Текст книги "Вернуть мужа. Стратегия и Тактика (СИ)"
Автор книги: Жанна Володина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 38 страниц)
Настоящее
Родители берегут дочь до венца,
а муж жену – до конца.
Народная пословица
Муж и жена не могут не ссориться, если любят,
а я люблю тебя до сумасшествия.
Антон Чехов «Рассказ неизвестного человека»
Максим начинает говорить. Медленно, взвешивая каждое слово, словно боится ошибиться.
– Мой отец много лет назад изменил моей матери. Не просто изменил. У него были постоянные отношения на стороне с другой женщиной. Это Юлия, мать Насти. И она не просто когда-то ушла от моего отца. Она сбежала.
– Беременная? – спрашиваю я, зажав ладони между колен.
– Да. Он этого тогда не знал. Но, думаю, это бы его не остановило, – отвечает Максим устало и тихо.
– Не остановило перед чем? – недоумеваю я. – Он ее выгнал? Тогда почему сбежала? Не понимаю. Что-то не сходится.
– Моя мама уже ушла от нас, и я остался с отцом... Ты знаешь, почему, – Максим болезненно морщится.
– Знаю, – сочувственно говорю я и сжимаю коленями ладони до легкой боли.
– У отца чутье хищника, – Максим прищуривает глаза, сам напоминая мне о своей, неожиданной для меня, хищной натуре. Вспоминаю мудрого Михаила Ароновича. Как же он прав, описывая незнакомого мне Максима. – Видимо, что-то в поведении и словах Юлии все время его настораживало, и он выяснил, почему.
– Почему? – с любопытством переспрашиваю я, с удивлением глядя, как Максим тоже зажимает коленями собственные руки, словно пытается их удержать и не протянуть ко мне.
– Юлия познакомилась с отцом и вступила с ним в связь с конкретной целью не по большой любви и даже не из женской корысти, свойственной любовницам богатых мужчин. И цель эту поставил перед ней совершенно другой человек. Первым любовником Юлии был бывший друг моего отца, его финансовый партнер. Когда-то успешный и состоятельный, он спустил свое состояние, играя в карты. Это была очень сильная, болезненная зависимость. Он боролся с ней несколько лет, пару раз серьезно подвел отца. Отец отказал другу в помощи. И я не осуждаю его за это. Игромания – зависимость не слабее наркотической. Друг, не получив долгожданной помощи, задумал заполучить отцовское состояние, которое отец вовремя юридически обезопасил.
– Но что-то пошло не так? – слабо улыбнувшись, догадалась я.
– Да. Болезненно воспаленный ум бывшего партнера рождал один план мести за другим. И пришла идея разорить моего отца с помощью Юлии, – Максим ответил мне широкой улыбкой, в которой не было слабости, а была какая-то несокрушимая сила, вливающая в меня физически ощущаемую энергию. – Но отец всё узнал и уничтожил... всех. И друга, и надежды Юлии на устройство личной жизни и безбедного будущего.
– Уничтожил?! – пугаюсь я, представив себе элегантного Константина Витальевича с окровавленным ножом в руках.
Плюгавенький смеется надо мной, но без издевки, как-то обреченно и по-доброму: "Фантазерка ты, Варюха!"
– Сделал все, чтобы бывший друг сам себя уничтожил: вместо того, чтобы прибрать к рукам отцовский бизнес, бывший партнер погряз в долгах настолько, что однажды, напившись от отчаяния, в минуту слабости, выбросился из окна.
– А Юлия? – ужасаюсь я, согласившись с плюгавеньким, поскольку тут же рисую в воображении картинку, живую и страшную: Константин Витальевич выбрасывает из окна крупного мужчину в черном костюме и скалится, улыбаясь мне издалека.
– А у Юлии остались какие-то документы отца. Возможно, что-то, что указывает на его косвенную вину в гибели партнера. Это я пока не выяснил. Зато я выяснил, что Юлия, как и мой отец, затеяла новую игру. На кону почти миллион. Ей без отца его не получить. Ему без ее бумаг тоже, – Максим говорит об отце, но глаза его ощупывают меня всю не хуже рук, жадно, собственечески, почти больно.
– А Настя? – спрашиваю я, дурея под этим его взглядом.
Плюгавенький и его деморализованное войско сдаются партизанам.
