Текст книги "Мурманский сундук.Том 2"

Автор книги: Юрий Любопытнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 41 страниц)

Рассказы

Великий Мощь

Федьку Шмырёва, небольшого роста веснушчатого мужика, прозвали Великий Мощь. У него нет передних двух зубов, и когда он говорит, то пришепётывает. Работает он в пассажирском автохозяйстве слесарем, а в свободное время прирабатывает сапожным ремеслом, которому научил его отец – чеботарь из Талдома.

Он любит рассказывать разные страшные случаи из своей жизни. Особенно живописны его рассказы про то, как на него неоднократно нападали хулиганы: то в лесу, то в поле, то под железнодорожным мостом и как он один виртуозно с ними расправлялся, за всё время потеряв только два зуба. Когда слушатели, глядя на его тщедушную фигуру, улыбались, выражая сомнение в истинности его историй, он подходил к неверящему, делал злые глаза, сгибал руку в локте и подносил к глазам собеседника:

– Пощупай!

– Зачем?

– Да ты пощупай, пощупай!

Тот щупал и обнаруживал под пальцами маленький, чуть больше куриного яйца, но очень крепкий комок мускулов.

– Во-о! Видишь? – хорохорился Федька. – Тыкай иголку – не войдёт! Такой великий мощь.

От этого и пошло его прозвище.

Федькина жена, Алевтина, в отличие от мужа, была дородная, высокая, с зычным голосом. Досужие люди поговаривали, что не единожды под горячую руку опускала она на спину своего супруга деревянную колодку. Однако доподлинно никто ничего не знал. Когда мужики, посмеиваясь, спрашивали об этом Федьку, тот, конечно, не признавался и божился, что такого не было.

Не в пример другим мастеровым он не пил, лишь иногда позволял себе малость, и то очень редко. Однако компаний не чуждался. Если случалось припрятать от жены рубль, Федька вечером появлялся в пивбаре, расположенном рядом с железнодорожной станцией. Вообще это был не бар, а самый обыкновенный привокзальный буфет. О баре напоминала только аляповатая вывеска. По причине того, что он был круглый, местные острословы прозвали его «шайбой».

Мощь брал кружку пива и долго сидел, отпивая по глоточку и поглядывая по сторонам, и если видел знакомого – с улыбкой во всё лицо устремлялся к нему, чтобы поговорить. А поговорить он любил.

Жили они с женой безбедно, хотя особого достатка не было. Хозяйство вела Алевтина. В доме было прибрано, на окнах висели старые, но чистые занавески, на полу лежали дешёвые полосатые половики, которые Алевтина регулярно выбивала. Единственная дочь с мужем и двумя детьми жила в Переславле-Залесском, и Федька с Алевтиною в меру сил своих помогали им, больше заботясь о них, чем о себе.

История, главным героем которой оказался Федька, случилась осенью, под конец октября. В тот год холода завернули рано. Листва быстро облетела с деревьев, и улицы казались широкими и пустыми. Ночами мороз заковывал землю, и она гудела от проезжающих машин и автобусов, а по утрам мелкие лужи подёргивались тонким ледком и блестели под лучами солнца.

Поздним вечером Великий Мощь возвращался с работы. Месяц заканчивался, и сегодня мастер попросил его и нескольких слесарей задержаться после смены. Мастер пришёл в обеденный перерыв, когда слесари в бытовке забивали «козла», сел на неуклюжий, сваренный из полдюймовых труб табурет, затянулся папиросой, шумно выдохнул и, отогнав дым от лица, спросил:

– Ну что, архаровцы, каждый из вас задолжал мне по деньку. Будем спорить или так сойдёмся?

Он, прищурившись, посмотрел на рабочих.

– Сойдёмся, – в один голос отвечали слесари, вспомнив, что каждый когда-то отпрашивался у мастера по личным нуждам на день, а кто и на два,

– Тогда после смены прошу остаться. Часа на три, не больше. Движки надо раскидать…

Мастер поднялся с табуретки, бросил окурок в урну и вышел из бытовки.

