Текст книги "Мурманский сундук.Том 2"

Автор книги: Юрий Любопытнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 41 страниц)

Глава четвертая
Зашитый

Бывший уголовник Васька Носов, по кличке «Зашитый», сидел в кафе «Золотой шар» в обществе старого приятеля и потягивал янтарное пиво, подливая в него водку по старой привычке из-под полы, на что обратил внимание его собутыльник. Васька не смутился и ответил:

– Что с детства вдолблено в башку, то остаётся навсегда.

Он хотел привести пример из своей тюремной жизни, но раздумал, однако бутылку поставил на стол.

Кличку «Зашитый» к нему приспособили давно, когда он, уже патентованный алкоголик, с приличным стажем, вшил себе в ляжку капсулу с импортным снадобьем, чтобы навеки покончить с вредным пристрастием. Помогло оно или Васька сам взял себя в руки, тогда ещё тридцатилетний парень, имевший за плечами два срока, но запои прекратились. Более того, когда надо, Васька позволял себе расслабиться, пропустив стакан водки, или опорожнив пару-тройку банок пива или соединив это вместе, и не чувствовал тяги повторить на следующий день. Видимо, железная воля не позволила ему спиться. Капсула давно была вынута из тела, но кличка «Зашитый» осталась.

Кафе, где он сидел с приятелем, было второсортным, типа «забегаловки» и сколько не тщились новые хозяева, приватизировавшие старую точку общепита, придать ему, если не помпезный, то во всяком случае респектабельный вид и заманить этим народ, посетителей заходило мало, в основном московский люд победнее да приезжие, пропустить на скорую руку порцию сосисок да отведать овощного салата. Едоки здесь долго не задерживались, мелькали, как на вокзале, почему Зашитый и любил это место.

Здесь он ничем особо не выделялся, и в повседневной суматохе на него никто не обращал внимания, а он не любил, если на него «клали глаз». Кафе было во внутреннем дворике, его мало, кто знал, и Васька частенько наведывался под сень золотистых круглых люстр. Облюбовал он «Шары» ещё в то время, недавнее, кстати, когда после последней отсидки, работал на оптовой базе грузчиком. Теперь, сменив место работы, продолжал заходить сюда и ни за какие деньги не поменял бы его на другое.

На его широкие плечи была накинута потёртая кожаная куртка, открывавшая грудь, обтянутую бордовой футболкой с широким воротом. На столе рядом с пивной кружкой лежала кожаная кепка а ля Лужков. Поредевшие волосы Зашитого были коротко подстрижены. От затылка к уху белой полосой шёл узкий шрам, полученный в молодые годы, когда собутыльник в драке полоснул финкой по роскошной шевелюре Васьки Носова. На темени чуть-чуть обозначалось светлое пятно, которое и прикрывал Зашитый своей чёрной кепкой.

– Пиво освежает, а водка бодрит, – усмехался он, показывая крупные с лёгкой желтизной крепкие зубы, и снова подливал в кружку водки из бутылки с красивой этикеткой.

Сидели они с приятелем давно, ведя задушевный разговор.

Зашитый иногда, подавшись вперёд, похлопывал собеседника на правах старшего жилистой загорелой рукой с синей татуировкой на кисти по плечу, повторяя:

– Рад, рад видеть тебя, Лосось! Ты не знаешь, как я рад. Давно вот так со старыми корешками не базарил.

Приятель, носивший рыбью кличку, по виду напоминал советского инженера средней руки. А кличку получил, видимо, из-за бесцветных «рыбьих» глаз, холодных и ничего не выражающих.

– Давно на свободе? – спросил Зашитый.

– Второй год.

– И за это время не накрылся?

– А я перестал домушничать. Завязал. Сейчас другие направления есть.

Зашитый с прищуром оглядел дорогой костюм, неряшливо сидевший на покатых плечах Лосося, усмехнулся про себя: одень сову в павлиньи перья, а всё равно когти видны.

Он задержал взгляд на руках Лосося, кисти которых были почти синими от множества наколок. Лосось, видимо, стеснялся их и поминутно натягивал рукава пиджака на пальцы.

– Например? – спросил Зашитый, оторвав взгляд от рук собеседника.