– Настя? – рассеянно переспрашивает муж, и я понимаю, что он начинает терять нить нашего разговора так же, как и я.
– В чем роль Насти? И есть ли эта роль? – с усилием беру себя в руки в прямом смысле: обхватываю плечи руками. – И при чем здесь я? Ты сказал тогда, что твой отец опасен и для меня.
– Ты слышала про миллион? – спрашивает Максим, резко встав, засунув руки в карманы и отойдя от дивана.
– Слышала, – подтверждаю я и глупо спрашиваю. – Почти миллион – это сколько?
Через пару секунд Максим отвечает мне, и я понимаю, что глупым мой вопрос точно не был:
– Я говорю про миллион долларов.
Тараканы пораженно присвистывают, начиная в уме переводить сумму по сегодняшнему курсу в рубли.
– И что? Чем я мешаю? – удивляюсь я, мысленно пристыдив своих тараканов.
– Мешаешь не ты. Мешаю я, – спокойно говорит Максим, наконец, подойдя ко мне. – Все началось с простой и понятной цели: мама не должна узнать, что Настя – моя сестра, что Юлия вернулась в жизнь отца, что отец начал новую игру. И вовсе не потому, что мама снова слепо верит отцу. Просто ей действительно не надо этого знать: черная дыра той клинической депрессии может начать затягивать снова.
Максим порывисто обнимает меня и с силой прижимает к себе. Я не вырываюсь, а вжимаюсь в его тело с силой, еще большей, чем прикладывает он. И чувствую: Максим облегченно вздыхает. Он продолжает говорить, отстранившись и взяв мое лицо в ладони. Но теперь меня это не отталкивает, а наоборот, возрождает.
– Тебе трудно понять мою мать. Но постарайся. Человек, который никогда всерьез не задумывался о самоубийстве, никогда не поймет того, кто это сделал. Не надо путать периодически возникающее чувство отчаяния и клиническую депрессию.
Кипяток сострадания ошпаривает мою кожу. В эту секунду у меня появляется новый секрет от мужа. Вернее, первый и пока единственный. Так странно... Когда-то я настроилась говорить мужу только правду и ничего, кроме правды... А теперь принимаю решение всю жизнь скрывать от него этот скелет. Но я не могу повесить на него еще одну вину. Не могу и не буду.
Плюгавенький, усмехнувшись, посылает мне воздушный поцелуй.
– А сейчас все смешалось в кучу: моя мнимая измена, твое нежелание видеть меня и разговаривать со мной, Настины выходки, отцовский азарт, Вовкин приезд, – Максим замолкает на самом важном для себя.
Беру его лицо в свои руки, как только что делал он, и произношу отчетливо:
– Слова, которые ты услышал, относились к тебе, а не к Вовке. Я сказала это в ответ на его признание.
– Он признался? – мне кажется, или голос Максима дрогнул?
– Да, – морщусь от фантомной боли. – Признался, что давно любит, что боялся сказать, что сбежал.
– А ты? – Максим тяжело дышит, закрыв глаза и наслаждаясь теплом моих рук на своем лице.
– А я люблю тебя, – шепчу я и вздрагиваю от неожиданности, когда Максим, резко открыв бешено счастливые глаза, хватает меня в охапку и начинает целовать лицо, шею, руки, плечи.
Тараканы начинают разбиваться на пары.
Уважаемые читатели! Если Вы прочли эту главу ДО наступления Нового года, то поздравляю Вас с наступающим! Если ПОСЛЕ, то с наступившим! СПАСИБО за верность книге и ее героям, комментарии и награды! Осталось три главы.
Глава без номера. Бонусная. Новый год. Десять лет назад.
– Это водка? – слабо спросила Маргарита.
Кот подпрыгнул на стуле от обиды.
– Помилуйте, королева, – прохрипел он, -
разве я позволил бы себе налить даме водки?
Это чистый спирт!
Михаил Булгаков «Мастер и Маргарита»
– Бог мой, Миша! Какая красота! – восклицает баба Лиза, глядя на изумительную фарфоровую статуэтку Снегурочки: белокожая красавица в белоснежной шубке с длиннющей русой косой, на шубке красные ягодки и зеленые еловые веточки, на ручках красные варежки, на ножках красные сапожки.
– Дулёвский фарфор. 1963 год, – гордо говорит довольный реакцией бабушки Михаил Аронович. – С Новым годом, Лизонька!
