящим анекдотом: родители Игоря развелись, создали свои семьи, но ребенок на всех был только один – он. Наш друг никогда не нуждался ни в чем, но сколько его помню, в детстве всегда хотел ото всех сбежать в горы. Видимо, непросто это – быть единственным ребенком на толпу взрослых. Раньше это забавляло. Теперь почему-то вызывает сочувствие.

– Мальчики, ищите свою единственную! – говорит Сашка, поднимая очередной тост. – Это безобразие, в стране с таким женским перевесом такие экземпляры отборные без женщин.

– Да, – поддакиваю я. – Можно постарше выбрать, можно помоложе.

Вовка смотрит на меня с недоумением.

– Мужская проблема, – шучу я. – Не успеешь жениться на молодой, как тут же подрастают еще моложе.

Украдкой смотрю на столик с НЕЙ. Сидят, взявшись за руки. О чем-то тихо разговаривают.

На танцполе становится весело, шумно. Началась дискотека.

– А для меня образец великой любви – мои бабушка с дедушкой, – говорит Сашка. – Они умерли пять лет назад. У деда Альцгеймера была. В последний год жизни он не каждое утро мог ее вспомнить. Как долго она привыкала к его болезни... Потом в руки себя взяла. Задачу себе поставила: если с утра не помнит – должен к вечеру замуж позвать. Так кокетничала, что перед сном получала признание и предложение руки и сердца. Он умер, и она... через час. Легла рядом и...

Сашка шмыгнула носом. Вовка подмигнул ей и поднял новый тост:

– За счастье! Как вы его понимаете, пусть такое и будет!

Лерка пригубила шампанское и сказала:

– Вы знаете, я в американском медицинском журнале недавно прочла врачебные истории одного известного сурдолога. Над одной почти плакала. Женщина, которой из-за рака удалили голосовые связки, записалась к ней на уроки, чтоб выучить язык жестов. Вместе с ней записались ее муж, четверо детей, две сестры, брат, мать, отец и 12 близких друзей, чтобы иметь возможность общаться с ней после того, как она потеряла способность говорить. И я тогда подумала, что мое счастье – это вы.

– Точно стареем, – еще раз хрюкнула от избытка чувств Сашка. – Это вместо танцев и анекдотов. Хотите анекдот расскажу, он старый и длинный, но как раз про возраст?

Мы энергично закивали. Сашка начала:

– У жены юбилей – пятьдесят лет. Первый тост произносит муж. Хочу, – говорит, – выпить, но не за твои пятьдесят, когда ты стала старым перебродившим вином. И не за твои сорок, когда ты была ядреным коньяком. И не за твои тридцать, когда ты была игристым шампанским. Я хочу выпить за твои двадцать лет, когда ты была сладкой яблочной наливкой, от которой кружилась голова и хотелось еще и еще! За тебя, дорогая!

– Спасибо, дорогой! – отвечает жена и встает с ответным тостом. – А я хочу выпить не за свои двадцать, когда я была сладкой яблочной наливкой, но ты получил это яблочко уже надкусанным. И не за свои тридцать, когда я была игристым шампанским, но тебе доставалась только пена. И даже не за свои сорок, когда я была ядреным коньяком, но пил ты его точно на троих. Я хочу выпить за свои пятьдесят, когда я стала старым перебродившим вином. А ты и рад бы похлебать – да нечем!

Мы хохочем, вытирая слезы.

– Мальчики, не доводите до "нечем"! – веселится Сашка.

– Слушай, не сгущай краски! – Игорь заказывает всем кофе. – Нам с вами еще и тридцатник не аукнул.

– Но подсвечивает! – шутит Вовка.

Кошу глаза – ЕЕ нет. С их столика убирают официанты. Мои фантазии о внезапном появлении Максима не материализуются.

Когда мы на несколько минут с девчонками снова остаемся одни, я рассказываю им о Мышильде и Ермаке.

– Да, ситуация, – хмурится Сашка. – Если реально к тебе подбирается через нее – подлец. Или ему все-таки Мышильда нравится?

– Зачем тогда Варьке так упорно признаться хотел, преследовал и признался на презентации? – возражает Лерка.

– Странный он какой-то! – завела любимую песню Сашка. – Маньяк! Кстати (Лерке), а твой где?

– Мой кто? – Лерка морщится.

– Не куксись, морщины будут, – советует Сашка. – Сергей Филиппович где? Сутки прошли, беспокоюсь. Вдруг что случилось?

Мы снова покатываемся от смеха. Игорь и Вовка возвращаются к нам за стол. Мы болтаем, вспоминаем, танцуем. Когда Вовка начинает прижимать меня крепче, обнимать в танце дольше положенного, я решаюсь на последний разговор.

– Вов! – шепчу я ему на ухо, обняв за шею.

– Да? – шепчет он в ответ, до боли сжимая мне ребра.

– Пойдем проветримся?

Мы выходим в фойе. Здесь прохладно и пусто. После шумного зала очень тихо. Вовка тут же берет меня за руку. Аккуратно ее отбираю. Он сцепляет свои руки за спиной и меняется в лице. Он понял.

– Вова, я прошу тебя, – начинаю я быстро, тороплюсь, не давая ему перебить себя. – Я все поняла. Прости, что поздно. Прости, что только сейчас разговариваю с тобой. Прости, что не поняла тогда.

