Текст книги "Вернуть мужа. Стратегия и Тактика (СИ)"

Автор книги: Жанна Володина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 38 страниц)

– Я обязательно научусь говорить комплименты. Я потрачу на это жизнь. Потому что я люблю тебя.

Настоящее. Четверг (поздний вечер).

Мы пьем чай вчетвером: я, Ри.. мама, папа и Сашка. Отец привычно строгий, молчаливый. Рита непривычно бледная, с расстроенно-счастливым лицом и блестящими от слез и возбуждения глазами. Сашка, многое почувствовавшая, но мало понимающая. Когда Рита второй раз разливает по чашкам ароматный свежезаваренный чай, на кухне появляется Мышильда. Она вешается всем, кроме отца, на шею, обнимая и целуя.

– О! Девчонки! Заберите меня в город! Я опять под домашним арестом. И уполномоченному по правам ребенка не пожалуешься – ребенку двадцать два.

– Есть уполномоченные по правам взрослых, – подсказывает Сашка.

– Ладно! Возьму на вооружение, – машет рукой сестра и показывает отцу язык.

– Двадцать два? – сомнением спрашиваю я. – Ты уверена?

– Документ есть! – подтверждает Мышильда.

Мы пьем чай и неспешно болтаем о разных пустяках: о новом сорте желтой розы, который прижился у Риты, об их с папой желании поехать в сентябре к морю (погреть старые косточки), о Кирилле Ермаке, который, возможно, по версии Машки, чуть-чуть влюблен в нее, и надо ковать железо, пока горячо, о Коко-Доминошке, который подвизался на кухне у Риты, бесконечно выпрашивал кусочки вкусненького и демонстрировал весьма сложный капризный характер.

Ощущение почти полного счастья, испытываемое сейчас мною, здесь, на этой уютной кухне, согревало, несмотря на только что пережитое. И на передний план, разбуженные теплом, стали выползать крепко спящие до этого тараканы. Я стала часто и нервно поглядывать  на часы. Начало шестого. Надо возвращаться.

Уговариваю Мышильду остаться с родителями еще на пару дней. И мы с Сашкой уезжаем.

Снова сажусь на заднее сиденье и начинаю чувствовать, как лихорадочное возбуждение охватывает меня. Через пару часов мы встретимся с Максимом. Тараканы  сучат лапками от нетерпения, готовясь к схватке с моими чувствами и разумом.

Глава 39. Настоящее. Четверг (поздний вечер). Максим.

Есть два способа командовать женщиной,

но никто их не знает

Хаббард Франк

Ревнивцы вечно смотрят в подзорную трубу,

которая вещи малые превращает в большие,

карликов  – в гигантов, догадки – в истину.

Мигель де Сервантес Сааведра

Уезжая от меня, Сашка дает дружеское напутствие:

– Оденься небрежно, по-домашнему, но продуманно до мелочей, эротично. Чтобы дрогнуло.

Тараканы возмущены провокацией и садятся писать жалобу в комиссию по этике.

Чтобы дрогнуло? Киваю понимающе:

– Сердце?

Сашка каким-то странным взглядом смотрит на меня и соглашается:

– И сердце тоже пусть дрогнет. Хотя нет! Лучше будь в вечернем, макияж, прическа. Пусть думает, что ты куда-то собралась и обязательно с кем-то. Это на тот фантастический случай, если выяснится все-таки, что он ходок...

Тараканы бросают писать жалобу и восторженно показывают Сашке большой палец. (Черт! Теперь мучайся от подозрения, что у тараканов не должно быть пальцев)

– Ход-ик-ок? – икаю я, волнуясь.

– Прости, но это твоя версия, – морщится от досады Сашка. – Теоретически я могла бы допустить нечто подобное, но, извини, Макса знаю дольше тебя на пять лет. Там любая версия прокатит, кроме измены.

Тараканы тащат толстенный фолиант с золотым тиснением "Версии об измене Максима, подлинные и доказанные".

– Любая? – сомневаюсь я. – Их так много?