– Спасибо, друг мой! – бабушка подает соседу руку, которую тот так благоговейно целует, словно баба Лиза – императрица Елизавета, а он ее верноподданный. – У меня для тебя, Миша, тоже сюрприз.
На столе, покрытом холщовой скатертью цвета крем-брюле, появляется... Дед Мороз. Он тоже абсолютно белый. Три ярких пятна на этом безупречном фоне: зеленый кушак, красный мешок с подарками и... красный нос. Как и положено!
– Минск. 1951 год, – ласково-насмешливо подражая другу, говорит баба Лиза. – Надо же как! Мы с тобой не сговаривались!
Я с восхищением смотрю и на чудесные фигурки, и на любимых стариков. Какой красивой парой они могли бы быть! И как синхронно они думают, говорят, не договариваясь и не согласовывая друг с другом многое. Только баба Лиза собирается в магазин, еще и одеваться не начала, а Михаил Аронович уже под дверью с вопросом: "Не надо ли проводить за покупками?" Только сосед задумает пыль в шкафу с фигурками протирать – бабушка уже к нему с белой тряпочкой и предложением об уборке спешит. Только начинает давление у старого врача шалить, как Георгоша уже у нас с приказом осмотреть Елизавету Васильевну.
В гостиной у бабушки стоит искусственная елка 1970 года рождения. Производство ГДР. Она высокая – метр девяносто и очень пушистая. Разобранной годами хранится на антресолях. Мы всегда втроем – я, бабушка и Михаил Аронович – украшаем ее одними и теми же игрушками. Здесь есть и дореволюционный снегирь моей прапрабабушки Варвары, которого еще маленькая баба Лиза на руках у отца Василия сама пыталась повесить на елку, и столетний Щелкунчик со стертой краской, и пятидесятилетние грибочки. Бабушка признает только стеклянные елочные игрушки. Осторожно доставая каждую из большой коробки, старики рассказывают мне занимательную историю о ней. Это мое самое любимое время. Не новогодний праздник, а подготовка к нему.
Мы, второкурсники, отмечаем новогодний праздник у Вовки. Его родители с братьями уехали к родственникам в Белоруссию. Нам по девятнадцать, и мы никогда нашей компанией не встречали сам Новый год. В детстве то родители не разрешали, то Игорь улетал кататься на лыжах, то Сашка уезжала в зимний математический лагерь.
Смешно, но папа впервые отпускает меня всего лишь с получасовой инструкцией: не пить (чуть-чуть шампанского, чуть-чуть – это бокал), не есть много острого (в праздники все врачи нетрезвые, могут и не оказать своевременную профессиональную помощь, если я загнусь с животом – а я обязательно загнусь), не курить (самое простое требование – и не собиралась!), не спать в одной комнате с мальчиками (он, конечно, проверить не сможет, но совесть, Варвара, лучший предохранитель), не ходить в центр города (на массовых мероприятиях возможны эксцессы).
Накануне мы с девчонками составляем список продуктов и придумываем меню. За алкоголь отвечает Игорь. За мясо – Максим с Вовкой. За фрукты – Лерка. За сладкое – я. Сашка отвечает за всех нас.
– Главное, не делать много салатов! – поучает нас Сашка, быстро перепроверяя список продуктов, который мы приготовили для мальчиков. – А то горячее никто не будет!
– Я буду! – убежденно уверяю я, прекрасно зная, что Максим с Вовкой, по моему заказу, будут готовить сациви из курицы с грецким орехом.
– Хватит? – с сомнением спрашивает Игорь, когда двое крепких мужчин заносят в Вовкину квартиру коробки с бутылками.
– Коньяк, виски, водка, шампанское, ром, текила, – медленно перечисляет Лерка, пораженно рассматривая этикетки. – Ты в своем уме? Вы до дурки допиться хотите?
– Да я не знал, что выбрать, – защищается Игорь. – И не посоветоваться. Парни вне доступа почему-то.
– Они за елкой пошли. А советоваться надо со мной, – говорит Сашка, с опаской приближаясь к коробкам.
– В лес? – удивляется Игорь.
– Почему в лес? – Сашка садится на корточки и вытаскивает одну бутылку:
– О! Еще и ликер. Бейлис.
– Вдруг вы коктейли делать будете! – находчиво объясняет Игорь. – Обратно сейчас ничего не понесу. Если останется – потом вывезу.