– Движки они «раскидали», и теперь Федька шёл домой.

Когда он вышел из автобуса, настроение у него было преотличное, в кармане звякала мелочь, и его вдруг обуяло нестерпимое желание обогреться в баре, поболтать с мужиками, выпить кружку пива. Определив рукой, опущенной в карман, что на кружку денег хватит, он перешёл на другую сторону улицы, где надо было сворачивать к бару. Подумав, что Алевтина будет ругаться за задержку, он было засомневался – идти или нет, но ноги сами потащили его по направлению к пивной.

Подойдя к «шайбе», он заметил, что в окнах темно, по-обычному не хлопала входная дверь и фонарь под карнизом не горел.

«Закрыт, – с жалостью подумал Мощь. – Как же это так? – Он посмотрел на дверь, соображая, почему закрыт. – Мать моя женщина, – вдруг спохватился он. – Ведь время уже. – Он завернул рукав и посмотрел на часы. – Как это я из виду упустил».

Он машинально шагнул на низкое в одну ступеньку крыльцо и для большей убедительности подёргал дверь за ручку. Она была заперта, и Федька в темноте разглядел широкую полоску железной накладки, перехватывающей дверь поперёк, с висевшем на одном конце большим амбарным замком. Он потоптался на площадке, поёжился от внезапно пробравшего тело холода, вздохнул и повернулся, чтобы идти обратно. Но вдруг под ногой почувствовал что-то круглое и мягкое. Инстинктивно отдёрнул ногу, словно прикоснулся к чему-то живому, но мерзкому, какой-то твари, вроде крысы или жабы. Однако любопытство взяло верх, и он вгляделся в небольшой тёмный предмет, лежавший на ступеньке. Тот не шевелился. Мощь толкнул его ногой – никаких признаков жизни. Тогда он нагнулся. На ступеньке лежал кошелек…

Находка была настолько неожиданной, что Федькино сердце забилось, и он уличил себя в чём-то нехорошем и оглянулся, подумав, а не шутка ли это? Он вспомнил, как в детстве с мальчишками-сверстниками подшучивали над прохожими. К пустому кошельку привязывали тонкую нитку и клали на пешеходную дорожку, на видное место, а сами прятались за кусты. Когда кошелёк кто-то замечал и нагибался, чтобы поднять, нитку дёргали, кошелёк двигался, и ребятишки смеялись над незадачливым прохожим, а тот или спешил побыстрее унести ноги, или сердился и отчитывал ребят.

Мощь огляделся, полагая обнаружить в подворотне или за кустами согнутые фигуры, с замиранием сердца следящие за ним, но никого не заметил. Улица была пустынна. Только вдалеке, под фонарями мелькали фигуры прохожих, как призрачные тени, да какая-то серая в полусумраке бродячая собака бежала по тротуару, обнюхивая тонкие деревца, росшие вкривь и вкось. Федька невысоко подкинул кошелёк, поймал его и опять оглянулся. Нет, он был один…

Неожиданно сбоку зашелестела, схваченная морозом, перекрученная листва. Федька вздрогнул, повернул голову на шум и тут же облегчённо вздохнул – это была собака.

– Фу, чёрт, – пробормотал Мощь, – как испугала! – Он отёр моментально повлажневший лоб. – Так и кондратий может хватить.

Засунув кошелёк за отворот пальто и оглянувшись, он сошёл со ступенек и, держась теневой стороны удлицы, умышленно не торопясь, зашагал к дому.

Улица была пуста. Серели дома, фонари бросали слабо-жёлтые блики на мостовую, иногда в оголённых кронах деревьев и в проводах подвывал ветер. Пока Федька шёл, его так и подмывало посмотреть, а что было в кошельке. Что в нём были деньги, он не сомневался. Но надо было посмотреть. Наконец, не выдержав этого мучения, он остановился у фонаря, достал кошелёк и раскрыл его. Федькины пальцы вздрогнули, прикоснувшись к плотно сложенным купюрам.

«Что за растяпа потерял столько денег, – подумал Мощь, засовывая кошелёк в карман. – Здесь сотен пять, а может, и больше».