– Например, коммерция. Кстати, навар больший можно получить, чем в нашем ремесле, и будешь почтенным человеком, перед которым будут шапку ломать, льстить и заискивать, а не вором.

Зашитый сузил глаза, оглядев двух вошедших новых клиентов, отвернулся и ответил:

– Да, жизнь круто поменяла интересы…

– Поменяла, – согласился Лосось. – Многие из наших своё дело открыли, живут вольготно, в ус не дуют. Ну сам посуди, где это раньше я мог разъезжать на «мерсе», а теперь…

– Я так и понял. Недаром ты картинки на руках прячешь.

Лосось демонстративно положил руки на стол, словно не слышал слов приятеля и спросил:

– А сам-то где?

Зашитый ответил не сразу. Он отпил пива, пополоскал во рту, облизал губы и сказал:

– Я сначала мантулил грузчиком на овощной базе, а потом один старый кореш подсказал мне местечко. Там и работаю до сих пор и не обижаюсь. Получаю зелёными. На жизнь хватает и остается.

Он сказал Лососю не всю правду, скрыв её часть, посчитав, что детали собеседнику знать ни к чему.

– Работа не пыльная? – допытывался Лосось, поняв, что Зашитый не особенно склонен рассказывать о себе и пытаясь разговорить его наводящими вопросами.

Зашитый понял, куда клонит приятель и ответил:

– Не пыльная. В охране я.

– В охране. Ментом что ли заделался?

– Зачем ментом. С моим послужным списком не то, что в менты, раньше и в дворники не взяли бы, а теперь демократия. Я частный охранник.

– Но всё равно охрана каким-то боком на правоохранительные органы выходит?

– Да нет. Я у одного бизнесмена в охране. Склад охраняю.

– Усёк я, – ответил Лосось. – Под крышей, значит. Больше можешь не рассказывать. – Но через минуту спросил, распираемый любопытством: – Богатый бизнесмен-то?

– Богат, дальше некуда. Да секрета никакого нет, где я работаю, – неожиданно разоткровенничался Зашитый. – Тем более, что я тебе доверяю. Не одни нары вместе пропарили. Хозяин – владелец совместного русско – швейцарского предприятия «Экстра-лес». Занимается лесозаготовкой: и лес на корню вырубает, и заводы имеет. Делает из древесины разные полуфабрикаты – вагонку, брус, доску, плиты древесностружечные, недавно открыл два мебельных завода, магазины у него. В Москве имеет контору, то есть офис. Ну а я к складам приставлен, чтоб ничего такого не было.

– Пофартило тебе, – сказал Лосось. – Работа не пыльная.

– Нормальная работа. Хозяин из-за границы приехал. Швейцарец он, но говорят, русского происхождения.

– Значит, по-нашему лопочет?

– Не шибко хорошо, но понятно. Я с ним не в контакте, замкнут на его помощнике. Я у него в холуях не больше полгода, так он раньше слова вообще перевирал, иногда сразу и не врубишься, что сказал, а теперь другое дело – освоил наш великий и могучий…

Лосось внимательно оглядел Зашитого и остался доволен его видом.

– Я рад, что ты пристроился. А я открыл торговое предприятие вместе с корешком одним. Сначала туго было, то милиция, то рэкет наедут, то налоговая, но одна большая шишка из депутатов прикрыл и дело на лад пошло.

Сколько бы времени они проговорили в кафе за кружкой пива, вспоминая былое, неизвестно, но тут в «Шары» вошёл высокий худой парень в полосатой рубашке с короткими рукавами и чёрных джинсах. На запястье левой руки болталась в качестве браслета массивная хромированная цепь, в правой руке на указательном пальце висели ключи от машины. Он жевал резинку, и желваки на скулах ходили ходуном. Парень, видимо, был знаком Зашитому, потому что при его появлении, он замолчал, глаза внимательно следили за вошедшим, словно он ожидал, что тот подойдёт к их столику. Так и случилось. Парень окинул глазами присутствующих и, увидев Зашитого, зашагал к нему, вертя ключи на пальце.