Вовка медленно, глубоко вздыхает, слегка откидывает голову назад и закрывает глаза. Мы несколько минут так и стоим в пустоте, в тишине и молчим. Наконец он открывает глаза и смотрит на меня.

Меня буквально сносит его открытый любящий взгляд. И это такая огромная любовь, что меня начинает трясти крупной дрожью, словно я замерзла и не могу согреться. Господи! Все еще сложнее. Это не детская влюбленность. Не дружба, переросшая в любовь. Не привычка находиться рядом. Не отголоски былого чувства, подогретые алкоголем, обстановкой и воспоминаниями. Это не ностальгия по школе. Это она. Любовь мужчины к женщине. Крепкая. Зрелая. Выдержанная, как коллекционный коньяк. Любовь, от которой не отказываются. Любовь, из-за которой от всего отказываются.

– Я прошу тебя, – начинаю умолять я. – Мы должны как-то это выдержать. Как-то пережить. Но по отдельности. Не вместе.

– Не вместе, – эхом повторяет Вовка.

– Я понимаю, – бормочу я и тяну его за руки сама, складываю их ладонями друг к другу и прижимаю к себе. – Я понимаю. Мы расстались с Максимом, и ты подумал... Ты решил... Но даже если Максим меня больше не любит. Даже если он никогда меня не любил... Я могу любить только его. Я это поняла сейчас, когда ушла от него. Прости меня, прости, пожалуйста!

Вдруг всплывает картинка из прошлого. Мне лет десять. К нам на воскресный обед приходит Михаил Аронович. Какой-то торжественно строгий и взволнованный. В костюме с галстуком. После обеда, на котором наш гость напряжен и неразговорчив, баба Лиза отправляет меня в свою комнату читать. Они долго разговаривают, и, когда я возвращаюсь, слышу бабушкины слова:

– Миша! Не надо. Вспомни своего любимого Ремарка. Любовь не пятнают дружбой. Конец есть конец.

Михаил Аронович уходит. Поникший, раздавленный, потерянный. Уходит, чтобы наутро вернуться веселым, бодрым и насмешливым:

– Девочки! Георгоша испек вам кекс!

– Максим любит тебя, – хриплый и какой-то чужой голос Вовки давит на перепонки, хотя он говорит тихо. – Он тебя не отдаст. Никому и никогда. Пока ты сама не захочешь от него уйти. Но и после этого он будет тебя любить. Я это понимаю. Потому что он мой друг. Потому что ты мой... друг. Потому что я тоже никогда и никому бы тебя не отдал. Если бы имел на тебя права.

– Ты понимаешь, ЧТО ты сейчас делаешь? – почти плачу я. – Остановись, и мы удержим все это. Справимся. Я боюсь тебя потерять. Ты уедешь опять? Ты сможешь не уехать?

– Я боюсь тебя потерять, – медленно повторил он мои слова. – Как я ждал этих слов... Контекст не тот.

Мы снова молчим. Меня потряхивает. Хочется прижаться к нему, но я не могу себе этого позволить.

– Варька, – горько шепчет Вовка. – Варька! Ты так его любишь! Я это чувствую.

Слышен звук хлопающей двери. Но я продолжаю удерживать и его руки, и его глаза, и его душу своими руками, глазами, душой. Он прав, слова могут быть одинаковыми – контекст разным. Мне ли не знать, как звучат слова, вырванные из контекста.

– Вова! – я вкладываю в свои слова силу, которую умножаю стократ, чтобы он понял. Понял и отступился. – Да. Ты прав. Люблю. Не буду подбирать слова, чтобы объяснить, как сильно. Услышь меня! Я боюсь тебя потерять!

Я так боюсь его уничтожить своим признанием любви к Максиму, что притягиваю к себе его доброе родное лицо и крепко целую. В лоб, в щеки, в нос, в подбородок.

Вовка смотрит за мое плечо, сжимает челюсти и отнимает мои руки от своего лица. Он обнимает меня за плечи и медленно разворачивает.

Перед нами Максим. Спокойный. Твердый. Волнение выдают только сжатые в кулаки руки в карманах брюк. Он тяжело дышит и выглядит безнадежно, как адвокат, проигравший свой самый важный в жизни процесс, стоивший ему репутации.

Отголосками сознания, я понимаю, КАК все это должно выглядеть, и ужасаюсь. Нет! Я не хочу! Я говорила о любви к нему. К нему! Не к Вовке, Даже если муж уйдет от меня к другой, он не должен подумать то, что мог бы подумать после того, что...

Тараканы злобно ухмыляются, глумятся над моей попыткой подобрать слова для самой себя. А мне еще вслух надо что-то говорить.

Максим проглатывает меня взглядом и тут же перемещает его на Вовку:

– Amicus Plato, sed magis amica veritas? Платон мне друг, но истина дороже?

Вовка грустно усмехается и встает передо мной, словно боится, что спрятанные в карманы кулаки Максима предназначены для меня:

– Ты тоже увлекся латынью? Хорошо. Прояви свою знаменитую адвокатскую выдержку. Amicos res secundae parant, adversae probant. (Счастье дает друзей, несчастье испытывает их).

Максим не делает попытки позвать меня. Я сама вылезаю перед Вовкой, и он, секунду помедлив, отступает на шаг назад. Максим, мазнув по мне взглядом, разворачивается и уходит.