– Ну, не одна! – утверждает Сашка. – Мы же тогда в клубе гадали уже. Сегодня все и узнаешь.

– Сегодня? – надеюсь и пугаюсь я.

Тараканы ехидно улыбаются ("ну-ну"), рассаживаются на шезлонги с попкорном и коктейлями ("посмотрим-посмотрим").

Я мечусь между ванной, кухней и спальней. Полвосьмого, а я еще не готова. Поразмыслив и поддавшись на уговоры тараканов, выбираю парадно-вечерний вариант: длинное летнее платье-рубашку мятного цвета с боковыми разрезами и тонкие бесцветные чулки на широкой кружевной резинке, немного "Шанель": легкий оттеночный флюид, тушь, блеск для губ, туалетная вода.

Тараканы посылают мне воздушные поцелуи. Я им нравлюсь.

Еще десять минут. Я знаю, что Максим не позвонит в дверь раньше, чем за две-три минуты до назначенного срока.  Как прожить эти пять-семь минут и не прыгать у дверей, как щенок, в ожидании хозяина? Обидное сравнение тут же охлаждает мой энтузиазм. Разглядываю себя в зеркале в прихожей: лихорадочно блестят глаза, а рот расползается в невольной улыбке. Что тут поделать!

Тараканы начинают беспокоиться, настойчиво напоминая, что "он еще ничего не объяснил и рано радоваться!"

Без двух минут восемь звенит дверной звонок. Считаю до десяти (тараканы предлагали до ста) и дрожащими руками долго не могу справиться с замком.

Максим стоит на пороге. Светло-серый пиджак небрежно перекинут через плечо, серо-розовая рубашка без галстука расстегнута на две верхние пуговицы. О! двухдневная небритость? У Максима? Честно говоря, это мой любимый образ, и он ему безумно идет. Всегда чисто выбритый, Максим лишь в отпускное время позволял себе расслабиться  и не браться за бритву пару-тройку дней. Я стонала от восторга, когда он щекотал меня  щетиной, целуя голый живот. Судя по тому, как сверкнули его голубые глаза на загорелом строгом лице, он вспомнил об этом же.

– Привет! – сиплю я, потеряв от волнения голос.

– Привет! – отвечает он, быстро, жадно оглядывая меня от макушки до кончиков босых ног в чулках.

Только сейчас я признаюсь себе в том, что скучала, что специально надела платье-рубашку, чтобы напомнить ему о том, как он любит... любил, когда я надевала его рубашки. Ну, и чулки в общем-то...

Тараканы грозят мне: "Не расслабляйся!"

– Проходи! – приглашаю мужа в квартиру.

– Спасибо! – отвечает он, переступая порог. – Ты куда-то собралась?

– Не совсем... – мямлю я и спохватываюсь. – Да. Собралась. Но не сейчас. После разговора с тобой.

Тараканы держат за меня кулачки.

Максим тут же напрягается. Это видно и по застывшему лицу, и по затвердевшим на глазах плечам.

– Куда? – резко спрашивает он. – С кем?

– Мы встретились не для этого, – изо всех сил стараюсь держаться спокойно. – Ты говорил, что я сама должна буду попросить тебя объясниться.

Максим морщится, словно ему неприятно мое напоминание о его же словах.

– Сначала ответь на мой вопрос, – самым адвокатским тоном говорит Максим. – Куда и с кем ты собралась?

– Не раньше, чем ты ответишь на мой, – я прохожу в гостиную и жестом предлагаю Максиму сесть, куда захочет, на выбор.

Но Максим не садится, а подходит ко мне близко-близко. Так близко, что я вижу легкие темные круги под его глазами.

– Я готов, – твердо, но как-то устало говорит Максим. – Я все рассказал бы тебе еще тогда, в твой день рождения. Это было бы глупо с моей стороны – рассказать, но это уберегло бы нас от многого из того, что случилось позднее. Ты не позволила – и я решил подождать. Еще одна моя фатальная ошибка. И потом, в кабинете отца. Надо было закрыть дверь на ключ и заставить тебя слушать. Нет. Я снова решил не давить и не заставлять тебя. Я идиот. Сейчас за это расплачиваемся мы оба. Можно сварить чашку кофе?