– Не понесу... – передразнивает Сашка. – Можно подумать, сам нес.
– Не сам, – тут же соглашается Игорь. – Охранники папы второго.
Богатый на родителей Игорь остроумно называл родного отца "папа первый", а второго мужа матери "папа второй".
– Вот только напейтесь! – угрожает Сашка. – Если вы нам Новый год испортите...
– Не испортим, – успокаивает Игорь. – Ты нас по-настоящему пьяными хоть раз видела?
– Не видела, – ворчливо соглашается Сашка и тут же поучает. – Но всё бывает в первый раз! Доступный алкоголь расслабляет и притупляет сознание, скажи, Лерка!
– И давно парни за елкой ушли? – спрашивает Игорь с недоумением, посмотрев на часы. – Вам же ее еще украшать, а времени десять вечера.
– Давно, – пугаюсь я, мгновенно нарисовав в воображении страшные картины: вот Вовка и Максим лежат, придавленные могучей елкой кремлевского размера, или вот они, избитые и ограбленные, стоят одни в темном зимнем лесу.
Увидев мое вытянувшееся от страха лицо, Сашка поспешно говорит:
– Даже не думай фантазировать! Что с ними случится на елочном базаре в центре города?
Сашкина бодрость меня не успокаивает, а наоборот, тревожит еще больше:
– А что с их телефонами?
– Вне доступа уже больше часа, – докладывает Игорь. – Пойти искать?
– Да! – хором говорит наше трио, и Игорь спешно уходит.
В течение часа ничего не происходит и никто не возвращается.
– Вот! Было три мужика, теперь ни одного! – пытается шутить Сашка, гладя наши пижамы. Мы, наконец, проводим завтра пижамную вечеринку, которую так давно, еще со школьного детства, просит организовать Сашка.
– Не нервируй, – шиплю я, в десятый раз набирая телефоны мальчишек. Ни один не отвечает. Вовка и Максим до сих пор недоступны, а Игорь почему-то не берет трубку.
– Десять негритят какие-то... – недоумевает встревоженная Сашка, совершая резкие движения утюгом и начиная знаменитую английскую считалочку:
Десять негритят отправились обедать,
Один поперхнулся, и их осталось девять...
– Может, в полицию обратимся? – хлюпая носом, спрашиваю я, внезапно замерзнув от страха в теплой Вовкиной квартире.
– Ага! Дорогие полицейские! Наши юноши три часа назад ушли за елкой на базар и потерялись? – ерничает Сашка, с остервенением разглаживая воротник своей чудесной шелковой пижамы кораллового цвета. – Да, забыли сказать, мальчикам по девятнадцать лет!
– Да, бред, – тихо соглашается расстроенная Лерка, вешая на плечики свою умопомрачительно красивую черно-белую итальянскую пижаму, подаренную отцом.
– Где твоя пижама, Варька? – торопит меня Сашка. – Давай, поглажу! Завтра времени не будет.
– Максим должен принести, – рассказываю я. – Мы договорились, что ее выберет он.
– Ого! – дразнит меня Сашка, пытаясь отвлечь от тревожных мыслей. – Секретики?
– Видимо, – шепотом сообщаю я, точно Максим может меня услышать и расстроится, что я выдала наш с ним секрет. Но какая будет пижама – секрет и для меня самой.
Вовка живет с родителями и братьями в трехкомнатной квартире. Его неугомонные, шустрые братья-погодки девяти и восьми лет сами украсили пластмассовую елку разноцветными носками, оставшимися без пары. Вы же знаете, как в семьях с существенным мужским перевесом в численности исчезают вторые носки? Мгновенно и навсегда!
Наша шестерка решила: раз впервые в жизни мы встречаем праздник вместе именно в двенадцать часов, то и елка у нас должна быть настоящей. И послали мальчишек за елкой! Уж послали, так послали, как говорится в известном мультфильме.
– Кошмар какой-то! – ругается Лерка. – Нам с Вовкой завтра еще полдня работать.
Вовка с Леркой, медики-второкурсники, в последний день года волонтёрили по детским домам: Вовка Дедом Морозом, а Лерка, естественно, Снегурочкой.
– Нам в девять часов утра выезжать на грим! – нервничает Лерка. – Еще выспаться надо! Игорь почему трубку не берет? Вообще не понимаю.