– Еле нашёл тебя, – сказал он, обращаясь к Зашитому и не обращая внимания на его собеседника. Хмурое лицо парня расплылось в нечто наподобие улыбки. – А здесь ничего, нормально. Тихо, – он обвёл глазами помещение.

– Чего тебе? – спросил Зашитый, глядя снизу вверх на парня.

– Хозяин зовет.

– Алик?

– Он самый.

– У меня выходной…

– Дело какое-то срочное. Велел найти и привезти.

– Ну вот, – недовольно проворчал Зашитый, допивая остатки пива, – не дадут с корешком побазарить. Иду сейчас. Ну, Лосось, – сказал он вставая и протягивая пятерню приятелю, – если понадоблюсь, знаешь, где меня найти, конечно, если я не в загуле. – Он захохотал так громко, что на него обратили внимание посетители.

Увидев, что Зашитый смотался, только услышав слова присланного за ним, Лосось понял, что хозяин у корешка строгий и что местом своим Зашитый дорожит. Отодвинув недопитую кружку, он встал и не спеша покинул кафе.

Зашитый тем временем в новеньком джипе, ехал, как он думал, в офис Стыся, располагавшийся недалеко от мебельного магазина, принадлежавшего Полу Загу. Шофёр небрежно крутил баранку, смотря на дорогу сквозь затемнённые очки и также, как раньше, размеренно двигал челюстями, разминая вязкую массу жвачки.

– Так что за дело у шефа? – спросил Зашитый, доставая из кармана пачку «Примы». По своему достатку он мог бы позволить себе курить и дорогие импортные сигареты, но привык к крепким и не менял своего пристрастия.

– Откуда я знаю, – ответил водитель. – Мне он не сообщил об этом.

– Хрен тебя знает, может, что пронюхал, ты ж его глаза и уши…

– Ничего я не знаю, – проговорил парень, давая понять, что он не намерен разговаривать на эту тему.

Зашитый отвернулся от него, сплюнув в открытое окно, и погрузился в размышления, иногда пуская дым колечками. Делал это он мастерски. Работал он у Пола около полугода, как и сказал Лососю, охранником. Сначала охранял склад, потом офис, выполняя различные мелкие поручения за отдельную плату. Устроил его на работу Боксёр, с которым он чалился в зоне два года будучи ещё молодым парнем.

– Чего это мы за город едем? – осведомился он у водителя, увидев, что джип устремился в противоположную от офиса сторону.

– Место встречи изменить нельзя, – расхохотался водитель, вспомнив фильм, который крутили по телевизору несколько раз.

– Ты мне фуфло не толкай, – недовольно сказал Зашитый. – Раз спрашиваю – отвечай!

Водитель перестал жевать, бросил косой взгляд на пассажира и ответил:

– Так приказано.

На тихой улочке, не доезжая поворота на Рязанский проспект, шофёр приткнулся к обочине и заглушил мотор.

– Чего встал? – спросил Зашитый.

– Велено здесь ждать.

Зашитый промолчал, приоткрыл дверцу и отвалился на спинку сиденья.

Минут через пять он увидел как сзади подъехал «Форд» Стыся. За рулём сидел сам Алик. Он опустил стекло и, увидя, что Зашитый заметил его, поманил охранника рукой:

– Садись!

Зашитый забросил недокуренную сигарету и не спеша пошёл к машине Стыся. Открыв дверцу, сел рядом с Аликом.

– Прогуляемся, – коротко бросил Алик и стал объезжать джип.

Зашитый думал, глядя на дорогу, что, видно, важное дело привело Стыся на эту встречу. Обыкновенно, когда тот встречался на работе с Зашитым, только здоровался, иногда обменивался ничего не значащими фразами, типа: «Как жизнь?» и уходил по своим делам. А здесь удостоил своим вниманием лично.