– Да, пожалуйста, – теряюсь я от неожиданного простого вопроса, киваю, сажусь в кресло, положив дрожащие руки на подлокотники.

"Я идиот. Сейчас за это расплачиваемся мы оба". Это было признание измены? Или я вижу и слышу то, что сама и придумала? Или тараканы окончательно промыли мои мозги? "Мы?! – возмущаются представители отряда таракановых. – Больно надо! Что мы, уховертки какие? Или саранча?"

– Ты будешь? – бросая пиджак на диван и направляясь на кухню, спрашивает Максим.

– Нет, спасибо, – отвечаю я, уставившись на торчащие из внутреннего кармана пиджака... Что это? Билеты?

Под звуки работающей кофе-машины тараканы кричат мне: "Посмотри, не будь дурой!" Баба Лиза с фотографии на полочке старинного буфета смотрит осуждающе и не верит, что ее внучка способна на такое... Способна, как оказалось.

– Я передумала! – сгорая от стыда, кричу я Максиму. – Мне среднюю, пожалуйста!

Осторожно тяну билеты за краешек. Air France. Шарль-де-Голь – Шереметьево. Сегодняшнее число. Посадка была пять часов назад. Еще три часа от Москвы до нас. И два Nom/Name: Maxime и Anastasia.

Интересно, сколько дают во Франции за убийство в состоянии аффекта? Больше, чем у нас, или меньше?

Тараканы, почувствовав запах крови, беспокойно перебегают с места на место, встают на задние лапки, принюхиваются и вообще больше похожи на сурикатов, чем на насекомых. Пока остатками разума я заставляю себя положить билеты на место, тараканы сочувственно промакивают уголки глаз платочком.

Я все-таки успеваю убрать билеты обратно в карман, когда Максим возвращается с двумя чашками свежесваренного кофе.

– Извини. Не спал всю ночь. Потом три часа за рулем.

"О! Не спал всю ночь!" – пошленько хихикают тараканы, на ушко рассказывая друг другу  скабрезности.

Максим делает глоток, на пару секунд закрывает глаза и вдруг спрашивает:

– Ты всегда любила его и сейчас поняла это окончательно? Или это новое чувство?

Ошарашенно смотрю на мужа и не сразу понимаю, о чем он говорит, вернее, о ком. Неужели о Вовке? О тех моих словах, услышанных им в клубе Игоря?

Первый порыв – рассказать все, как было. Как складывался разговор. Как я признавалась Вовке в любви к Максиму. Как...

Тараканы машут перед моим носом авиабилетами.

– Я всегда любила его, – тихо отвечаю я, нисколько не погрешив против истины, но и не объяснив, что это другая любовь.

Максим сжимает в правой ладони кофейную чашку, и она трескается, разбрызгав капли темно-коричневого напитка по беленому дубовому паркету. Невольно охаю и бросаюсь к мужу. Он шепотом выплевывает бранное слово, что опять же ему совершенно не свойственно, и выбрасывает вперед руку, не давая мне подойти ближе.

– Осторожно, осколки!

– Рука! – кричу я ему, с ужасом наблюдая, как крупная капля крови падает на пол, украсив собой треугольный белый осколок.

– На диван! С ногами! – отдает приказ Максим, быстро наклоняясь. – Не двигайся!

Пока Максим убирает осколки с пола и уходит в ванную клеить пластырь, я тупо смотрю на свою целую чашку.

Тараканы начинают требовать больше крови, собравшись в кружок и возбужденно размахивая кулачками.

– Прости, я напугал тебя, – спокойно и холодно говорит Максим, вернувшись в гостиную.

– Как рука? – спрашиваю я, чувствуя, как кружится голова от передозировки ревности, отчаяния и страха.

– В порядке, – отмахиваясь, говорит Максим. – Ты встречаешься с ним?

– Максим! – нервничаю я. – При чем здесь он? Мы с тобой встретились не для этого.