Звонок входной двери подбрасывает нас в радостно ликующем порыве. Сашка бросается открывать дверь: в квартиру заходит... Сергей-Филипп. Лерка бледнеет и роняет свою поглаженную пижаму. Шум. Топот. Смех мальчишек. Максим и Игорь, запуская морозный воздух из подъезда, вносят Вовку с забинтованной эластичным бинтом ногой.
– Спокойно! – командует Вовка, сразу найдя мои глаза своими веселыми глазами. – Во всем виноват я! Бандитская пуля!
– Что случилось? – бросается к Вовке Сашка. – Какая пуля?!
– Дурацкая шутка, – нервно говорит Лерка и спрашивает у Вовки. – Растяжение или перелом?
– Растяжение, – морщится он. – Связок голеностопа. Случайность.
– Как же так? – сочувственно спрашиваю я, присев на корточки возле посаженного на диван Вовки. – Очень больно, если голеностопа? Их там много, этих связок?
– Очень! Много! – отвечает за Вовку Лерка. – В составе голеностопа три кости, они закрепляются связками. Связок три группы.
– Три? – глупо переспрашиваю я, вглядываясь в бледное Вовкино лицо.
– Тебе интересно? – говорит Лерка, садясь рядом с Вовкой на диван. – Задняя таранно-малоберцовая, пяточно-малоберцовая, передняя таранно-малоберцовая.
– Я тоже могу лекцию прочесть, – ворчит расстроенный Вовка, протянув руку к мои волосам и убирая один из локонов за ухо. – Если проще, то у каждого сустава собственный предельный показатель амплитуды движения. Амплитуда выходит за рамки нормы – и связка травмируется.
Глядя на наши испуганные лица, Вовка успокаивающе смеется:
– Не паникуйте! У меня легкая степень растяжения. Симптоматика слабая. Так... поболит пару дней и пройдет. Эх, девчонки! Пропали ваши танцы. Такой танцор из строя вышел!
– До свадьбы заживет! – говорю я и осторожно кладу ладонь на Вовкину забинтованную ногу.
– До чьей свадьбы? – тихо спрашивает он меня, а глаза его почему-то становятся какими-то пустыми, наверное, устал от боли.
– Надо бы сказать до твоей, – смеется Максим, поднимая меня с пола и прижимая к себе. Он холодный, пахнущий снегом и елкой. – Но, думаю, до нашей с Варей.
Оборачиваюсь на Вовку. Он откинул голову назад и закрыл глаза.
– Так больно?! – вырываюсь я из объятий Максима и кидаюсь к другу.
– Всё! – на моем пути встает Игорь. – Раскудахтались! Вам же сказали – легкое растяжение!
– Трубку почему не брали? – допрашивает с пристрастием Сашка, строго глядя на мальчишек.
– У меня разрядился, – глухо отозвался с дивана Вовка.
– У меня вообще глюкнул – отключился и не включается, – сообщил Максим, снимая куртку.
– Травмпункт в каком-то подвале, – возмутился Игорь, на которого мы с девчонками одновременно перевели вопрошающие глаза. – Звонок проходит – но ничего не слышно.
– Да что случилось-то? – спрашиваю я у Вовки, подсесть к которому мне не дает Максим, нежно поглаживая холодной ладонью мою спину. Меня тут же клинит на этом прикосновении. Все и всё уходит на второй план: и Вовка, сидящий на диване и положивший больную ногу на подставленный детский стульчик, и все остальные, что-то говорящие, зачем-то передвигающиеся по комнате. Есть только моя спина и его ладонь.
– Да ногу подвернул на кочке, – досадливо морщится Вовка. – Летел, как горнолыжник.
– Сейчас покой нужен! – наставительно говорит Лерка. – Первые трое суток запрещены любые манипуляции, связанные с движением стопы.
– Как же ты себя обслуживать будешь? – ужасаюсь я. – Дома ж никого нет! Давай, я останусь у тебя?
Все молчат. Рука Максима на моей спине замирает. Тишину нарушает насмешливый голос Игоря:
– У отца как отпрашиваться будешь?
Да. Проблема. Никак. Не разрешит. В крайнем случае, позволит Вовку к нам перевезти. И то вряд ли...
– Я останусь, – успокаивает всех Лерка. – Почти квалифицированная помощь получится. Мне можно. Маму предупрежу – и всё.