Первой мыслью было отдать деньги в милицию. Прямо сейчас зайти и отдать. Он уж и хотел было направиться туда, но, подумав, заколебался. Кто видел, что он нашёл этот кошелёк? Никто. Поэтому деньги по праву нашедшего его. Ведь государство выплачивает одну четвёртую часть стоимости клада тому, кто его нашёл… Правда, там клад. А это? Это деньги. Деньги растяпы. Вперёд наука – не теряй!

Придя к таким мыслям, Мощь поднял воротник пальто и, воровато озираясь, впритруску побежал домой. Он открыл калитку своего дома, вошёл на участок и прижался к забору. Только здесь отдышался и осмотрелся. В окнах горел свет. Видно, Алевтина ждала его, готовила ужин. Покачивался на столбе фонарь от ветра и жалобно попискивал неплотно прибитый кронштейн, на котором он висел. Этот знакомый звук окончательно привёл Федьку в себя.

«Чудак я, – подумал он, спиной ощущая штакетник забора, – и чего это я расстроился? Ну ладно бы нашёл миллион. Миллион! Это деньги! А то нашёл чей-то кошелёк и не знает, что делать. Другой на его месте и не задумался бы. Раз нашёл – это твоё. Это тебе принадлежит по праву. По законному праву».

Вошёл он в дом совсем успокоенный, однако ощущал такую слабость в руках, что сразу не смог повесить пиджак на вешалку – не сумел задеть за крючок.

Из кухни вышла Алевтина, в тапочках, в клеёнчатом переднике. Пристально посмотрела на мужа.

– Опять где-то шлялся! В пивнушке, что ли, был? – строго спросила она.

– Тебе только и видятся пивнушки, – ответил Федька, стаскивая ботинки. – Мастер попросил остаться после работы, вот и припозднился. Сама знаешь: конец месяца – штурмовщина…

– Чтой-то часто стал задерживаться, – сощурила глаза Алевтина, окинула взглядом фигуру мужа и ушла на кухню.

Федька, стоя на цыпочках и заглядывая в кухонную дверь, переложил кошелёк в карман брюк и прошёл в свою мастерскую – небольшой отгороженный от общей комнаты угол с тесовой дверью – и хотел было уже пересчитать деньги, но помешала Алевтина. Она приоткрыла дверь и спросила:

– На стол сейчас собирать или повременить?

– Собирай сейчас, – как можно бодрее ответил Федька, но голос получился слабым и дрожащим.

– Ты не заболел? – Алевтина посмотрела на бледную Федькину физиономию. – На тебе лица нет…

– Да не заболел, – ответил тот, а потом спохватившись, подумав, что притворившись больным легче скрыть свое возбуждённое состояние, добавил: – А может, и заболел. Знобит что-то. Не по себе…

Ему действительно было не по себе. Кошелёк так неожиданно свалился, будто с неба, и Федька растерял все свои мысли. И не знал, как вести себя дальше.

– Тогда выпей мёду на ночь, – распорядилась Алевтина. – Сейчас принесу.

За ужином Федька ел плохо. Ему хотелось побыстрее улучить минутку и посмотреть, сколько же денег в кошельке. Наконец терпеть ему стало не под силу. Не доев картошку и не выпив чаю, он ушёл в каморку и закрыл дверь на задвижку. Несколько минут стоял, прислушиваясь к шуму, доносившемуся из кухни. Убедившись, что жена занята и не будет мешать ему, Мощь достал свою находку.

Кошелёк был большой, из мягкой жёлтой кожи, обшитый по краям тонкой кожаной лентой. Его поверхность, натянутая и потому гладкая, лоснилась. Когда Федька открывал его, руки тряслись, а дыхание остановилось. Он вывалил деньги на стол и стал пересчитывать их. Было 1662 рубля с мелочью. Мощь вытер со лба холодную испарину и устало опустился на табуретку. Такой суммы он не ожидал. Ну пятьсот, шестьсот рублей, а тут полторы тысячи…

Послышались шаги Алевтины. Федька моментально схватил с пола пустую жестяную коробку, сгрёб в неё деньги, а сверху набросал сапожных гвоздей. Пустой кошелёк запихнул за сваленные в угол колодки. Алевтина дернулась в дверь:

– Федь, ты чего?