– А для чего? – зло спрашивает он, подходя ко мне, сидящей на диване с поджатыми ногами. Максим берет меня за плечи и поднимает на ноги рывком, стаскивая с дивана. – Для чего?

Он слегка встряхивает меня, и из тщательно накрученного и скрепленного шпильками пучка волос вырывается на свободу длинный локон. Максим начинает нежно заправлять этот локон мне за ухо, а потом вдруг забирает в горсть сам пучок волос, сжимая ладонь.

Первый поцелуй легкий, поцелуй-дыхание. Тараканы ахают и шлепают меня ладошками по спине.

Второй крепкий, терпкий, злой. Тараканы охают и бьют меня уже кулачками.

Третий перемещается с губ на шею, опаляет горячим сбивчивым дыханием. Тараканы лупят по мне всеми конечностями.

– Пусти! – кричу я и начинаю отталкивать Максима, но это бесполезно, мышцы его рук, плеч, груди становятся железными.

– Как далеко вы уже зашли? – шепотом спрашивает Максим, покрывая поцелуями шею и плечи . – Вы уже целовались?

Слово "целовались" напоминает мне о его нежном поцелуе и девушке Насте.

– Да! – кричу я ему в лицо, и он неожиданно отпускает меня. – Да! Целовались! Как и вы!

И опять это правда. Бабушка бы мною гордилась. Максим меняется в лице и с усилием делает глубокий вдох.

Тараканы начинают стыковать буквой "П" длинные столы для праздничного застолья, таскать табуретки.

– Варя! Это сумасшествие какое-то! – Максим берет мои руки. – Это от злости, от отчаяния. Я за эти недели потерял остатки здравого смысла из-за моей самонадеянности, из-за твоей глупой ревности. Столько сделал ошибок. Я хотел...

Расчудесно! Моя ревность глупая, а его умная? Самого штормит от этой самой умной ревности.

– Не важно, что ты хотел. Важно, что ты сделал, – говорю я, отбирая свои руки.

– Все сложно, правда. Но это не должно разрушить нас, наш брак. Все это очень старая история...

– Старая? – поражаюсь я. – Насколько старая?

– Ты не поняла. Она для нас старая, – начинает оправдываться муж. – Это не наша история, не моя. Вернее, не только моя. Ворошить ее не стоит. Ты не понимаешь, насколько все станет еще сложнее.

Где-то я все это уже слышала... Не надо. Не стоит. Не понимаешь.

– Так объясни! Помоги понять! Ты реально думаешь, что я сейчас забуду про НЕЕ и про ВАС? – меня трясет от ярости и желания расколотить об его голову вторую кофейную чашку.

Тараканы бросают табуретки и начинают натягивать веревки, ограничивая площадку для поединка, превращая ее в ринг.

– Я понимаю твою ревность. Я сам от такой страдаю. Но тебе ничего не надо бояться.

– Ты сегодня плохо подготовился, – усмехаюсь я. – Не те слова подбираешь.

– Да я вообще не знаю, с чего начать! – Максим отходит от меня, спрятав за спиной руки. – Я не хотел бы и начинать. Если бы ты разрешила... Я уже сотни вариантов перебрал, как... Как уберечь ее. Чтобы не узнала.

– Уберечь ее? – меня режет пополам от отчаяния и ревности. – Ты пришел ко мне, чтобы поговорить, потому что хочешь уберечь ее?

– Ты ревнуешь не к той женщине, – устало говорит Максим.

А ты не к тому мужчине! Так хочется мне ответить, но я этого не говорю.

– Есть еще одна женщина?! – горько ехидничаю я. – А можно всех посмотреть?

– Так. Мы сейчас помолчим чуть-чуть, выдохнем и начнем сначала наш разговор. Хорошо? – Максим усаживает меня на диван и садится рядом. – Но сначала я должен знать, что между вами происходит. Это выжигает меня изнутри. Я скоро потеряю человеческий облик.

Подобное предположение смешит моих тараканов: их вообще веселит наш с Максимом "человеческий" облик.