– Нет, не ты, – раздается чужой голос. Сергей-Филипп! Мы совсем о нем забыли.
– Так... – медленно тянет Сашка, обходя незваного гостя. – Это что за Дед Мороз?
– Это наш спаситель! – представляет Сергея-Филиппа Игорь. – Человек, пришедший на помощь.
– Неужели? – не верит подозрительная Сашка. – А мне почему-то кажется, что это и есть та самая кочка.
– Полегче! – смеется с дивана Вовка, про которого тоже на время забыли. – Мы с ним реально случайно на елочном базаре встретились. Он тоже елку покупал. Сергей на машине, выручил конкретно. И в травмпункт, и из травмпункта.
– Елка! – восклицает Игорь и начинает хохотать.
Максим и Вовка поддерживают друга заразительным смехом:
– Мы елку в больнице забыли!
– Я останусь с Вовкой, – твердо говорит Лерка, не глядя на Сергея-Филиппа.
Высокий, крепкий, с мощными плечами и большими кулаками, Сергей сверлит Лерку темными, почти черными глазами.
– Так тому и быть! – закругляет разговор Сашка. – Медик медику поможет. Они клятву Гиппократа давали.
– Не давали еще, – ворчит Вовка. – Ее на выпуске дают дипломированные врачи.
– Вот и практикуйтесь, – советует Сашка.
На слове "практикуйтесь" Сергей хмурится. Вот ведь экземпляр! Разделяю Леркино возмущение, которое ощущаю почти физически. Второй год, как мы закончили школу, но Сергей-Филипп не хочет оставить в покое нашу Лерку. То тут появится, то там. Но в наши квартиры еще ни разу до сегодняшнего дня не прорывался.
– Спасибо, Сергей! – искренне благодарит его Игорь, пожимая руку. – Но ты, брат, тут не решаешь.
– Пока, – двусмысленно говорит Сергей и уходит.
То ли "пока" – слово для прощания, то ли наречие: пока он тут не решает, но потом...
– Маньяк! – констатирует Сашка. – Вот к кому полицию вызывать надо.
– Ага! – усмехается Игорь. – Он боевой офицер, между прочим. Полгода в горячей точке был.
– Вот и перегрелся, – снова ворчит Сашка. – Боюсь я его! И Лерка тоже!
Лерка согласно кивает, до сих пор пыхтя от возмущения.
– Елка! – кричит она, и мы с недоумением смотрим на ее взволнованное лицо.
– Что-то ты тормозишь, подруга! – беспокоится Сашка. – Они елку потеряли. Обойдемся Вовкиной носочной.
– Елка в детском доме! – стонет Лерка. – Вовка – Дед Мороз!
Все растерянно молчат. Лерка испытующе смотри сначала на Игоря, потом на Максима.
– Я не могу, правда, – с испугом отказывается Игорь. – Мне зачет пересдавать с восьми утра. А то допуска к сессии не будет. Сашка знает. Последний шанс. Самый последний.
Сашка подтверждающе кивает.
– Я бабу Лизу и Михаила Ароновича в театр везу на творческую встречу труппы. Потом обратно, – напоминает Максим. – Обещал месяц назад.
– Сейчас ребят из группы обзванивать буду, – пытается успокоить Лерку Вовка. – Кого-нибудь уговорим!
– Волновались? – ласково спрашивает Вовка, глядя на меня, когда мы все, кроме Лерки, собираемся домой.
– Конечно! – подтверждаю я. – Мы уж таких страхов навыдумывали!
– Не обобщай! – отрекается от меня Сашка. – Это ты психовала. Мы с Леркой держались молодцом!
Мы с Максимом еще почти час целуемся в моем подъезде. Оторвавшись от его губ, я, вспомнив, спрашиваю:
– Где моя пижама?
– Завтра увидишь, – шепчет Максим, снова крепко, до сладкой боли, целуя меня и не давая говорить несколько минут. – И она моя, а не твоя.
– Твоя пижама? – удивляюсь я, со стоном неудовлетворения снова приникая к его губам.
– Да, – горячий шепот опаляет ухо, шею, плечо. Его давно уже теплые руки глядят меня под зимним пальто, потихоньку добираясь до груди, но не прикасаясь к ней. – Я хочу, чтобы ты была в моей пижаме.