Ваську он вытащил со скамьи подсудимых по рекомендации Боксёра, вора в законе, который, имея должок перед Зашитым, постарался ему помочь, когда тот «загремел» по статье. Зашитому не хотелось в такое вольготное время париться, и его кореша позаботились найти богатого дядю, который нанял ловких адвокатов, и те сумели так обстряпать дело, что Васька вышел сухим из воды. Взамен Стысь ничего не потребовал, наоборот, даже предложил место охранника в одном из солиднейших мебельных магазинов, скорее всего склада, сказав, что он надеется на порядочность уголовника и в дальнейшем поручит ему важное и прибыльное дело. Видимо, это важное дело приспело, раз Стысь разыскал его в выходной день и сам приехал для разговора без свидетелей. Это обстоятельство приподнимало Зашитого в собственных глазах, и он терпеливо ждал, когда шеф заговорит. А Стысь, конечно, мог поговорить и в другой обстановке, но он любил сгущать краски, ему всю жизнь хотелось романтики и он её искал, в казалось бы самых заурядных ситуациях.

Зашитый всего этого не знал и то, что Стысь встречается с ним таинственно, в обстановке, обставленной по всем законам детективного жанра, отнёс на счет важности дела, которое предстояло обсудить и терпеливо ждал, что последует дальше, в душе предвкушая изменения в своём положении.

Ждать пришлось недолго. Машина выехала на шоссе, встала в свой ряд, и Стысь важно произнёс:

– Догадываешься, зачем ты мне понадобился?

– Откуда мне знать? – безразлично ответил Зашитый, хотя начало разговора ему понравилось.

– Дело есть, – без обиняков сказал Стысь, прикуривая сигарету.

– Слушаю, начальник, – по тюремной привычке ответил Зашитый и снял свою кожаную кепку, положив на колени. – Говори!

Он то ли по привычке, а может, из-за озорства всех называл на «ты», несмотря на ранги и положения, полномочия и зарплату собеседников, подчеркивая этим свою независимость, как бы говоря: «Принимай меня, каков я есть. Тебя шокирует мое обращение – могу удалиться».

– Поедешь в командировку, – сказал Стысь, стряхнув пепел себе на колени, не дотянувшись до пепельницы.

– Люблю путешествовать, – ответил Зашитый и нельзя было понять – иронизирует он или говорит правду. – Далеко ехать?

– Не в Африку, конечно, – рассмеялся Стысь, бросив быстрый взгляд на неподвижно сидевшего Зашитого. – Махнешь в Заозерье. Слыхал о таком?

– Чалился во многих местах, но такое впервые слышу.

– О’кей! Сделаешь своё дело, забудешь о нём.

– Что за дело? – впервые проявил любопытство Зашитый.

– Не спеши. Всё по порядку. Возьмёшь с собой двух своих людей, кого – тебе лучше знать, но не больше двух. Людей надёжных, кто может держать язык за зубами. За работу получите по пять тысяч баксов на каждого, не считая расходов на дорогу, оплату гостиницы и прочего. Когда всё сделаете, тебе лично плачу премиальные, гонорар, так сказать. Но это только в случае прекрасно выполненной операции.

– От навара не откажусь, – проговорил Зашитый и снова спросил: – Хотелось бы знать, что за дело?

– Сущие пустяки. Надо разыскать одного человека. Дело срочное. Подробные инструкции получишь завтра перед выездом. К утру команда должна быть готова. И ни какие-нибудь раздолбаи, – Стысь аж причмокнул губами от радости, что ввернул новое для него, такое ёмкое, слово, – а, повторяю, верные люди.

– Будь спок. Сделаю в ажуре. А далеко до этого Синезёрья? – спросил Зашитый, глядя, как Стысь разворачивается в неположенном месте.

– Не Синезёрье, а Заозерье, – поправил его Стысь, развернувшись и помчавшись в обратную сторону. – Недалеко по нынешним временам. Поедешь на машине на русский Север. Не в тундру, а чуть ближе, не доезжая до Полярного круга. Как перспектива? – расхохотался Стысь.

– Без проблем, – важно ответил Зашитый и достал сигарету. – Жаль только, что ты отправил Волдыря с Обухом в эти «Камни». Они бы мне пригодились.

– Можешь их использовать. Поедешь в ту же сторону, в среду их обитания…

– Понял.

Он не стал больше расспрашивать Стыся о подробностях дела. Завтра получит инструкции – чего загодя ломать голову, строить планы. Но остался при своём мнении, что дело предстоит важное, раз Стысь не стал о нём говорить в кабинете, а принял меры предосторожности, уехав за город, и вёл беседу без свидетелей, боясь разных современных ухищрений, вроде подслушивающих устройств.