– Нами? – туплю я, устав так, словно всю ночь в одиночку разгружала вагон с углем. – Ты про Вовку?

– Есть еще кто-то?! – снова заводится Максим, противореча собственной установке на "выдохнем".

Тараканы подначивают меня сказать:

– Есть. Кирилл.

– Ермак? – выразительно поднимает брови Максим. – Мне надо беспокоиться еще и по этому поводу?

– Я не давала никакого повода, – отвечаю я ударом на удар. – Но ты можешь начинать беспокоиться.

– Я беспокоюсь, Варежка, – тихо говорит Максим. – Очень беспокоюсь, потому что ты с каждым днем все дальше от меня. А я не могу всего тебе объяснить.

– Как мой отец! – упрекаю я мужа. – Он тоже не мог всего объяснить. Двадцать четыре года не мог.

Максим бледнеет, бледность эту не может скрыть даже загар:

– Ты встречалась с Валентиной?

– А ты не знал? – саркастически усмехаюсь я (мне так кажется, что саркастически). – Ты же все всегда обо мне знаешь.

– Стараюсь знать, – поправляет меня муж. – Но я не слежу за тобой. Кроме того, я просил ее. Очень просил пока...

– Ты встречался с ней, с ними! – обвиняю я. – Как ты мог мне не рассказать, что нашел ее?

–Ва-ря! Ва-ря! – скандируют тараканы, выстроившись в шеренгу.

– А как я мог рассказать?! – Максим смотрит на меня как на умалишенную. – Это не моя тайна. Я обещал ее найти – я нашел. Совершенно логично и естественно, чтобы первый шаг к тебе навстречу сделала она. Иначе бы ты сама обвинила меня в том, что я ее вынудил, раз столько лет она...

– Не разговаривай со мной, как адвокат с неразумной клиенткой! – возмущаюсь я. – Ты бы мог подобрать слова, убедить меня...

– Я подбирал слова для Валентины Георгиевны, но она уперлась, что твой отец не одобрит вашей встречи. Ты же знаешь теперь – у них у всех была причина.

– Была! – соглашаюсь я раздраженно. – Машка. Ты узнал это и не сказал мне! Своей жене!

– Как ты не понимаешь? – удивленно спрашивает Максим. – Это не моя и не твоя тайна. Да. Это напрямую касается тебя. Но твоя сестра, ее мать... Рита, ваш отец. Столько людей и судеб завязано клубком. Ты серьезно считаешь, что сейчас вы его быстро и легко распутаете? Сомневаюсь. Распутывать должен тот, кто запутал.

– Я же не знала, что Мышильда... – почти плачу я, впервые осознав глубину своей ответственности за то, как сохранить все это в тайне. Теперь меня терзали другие сомнения: а надо ли скрывать? Не хватит ли на нашу семью тайн?

– Когда мы с тобой... поссорились, я просил ее, их... – начинает объяснять Максим.

– Я знаю, – перебиваю я. – Валентина Георгиевна мне рассказала.

– Валентина Георгиевна? – мягко, понимающе переспрашивает муж. – Прости, что тебе пришлось это пережить.

– Твоей вины в этом нет, – искренне говорю я, сглатывая слезы.

– Конечно, есть, – не соглашается он и устало прикрывает глаза. – Вместо того, чтобы защитить, я тебя спровоцировал.

– Глупости! – тут же начинаю спорить я. – Я пытала отца, и он сдался.

– Я хотел тебя как-то подготовить, – снова начинает объяснять Максим. – Тебе теперь трудно будет. Машке тоже.

– Машке не будет! – даю я клятву. – Она не узнает.

Максим делает мне навстречу стремительный шаг и хватает за плечи:

– Не узнает?! А кто так решил? За тебя решать никому нельзя, а тебе за сестру можно? И еще, Варежка, прости, но сколько настоящих тайн ты смогла удержать? Скажи.