– Ничего.

– А чего не доел?

– Не хочу я…

– Тогда иди выпей чаю и ложись. Я подогрела.

– Иду, иду, – ответил Федька, подсовывая коробку под тумбочку.

Закрыв дверь каморки, он прошёл на кухню, налил в чашку горячего густого чаю, захватил на ложку мёда. Алевтина принесла аспирин в целлофановой упаковке.

– Выпей, – сказала она, подавая таблетку. – Лучше пропотеешь.

«Говорить или не говорить Алевтине, – думал Федька, отхлёбывая маленькими глотками чай. – Сказать бы надо, не чужая, чай, только ведь скажешь – полезет со своими советами: сделай так или этак. Баб мёдом не корми – дай им только вволю посоветовать. Такого насоветуют… А то и отберёт. Скажет: «Давай деньги мне, куда тебе столько! В пивнушку таскать?» Интересно, если в день брать в баре пива на рубль, – почесал затылок Мощь, – на сколько время хватит этих денег? Почти на пять лет, – подытожил он результат математических решений, произведённых в уме. – А ведь не особенно много. Нет, не скажу, – пришёл он к окончательному выводу. – Это моя находка. Моя тайна».

Думал он так, но жгло его неистребимое желание поделиться тайной с женой, посмотреть, как загорятся глаза Алевтины, как она сначала не поверит ни единому сказанному слову, а потом всплеснёт руками, увидев кучу денег, присядет и будет смотреть на них.

Она постелила ему на диване, принесла два шерстяных одеяла. Хотела налить грелку, но Федька моментально воспротивился:

– Не надо. И так к утру пройдет. Это пройдёт, Аля, – повторил он и посмотрел на жену, готовую ему услужить, лишь бы он не разболелся, и ему стало несколько горько за себя, что он такой нехороший – не говорит жене про свою находку. Он закутался до подбородка одеялом и лежал так, не закрывая глаз.

В голову лезли разные мысли. Сначала были хорошие, от которых ему было необъяснимо легко и даже казалось, что приятное тепло разливается по телу. Сразу столько денег за всю свою жизнь он ни разу не держал в руках и даже не видел. А здесь свалились как снег на голову… И он с ними может делать всё, что захочет.

Потом исподволь пришла другая мысль, от которой он похолодел и почувствовал, как колючий озноб пробежал по коже: «а что, если эти деньги оставил вор, как приманку. Оставил, а завтра придёт и скажет: «Взял, голубчик, деньги, теперь давай делай, что я тебе прикажу». Какие глупости лезут в голову, – отогнал от себя нелепую думу Мощь. – Насмотришься разных кино, и такая чепуха на ум придёт…»

Он неслышно ворочался, боясь вспугнуть жену. Алевтина уже спала, тихо всхрапывая. На стене тикали ходики, а в побелённом косяке окна матово отражался свет уличного фонаря. В углу подпола скреблись и попискивали мыши. «Надо в выходной залезть в подпол, – подумал Мощь, – дыру заделать. А вообще-то нужно кошку заводить…» Здесь ему на днях предлагали котёнка, но он не взял на зиму – слишком маленький, по холодам не приучишь, чтоб на двор по нужде бегал.

За полночь Мощь встал и прошёл в каморку, вытащил деньги, долго смотрел на них, а потом убрал обратно и на цыпочках пробрался к дивану. Ночь была беспокойая. Он метался, вскрикивал во сне, да так громко, что напугал Алевтину, которая зажгла свет и подошла к нему, думая, что ему плохо.

Смену Великий Мощь проработал кое-как. Озирался и настороженно принимал каждого подходившего к нему человека. Но никто не знал о его находке, и к концу рабочего дня он окончательно справился с волнением и даже стал вполголоса напевать.