Глава пятая
Происшествие на хуторе

Николай в это утро позволил себе поспать дольше обычного. Когда он вышел во двор, ярко светило солнце, и в ослепительных лучах разноцветьем играли капли росы, скопившиеся на траве и листьях кустарника.

Умывшись из рукомойника, висевшего на балясине не застеклённого крылечка, он сварил вкрутую два яйца, съел их с хлебом и выпил стакан крепкого чая без сахара. Продукты подошли к концу, и сегодня он решил съездить в город купить съестного, а заодно заправить машину да заполнить пару канистр в запас, ибо бензин был на исходе.

Заперев дверь крыльца с внутренней стороны, он вышел через двор, прошёл в гараж и завел «Запорожец». Положив в багажник две канистры, сумку для продуктов и рюкзак, захлопнул крышку и сел за руль. «Запорожец» медленно тронулся, приминая скатами густую росную траву и обдавая кусты дымом.

Выехав на улицу, он хотел окликнуть Нила Петровича и спросить – не надо ли тому чего в городе, но дом был дрёмен, а занавески на окнах задёрнуты. «Наверно, ещё спит, – подумалось Николаю. – Куда ему торопиться». Он вчера виделся со стариком, сказал, что собирается в город, но тот ни о чём не просил, стало быть нужды особой не было. И Николай решил не набиваться – нужно будет, сам попросит. Он взглянул на окна, и ему показалось, что занавеска на кухне шевельнулась.

Он ехал между мёртвых изб, подслеповато глядевших запылёнными чёрными окнами в улицу, зарастающую лопухом, крапивой, спорышем. Занавесок на них не было, и они казались пустыми и глубокими. Некогда паханные поля заросли лебедой и осотом, и на них начинали тянуться к небу молодые сосенки, проросшие из семян, принесённых ветром. Луга, раньше восхищавшие глаз густым разнотравьем, были не кошены.

Выезжая с просёлка на дорогу, когда-то асфальтированную, а теперь разбитую, в трещинах и рытвинах, Николай увидел женщину, идущую ему навстречу по тропинке, вьющейся вдоль шоссе. Чёрный в мелких цветочках наспех повязанный платок сбился в сторону, шерстяная кофта, надетая поверх платья, распахнута. Николай узнал тётку Веру, коротавшую свои дни на соседнем хуторе. Из жителей там остались двое – тётка Вера, одинокая пенсионерка, да её сосед старый-престарый дед Геронт.

Николай выехал с большим натугом из низины на дорогу, остановился у старого телеграфного столба, покосившегося, с обрывками ржавых проводов, разбитыми изоляторами, и стал ждать тётку Веру, спешившую по росной траве. Увидев «Запорожец», она заторопилась ещё больше и помахала Николаю рукой.

Воронин вышел из машины. Подал руку, помогая женщине подняться на бугор.

– Ой, спасибо Николай, – сказала она, задыхаясь и вытирая концом платка обветренные губы. – А я спешу, спешу… Хорошо, что ты попался здесь, а то бы ещё три километра до твоей деревни пешком пёхать… Отдышусь сейчас. Я ведь к тебе…

– Что случилось, тётя Вера? На тебе лица нет!

– Что случилось!? Так несчастье у нас. – Она поозиралась по сторонам, словно её кто мог услышать, кроме Воронина, и сказала шёпотом: – Геронт помер.

– Как помер? – вырвалось у Николая. От неожиданного сообщения у него холодок пробежал по спине.

– Вот и бежу сказать, – продолжала тётка Вера. – А кто же скажет? Хорошо, что ты рядышком живёшь, а то бы и не знала, чего делать…

– Когда же он умер?

– Да небось сегодня ночью. Вот бегла к тебе… думаю, попрошу Николая, чтоб в город меня отвёз, дочери Геронта надо сообщить.

– А я в город как раз. Зачем тебе ехать. Заодно и сообщу. Вот новость… Геронт умер. Буквально на днях виделись, свеженький был, что твой гриб боровичок. – Николай вздохнул и покачал головой.