– Быстров! – хихикаю я. – Никогда бы не подумала, что у тебя есть пижама.
– Не было, – подтверждает он мои сомнения. – Купил специально для нашей пижамной вечеринки. Две.
– Предусмотрительно! – хвалю я своего любимого мужчину.
– А то! – смеется Максим.
– Почему сегодня не принес? – удивляюсь я. – Девчонки уже нагладили свои.
– Потому, – в самое мое эрогенное ухо говорит Максим, – потому что я в ней сегодня спать буду.
– Да? – хрипло спрашиваю я, одурев от счастья и почти возбуждения. – Зачем?
– Чтобы потом в ней ходила ты, – просто и честно говорит Максим. – Я дурею от одной мысли об этом.
– Я обязательно надену, – клятвенно говорю я. – И загадаю в ней желание.
– Надеюсь, про меня? – очередной поцелуй Максима почти лишает меня собственного дыхания.
– Про нас, – обещаю я будущему мужу.
Кто хочет всё и сразу,
тот беден тем, что не умеет ждать.
Евгений Евтушенко
Спросите-ка себя, жаждете ли вы этого всеми силами души?
Доживете ли до вечера, если не получите этой вещи?
И если уверены, что не доживете, – хватайте ее и бегите.
Рэй Брэдбери «Вино из одуванчиков»
С раннего утра меня не покидает странное возбуждение. Вместо того чтобы выспаться, ни свет ни заря отправляюсь к бабушке. В полдень нарядные баба Лиза с Михаилом Ароновичем уезжают в театр. Максима я украдкой целую, когда он заходит к нам за стариками и приносит мне свою пижаму. Оставшись в пустой квартире, я подмигиваю фарфоровым Деду Морозу и Снегурочке, которых бабушка парой поставила пока под елку, и бросаюсь в свою комнату. Долго верчусь перед зеркалом в пижаме Максима, почти теряя способность к ориентации от его родного запаха.
Мы с ребятами собираемся в Вовкиной квартире часам к семи вечера. И тут оказывается, что Лерка волонтёрила с... Сергеем.
– Никого не нашли, – со вздохом объяснил виноватый Вовка.
– И как Сергей? – поразилась я новости. – Достаточно артистичен?
– Так себе... – смеется Сашка, которая ездила с Леркой в качестве помощницы. – Потом фотки покажу. Суровый такой дедушка получился. Немногословный. Но этого никто и не заметил. Снегурочка всем крышу снесла. Все мальчики решили на ней жениться. И покалеченный завхоз детского дома тоже.
– Покалеченный? Инвалид? – спрашиваю я, ничего не понимая.
– Ну... – Сашка закатывает глаза. – Покалеченным он стал недавно. Сегодня утром. Потому что приставал к Лерке.
– Всего лишь помог с лестницы спуститься, руку подал, – вздыхает огорченная Лерка.
– Ну, я бы так не сказала, – Сашка хитро подмигивает нам. – Глазки свои томные к тебе приклеил намертво. Сергей ему руку так пожал на прощание – у того вся жизнь перед глазами пронеслась, уверена. По крайней мере, так казалось со стороны по выпученным глазам и красным ушам. Руку добрый Дедушка Мороз завхозу точно покалечил.
– Дикарь! – серьезно подтверждает Лерка. – Хорошо еще, что дети не видели.
– Конкретный парень! – не соглашается Игорь. – Выручил ведь? С его-то характером хороводничать...
Пижама Максима, нежно-зеленого цвета в серебряную полоску, мне велика, я подгибаю и рукава, и штанины.
– Да! – ошарашенно осматривает меня со всех сторон удивленная Сашка. – На вырост брала? Или новогодний стол осилишь в одного и будет, куда жирок сложить?
– Ухохотаться! – фыркаю я радостно, ничто не может испортить мне настроение.
Мы смеемся, танцуем, поем песни. Новогодний стол, поставленный у дивана, на котором возлежит Вовка, не ломится от блюд, но все-таки очень достойный: фрукты, Георгошин торт, сациви, сыр, который привез из Швейцарии папа второй. Вовка перекармливает меня мандаринами, которые он постоянно чистит и подкладывает мне. Сашка устраивает соревнование в караоке. Мы с Максимом танцуем под ее пение, под очень популярную в том году песню.
Для неё он навсегда покинул дом,
Для неё он всё на свете позабыл,
Всё равно она не думала о нём, а он любил.