Когда он пришёл домой, Алевтина сидела на диване и довязывала внуку носки. Федька разделся, включил телевизор и присел на стул. Шёл фильм. В другое время Федька с интересом посмотрел бы кино, а сейчас смотреть ему не хотелось. Он ходил на кухню, пил воду, снова возвращался.

– Чего ты ёрзаешь? – беззлобно спросила Алевтина, не поднимая глаз от вязанья. – Места себе не найдёшь.

– Это я, что ли, ёрзаю, – ответил Федька и вздохнул.

Мучиться ему стало не под силу, и перед сном он рассказал о своей находке Алевтине. Как он и предугадывал, та всплеснула руками, отложила вязанье в сторону.

– Покажи-ка, Федя!

Мощь протопал в свою каморку. Алевтина слышала стук отбрасываемых колодок, скрежет передвигаемых табуреток, тумбочки, шум высыпаемых на стол гвоздей. Потом появился Федька, прижимающий к груди жестяную коробку. Он подошёл к столу и опрокинул её. Деньги высыпались на стол. Алевтина взяла бумажки в горсть, приподняла руку над столом, посмотрела, как они, шурша, рассыпались по скатерти.

– Рублей пятьсот есть? – спросила она мужа, зарывая руку в купюры.

– Полторы тыщи, – гордо ответил Федька.

– Богатство-то какое, – проговорила Алевтина, присаживаясь на краешек дивана. – Полторы тыщи… Видано ли? – Она покачала гооловой. – Это сколько же надо работать?..

Она замолчала, посмотрела деньги на свет, поднеся к глазам.

– Ну и что ты хочешь с ними делать? – спросила она, наглядевшись на купюры.

– Дело моё, – посмеялся Федька. – Что хочу, то и делаю. Могу и в печке сжечь.

– Скажешь тоже, – повысила голос Алевтина.

– А чего ж тогда спрашиваешь?..

Алевтина расправляла бумажки и складывала их по кучкам.

– А крупных-то, Федя, наперечёт. Одна мелочь. Где ты их нашёл? Может, кто нарочно подбросил?

– Кто будет такие деньжищи подбрасывать. Потерял человек. Они по порядку были сложены: рубли к рублям, трёшки к трёшкам, пятёрки к пятёркам…

– Где же ты их нашёл? – спросила Алевтина.

– У пивбара, на крыльце. Подошёл вчера туда вечером, а дверь закрыта. Я стал спускаться со ступенек и наступил на кошелёк. Ещё подумал – лягушка такая надутая лежит. Если бы не оступился, не увидел бы…

– Никто тебя не заметил?

– Вечер. Пусто было…

– А вчера мне ничего не сказал…

– Я думал, может, кто придёт за ними, – соврал Мощь.

Алевтина пересчитала деньги, помолчала, рассеянно глядя в угол.

– Ты хотел себе полушубок справить, ругался, что я денег не даю. Вот и справляй на эти… Никто ж не знает, что ты их нашёл.

– Кто же знает, кроме нас. Я тебе говорю, что никто меня не видел.

– Значит, ты хозяин. И полушубок купишь, и на ковёр нам хватит.

– Конечно, куплю. Чьи деньги – мои.

Они долго говорили о том, как лучше распорядиться деньгами, чтобы была от них наибольшая польза.

Потом Федька взял газету, уткнулся глазами в строчки, но не читал. В голову лезли разные мысли…

Как он жил всё это время? Из нужды, можно сказать, не вылезал. Отбарабанит смену на производстве, а потом ещё несколько часов до поднего вечера проколупается с ремонтом обувки клиентам. Как-никак вроде бы лишние деньги, а только одну дыру зхалатаешь, смотришь – ещё прореха образовалась. То это надо купить, то другое, дочери с зятем надо помочь, где уж до себя.

Мощь посмотрел на свои руки, чёрные от вьевшегося в кожу вара и натёртые дратвой. Теперь можно с годик не работать на дому. Можно забросить колодки подальше, распрямить спину. В выходные дни можно будет выбираться на озеро или на реку, искупаться, позагорать, взять лодку напрокат, удочки и, как в детстве, порыбачить…

– Разве их на книжку положить, Федя? – подошла к нему Алевтина. – Пиджак зимний у тебя ещё хороший, тёплый, зимы две, а то и три проходишь.