Тётка Вера привалилась к машине. У неё горели ноги, и она устала от быстрой ходьбы. Лицо было разгорячённым, красным. Бисеринки пота выступили на высоком лбу, к которому прилипли пряди волос, выбившиеся из наспех повязанного платка.

– Он вроде не болел? – спросил Николай. – Ты рядом жила – лучше знаешь.

– Нет, не болел. Ни в последние дни, ни в летошние. Я в жизни не помню, чтобы он хворал, ни на какую хворь никогда не жаловался. Знай, себе мастерит что-нибудь во дворе.

По лицу Николай видел, что она хочет добавить нечто важное, но что-то останавливает её, в глазах был испуг, который Николай приписал неожиданной смерти её соседа.

– Все под Богом ходим, – вздохнул Николай.

– Ой, и правда твоя. – Тётка Вера немного помолчала, задумавшись, потом, словно набравшись сил, выпалила: – Хоть и было ему под девяносто лет, а не своей смертью он помер.

– Как это не своей? – удивился Николай и недоумённо посмотрел на хуторянку.

– А так не своей. – Она пришла в себя, и недавнего страха не было в глазах. – Я вчерась у него к вечеру была. Попросила обкосить у меня траву возле огорода – ужасть как после дождей попёрла, вся безугодная, сорная. Так вот, в доме у него чисто, прибрано, порядок. Не скажешь, что старик один живёт. Вечером слышу, отбивает косу, готовится, значит, с утра по росе обкосить у забора. А сегодня утром встала, думаю, заспался что ли старый – не идёт косить, солнце уж высоко, скоро жарко будет, роса пропадёт. Надо зайти, думаю. Зашла в ступеньки – дверь открыта настежь. В избе всё разбросано, раскидано, полный хаос, и он… посередь избы. – Она не досказала, перекрестилась. – Царство ему небесное.

– Ну и чего ты перепугалась – посередь избы. – Николай всеми силами пытался успокоить тётку Веру. – Сердце прихватило, годы большие, а он брался за любую работу, что под руку попадёт, не берёг себя… Не все же в постели умирают..

– Да, Николай, я…

– Садись в машину, тётя Вера, я тебя на хутор отвезу, а потом в город поеду.

– Ой, спасибо, милый! Дай Бог тебе здоровья!

Николай решил отвезти тётку Веру на хутор, а заодно выяснить, почему она думает, что Геронт умер не своей смертью. Расспрашивать её, старую и перепуганную случившимся, не имело смысла.

Тётка Вера села в «Запорожец», еле всунув в салон затёкшие ноги. Николай знал, что она жаловалась на варикозное расширение вен. Старалась ходить, как можно меньше. Ноги всегда были перебинтованы эластичными бинтами, а сегодняшний случай заставил её прошагать по ухабистой дороге не один километр.

– Как же ты, тёть Вер, с такими ногами столько километров отмахала? – спросил Николай, стараясь посочувствовать хуторянке и приободрить её, видя страдальчески замкнутое лицо, да заодно переменить тему разговора.

– А и не знаю, Коля! От страху должно быть…

Тётка Вера, возможно, ждала расспросов, почему, дескать, она подумала о неестественной смерти соседа, но Николай молчал, сосредоточенно глядя на узкую, в заплывших колеях дорогу, и крутил баранку во все стороны, объезжая то канаву с водой, то трухлявый пень. Поэтому она продолжила свой рассказ сама:

– Я ведь почему сказала, что он не своей смертью помер, а Николай?

– Слушаю, тёть Вер.

– А вот посуди сам. Как зашла я к Геронту, вижу, всё у него в доме кувырком, а сам посередь избы сидит привязанный к стулу. Я взяла его за руку, а она уже холодная. А глаза глядят. Такие выпученные, словно удивлённые. Помер! А кто же мог его привязать? Батюшки-светы! Кровь ударила мне в голову, трясусь от страха. А что я одна могу делать? Раньше-то переживала, думая, что ведь придёт такой час, помирать будем, последние жители. Ну ежели я первая – заботы на Геронте. А ежели он? Мне беспокоиться. Так думала. Всё боялась смерти в мыслях-то. А здесь испугалась, а голова работает ясно. Не заходя в дом побегла к тебе, а к кому ещё… – Она заплакала.