Для неё закаты все до одного,
Все, что были, он любимой раздарил,
Всё равно она оставила его, а он простил.
Чувствую легкое головокружение от залпом выпитого бокала сухого шампанского, которое немного раскоординировало мои движения. Наш с Игорем рокенрол приводит к тому, что я, чтобы не грохнуться на пол, плюхаюсь на колени к Вовке. Он смеется и крепко прижимает меня к себе. Подошедший Максим протягивает мне руку, но Вовка еще крепче прижимает мою спину к своей груди. Красивая бровь Максима слегка приподнимается в немом вопросе.
– Не пущу! – громко, чтобы все слышали, шепчет Вовка. – Попалась!
Оборачиваюсь к нему лицом и, притянув за уши его голову, звонко целую в лоб. Вовка возвращает мне поцелуй, прижимаясь горячими губами к моему лбу.
Бровь Максима поднимается еще выше, он выразительно смотрит на друга и вдруг говорит:
– Может, сейчас время?
В полной тишине, которая по какой-то неясной мне причине устанавливается в комнате, Вовка застывает на несколько секунд, потом еще раз целует меня, уже в щеку, и, подталкивая к Максиму, поднимает со своих колен.
Первые тосты после боя курантов вызывают теплое чувство любви и благодарности друзьям.
– Друзья! – поднимает бокал Игорь. – Я бесконечно рад тому, что вы встретились в моей жизни.
– Давайте не терять друг друга! – просит Сашка.
– Я так люблю вас! – это уже неэмоциональная Лерка удивляет нас.
– Спасибо за то, что каждому из вас я могу доверять, как самому себе! – салютует бокалом Максим.
– Как жаль, что у нас с вами не получилось три пары, – искренне сожалею я. – Так бы стали дружить и семьями. Было бы здорово, правда! Может, еще получится?
Все замолкают и перестают улыбаться. Сашка первой рисует на лице широкую улыбку, за ней Лерка.
– Ну, не всем так везет, как вам с Максом! – отмирает Игорь и тут же шутит. – Я бы Вовку, конечно, выбрал, да боюсь по морде получу.
– Дважды! – подтверждает Вовка, потирая больную ногу.
Раздачу подарков Сашка, как всегда, превращает в шоу. Еще класса с седьмого мы за пару недель до Нового года тайной жеребьевкой определяем, кто кому дарит подарок. Известная европейская игра "Тайный Санта".
Удивительно, но ни мне, ни Максиму ни разу не удается за все эти годы вытянуть бумажку с именем друг друга. Я трижды готовила подарки Игорю, а это та еще проблема! Что подарить человеку, у которого все есть? Два раза поздравляла Сашку и один раз Лерку.
В этом году я искала подарок для Вовки. Помогла баба Лиза. Подарком, конечно же, стала фарфоровая статуэтка. Тайны никакой не останется, но зато останется подарок на долгую память. Сначала я планировала подарить Вовке эту фигурку на нашей свадьбе, но, вытащив бумажку с именем лучшего друга, решила сделать это сейчас.
Это грозный средневековый рыцарь на коне английского скульптора Sutty, таких было выпущено только двести пятьдесят штук. Мне очень хочется, чтобы Вовка, мой верный рыцарь, друг и защитник, понял, как он дорог мне и что мы с ним друзья на всю жизнь. Он лучший друг мой и Максима. Нашей будущей маленькой семьи.
Вовка, держа в руках статуэтку, встречается со мной теплым взглядом, и улыбка делает его лицо сказочно счастливым. "Спасибо!" – говорят его губы, и мне хочется броситься в его крепкие родные объятия, почувствовать биение его доброго сердца.
Я получаю деревянную музыкальную шкатулку в виде сундучка. Она проигрывает джазовые композиции. Благодарно смотрю на Вовку. Он извинительно и отрицательно качает головой. Перевожу взгляд на Игоря. Он задорно подмигивает мне и показывает большой палец. Надо же! Игорь!
Часов в пять утра начинаем расползаться. Парни ложатся в большой комнате с Вовкой. Девчонки в комнате Вовкиных братьев. Мы с Максимом долго прощаемся на маленькой кухне, целуясь до потери ориентации во времени.
– Брысь спать! – разгоняет нас Сашка, пришедшая на кухню попить воды.