– Там посмотрим, – уклончиво ответил Федька.

Деньги по всем правилам были его, и ему не хотелось просто так класть их на книжку. Положить легко, а как их потом возьмёшь, они будут общие, и Алевтина просто так их не отдаст. Но он повторил:

– Там посмотрим…

– Посмотрим, посмотрим, Федя. Может, обстановку сменим, – Алевтина обвела глазами комнату: – Смотри. какой сервант у нас обшарпанный, да и стол надо бы поменять – он у нас не модный. Занавески надо новые купить… Да и вообще надо дом поправить, сколько годов ему и ремонту настояшего не было…

«Чего не было, того не было», – согласился в уме Федька и вздохнул.

На другой день вечером он решил заглянуть в «шайбу», чтобы разогнать мысли и развеяться, послушать новости. В пивбаре за день перебывало много народу, и туда стекались новости со всей округи,

За стойкой сновал Костик Филин, подручный бармена Пашки Лопухова. Было накурено, пахло пивом, вяленой рыбой и чем-то кислым. Федька попросил кружку пива и встал здесь же за стойкой в сторонке.

– Как дела, Мощь? – спросил его Костик, вытирая тряпкой алюминиевую поверхность стойки.

– Да ничего, идут, – ответил Федька, облизывая пену с губ. – Вперёд не забегаем, сзади не остаёмся… А чтой-то Пашки не видать? – спросил он Филина, видя, что тот мотается один. – Хотел он мне на неделе ботинки принести в починку, а что-то не идёт. И здесь его нету…

Федька многим ремонтировал обувь, и многие его знали. Мастером он слыл хорошим, не портачил, его ценили и относились, если не с почтением, то во всяком случае уважительно.

– Пашка завтра будет, – ответил Филин. – Приходи, увидишь.

– Может, приду. Не очень он мне и нужен. Я ему нужнее. А у него сегодня выходной?

– Да нет. Отпросился. Неприятность у него, – наклонился к Мощу Филин.

– А чего случилось? – из вежливости спросил Федька.

Филин ответил не сразу. Он отпустил пива двум парням и, когда те ушли за столик, сказал вполголоса:

– Выручку он потерял на днях…

– Что ты говоришь, – оттопырил нижнюю губу Мощь. Между лопатками у него нестерпимо зачесалось, а лоб покрылся лёгкой испариной. – Г-г-где же?

– Нагорит ему теперь, – продолжал вслух свои мысли Филин. – Сам себя нажёг. Да и меня под монастырь подвёл… Жена ему позавчера позвонила, просила срочно прийти – с тёщей что-то случилось. Старая у него тёща. Всё что-то с ней случается. Мы как раз работу заканчивали. Он последним ушёл. Говорит закрывал бар второпях… Суетился, наверно… Домой пришёл без выручки. Пока хватился… И главное, сам не знает, то ли посеял, то ли вытащили…

– За весь день выручка? – осведомился Мощь.

– За весь, – ответил Филин, подставляя под кран кружку.

– И много вы сшибаете?

– Здорово, – ответил Костик на приветствие вошедшего очередного посетителя, а Федьке сказал: – Когда как. В выходные дни больше, в простые – меньше. Но без полутора тысяч не уходим.

– Что ж… теперь Пашке расплачиваться?

– Кому ж как не ему. Может, и мне придётся погашать недостачу.

– История, – пробормотал Мощь. – Не обойдётся?

– Жди, обойдётся. Кто же деньги отдаст. Ищи дурака. – Костик усмехнулся: – Кто-то сейчас радуется, что столько привалило…

Мощь не мог больше оставаться в баре. Наскоро допив пиво, он заторопился домой, на ходу поразмыслив, что кошелёк, который он нашёл, наверняка Пашкин.