– Ну что ты, тётя Вера! Что плакать-то. Слезами не поможешь.

– Знаю, Коля. – Она вытерла глаза рукой. – Это я так, по-бабьи. Кому мы нужны старики-то! Никому. Все на нас наплевали. Я ведь в колхозе, потом в совхозе всю жизнь проработала, твоего деда хорошо помню. И не на плохом счету была. Пенсию заработала. А что я на неё куплю, по нынешним временам? Два кило колбасы? И вот одна на хуторе осталась. Ни поплакаться, ни пожаловаться некому. Все разъехались, разбежались. А теперь как страшно-то, а вдруг ко мне нагрянут!

– Ну не расстраивайся, тётя Вера. Сейчас у всех почти жизнь такая нехорошая. Одну страну развалили, а другой не создали. Потерпи…

– Да я бы потерпела и терплю. Что я теперь на хуторе одна буду делать?

– Продай дом какому-нибудь фермеру, а сама в город…

– А кто я в городе без родственников и без знакомых? От тоски помрёшь.

– Перебирайся к нам в деревню. У нас веселее. Третьей будешь.

– Третьей? Геронт мне как-то говорил, что у тебя сосед появился?

– Появился. Совсем недавно. Нил Петрович. Тоже старикан…

Проехали небольшой перелесок, спускавшийся в заросший ольхой и черёмухой овраг, миновали поля, давно не засеваемые, и среди расступившегося леса, на взгорке показался хутор. Под колёсами задребезжали не скреплённые круглые брёвна моста, перекинутого через узкий ручей.

– Теперь некому будет и мосток починить, – вздохнула тётка Вера, потуже завязывая платок под подбородком. – Геронт его всё ремонтировал: где бревно заменит, перильце поправит. Теперь некому… Доживаем, Коля, последние денёчки, – горестно заключила тетка Вера.

– Ну ты опять за своё, – недовольно сказал Воронин, а сам подумал: «Правда твоя, тётка! Вон всё зарастает. Не только мосток провалится. Всё лесом зарастет».

При богатом хуторянине Антипе Загодине здесь было несколько построек: просторный пятистенок, в котором жил хозяин с сыном, дом в четыре окна по переду, в котором обитала его родственница старуха Пелагея и батраки, несколько сараев, конюшня, свинарник и коровник. После того, как хозяина с сыном забрали «органы», пятистенок, подожжённый Загодиным, восстановили, в нём жили вновь прибывшие колхозники. После смерти Пелагеи её дом председатель колхоза Семён Воронин отдал Геронту, бывшему батраку Загодина, ютившемуся после высылки хозяина в сарае. Когда он женился, ему передали восстановленный хозяйский дом, а в его поселили колхозника Самсонова с женой Верой, племянницей Пелагеи. Геронт, также, как и тётка Вера, не хотел расставаться с хутором, который влился в колхоз в своё время, и не поехал на центральную усадьбу совхоза в семидесятые годы, оставшись коротать свои дни на старом месте.

Николай подвёл машину к дому Геронта. Был он старый, не обшитый тёсом: венцы были почерневшие, но ровные и гладкие, положенные в середине ЗО‑х годов, с итальянскими окнами, резной светёлкой, с широким крыльцом.

Николай заглушил мотор, вышел из салона и помог выйти тётке Вере. Она оправила платье и медленно шагая, пошла к крыльцу. Николай последовал за ней. Поднявшись, тётка Вера вытащила щепку из пробоя, перекрестилась и раскрыла дверь.

Сени были сумрачны и по-утреннему прохладны, лишь в щель в углу потолка пробивался острый лучик света. В прихожей было светло, но сыровато, видно, Геронт давно не протапливал дом.

– Вот посмотри, что изверги натворили, – сказала тётка Вера, отдёргивая тёмно-вишнёвые занавески, которыми был задрапирован проём, ведший в переднюю.