Смотрю на него мокрыми глазами и краснею от стыда, потому что он прав. То, что Наталья Сергеевна – мама Максима, проболталась я. Меня и пытать не пришлось. Вовка столько лет молчал, а я всего пару месяцев знала. Но все узнали от меня. А если еще пару случаев вспомнить... Я не хранитель тайн, я – мешок дырявый.

Адвокаты быстро выхватывают суть сказанного. Действительно, за меня и Машку всё когда-то решили взрослые. А теперь я всё пытаюсь решить за Мышильду, за отца, даже за Риту. Имею ли право?

– Я жалею о многом, Варя, – прижимая меня к себе больно, крепко, говорит Максим сквозь зубы, словно сдерживает сильную боль. – Но я, хоть и юрист, не знаю, как правильно. По закону как надо – понимаю, но как надо правильно... Ума не приложу.

– Правильно не врать, – говорю я его рубашке, которую уже испортила – намочила слезами.

– Не врать? – целуя меня в макушку, спрашивает Максим. – И поэтому ты всю оставшуюся жизнь собираешься врать Машке. Еще и Риту с отцом в сообщники берешь?

– А как же быть?! – издаю я стон отчаяния. – Как?!

– У меня есть несколько вариантов, – Максим начинает осторожно поднимать к себе мое лицо, взяв его в ладони. – Но это просто варианты, каждый из которых кого-то не устроит, а кого-то просто уничтожит. Ни один из них не идеален.

От шеренги митингующих отделяется парочка крупных тараканов и начинает азартно кричать:

– Мак-сим! Мак-сим!

– Ва-ря! Ва-ря! – перекрикивают их остальные.

– Мак-сим! Мак-сим!

– Я скучаю, – шепчет, муж целуя мои глаза. – Я так скучаю.

– Я тоже скучаю, – сознаюсь я против воли, ощущая себя подследственным, дающим показания под тяжестью неопровержимых улик.

– Мак-сим! Мак-сим!

– Ва-ря! Ва-ря!

Мы начинаем лихорадочно целоваться, гладя друг друга по голове, плечам, спине. Горячие руки Максима поднимают и сминают края моего рубашечного платья, ложатся на кружево чулок.

В этот момент из толпы тараканов-демонстрантов отделяется маленький такой, я бы даже сказала, плюгавенький таракашка. Он усмехается и протягивает мне билеты в Париж. Air France. Шарль-де-Голь – Шереметьево. "Это вы Анастасия?" – с французским акцентом спрашивает он. – Тогда это для вас!"

Начинаю вырываться бешено, агрессивно. Сначала Максим отчаянно пытается меня удержать, и тогда я даю ему пощечину, сильную, со всего размаха.

– К вопросу о вранье, Максим, – я тяжело дышу, левая рука болит, ладонь горит. Как и правая щека мужа. – Где ты был вчера и сегодня?

Протянутые ко мне руки мужа безвольно опускаются вдоль тела.

– Просто скажи. Где ты был? – настаиваю я.

Тараканы замирают, ожидая его ответа. "Пожалуйста, скажи правду!"– умоляет мое сердце. "Не говори, соври, сопротивляйся!" – убеждает разум.

– Ты столько раз спрашивал, готова ли я к разговору, – говорю я. – Я готова. Вопрос, готов ли ты?

"Терпи! Жди! Не отвечай за него!" – приказываю себе и совершенно обалдевшим от моей энергичной наглости тараканам.

Плюгавенький таракашка, взобравшись на один из табуретов, начинает проникновенно читать стихи Цветаевой:

Дома до звезд, а небо ниже,

Земля в чаду ему близка.

В большом и радостном Париже

Все та же тайная тоска.

Шумны вечерние бульвары,

Последний луч зари угас,

Везде, везде все пары, пары,

Дрожанье губ и дерзость глаз.

...

В большом и радостном Париже

Мне снятся травы, облака,

И дальше смех, и тени ближе,

И боль как прежде глубока.

Максим ничего не успевает ответить. Я кидаюсь к пиджаку, выхватываю из внутреннего кармана билеты и бросаю их ему в лицо.

– Erreur fatale! (Фатальная ошибка!) Ты прав!