Ветер переменился, и немного потеплело. Но стало грязнее. Машины вытаскивали на колёсах грязь из многочисленных концов города на центральную улицу, и она расползалась по асфальту жидкой глинистой кашей, не щадя и тротуаров. Мощь неторопиво двигался к себе домой, глядя под ноги и ни на кого не обращая внимания.

– Ну-у, решил, что делать с деньгами? – спросила Алевтина незадолго перед сном.

– Не знаю, – ответил Федька. Он был насупленный и злой. – Не знаю… Нехорошо как-то получается, если мы возьмём эти деньги. Человек расстроится. Шутка ли – полторы тыщи потерять.

– Есть с чего расстраиваться! – Алевтина возмущённо взглянула на мужа: – Возьми тогда и на заборе объявления расклей или в газету напиши о находке. Быстро хозяин найдётся.

– На кой шут нам с тобой, Аля, чужие деньги. Ведь не наши они.

– Были не наши, стали наши… Нет, ты расклей на столбах объявления…

– Чего мне расклеивать. Я и так знаю, кто их потерял.

– Знаешь? – удивилась Алевтина и присела от неожиданного мужнина сообщения на диван. – А кто?

– Пашка Лопухов.

– Это который пиво в баре продаёт?

– Тот самый.

Пашку она знала. Он раза два заходил к Федьке насчёт ремонта ботинок, толстый, круглый, со светлыми прямыми волосами. Всегда был улыбчивый, с золотым зубом, с перстнем-печаткой на жирном пальце.

– Пожалел кого, – всплеснула руками Алевтина, – Пашку-торгаша. Он недольёт одному-другому – и рубль в кармане. Держался бы он там, если было бы плохо.

– Чего судить других, – проговорил Федька. – А мы не жили богато, и начинать нечего, – повторил он любимое присловье отца.

Ночью он не спал. Отвернувшись к стене и высунув из-под одеяла голые коленки, думал: «Может, и права Алевтина, что он Пашке – радетель? Сам виноват, что потерял. Не разевай варежку…»

Мощь потихоньку встал. Прошёл в каморку-мастерскую, закрыл дверь и включил свет. Достал из-под тумбочки жестяную коробку, высыпал на стол гвозди. Под ними лежали деньги, прикрытые, чтобы не маслились, газетой. Он разгладил их, послушал, как они хрустнули, повертел в руке.

«Вот он купит полушубок, зачем полушубок, дублёнку купит. Придёт в бар, друзья будут завидовать. А Пашка, который за стойкой, а может, и Костик Филин, его подручный, будут выплачивать. И будут наливать Федьке пива и спрашивать о жизни, и придут к нему сдать в починку обувку и не будут знать, что Федька украл у них деньги. Фактически украл. Притом это не личные Пашкины деньги и не Костика, а государственные. И выходит, что Федька государство обокрал… Вот как оно выходит».

Эта внезапно полоснувшая мозг мысль как огнём ожгла Федьку.

– Фу, чёрт! – Мощь вспотел. Быстро задвинув коробку под тумбочку, он снова лёг на диван. Сон не шёл. Немел бок, и лежать было неудобно. Он перевернулся на спину и широко раскрытыми глазами стал смотреть в потолок.

Среди ночи к нему подошла Алевтина.

– Не спишь, Федя?

– Нет.

– Я слышу, ты ворочаешься, вздыхаешь… в каморку зачем-то ходил.

– Не спится.

– И мне тоже. Перина что доска… Федя, подбрось ты Пашке эти деньги, бога ради. Зачем они нам. Вся душа изболится, пока они у нас. Не житьё из-за них будет…

Федька приподнялся на диване, накинул на ноги сползшее одеяло.

– Подбросить? А вдруг кто-то возьмёт другой, и к Пашке они не попадут? – спросил он, глядя в темноте на Алевтину, на её смутно различимое лицо. – Не-е… Надо что-то другое придумать…

– А чего ещё придумаешь? – Алевтина вздохнула и ушла на свое место.

«Надо думать, тогда придумаешь», – размышлял Федька, ворочаясь на диване, и незаметно для себя заснул.