Николай шагнул туда. Действительно, комната напоминала ристалище, где в жестокой схватке боролись люди: ящики комода, сдвинутого от оконного простенка на середину комнаты, были вытащены и валялись в разных местах, один был с покорёженной боковой стенкой, старинные венские стулья опрокинуты на пол, занавески с окон были сорваны, так же как скатерть с круглого стола. На полу были разбросаны черепки от разбитой фарфоровой посуды, графин с отбитым горлышком, бельё, выброшенное из шкафа, старые газеты, фотографии…

Геронт сидел на стуле, привязанный к спинке, склонив голову набок.

– Ты проходила к нему? – спросил Николай тётку Веру.

– А как же. Как вошла, чувствую, что неладно и подошла. Глаза ему закрыла…

– Подходить больше не будем, – сказал Николай, сбоку глядя на Геронта. – Пусть милиция сначала посмотрит… Тут дело, конечно, не чисто. Ничего не убирай до приезда милиции, – предупредил он тётку Веру. – И вообще закрой лучше дом, а сама иди к себе. На замок закрой! А я в город.

– Ты уж недолго, Николай, – просительно сказала тётка Вера.

– Как выйдет. Постараюсь.

– Телеграмму не забудь дочери его дать. Приедет ведь отца хоронить.

– Адрес у тебя есть?

– Есть, есть. Записывала я его. Она года два назад приезжала с детьми, нет, не с детьми, а с внуками, стало быть, правнуками Геронта… Побыли недолго. Не стали гостить. Адресок оставила, сказав: «Если что с отцом случится, сообщи!» Он у меня за божницей. Сейчас принесу. Вот и пригодился, – шептала тётка Вера, выходя из дома.

Николай остался один и вновь осмотрел комнату. Действительно, она имела такой вид, что здесь произошло побоище. Раз всё выкинуто, перевёрнуто вверх дном, значит, чего-то искали. А чего? Деньги? Всё ли осталось на местах? У Николая было такое ощущение, что в доме чего-то не хватает. Он раза два или три был у Геронта и запомнил интерьер дома. Раньше в нём светилась жизнь, а теперь веет пустотой, словно у него сердце вырвали.

– Чего же не хватает? – Он обвёл глазами пустые углы. – Икон, вот чего нет в доме.

– А где иконы, тёть Вер? – спросил Николай хуторянку, когда она вернулась с листком бумаги, на котором был записан адрес дочери Геронта.

– А что их нету? – спросила она и повела глазами в угол.

Божница была пуста.

Тётка Вера перекрестилась, взглянула на Воронина:

– И вправду нет. А я, старая, и не заметила.

– У него несколько икон было, – сказал Николай. – Я хорошо помню. Он у меня всё допытывался: вот ты художник, так скажи мне, старинные это иконы или нет? Я тогда сказал ему, что две иконы середины восемнадцатого века и представляют художественную ценность. Остальные написаны в конце прошлого века и больших достоинств не имеют. Но продать можно, особенно горе любителям, которые не смыслят в этом деле. Он тогда ответил, ценные или не ценные, продавать их не собирается, а подарить может.

– Значит, это воры были?..

– Конечно, воры. Кто же ещё. Видишь всё разбросано, раскидано. Искали что-то, кроме икон.

– А что искать у стариков, Николай! Пенсию и ту, крохи какие-то, не получаем вовремя. Нищие мы!

– Они знали, что искать.

– Они его и убили, Николай?

– Они, конечно. Кто же ещё. Милиция разберётся.

– На, возьми адресок, – протянула Николаю бумажку тётка Вера, – отбей телеграмму… Как же мы хоронить его будем, Николай? – запричитала старуха. – Нас только двое. Надо ведь могилу выкопать, панихиду заказать или священника позвать… храм теперь действует.

– Не бери в голову, – ответил Николай, пряча бумагу с адресом в карман, а сам подумал: «Действительно, как хоронить? Гроб надо делать, то, сё, разные ритуалы совершать…»

Он вздохнул и сошёл со ступенек.

– Не забудь телеграмму отбить, – крикнула ему с крылечка вдогонку тётка Вера. – Дочка-то недалеко, в Сузёмах живёт.

– Не сомневайся, не забуду, – ответил Воронин, садясь в машину и заводя мотор.

Тётка Вера перекрестилась и ушла в свой дом, задвинув на двери засов.