Утром он попросил у Алевтины чистую, недавно стиранную рубаху, надел её, расправил воротник, обернул вокруг шеи шарф, влез в пальто, запихнул в карман найденный пустой кошелёк, деньги – в другой и отправился в бар.

Недавно привезли свежее пиво, и в «шайбе» было шумно. За стойкой Федька увидел Лопухова. Ему показалось, что сегодня Пашка был похож на мяч, из которого выпустили воздух, лицо его осунулось и побледнело, а шея показалась ему морщинистой и дряблой. Он молча отпускал пиво, не улыбаясь, как раньше, и его золотая коронка не искрилась в уголке губ.

– Здравствуй, Паша, – вежливо поздровался Мощь с барменом и, дождавшись, когда Лопухов ответил на приветствие, продолжал: – Налей кружечку…

Пашка налил ему кружку да так полно, что пена густым шлейфом сползла с краёв. «Не жмот», – почему-то подумал Мощь, взял кружку и сказал тихо:

– Дело у меня есть к тебе, может, потолкуем? – он качнул головой в сторону.

Пашка ничего не ответил, искоса взглянул на него и позвал Филина:

– Костик, обслужи… Я скоро. Пошли, – сказал он Федьке и тронул низкую дверь рядом со стойкой.

Мощь с кружкой прошёл в небольшое помещение, где в углу стоял столик, накрытый клеёнкой, и три стула с никелированными ножками.

– Садись, – предложил ему Пашка, подвигая тяжелый стул.

Мощь сел, заминая пальто, вытянув вперёд ноги.

– Как житуха? – спросил он Пашку.

– Да так, – неохотно ответил тот, думая, зачем это его позвал Мощь. – Живём, хлеб жуём…

– Я слыхал – ты деньги потерял?

Пашка вскинул глаза, внимательно посмотрел на Федьку:

– Уже растрезвонили. А что?

– Да так… говорят. И много там было?

– Много-мало! Кому какое дело. Сколько было – всё уплыло.

Федька понял, что Пашка не очень-то намерен продолжать разговор. Но ему надо было получить хоть намёк, что найденный им кошелёк Пашкин.

– Кошелёк зелёненький был? – зашёл он с другого краю.

– Жёлтый, – нехотя ответил Пашка.

– По краям ленточками обтянутый? – Мощь уставился на Лопухова. – На одной стороне рисунок такой…

– Здание? – Пашка потряс Федьку за плечо.

– Угу, – ответил в кружку Мощь.

– Высотное?

– Угу.

– Где ты видел кошелёк? – Пашка опустился на стул.

– Видал, – ответил Мощь. – Сколько денег было?

– Одна тысяча шестьсот шесдесят…

– Это не он? – Федька достал из кармана пустой кошелёк и положил на стол.

Пашка тут же схватил его, смял в руках, дёрнул «молнию».

– Это… мой кошелёк, – бормотал он, то закрывая, то раскрывая его. – А где… деньги? – Он растеряно посмотрел на Федьку.

Федька вывернул карман пальто и высыпал на стол разноцветные бумажки.

– Деньги! Мои… – шептал Пашка, перебирая купюры. Его руки зарылись в ворох бумажек, ныряли там, выхватывая то одну, то другую. – Мои голубчики… Вот десятка с чернильной цифрой, а вот разорванный трояк, мне его подсунул Петька Жигалов.

Когда он говорил, Федька видел, как остро сверкал его золотой зуб. Руки у Пашки дрожали. Эту дрожь Федька тоже заметил и отвернулся, вспомнив, что и у него дрожали руки, когда он в первый раз пересчитывал эти деньги.

Он допил пиво и встал.

– Раз деньги твои, – сказал он, – тогда забирай! – И Федька пошёл к выходу.

– Ты куда? – вскочил со стула Пашка. – Постой! На… – он протянул горсть денег, – возьми!

– Не надо мне ничего, – ответил Федька, проскользнул в зал и выскочил на улицу. Глотнув свежего воздуха, он привалился к стене бара и свободно вздохнул, будто свалилась с него непомерная тяжесть.

1985